Сливы, вишни, черешни
ModernLib.Net / История / Сергеев-Ценский Сергей Николаевич / Сливы, вишни, черешни - Чтение
(стр. 2)
" И выдали!.. Пятнадцать человек их в хоре было, пятнадцать бутылок с немца заробили... А так мужик он был тихий, этот Бас, - не знаю, ни в чем не замечен, - а мы ведь рядом жили... Ну, семья, конечно, одолевала: жена больная да ребят трос... Он и на то и на се кидался... Печи класть кафельные мог, а печи кафельные класть это не всякий печник согласится, - с ним надо уметь, с кафелем, как его поставить, чтоб он обратно не шлепнул, - ну, да в то время какой такой кафель? Его и сейчас-то нигде нет... Иконостасы мог он золотить тоже... И-ко-но-ста-сы!.. Кому теперь нужно? Об их и думать забыли... Свининой торговал, - опять толку нет... да и свиней тогда, - у кого они были, сам тот и резал... Нужда!.. Вот он Степке-матросу и попался... Тот дела свои по ночам завсегда один делал, а спал если дома, он же рядом со мной тоже жил, - никакой кровати-маравати не знал, - прямо на полу, и нож с ним рядышком... Проснулся, первое дело он так руками цапает: нож в руку взять!.. Нож схватил, тогда только глаза открывает и сразу на ноги - хлоп: готов!.. Может куда угодно итить... Умываться, - это он никогда не занимался... "Я, говорит, человек чистый, чистей воды..." И всегда один... А тут, с Басом, он уж иначе: в море, видишь, одному нельзя, - море компанию любит... Ну, он, Степка, другого никого не искал, только Баса, знает, что мужик тихий... "Поедем, Бас, султанки привезем!" А у того ж семейство, он об нем болеет... Хорошо даже не расспросил... "Ну что ж, поедем"... Чем свет и пошли... А султанку, ее где ловят? Ее зле берега: это рыбка недальняя... А между прочим, человек один их заметил двух: "Сели, говорит, двое в ялик, - один повыше, другой пониже, и поплыли себе в море... думаю так, - рыбацкие крючья щупать, какие на камбалу поставлены... Потому для султанки сеть такую надо иметь, вроде ятеря... Сеть эта ялику на нос кладется, и издаля она очень заметная, - между прочим, я не заметил"... Одним словом, с сетью ехать за султанкой надо, а сеть, конечно, спереть, а он, Степка, только ялик этот калекий пригнал... "Купил, говорит, и буду теперь рыбальством заниматься, как я есть моряк природный"... Ну, уж как поехали тогда, так больше ни Степки, ни Баса мы уж не видали... Не иначе, на худой посуде залились... Ну, Степан хоть отчаянный, а Басу - нужда подошла... Жена больная лежала, детишки... Я их потом хлебом кормил... Или так где, бывало, свинятники борова купят, режут-смалят. Я туда Петьку посылаю: беги, потроха проси, как твой отец-покойник тоже по свиной части занимался!.. Глядишь, ему печенку-легкое дадут... А мальчишка шу-устрый был!.. Ну что ж, на такого он доктора наткнулся, на неука... Как Степка-матрос докторов не терпел, так и я, признаться, пользы от них не вижу... Крепко много они на тот свет людей загоняют... Ну и я ж зато одного доктора на тот свет загнал, - во-от загнал!.. Лет семнадцать, а, может, все двадцать назад дело было. Доктор тут жил один приезжий, - я ему дачу строил, а пришло время ему бассейн бетонный делать для воды, он опять же ко мне: Так и так, Алексей, сделай! - Я же, говорю, есть плотник! - Это я, говорит, хорошо сознаю, только я к тебе потому, что за честного человека тебя признал, - на мошенника очень боюсь нарваться!.. - Это-то, говорю, хоть так... Мошенники теперь кругом. Ну что ж, тогда возьмусь, говорю. - Нашел из рабочих, какие на толчке стоят, знающие бетон мешать, - взялси!.. А, конечно, выставки становить - обшивать, упоры давать, это все равно моя же работа: без плотника не обходятся... Я это форму сбил, - ребята, трое, бетон мешают... "Сыпь!" Валят-трамбуют, знай, валят-трамбуют... Смотрю, - что за страсти? Как в прорву!.. Влез я в яму, - как тут и была! Вся наша форма разъехалась!.. Стоп, - бетон назад выгребай!.. А жарко, лето, не хуже вот этого, - июнь, - боюсь, бетон погибнет!.. Я сейчас одного малого вниз на базар: "Бери еще двоих-троих, сколько на толчке окажется!.." Другого на лесной склад: "Тащи волоком доску вершковую!.." Третьего за водкой: "Неси две бутылки!.." Сам тут около в сад за виноградом сходил... (Значит, это уж в августе дело, - виноград тогда был!) Поел фунта три, лег, от мух закрылся. Только это сон меня взял, а он тут и есть, доктор этот... В яму посмотрел, заметил, да ко мне!.. То-се, подобное... "Ах, ты, говорю, черт старый!.. Ты что мне каркаешь в уши? Не видишь, - у меня тоска, и рабочих куды-зря погнал?.." Да как следует его, как следует!.. Схватился он за живот: "Ох! Ох!.. Сердце зашлось!.. Я - человек дюже крепко ученый, а ты меня так не по-печатну!" С тем и лег, - ей-богу!.. Лежал с неделю, а потом жена-старуха в Москву его потащила, лечиться... Нет, брат, не вылечился! Больше уж не приехал, помер там... Вот как я его: словом одним убил!.. Что значит народ-то ученый!.. Нашего брата обухом колоти, мы все живы, а они от одного слова дух спускают!.. А еще хотели спроти нас войну весть!.. То-то мы от них клочья оставили... Не хуже, как я взялся трубы в одном доме чистить... Это в двадцать втором годе, - тогда люди за все брались, лишь бы подковок не отодрали... Может, лет пять, а то все десять не чищено, - понимаешь? И дымоход от печки до чего по-уродски сложен: косяком так идет вдоль стены, камнями заложен, и пошел косяком до потолка, - как его чистить? Стенку что ли ломать?.. Взял я соли котелок, карасину туда, в соль, налил, в печку поставил и сижу около: что будет?.. Как начала моя соль рвать, как начало там стрелять!.. Сижу, не жукну... Кэ-эк загудело!.. Думаю даже, может, это прибой такой сильный?.. Ан это моя соль так работает!.. И до чего ж я тогда спугался! Что вспомнил? - Трубу, вспомнил, я не открыл!.. Выбежал на двор посмотреть, а моя сажа прямо клочьями из трубы чешет!.. Значит, это я другую трубу не открыл, а эту открыл, - а то бы пожар явный... Ну, тут уж и безо всякого пожара такое пошло, - весь дом сбегся!.. Огромадные клочья из трубы кверху, и горят!.. Я опять к своей печке, - прижук... Думаю: - Сейчас команда пожарная прискочит, и мне труба!.. Бунит, понимаешь, как все одно море... Ну, слава богу, пожарные другим делом заняты были: два года своей жизни справляли... а то бы за такое дело... Так всю сажу ее и вынесло к чертям!.. Соль!.. А бертолетой, я слыхал, на Кавказе, когда деревья большие корчуют, вон какие махины рвут!.. Так и летят с земли, как галки! И никакого тебе пороху не надо: наука!.. Лектричество, ты думаешь, штука мудрая? Ан я до нее сам достиг... Как что где по складам найду - прочту насчет этого, какой порошок надо взять или что, - сейчас в аптеку: "Давайте мне этого вот!" - Да это, говорят, тебе ни к чему, да дорогое: два рубли стоит... "Что за дорогое, говорю, два рубли, когда я в день пять обгоняю? Сыпь, тебе говорят!" Таким манером я сколько там денег на это извел, а все ж таки я добился... Хлористый цинк главную роль играет... - Ка-кой цинк ты назвал? - Хлористый... Тридцать пять граммов, - понимаешь? Одного тридцать пять, другого, третьего, - уж забыл чего, - и ведь как действует!.. Хлористый цинк этот, его года на два хватает... А тут есть у нас Коротков Евсей, тоже плотник, теперь уж он дюже старый, - тоже вот, как с вами, вместе работали... Идем с работы, - а он же старый, - ворчит мне в ухо: "Ты, грит, лектрическим светом занимаешься, а над просветами должей меня провозился!.." А он - подслепый: раз сумерклось, - шабаш, - вроде куриная слепота у него... А зле дома его - яма: для столба телефонного выкопана или так зачем... Вот я иду с ним да на яму эту потрафляю... А он, знай, свое: "Ты же, говорит, и когда пьешь, примерно, так ты же пей с толком... Я, говорит, и сам всю жизнь пью, а только я пьяный никогда ще не валялся!" И только это выговорил, - в яму!.. А тут жена его зле дому... "Бери, говорю, мужа свово, должно, крепко-дюже пьяный!" Ух, он же тогда и расшибся!.. Пришлось нам его с бабой на себе тащить... Ден пять пролежал, - с места не вставал... - А ты же хотел насчет черешни своей, - грустно напомнил ему Лука, все еще дуя на свой палец, укушенный полуосою. - Ну, а я ж тебе о чем же? - удивился Алексей. - И я же тебе об Петьке Рыбасове... Он, Петька, мальчишка уважительный очень был... Куда его послать, что принесть, это он сбегает, слова не говоря... И собой ничего был... Так ему уж годов двенадцать, должно, сполнилось... Корпус справный, и с лица тоже... Или уж я привык к нему? Да нет, безобразным никто не звал... Только шишка с орех, - вроде как кила, - желвак такой на шее... С орех волоцкий. Ну желвак и желвак, - пусть... Что ему, замуж выходить? А мать же его, мальчишки этого, в больницу служить поступила, а как белый халат надела, - отступись, не подходи! "Ти-ти-ти, ти-ти-ти, - так и поет щеглом. Операцию, операцию!.." А у ней же еще двое ребят, - ну, те девчонки... А я ей даже говорю: "Кабы прежнее время, я бы его к себе по плотницкому делу взял..." Ну, конечно, теперь уж не возьму, - теперь учеников брать не полагается, а откуда мастера новые возьмутся, как мы, старики, подохнем, этого нам не говорят... Опе-ра-ци-ю!.. Дюже крепко умна стала! "Ти-ти-ти, ти-ти-ти..." А черешню, ее у нас скворцы одолевают... Чуть они поспевать, тут и скворцы поспели... Чем свет прилетят стаей, - в пять минут всю дерево оболванят, - только косточки одни болтаются, а листья все одно кровью попрысканы... Тут уж не зевай, - чем свет выходи, смотри... А у меня ж сорт был крупный, красивый, называемое "бычье сердце"... Стемна красная... Вот я четвертого дня чем свет встал, смотрю, а на черешне вместо скворцов Петька Рыбасов сидит. Тут в картуз рвет-поспешает, тут трудится!.. Я ему: "Ты же, стервец этакий!.. А ну-ка, слазь!.. А ну-ка я тебя ремнем!.." Слез он, сам мне картуз протягивает: "Дяденька Алексей! Дяденька Алексей!.." Одним словом, отмолился... А я ему: "Ты бы, говорю, у меня попросил лучше: Дяденька Алексей! Дай черешни!.. - Я бы тебе, слова не говоря, дал... А теперь, раз ты такой воришка оказался, то и картуза ты не получишь!" Ну, он пошел, и так что день целый мне на глаза не попадался. На другой день является: "Картуз дай!" - На тебе картуз! - Отдаю, ни слова не говоря... А он шишку свою рукой трогает: "Меня, говорит, нонче резать в больнице будут..." - Ну что же, говорю, пущай, ежель мать твоя стала такая крепко умная... - "А ты же мне, говорит, обещал черешен дать, ежель я попрошу... Я, говорит, рвал, действительно, а съесть я ни одной не поспел". - А я ему на это, конечно: - А ремня не хочешь? Ишь ты, черешней ему! А за вухи к матери отведу, - не хочешь?.. Ты же мне, лазявши, две ветки обломал, дерево попортил!.. - Ну, он пошел, а сам невеселый... А у нас тут старых докторов-то их не осталось, - все пошла молодежь, неуки... Эх, доктор был раньше Молчанов, - вот кого одобряли! Бывалыча, куда бы ни позвали, хоть к бедному, хоть к богатому, - без сороковки из дому не выходил... Войдет в дом, - он сначала сороковку из кармана на стол... Нальет, выпьет, аж потом только глазами лупает: "Где больной? Давайте его сюда!.." Вот раз так-то его позвали, - пришел, выпил сороковку... "Давайте больного!" Говорят: - К больному подойтить надо... Он тоже вот так-то, как вы, - пил-пил, да теперь трое суток сидит не разгибается... Только молоком его поим... - Подходит доктор Молчанов: "Что-о, брат! Залил в печенку?.. Теперь же у тебя кишка, как бумага папиросная... Ни боже мой, тебе такого кусочка хлебца нельзя!.. На-ка, вот пилюльку одну проглоти: сам такие от пьянства принимаю..." Проглотил малый, - и что же ты скажешь? На наших глазах разгибаться стал!.. Эх, до чего же был доктор знаменитый!.. А эти теперь что?.. Мальчишка пошел вроде бы пустяк сделать, а его там зарезали: жилу какую-то сонную перерезали, - кровь и пошла винтом!.. Туды-сюды, метались, как кошки, а мальчишка кровью истек!.. Как я про это услышал вчера, пришел, - у меня на глазах аж слезы... Что же это вышло, - до чего же я-то зверь стал, что раз мальчишка у меня перед смертью черешни попросил, а я ему взял да не дал!.. Сущий я после этого азият стал! Перед смертью мальчишка, а я ему чепухи пожалел! Вот посмотрел я на ту черешню тогда да говорю жинке еврей: "Когда такое дело, - вынеси мне пилу двухручную, я ее сейчас долой!.. Полное право имею, раз она в моем дворе, а чтобы мне через нее зверем быть, да чтобы воров через нее делать, - не надо... Другой бы и не хотел, да у него нет возможности, понимаешь? Терпенья к ягоде нет!.. Давай, жинка, ее лучше от греха спилим!.." Ну, баба моя было на дыбошки. А я ей кричу: "Хочешь живая остаться, бери за тот край, пили!.. Пили, а то изуродую!" Ну, она после этого пилу бросила да бежать!.. Я уж тогда этой плотницкой своей спилил ее, ягоды обобрал, топором ее порубал, в кучку склал, - нехай сохнет, - осенью спалим... Жинка ругается, а я ей одно свое: "Когда раз народ такой округ нас живет, что без того он не может, чтоб на черешню не залезть!.. Глазки у него маленькие, а он весь свет норовит обворовать-ограбить!.. Зле такого народу живешь, напоказ ничем как есть не выставляйся, а подальше ховай!.." И когда ж у нас те воры переведутся?.. Будет у нас когда такое время?.. Алексей приподнял кепку и почесал лоб, потом поднялся и сам. Кончился обеденный отдых, - нужно было снова начинать выстругивать филенки для дверей. Максим, наскоро разрезав пополам еще двух ос, сложил свой ножичек, вздохнул и сказал задумчиво: - Али пойтить опростаться? И когда он вышел из двери балагана, а за ним заковылял Лука на деревяшке, Алексей внимательно поглядел на ящик новых трехдюймовых гвоздей, стоящий под верстаком, потом еще внимательнее на сквозящие стены балагана, кашлянул и, решительно запустив правую руку в ящик, набрал гвоздей сколько могла держать рука и, отвернув фартук справа, проворно высыпал их в карман широких штанов... Потом он зевнул, еще раз оглядел обшивку балагана и, не желая терять ни секунды, запустил в ящик левую руку, отвернул левую полу фартука и уверенно высыпал гвозди в левый карман. Крым, Алушта. Сентябрь 28 г. ПРИМЕЧАНИЯ Сливы, вишни, черешни. Впервые напечатано в "Красной нови" № 11 за 1928 год. Вошло в сборники "Поэт и поэтесса" ("Федерация", Москва, 1930), "Маяк в тумане" ("Советский писатель", Москва, 1935). В собрание сочинений С.Н.Сергеева-Ценского включается впервые. Печатается по тексту "Маяка в тумане". H.M.Любимов
Страницы: 1, 2
|