Фантом

Сергей Дубянский

Фантом

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Биологические часы» работали исправно, поэтому, открыв глаза, Дима и без будильника знал, что сейчас ровно шесть. Мгновенно вернулось ощущение предстоящего напряженного дня. Он всегда засыпал с этим чувством завтрашних проблем и просыпался с ним же, только «завтра» превращалось в «сегодня»; а сегодня ему должны были прийти аж два вагона газовых плит, которые требовалось быстро разгрузить и перевести на склад.

Ни рабочих, ни машины у Димы не было, но он, по жизни, привык полагаться на удачу, и даже свой бизнес построил практически случайно. Еще при социализме он ездил в командировку на один из заводов газовой аппаратуры, и, вот, четыре месяца назад взял и позвонил главному инженеру – просто, чтоб поздравить с Первым мая. Слово за слово, и, как принято говорить, «срослось»…

Дима повернул голову, разглядывая белый холм, в котором угадывались очертания человеческого тела – Валя почему-то всегда спала, укрывшись с головой. Как она там дышала, черт ее знает. Дима никогда не будил жену, предпочитая самостоятельно готовить завтрак, и незаметно уходил.

Несмотря на яркое солнце и голубое небо, на улице было уже прохладно, напоминая, что заканчивался август. Пока Дима ехал до железнодорожной станции, усилился ветер, и выйдя на пустой перрон, он поежился, жалея о свитере, опрометчиво оставленном дома.

В кустах противно вскрикнула птица. Вдалеке тоненьким свистком ей отозвался маневровый тепловозик, и все – тишина, хотя обычно, в такое время у грязно-желтой стены вокзала уже сидели с десяток бомжей, желавших подработать. Дима вышел обратно в город и увидел алкаша с побитым лицом, спавшего на асфальте. Несколько его собратьев задумчиво стояли возле закрытых киосков, а из остановившегося троллейбуса выходили прилично одетые люди и направлялись к вокзалу. Ни те, ни другие, к сожалению, не являлись подходящим контингентом. Заглянув в гастроном, Дима увидел четверых парней, не спеша потягивавших пиво. Конечно, тоже не самый надежный вариант, но выбирать не приходилось.

– Деньги нужны? – Дима оглядел потенциальных работников, – пару вагонов разгрузить бы.

– Кому ж деньги не нужны? – усмехнулся один, – но учти, мы люди интеллигентные. В вагонах-то что? Если мука, то ну б ее на хрен – все, как черти будем…

– Не бойся, работа как раз для интеллигентов. Плачу по полтиннику на брата, но чтоб к двум часам все закончить. Не успеете, вычту за простой.

– Не, не пойдет, – «переговорщик», считавший себя интеллигентом, отхлебнул пиво, – давай по семьдесят.

– Здесь до склада пятьсот метров. Машину сейчас найдем…

– И машины-то у тебя нет, – «переговорщик» покачал головой, – а как проищем ее час?..

– Между прочим, – Дима посмотрел на часы, – четверть девятого, а вы стоите, теряете время. Шестьдесят и по рукам.

– Ладно, пошли, – на ходу допивая пиво, «переговорщик» повел бригаду к вокзалу.

С машиной тоже повезло, и минут через сорок первый КамАЗ с плитами и грузчиками уже уехал на склад. Остался только «переговорщик», усевшийся на траву рядом с Димой.

– Меня Олегом звать, – он протянул грязную руку.

Дима пожал ее, но отвернулся, потому что разговаривать им было не о чем.

– Плиты твои или фирмы? – лениво продолжал Олег.

– Много будешь знать, не доживешь до старости.

– И то верно, – Олег вздохнул. Сорвав пучок травы, он принялся обтирать пыльные ботинки, и в это время показалась красная кабина возвращавшегося КамАЗа, – быстро они, – удивился Олег.

– Там все организовано, – Дима поднялся, – налетает толпа, как муравьи… – он поднял взгляд к облакам, пожиравшим последние клочки голубого неба, – до дождя б успеть, а?

– А что им сделается? Они ж железные, – Олег усмехнулся, – не размокнут, а ты нам еще на лечение накинешь, и все дела.

Несмотря на то, что Дима не отреагировал на предложение, работа продолжалась так же споро, и к часу дня оба вагона были пусты. Дождь так и не собрался. Тучи бежали на запад, и во вновь открывавшиеся голубые амбразуры солнечные лучики принялись обстреливать землю по-летнему радостно. Только ветер оставался холодным и неприятно касался потных тел.

– Шабаш, – Олег плюнул себе под ноги, – успели, хозяин?

– Успели.

– Тогда гони бабки. За скорость не накинешь?

– С какого перепуга?

– Ну и ладно, наше дело спросить – может, прорежет. Не прорезало… – Олег вздохнул.

Пересчитав деньги, он повел усталую бригаду к заветному гастроному, а Дима отправился в контору. Он давно знал зловредную тетку-диспетчера, вечно выжимавшую штрафы за простой вагонов, поэтому победно улыбнулся, расписываясь в накладных. …Хороший день, – решил он, – и ребята попались не крохоборы, и водила тоже… Блин, рабочий день закончен, а домой неохота. Рюмочку что ли принять?.. Все-таки большое дело сделал… Вышел к остановке и увидел курившего в одиночестве Олега. Подошел, потому что другой остановки, чтоб попасть в город, здесь не было.

– А где народ? – Дима подумал, что неудобно стоять и молчать, как чужие – неизвестно ведь сколько еще вагонов придется разгружать.

– Лес грузит, а я, похоже, руку потянул на твоих плитах.

Дима понимал, что от него требуется не сочувствие, а оплата «производственной травмы», но это ж глупо, когда работа уже закончена! Рюмку налить, еще куда ни шло…

– По сто пятьдесят могу предложить, – озвучил Дима только что родившийся вариант, – только где?

– Проще всего доехать до меня. Тут две остановки, – воодушевился Олег, – и закусь найдется, и мешать не будут.

– Ну, поехали, – Дима пожал плечами. Собственно ему было все равно, куда ехать, а Олег, несмотря на нынешний род занятий, казался довольно приятным человеком. Да и мало ли кому в наше время приходится разгружать вагоны!..

* * *

– Разувайся, – Олег придвинул Диме женские тапочки.

– Жена-то ничего? – Дима выразительно посмотрел на них.

– Очень даже ничего! – Олег рассмеялся, – или ты имеешь в виду степень скандальности?.. Не, она у меня спокойная, не волнуйся. И, вообще, ее еще нет… а и придет, что с того? Жена должна знать свое место, так ведь?

Пройдя мимо вешалки, задернутой ситцевой занавеской, полочки с телефоном и закрытой двери в единственную комнату, они оказались на кухне.

– Ну, чем богаты, – Олег достал из холодильника помидоры и банку кильки, – нонеча, не то, что давеча. Сейчас, таким как я, много не платят, – он нарезал хлеб неровными кусками.

– А раньше платили? – Дима извлек бутылку.

– О, раньше!.. Раньше жизнь другая была, – Олег сдул невидимую пыль из рюмок и поставил их рядом, – раньше я на Северном полюсе зимовал.

– Как это? – опешил Дима.

– Просто. Даже два раза. Одна станция, правда, раскололась, но это не главное.

– Чего, серьезно?

– Тебе документы показать? – Олег наполнил рюмки, – эх!.. Я и «антарктический поезд» прошел. Знаешь, что это такое?

– Читал.

– Ты читал, а я на этих долбанных тягачах всю Антарктиду пропахал. Это, брат, не вагоны разгружать. Ну, давай, – они выпили. Обалдевший Дима молчал, не зная, что сказать или спросить, а Олег довольно улыбался его растерянности, – ну, что ты на меня смотришь, как на диво? Радист я! Классный радист… На пеленгаторе, на Диксоне зимовал. Потом все эти арктические приключения. Потом летал на АН– 12, а потом, как самолеты распродали, так и пришлось вагоны разгружать…

– А что, радисты у нас уже не требуются?

– Требуются. Контрактниками. В Чечню… Не хочу! – он снова наполнил рюмки, – я жить хочу. Давай еще выпьем (он совсем не ел, а только сосал один и тот же сморщенный помидор). Я ж почему про то, чьи плиты, спрашивал? Думаешь, рэкетир какой-то? Я просто думал, может, тебе помощник или компаньон нужен. Я б текучкой занимался – погрузки, там, разгрузки; доставка; охрану организовать могу, а ты решай, из чего деньги делать. Ты ведь уже понял, мне много не надо…

Диме стало искренно жаль этого человека, однако опыт работы в бизнесе, научил его не доверять никому, кроме самого себя; даже друзьям, не говоря уже о первых встречных, как бы красиво они не говорили.

– Не такое уж у меня большое дело, чтоб помощников набирать, – ответил он, – думаешь, вагоны каждый день приходят? Я б, может, и хотел, да пока не получается…

– Жаль, – Олег вздохнул, – значит, считаем вопрос закрытым. Я ж не глупый, все понимаю. Может, и правильно ты делаешь – главное, чтоб себе хорошо было.

Они допили остатки водки, и взгляд Олега сделался мутным, хотя речь еще оставалась связной.

– Понимаешь, противно жить стало. Как в газетах пишут – произошло расслоение общества. У тех, кто наверху, одни рубли в головах, а, кто внизу, совсем руки опустили и спились. Никак я не попаду в средний класс, который еще не совсем помешался на бабках, но и от водки деградировал не полностью. Надо, чтоб мне помог кто-то. Я ж вообще-то хороший… Помню, когда на Диксоне… Пеленгатор – это ведь, что? Домик и локатор. До следующего, где пять километров, а где – пятьдесят. И без напарника, потому как не положено. Чтоб рюмку не в одиночку выпить, лично мне приходилось семь верст на лыжах по тундре топать, прикинь?.. И то, так хреново не было, как сейчас… – Олег замолчал, задумчиво глядя на пустую бутылку.

Чем ответить на этот «душещипательный» монолог, Дима не знал – заслуженного отдыха у него явно не получалось, да к тому же и водка закончилась, поэтому он поднялся.

– Спасибо за компанию. Пойду я, наверное.

– Не, так мы не договаривались, – Олег взглянул на часы и встал, опершись руками о стол. Лицо его стало не то, чтоб злым, а каким-то тупым и угрюмым, – я еще пузырь принесу. Что я, халявщик какой-нибудь? Ты, значит, можешь угощать, а я нет?

– Может, уже хватит? – Дима растерялся от такого напора.

– Это мне хватит?! – Олег погрозил ему пальцем, – ты, брат, меня не знаешь. Ты пока фотографии посмотри, там вся СП наша, а я, мухой. Пошли в комнату.

Дима был практически трезв, и ему совершенно не хотелось пьяных разборок, поэтому он покорно направился за Олегом, а про себя решил: …как только уйдет, я тоже свалю – тем более, после еще одной бутылки он и не вспомнит, с кем пил-то…

Комната оказалась небольшой, с единственным окном. Возвышавшиеся вдоль стены стеллажи с книгами, оставили место лишь для старенького дивана, терявшегося за пестротой обложек. Пока Дима рассматривал их, Олег положил на стол пухлый альбом.

– На, смотри. Я, точно, мухой. Тут у нас все рядом.

Дима не любил фотографии, с их «застывшим временем» – даже свои собственные, способные возбудить какие-то смутные воспоминания. Все равно ведь с них смотрел уже совершенно другой человек, более молодой, с другими мыслями и другим душевным состоянием. Он не отождествлял себя с ним. А тем более, если это были чужие, совершенно личные фотографии…

Дима прошелся по комнате, решив, что уйдет минут через десять, чтоб не столкнуться с Олегом.

У противоположной стены стояла тумбочка с большим стеклянным кубом, а в нем каменные цветы сталактитов, отливавшие безупречной белизной в задней зеркальной стенке. Под кубом стояло несколько книг, изгнанных из общего великолепия за потрепанный вид. Дима наклонился. «Устав гражданской авиации СССР» и «Пещеры Восточного Казахстана»; «Спелеология: поднимая завесу тайны» и «Краткий справочник бортрадиста гражданской авиации».

…Про пещеры он мне еще не рассказывал, – осторожно подойдя к окну, Дима выглянул во двор – Олега, вроде, не было, – пора, – решил он, но у входной двери его ждал неприятный сюрприз – замок, оказывается, не защелкивался, а закрывался только ключом.

Такого варианта Дима не предусмотрел. Несколько раз покрутил ручку, наблюдая, как показывается и исчезает язычок. …Все-таки неудобно бросать открытую квартиру… Пить уже не хочется, но хозяина, похоже, придется дождаться… Вздохнув, вернулся на кухню; посидел, глядя в окно. Потом от скуки сунул в рот помидор, подцепил из банки маленькую изломанную рыбешку… и в это время услышал звук поворачивающегося ключа.

Когда дверь снова захлопнулась, Дима не спеша вышел навстречу, только это оказался не Олег, а девушка. Пока она снимала туфли, Дима разглядывал ноги в черных колготках, обтягивающую короткую юбку и думал, что со стороны ситуация выглядит достаточно глупо. Наконец, девушка выпрямилась, повернулась, но увидев неожиданного гостя, вскрикнула, прижавшись к стене.

– Не бойтесь, – Дима улыбнулся, как можно дружелюбнее, – я не вор и не маньяк. Мы с Олегом… ну, с мужем вашим… выпили немного. Он еще в магазин побежал, вы уж извините.

– Как вы меня испугали! – при этом девушка тоже улыбнулась, да и голос у нее казался вовсе не испуганным, – подождите на кухне – я переоденусь.

…Подожду, если просят… Дима озадаченно вернулся к столу, прикидывая, чего, именно, он мог дождаться, не имея к этой семье абсолютно никакого отношения. Он лишь успел закурить, когда появилась хозяйка в джинсах и майке с надписью «Казахстан-спелео».

– Так это вы спелеолог? – удивился Дима, – я думал, Олег.

– Что вы?! – она засмеялась, – его в пещеру бульдозером не затолкаешь. Да и у меня это так, в прошлом, – она села, – меня зовут Ира, а вас?

– Дима.

– Можно я покурю с вами, Дима?

– Конечно, – он пододвинул сигареты, – вы ж у себя дома.

Она прикурила, и задумчиво глядя на остатки трапезы, сказала неожиданно:

– Значит, муж за бутылкой пошел? А это вы видели? – она уверенно открыла узкий белый пенал с красовавшимися на полке двумя бутылками водки – початой и совсем полной, – фокус, да?.. – Ира щелкнула пальцами, – а про Диксон он уже рассказывал?

– Да. И про антарктический поезд, и про две станции «Северный Полюс».

– Про поезд, допустим, полная брехня. На одной «СП» он, правда, был месяца три, пока льдина не треснула, а на вторую его не взяли по причине непомерного потребления алкоголя, – она говорила так весело, словно ей доставляло это удовольствие.

– А зачем он все придумал? – искренне удивился Дима, – я человек посторонний – передо мной-то чего комедию ломать?

– Он не умеет по-другому. Это в крови. Я сначала тоже пыталась выяснять, зачем он врет, а потом плюнула и воспринимаю все, как естественное состояние души, – она поставила на стол початую бутылку, – выпить хотите? – и не дождавшись ответа, наполнила рюмки, – за знакомство, – залпом, по-мужски опрокинула рюмку и занюхала кусочком хлеба, – так и живем… весело, да?

– Весело, – согласился Дима, чувствуя, что не понимает в жизни чего-то очень важного. Растерянно посмотрел на часы, – может, я пойду? Похоже, Олега мы не дождемся.

– Не дождемся, – она кивнула, отчего зачесанная набок челка упала на глаза. Ира поправила ее небрежным движением, – я же знаю, где он. У Люськи. Новая шлюшка у него завелась. Молодая еще, глупая. Он ей книжки про Арктику пересказывает, а она сидит, глазами хлопает.

– И вы так спокойно об этом говорите?

– А что я должна делать? Глаза ей выцарапать? Зачем? Я все о ней прекрасно знаю. По крайней мере, от нее он в дом хоть заразу не притащит, – Ира вдруг рассмеялась, – да, не смотрите вы на меня, как на сумасшедшую! Просто я воспринимаю жизнь такой, какая она есть.

– А зачем такая жизнь? – не понял Дима, – в смысле, зачем тогда жить вместе?

– Я люблю его, – неожиданно призналась Ира, – он, вообще-то, славный. Представляете, когда он ухаживал, я еще с родителями жила. На четвертом этаже. Так он почти каждый вечер приносил мне цветы по водосточной трубе. Вам слабо?

– Пожалуй.

– Вот. А он лазал… А скольким моим поклонникам носы поразбивал… Парень-то он крепкий. Так здорово было…

– А потом что случилось?

– Ничего не случилось. Скучно ему стало. Нужны новые слушательницы – я-то знаю, что девяносто девять процентов его историй, вранье… по-моему, он сам уже верит, что прошел тот «антарктический поезд».

Дима смотрел с недоверием, и Ира почувствовала это.

– Хочешь эксперимент? – она неожиданно перешла на «ты». (Видимо, введение человека в сферу семейных отношений требовало и более тесного знакомства) – сейчас ты позвонишь, попросишь Олега и скажешь, что пришла жена, что еще ждешь обещанную бутылку и спросишь, что тебе делать дальше. Не бойся, я тебе говорю – здесь все всё знают, но прикидываются идиотами. Хобби у нас такое семейное.

Дима набрал номер. Ответил ему женский голос, абсолютно естественно воспринявший, что спрашивали Олега; впрочем, и сам Олег, когда взял трубку, не удивился осведомленности гостя.

– Извини, совсем забыл, – в его голосе не чувствовалось, ни раскаянья, ни удивления.

– Жена твоя пришла! – вспылил Дима, – объясни, блин, чего ради я тут сижу?..

– Ну… – голос на секунду замолчал, – вспомнил! Там же есть водка! Ирка должна знать!..

– Мы с ней уже выпили той водки!

– Отлично. Выпейте еще. Старик, ты ж взрослый человек – придумай, чем вам заняться.

В трубке послышался отдаленный женский смех.

– Ну, что? – глядя на растерянного гостя, Ира победно улыбнулась, – эксперимент удался?

– Дурдом какой-то… – Дима положил трубку, – он нам предложил выпить еще и что-нибудь придумать.

– Блеск!.. – Ира хлопнула себя по бедрам и расхохоталась, – и что мы придумаем? Или выпьем сначала?

– Нет, спасибо; у меня итак крыша едет, – Дима беззастенчиво рассматривал выступавшую под надписью «Казахстан-спелео» грудь, выгоревшие темно-русые волосы, четко очерченные скулы и пришел к выводу, что внешность у хозяйки самая заурядная, – слушай, – вспомнил он, – я так и не понял – зачем здесь я, во всей вашей потехе?

– А чего тут понимать? – Ира подняла голову, и он, наконец, поймал ее взгляд. Глаза оказались серыми и печальными, несмотря на то, что она постоянно смеялась, – он же обо мне заботится – любовника мне ищет, чтоб не стыдно было потом на улицу выставить, усек?

– Такого я еще не видел, – Дима усмехнулся.

– А что ты видел? – уцепилась за слово Ира, и Дима задумался – какой же фрагмент его самой заурядной жизни мог послужить достойным ответом, но не найдя такового, лишь пожал плечами.

– Немного. Институт видел, потом завод. Теперь, вот, торгую тем, что под руку подвернется.

– И как торговля, а то ведь многие прогорают?

– Ничего, пока бог помогает.

– Или троглодит?

– Кто? – не понял Дима.

– Кто такой троглодит не знаешь? – Ира снова засмеялась, – это дух пещеры. Он спелеологам помогает. Наверное, у каждого, свой троглодит где-то живет.

– Имя уж больно неблагозвучное.

– Уж какое есть. А вы где живете со своим троглодитом?

– В смысле, где я живу? В большом доме. Не помню, сколько метров, но комнат восемь.

– Ух, ты!..

– Только он очень старый; и живут там, кроме меня, бабка – ровесница века, и жена…

– Тогда понятно, – Ира вздохнула.

– Да нет, – Дима неловко взял ее руку, словно стараясь загладить непонятную вину. Легонько сжал теплые податливые пальцы, – с женой мы практически живем каждый сам по себе…

– Вроде, как мы с Олегом?

– Мужиков я ей не подгоняю, – Дима покраснел, – но, сама знаешь, не все в счастье заканчивается, что в любви началось…

– Это точно, – высвободив руку, Ира взяла сигарету и отошла к окну, – все вы, мужики, одинаковые, – выпустила дым, задумчиво глядя на улицу, где тучи уже совсем рассеялись, и небо сделалось бледно-серым, с красноватыми отсветами заходящего солнца.

– А о себе расскажи, – попросил Дима, пытаясь вернуть утраченную живость разговора.

– О себе?.. Закончила университет. Геодезию. В процессе вышла замуж. Ребенок во время родов умер. Врачи сказали, что второго уже не будет. Год отползала на брюхе по Северному Казахстану. Потом геологоразведка накрылась медным тазом перестройки. Теперь работаю в ларьке. Сигаретами, пивом и жвачкой торгую. Неделю через неделю. На кильку хватает, – она затушила сигарету, – а как все весело начиналось…

– Ты о чем? – Дима не понял, говорит она о прошлой жизни или о сегодняшнем вечере.

– Ни о чем. Это я так… Кстати, до следующей среды я выходная, так что заходи в гости. Олег, как видишь, не против. Телефончик оставить? – не дожидаясь ответа, Ира оторвала полоску газеты и записала номер, – держи, вдруг пригодится?

Сунув бумажку в карман, Дима почувствовал себя неловко, словно уже был связан с этой девушкой какими-то обязательствами, а он так не любил обязательств!..

– Ладно, – он поднялся, – пора, наверное, – остановился перед дверью, думая о прощальном жесте, но Ира решала быстрее, чем он соображал, и официально протянула руку.

– Пока. Приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – вышел Дима с чувством облегчения, оставив весь этот бред человеческих отношений за мгновенно захлопнувшейся дверью.

Холодный ветер стих, и мгновенно старушки, словно нахохленные птицы, облепили лавочки. Несколько пьяных громко ругались, стоя возле ржавого металлического гаража. Диму все это не касалось – он просто брел мимо удручающе однообразных серых пятиэтажек, облезлых заборов, усталых поблекших женщин с огромными сумками, спешащих навстречу, и неприкаянных, таких похожих друг на друга, мужиков. Брел и думал, что эта печальная улица возникла из сумасшедшего мира таких, вот, квартир, которую он только что покинул, и ведет она в никуда. Слава богу, что он живет не здесь – его улица другая, похожая летом на зеленый рай, да и сейчас тоже; еще он думал, зачем Ира оставила телефон, и позвонит ли он по нему.

Дима поднял руку, и простояв «памятником» минут десять, дождался такой же убогий, как и все вокруг, жутко старый «Москвич». Плюхнулся на сиденье, даже не спросив цену – главным было убраться отсюда поскорее. Странно, но облупившиеся стены и покрытая пятнами плесени шиферная крыша его собственного дома, просматривавшаяся сквозь редкую листву полувековых яблонь, не вызывали в нем антипатии.

* * *

Хотя на улице было еще светло, на кухне горела лампа. Дима вошел, и, словно ожидавшая его появления, отворилась дверь в бабкину комнату.

– Дима, – хозяйка просунула в щель взлохмаченную голову, – я просила ее (в бабкином лексиконе для Вали просто не нашлось имени) купить колбаски, но она сказала, что колбаса уже стоит он не два восемьдесят. Это правда?

– Два восемьдесят, – Дима нехотя кивнул, – все, как раньше.

– Тогда и яичек захвати, – обрадовалась бабка, – завтра будешь идти с работы, а деньги я сейчас…

– Да ладно…

– Спасибо, внучек, – бабка благодарно сжала Димину руку, и ему показалось, что мясо на ее пальцах отсутствует вовсе, а сжимает его скелет. Чтоб отделаться от этого ощущения, он положил руки ей на плечи, но нащупал лишь болтающуюся материю и под ней такие же кости. Всмотрелся в лицо – сухой пергамент кожи, глубоко ввалившиеся глаза с выступающими надбровными дугами, давно не стриженные седые волосы, обвивающие шею тонкими змеями. …Это же смерть!.. – подумал Дима, и в мистическом страхе выскочил из комнаты, пытаясь избавиться от кошмарного видения.

Валя сидела, забравшись на диван с ногами, и вязала.

– Добрый вечер, – сказал Дима сухо.

– Добрый вечер, – Валя продолжала смотреть на спицы, будто разговаривала с ними, – почему ты покупаешь все этой карге? Почему для нее колбаса у нас еще стоит два восемьдесят?

– Потому что ей не объяснишь, что наступил капитализм! Что ей, с голоду помирать?

– А ты не думаешь, сколько она мне крови попортила? Я ж твоя жена, между прочим!

Не ответив, Дима вышел на кухню. Спорить было бессмысленно, потому что все в этом мире хоть немножечко правы – даже пресловутый сегодняшний Олег в чем-то, наверное, чуточку прав. Вся проблема заключается в том, чтоб соразмерить это свое «чуточку» со всем окружающим миром.

Присев на табурет, Дима закурил. Закопченный потолок; покосившиеся и облезлые рамы; газовая плита, покрытая вечным коричневым нагаром; на кривых водопроводных трубах перекошенный смеситель, у которого оба крана обозначены синим цветом; дверь, ободранная собакой, умершей около двадцати лет назад. (Он помнил, что ее звали Ральф, и была она овчаркой, а, вот, как выглядела, уже не помнил – только следы когтей от нее остались).

…Какое убожество, – с отвращением подумал Дима, – эти руины, вместе со старухой, похожей на смерть, и с ведьмой, которую я когда-то называл любимой и вносил сюда на руках!.. Наверное, это ужасно. А, с другой стороны, разве лучше жить в таком однокомнатном курятнике, как у Иры? Пусть там все относительно чисто и цивильно, но тоже ведь ужасно…

Неслышно вошла Валя. Остановилась, глядя на него с каким-то грустным презрением.

– Ты опять пьян?

– Что ты, рыбка моя?.. – Дима поднял голову, – рюмка водки после трудового дня даже полезна. Разве я пьян?.. – его ласковый тон больше походил на издевку.

– Я уже давно не «рыбка»… к сожалению, – жена вздохнула, подводя черту под лирической частью, – у меня деньги закончились.

– И что?

– А как ты думаешь, должна я во что-то одеваться? Посмотри на мои туфли. Лето заканчивается, а у меня нет светлых туфель. У меня…

– Я все понял, – Дима вытряхнул на стол все, что у него оставалось, ибо знал – завтра он получит столько, сколько Валя и вообразить не могла. Потряс пустым бумажником, – хватит?

– Да. Но скоро осень… – она расправила купюры на ладони.

– До осени еще дожить надо. У тебя поесть найдется?

– Конечно, – она сунула деньги в карман и повернулась к холодильнику. Несмотря на их отношения, ей нравилось кормить Диму. Наверное, в такие моменты к ней возвращалось ощущение того, что она все-таки его жена, что она ему нужна.

На столе появилась тарелка щей; на сковороде зашипели котлеты, а сама Валя уселась напротив, наблюдая, как он ест.

– Дим, – сказала она, – зачем ты все портишь?

– Я?!..

– Конечно. Ты всегда сыт, обстиран, наглажен. В конце концов… я люблю тебя, – последние слова она произнесла с трудом, вроде переступая через себя, – я не изменяю тебе. Всегда дома. Неужели ты не можешь создать мне приличные условия? У тебя что, денег нет?

– Есть.

– Так в чем дело? Тебе не жалко меня? Или тебе дороже твоя выжившая из ума бабка? Что это за дом? Мне стыдно, когда к нам приходят люди. Неужели ты не понимаешь, что так жить нельзя? Ведь ты и сам стараешься сбежать отсюда.

Дима молча продолжал есть, так как разговор был почти ритуальным, повторявшимся ежедневно практически в одних и тех же выражениях, не привнося ничего нового, а поэтому и ответов на вопросы, собственно, не требовал. Оставалось только ждать, окончания бессмысленного монолога. Дима понимал, что при всем желании ничего не сможет сделать с домом, потому что в том состоянии, в котором тот находился, отремонтировать его невозможно – проще снести и на его месте выстроить новый, но таких денег он никогда не сможет заработать. Это был факт, не подлежащий обсуждению.

– Опять ты молчишь, – Валя подперла рукой подбородок, – думаешь, мне хочется вести подобные разговоры? Но я погибаю здесь – от этих грязных стен, потрескавшихся потолков и полов, по которым страшно ходить босиком, которые мой – не мой, чище не становятся. Неужели тебе приятно все это?

– Неприятно.

– Так сделай что-нибудь!!

– Не могу.

– Тогда давай уедем отсюда. Снимем квартиру.

– Не хочу, – он представил Ирину квартиру, и этого оказалось достаточно.

Валя порывисто встала и вышла. Дима слышал, как она всхлипывает в комнате, но успокаивать не пошел, потому что утешить ее было нечем, а ласковые поглаживания по голове давно потеряли свою привлекательность. Он положил себе еще одну котлету и продолжил есть.

Дневной круг бытия замкнулся. Сейчас он ляжет на диван рядом с женой и будет смотреть телевизор. Потом они заснут в одной постели, раскатившись на разные края, потому что выяснения отношений не способствуют проявлениям взаимной любви, а утром он уйдет зарабатывать деньги. Зачем?.. Он и сам толком не знал, что они приносят такого, без чего он не мог обойтись; в чем так конкретно нуждался. Скорее, это была иллюзия собственной значимости, удовлетворение мимолетных желаний, а дом оставался вечным и нерушимым в том виде, в котором существовал, будто данная свыше реальность.

* * *

Ночь прошла как сотни предыдущих ночей, и восходящее солнце освещало сгорбленные кроны старых яблонь, почти прижимавшихся к окнам корявыми сучьями.

…Почему яблони не желтеют, как все нормальные деревья, делаются коричневыми, как говно?.. – подумал Дима, выходя на крыльцо. Воздух был такой утренний, такой свежий и совсем не городской. В жухлой листве чирикали воробьи, расклевывая не успевшие упасть яблоки. Из трещины на серой стене показался красноватый жучок. Сейчас Дима знал, что это какая-то разновидность клопа, но с детства почему-то привык называть их «солдатиками». «Солдатик» остановился посреди солнечного пятна и замер, впитывая тепло уходящего лета.

Дима вздохнул. Совсем не хотелось покидать, этот чудом сохранившийся, среди городской суеты заповедник покоя и умиротворения …но пора двигать на склад, потому что клиент всегда прав, – подумал он, закуривая. Вернулся в дом, поспешно проглотил чай с бутербродом, и больше всего его радовало то, что Валя, как всегда, продолжала спать…

* * *

Ворота склада оказались распахнуты настежь. Грузчики сидели на ржавых, невостребованных уже не один год, трубах, и курили. Дима кивнул им и пошел дальше. Саша, с которым он вел дела, в это время пересчитывал штабеля плит, тыча в них пальцем и делая отметки в блокноте.

– Вчера ты хапнул изрядно, – он протянул руку.

– Так получилось, – Дима пожал плечами, – они ж сами решают – сколько смогут от москвичей утаить, столько и грузят.

– Понятно… кстати, тут тебя парень какой-то искал. Я сказал, что ты будешь позже.

– Захочет, найдет. С утра будут две машины. Ближе к обеду еще третья должна приехать.

Они вышли из холодного сумрачного склада и остановились на солнышке. Слева, оттуда, где сидели грузчики, раздался дружный взрыв хохота.

– Пошли, послушаем, – Саша направился к трубам, – когда Николай прикалываться начинает, в цирк уже ходить не надо.

– Коль, расскажи еще раз. Для начальства, – грузчики подвинулись, освобождая место.

– Значит так, – Коля начал сначала, дымя сигаретой и глядя на всех хитрющими глазами, – кто скажет, что это анекдот, в морду плюну. Это вчера было со мной, и бабу эту могу показать – пока мужа нет, я к ней похаживаю иногда. Ну, не чай мы там пьем, сами понимаете. Баба неуемная – еще да еще, а тут вечереет. Прикидываю, что сматываться пора, а эта стерва грудями меня зажала, лапищами обхватила, значит. Тут звонок в дверь. А мужик у нее тоже здоровый – экскаваторщик. Ну, думаю, приплыли – четвертый этаж. Галка эта к двери подходит, но не открывает; говорит: – Ах, ты, рожа пьяная. Сказала ж, что пьяного домой не пущу!.. Короче, я успел одеться, пока они отношения выясняли. Тогда Галка видит, что я собрался и продолжает: – А ну, спустись во двор и по бордюру пройди, а я посмотрю, какой ты непьяный. Самое смешное – мужик пошел!..

Все опять захохотали. Наверное, это действительно, выглядело смешно.

– …Минуты через три Галка дверь открывает. Я чин-чинарем выхожу на улицу – экскаваторщик руки раскинул и по бордюру марширует, а Галка ему из окна покрикивает: – Нетвердо идешь! А ну, еще раз!..

Новый взрыв хохота плавно влился в рев подъезжающего КАМАЗа. Саша поднял людей, и они, продолжая смеяться, гурьбой двинулись к складу, на ходу надевая рукавицы.

– Болтун, – заметил Саша, – хотя… в жизни всякое бывает, – он встал рядом с Димой, наблюдая за работой.

– Это точно.

Дима вспомнил свое вчерашнее приключение, и вдруг оно показалось ему тоже очень веселым, ничуть не хуже Колиного.

– Меня вчера один малый в гости зазвал; потом сам ушел к любовнице, а меня со своей женой оставил… – облаченное в слова, приключение выглядело совсем не смешно, и для убедительности Дима непроизвольно добавил, – это не анекдот.

– Ага, а то в рожу плюну, – засмеялся Саша, – не бывает такого. Чтоб баба мужика своего дурила, бывает, а, вот, чтоб мужик сам свою бабу подкладывал, убей, не поверю.

– Ну и ладно… – ясным утром, рядом со штабелем плит и весело покрикивающими грузчиками Диме самому ситуация показалась нелепой и даже невозможной.

* * *

До вечера склад заметно опустел.

– Все на сегодня? – спросил Саша, пряча ключи в карман.

– Все. Остальное пусть местные по безналу забирают. Сам им отпустишь, – Дима вырвал из блокнота заранее заготовленный листок, – здесь все расписано – кому, сколько. Я завтра не приду. Денег они авансом накидали на месяц вперед, так что, хрен их знает, кому больше дать, а на всех не хватит. Сам разберешься – кто тебе больше глянется, тому и грузи. Со следующей партии рассчитаюсь с остальными.

– Понял. Значит, до послезавтра.

– До послезавтра, – Дима перехватил под мышку толстую от денег папку.

– Не боишься?

– На ней же не написано, что там есть.

– Жизнь-то какая нынче – за рубль удавят, – Саша вздохнул. Он хотел еще что-то добавить, но Дима уже зашагал к выходу.

Домой возвращаться не хотелось, но Саша был прав – гулять по городу с такой суммой, по меньшей мере, неразумно. Значит, надо было двигаться к вокзалу, ибо только там можно поймать машину. Ну, не любят таксисты промзоны!..

В чудом уцелевшем с начала перестройки цельнометаллическом ларьке Дима купил пива. В центре таких страшных построек уже не осталось – там все теперь из стекла и пластика, с подсветкой и яркими витринами. …Появились у людей деньги, – Дима со смаком отхлебнул из бутылки, – сколько ж у меня сейчас?.. Так, три КамАЗа под завязку… Сашке отдал… Очень прилично получается… Такую б сумму, да в добрые советские времена!.. И что? Подпольный миллионер Корейко? Что с ними тогда было делать? Отремонтировать дом?..

Дима попытался мысленно вообразить, как бы это могло выглядеть: облицовка красным кирпичом; крыша из финской черепицы; пластиковые окна, а внутри… да что там внутри!.. Ведь это уже был бы не его дом. Он не мог представить, как выйдет из дубовой филенчатой двери на мраморное крыльцо и пойдет, как сегодня, по кривой дорожке, пригибаясь под низко свисающими ветками. И не будет «солдатика», вылезающего из щели… Его дом бы умер, а новое жилище казалось ему совершенно чужим – пусть его не существовало в природе, но он чувствовал, что так было бы.

…Зачем мне джакузи и сауны с бассейнами? Зачем полы из паркета и камины с изразцами? Это может купить каждый «крутой», а у меня есть то, чего купить нельзя – например, трещинка в стене, единственная в своем роде и известная только мне одному. Это, наверное, как Россия – как бы плохо не жилось людям, но такого нет ни у кого, ни за какие деньги. Потому мы и живем здесь, а не потому, что нигде не нужны или нас никуда не пускают… Это мы не едем!.. – Дима вышел к вокзалу. Народ суетился у касс; рядом продавали пирожки и газеты; сквозь пересвист тепловозов диктор объявлял номера поездов, и философское настроение мгновенно рассеялось.

Дима огляделся, ища подходящую машину, и вдруг увидел на порожках гастронома вчерашнюю команду во главе с Олегом. Хотел пройти мимо, но Олег сам увидел его, и отделившись от остальных, быстро пошел навстречу.

– Здорово, хозяин, – он протянул руку.

– Привет, – Дима вынужден был улыбнуться.

– Я подходил сегодня к складу, но мне сказали, что ты будешь позже. Понимаешь… – Олег замялся, – Ирка просила. Уж больно запала она на тебя.

– Ты, вообще, нормальный? – спросил Дима, глядя в его довольное лицо.

– Вполне. На Север идиотов не берут. А что?

– Я не пойму, чего ты добиваешься?

– Ничего. Это она просила, мол, если тебя вдруг встречу, передать, что она хотела б тебя увидеть. Вот я и решил зайти, тут же недалеко. Можешь позвонить ей, сам спросишь.

– Вы оба психи, – резюмировал Дима, собираясь уйти, но Олег удержал его.

– Да нет же! Просто у меня есть другая женщина, но мы же нормальные люди. Почему мы не можем помогать друг другу? Совместной жизни у нас все равно не будет…

– Ваша жизнь – это ваша жизнь, а моя – это моя, – резко освободив руку, Дима запрыгнул в открывшуюся дверь автобуса и успел только услышать:

– Это не я придумал!.. Все в жизни должно быть красиво!..

Дима быстро протиснулся в салон, словно боясь, услышать еще что-то такое, что поменяет его привычное существование. …Либо они, действительно, ненормальные, – подумал он, – либо… либо шведская семья – это детский лепет на лужайке…

Однако зернышко было обронено. Дима сам не заметил как, но начал анализировать события вчерашнего вечера, и неожиданно обнаружил, что, по памяти, Ира выглядит очень даже симпатично. В подобном выводе не было ничего удивительного, ибо что, как ни стараются мужчины внушить себе, будто являются хозяевами жизни, выбирает-то всегда женщина, а мужчина может с этим соглашаться или не соглашаться. И, как правило, соглашается, так как женщина, которой он нравится, мгновенно вырастает в его глазах; он уже готов в нее влюбиться.

* * *

Было еще светло, когда Дима вернулся домой. Валя сидела на скамейке, скрытой в кустах сирени, которые осенью выглядели совсем непривлекательно. Димины мысли были настолько далеки от жены что он даже удивился ее присутствию; тем не менее, подошел и сев рядом, достал сигареты.

– Привет, – сказала Валя печально, – как дела?

– Нормально, – он поймал себя на том, что сравнивает ее с Ирой и невольно представляет, как та встречала б его. …Господи, как надоела эта вечно склоненная к спицам голова!..

– Я сегодня в магазин ездила. Мне там одни туфли понравились. Знаешь, каблучок такой…

Дима уже не слушал. Он смотрел в стену дома и чувствовал, как ее серый цвет засасывает его; изображение расплывалось, захватывая все видимое пространство…

– …Дим, как ты думаешь, мне в них будет хорошо?

Он перевел взгляд на босую ножку в висящем на одном большом пальце розовом тапочке.

– Конечно, хорошо.

Дверь в дом открылась. Послышалось шарканье ног и на крыльце, опираясь на палку, появилась бабка, худая и сгорбленная. Несколько раз вдохнув, она распрямилась, и даже высохшее лицо, вроде, просветлело. Скрюченными пальцами погладила стену, прошептала что-то тонкими губами, обтягивавшими беззубые десны; потом неуверенно повернулась вокруг своей палки, и посмотрела вверх – на ржавый водосточный желоб, где сидел воробей. Смотрела долго, выискивая нечто невидимое для остальных, но воробей давно улетел, а больше там ничего не было. Подняла палку, пытаясь поправить желоб, но пошатнулась; вновь обретя точку опоры, печально покачала головой.

– Старая ведьма, – произнесла Валя тихо, – я сегодня стирала, так она целый час стояла за спиной и орала, что я все испортила в доме. А до меня, блин, тут была чистота и порядок!

Диме показалось, что Валины черты искажаются, превращаясь в жуткую маску. Как же ему опротивели эти бесконечные, бессмысленные разговоры об одном и том же!.. …Дальше так продолжаться не может! Я не в состоянии выдерживать этой изощренной ежедневной пытки!.. А с другой стороны, откуда мне знать, что сделает в подобной ситуации какая-нибудь абстрактная женщина… или, например, Ира?..

Поскольку ответа не было, он избрал философский вариант:

– Неизвестно, какими мы будем в старости.

– Это да, – Валя, наконец, оторвалась от вязания, – лучше уж до такого не доживать… но все равно, я ж не виновата, что она такая старая. Я-то еще молодая и хочу жить нормально.

Дима был очень благодарен жене, что та не кричит, не срывается в истерику и, главное, не плачет. Осторожно положил руку на ее колено.

– Никто не знает, кому до чего суждено дожить. Как этот дом. Стоит, а завтра вдруг рухнет, несмотря на свои стены в три кирпича. Что мы тогда будем делать? Сейчас, говоришь, все плохо, а тогда как будет?

– Дим, прости меня – ты опять будешь психовать, но, по мне, лучше б он рухнул. Нам с тобой проще было б.

Дима вздохнул, зная, что спорить бесполезно, а ругаться и выяснять отношения, не было никакого желания.

– Пойду, съем чего-нибудь, – встав, он вышел из зарослей.

– Подожди, довяжу рядок и разогрею. У нас все есть…

– Димочка, – бабка, еще стоявшая на крыльце, улыбнулась страшной беззубой улыбкой, – ты колбаски не принес?

– Забыл. Хочешь, схожу?

– Завтра, – она махнула рукой, – лучше зайди ко мне, расскажи что-нибудь.

– Пообедаю и зайду.

– Ну, кушай-кушай, – когда Дима проходил мимо, бабка похлопала его по спине (со своего роста она уже не могла дотянуться до его плеча).

Войдя в прохладный полумрак коридора, Дима почувствовал прилив сил и бодрости. Все, что осталось за этими толстыми стенами – и жена, и бабка, и Ира, и даже плиты стали казаться мелкими и неинтересными, не стоящими того, чтоб тратить на них жизненные силы.

* * *

Пока шел Валин любимый сериал, Дима зашел к бабке. Она склонилась над столом, при тусклом свете лампы перебирая какие-то листки. Бледные карандашные записи почти стерлись, но она все равно пыталась читать, водя пальцем по бумаге.

– Что ты тут делаешь? – спросил Дима.

– Это письма, – она подняла голову, подслеповато озираясь, и, наконец, поняла, откуда доносится голос. Обернулась, – заметки всякие. Мне это интересно, понимаешь?

– Понимаю, – он представил, каково вспоминать молодость, когда тебе за девяносто, и ты уже не можешь нормально перемещаться, есть, пить, а скоро и дышать не сможешь… Погладил ее грязные растрепанные волосы, и она вдруг ловко схватив его руку, прижала ее к своей холодной щеке.

– Я скоро умру, – произнесла она спокойно, – и дом останется тебе. Ты принадлежишь ему.

– Не понял, я – ему или он – мне?

– Он – тебе, а ты – ему. Не пробуй разрушить его, – она вздохнула, приподнявшись всем телом. От этого движения в углах комнаты задвигались тени, словно дом ожил, выражая таким образом свое согласие или несогласие.

– Ладно, – Дима резко вырвал руку, почувствовав, что через этот контакт, будто вливается в него неизвестная доселе энергия, только была она не самой светлой и радостной.

– И еще здесь должна присутствовать женщина…

– Здесь даже две женщины, – усмехнулся Дима.

– «Квартирантка» не та женщина, а я уже не женщина. Я умру скоро.

– А почему Валя не та? – заинтересовался Дима, так как этот вывод был весьма созвучен его последним мыслям.

– Не знаю. Мне кажется, что я чувствую дом… – и вдруг оборвав себя на полуслове, бабка спросила совсем другим, деловым тоном, – сколько сейчас времени?

– Восемь, без пятнадцати.

– Я кушать буду. Ты уж завтра колбаски купи, а то у меня почти закончилась.

– Куплю, – Дима вышел, плотно закрыв дверь. На мгновенье ему показалось, что он окунался в чужой, полумистический мир, и не хотел, чтоб этот мир затащил его к себе.

* * *

Оставшийся вечер прошел тихо и спокойно. С Валей они даже ни разу не поругались и легли спать, тесно прижавшись друг к другу, хотя Дима чувствовал, что ее тело уже не станет для него родным и близким, каким было несколько лет назад. Оно останется приятным, им всегда можно воспользоваться, но его не хотелось ежеминутно ласкать и гладить, вдыхать его аромат, искать знакомые родинки и ложбинки. …Неужели дом так разъединил нас?.. – подумал он, – нет, так не бывает. Что-то сломалось в нас самих…

Он слышал, как Валя несколько раз вздохнула и засопела. Может, она б и хотела совсем другой ночи, но Дима не мог предложить ей этого. Он лежал и смотрел в черноту невидимого потолка, которая поглощала все желания, всасывала в себя, оставляя его обессиленным и опустошенным. Оказывается, дом не только давал уют и кров, но и отбирал то, что считал нужным.

Проснулся Дима, как всегда, в шесть. Глянув в окно, увидел, что поднялся ветер, тяжело толкавший перед собой облака. Небо посерело, и картинка стала похожа на настоящую осень. Валя спала, подсунув руку под щеку, а из-под одеяла виднелось обнаженное плечо. Дима остановился.

…Все-таки она хорошенькая… А что будет, если прямо сейчас выйти в сад, нарвать цветов, положить на постель и опустившись на колени, начать целовать ее? Может ли это вернуть наши отношения? Ведь мы любили друг друга, и очень трудно отвыкать от мысли, что этого уже нет… – он живо представил себе всю сцену; даже протянул руку, чтоб коснуться теплого тела… но резкий порыв ветра с грохотом, похожим на выстрел, захлопнул дверь. Дима вздрогнул от неожиданности. Валя тоже открыла глаза.

– Что это? – спросила она сонно.

– Ветер.

– А зачем ты двери оставляешь открытыми? – она повернулась на другой бок, – вечно, то топаешь, как слон, то дверьми хлопаешь… Черт знает, что!.. – снова закрыла глаза, а Диме расхотелось целовать ее, и он осторожно вышел.

Порыв ветра был, действительно, какой-то очень странный, потому что в саду по-прежнему медленно опадали листья, в небе тяжело плыли облака… Откуда он мог взяться?.. Дима вышел на улицу и отойдя несколько шагов, с опаской оглянулся, но дом оставался сер и безмолвен, только из-за погоды выглядел мрачнее обычного.

Дел на сегодня планировалось немного. Дима заехал в банк, отправил факс на завод, заскочил в администрацию и к одиннадцати уже в раздумье стоял посреди Центрального сквера. Больше делать было нечего. У Вали на работе травили тараканов, поэтому она осталась дома, а общаться с ней почему-то расхотелось, хотя он и помнил, какое хорошее и ласковое желание появилось у него утром. Может, стоило его исполнить? …Она сама виновата, а вовсе не ветер. И пусть ей будет хуже…

Облака уже затянули все небо. Дождя пока не было, но сырость, тягучая и обволакивающая, висела в воздухе, грозя мгновенно превратиться в осязаемые капли. Дима курил, думая, что городская жизнь, несвязанная с делами, начиналась к ближе вечеру, а сейчас еще практически утро. Купив пива, он уселся на скамейку, бесцельно взирая на гладь неработающего фонтана; на то, как два пацана, смеясь, бегали по его краю, рискуя свалиться в холодную воду. Мимо прошел парень с большим букетом астр. На соседнюю скамейку плюхнулись две молоденькие девчонки, весело щебеча между собой. Дима расслышал слово «семинар» и перестал прислушиваться. Стало совсем скучно. Единственным ярким воспоминанием оставалась Ира – эдакое новое впечатление на фоне однообразной и не совсем радостной жизни.

Мысленно он был готов прямо сейчас поехать к ней, но медлил. …А зачем, ведь мне от нее ничего не нужно… Но мне же просто скучно!.. Аргумент показался убедительным, и Дима не спеша, направился к остановке. Покупать цветы было б слишком претенциозно, однако бутылку вина для оживления разговора он все-таки прихватил.

Уже остановившись у знакомой двери, представил, как войдет, как они сядут на кухне.…И что в этом нового и интересного?.. А куда тогда девать вино? Ехать с ним домой?.. Еще глупее… – он нажал кнопку звонка раз, второй, и уже собрался уходить, когда щелкнул замок и в узкую щель выглянула Ира с капельками пота на лбу. Увидев гостя, она распахнула дверь и улыбнулась. На руках, под закатанными рукавами мужской рубашки, виднелись клочья мыльной пены.

– Может, я не вовремя?

– Проходи, я скоро закончу. Разувайся. Тапки возьми, – она исчезла в ванной, откуда слышался гул стиральной машины. Дима остановился посреди коридора, не зная, что делать дальше, – проходи в комнату! – продолжала командовать невидимая хозяйка, – посмотри что-нибудь! Хочу закончить, пока дождя нет – не люблю сушить белье на кухне!..

…И зачем я здесь?… Зайдя в комнату, Дима положил на стол свою неизменную папку; остановился около стеклянного куба с белыми сталактитами. Их было два. Один походил на большую каменную сосульку с похожими на воск капельками камня. Второй напоминал цветок – видимо, в его центр долго капала вода, и он «распустился», образовав белые неровные лепестки. Рядом лежал невзрачный светло-серый камень. Дима осмотрел его со всех сторон, решив, что больше всего тот напоминает булыжник.

– А «кирпич» что тут делает? – спросил он, дождавшись, пока хозяйка заглянет в комнату.

– Это ятулийский квасцито-песчаник. Он из Суоярви.

– Это в Финляндии?

– Нет, в Карелии. Ему сто восемьдесят миллионов лет, представляешь? – Ира присела на корочки, – на нем видны следы от морских волн, бушевавших в то время. А если исследовать его поверхность, то обнаружишь остатки органических веществ. В то время не существовало не только животных, но и растений. Это первые следы наземной жизни в водорослево-микробной форме…

В ванной выключилась стиральная машинка, и стало тихо.

– Вот так-то, – Ира быстро свернула тему и ушла, а Дима смотрел на камень, скептически думая, те ли это органические остатки или птичка накакала их пару лет назад? Было страшно и непривычно лицезреть вещь, существовавшую в доледниковый период – сознание отказывалось верить в это. …Так не бывает! Прошлое должно исчезать вместе со своим временем, чтоб не мешать настоящему!..

Машинка загудела вновь, и Дима услышал Ирины шаги.

– Представляешь, как здорово, – продолжала она внезапно прерванный разговор.

– Здорово, но как-то не верится. Он из пещеры?

– Нет, они там лежат прямо на поверхности. Пещеры – это отдельный разговор.

– Расскажешь?

– Пещеры нельзя рассказать, их надо видеть. Рассказывать можно про людей. Мы можем их понять, а, вот, как понять пещеры?.. Если хочешь, почитай. Это дневники наших экспедиций, – достав с полки пачку потрепанных тетрадей, она бросила их на диван.

Дима небрежно перевернул страницу, исписанную ровным, почти детским почерком, и каждый заголовок был подчеркнут двойной жирной чертой:

«Таласское Алатау. Аксу-Джабаглы. Кептер-Уя».

«…Маршрут: Мост через Аксу у поселка Кзыл-Желау. Проселочная дорога до асфальта. Асфальт до села Советское. В объезд к каньону Аксу с южной стороны. Два километра на запад и пятьдесят метров на юг. На вершине холма провал.

Описание пещеры: Вход круглый, метров пятьдесят в диаметре. Пещера известковая – проточена водой. Зал неглубокий, метров двадцать. Из зала два хода вниз. Восточный – завален не растаявшим снегом. Западный – метров через десять завален обломками камней.

В качестве стоянки первобытных людей неудобна, так как неглубока и сверху не защищена от осадков.

Аи-мечеть-Аулие.

Маршрут: От аула Белая Мечеть к реке Бугунь. Три километра вверх по течению…»

– Интересно? – Ира возникла рядом, уже причесанная, с застегнутыми рукавами рубашки.

– Как-то сухо и очень научно, – Дима поднял голову, – это, наверное, для специалистов.

– Конечно, это ж отчет об экспедиции, – собрав тетради, Ира сунула их обратно на полку.

Дима почувствовал себя неловко, вроде, обидев хозяйку своей оценкой, поэтому, чтоб загладить вину, достал бутылку.

– Я тут прихватил за встречу.

– Тогда пойдем на кухню. Ты есть хочешь?

– Нет.

– Это хорошо, а то у меня и нет ничего. Страсть, не люблю готовить. Такая, вот, я… – она смотрела внимательно, ожидая реакции, но Дима только пожал плечами.

– Логично. Зачем делать из еды культ?

– А кофе будешь? Я, например, физически не могу без него. Наверное, с давлением что-то.

– Наверное… – разговоры о приготовлении пищи и здоровье были настолько обыденны и неинтересны, что Дима подумал: …Наверное, все женщины одинаковы… И сама эта мысль оказалась очень неприятной.

Пока Ира варила кофе, Дима наполнил стаканы; потом они сели, закурив, и молча уставились друг на друга.

– Расскажи что-нибудь, что ли, – попросила Ира, прерывая затянувшееся молчание.

– Даже не знаю… – Дима пожал плечами.

– Что-то же интересное происходило в твоей жизни?

– Я могу рассказать тебе про дом.

– Давай про дом.

Дима попытался собраться с мыслями и вдруг почувствовал, что для него дом – это та же пещера. Его нельзя рассказать – его надо знать и чувствовать. Какая разница, сколько в нем комнат и какая у него крыша? Важно чувствовать каждую трещинку в стене, каждый пыльный уголок, каждую точку-песчинку на некачественных послевоенных стеклах. Еще он подумал, что рассказ будет напоминать «дневник экспедиции».

– И что ж там за дом необыкновенный? – напомнила Ира.

– Он старый. Его строил мой дед, и с тех пор он ни разу не перестраивался и даже не ремонтировался. Это все, что я знаю, но вчера бабка сказала интересную фразу: «Ты принадлежишь этому дому, а дом – тебе», – Дима уловил заинтересованный Ирин взгляд и начал фантазировать, напуская таинственности, – у меня такое впечатление, что он живой. Не знаю, как это возможно и, тем более, как это объяснить, но он, типа, имеет свою ауру. В нем дышится и думается по-другому…

– А духи или привидения там есть?

– Ты не понимаешь – там ничего нет. Там живут просто люди, а он сам живет своей жизнью, – Дима так увлекся, что ему самому стали нравиться собственные фантазии, – вот, для тебя пещеры – они живут или это просто дырка в земле?

– Не знаю, – Ира задумчиво отпила вина, – вообще-то, конечно, дырки в земле, но там обитают какие-то другие существа. Я бы сказала, нематериальные.

– Троглодиты?

– Ну да. Может, у них должно быть другое имя, не знаю. А сама пещера просто красивая штука, которую нельзя понять, пока не увидишь хоть раз. Представь, что никогда не видел ни одного цветка. Как я тебе опишу розу, например?

– Никак. Но ты веришь во всех этих духов?

– Верю. Я сталкивалась с ними, но, поверь, это не самое приятное воспоминание. Я потому и спрашиваю, может, и в твоем доме живет какой-нибудь домовой?

– Я ни с кем не сталкивался; предметы там не двигаются, по чердаку никто не ходит…

– Может, ты привык к своему дому – тебе и кажется, что он живой? Я хочу посмотреть на него.

– Пожалуйста. Хоть сейчас.

– Сейчас я не могу, – она посмотрела на часы, – через час должна подруга зайти.

– Тогда завтра, – Диме самому захотелось верить в то, что он говорил, а потому стало интересно мнение человека, верившего во всяких троглодитов. Должна же быть и в тех старых стенах какая-нибудь изюминка, или Валентина права – лучше их снести и построить заново?..

– Завтра можно. Давай в центре часов в двенадцать.

Дима кивнул, и они снова замолчали. Казалось, их мысли были уже в завтрашнем дне, а сегодняшняя программа исчерпала себя полностью.

– Я пойду? – спросил Дима, допивая вино.

– Смотри, как хочешь. Подруга, если и придет, ничего страшного не будет.

Но Диме захотелось остаться одному, чтоб осмыслить игру собственной фантазии, ведь благодаря ней, все вставало на свои места, начиная от нежелания ничего менять в доме и кончая сегодняшней хлопнувшей дверью. Никогда Дима не был приверженцем мистики, но эти странные слова «он принадлежит тебе, а ты – ему» продолжали жить в подсознании, хотя он думал, что давно забыл их.

– Пойду я, – он встал, затушив сигарету.

– Тогда завтра в двенадцать в Центральном сквере.

Выйдя в коридор, Дима остановился, снова мучаясь проблемой прощания. Наверное, это было написано на его лице, потому что Ира улыбнулась.

– Смешной ты, – она неожиданно чмокнула его в губы, – но мне так даже нравится.

Поцелуй оказался настолько молниеносным, что Дима не успел понять, что произошло, и было ли оно вообще. Ира вновь стояла напротив, вновь улыбалась, и ничего не говорило о каком-то изменении в их отношениях. Дима нащупал у себя за спиной замок; повернул его.

– Пока, – Ира демонстративно протянула руку.

– До завтра, – Дима пожал ее и вышел, немного обалдевший.

…Что это было? К чему?.. Еще только час дня… Он снова выбрался к центру города и уселся в небольшом уличном кафе прямо среди снующих вокруг прохожих и шелестящих мимо автомобилей. Пиво оказалось настолько холодным, что не имело вкуса – оно вкатывалось в горло, как острый угловатый камешек, лишь вызывая икоту. Дима отставил бутылку и закурил.

…Что я ей там наплел про живой дом? Или не наплел?.. Нет, надо было все-таки ввернуть про приведение, хоть одно, хоть маленькое, блин!.. – он смеялся над собой, а все равно, так не хотелось расставаться с только что родившейся сказкой, которая могла хоть как-то разнообразить жизнь, – надо будет расспросить бабку. Вдруг, и правда, объявится что-то интересное. Хотя вряд ли – не такой дом и старый…

Пиво немного согрелось. Дима сделал большой глоток, и приятная горечь покатилась в желудок. Откинулся на красную пластиковую спинку, вытянув ноги – теперь он смотрел поверх голов на серые окна и грязно стены здания, которое до революции являлось духовной семинарией, а ныне строительным техникумом – такая, вот, метаморфоза.

…Странно, – рассуждал Дима, – стена – это преграда, прерывающая пространство… а мои стены мне не мешают. Я чувствую их… или просто знаю, что находится за ними?.. Но где и что находится у Иры в квартире я тоже знаю, а от этого ничего не меняется… Сделал очередной глоток. Угол зрения при этом поменялся, и взгляд снова оказался в гуще людской суеты. Масса женщин и мужчин дефилировали мимо кафе, а Дима сидел, как член жюри, и совершенно непроизвольно оценивал их. Результат оказался неожиданным, но приятным: …Конечно, длинноногие девчонки в мини выглядят привлекательнее, но Иринка тоже очень даже ничего… Он впервые мысленно назвал ее ласкательным именем. И чем дольше смотрел на толпу, тем дальше отодвигались мысли о доме, и тем ближе становилась завтрашняя встреча.

У Димы никогда не было настоящей любовницы – так, давно еще случайные связи в полупьяной студенческой компании, а сейчас, как ему думалось, представился подходящий случай, чтоб внести некий романтический налет в пресную, однообразную жизнь. Это ж почти, как жить в доме с привидениями или лазать в пещеру к троглодиту!

Дима допил пиво и влился в людской поток, хотя идти ему было, в сущности, некуда и незачем. Если только сесть на скамейку возле дома, смотреть на серые стены и придумывать историю к завтрашнему дню?.. Он понял, что, действительно, около дома всегда чувствовал себя увереннее, и мысли становились яснее.

* * *

Любимая скамейка пустовала, и Дима опустился на нее, наблюдая, как листья, когда по одному, а когда и целыми стайками, срываются с веток и медленно планируют к земле. Грустное зрелище: хотя, может, дело было совсем и не в листьях. Повернув голову, он увидел, как мелькнул в кухонном окне пестрый Валин халат. …Нет, это мне уже не интересно…

Заметив мужа, Валя вышла в сад и присела рядом.

– Жарко там.

Дима не ответил, потому что фраза относилась, вроде, и не к нему, а так, в пространство.

– Дим…

Он повернул голову. Жена смотрела на него привычно печальным взглядом, от которого давно уже хотелось убежать, скрыться, чтоб не прилип к тебе этот отпечаток тоски. Сейчас было проще, потому что он мог думать об Ире с ее пещерами и троглодитами, а мог – о привидениях собственного дома.

– Дим, у тебя появилась другая женщина?

– С чего это ты так решила?

– Я вижу.

– Именно, сегодня? – Дима усмехнулся.

– Не важно. Скажи, да или нет.

– Конечно, нет, – он, скорее, по привычке, обнял жену. Валя прислонилась к его плечу и сказала, глядя в сиреневый куст:

– Не верю я тебе… а жаль. Знаешь, как мне не хочется уходить отсюда… от тебя. Не знаю, что я сделала плохого. Я люблю тебя, и всегда хотела, чтоб у нас было уютно, хорошо, – она шмыгнула носом, – но, наверное, придется уходить.

У Димы внутри все сжалось – всегда, еще с детства, ему почему-то было жаль ломать уже созданное. На секунду представил ее, уходящей навсегда, и… подкатилась нежность, всколыхнув, как казалось, давно утраченное. Он обнял ее крепко, по-настоящему, а Валя обхватив его за шею, заплакала, целуя мокрыми губами. В эту минуту он готов был отдать все, лишь бы сохранить ее, даже такой, какой она сделалась в последнее время – какой сделали ее он и дом с его неустроенностью.

– Милая, – прошептал Дима, – это глупости. Я люблю тебя…

Он прекрасно сознавал, что не любит ее очень давно, и ему просто жаль – жаль ее, жаль прожитых лет, жаль проходящей молодости, которая всецело была связана с ней.

– Если б это было правдой… – прошептала Валя, – как бы я хотела, чтоб это было правдой!.. Но к сожалению…

– Да с чего ты взяла? Какая другая женщина?!

– Не знаю, но сегодня я окончательно почувствовала, что в этом доме лишняя. Я не могу объяснить, но раньше он терпел меня, а теперь выгоняет.

– Ты сумасшедшая, – Дима ласково погладил ее по голове. С одной стороны, он успокоился: значит, она ничего не знает об Ире и их завтрашней встрече. Это просто домыслы, которые можно разрушить нежностью, и на какое-то время продлить их несчастливую, но ясную совместную жизнь. Но, с другой, он был шокирован тем, насколько ее слова перекликаются с его сегодняшней фантазией и с бредом бабки. Не могла одна и та же мысль прийти в голову сразу трем людям одновременно!

– Я не сумасшедшая, – Валя отстранилась, растерла по щекам слезы и улыбнулась.

Улыбка эта показалась Диме такой милой. …Да никакая Ира не может с ней сравниться!..

– Ты ж сам говорил, что этот дом, как живое существо; его нельзя ломать и перестраивать, иначе ему будет больно…

Дима судорожно пытался вспомнить – …нет, не мог я говорить того, чего еще вчера и в мыслях не было…

– …вот теперь я верю в это. И это существо больше не хочет меня терпеть; значит, оно хочет кого-то другого.

– Ты сама понимаешь, что говоришь?

– Понимаю. Конечно, я не уйду завтра. Мне, сам знаешь, уходить некуда. Да и не хочется… – она снова заплакала.

– Не плачь, все будет хорошо. Пойдем, – Дима встал и осторожно повел жену к дому.

Дом никак не отреагировал на это, только Дима чувствовал, что внутри не сможет также обнимать и целовать ее. Он не мог этого объяснить, но внимание, вроде, рассеивалось, расползалось по стенам, по мебели, и пропадали всякие физические желания. Его рука лежала на ее плече, но чувство потери, желание приласкать и вернуть, улетучилось. Он смотрел на милые безделушки, расставленные в шкафу, и думал: …Ну и что? Ее не будет, но это-то все останется. Все будет по-прежнему, и, главное, останусь я…

Дима сам удивился перемене своего настроения. Ведь еще минуту назад он не хотел так. …Неужто, действительно, дом оказывает непонятное магическое воздействие? Но ведь это бред… Валя тоже почувствовала, что Димин энтузиазм пропал. Вздохнув, она сняла его руку с плеча.

– Вот, видишь, я была права. Не надо меня обманывать.

Дима хотел сказать что-то хорошее, что-то главное – может быть, поклясться, что никого другого у него не было и нет, но слова застряли в горле. Он стоял, опустив голову, признавая свое поражение. Валя вышла, а он остался в полной растерянности, не понимая, что же происходит с ним, с женой, со всем этим миром.

Решил зайти к бабке. Все-таки дом строился при ней, и она больше других могла поведать о его истории, но бабка спала. Спала страшно, как мертвая – лежа на спине, скрестив на груди руки. Дыхание еле улавливалось на бледных худых щеках, и Диме стало жутко. Он долго смотрел в ее лицо, убеждаясь, что она пока еще жива, а потом быстро, не оглядываясь, вышел из комнаты. Все проблемы оставались только его проблемами.

* * *

Унылое, совсем осеннее утро вползало в комнату, заполнив ее тусклым нерадостным светом (от близко растущих деревьев на улице казалось еще пасмурнее). Спал Дима плохо, и неизменные «биологические часы» сломались. Пришлось повернуться и посмотреть на те, что висели на стене, а они показывали восемь. Дверь на веранду осталась открыта со вчерашнего вечера, поэтому в комнате было зябко и пахло сыростью.

…Наверное, ночью шел дождь, – решил Дима и уже собирался, как всегда осторожно, вылезти из-под одеяла, но маленькая несмелая рука нежно сжала его запястье. Повернул голову. Валя лежала с закрытыми глазами, притворяясь спящей, а рука эта, будто действовала совершенно самостоятельно. Дима замер, уже опустив с дивана одну ногу.

– Иди ко мне, – прошептала Валя, – побудь со мной последний раз.

В голове мгновенно вспыхнул весь вчерашний вечер. Дима-то успел отбросить его в не имеющее продолжения и не представляющее ценности, прошлое, а она, оказывается, все еще пребывала в нем и вынашивала бредовые идеи ухода из дома. Ему совершенно не хотелось возвращаться к прошлому – его ждал новый день с новыми заботами, но рука казалась такой теплой и ласковой, что он снова юркнул под одеяло.

– Я люблю тебя, – прошептала она, вслепую, тычась губами в его лицо. От этих прикосновений становилось очень приятно, но Дима понимал, что вернуть любовь невозможно, и даже не из-за дома, а просто потому что человеческой памяти не свойственно забывать так прочно, чтоб начинать все с чистого листа. И эта мысль не давала возможности полностью отдаться возникшему желанию.

Он лениво гладил ее грудь, плечи, стараясь вспомнить, как раньше им было хорошо вместе. Видимо, почувствовав его настроение, Валя вздохнула и отвернулась к стене. Дима, не говоря ни слова, вылез из постели. Застывшие картинки прошлого уже не принадлежали ему – он не мог пробить толстое стекло, отгораживавшее их от реального мира, а, значит, жалеть больше не о чем, как бы этого не хотелось.

– Ты не сердись, – сказала Валя тихо, – мне просто так захотелось побыть с тобой еще раз. Прости. Больше я не буду к тебе приставать. Я буду вести себя тихонько, как мышка. Я буду рано уходить и поздно возвращаться, чтоб не раздражать тебя своим присутствием. И то, это ненадолго. Может, неделя, от силы, две…

– Ну, хватит! – Димин голос сделался резким, – то, что ты вчера говорила про дом – бред. Тебя никто никуда не выгоняет. Можешь жить, сколько хочешь! И мне ты не мешаешь!.. – и добавил не слишком уверенно, после секундной паузы, – я люблю тебя. Просто сегодня у меня не то настроение; и не надо… – он не закончил фразы, потому что сам не знал, чего не надо: доставать его ласками, уходить или еще чего-нибудь «не надо».

Он направился в ванную, не дожидаясь продолжения разговора, и уже щелкнув задвижкой, услышал, как по коридору прошаркали шаги – это бабка шла варить свое ежедневное яйцо.

Через пятнадцать минут Дима тоже появился на кухне. Бабка к этому времени еще стояла над кастрюлькой, опершись одной рукой о плиту, а другой – на палку. На звук шагов она медленно обернулась. Недовольная гримаса, постоянно висевшая на ее лице из-за отсутствия зубов, сменилась подобием улыбки.

– Доброе утро, – она кашлянула, поднеся ко рту костлявую руку, – как спали? Не холодно?

– Нет, – Дима смотрел в открытый холодильник, думая, что бы такое съесть.

– А я все мерзну… У тебя-то есть, что покушать?

– Все у меня есть! – Дима сам не понял, почему начал раздражаться. Вчерашние вопросы о доме, которые он хотел задать, при свете дня показались несерьезными – он даже не представлял сейчас, что, именно, хотел бы узнать. Бабка же сняла свою кастрюльку, неуклюже слила кипяток в раковину и пошла в комнату, так же громко и противно шаркая и неся кастрюльку перед собой на вытянутой руке, как некий символ. Конфорку она, как всегда, погасить забыла.

* * *

На складе было темно и пусто – ни грузчиков, ни Сашки, ни самих плит. Значит, вчера вывезли все и до следующей партии можно было жить спокойно. Искать Сашу, чтоб проверить накладные, Дима не стал, зная, что там все в порядке.

…Хорошо организованный производственный процесс не требует постоянного присутствия руководства… – вспомнил он любимую фразу из интервью какого-то крупного бизнесмена, поэтому не спеша вышел с территории и побрел вдоль серого грязного забора. Ночью здесь прошел сильный дождь, сбив почти все листья, и теперь они густо усыпали мокрый асфальт. Шаги стали мягкими и бесшумными. К тому же было не по-осеннему тепло. …Лягушачья погода, – подумал Дима, – хочется сесть в лужу и заквакать…

Остановился он на перекрестке, откуда, если пойти направо, мимо вокзала, то окажешься в центре, а если налево, то попадешь к Ире домой. Дима решил, что не стоит проявлять излишнее нетерпение (тем более, нетерпения-то и не было). Ему не то, чтоб расхотелось ее видеть, но если она не придет, он не сильно расстроится. Желание превратилось в обязанность – надо встретиться, именно, сегодня; именно, в двенадцать…

Дима побрел к центру, каждым шагом выжимая из лиственного ковра прозрачную влагу. Облака плыли серые и низкие, цепляясь за крыши зданий – от этого мир сузился до высоты пятиэтажки, и Диме стало в нем тесно и одиноко.

…Нет, с Иринкой, наверное, будет веселей, чем без нее, – решил он, глядя на часы.

Вышел к вокзалу. Его здание, казавшееся в солнечную погоду обшарпанным и тусклым, на фоне свинцового неба обрело вид светлый и даже праздничный. Дима сам удивился такой перемене. …Как, оказывается, много значит окружающая обстановка. Сразу меняется взгляд на вещи… Огляделся, ища глазами привычную фигуру Олега, но его не было, и Дима побрел дальше, то ли с облегчением, то ли разочарованно.

Проезжавший автобус чуть не окатил его водой из лужи. Дима успел отпрыгнуть, но поскользнулся и чудом удержался на ногах, схватившись за дерево. Зло посмотрел на забрызганный автобусный зад и подумал, что будет смешно, явиться на свидание перепачканным грязью. …Хотя, что такое грязь для спелеолога? Это грунт, не более того…

Дима вышел на проспект. Благодаря дворникам, идти здесь было гораздо приятнее. У входа в столовую, чудом уцелевшую от системы советского общепита, на перевернутом ящике сидел седой мужчина с баяном и громко пел высоким, хорошо поставленным голосом. Перед ним на мокрой газете лежала кепка с несколькими монетами, а рядом стояла коляска, в которой спала девочка, укутанная в пальто неопределенного бурого цвета. На пальто лежала записка: «Помогите внучке на операцию». Дима остановился, глядя на убогое представление; на минуту представил, как этот мужчина вечером выгребает монетки, покупает какую-никакую еду и катит коляску домой. Если, конечно, со времен всеобщего равенства у него сохранился дом…

Обычно он проходил мимо нищих спокойно, зная, что есть такая профессия – просить милостыню, и оплачивается она в большинстве случаев лучше, чем, например, работа на заводе, но, именно, эта пара почему-то вызвала умиление и жалость. Чумазая девочка мирно сопела, слыша дедушкин голос, и, наверное, представляла, что он поет колыбельную. Это же не ее проблема, что они будут есть вечером, если дед вдруг перестанет петь. А люди проходили мимо. Кто-то брезгливо отворачивался; кто-то, взглянув мельком, ускорял шаг, и никто, за то время, что Дима стоял рядом, не опустил ни одной монетки. Мужчина же продолжал петь, спокойно глядя поверх голов в серое тоскливое небо. Он старался не опускать глаза и не смотреть на людей, потому что знал – подавать не будут… но и другого выхода, видимо, не было.

Дима дождался конца песни и подошел.

– Что с девочкой-то? – спросил он.

Мужчина взглянул на него равнодушно. Похоже, спрашивал он не первый, но денег в кепке от этого не прибавлялось.

– Ножку внучке при родах изуродовали. Нужен специальный протез. Говорят, все можно исправить, если не опоздать. Даже не в Америку ехать – это в нашей областной больнице делают, только платить нечем.

– А родители что ж?

– Дочке моей она не нужна. У нее своя жизнь, беспутная и такая же нищая. А хахаль ее, отец то есть, в тюрьме сидит. А мне что делать? Мне жалко ее, – он протянул руку и поправил ужасное, похоже, с помойки, пальто. Девочка пошевелила ручкой и вздохнула, будто понимала, о чем идет речь.

Дима машинально вытащил бумажник, извлек оттуда несколько купюр и сунул их не в кепку, а прямо в руку мужчине. Тот с недоверием посмотрел на деньги, потом перевел на Диму взгляд – осмысленный, но такой же неулыбчивый.

– Храни тебя господь, добрый человек…

Дима не ответил и быстро зашагал прочь, но на душе стало светлее, словно этой суммы могло хватить и на операцию, и на протез, и, вообще, жизнь должна резко измениться в лучшую сторону. А сзади уже снова доносилась песня…

Через несколько секунд Диму окружили цыганки – они видели, как он подавал нищему, и теперь тоже тянули к нему руки, причитая: – Детям на хлебушек… Добрый человек…

Дима посмотрел на них брезгливо – все его сострадание мгновенно улетучилось.

– Пошли вон, суки… – прошипел он.

Цыганки брызнули в разные стороны, а Дима подумал: …Может, и дед такой же? Собирает на бутылку, и ребенок вовсе не его… – он зашагал быстрее – …почему мы такие злые? Ведь мы такими не были… А, может, просто не замечали, пока не поделились на бедных и богатых?..

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.