Глава двадцать восьмая. Ураган и наводнение

Начиная описывать вторую половину этого дня, сразу скажу – судьба все же решила отравить нам с Дымом праздничный обед – точнее, послеобеденное праздничное настроение. И, признаюсь, в какой-то степени ей это удалось, но в конце концов мы с честью вышли из всех передряг. Начну все по порядку.

Когда Сергей с Тосей отчалили, Дым со значением посмотрел на меня – Поехали! Мы засиделись на одном месте!

– Подожди, капитан! Руки еще болят, – я вновь довольно удачно изобразил боли в суставах. – И потом, серьезные решения не принимают на голодный желудок. К тому же, не забывай, сегодня у нас праздничный обед!

Праздничный обед мы приготовили из грибов туристок и последней банки тушенки – получился на удивление вкусный суп «фантазия». Во время еды я каждую ложку сопровождал здравицей в честь Дыма, перечисляя все его достоинства (в ответ он только хмыкал). Несколько ложек я съел в честь отзывчивых людей – доктора Нины и начальника Петрова. Не забыл и себя – пару ложек посвятил своему упорству в поисках Дыма. Мой друг слопал свою порцию без всяких тостов, просто чтобы подкрепиться.

После обеда я, как заправский Ай-Болит, подлечил Дыму рану на лопатке, помассировал больную лапу, закапал в глаз капли, сделал перевязку и… мы тронулись в путь.

Неожиданно погода испортилась, поднялся ветер, налетели облака и, как ошалелые, заметались по небу; рябь на воде перешла в хлесткие волны, на байдарку обрушились холодные брызги. Особенно доставалось Дыму, ведь он сидел на носу лодки.

– Дым! Спрячься под палубу! Залезь в трюм! – крикнул я, но капитан замотал головой и продолжал прокладывать наш курс.

А погода все ухудшалась. Вообще-то этого следовало ожидать – за последние дни воздух слишком перегрелся, в нем скопилось столько энергии, что рано или поздно она должна была разрядиться. И вот этот момент настал. Ветер стал шквальным; крутые волны (каждая с бочку!) швыряли лодку, словно картонную коробку, и всячески пытались ее перевернуть; надо было немедленно искать спасительное пристанище, но одержимый Дым не давал команду причаливать.

Так было всегда: в самых трудных ситуациях он оставался невозмутимым, предельно собранным – то есть, отлично владел собой и, несмотря ни на что, упорно шел к цели. Но мне-то стало страшновато. Я промок до нитки (о Дыме и говорить нечего, но ему, выносливому, все нипочем), в лодке уже плескалась и булькала вода, а мой капитан все бесстрашно смотрел вдаль.

И вдруг перед нами открылось чудо – тихая бухточка с березами на берегу и ручьем, светлой змейкой сбегавшим в Великую; а напротив – прямо-таки изумрудный островок. Обычно Дым равнодушен к красотам подобного рода, но здесь разинул пасть, и я подумал – все-таки мой друг не лишен чувства прекрасного, но ошибся. Перехватив его взгляд, я заметил на берегу якорь. Старый, ржавый якорь, полузасыпанный песком. Дым учуял железо на расстоянии нескольких метров! (Честное слово, у него внутри какой-то мощный магнит!). И какое железо! Главный предмет моряков и речников!

– Причаливаем?! – громко осведомился я у капитана.

Он отряхнулся и кивнул, а когда мы пристали к берегу, первым делом «пометил» речное сокровище, как бы приобретая его в собственность.

Мы расположились между якорем и ручьем на плотном влажном песке (потом-то я понял, что это было грубейшей ошибкой), наполовину вытащили лодку на сушу, поставили палатку и стали заготавливать топливо для вечернего костра, но посыпал дождь и пришлось забраться в палатку.

Под шум дождя я сменил Дыму мокрую повязку на сухую и стал ему пересказывать «Каштанку». Дым любит слушать рассказы о собаках, но предпочитает истории о героических собратьях. В «Каштанке» ему нравится только одно место – где животные делают пирамиду и кот сваливается с гуся, а гусь с поросенка. До этого места я не успел дойти – внезапно послышался нарастающий грохот и в палатку полетело что-то тяжелое, похожее на снаряды; некоторые из этих штуковин пробивали нашу обитель насквозь и плюхались в воду. У меня сразу мелькнула мысль – кто-то стреляет из пушки. Я хотел было выглянуть наружу, но тут же получил сокрушительный удар в голову и сразу потерял сознание…

Очнулся уже на песке – видимо, Дым вытащил меня за ноги из палатки – мой друг тормошил меня, облизывал, скулил – призывал вернуться из небытия, а когда я приоткрыл глаза, от радости завертелся на одном месте. Вот так все и произошло. Можно сказать, Дым спас мне жизнь. И не можно сказать, а определенно, яснее ясного – именно благодаря Дыму я жив до сих пор. Очухавшись, я, естественно, прежде всего расцеловал своего спасителя, затем осмотрелся. На Великой свирепствовал ураган. Ручеек, который совсем недавно тихо стекал по откосу, уже представлял собой грохочущий водопад – мирная змейка превратилась в разъяренного дракона, извергающего булыжники. Не комья земли и мелкие камешки, а настоящие булыжники! Именно они и продырявили палатку, а один из них долбанул меня по голове.

Пока я осматривался и соображал, что к чему, Дым шустро подскочил к байдарке и обвязал ее швартовую веревку за якорь. Это он, башковитый, сделал вовремя – в следующую минуту огромный вал воды (высотой, клянусь, с трамвай! Ну, может, на каплю меньше) подхватил нас и палатку и потащил в Великую. Словно какой-то сор, смыл нас и баста! Но байдарку-то якорь держал намертво. В нее мы и вцепились – я руками, Дым зубами.

Когда вал пронесло, мы попытались вылезти на берег, но взбухшая от дождя река так навалилась на лодку, что она, задрав нос, завалилась на борт и вдруг накрыла нас, как крышка от сундука. С невероятными усилиями, и только потому что было мелко, мы выбрались на поверхность.

Ну а палатку течение унесло. Впрочем, скорее всего она сразу пошла ко дну, ведь в ней находились все вещи: рюкзак с остатками круп и банка сгущенки, спальник, жилетка Дыма, чехол от лодки, топорик, кастрюля, миски, кружка, ложка, лекарства и подкова, которую Дым нашел в деревне – короче, абсолютно все! Хорошо что еще куртка с нашими паспортами и деньгами была на мне (позднее я долго их сушил на солнце, но и после просушки они выглядели изжеванной оберточной бумагой).

Понятно, о самой палатке я не очень жалел – после бомбардировки булыжниками, она превратилась в решето и ее можно было использовать разве что как рыболовную сеть, а вот все остальное было жалко. Особенно подкову (а вместе с ней и успех и счастье в ближайшие годы) и жилетку Дыма, ведь он так ею гордился. Не медалями – жилеткой!

Ураган стал стихать, но дождь продолжал моросить; вода уже скрыла изумрудный островок и подбиралась к нашему песчаному возвышению. Мы с Дымом ходили по берегу, в надежде хоть что-то найти, но нашли всего лишь перочинный ножик, который, вероятно, выпал у меня из кармана, когда я кувыркался у байдарки. Его обнаружил Дым на мелководье около лодки.

Чуть позднее, словно в насмешку, я нашел еще одну из своих галош. Вначале, со злости, хотел закинуть ее куда-нибудь подальше, но потом пустил по волнам, как примету стихийного бедствия.

Не стану пыжиться, корчить из себя всемогущего Робинзона, а из Дыма – Пятницу (или наоборот) – в тот момент мне было не до шуток. Промокший до внутренностей, я присел на песок, обхватил голову (она все еще звенела) и стал думать, что делать дальше? Подошел Дым и положил лапу мне на колено; по его мордахе текли дождевые струи, но он улыбался – Что бы ни случилось, слезы у нас не польются, верно? Лодка-то у нас есть! Поплыли! Нечего время терять! Что мокнуть на песке, что в лодке – все одно, а впереди что-нибудь подвернется! – и, чтобы расшевелить меня, он стал что-то вытанцовывать на задних лапах, явно изображая клоуна дрессировщика из «Каштанки». Как все сильные личности, он не боялся показаться смешным.

– Вперед, Дымок! Где-то недалеко турбаза! – сказал я и мы под, все еще моросящим, дождем побежали к байдарке.

Глава двадцать девятая. Инопланетянин Василий. Турбаза Алоль

Ближе к вечеру дождь наконец прекратился. К этому времени мы отмахали километров семь и вошли в озеро – самое большое из всех, которые встречали до сих пор. Над озером стояло синее марево, и в нем, прямо на воде лежала… летающая тарелка! Немного удлиненной формы, со светящимися круглыми иллюминаторами! Ну вот и наступил ключевой момент нашей поездки! – сразу пришло в голову. Не знаю, как Дым, а я, честно скажу, немного сдрейфил и стал пятиться, грести назад.

Мой капитан вылез на «палубу», снял повязку с глаза и пристальней вгляделся в необычный объект. Потом дал мне сигнал – Подойди ближе!

Когда расстояние между лодкой и пришельцами сократилось, я услышал, что из тарелки доносятся какие-то звуки, похожие на тарахтенье отбойного молотка, а на ее краю отчетливо различил инопланетянина – он был в облегающем космическом костюме, стоял растопырившись, раскинув в стороны толстенные руки-клешни.

У меня задрожали колени, по спине пробежал неприятный холодок, а Дым хоть бы что – все машет мне лапой – Подгребай ближе! Почему-то он был уверен, что мы найдем общий язык с представителями другой планеты и они, в знак космического братства, непременно обогреют и накормят нас, и еще что-нибудь дадут с собой. Я полностью в этом не был уверен. Стоящие в такой самоуверенной позе, могут не накормить, а укокошить, – подумалось. – И запросто могут нас схватить и увезти с собой, в совершенно другой мир, и тогда – прощай наша замечательная Земля, такие, как Великая, речки!.. Я в другую страну-то, самую распрекрасную, никогда не уеду, а тут в другой мир! Я только на минуту представил, что больше никогда не увижу свою захламленную квартиру, Челкашку, друзей, и от страха у меня затряслось все тело, будто я попал в камнедробилку.

А Дым все наседал на меня – Подгребай, говорю – и никаких гвоздей!..

Мы подошли к кораблю вплотную, на дрожащих ногах я привстал, чтобы хоть одним глазом заглянуть в иллюминатор, и в это мгновение из люка тарелки вылез обычный землянин и зычно гаркнул инопланетянину:

– Кончаем, Василий, работу! Уже темнеет!

– Да, на сегодня хватит! – ответила курчавая голова, выглядывая из космического костюма.

Тут-то до меня и дошло, что инопланетянин всего лишь… водолаз Василий, а тарелка – ни что иное, как водолазный бот.

– Пронесло! – выдохнул я и сам себе объяснил случившееся – И все из-за синего марева. Попробуй в нем распознай обман! А Дыма тянуло к боту из-за железа – в нем-то он знает толк, ведь в этой махине железа никак не меньше десяти тонн.

Осмелев, я бодро крикнул:

– Привет труженикам подводного мира! Не подскажете, далеко до турбазы Алоль?

– А вон она милая, – водолаз Василий показал на берег, возвышавшийся над маревом, где среди сосен виднелись островерхие строения. – Там уж танцы начались, а вы все трали-вали, по озеру катаетесь (он явно не разглядел нас, еще не отошел от подводной темноты – ну какие мы с Дымом танцоры?).

Мы подошли к причалу турбазы и привязали байдарку рядом с прогулочными лодками, похожими на мыльницы. Потом по дощатым ступеням поднялись на асфальтированную аллею и тут же на аллее зажглись фонари, высвечивая группы туристов, и где-то за соснами грянула музыка. Дым подумал, что это в нашу честь и, выгнув грудь колесом, довольно резво загарцевал к побеленному строению, на котором просвечивало: «Турбаза Алоль» (некоторые слова мой друг, с трудом, но все-таки может прочесть и правильно рассудил, что под этой вывеской располагается дирекция турбазы).

Директриса турбазы, молодая женщина со множеством украшений, похожая на разрисованный кувшин, встретила нас недружелюбно. Да что скрывать! – попросту враждебно. И сразу заговорила канцелярским языком.

– Мы принципиально дикарей не принимаем, – холодно ответила на мою просьбу дать нам возможность поужинать и переночевать, войти в бедственное положение байдарочников, которые пережили катастрофу.

– Повторяю, диких, неорганизованных туристов не принимаем. Только по путевкам, – более развернуто повторила директриса. Потом осмотрела нас с ног до головы и сморщилась. – Скажите честно, вы бомжи? Почему вы обросший и босой, а ваша собака вся в шрамах? И вид у нее агрессивный. Она, наверняка, только и умеет, что драться? Еще покусает здесь всех!

При этих ее словах, Дым хмыкнул, давая понять, что настоящий пес и должен иметь шрамы; без них пес – всего лишь плюшевая игрушка. Дым повернулся и был готов покинуть помещение (я же говорил, он гордый и требует к себе уважительного отношения).

– Подожди дружище! – остановил я своего капитана, а директрисе важно сказал: – Он нашел гранату! Мы отдали ее поисковикам из отряда «Память». Об этом на реке многие знают. И может, кто-то из ваших туристов знает, спросите.

– Хм. Это, конечно, похвально. Но сейчас по Великой плывет один иностранец. Специально приглашенный нашим районным начальством. С ним специально обученная собака. Сегодня утром в Анушкино она нашла целую бомбу! Это вам не гранаты, которые и мальчишки иногда находят.

Дым затоптался, загавкал, взывая строгую особу к справедливости.

– Успокойся, дружок! – я погладил Дыма, а директриса цыкнула на него и продолжила: – Эта информация всецело точная и засекречена, чтобы у населения не было паники. Вы поняли меня?

– Понял, – удрученно кивнул я, пришибленный грубым тоном директрисы (она говорила со мной, как с нерадивым второгодником – и это при том, что я годился ей в отцы).

Переминаясь с ноги на ногу, я вспомнил утреннее копание Дыма у моста и, с некоторой надеждой, спросил:

– А вы случайно не знаете, как его зовут?

– Кого? Иностранца?

– Нет. Его собаку.

– Знаю. Дым! Он породистый, не то что ваш Дружок!

Дым подпрыгнул от неожиданности, а я засмеялся и, подражая официальному тону директрисы, сказал:

– Ваша информация несколько приукрашена. Иностранец вовсе не иностранец, а наш, русский. И его пес беспородный. Он перед вами! – с этими словами я положил на стол директрисы наши мокрые паспорта.

Глава тридцатая. Ох уж эти старикашки!

«В виде исключения» нам выделили отдельную комнату в одноэтажном летнем домишке и накормили «домашним» ужином – борщом, картошкой с котлетами и киселем (хотя нам больше по душе гречневая каша с тушенкой, пропитанная дымом костра). И все благодаря Дыму. Без него меня турнули бы за дверь, как бродягу. А может быть – кто знает этих туристических чиновников! – и посадили бы в тюрьму.

Всю ночь где-то за деревьями громыхала дискотека. Тем не менее, мы с Дымом прекрасно выспались в белоснежной постели (хотя, больше любим спать на речной гальке и еловых шишках под голоса ночных птиц). После всех мытарств, мы спали как сурки; нам не мешали ни звуки, ни выкрики с танцплошадки, ни шум машин на каком-то близком шоссе.

Мы встали раньше всех. Я ополоснулся у общего рукомойника, Дым лишь облизнулся и провел лапой по мордахе – считал, что и без всяких умываний выглядит на все сто, несмотря на еще не зажившие раны.

Я обвел взглядом местность. Под высоченными соснами стояли домишки туристов; за ними простиралось сверкающее озеро; над его ширью кружили чайки. Глядя на эту прекрасную картину, я вдруг вспомнил ураган и наводнение, и подумал – А ведь и они по-своему прекрасны. В грозной стихии тоже есть красота. Красота могущества. Природа на-поминает о себе, чтобы мы не забывались, не кромсали ее вдоль и поперек, поскольку она не только могущественная, но и чувствительная, ранимая, и если «покорители природы» не остановятся, она накажет их во всю силу.

После этих серьезных размышлений, я пошел за Дымом, который уже направился к побеленному корпусу, где вечером я доказывал директрисе что мы не бездомные оборванцы, а вполне добропорядочные горожане.

У корпуса на лавке сидел сторож, седой мужчина моего возраста; рядом с ним лежал пес дворняга – судя по морде, ровесник Дыма. Оба дремали.

Мы подошли к своим двойникам и я обратился к сторожу:

– Извините, что прерываю сон, но нам не у кого спросить – где здесь магазин и железнодорожная станция. Нам, понимаете, надо приобрести какую-нибудь обувь и билеты на Москву.

– Приветствую известных пиратов, – сторож встал и пожал мне руку. – Иван Петрович, а он Тимофеич, – сторож показал на собаку.

Я тоже назвался и представил Дыма (он с Тимофеичем уже обменялся почтительными кивками).

– О вас вчера говорила вся турбаза. Ну-у, твой Дым молодец! Ничего не скажешь, герой! Надо же, обнаружил немецкую авиабомбу! Если б она рванула? Все Анушкино взлетело б на воздух, а? И тут повыбивало б стекла…

– Я сразу почувствовал, что там какой-то снаряд, – сказал я, несколько преувеличивая свою заслугу в этом деле и примазываясь к славе Дыма.

– Да-а, – покачал головой Иван Петрович. – А магазинов здесь полно. Пойдешь за шоссе. Там большой поселок, – сторож показал на выход с турбазы. – Не знаю, открылись уже или еще нет… А станция… Это только в Идрице. Двадцать километров отсюда. По реке и побольше… Но вам, героям, это раз чихнуть, хе-хе.

Магазины уже были открыты. Я вначале зашел в промторг (Дым ждал меня у входа). Самые простые кеды стоили баснословные для нас деньги. Поэтому я решил доехать до Москвы в резиновых сапогах. Ни на палатку, ни на рюкзак, ни на спальник у нас денег не было, а если бы и были, эти вещи не имело смысла покупать – до станции оставалось всего ничего, максимум два дня хода по реке. Вместо палатки я купил кусок полиэтиленовой пленки, вместо рюкзака – хозяйственную сумку, а спальник нам был и не нужен – снова наступала жара. Зато на ошейник Дыму я не поскупился – выбрал самый лучший, с длинным поводком (хотя, конечно, он заслуживал ошейника с бриллиантом). Ну и конечно, я приобрел котелок, две миски, кружку и ложку.

Потом мы с Дымом зашли в продмаг и закупили кое-какие продукты и спички, а, чтобы не злоупотреблять гостеприимством на турбазе (не напрашиваться на завтрак), заглянули в открытое кафе и заказали свои самые любимые блюда.

Я заказал яичницу с луком, дюжину бутербродов и два стакана киселя, а Дым прогавкал – Возьми мне пять мясных котлет и побольше гарнира! Но когда официант узнал, что котлеты будет есть «знаменитый пес», он притащил Дыму шестую котлету.

– Персонально от нашего повара, – сказал.

Мы наелись так, что у меня началась икота, а Дым рыгнул и пукнул, при этом обернулся – он ли это или кто-то подложил ему сзади хлопушку?

Когда мы вернулись на турбазу, время завтрака уже закончилось и туристы разбрелись кто куда. Но сторож Иван Петрович и его пес Тимофеич сидели на месте.

– Купил, что хотел? – спросил Иван Петрович.

– Все жутко дорогое. Обойдусь скороходами, – я хлопнул по резиновым сапогам и присел рядом со сторожем.

– Хм, дорогое. А что теперь дешевое? Теперь деньги все решают. У кого они есть, тот жирует, а у кого нет, кукует. Разные пронырливые воспользовались ситуацией и быстро обогатились… Вот дальше поплывете, увидишь дачи этих новых русских. Это, скажу тебе, дворцы… Говорят, скоро они поставят на реке знаки: «Частная собственность. Причаливать запрещено!».

– В Подмосковье тоже полно дворцов, но меня это не волнует, – сказал я. – Согласись, нам с тобой ни дворцов, ни джипов и даром не надо. Новые русские любят деньги, а мы, старые русские, любим природу, животных, – я погладил Дыма, который, когда велись подобные разговоры, всегда стоял рядом и был полностью согласен со мной.

– Что да, то да. Я ведь здесь, на турбазе, подрабатываю к пенсии. И не только ради денег, а, веришь ли, ради вот этих золотых сосен, озера и Тимофеича, хе-хе.

– У тебя душа художника, – вставил я.

– Так если в нашем возрасте душа не помягчала, считай, что прожил зря, – философски заключил Иван Петрович. – Если дожил до лысины (он бросил взгляд на мою плешь) или до седых волос (он провел рукой по своей роскошной серебристой шевелюре) и у тебя не появилось, скажем, жалости к животным, то ты ничего не понял в жизни, ведь так?

– Это ты метко сказал. Безоговорочно тебя поддерживаю. Мне сродни твои мысли. У тебя, Иван Петрович, голова философа, – я совершенно искренне поражался мудрости своего собеседника.

– Нельзя обижать тех, у кого ум слабее, чем у человека, – выдержав паузу, продолжил Иван Петрович. – Вот возьми воробья, – он кивнул на воробьев, которые купались в пыли. – Крохотная птаха. Головка с пуговицу, а много чего понимает… У нас в поселке… Я в поселке живу, куда ты ходил… Моя соседка уехала в город на пару дней. Смотрю, к ней через форточку залетела воробьиха и бьется меж рам, никак не может выбраться, да… А снаружи к ней подлетел воробей, самчик с черной грудкой. Тоже бьет клювом по стеклу, пытается освободить подругу. Так-то… Ну, а когда соседка приехала, воробьиха уже отдала богу душу… А у другой соседки кот сцапал птенца трясогузки и запрятал где-то под домом. Птенец не успел взлететь, да… Так теперь трясогузка летает за соседкой, пищит. Вроде просит – отдайте моего птенца!

В этот момент Тимофеич положил лапу на руку сторожа и, глядя ему в глаза, подал голос – Скажи что-нибудь обо мне! Что ты все о птицах да о птицах!

– Вот возьми Тимофеича. Он ничейный. Помогает мне сторожить, – Иван Петрович погладил своего напарника. – Некоторые туристы мне говорят: «Дед, попридержи собаку!». А директор только и кричит на него: «Выметайся!». А кому он мешает, скажи? Он тихий, бесконфликтный, мне помогает. Если какой пьяный забредет или пацаны подерутся, дает мне знать…

– У тебя, Иван Петрович, любвеобильное сердце.

Я не притворялся, нахваливая сторожа, а по-настоящему восхищался им. Да и как было не восхищаться, если при всем при том, он еще и выглядел, как огурчик. Когда я и об этом ему сказал, он выпрямился и хмыкнул:

– Хм! А я еще не очень старый, хе-хе. Мне всего шестьдесят восемь. Я еще бодрячок. Неплохо выгляжу, а? Бывает, прихватит какая болезнь, но я сразу начинаю работать. По хозяйству ведь всегда найдется где-то что-то подкрутить, подправить. Начну работать и болезнь отступает.

Тимофеич зевнул, широко разинув пасть, подошел к Дыму и шепнул ему в ухо – Ох уж эти старикашки! Надоела их болтовня! Пойдем, пометим турбазу! Покажу тебе кое-что интересненькое! Они направились в кустарник. Я тоже поднялся.

– Спасибо тебе, Иван Петрович, за беседу!

– Приезжай сюда еще. Здесь видишь какие места!.. А общение – наше богатство. Если еще свидимся, побеседуем. Но я провожу вас…

Мы окликнули Дыма с Тимофеичем, которые бродили по кустам, и спустились к озеру. Иван Петрович показал, где вытекает Великая.

– Там дальше, за дачами новых русских, начнутся места еще лучше…

Когда мы с Дымом усаживались в байдарку, Иван Петрович снова вернулся к разговору о животных.

– Эти новые русские, пропади они пропадом, совсем осатанели от богатства. Один держит лисицу в клетке, другой коршуна. Сейчас у них это такая мода… А я и зоопарки не терплю. Это ведь те же тюрьмы для животных. Главное для всех животных что? Свобода! Верно?

– Верно. Если бы я был в правительстве, я издал бы указ – держать животных только в заповедниках, а людей возить по заповедникам в клетках, – уже из лодки сказал я.

– Таких, как мы, в правительство никогда не допустят, – усмехнулся Иван Петрович, разбивая мои фантазии вдребезги.

– Да мне власть, в общем-то, ни к чему. Я издал бы пару-тройку законов и тут же ушел бы из правительства. У меня есть дела поважнее. Вот надо описать наше с Дымом путешествие.

Глава тридцать первая. Загадочное болото. Дым совершает подвиг

Великая после озера стала судоходной; по ней сновали моторные лодки и даже степенно проходили крупные парусные яхты – как я догадался, собственность новых русских. Рядом с этими исполинами наше утлое суденышко казалось щепкой с букашками.

Недалеко от турбазы на обоих берегах показались дворцы новых русских. Они ничем не отличались от владений Подмосковных богачей – такие же безвкусные кирпичные монстры; одни с башнями, другие с бетонными ограждениями трехметровой высоты – ясно, каждый хотел переплюнуть другого, выделиться своим вопиющим богатством. Вот дуралеи, – подумал я. – Лучше б построили дорогу и клуб в деревне Копылок, где живут Федька и Мария, и музей поисковикам из отряда «Память». Или подарили бы машину «скорой помощи» доктору Нине из Анушкино, а Петрову из села Высоцкое – вездеход, чтобы ему легче было ловить браконьеров и разных черных копателей. Или дали бы деньги Никитичу с озера «Большие очки», чтобы он осуществил все свои благородные планы, и Ивану Петровичу с Алоли, чтобы он устроил заповедник. Я вспомнил всех замечательных людей, которых мы встретили на Великой и мне стало обидно, что эти люди не имеют того, чего заслуживают.

Как и говорил сторож турбазы, после уродливых особняков потянулись красивые места: белые пляжи, красноглинистые обрывы, зеленые перелески и сверкающие ручьи, то слева, то справа впадающие в Великую. Пейзажи менялись, точно декорации в театре; за каждым поворотом реки открывался новый вид, еще более прекрасный, чем был перед ним.

Под палящим солнцем мы прошли большую часть пути до станции Идрица, но потом встречные байдарочники погасили наш пыл – сказали, что поезд на Москву будет только в полдень на следующий день.

На дневку мы причалили к деревне Лесопильня, которая стояла на обрывистом берегу. Хозяева домов сидели на лавках перед домами и смотрели, кто проплыл и куда. Великая для них была неким кинозалом с документальными фильмами. На мой вопрос «где же лесопильня?», жители объяснили, что от нее остались одни воспоминания и опилки, на которых деревня стоит.

– Улица у нас мягкая. Идешь, так заборы шатаются, – сказал усатый мужчина. – Прокатит машина, так дома подпрыгивают… А лесопильня находилась там, – усач показал на сосновую рощу дальше по берегу. Ее купил один денежный мешок из Пскова. Теперь строит дачу.

– А там заветные места, – тихо прошепелявила одна старушка. – Святой родник и бывают явления иконы Божьей матери.

– Там, между прочим, рядом загадочное болото, – вмешалась светловолосая девушка, которая грызла семечки и, сидя на лавке, болтала ногой. – Туда все туристы заглядывают. Там при грозе появляются шаровые молнии. Там в воду коровы не заходят и собаки сторонятся.

Услышав про трусливых коров и собак, Дым нахмурился, бугорки на его лбу сошлись и он выдал – Трусы!

Подогревая наш интерес к болоту, девушку поддержал парень в спортивной кепке.

– Там стрелка компаса мечется, как заводная. Одни студенты из столицы приезжали, обследовали болото, сказали «туда упал метеорит».

Услышав про метеорит, неуемный Дым выступил вперед. Я понял на что он замахнулся – проверить версию о небесном осколке.