Она засмеялась, но неуверенно.
      - Свободы нет. Есть преодоление несвободы.
      - Но если бы не было свободы,- возразила она,- нельзя было бы преодолеть несвободу.
      - Свободы нет,- сказал я.- Есть освобождение.
      - Разве так может быть?- с сомнением сказала она.
      - А иначе, зачем было создавать этот мир? И несвободу.
      Она понимающе кивнула.
      - Между прочим, я даже не заметил, как мы перешли на "ты".
      - Так лучше,- сказала она.
      - Фразы короче, да?
      - Но всё равно,- сказала она со вздохом,- мы никогда не узнаем, так ли это всё на самом деле...
      - Что именно?
      - Ну, вообще.
      - А,- сказал я.- Да, но так даже интереснее. Если не узнавать всё время что-то новое, зачем тогда, вообще, жить? Ведь станет скучно.
      Она задумалась.
      - Смысл жизни в её открытии,- сформулировала она.
      - Ой, не надо!- умоляюще сказал я.- Пожалуйста, не надо этих слов о смысле жизни.
      - Вот мы и пришли,- сказала она.
      Она высвободила свою руку из моей.
      Приготовления к пиршеству были в самом разгаре. Повсюду дымились костры готовились для мангалов угли, на блюдах громоздились горы вымытых фруктов, на огромной голубой скатерти, расстеленной на песке, выстроились двумя рядами бутылки.
      Леди сидела на краешке огромного угловатого камня напротив энергично жестикулировавшего мужчины и, судя по её лицу, внимательно слушала его рассказ.
      Я подошёл ближе.
      - А как они воют!- услышал я его хрипловатый от возбуждения голос.
      - Сирены?- спросил я, подсаживаясь к Леди.
      - Я рассказываю о волках, красные волки...
      - Так интересно!- восторженно воскликнула Леди.- Представляешь, они огромными стаями бродят по стране, стаями, представляешь?
      - Да. Я был в Индонезии и видел их. Я рассказывал сейчас, как нам сказали, что поблизости появилась стая...
      - А почему они не живут на одном месте?- спросил я.
      - Они слишком разрушительны.
      - Разрушительны?
      - Они пожирают на своём пути всё, что могут сожрать в этом месте, и ищут другое.
      - Совсем как люди,- заметил я, повернувшись к Леди.
      "Люди как волки",- пропел сонный голос, и я увидел, как лукаво подмигнула мне мраморноглазая голова любимца Менандра. Циньский повелитель отдаёт приказ о строительстве северной стены... Война, война у всех на устах.
      - Но как они красивы!- восклицает подданный Дианы.- Первозданной, хищной красотой. Голодной красотой.
      - А могут они напасть на человека?- поинтересовалась Леди.
      - Когда у тебя в руках добрый старина винчестер...- рассмеялся гений истребления хищных зверей.
      - Обязательно, слышите, непременно приезжайте ко мне. Я просто обязан показать вам свою коллекцию!
      - Коллекцию?..
      - Оружия! Я объясню вам, как до меня добраться. Это недалеко.
      - Мы обязательно заедем,- пообещала Леди.- Это так интересно...
      - Этой осенью я собираюсь поставить новую ограду, покапитальнее...
      - Зацементируйте поверху битое стекло,- посоветовал я.
      Он потёр переносицу и сказал: "Это идея. Вы это сами придумали?"
      - Нет, мне порекомендовал это Сезанн.
      Леди едва заметно вздрогнула, но напрасно - я и не думал разыгрывать его.
      ...........................................................................
      .
      - Надо бы его навестить,- сказала она.- Как ты думаешь?
      - Он не в моём вкусе,- возразил я.- Слишком много мяса на лице.
      - Где ты пропадал так долго?
      Она увидела мои руки.
      - Ужас! И такими руками ты будешь разливать шампанское?
      Я молчал, наблюдая, как чайки с криками носятся над сверкающими волнами моря.
      Забудь о них, я с тобой...
      ...я всегда был один...
      Мы одни!.. Как чайки кричат!
      Называй меня Мария!
      Называй меня... Называй меня... Называй меня!..
      Я звал тебя! Где ты была так долго?
      ...я ждал тебя, звал, я ждал тебя, я думал, вдруг они обманули тебя, убили!..
      Люби меня, люби, люби меня!
      ...Мария!..
      Доченька, ласковая моя, люби, люби меня!..
      Называй меня мамой...
      Мама!..
      Называй меня... Называй меня... Называй меня...
      Я звал тебя всегда, так долго, где ты была так долго?
      Ничего не было!
      Но зачем я рассказываю тебе всё это? Если этого не было, зачем?
      (она смущается, смеётся, ластится, как будто она задумала схитрить, а я разгадал её)
      Называй меня Мария...
      Как чайки кричат!.. Ма, ма, рия, рия, рия, рия!..
      Ветер...
      Это ветер?..
      Я твоя мама... Я твоя!
      ...она всегда была на работе, на кухне, в спальне, за стеной
      скрип кровати, она говорила: "пятёрка по физике?"
      ...она всегда была где-то, я шёл к ней, я хотел, чтобы она ударила меня по лицу, тогда она будет плакать со мной рядом и целовать меня, она будет со мной, и я шёл к ней и говорил, и она кричала: "дрянь!.."
      Ма, Ма, Ма, Рия, Рия, Рия!.. Это чайки кричат?..
      Не уходи от меня, никогда, если ты уйдёшь, я покончу
      собой, я буду всегда носить лезвие, если ты уйдёшь...
      Она не хотела, чтобы я носил лезвие на цепочке с крестиком.
      - Глупенькая, ты же порежешься!
      - Дочка, доченька моя, ласковая!..
      ........................................................................
      Мир скрылся в чёрном пламени ночи как зрительный зал, когда включены рампы, мы танцевали на огромной палубе, расцвеченной огнями, и только ветер доносил едва уловимые голоса запахов. В океане ночи. Она незрима и таинственна. Она волшебна. Прекрасна.
      Когда знаешь движения, можешь отдаться им без усилий, свободно, бездумно, как отдаёшься любви, это музыка, терпкий настой цветов елисейских полей, в объятиях пылающего золота света мы танцевали......
      ...........................................................................
      .........................................................
      - Здесь ещё почти ничего нет, но скоро это будет самый шикарный курорт. Пока в городе только одна гостиница, но уже строятся две новые, и будут ещё... Когда всё будет сделано, тут паломничество начнётся! А при нынешних темпах строительства... Вот здесь, раньше был склон. Его срыли, сделали насыпь, забетонировали, положили покрытие, сделали освещение - и теперь это лучший дансинг-плац на всём побережье!
      - А то, что здесь росло...
      - Что вы! Тут не оставили ни комочка земли, всё срыли до основания. Это на тысячу лет!
      - Ещё одна тысячелетняя империя?
      Я подумал о сгинувших в джунглях городах, о Галлифаксе и его невероятном открытии. Я увидел, как за дальним столиком Вильгельм Рейх поднимает руку, показывая три пальца. "Три слоя",- беззвучно шевелит он губами.
      ...........................................................................
      ...............
      Мысли, беспокойные ночные бабочки, оставьте меня! Зачем вы летите на свет?
      Леди смеётся.
      Я отпускаю свои мысли, пусть они исчезнут во тьме, их породившей, ведь мы одни, и так легко, когда ты знаешь движения, отдаться танцу, бездумно, радостно!..
      - Только на ноги не наступай,- шепнула мне Леди.
      5
      Компания образовалась сама собой, никто не придумывал никаких уставов, не диктовал правил,- разве что, в шутку,- но одни люди, едва появившись, немедленно исчезали, редко задерживаясь дольше чем на один вечер, а другие оказывались среди нас так естественно, как будто были с нами всегда, и лишь ненадолго отлучились, чтобы встретить жену или съездить на выставку импрессионистов, и вот, вернулись. Человека либо сразу же принимали как своего, либо отвергали, и хотя никто не высказывал этого прямо, он понимал это и более не возобновлял попыток проникнуть в наш круг.
      "Пора, наконец, выбираться из своей кельи",- сказала мне Леди.
      Но дело было не в моей замкнутости. Это общество было для меня чужим, быть может, даже враждебным, и уж, во всяком случае, ненужным и досадным, ненужным. Для нас с Леди.
      Однако, вскоре я обнаружил, к немалому для себя удивлению, что эти люди и интересны, и остроумны. Они были совсем другими, когда позволяли себе быть самими собой.
      Я стал всё более с ними сближаться и, открывая их для себя, открывал новую, неведомую мне ранее, Леди.
      Это как воздух, который мы вдыхаем, чтобы насладиться ароматом цветов, они нужны были как воздух.
      Воздух, который создаёт синеву неба и краски заката.
      Это как капли дождя, разбивающие белый солнечный свет в радугу.
      Когда мы отправлялись в наши похождения, ехали на корт или выходили в море на яхтах, или просто проводили вместе вечер на вилле, шутили, рассказывали друг другу, бог знает что, об этом мире и своих от него впечатлениях, говорили об эллинизме Корбюзье, о Сальвадоре Дали, спорили о Флобере и винах, мне было так легко, что, казалось, вся земля создана для нас.
      Нас уже знали, и если вдруг оказывалось, что я не могу расплатиться в ресторане, потому что только что купил серию морских пейзажей или просто забыл про деньги, то мне говорили: "Что вы, что вы!"- и записывали на мой счёт. "Мы всегда рады!"
      Мы садились в машину и приезжали на виллу,- там всегда кто-нибудь был. Это было так по-домашнему непринуждённо, что каждый раз у меня возникало ощущение, что я и не уезжал отсюда вовсе.
      И всегда жил здесь.
      - Что бы мы делали, когда бы не обладали этим драгоценным даром, умением забывать. Во что бы превратилась тогда наша жизнь,- сказал я однажды, когда мы прогуливались с князем по обсаженной кипарисами дорожке парка. Мы придумали легенду, что он происходит из рода литовских князей, - это была игра: каждому из нас мы придумывали какую-нибудь роль,- кто-то был алхимиком, кто-то пэром Англии, кто-то хранителем золота империи инков,- мы сообща решали, кем этот человек может быть, причём ему о нашей догадке не говорили, он сам должен был догадаться, за кого его почитают, и вести себя соответствующим образом. Мы так увлеклись этой затеей, что совершенно перестали проводить грань между игрой и жизнью, мы овладевали манерой поведения и речи, подобающей своему положению, рассказывали друг другу фантастические истории из своей воображаемой жизни, всё это было так мило.
      Были сумерки, такие короткие здесь, на юге, что их непременно хочется застать. Мы прогуливались по дорожке парка, обсаженной кипарисами, а в окнах виллы уже горел свет, и слышались голоса, и я сказал: "Во что превратилась бы наша жизнь, когда бы мы не умели забывать!"
      - Она была бы ужасна. Мы не могли бы отдаться мгновению, почувствовать его, пережить. То, что существует теперь, сейчас, вот в этот миг, ведь это сама жизнь, не заглушённая шумом помех, не обезображенная нашими мыслями и сомнениями о будущем, о прошлом, нашим страхом. Когда то, что есть, не искажено тем, чего нет. Уже нет, или ещё нет. Как во сне. Нет ни будущего, ни прошлого.
      - Я думал об этом,- сказал он.- Об этой особенности мировосприятия в сновидениях. Вы говорите, что прелесть сновидений в том, что в них не существует прошлого? Оно есть. Но мы можем создавать его и изменять, в зависимости от того, каким мы видим то, что происходит теперь. В зависимости от своего желания, наконец!
      - А ведь вы правы,- сказал я.- Так же и наяву - прошлое зависит от настоящего. То, что вызывало гордость, может смениться сожалением и стыдом, то, что вызывало жалость - презрением. Да, вы правы! Во сне мы вырываемся из-под власти прошлого и сами диктуем его, в этом вся прелесть. Разве нам не хочется того же самого наяву...
      - Мы говорили о забвении. Всё зависит от того, чего мы от него ждём, насколько удовлетворены наши желания. Человек - вот мера вещей.
      Я резко остановился, поражённый догадкой.
      Я обернулся. Так и есть!
      Я понял, почему эта вилла показалась мне такой знакомой, точно я её уже видел где-то.
      - Да ведь это "вилла в Гарше"!- воскликнул я.
      - Не совсем,- сказал князь.- Кое-что изменено, но, в целом, да. Мы были очарованы Корбюзье.
      Невесомая твердыня камня, обрамлённая густыми терпкими струями курчавой хвои, мягкие ковры газонов.
      - Традиция,- произнёс я.- Сколько раз ею пренебрегали, а она каждый раз возрождалась. И всё оригинальное потому только революционно, что означает возврат к ней.
      - Традиция,- сказал князь.- Традиция - это символическое воплощение мира. - - Давайте присядем. - - А символ, наполняясь новым содержанием, приобретает новое значение...
      - Как мифология,- сказал я.
      - И в этом есть смысл. Ведь мир, всё, что есть в нём, представляется нам как совокупность символов. Мы заняты их разгадкой. Мы спорим, когда трактуем их по-разному. Мы расшифровываем письмена, сделанные замысловатыми иероглифами, письмена нерукотворные, и полагаем, что, расшифровав их, мы поймём замысел Творца. Сколько раз мы думали, что уже раскрыли его, или вот-вот... Это наши трактовки. А те, кто берутся судить о тайном значении иероглифов, не умея даже толком написать их... Разве каллиграфия не искусство?
      .......................................................................
      - Японский язык невозможно выучить, если не любишь его,- воодушевлённо объяснял тайный приверженец синтоизма.- Он по природе своей ассоциативен, им нужно проникнуться. Нужно прочувствовать его. Вообще, нельзя понять то, чего не любишь.
      Мы переглянулись с Леди. Именно эту фразу я однажды произнёс ей.
      - Чтобы говорить на этом языке, нужно в нём находиться, жить. Да, жить!
      - Мне ужасно хочется туда поехать,- сказала Леди мечтательно.- Там всё так странно...
      Он стал уговаривать её поехать с ним.
      - Я всё устрою!
      - Надеюсь, меня вы возьмёте с собой?- сказал я.
      - Ну, конечно!- сказала Леди.- Поедем все вместе!
      - Вы не слышали, что случилось с нашим "майором"?- спросил кто-то.
      - А что с ним?
      - Его нашли сегодня на берегу. Он, видимо, сорвался с обрыва.
      - А какой я вам сейчас коктейль сделаю! Никогда не пробовали, держу пари.
      - Там, где тропинка.
      - Как же его угораздило?
      - Обычное дело,- сказал я.- Темно. Оступился. Помахал на прощанье рукой, и готово. Не будет больше досаждать людям. Разве что чертям в аду.
      - Посмотрите, что придумали эти ненормальные!- воскликнула Леди, подзывая всех к окну.
      С четырёх сторон освещённые светом фар, как на арене, алхимик (которому по-прежнему не доставало только одного компонента, чтобы получить философский камень) и нефтяной шейх переставляли огромные, в пол-человеческого роста, шахматные фигуры.
      - Смотрите, как я загоню его в угол, да свершится над ним воля Аллаха!крикнул нам шейх.
      - Кто-нибудь объяснит мне, наконец, как играют в крикет?- сказал я.
      ...........................................................................
      ............
      Мы окрестили его между собой "отставным майором", для краткости просто "майором". Отравлять нам жизнь всеми доступными способами сделалось для него жизненной необходимостью, он видел в этом свой долг и готов был исполнить его до конца, чего бы ему это ни стоило, пока мы не уберёмся прочь отсюда, прочь из города, прочь с побережья, прочь из его жизни. Какой бы это стало для него потерей!
      Его жизнь утратила бы смысл, лишившись пафоса борьбы. Когда бы исчез повод для ненависти, чем бы он тогда жил? Он не пережил бы этого.
      Мы пытались вступить с ним в переговоры, чтобы хотя бы выяснить, чем мы так не угодили ему,- история всё более напоминала балаганный фарс. Он преследовал нас повсюду, где бы мы ни появились в городе,- при иных обстоятельствах его интуиция заслуживала бы восхищения,- он писал на нас жалобы, когда же в ответ на его требование выселить нас из гостиницы, ему объяснили, что ещё одно подобное требование, и он добьётся выселения, но только выселят не нас, а его, он окончательно утвердился в мысли, что мы на корню скупили весь город. Так оно, впрочем, и было.
      Стоило ли обращать внимание на подобную мелочь?
      - Бедняга,- сказала как-то раз Леди.- Он, наверное, полжизни копил деньги, чтобы хоть раз приехать сюда, поселиться в хорошем номере и почувствовать себя хозяином жизни. А тут вдруг появляемся мы.
      - Или он просто разочарован в жизни,- сказал я,- и со стариковским упрямством ищет вокруг недругов.
      Я подумал о том, как ненависть способна вдруг пробудить человека от спячки, когда этого не может сделать уже ничто, когда отмирают последние признаки чувств, как ненависть может воскресить тогда человека.
      Когда у кого-нибудь лопалось-таки терпение, и он хотел расправиться с назойливой тварью, Леди останавливала его и говорила: "Да оставь его. Мы же всё равно уедем сейчас".
      Но меня всё это нервировало, я не умел относиться к этому вот так легко и каждый раз подолгу не мог успокоиться. Этот человек был как вирус болезни, внешне ничтожный, но несущий в себе угрозу заболевания, с которой я не мог, да и не желал не считаться.
      Счастье не может иметь изъяна, гармония должна быть совершенна. Любое, даже самое малое, вторжение может разрушить всё, и чем жизнь прекраснее, тем больше риск. Отогреваясь, мы становимся беспечны, поднимаясь выше, становимся уязвимее и умение не замечать опасности называем силой. И в этом слабость нашего счастья.
      Но я новичок в этом мире летнего рая и ещё не разучился стрелять.
      Даже простая заноза может вызвать заражение крови.
      Даже это небольшое пятнышко скверны, этот жалкий, полусгнивший уже человечек мог нелепыми своими выходками вывести меня из равновесия, тем самым добившись своей цели, если такова была его цель. Я был излишне нервозен, быть может, и Леди была права, но кто другой смог бы сделать то, что должен был сделать я?
      ...........................................................................
      .....
      Я шёл прямо на него, глядя ему в глаза, а он пятился от меня шаг за шагом. А потом он исчез.
      Там, где заканчивался свет фонарей, был край каменного уступа, по которому тянулась асфальтированная дорожка, а за ним - пропасть.
      Когда он отступал от меня, в его глазах не было страха, только пустота, его уже не было, и то, что подползало шаг за шагом к краю обрыва, чтобы навсегда исчезнуть, уже не принадлежало ему, потому что его уже не было, он умер в тот миг, когда, увидев меня, всё понял.
      Я правильно всё рассчитал и не зря стоял, дожидаясь его здесь. Я был готов к схватке, но её не последовало. Он даже слова не произнёс и сразу же стал пятиться, а потом оступился и, уже падая, закричал.
      Прав всегда тот, кто совершает поступок. Счастье не должно иметь изъяна, гармония не терпит диссонанса.
      ...........................................................................
      .........
      И было утро.
      Я пришёл к Леди, и она открыла передо мной сад, где будут цвести розы, мы были у окна, и я показал ей, где это будет.
      Этот дом ждал нас, здесь всё ждало нас.
      - Этот дом, словно бы состоит из одних окон. Как здесь светло!
      Утром мы будем входить в эти комнаты и встречать солнце, оно будет с нами весь день, обходя дом, комнату за комнатой, а когда стемнеет, мы выйдем в сад, и часовые будут салютовать тебе, часовые во дворце твоей ночи.
      Звёзды. И море. В твоём саду шумит море.
      Небо - его палаты, звёзды - его часовые, посмотри, они салютуют тебе!
      И олени придут к морю и станут слизывать с камней соль и фыркать, когда озорница нимфа бросит в них пригоршню морской пены,- беззаботные, как хохочут они, как несут их дельфины, в раковинах-каретах, как быстро! Поднимая брызги, они хохочут, не дают вздремнуть черепахам, прячутся черепахи в свои панцири, но, не удержавшись, выглядывают - что это там за музыка? Это эльфы танцуют.
      Это ветер и свет, это дриады шепчут тебе о своей любви.
      Птицы спешат, слетаясь к тебе, луна смотрится в зеркальце, прихорашивается, оперы твоей звуки! Пусть они поют для тебя, пусть ангелов хор поёт для тебя, ты королева! В шкатулках твоих дворцы огней, на губах твоих тепло солнца, и даришь ты его, щедрая, как они любят тебя, как они любят тебя, королева!
      Тс-с-с-с-с... тише, тише, она уснула.
      Она спит.
      ...........................................................................
      ..................................
      Леди купила дом.
      Я ничего не знал. Она привезла меня, остановила машину и сказала: "Хороший дом, правда?"
      - Теперь мы будем жить здесь,- сказала она.
      И она осталась, а я помчался за вещами в отель.
      Когда я вернулся, было уже темно.
      Мы принялись обследовать дом, мы обошли его комнаты, поднялись наверх и долго стояли на балконе, а где-то далеко в ночи море разбивало волны о камни земной тверди.
      Мы спустились в сад. В темноте ничего не было видно.
      Я принёс канистру с бензином. Горел он отчаянно, но быстро сгорал.
      Тогда Леди расставила по всему саду бенгальские огни, и мы зажигали их один за другим. Мы стояли и смотрели, а когда огонь догорал, мы шли к следующему.
      Утром я заявил: "Здесь всё нужно приводить в порядок".
      Первым делом я решил заняться клубникой, она до безобразия разрослась. Леди собирала граблями мусор.
      Мы развели костёр, совсем небольшой.
      - И кто только здесь жил! Нельзя же запускать всё до такой степени,возмущался я.
      - Наверное, им было некогда,- предположила Леди.
      - Ничего,- сказал я.- Я знаю, где мы посадим розы.
      Она помешивала огонь веткой, морщась от дыма. Потом дым закрутился в мою сторону, и она подняла лицо.
      - Нужно в этом году посадить,- сказал я.- Здесь ведь не бывает заморозков?
      - Нет,- сказала она.
      - Я знаю один сорт... Как жалко, что садик такой тесный!
      Я уже прикидывал, как мы устроим беседку и маленький, ну хоть совсем маленький, водоём. Интересно, какой здесь климат.
      - Что?- сказала она.
      - Какой здесь климат, интересно.
      - Ты собираешься здесь остаться?
      Я не ответил.
      Она сказала: "Пойдём в дом?"
      Я залил остатки нашего костерка, и мы отправились совершать ритуальное чаепитие.
      Разрезая кекс, она сказала: "А как же дела?"
      Я подумал, что можно не отвечать. Но она молчала.
      Я сказал: "Мне недосуг даже помнить о них".
      - Помнить не обязательно,- сказала она.- Но забывать тоже не следует.
      Я подумал: "Разводит ли здесь кто-нибудь гладиолусы? На вилле я их не видел".
      Я и представить себе не мог, что мы уедем так скоро.
      Она не торопила меня. Она видела, что мне не хочется уезжать.
      Все уже разъезжались. Забегали к нам пощебетать, повздыхать, и адрес, адрес: "Непременно к нам!"
      Мы шли по отсыревшему корту, и я сказал Леди: "Скажи им, пусть включат свет!" - я показал ей на тучи.
      Ещё не было холодно, но подул резкий ветер, потом он ослабел, начались дожди.
      Море оплакивало гибель Великой Армады, на песке валялись птичьи трупы.
      И был туман.
      Края тентов беспомощно хлопали как ресницы обманутой девочки.
      И наконец Леди сказала: "Нам пора".
      Мы уезжали в двухместном купе, и за мутноватым стеклом были жёлтые деревья.
      Леди сказала: "Иногда приходится поступать вопреки желаниям",- но когда мы вошли в квартиру, и она, сбросив с себя находу плащ, подошла к окну и раздвинула занавес штор, и комната вдруг озарилась светом дня, я понял, что хотел вернуться.
      - Как у нас хорошо,- растроганно пробормотал я.
      Леди обернулась:
      - Значит, праздник продолжается?
      Вечером мы отправились проведать город и до поздней ночи гуляли по улицам.
      Мы шли по аллее, а фонари спешили от окошка к окошку, боясь потерять нас в темноте, ветер мешал им видеть, окошки хотели совсем закрыться, и я сказал Леди, показав на них: "Вот ещё один дом, где вместо стен окна".
      - Чтобы соединиться, нужно всего лишь освободиться от того, что разъединяет,- сказал я.- Чтобы знать друг друга, не нужно обмениваться адресами. Те, кто служат отрицанию, произносят слова, но не умеют понять того, о чём говорят, ведь понимать можно лишь то, что любишь. Пусть твои слова будут лишь о том, что ты любишь - вот формула, достойная быть отлитой в золоте и помещённой на сфере небес.
      Леди молчала.
      - Я люблю жизнь, Леди. Теперь разве что смерть могла бы остановить меня, но смерть - химера. Этот мир падёт к твоим ногам, или я испепелю его своим дыханием!
      - А небеса?- сказала Леди с улыбкой.
      - Оставим небеса Богу,- сказал я.
      И мы снова шли по аллее, и я стал воодушевлённо рассказывать Леди об Оскаре Уайльде и его идее продолжения шедевров.
      - Ещё одно слово, и я начну ревновать,- предупредила Леди.
      "Ты был бы милейшей девочкой, если бы не ревновал",- сказал я Мэгги.
      У него был день рождения.
      Он хотел, чтобы я остался подольше, но я сказал: "Не могу. Извини, Мэгги",- и стал собираться чтобы уходить.
      И тогда он не выдержал и закричал: "Да кто она, эта женщина!"
      А я сказал: "Просто женщина".
      Я сказал: "Она вся - воплощение идеи женщины".
      "Но любовь-то у вас не платоническая",- сказал Мэгги.
      А я сказал: "Ты был бы милейшей девочкой, если бы не ревновал".
      И я пришёл к Леди и увидел, что она стоит у окна, а в комнате горят люстры.
      ...........................................................................
      .
      - Прочитай,- сказала Леди, протягивая мне бумаги.- Только что принесли. Прочитай.
      Я взглянул.
      - Что за чушь!
      - Это ответ на твою статью.
      Я посмотрел на неё.
      - Нельзя быть таким чувствительным,- она потрепала меня за руку.
      Я снял с телефона трубку.
      - Кому ты собрался звонить?
      Она заглянула посмотреть, какой я набираю номер. Нажала пальцами на рычаг.
      - Ты что, это серьёзно?
      Я держал трубку в руке.
      - Положи,- сказала она.
      Я положил.
      До меня начало доходить, в чём дело.
      Я прочитал бумаги ещё раз. Грубость, неряшливость, никаких аргументов... Глупо. Слишком глупо.
      - Твоя наивность очень обаятельна,- сказала Леди.
      "Тебе подставили шар, а ты, вместо того чтобы взять его, ломаешь в ярости кий".
      - Я всё понял.
      - Неужели понял?- сказала она с иронией.
      - Это как игра в поддавки, да? Но это как-то... как-то...
      - Неоригинально?- подсказала она.
      - Примитивно.
      - Ничего,- сказала Леди.- Интереснее станет потом, когда ты сам станешь заправлять всем. И сам будешь устанавливать правила.
      - Думаю, они не меняются веками.
      - Значит, ты подчинишь себе века, историю. Разве это не здорово?
      - Поразительно!- воскликнул я, отбросив бумаги в сторону.- Я ещё почти ничего не знаю, но меня уже поражает то, насколько всё просто!
      - Это кажущаяся простота,- возразила Леди.
      - Да нет же!
      - Это время первых успехов. Прекрасное время....
      - А дальше?
      - Дальше?
      - Да. Что дальше?
      - Я не понимаю тебя...
      - Может быть, лучше было бы вообще не связываться со всем этим?
      - Ах, вот оно что,- сказала она.- Тебя это унижает? Но если ты хочешь быть высшим, тебе всегда придётся мириться с теми, кого ты считаешь низшими - ведь это среди них ты высший.
      - А почему нельзя просто зарабатывать деньги?- спросил я.
      - Конечно, можно,- согласилась Леди.
      - Я имею в виду, большие деньги.
      - Если ты будешь просто зарабатывать деньги, ты никогда не заработаешь очень большие деньги, потому что просто так тебе их никто не заплатит. По-настоящему большие деньги даёт только власть.
      - Значит, нужно занять своё место в системе всеобщей коррупции?
      - Если, как ты говоришь, это явление всеобщее, то это уже не коррупция, а этикет,- возразила она.
      - И имя ему круговая порука,- сказал я.- Правильно, если ты не берёшь, то где уверенность, что ты свой человек?
      - Главное, не торопиться. Продаться ты ещё успеешь, но делать это нужно по наивысшей цене.
      - Можно продать себя многократно,- сказал я, пожав плечами.- А можно и вовсе не продаваться - просто использовать своё положение.
      - Вот именно!- сказала она.- Ты добиваешься положения, чтобы затем использовать его.
      - Лучше бы мне держаться от всего этого подальше. Мой мозг должен быть свободен, я не хочу быть одним из пятнадцати тысяч таких же, как я.
      - Ты живёшь в мире, в котором родился, разве нет?- сказала она.Когда-нибудь тебе будет просто некуда больше бежать. Даже для того, чтобы что-то изменить в этом мире, ты должен в нём жить.
      - А если я не хочу ничего в нём менять?
      - Тогда тебе придётся ему подчиниться.
      В мире есть очень много хорошего, о чём ты ещё даже не знаешь. Ты вообще ещё почти ничего не знаешь о жизни.
      - Кое-что я всё-таки знаю,- сказал я.
      - Свои дурацкие принципы?
      - Все принципы таковы. Жизнь, вообще, часто выглядит глупо, но это ещё не значит, что нужно немедленно лезть в петлю.
      - А что это значит?- улыбнулась она.
      - Ну... Что можно и подождать.
      - Помнишь, ты говорил о Наполеоне?
      - Я сказал, что история ещё не доросла до того чтобы судить его.
      - Он тоже начинал с того, что был простым капралом.
      - Он велик не потому что что-то сделал или чего-то не сделал. Он велик сам по себе. В нём была та самая вера, которая сдвигает горы... Послушай, я сам ещё толком во всём этом не разобрался...
      - Может быть, это и не нужно?- сказала она.
      - Есть такая теория, что для того чтобы метко стрелять, нужно досконально изучить сущность стрельбы и попадания в цель. Иногда полезно изучить предмет, прежде чем начать его использовать. Если дикарю дать пистолет, то он, возможно, решит, что это просто палка-копалка, и даже не догадается снять его с предохранителя.
      - Нет ничего плохого в том чтобы изучить предмет,- сказала она.- Главное, чтобы это не стало для тебя самоцелью.
      - Ты хочешь убедить меня в чём-то?
      - Нет,- сказала Леди.- Зачем? Ведь мы говорим об одном и том же.