Глава 20

В которой Маруся Логинова разговаривает с Аленой-Маленой.

Алена-Малена успела перемазаться уже с утра. Степан Аванесов – он проходил через двор, в котором играла Алена, – точно определил: лазила на забор – платье опереди в рыжей известке; была на чердаке – где еще можно набрать столько пыли; играла в классы – около кармашка следы мела. Аванесов, может быть, прошел бы мимо, но Алена-Малена была родной сестрой его невесты, и Степан не мог оставаться равнодушным Он уже принялся было распекать неряху, заранее предвкушая, как она напугается и удивится, что он про нее «все-все знает», но из подъезда выскочила Маруся Логинова.

– Алена! – закричала она. – Иди сюда. Я тебе сейчас расскажу такое – сама не знаю какое!

Алена воспользовалась этим и убежала к подруге, а Степан невольно прислушался к разговору.

– А у нас гости знаешь какие?

– Знаю, дядя Леня Фомин к вам приехал, я видела…

– И ничего ты не знаешь. И вовсе у нас в гостях невидимки. Вот. А мама говорит, что они меня спасли.

При этих словах Аванесову припомнились мокрые следы на лестнице и нагоняй, который получил он за то, что продержал сутки мальчишек в детской комнате, а милиция сбилась с ног, разыскивая их по всему городу. Хорошо хоть, что мальчишки не сбежали – весь день ели да спали. Спасло тогда Степана лишь одно – он в тот день только вернулся из отпуска и о невидимках ничего не знал.

– И они взаправдашние, невидимки? – спросила Алена-Малена, все еще косясь на Степана Аванесова.

– Угу!

– А посмотреть на них можно?

– Как же посмотреть, если их совсем, ну совсем не видно.

– И вовсе ты обманщица, – сказала тогда Алена-Малена и отвернулась. – И никаких невидимок у тебя нет. И никто тебя не спасал. Если были бы, так показала б…

– Ну пойдем, пойдем, увидишь сама.

– А они малюсенькие?

Девочки помчались к подъезду. За ними двинулся и Степан Аванесов. «Хоть посмотрю, за кого мне попало», – думал он, на самом-то деле не очень веря, что дело обошлось без мошенничества. Никакие они не невидимки, а просто притворяются. Все в жизни должно иметь объяснение – так считал Аванесов.

Девочки на цыпочках вошли в комнату. Степан остался стоять в дверях. Он видел, как боязливо крадутся Маруся и Алена-Малена к кровати, на которой только натренированный глаз Аванесова мог заметить приметы людей… Подушки смяты головами, одеяло поднялось горбом в двух местах. «Один спит спокойно, другой разметался», – решил Аванесов.

– Где же невидимки? – шепотом спросила Алена-Малена.

– А вот же, на кровати.

– И даже ничего тут нет, – сказала Алена-Малена уже погромче и потрогала рукой одеяло.

Вдруг она отдернула руку и закричала.

– Что случилось? – подбежал к девочке Аванесов.

– Невидимка схватил меня за палец.

– Это тебе показалось, Аленушка. Они ведь спят. Но девочки уже выскочили на улицу. Поговорив немного с Марусиной мамой, вышел из дому и Аванесов. В углу двора он увидел девочек. Алена-Малена была окружена большой толпой ребятишек.

– Я их нисколько не боялась, – хвасталась она, – ну нисколько. Один даже хотел мне палец откусить, но я его как…

Степан улыбнулся и пошел к автобусной остановке.

Глава 21

В которой письма находят адресатов, адресаты путешествуют, а путешественники возвращаются.

Пока наши друзья видели седьмые сны в квартире полковника Логинова, сам Василий Михайлович взволнованно ходил по кабинету.

– Ну хорошо, – говорил он Лене. – Мальчиков мы нашли. Но это ведь полдела. Надо помочь им снова стать видимыми. А это штука нелегкая. Не верить же их заявлению, что во всем виновата какая-то галоша. Ведь это абсурд.

– Конечно, – соглашался Фомин. – Если верить в галошу, то тогда надо всерьез давать объявление в газету: «Потерялся волшебник. Нашедшего просим возвратить владельцу за вознаграждение». Чепуха получается.

– Вот что, ты оставь мне письма, пусть мальчики почитают, а сам поезжай к профессору Верхомудрову, Вдруг он сможет помочь.

Леня развязал ставшую весьма пухлой коричневую папку и достал письма из Прибайкальска. Их было несколько.

Димка и Паша вошли в кабинет через полчаса после ухода Фомина. Они уселись в два кресла, стоящие у стола, и Василий Михайлович вручил им письма из дому. Это был самый приятный сюрприз для невидимок, потому что кто же не скучает по дому? Где бы ни был человек – в дальнем увлекательном ли плавании, в трудном ли походе, на берегу ли ласкового моря – все равно скучает.

Мальчики углубились в чтение писем, позабыв все на свете.

Димка чуть не расплакался над письмом, так ему захотелось домой. А Кашкин почему-то улыбался. Димка понял, в чем дело, когда они обменялись письмами.

После закорючки, которая должна была означать подпись Кашкина-отца, другим почерком было приписано:

Третье письмо читали вслух.

– А вот и Леня вернулся, – обрадовался Логинов, заметив лейтенанта в дверях. – Ну, как?

– Все в порядке, – улыбнулся тот. – Привет.

Темно-синяя машина с красной продольной полосой мчала наших друзей по городу. Уже возвращаясь после прогулки, увидели они шагающих к вокзалу старых знакомцев – сибирских пионеров.

– Никогда не ел пирожка вкуснее, чем тогда в вагоне, – засмеялся Паша.

А Димка подумал о том, что лучше путешествовать так же, как эти ребята, – честно и заслуженно. А невидимкой быть ни к чему.

Глава 22

В которой бабушка Варвара решилась наконец поговорить с «нечистой силой».

Проходя через комнату, в которой поместили невидимок, бабушка Варвара всегда крестилась. В бога она давно не верила и делала это на всякий случай: а вдруг эти мальчишки и впрямь нечистая сила?

– Послушайте, мама, – говорили, бывало, ей Василий Михайлович и его жена, дочь бабушки Варвары, – ведь мальчики же совершали только хорошие дела: спасли нашу Марусю из-под машины. Что же вы их боитесь?

– Так-то так, – отвечала старушка, – да только непривычно как-то разговаривать со стенками. Их ведь, сердешных, не видно, а я сослепу-то не могу никак разобрать, есть они в комнате али нет.

Поздно вечером бабушка баюкала Марусю. Девочка капризничала и требовала, чтобы вместо бабушки ее баюкал Димка. Старушка испуганно оглядывалась и старалась всячески отвлечь девочку. Но Маруся была упряма. Пришлось звать невидимок. Дрожа и крестясь, бабушка Варвара вошла в комнату мальчиков и сказала:

– Это самое, значит, вот какое дело: Марусенька-то все не засыпает и не засыпает. Попеть просит.

Невидимки отправились к девочке, а старушка, держась за сердце, побрела за ними: да и можно ли оставить беззащитную внучку наедине с «нечистой силой»?

Спеты были все колыбельные, потом военные песни, потом начались туристские:

Паша пел тоненьким голоском, зато во всю мочь.

– Да не так громко. Что вы кричите, ведь так слона разбудить можно, не то что ребенка усыпить… – решилась поговорить с невидимками бабушка Варвара. – Вот как нужно…

И она запела:

Но у Маруси вовсе не было желания слушать про скучного волка. Ей было куда интереснее слушать «про мускулы стальные, про шорохи ночные, про смелых и больших людей». И она требовала от невидимых нянек все новых и новых песен. Однако запас «колыбельных» у наших друзей был уже исчерпан.

– Маруся, давай лучше мы тебе сказку расскажем, – предложил Паша Кашкин.

– Сказку, сказку, хочу сказку! – обрадовалась девочка. И тогда наперебой, поправляя друг друга, мальчики рассказали ей все, что знали про Кузьку-озорника.

– А потом что с ним было?

– Что было потом, мы не знаем.

– Наверное, навсегда остался Кузька рыбой, – сказал Димка.

– Мне жалко Кузьку, – сказала Маруся.

– Почему же? – удивился Паша. – Он же плохой. Озорник.

– Все равно жалко…

Бабушка Варвара вдруг улыбнулась:

– Хотите, я расскажу вам, что было дальше?

– Хотим! – обрадованно и удивленно вскрикнули в один голос и невидимки и Маруся.

– Тогда слушайте…

– Нет, ты отдал еще не все, – захихикал старик карлик. – Не все. У тебя остался еще твой длинный рост. Теперь он тебе не нужен. Какая разница, будешь ты большой рыбой или маленькой? А в обмен я сделаю тебя волшебником.

– Ну хорошо, – согласился Кузька. – Давай меняться. И поплыли они в глубь озера. Долго плыли, нет ли, а только остановились у глубокого черного провала. Заглянул Кузька вниз, а там и дна не видно, – тьма кромешная.

– Ну, что, – говорит старичок, – ныряем, что ли? А Кузька даже глаза зажмурил: страшно ему.

– Эх, ты! А еще озорничал, смелым считался. Тьфу! Знал бы, так и не связывался бы с тобой.

– Я-то, что ли, трус? – обиделся Кузька.

Добрался он до края пропасти да как бросится вниз головой. Сердце, конечно, в пятки, хоть и пяток у него нет – один хвост рыбий. И чувствует он, что опускается медленно, так, словно крылья его подпирают. И пока опускался, все думал про свою беду: как же это он теперь вернется в родные места? Как же снова стать парнем красивым да статным и повидать девушку, которой немало зла сделал? Теперь-то он уж точно знал, что нет ее краше на свете, что любит он ее больше жизни. Да ничего не вернуть.

И во второй раз закапали слезы из круглых Кузькиных глаз, да только никто не видел тех слез – кругом вода.

Долго так опускались старик да рыба. А тьма кругом – глаз выколи. Вдруг полоска света показалась – узенькая да ясная-ясная. Вот она все светлее. Горит, искрится прямо под ними скала, переливается вокруг нее подводная радуга.

Опустились пловцы наши на скалу, снял старичок черное кольцо с пальца и приложил к камню. Разошлась скала на две половины, ослепительный свет ударил Кузьке в глаза. Смахнул он слезы и видит: мраморная белоснежная лестница петлями опускается вниз по скале, золотые фигуры людей толпятся с двух сторон лестницы. Прикоснулся старичок к первой из них черным кольцом – ожили фигуры, задвигались. Идут вниз Кузька и старик, а каждый золотой человек отдает поклон им, пристраивается позади и тоже идет следом. Лестница закончилась, а внизу новая пропасть. Кузька даже вниз глянуть боится. Расходятся от лестницы волны – синие, красные, огненные, зеленые. Старичок прикоснулся кольцом к Кузьке – выросли у Кузьки руки-ноги. Стал он и сам похож на старика волшебника, только ростом высок. А волшебник уже ступил на первую волну, раскачался на ней, как на качелях, и перепрыгнул на следующую. И каждый раз, как ступал старик на новую волну, меняла цвет его одежда. Вся она теперь сверкала драгоценными камнями – и алым рубином, и прозрачным бриллиантом, и матовым жемчугом, и светлой бирюзой.

Подумал-подумал Кузька и решил: «Эх, была не была – двум смертям не бывать, а одной не миновать!» – и тоже ступил на первую волну. И оказался он во дворце невиданной красоты. Глядит, а навстречу ему уже идет старичок, волшебник-то. Смотрит на него Кузька и узнать не может: стал старик молодым красавцем со злым лицом да сердитыми зелеными глазами.

– Ну, вот, – говорит, – дорогой Кузьма Озерович, мы и на месте. Проходи, гостем будешь. Я вовсе не такой уж злой, как ты думаешь. А только поменяться мне с тобой ростом просто необходимо.

Садятся они за стол, едят блюда невиданные, пьют вина непробованные. Рыбы им прислуживают, золотые фигуры песни поют. И чудится Кузьке веселый праздник в родном селе. Собрались за столом мужики, женщины надели лучшие платья. Только-только сняли урожай, и столы ломятся от пирогов, от жирного янтарного мяса, пьяной браги, пухлых калачей. Вот уж и гармонь завела свою песню. И девчата вышли в круг. А среди них лучшая самая – Васюта звать ее. Пляшет она, платочком шелковым обмахивается и манит, манит к себе Кузьку… Вот уж поистине: что имеем – не храним, потеряем – плачем…

И снова смахнул Кузька кулаком слезинку. Да только никто того не видел – вода кругом, вода.

А тут старик подходит к нему и спрашивает:

– Как, как тебе Васюта? Не правда ли, хороша? Вот посвататься хочу да забрать ее сюда, во дворец мой подводный. Разве не по красавице хоромы?

И понял Кузька, что лишается он самого последнего, что имел и что своими руками отдал: образ человеческий отдал, рост свой высокий отдает, молодость отдал, а вот теперь навсегда должен распрощаться с Васютой! Доозорничался!

– Да, хороша Васюта, – говорил между тем старик, – да только не знаю, как к ней с таким ростом подступиться. А вот буду я росту большого, тогда…

– Не будешь ты большого росту, не будешь! – сердито закричал Кузька, вскочив с места. – Не хочу я меняться, не отдам тебе Васюту!

Засмеялся волшебник:

– Разве не сам ты ее за косы к дереву привязывал? Разве не сам озорства ради любовью ее, добрым к тебе расположением помыкал?

Ударил старик сердито рукой по столу, а на руке-то черное кольцо. Гром покатился по озеру, завертелась в нем воронкой вода. Вода кружится все быстрее, воронка все глубже. Вот уж Кузька на дне воронки. Выпрямилась вода. Швырнула вверх незадачливого озорника. И рыбаки, в испуге собравшиеся на берегу, увидели, как взлетела вверх над водой большая рыбина, перевернулась в воздухе и тяжело плюхнулась обратно в озеро.

– А дальше?

– Поздно уж, ребятки Да вон и Марусенька заснула. В другой раз уж.

– Да, да, друзья И вам пора спать.

Мальчики оглянулись. На стуле у самых дверей сидел Василий Михайлович Он тоже слушал сказку – никто и не заметил, как он вошел.

– На боковую, братцы-кролики, на боковую. Нам завтра рано вставать.

Глава 23

В которой разговаривают деревья, машины ездят без шоферов и работает электронный лифт.

Было еще темно, когда во дворе заурчали машины. Полусонные невидимки сбежали с лестницы – лейтенант Фомин ждал их в новенькой «Волге». Димке показалось, что Леня чем-то взволнован.

Выехав из Москвы, они свернули с асфальта и долго ехали по проселочной дороге, потом петляли по лесу и наконец остановились перед табличкой, на которой было написано СТОП!

– НАЗОВИТЕ ВАШИ ФАМИЛИИ, – раздался откуда-то сверху глуховатый громкий голос.

– Лейтенант Леонид Фомин, ученики Вадим Смирнов и Павел Кашкин, – быстро ответил Леня.

– ВСЕ ПРАВИЛЬНО, – сказал тот же голос – ОСТАВЬТЕ МАШИНУ ЗДЕСЬ И ПРОЙДИТЕ ДО КОНЦА АСФАЛЬТОВОГО ТРОТУАРА.

– Хорошо.

Леня открыл дверцу, и вслед за ним мальчики вышли из машины. Не успели они ступить на тротуар, как машина дала сигнал и тронулась с места.

– В ней же никого нет! – удивленно воскликнул Паша.

Фомин с улыбкой посмотрел на ребят, недоуменно глядевших вслед «Волге», которая скрылась в соседней аллее.

– Здесь все может произойти, – сказал он, – даже такое, что и во сне не приснится.

Они дошли до конца тротуара. Здесь их снова остановил тот же голос:

– ВАМ ПРИДЕТСЯ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ОБОЖДАТЬ.

– Ждем, – сказал Фомин.

– Интересно, кто это с нами разговаривает? – спросил Димка.

– Не знаю, ребята, может быть, какой-нибудь сотрудник института или, может быть, хорошо спрятанный часовой, охраняющий институт.

Раздалось легкое покашливание, которое, видимо, обозначало смех. И все тот же ровный, чуть глуховатый голос произнес:

– С ВАМИ РАЗГОВАРИВАЕТ АВТОМАТ-СЕКРЕТАРЬ СИМПАМПОН. К ВАШИМ УСЛУГАМ, ДРУЗЬЯ! ОБРАЩАЙТЕСЬ КО МНЕ ПО ВСЕМ ВОПРОСАМ, ДЛЯ ЭТОГО, ГДЕ БЫ ВЫ НИ БЫЛИ НА ТЕРРИТОРИИ НАШЕГО ИНСТИТУТА, НУЖНО ПРОИЗНЕСТИ СЧЕТ: РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, СИМПАМПОН! И Я ТОТЧАС ЖЕ ВКЛЮЧАЮСЬ НА ВАШ ГОЛОС. ЛЮБЫЕ БЫТОВЫЕ СПРАВКИ – ПОЖАЛУЙСТА. СПРАВКИ ОБ ИНСТИТУТЕ – НЕТ. САДИТЕСЬ!

В ту же минуту к тротуару подъехала небольшая тележка с четырьмя мягкими креслами – по два друг против друга. На ее лакированных боках сверкало солнце. Внешне тележка немного напоминала лодку с обрезанным носом и укороченной кормой.

– САДИТЕСЬ, – повторил Симпампон. Его голос теперь звучал из глубины необычного экипажа. – ТЕПЕРЬ ПРИВЯЖИТЕСЬ РЕМНЯМИ, ОНИ У КАЖДОГО ЗА СПИНОЙ.

Ремни – очень тонкие, но крепкие – действительно оказались за спиной. Друзья покрепче затянули пряжки. Раздался продолжительный звонок, тележка качнулась, проехала два-три метра и легко поднялась в воздух.

У невидимок замерли сердца. Потом мальчики стали смотреть по сторонам. Их экипаж, стремительно поднимаясь, летел над лесом к большому озеру.

– Как же мы летим без крыльев и без пропеллера? – изумился Паша.

– АНТИГРАВИТАЦИЯ.

– Извините, а что это такое? – спросил лейтенант Фомин.

– ИЗВИНЯЮ. ЭТО ОТСУТСТВИЕ ТЯЖЕСТИ. СИЛА ПРИТЯЖЕНИЯ ЗЕМЛИ НА ВАС ПЕРЕСТАЛА ДЕЙСТВОВАТЬ. ЕСЛИ БЫ ВЫ НЕ БЫЛИ ПРИВЯЗАНЫ – ВАС УНЕСЛО БЫ ЛЕГЧАЙШИМ ДУНОВЕНИЕМ ВЕТРА. ВЫ ВЕДЬ СЕЙЧАС НЕ ВЕСИТЕ НИЧЕГО!

– Этого еще не хватало! – горячо сказал Паша. – Мало нам, что мы невидимки, так мы еще ничего не весим!

Раздалось легкое покашливание. Симпампон смеялся.

В самом центре озера торчало несколько деревьев – они приткнулись на небольшом островке. Между ними белели стены восьмиугольной, ослепительно горящей на солнце башни.

Поравнявшись с островом, тележка замерла в воздухе и медленно пошла на снижение. Гости почувствовали вдруг, как исчезает в их теле необычная легкость, как тяжело прижимает их к спинам кресел воздух, который всегда казался невесомым, как тяжелеет голова, а руки кажутся многопудовыми – это вновь появилась тяжесть.

Они приземлились на крыше.

Плоская восьмиугольная металлическая площадка блестела, по краям полированной поверхности виднелись легкие барьеры из голубого и золотистого металла.

– БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!

Восемь тонких полупрозрачных пластин тех же цветов, что и барьеры, окружавшие башню, постепенно расширяясь, поползли вверх и соединились в шатер. Стало темно. Послышалось ровное гудение.

– НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ РАССТЕГИВАЙТЕ РЕМНИ!

Димке вдруг показалось, что его нет. Он о чем-то думал, но мысль прервалась. Он что-то хотел сказать – и не мог. Он перестал видеть и слышать. ЕГО НЕ БЫЛО!

Димка открыл глаза – ни тележки, ни башни, ни озера. Он сидел в удобном белоснежном кресле. Рядом точно в таких же, словно слепленных из облаков креслах важно восседали Паша и Леня Фомин.

– Вот это да! – сказал Паша и засмеялся. – Димка, тебя ТОЖЕ НЕ БЫЛО?

– Ничего не поделаешь, друзья. – Из-за стола поднялся молодой человек, круглолицый, с очень светлыми волосами и удивительно черными мохнатыми бровями. – Ничего не поделаешь, защита. Электронный лифт – наша защита… Ну, давайте знакомиться, Верхомудров…

– Вы и есть самый главный профессор? – спросил Димка.

– Почему же самый главный? Обыкновенный профессор.

– А нам сказали, что вы волшебник, – сказал Паша.

– Волшебник и есть.

– А скажите, профессор, – Леня встал, и выяснилось, что рядом с высоченным профессором он, человек довольно высокий, кажется мальчишкой, – скажите, нас и в самом деле НЕ БЫЛО?

– Видите ли, вас НЕ БЫЛО, но в то же самое время вы БЫЛИ…

– Как же так?

– Электронный лифт, включившись, разложил каждого из вас на мельчайшие электрические частицы, пронес по проводам и МАТЕРИАЛИЗОВАЛ, то есть вернул вам ваш прежний облик, вот ЗДЕСЬ, у меня в кабинете. Понимаете теперь, почему в институте нет охраны: ведь сюда есть только один путь – через электронный лифт. И отсюда тоже.

– А если к вам попытается пробраться вражеский разведчик?

– Невозможно. Он просто станет ЭЛЕКТРОТОКОМ. – И уже совсем другим, добродушным тоном спросил:

– Ну, рассказывайте, что с вами произошло?

В который раз пришлось Димке вспоминать о встрече с Зеленобородым и обо всем, что случилось после.

Профессор задумчиво покачивал головой, потом, совсем как доктор из детской больницы, достал из ящика стола трубку, выслушал по очереди каждого из невидимок, засунул в рот одному и другому чайную ложечку и потребовал:

– Скажи «а»…

– А-а-а-а…

– Так, так, так, так. Теперь скажи «бе»…

– Бе-е-е-е…

– Так, так, так. Совсем хорошо. Теперь затаи дыхание.

Так, так… Теперь дыши… Так. Ну, что же вам сказать? Случай, конечно, трудный. Но ничего такого, что было бы недоступно науке, на свете не существует. А пока вам нужно немного перекусить и отдохнуть с дороги.

Он чуть измененным резким голосом произнес, ни к кому не обращаясь:

– Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Симпампон!

– ГОТОВ.

– Комната двести семьдесят три. Четыре прибора.

– КОМНАТА ДВЕСТИ СЕМЬДЕСЯТ ТРИ. ЧЕТЫРЕ ПРИБОРА, – повторил Симпампон.

Глава 24

В которой выясняется, из чего сделаны котлеты, и в которой многие знакомые встречаются вновь.

Бесшумно открылась и закрылась дверь.

В комнате не было окон. Легкое сияние лилось с потолка, все было залито мягким, ровным светом – и стол, выдвинувшийся из стены, и красные пластмассовые стулья, и стены, украшенные голубоватыми пейзажами в темных – тоже пластмассовых – рамках.

– ЖДУ ВАШИХ ПРИКАЗАНИЙ.

Профессор Верхомудров улыбнулся: Симпампон был его детищем, и профессору нравилась несколько старомодная манера речи, на которую был настроен робот-секретарь.

– Ну-с, друзья, что мы будем есть?

– А можно пирожков? – попросил Паша.

– Конечно.

– А мне бы котлет, – мечтательно сказал Димка.

– И это можно. А вам, товарищ Фомин?

– Мне бы, – сказал Леня, – а мне бы… Впрочем, я ведь не знаю, что у вас здесь есть в столовой, а чего нет…

Профессор теперь уже не улыбался, а громко хохотал, Симпампон тоже игриво покашливал.

– Смелее, смелее! – сказал профессор.

– Ну, тогда мне бы тарелочку борща.

– Симпампон! Вы слышали?

– СЛЫШАЛ. ИСПОЛНЯЮ.

Все было удивительно вкусным, особенно пирожки. Паше казалось, что еще никогда он не едал ничего подобного.

– Теперь скажите, – спросил профессор, – что вы сейчас едите?

– Как – что? – удивился Димка. – Котлету, и очень вкусную.

– Правильно. А из чего, по-вашему, сделана эта котлета?

– Конечно же, из мяса, – сказал Леня Фомин.

– А вот и нет. – Лицо Николая Тимофеевича – так звали Верхомудрова – стало таинственным, он даже понизил до шепота голос. – А вот и нет, не угадали!

– Из чего же тогда? – Димка даже перестал жевать котлету, пытаясь разгадать секрет.

– Ни за что не угадаете.

– Из рыбы, наверное, – на всякий случай сказал Павлик.

– ХА! – сказал Симпампон. – ХА! ИЗ РЫБЫ! ХА!

– Нет, – возразил Леня Фомин. – На рыбу не похоже. Видимо, из курицы.

– Так и быть, скажу, – сжалился профессор. – Из воздуха.

– Из воздуха?! – вскричали все трое. И было в этом возгласе и удивление, и недоверие, и восхищение.

– Да, – подтвердил профессор, – из воздуха. Химическим путем.

Верхомудров встал.

– Извините, я должен уйти. Много дел. Нам с вами предстоит вечером трудная работа. А днем вас должны обследовать специалисты из «Лаборатории невидимости» и «Лаборатории СИЧ». Мне надо приготовиться, а вам – поспать. Совсем неплохо, а?

– Не хочется, честное слово. Мы не устали, – заговорили мальчики.

Но профессор сказал серьезно:

– Сейчас захотите.

Он нажал одну из кнопок на стене. Растаяли пластмассовый стол и стулья. Комната опустела. Потом появились три белоснежные постели. Погас свет, стало чуть прохладно. И когда наши друзья взглянули вверх, там висело синее, усыпанное чуть мерцающими крупными звездами небо.

– Вы проснетесь через три часа, – сказал профессор и вышел.

А наши друзья почувствовали вдруг, что им смертельно хочется спать.