Сага о прекрасной розе

Вот в солнцем залитой дали

Блеснули города черты.

Немногим позже во дворце

Царь тронут был ее рассказом.

Зарема нравилась Зухре,

И потому решили разом

Ее оставить при дворе

И поселить с принцессой рядом.

Что ж до Заремы, так она

Всю ночь проплакала без сна.

Наутро пенье птиц из сада,

Цветов пьянящий аромат

Легли на душу, как услада,

Полустерев вчерашний ад.

Знакомство с Розой – как отрада.

Ее ладошки, нежный взгляд

В ней снова разбудили маму,

Смягчив и боль, и в сердце рану.

Прошло буквально два-три дня.

Зарема сильно изменилась:

Как птичка над гнездом кружилась,

Над колыбелькою дитя.

Всем существом своим она

Казалось, к Розе приросла.

И, если б с Розой что случилось,

Второй удар бы не снесла.

Когда принцесса заболела,

Зарема сникла, похудела,

Все дни и ночи не спала,

Молитвы всем богам несла.

И слава, слава небесам!

И слава внемлющим богам!

Теперь малышка сладко спит,

Во сне не бредит, не горит.

Казалось, обретен покой.

Зареме дали выходной,

Чтоб телом отдохнуть, душой,

А так же встретиться с родней,

Она и стала собираться.

Спешила, начало смеркаться,

Но стала боль в душе сгущаться

В тревоге требуя остаться.

В раздумье том она присела.

И, оглянуться не успела,

Как сладкий сон ее унес

В долину своих чудных грез;

Ей снится солнце и поля,

Она девчушка мал-мала

Бежит по полю босиком,

Цветы бесчисленны кругом.

И на бегу она взрослеет

И видит, как издалека

Навстречу ей пятном белеет

Фигурка детская. Она

Все ближе. Расстоянье тает.

И уж отчетливо видна

Ее воспитанница Роза,

Ее улыбка и глаза.

Вдруг с неба тень и два крыла,

И когти острые орла.

Он Розу хищным клювом бьет

И ее тело в клочья рвет.

Зарема хочет закричать,

Пытается быстрей бежать,

Но ноги будто приросли,

И в горле ком, и боль в груди.

У ней душа на части рвется,

Она пытается ползти

Но сердце Розы уж не бьется

В истерзанной орлом груди.

И вдруг виденье исчезает

Она лежит в траве, рыдает,

Но кто-то трогает ее

Ладошкой детской за плечо.

Когда глаза она подняла,

Над ней лицо дитя сияло.

Черты знакомые, глаза

И здесь Зарема поняла,

Что перед ней – ее дитя.

Теперь им мира было мало,

Вокруг все красками блистало,

И ран в душе как не бывало.

Они бегут вдвоем по полю,

Как птицы пущены на волю.

Ромашки стелют мягкий пух,

И смех захватывает дух.

Все это для Заремы странно

И нет ли доли здесь обмана?

Но все бегут они и плавно

Уходят в облака тумана.

Она проснулась от толчка.

Вокруг нее лишь тьма одна,

И непонятно – где она.

Вдруг слабый шум издалека –

По коридору чей-то шаг,

Так вор крадется или враг.

Должно быть, что-то здесь не так,

И нужно страже подать знак.

Подумав так, Зарема встала,

Скользнула к выходу, и вот,

Хоть сердце в страхе замирало,

Она направилась вперед.

Глаза уже привыкли к тьме.

Пред тем, как выйти ей в фойе,

Раздвинув занавес из шелка,

Зарема сбита была с толку.

Там не разбойник, не грабитель

Нарушил царскую обитель.

От спальни Розы шла Амхат

Поспешно ускоряя шаг.

Как будто призрак, дух ночной,

Пытаясь обрести покой,

Бежит от первого луча,

Так поспешила и она.

Все для Заремы в удивленье

Пытаясь что-нибудь понять,

Войдя к принцессе в помещенье,

Склонилась к девочке в кровать;

На руки Розу стала брать,

Чтобы к груди своей прижать,

Но руку словно обожгло,

От резкой боли всю свело.

Как не заметила она,

Что средь постельного белья

Свернулась кольцами змея? –

Тому виною была тьма

Все поняла теперь она

В значении виденного сна!

Что Роза жертвой пасть должна,

И что сама обречена.

Жизнь пролетала, как страницы,

Кружиться стала голова,

И в грудь вбивали словно спицы,

Виски горели от огня,

Но сердце бешено стучится.

Что будет с Розой? Как она?

И эта мысль ей не дала

Уйти в страну небытия.

А Роза, будто ангел, спала,

Ведь руки няни она знала.

Во сне о чем-то лепетала,

При том улыбкою сияла.

Зарема ясно поняла –

Здесь Розу оставлять нельзя,

«Но с девочкой Зухра была?!

Да вот же, рядом спит она».

С последних сил она вскричала,

Но ей Зухра не отвечала

«Как? Неужели и она?»

И видит: на пол с топчана

Сползает крупная змея,

Напасть готовности полна.

И, Розу крепче прижимая,

Пытается бежать она.

Но ног не чувствует Зарема,

В глазах тумана пелена.

Но в мыслях – нет! Она должна!

Малютка будет спасена!

В нечеловеческих усильях,

И волю всю собрав в кулак,

Она ступает первый шаг

Быть может, ангел дал ей крылья?

О том, и как она бежала

Свидетель – только небеса

Но вот восточное крыло дворца.

Не так уж много, но немало

Путь от начала до конца

И все ж она его прошла.

В поклоне стража замерла,

Впуская в комнату царя.

Царь моментально встал с постели

Он был еще в плену у сна.

Одно он понял от Заремы:

Всему Амхат тому вина,

Отдав царю свой груз бесценный,

Взор обратив на Розу нежный,

Столь полный ласки и тепла,

Она с улыбкой умерла.

Царь опустился на колени,

Чтобы закрыть глаза Зареме.

Увидел, как она хрупка,

Как невесома и легка;

Как перед ней не преклониться?

И как могли здесь разместиться

Душа огромная и воля,

А так же мужество героя?

При свете факелов с клинком

Царь в спальню дочери вошел.

И здесь свою Зухру нашел:

Она лежала вверх лицом,

Как бы забывшись крепким сном.

В ногах свернулись две змеи

И свою жертву стерегли.

Их царь без слов посек мечом.

Укус змеи пришелся в шею.

Следы зубов, пятном синея,

Проводят пред царем черту,

Что смерти дух забрал жену.

С под ног царя земля ушла,

Душа смириться не могла,

Что вмиг обрушились мечты

О счастье всей его семьи.

С трудом претерпевая муки,

Взял Фаритдин Зухру на руки,

Прижал ее к своей груди

И так сидел с ней часа три.

Затем взмолился он Изаду,[5]

За что тот дал ему в награду

Дворцы из злата, города,

А счастье отнял навсегда?

Когда Амхат арестовали,

Нашли при обыске мешки,

В каких обычно змей держали

Факиры или колдуны.

На доказательства вины

Амхат плевала с высоты –

Мол, их подкинули враги

С тем, чтоб раскол в семью внести.

Терпенье лопнуло царя.

Он тотчас вызвал палача,

Чтоб тот чинил допрос с плеча,

На царский титул не смотря.

Наружу правда всплыть должна

Не позже завтрашнего дня.

Амхат хоть духом и сильна –

Призналась после колеса.[6]

Как Фаритдин разгневан был

Амхат все ж жизни не лишил –

Сказались прежние года.

Но был вердикт его суда,

Что будет изгнана она

Из государства навсегда.

При появлении впредь она

Должна быть сразу казнена.

Амхат, желавшая всем зла,

Попалась в сети и сама.

Все зло ее и больше рангом

К ней возвратилось бумерангом,

И через руки палача

Возмездьем к ней пришло сполна.

Блиставший некогда агат

Злом превращен в конгломерат.[7]

Смотреть работу палача

Царь не пошел. Его душа

Вряд ли оправиться могла

После такого зрелища.

Но вам, читатель дорогой,

Портрет известен дамы той,

Что далее писано судьбой

В знакомстве с третьею главой.

Прекрасней нет, когда весна

Сады оденет в кружева.

(Была шестнадцатой она

С тех пор, как Роза рождена).

Так думал мудрый Фаритдин,

Взирая с башен яблонь дым.

– Когда же годы вдаль ушли?

И вот ступил момент поры,

Когда из ближних стран земли

Съезжаться стали женихи

Просить, пред ним склоняя лбы,

Любимой дочери руки.

Книга третья

Жемчужным блеском пламенея,

Льет свет холодная луна.

И в свете серебра, одна,

Седыми гребнями белея,

Пустыня снежная видна.

Ни края ей и ни конца.

И, бесконечностью владея,

Даль убегает в небеса.

Мелькнула тень, из-за тороса

Тянулся стежкой свежий след.

На крае снежного утеса

Волк жадно зрел на лунный свет.

И от воздействия светила

В нем кровь вскипала и бурлила,

И вскоре севера покой

Нарушил жуткий дикий вой.

Но нрав у севера крутой,

И за нарушенный покой

Был послан ветер штормовой,

Властитель дали ледяной.

Позвав соперника на бой,

Он подхватил тот жуткий вой

И, поглотив весь без остатка,

Разбил его о стены замка.

Но дремлет серый исполин,

Для ветра он неуязвим.

Он дремлет так из тьмы веков

Под колыбельную ветров.

Лишь башня западного вала

С недавних пор проблемной стала.

Там еженощно напролет

Вершился духов темных сход.

Вот и сейчас – огонь горит,

Дым с очага в отверстьях плит,

И как всегда Тахма не спит:

Свой колдовской обряд рядит.

Кошмарный смех и бубна бой

Вплелись в протяжный ветра вой;

И упивался силой злой

Дух тьмы под полною луной.

О, слава солнечным лучам!

Сжигая темных оргий срам,

Уж солнце шло по небесам,

Воздвигнув в душах светлый храм.

Весь ужас бури штиль сменил,

Люд ликовал, богов хвалил,

И радость в их сердцах была,

И все их спорились дела.

Вокруг прекрасного светила

Жизнь пробуждалась и бурлила.

И замок будто посветлел,

В лучах златых помолодел.

Все в ярких красках торжества

И все под рамкой естества.

Картина впрямь и без сомненья

Во всем достойна умиленья.

И зло подвластно умиленью –

Ему не чужда красота.

Тахма, к большому удивленью,

В улыбке расплылась сама.

Уж не Тахма, Амхат она

Изящна, стройна – вот виденье!

Душа ее во всем чиста

На зависть всем и в загляденье.

И встрепенулась она вся,

Ей стало страшно за себя.

Да как! Она, магистр зла

Позволить вдруг себе могла

Поддаться чарам естества?!

Смотреть на солнце – верх безумства,

Ей по душе ночные буйства,

Тьма – вот удел для колдовства.

Воспоминание былое

Тахму задело за живое.

Когда случалось с ней такое,

В разрез шли все ее дела,

Во всем рассеянность была.

В ней чувство страха возрастало,

Что тронулась умом она,

И всеми в том уличена.

В ней прошлое огнем пылало,

И слабость эту она знала –

Затем и имя поменяла,

Чтоб начисто о всем забыть

И жизнь по-новому влачить:

В ладу с душою своей жить.

Но этого не может быть –

Все невозможно позабыть.

(Мы не забудем никогда

Улыбку матери, глаза;

Птенец как выпал из гнезда

Бедняга прыгал по дорожке

И был отбит у рыжей кошки;

Огромный с лестницею дом,

Как собирались за столом,

И сказки деда о былом).

В минуты чаянья Тахма

Скрывалась ото всех и вся

На три или четыре дня.

На зов ничей не откликалась

И своим чувствам предавалась.

Матильда, было, к ней стучалась,

Но с мыслью, постояв, пошла –

Мигрень старуху забрала.

Но как Тахма в себя пришла,

Так план коварный соткала.

Уж сколько лет прошло с тех пор

Все тлеет мести в ней костер,

И пламя воспылать готово,

Покуда дочь царя жива.

И вновь, по-видимому, скоро

Беда ворвется в дом царя.

Вновь север тучами налился.

На замок вечер опустился,

И ветер все сильнее злился.

Свет факелов по залам лился.

В просторном деревянном чане,

Как подобало знатной даме,

И так как день сегодня банный,

Матильда принимала ванны.

Служанки вьются вкруг хозяйки:

Мочалом ее моют, трут,

Скребками пятки ей скребут;

Затем из деревянной шайки

Отвары трав под ноги льют.

И добавляют молока,

Чтоб кожа шелковою стала,

Нежнее бархата была.

Пар ароматный вверх струится.

Собой довольна молодица,

Как нимфа хороша она,

И негой вся окружена.

Вот ножкой вверх она ведет,

С кокетством по воде ей бьет,

И смотрит: хорошо ль помыта

И нет следов ли целлюлита?

И вот она, окончив ванну,

Богиней из воды встает.

И в этом виде первозданном

Ступает павою вперед.

Покуда кожа ее влажна,

Служанки маслом ее льют;

Укутав тканью домотканой,

Примечания

1

Геологический термин, обозначающий период меловых отложений.

2

Восточная кривая сабля.

3

Зухра– планета Венера.

4

В древние времена считалось, что весь азиатский мир окружала цепь гор, за которыми жили лишь слуги дьявола и джины. В настоящее время остался небольшой кусок этой цепи. Это горы Кавказа.

5

Всевышний у древних иранцев. События, описанные выше, разворачивались задолго до возникновения классических форм религии, таких как христианство, буддизм, ислам и т. д., предположительно в эпоху зороастриев.

6

Очень древняя пытка распятием на колесе.

7

Уродливое соединенье горных пород механическим, природным способом, таким, как смещение земной коры.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.