Морская летопись - Флот Людовика XV

На североамериканском континенте англичане после окончания Войны за испанское наследство владели побережьем от Порт-Ройяля до Чарльстона. Основными портами были Нью-Йорк, Бостон, Балтимор, Филадельфия, Чарльстон. К 1713 году население английской Америки насчитывало более 450 тысяч поселенцев (тогда как количество французов на сопредельных территориях не превышало 23–24 тысяч человек), однако, по образному выражению одного из британских парламентариев, колонии в Северной Америке представляли собой «тело без головы». Провинции Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Коннектикут, Род-Айленд, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Мэрилэнд, Делавэр, Вирджиния, Северная и Южная Каролины были совершенно не связаны общим управлением, имели совершенно разные интересы и никак не могли сформировать общую политику в регионе. Порочная система формирования местной милиции, годившейся только для самообороны, не давала англичанам возможности эффективно бороться с французами и их индейскими союзниками. Французы же, отстоявшие в Войну за испанское наследство устье реки Св. Лаврентия, Канаду и в каком-то смысле Акадию[8], а также сохранившие рыбные промыслы у Ньюфаундленда, распространяли свое влияние по течению Миссисипи и дошли к 1718 году до Мексиканского залива. 24 тысячи французских поселенцев располагались на территориях, в 6 раз превышавших английские колонии в Америке! Конечно же, такими силами, без помощи дружественных французам индейцев отстоять огромную территорию от англичан было невозможно.

Новая Франция обладала прекрасными портами Квебек, Монреаль, Луисбург (построенный на острове Кэйп-Бретон после войны), фортами Фронтенак, Торонто, Ниагара, Детруа (Детройт), Прескиль и Лебёф на Великих Озерах. Однако после Войны за испанское наследство остров Ньюфаундленд, находящийся на входе в Гудзонов залив, перешел во владение Британии, что создавало сложности в подброске подкреплений в Канаду в случае войны.

В Вест-Индии англичане владели всего тремя островами – Ямайкой, Антигуа и Барбадосом, однако два из них имели стратегическое положение: Барбадос контролировал подходы к Малым Антильским островам, а Ямайка позволяла британцам держать в постоянном напряжении Пти-Гоав, Сьенфуэгос, Сантьяго де Кубу, Манзанилло, Гавану, Сан-Хосе и другие порты испанцев и французов в этом регионе. Ямайка к концу XVII века были превращена в нерушимый бастион, а основным местом базирования Ямайской эскадры стал Порт-Ройял, который современники называли «самым грешным городом во всем христианском мире», так как туда с острова Тортуга переместилась «столица» морских разбойников. В 1690 году в городе Порт-Ройял было 8 тысяч жителей, из них – полторы тысячи каперов, контрабандистов, пиратов разных мастей.

Пираты и каперы грабили испанские корабли, свозили добычу в Порт-Ройял, и город рос, богател и веселился. Однако 7 июня 1692 года большая часть этого «развратного Вавилона» в результате землетрясения исчезла в морской пучине. Обрадованная церковь католической Испании поспешила сообщить, что «бог покарал нечестивый город за грехи». Поэтому 22 июня 1692 года столицей провинции Ямайка, а также основной военно-морской базой стал Кингстон, который раньше был обычным поселком и использовался для выпаса овец. Некоторое время власти не решались покинуть Порт-Ройял, однако после нападения на разрушенный город в 1703 году испанского корсара Ника Катаньи, который дожег все то, что еще не было разрушено стихией, решение перенести все административные функции в Кингстон стало окончательным. К 1716-му Кингстон был самым крупным административным, военным и торговым центром Ямайки.

Англичане крепко обосновались на Ямайке, превратив остров в крупную «сахарную» колонию – на Ямайке интенсивно развивались плантации сахарного тростника. Большая часть плантаций располагалась на равнинах юга острова. Внутренние районы Ямайки использовались для выпаса скота.

В Индии боролись за место под солнцем английская и французская Ост-Индская компании. Англичане имели свои фактории по всему Индостану, но самыми крупными были представительства в Бомбее[9], Мадрасе[10], а также в Калькутте, собственном порту компании, основанном в 1698 году Джобом Чарноком[11]. Французская компания Индий в 1719 году пережила банкротство из-за реформ Джона Лоу и была объединена с компанией Катая (Китая), однако в 1723 году сумела опять стать отдельной компанией, и очень быстро набирала силу. К 1731 году Франция через ОИК владела факториями в Пондишерри[12] (которую отобрали у голландцев по итогам Рисвикского мира), Янам, полученный от наваба Масулипатама, порт Маше (Маясхи) на Малабарском побережье (юго-запад Индии), Шандернагор[13] в Западной Бенгалии, а также острова, расположенные между Мадагаскаром и Индией – Бурбон (Реюньон) и Иль-де-Франс (Маврикий).

Испания, которой также предстоит играть значительную роль в нашем повествовании, после Войны за испанское наследство была разорена, однако благодаря реформам Филиппа V (внука Людовика XIV) и кардинала Джулио Альберони – последний стал первым министром Испании в 1715 году – смогла оправиться от разрушений многолетней войны. Альберони[14] – поклонник протекционистской экономической системы Кольбера – полностью реконструировал испанскую экономику, создал регулярное почтовое сообщение с Америкой, реформировал военный флот. Альберони перенес первую в Испании товарную биржу (Дом Контрактов), где ежемесячно проводились государственные тендеры, из Севильи в Кадис, что способствовало развитию торговли с Вест-Индией. Все таможенные сборы внутри Испании были отменены, нация кинулась зарабатывать. Вообще Альберони за три (1714–1717 гг.) года смог сотворить экономическое чудо – Испания, ранее имевшая флот на уровне Венеции или турок, стремительно ворвалась в когорту морских держав, став третьей по силе в мире. Агенты Кастилии, занимавшиеся покупкой кораблей, соперничали в этом с русским царем Петром I, к 1717 году испанцы могли выставить в море до 50 кораблей. В колониях была создана регулярная береговая охрана, которая переловила и перевешала всех пиратов, базировавшихся на Порт-Ройял, Тортугу и Пти-Гоав. Впервые за 150 лет внутренние коммуникации иберийцев стали относительно безопасны, что способствовало резкому экономическому росту и благосостоянию не только метрополии, но и колоний.

Испания владела гигантскими территориями в Америке, важнейшими из которых были Венесуэла, Гватемала, вице-королевства Новая Гранада, Новая Испания, Перу и Мексика, а также генерал-капитанства Чили и Венесуэла с их серебряными рудниками. Испанцы активно осваивали полуостров Флорида, где их опорным пунктом был город Сан-Аугустин. В Вест-Индии Испании принадлежали острова Куба (где находилась самая крупная верфь в Вест-Индии), Пуэрто-Рико, восточная часть Сан-Доминго и множество малых островов Антильской гряды. Самыми удобными гаванями в Карибском бассейне были Гавана, Картахена Индийская и Порто-Белло (на территории нынешней Панамы).

В Азии самым крупным и ценным владением Филиппа V были Филиппинские острова, имевшие статус генерал-капитанства, а также часть Новой Гвинеи и остров Гуам.

Основной военно-морской базой испанского флота был Кадис, расположенный на юге Пиренейского полуострова, в Андалузии. Это был великолепный порт, расположенный на полуострове, глубоко вдающемся в океан, с тремя гаванями, прекрасно защищенный системой фортов и артиллерией. В Кадисе находились верфи и Арсенал испанского флота. Помимо Кадиса, испанские корабли базировались на порты Ла-Корунья, Сан-Себастьян, Ферроль, Картахена и Барселона, но это были, в основном, приватиры или гребные суда. Захваченный в 1704 году англичанами Гибралтар, где постоянно базировались английские эскадры, заставлял делить испанцев свой флот на две армады – Атлантическую и Средиземноморскую, поэтому основной целью Испании в любой войне с Англией был захват Гибралтара.

Часть I.

Глава 1. Ситуация во Франции и Европе в первой четверти XVIII века

1 сентября 1715 года от рака желудка умер Людовик XIV. Перед смертью Король-Солнце потерял сначала своего сына, Великого дофина, умершего в 1711 году от оспы, потом по той же причине – своего внука, Младшего дофина, а потом и своего правнука – герцога Бретонского, назначенного после смерти внука дофином. Эти несчастья подкосили Людовика. Чтобы в этой ситуации надолго сохранить для династии, находившейся под угрозой, наследование трона, король решился на меру, которая являлась нарушением регулирующего престолонаследие «Основного закона» монархии, так называемого Салического закона. В июле 1714 года он издал распоряжение, что родившиеся от связи с маркизой де Монтеспан, т. е. незаконнорожденные сыновья, герцог Мень и граф Тулузский, допускаются к наследованию трона, в случае если больше не останется принцев королевской крови. И хотя этот эдикт, в появлении которого участвовала и мадам де Ментенон, явно нарушал «Основной закон» королевства, Парижский парламент зарегистрировал его 2 августа 1714 года.

Завещание, предоставленное в августе 1714 года Парижскому парламенту, также мало соответствовало «Основному закону». Этим завещанием король хотел урегулировать будущее регентство для своего правнука, дофина, предусмотрев учреждение регентского совета (в который вошли племянник короля герцог Филипп Орлеанский, а также герцог де Бурбон, герцог дю Мэн, граф Тулузский, канцлер, глава Финансового совета, маршалы Вильруа, Виллар, д’Юкселль, Таллар и д’Аркур, четыре государственных секретаря и, наконец, генеральный контролер финансов), зафиксировав его персональный состав и установив, что решения в этом совете будут приниматься большинством голосов. «На другой день после смерти короля Людовика XIV члены парламента под председательством Жака Антония де Месма собрались в восемь часов утра на заседание. В этом заседании было официальным образом объявлено о кончине Людовика XIV. Королевская власть, за малолетством Людовика XV, перешла к герцогу Орлеанскому, который с этого времени принял титул регента Франции. Кроме официального объявления о смерти короля, в заседании парламента было в этот день прочитано и обсуждено духовное завещание Людовика XIV: из всех статей этого завещания две только остались ненарушимыми, а именно – что герцогиня Вантадур примет титул наставницы юного короля Людовика XV, а маршал Вильруа – его наставника.

12-го числа парламент собрался вторично на заседание и издал указ, которым подтверждался первый. В этом втором заседании присутствовал король, на руках своей воспитательницы, и произнес своим тоненьким и писклявым голоском речь, не более как в три строчки, заключавшуюся в следующих словах: «Господа! Я пришел сюда для того, чтобы доказать вам мое благорасположение. Канцлер мой объявит вам мою волю»[15].

В результате после смерти Короля-Солнца на трон взошел Людовик Анжуйский – сын Младшего дофина и Марии Аделаиды Савойской. Поскольку в год смерти Людовика XIV новому монарху было всего лишь 5 лет, регентом Парижский парламент назначил его двоюродного деда Филиппа Орлеанского (сына младшего брата Людовика XIV – тоже Филиппа), человека развратного, властолюбивого, злопамятного и мелочного. Регент получил в правление Францию полностью разоренной. Нищета во Франции была почти всеобщей: звонкая монета исчезла из обращения и стала редкостью, ее заменили государственные векселя, выпушенные общей стоимостью на 600 миллионов ливров, однако они котировались лишь за четверть стоимости. Герцог Орлеанский, понимая озлобление народа, пытался обуздать произвол откупщиков, часть из них выставили к позорному столбу с табличкой «грабитель народа». Кроме того учредили четырехпроцентную комиссию под председательством братьев Пари для проверки долговых государственных обязательств. Комиссия эта превратила заемные обязательства в 600 миллионов франков в 4 %-ные государственные бумаги на 190 миллионов ливров. Банкротство было отсрочено еще и тем, что уменьшены были проценты с государственных процентных бумаг, понижен размер жалованья и сокращены некоторые должности. Было сделано распоряжение о чеканке новой монеты более низкого внутреннего достоинства. Однако меры эти не дали никакого действия, поскольку окружение регента (так же, как и сам Орлеанский) швырялись деньгами без меры. Распутство и мошенничество, бесстыдное торгашество и полнейшая внутренняя пустота – поведение версальского двора лишь еще больше оттеняло нищету Франции.

Мы уже описывали экономическую аферу, в результате которой громадные долги королевства были погашены. В политике же герцог Орлеанский придерживался осторожности. 15 сентября 1715 года герцог Орлеанский подписал указ, согласно которому, взамен министерств было учреждено шесть советов: военный (президент маршал де Виллар), морской (президенты граф Тулузский и вице-адмирал д’Эстрэ-младший), финансовый (президенты – Виллеруа и Ноаль), торговый, иностранных (Гюксель) и внутренних (д’Антен) дел. Кроме президентов в состав входили несколько секретарей и советников (например, в военном совете – Сен-Контест и Ле Блан, в финансовом – Фуллье дю Кудрэ и д’Ормессон). Важнейшие вопросы королевства решал Совет регента. Туда входили, кроме принцев крови, президенты советов, а также переменный состав советников, согласно затронутой теме. Однако просуществовали советы недолго – уже 24 сентября 1718 года они были отменены, а первым министром был назначен воспитатель маленького короля, аббат Гийом Дюбуа, верный сторонник регента. Дабы заручиться поддержкой протестантов, новый министр приостановил преследование ясенитов, декларация от 5 июня 1719 года запретила богословам обсуждение буллы Климента XI «Unigenitus», и обратился в Рим с просьбой разъяснить некоторые положения буллы. Папа Климент подтвердил основные тезисы буллы, однако препирательства по этому поводу продолжались аж до 1725 года.

4 января 1717 года Франция подписала с Голландией и Англией договоры о дружбе и взаимопомощи. Регент отказался от поддержки «Старшего претендента» на трон Великобритании – сына Якова II, Джеймса Стюарта. Правительства Франции и Англии выработали систему сдержек и противовесов, вполне успешно выступая в европейских делах единым фронтом. Такая политика вызывала недовольство в народе, поскольку Англия считалась исконным врагом, постоянно вставляющим палки в колеса. В 1718 году был раскрыт заговор, целью которого была передача власти испанскому королю Филиппу V Бурбону, внуку Людовика XIV. Вообще отношения с Испанией были крайне сложными – брак дочери Филиппа V и Людовика XV распался из-за несовпадения по вопросу буллы Климента XI, и в результате Франция и Испания – две нации под управлением потомков Людовика XIV – оказались по разные стороны баррикад[16]. Испания начала искать союза с Австрией (злейшей противницей Франции), а Франция, в свою очередь, – с Англией и Пруссией.

Поскольку значительная часть нашей книги будет связана с якобитскими мятежами и угрозой высадки в Англии якобитов, придется разобраться, что ж это за звери такие.

Итак, все началось в 1688 году, когда штатгальтер Голландии Вильгельм III Оранский (женатый на старшей дочери английского короля принцессе Марии) высадил свои войска в Торбее и сверг с престола своего шурина Якова II Стюарта. В том, что это было именно вторжение, нет никаких сомнений, достаточно отметить, что голландские войска были расквартированы в Англии еще долгих 4 года. Высадка Вильгельма расколола английское общество пополам, очень важную роль сыграло то, что Оранский исповедовал протестантство, тогда как Яков II был католиком, но все решила позиция высшей знати, приближенных Якова. Сначала к Оранскому перебежал главнокомандующий английской армией Джон Черчилль, герцог Мальборо, потом зять Якова принц Георг Датский, за ним перешла на сторону голландцев младшая дочь Якова, принцесса Анна (ее подзуживала к этому поступку герцогиня Мальборо). В результате английский король сдался без борьбы, Яков бежал во Францию, где стал козырным тузом в рукаве у французского монарха Людовика XIV.

В войне Аугсбургской лиги (1688–1697 гг.) французы активно разыгрывали якобитскую партию, стараниями Якова и его канцлера герцога Мелфорда был создана якобитская тайная полиция, действия которой были достаточно эффективны (например, якобиты пытались, и небезуспешно, перетащить на свою сторону почти все ближайшее окружение Вильгельма), однако основным препятствием для Якова в деле возвращения престола оставалась его вера. Поскольку английский парламент принял резолюцию, согласно которой католик не мог быть монархом Британии, Вильгельм Оранский в 1700 году издал «Акт об устроении». Согласно этому документу, наследницей Оранского на престоле Англии являлась принцесса Анна, а поскольку все ее дети умерли, то далее престол передавался Софии Ганноверский – младшей дочери Елизаветы Пфальской, вдове ганноверского курфюрста Эрнста Августа. Таким образом, Актом от престола были последовательно отстранены сын Якова II (сам Яков к тому времени умер) Яков III, принцы Савойского дома (потомки Генриетты Орлеанской, дочери Карла I), а также Пфальцский дом (потомки сыновей Елизаветы, дочери Якова I). Это создавало беспрецедентную ситуацию, которая и обусловила столь долгую борьбу за трон Англии. В 1713 году, незадолго до окончания Войны за испанское наследство, к власти пришли тори во главе с виконтом Болингброком и герцогом Харли. Они были сторонниками Стюартов (Болингброк открыто говорил, что королем должен стать Яков III), поэтому всех вигов просто вымели из правительства и армии. Из флота был выгнан адмирал Бинг, которого Болингброк опасался как очень талантливого и популярного среди матросов флотоводца. Из армии попросили герцога Мальборо и героя штурма Порт-Магона генерала Стэнхоупа. После Войны за испанское наследство ситуация еще больше накалилась – наследница британского престола София Ганноверская умерла, через месяц умерла и сама королева Анна. Парламент быстро принял акт, в котором власть передавалась сыну Софии – Георгу Ганноверскому. Болингброк, Оксфорд, Ормонд, Страффорд и другие представители проякобитской партии были обвинены в государственной измене и смещены со своих постов. Болингброк бежал во Францию, Харли попал в Тауэр, где отсидел два года. Весь состав Адмиралтейства был смещен (пострадали тогда и те тори, которые не принимали активного участия в политической жизни, например, адмирал Лик), первым лордом стал адмирал Рассел, а комиссионерами – репрессированные ранее партией тори Бинг и Дженнингс. На трон был возведен Георг Ганноверский, а премьер-министром (лордом-казначеем) стал только что вышедший из Тауэра Роберт Уолпол. Поскольку вся страна понимала, что новый претендент на трон фактически не имеет никаких законных прав на корону – начались большие волнения. Особенно неспокойно было в Шотландии. Дело в том, что со времен Якова I шотландский король был и английским королем (Стюарты – это древний шотландский род), а согласно новому акту английского парламента, королем Шотландии становился немец. Многие предводители кланов настаивали тогда на разрыве унии с Англией. В Шотландии вспыхнуло восстание якобитов, около 15 тысяч вооруженных сторонников Якова под предводительством графа Мара 27 августа 1715 года взялись за оружие и подняли мятеж.

6 сентября шотландцы провозгласили Якова III королем Шотландии и пригласили возглавить их. 14 сентября якобиты захватили Перт, 10 октября – Эдинбург, 22-го – подступили к Глазго. Шотландия встречала сторонников Якова на «ура». Если бы Яков и Мар ограничились только Шотландией, вполне возможно, они могли бы попытаться удержать ее за собой. Но Якову III нужна была и Англия. На военном совете решили вторгнуться в пределы северных английских графств. Однако горцы, бывшие локомотивом всей армии в Шотландии, неохотно пошли воевать на территорию Англии. Дезертирство росло час от часа, вскоре армия безо всяких боев сократилась с 10 тысяч человек до 4 тысяч. В данной ситуации англичане превосходящими силами атаковали якобитов у Престона и наголову разбили их. 20-тысячная армия англичан вторглась в Нижнюю Шотландию, 13 ноября у Шерифмура сторонники Георга атаковали войска герцога Мара, но не смогли их победить. Установилось хрупкое равновесие. 22 декабря 1715 года в Шотландию прибыл сам Старший претендент – Яков III, он мог повлиять на ситуацию, но болезнь его (высокая температура и лихорадка) не дала повернуть дело вспять. На военном совете больной Яков поддержал предложение об отступлении к побережью (хотя большинство кланов после Шерифмура были готовы на сражение), а сам 4 февраля 1716 года убежал во Францию. Яков написал письмо, где просил предводителей кланов не губить понапрасну людей и признать Георга, чтобы спасти себя[17]. Это в высшей степени странное письмо внесло глубокий раскол в стане повстанцев, и восстание быстро пошло на убыль.

В Горную Шотландию ввели войска, рассредоточив их по всей территории. Английский парламент принял Закон о кланах, где, помимо всего прочего, шотландцам запрещалось носить оружие. Вместе с тем принятый документ позволял мятежникам вернуться в их дома без страха репрессий, причем за возвращение к мирным занятиям платились немалые суммы (некоторым руководителям кланов – до 20 тысяч фунтов стерлингов).

Все это было похоже на нынешнюю Чечню. Вроде как мир, бравые сводки с мест, но в то же самое время – гибнущие от рук ковенанторов (приверженцев пресвитерианской церкви и противников англиканства) солдаты, сожженные блокпосты, убийства чиновников и офицеров и куча денег, уходящая в Шотландию, как в бездонную яму.

К тому же сам Георг Ганноверский не вызывал уважения – приехавший с двумя матронами предпенсионного возраста (одна – тощая, но очень высокая, вторая – низенькая, но безобразно толстая), новый король так и не смог научиться говорить по-английски. Премьер-министр Роберт Уолпол позже жаловался, что на докладе у Георга он вынужден говорить с ним на латыни, так как сам не знает немецкого, а король совершенно не считает нужным знать английский.

Якобитскую карту активно стали разыгрывать за рубежом. К примеру, Якова горячо поддерживали шведский король Карл XII, английский кэптен Кэммок[18] (якобит, бежавший в Скандинавию после смещения Болингброка) всерьез предлагал Карлу начать каперскую войну против английской балтийской торговли. Это заставило всерьез обеспокоенных вигов весной 1717 года арестовать по обвинению в якобитстве шведского посла в Англии графа Гюлленборга, а на Балтику, к берегам Швеции послать сильный флот под командованием адмирала Бинга, который имел указания блокировать шведские порты и атаковать совместно с датчанами шведский флот в Карлскроне. Однако король Дании отказался участвовать в атаке шведов, поскольку это могло заставить Швецию примириться с Россией, последняя уже вовсю хозяйничала в Мекленбурге и Северной Германии (то есть на границах с самой Данией). Вообще царя Петра датчане и англичане серьезно опасались.

Агенты Якова, в свою очередь, имели несколько встреч с Бингом, Расселом, Дженнингсом, адмиралом Бейкером и другими моряками, поскольку считали, что основной силой в Британии является именно Ройял Неви, поэтому его поддержка должна быть решающей. Встречи эти закончились большей частью безрезультатно, но, как и в былые годы, чаще всего георгианцы не говорили ни «да», ни «нет».

В общем, с одной стороны при успешной политической агитации и сильной руке англичане с удовольствием бы избавились от Георга (который устраивал только парламент, поскольку нужные указы подписывал и не в свои дела не лез), с другой – якобитам, помимо своего претендента, нужна была собственная программа действий после прихода к власти, которая бы смогла перетянуть на сторону Якова сомневающееся большинство. Ситуация эта была крайне хрупкой, что вполне позволяло Франции при случае использовать якобитскую угрозу в своих интересах.

В это же самое время испанский король Филипп V (внук Людовика XIV) начал новую смуту в Европе. Испания была оскорблена отторжением от нее итальянских княжеств по итогам Войны за испанское наследство, и вся политика иберийцев строилась на возврате этих земель коронам Кастилии и Арагона. Согласно утрехтским прелиминариям, Филипп V терял герцогство Миланское, Неаполь, Сицилию и Сардинию. Эти области были для Испании житницами, откуда в Испанию завозилось зерно, и их потеря – очень болезненный удар по испанской монархии. Уже в 1714 году Филипп V сделал довольно многообещающий жест – взял в жены герцогиню Пармскую Елизавету (Изабеллу) Фарнезе, единственную дочь и наследницу Одоардо II Фарнезе, показав тем самым свои притязания на Италию. Альберони, ставший премьер-министром в 1715 году, получил от короля карт-бланш – нужно было любой ценой вернуть Испанию на мировую арену.

Отношения с Францией также не ладились – во-первых, Филипп считал, что его право на опекунство малолетнего Людовика XV гораздо весомее, чем у герцога Орлеанского. Кроме того, испанский король требовал, чтобы в случае смерти молодого короля или отсутствия у него потомства трон Франции наследовал сам Филипп или кто-то из его сыновей. Герцог Орлеанский, в свою очередь, начал искать союза с Англией, главной противницей Испании в Европе, поскольку только поддержка Уайт-холла могла обеспечить ему опекунство или даже трон. 4 января 1717 года в Трипеле Англия, Франция и Голландия (последняя опасалась растущей мощи Испании) заключили союз, направленный против иберийцев.

Конфликт, хотя и подогревался давно, начался внезапно – главный инквизитор Италии Хосе Молино, назначенный в эти земли испанским королем, был арестован в Неаполе австрийскими властями по обвинению в террористической, подрывной деятельности на имперских территориях. Австрийцы вполне логично указывали, что, поскольку итальянские территории принадлежат им, они и только они вправе назначать туда руководителей любого ранга. В ответ Филипп V и Альберони, пользуясь тем, что в этот момент Австрия в союзе с Венецией вела войну против турок, в ноябре 1717 года посадили на корабли войска и осуществили высадку в Сардинии. В Барселоне на 80 транспортов было посажено 9000 пехоты, 600 кавалерии, артиллерия и саперы, которые под конвоем 9 линкоров, 6 фрегатов и нескольких мелких судов[19] были перевезены к Сардинии, которая в то время принадлежала императору. Действительное назначение экспедиции держалось в строжайшем секрете, официально говорилось, что экспедиция направляется в Восточное Средиземноморье против турок и для усиления гарнизона Мальорки. Сардиния была быстро завоевана, там был оставлен гарнизон, а остальные войска вернулись в Барселону.

Власти Англии, Франции и Голландии, крайне напуганные этим воинственным жестом, в течение нескольких месяцев вели дипломатические переговоры с Испанией, предлагался даже возврат Гибралтара испанской короне. К тому же австрийцы, чьи лучшие войска были на Балканах, избрали главным методом своих действий оборонительную тактику. Президент придворного военного совета Евгений Савойский в ответ на испанский десант усилил гарнизоны Неаполя и Милана, и только. Савойский предлагал мобилизовать все силы против турок, а расправившись с ними, взяться за испанцев. В свою очередь, Альберони предложил савойскому герцогу Виктору Амадею объединиться с испанцами и после захвата Италии просто поделить все завоеванное. Виктор Амадей, по привычке, усвоенной еще с войны Аугсбургской лиги, хитрил и изворачивался, наблюдая, чья сторона возьмет верх. Испанцы также пытались войти в союз со шведским королем Карлом XII и даже с царем Петром I, которые по их мнению, должны были поддержать высадку Старшего претендента (Якова III) в Англии. Посланники Мадрида в Константинополе предлагали туркам продолжать войну с Австрией, обещая, что удара с двух сторон (Румынии и Италии) имперцы не выдержат.

Поэтому весной 1718 года Британия приняла решение направить в Средиземное море свои эскадры. 1 мая адмирал Бинг (тот самый, знакомый нашим читателям по предыдущим книгам) прибыл в Нор, где поднял свой флаг на 90-пушечном «Барфлере». Три недели собирали корабли, наконец 1 июня 1718 года 22 корабля, 1 фрегат, 3 брандера, 1 бомбардирское судно и 1 госпитальный корабль взяли курс на Гибралтар. Бинг зашел на остров Уайт, где принял на борт три полка королевских пехотинцев, однако качество этих войск оставляло желать лучшего. «Среди них множество жалких созданий, – отписывал он в Адмиралтейство, – совершенно не приспособленных к службе. Лучших из них я заберу с собой; из тех, кто будет оставлен здесь, те, что получше, будут отправлены на брандвахты; всех прочих я просто раскассирую».

Полномочия, данные Бингу Георгом I, были поистине диктаторскими – адмирал получил дипломатический статус чрезвычайного и полномочного посла в Италии, инструкции Бинга разрешали предпринять любые меры, которые бы наилучшим образом способствовали бы устранению противоречий между Испанией и Австрией. Он должен был предотвратить дальнейшие враждебные действия и добиваться заключения мира, но если бы испанцы напали на владения императора в Италии или на Сицилию, он должен был употребить всю свою силу, чтобы препятствовать им в этом и защитить территории, подвергшиеся нападению, используя по необходимости свою эскадру для этой цели.

Во время краткой остановки в Гибралтаре адмирал сообщил о своих целях испанскому двору, на что был получен следующий ответ:

«Его Католическое Величество оказало мне честь сообщить, что кавалер Бинг может выполнять приказы, которые он получил от короля, своего повелителя.

Эскуриал, 15 июля 1718 г.

Кардинал Альберони».

Пробыв с визитом вежливости в Малаге 4 дня, англичане перешли к Минорке, где высадили часть своих войск и приняли на борт другие полки, после чего отплыли к берегам Южной Италии в надежде встретить там испанский флот.

Меж тем испанцы, соблюдая полную тайну, вышли 8 июня 1718 года из Барселоны с 12 линкорами, 17 фрегатами, 2 брандерами, 7 галерами, 276 транспортами и 123 тартанами – всего с 438 судами, на которых было взято 36 000 войск и 8000 лошадей, а также все необходимое оснащение и припасы[20].