Я обежал весь город. Я обежал его ещё раз и понял, что обежал его уже весь. А потом он нырнул в ночь и посмеялся надо мной, жалким.
      Нужно было начинать всё заново - я не узнавал мест, где был днём.
      Отчаянность моего положения становилась всё более очевидной.
      Да, можно обойти весь город. Будь он в тридцать раз больше, его и тогда можно было бы обойти весь. Но нельзя обойти ночь.
      Она необъятна.
      Бесконечна.
      Больше я не бежал. Зачем бежать, если всё равно не добежишь до конца. Теперь я приглядывался со вкусом, неторопливо, пристально. Шёл и всматривался, вслушивался и шёл.
      Пока не увидел дворец.
      Я увидел её.
      И только потом сообразил, что это она.
      В сверкающем зале ресторана, она смеялась. Я увидел, что она говорит что-то, она поднесла к губам бокал. Чья-то спина заслонила её.
      Она разговаривала с каким-то жизнерадостным джентльменом, он светился обаянием. Когда он взметнул руку ко лбу, один из пальцев стрельнул огранённой синевой перстня.
      Она была в чёрном.
      Я был зачарован. Я стоял и смотрел на неё.
      Я стряхнул с себя оцепенение и подошёл к дверям.
      Постучал по стеклу.
      - Мест нет.
      - Прошу вас...- начал было я.
      - Всё занято.
      - Мне заказано. Или как это называется...
      Швейцар ещё раз окинул меня взглядом и сделал обратный вывод, как бы это ни называлось. За моей спиной стали пристраиваться любопытные.
      - Позовите метрдотеля, или кого хотите,- сказал я.
      - Я же сказал. Всё занято!
      За моей спиной послышался недовольный ропот. Швейцар хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу.
      - Прекратите хулиганить!
      - Позовите кого угодно,- устало сказал я.
      - Что такое? В чём дело?- из глубин золотого сада бодро выплыли плечи, оснащённые головой.- Кого позвать?
      Я показал.
      Он посомневался, но, на всякий случай, направился к Леди, маневрируя между прохаживавшимися вельможами.
      Я убрал ногу. Дверь закрылась.
      Я ждал.
      Он подошёл к Леди и шепнул ей на ухо. Она повернула голову.
      Она увидела меня. Кивнула и поблагодарила.
      Она извинилась.
      Джентльмен с перстнем обернулся и посмотрел в мою сторону.
      Леди уже шла к дверям.
      - Живо в номер. Ты знаешь, куда?
      - Да.
      - Переоденешься, и сюда. Я жду.
      Она повернулась и ушла.
      Толпа успокоилась и стала рассеиваться.
      Я отправился переодеваться.
      ...........................................................................
      ..
      Разглядывая своё новое облачение, я заметил, что улыбаюсь.
      Всё-таки, я обожаю красиво одеваться, шикарно, умопомрачительно.
      - Ничего удивительного,- сказала Леди.- Это же так естественно.
      Ты сам красивый, а всё подобное притягивается.
      - А я красивый?- вырвалось у меня так быстро, что я не успел припудрить голос фальшивым спокойствием.
      Она взглянула на меня и отошла к зеркалу.
      Она долго не отвечала, и я подумал: "Наверное, она не расслышала. Слава Богу".
      И вдруг я услышал её голос: "Мне иногда хочется взять алмазные ножницы и вырезать тебя из воздуха, чтобы всегда носить с собой".
      Её лицо вспыхнуло ресницами, молния глаз, и голос: "Скажи, зачем одни люди созданы красивыми, а другие - нет?"
      И я подумал: "Как точно она выразила это - всегда носить с собой".
      Фотографию, портрет в медальоне, локон волос, перчатку, платок, мысли о ней. Невозможно было не влюбиться в неё, и так же невозможно было вообразить, что можно ей обладать. Она была недосягаема, и потому казалась существом из иного мира. Она была недостижима, и потому - совершенна...
      Я тщательно оглядел свои руки.
      Потом, дрожа от сдерживаемого возбуждения, взял с журнального столика пачку сигарет, замирая от мысли, что она может оказаться пустой.
      Но мне явно сопутствовала удача.
      Я забрался на подоконник, поближе к луне и звёздам, и закурил, раздумывая, какая из этих звёзд взошла для меня.
      Моя звезда-покровительница.
      У меня изрядно кружилась голова.
      После второй сигареты я спохватился и, наспех прополоскав рот, устремился туда, где меня ждала Леди.
      ...........................................................................
      ...........
      Море. Сначала мне показалось странным, что тут есть ещё и море. Казалось бы, а море-то тут зачем?
      А потом я понял, что лучше и придумать было нельзя.
      Лето, которое, казалось, вот-вот уже кончится, вдруг вспыхнуло новой сказкой,- не слабой улыбкой сентябрьского тепла, а вот так - широко и всесильно. Необъятно, как само море.
      Здесь я никогда не был.
      Лето. Песок тёплый. В темноте плеск волн. Леди несёт туфли в руке. Подошла. Побудем здесь.
      Здесь.
      Там, где я впервые увидел море, был холод. Я уезжал, а мне говорили: "Куда ты едешь, зима ведь!"
      А я отвечал: "Я уезжаю от зимы".
      Бисер огней, улицы вдалеке, в ночных ресторанах музыка, разговоры, смех, отсюда не видно. Так далеко.
      Так романтично.
      Никогда раньше я не видел море таким.
      Было пусто.
      Холодный пустой пляж, и на рассвете никто не раскланивался с вами, с сытой улыбкой обнимая чуть ниже талии свою девушку, в гостинице все жаловались, что болит горло... Волны бились о камни, покрытые коркой стекла. В сырых скалах шумел ветер...
      Это другое море.
      - Леди, куда мы поедем?
      В город,- я указываю на город.
      Или на виллу,- я поворачиваюсь наподобие флюгера.
      Я жду, что она скажет.
      Леди легонько дует. Я поворачиваюсь в сторону чёрных холмов.
      На виллу.
      Мы устраиваемся на сиденьях. Леди будет вести машину.
      Я включаю приёмник.
      Мы срываемся с места, она выруливает на дорожку, дорогу. Шоссе.
      Я закуриваю. Ветер обрывает струйку дыма.
      - Ты думал, что море - это то, что топит корабли?- говорит Леди.
      Я закрываю глаза.
      "Love of my life - you've hurt me..."
      Когда-нибудь. Не сейчас.
      Когда-нибудь я расскажу тебе одну историю.
      О том, как двое жили на берегу холодного моря, и они боялись, друг за друга и каждый за себя, и клялись быть вместе вечно. Вечно.
      Один мальчик хотел заплатить за такси, а она не разрешила ему и сказала:"Так будет разумнее. Будь умницей".
      О том, как она приняла его за девочку и влюбилась, и любила его. Она не терпела слова "муж" и не любила мужчин.
      Они всегда были вместе.
      "Oh, mama mia, mama mia, mama mia, let me go!.."
      А потом они вернулись в город. Я расскажу тебе.
      А теперь я хочу слушать музыку...
      Боже, храни Королеву!
      ...........................................................................
      ..
      Во всех окнах свет.
      Чёрные во тьме кипарисы.
      ...........................................................................
      ...
      И снова, всё только ещё начиналось. Земля и небо, разве они не едины?
      Когда просыпаешься, и ещё не проснулся, но тебе радостно, предчувствие счастья. И можно не торопиться, зная, что этот день обещан тебе.
      Я увидел, как она танцует в кругу белых лотосов, рассыпанных на полу,- они лежали и пили белыми губами прохладу ночи,- и я сказал: "Я люблю её танец, так могут танцевать лишь боги и, может быть, звёзды, но я никогда не видел танцующих звёзд".
      Я увидел синюю ширму с зелёным рисунком, и зелёное стало белым, и я увидел, что её губы смеются, и звук падал на плиты мраморных стен и отражался в них, и я сказал: "Я люблю её танец".
      Её шаги - поцелуи жизни, она ступает по кипящему морю моей крови, не замочив ног, так солнце совершает свой путь в небе, и всё, что она дарит мне, я хотел бы отдать ей тысячекратно, и каждый взгляд её обратить сиянием тысячи граней алмазов. И единое прикосновение губ её превратить в фонтан фонтанов цветов.
      Какие пространства открыты нам, сколькими городами не овладели, сколько земель мы не населили ещё, ветер, знает ли он их пределы?
      4
      Пахнет дождём и йодом. Серый пляж. Безлюдный, обмётанный грязноватой пеной, холодные языки тянутся слизнуть следы летних кочевий, мусор, сиротливые навесы, прохваченные ветром. Из песка выступил край полиэтиленового мешка. Что в нём?
      - Ты с ума сошёл! Почему без плаща?
      Она хочет отдать мне свой, но я говорю: "Ничего, не простыну".
      - Ещё как простынешь! И ноги мокрые.
      Обидно, быть на море и даже не замочить ног. Какое море, март месяц!
      И она уводит меня в тепло.
      Разве не банально? Познакомились? На море. На пляже, где же ещё.
      И сразу же любовь. Как принято.
      Чайки терзали жалобами ветер. Белесое небо окутывало тёмные очертания холмов, и нельзя было различить, где оно кончается, и начинается море пелена.
      Пирс.
      Мы были на пирсе.
      Она возвращалась на берег, а я шёл ей навстречу. Я увидел её ещё издали одинокая тёмная фигурка, женщина. И ни души вокруг, на всём побережье, в такую погоду... Я смотрел, как она идёт от края песка, над морем, и останавливается, пережидая брызги каждый раз, когда волна разбивалась о пирс.
      Я видел, как она повернулась и пошла обратно.
      Я подумал, что мы сейчас разминёмся, и всё кончится, но мы встретились взглядами и замерли.
      И уже не могли разойтись так просто.
      Потом она сказала мне, что это произошло помимо её воли.
      Со стороны это выглядело так, как будто я преградил ей дорогу.
      - Я в первый раз на море. Здесь, кажется, принято знакомиться без церемоний?
      И тогда я услышал её голос.
      - Что ж,- сказала она.- Давайте познакомимся.
      Голос у неё был низкий и звучный, но мягкий, что-то отзывалось ему внутри, где-то глубоко. Говорят, бархатный. Бархатный голос.
      Она сказала, что с первого взгляда приняла меня за девушку, но разглядела, что плащ застёгнут на мужскую сторону.
      Два дня и три ночи мы не выходили из номера.
      Она допытывалась, были ли у меня женщины. Я сказал, что нет. Она сказала, что не верит, требовала, чтобы я сказал правду.
      Чтобы я рассказал ей всё.
      - Рассказывай мне. Всё-всё! Ничего не бойся.
      - Как на исповеди?
      - На исповеди всего не говорят,- сказала она.
      Она захотела, чтобы мы обменялись крестиками, и я подумал: "А можно ли? Ведь у нас разные?"
      Но она сказала: "Дева Мария видит нас. Она поймёт, ведь она женщина".
      И она надела мне на шею свой крестик, католический крестик на серебряной цепочке.
      Я чувствовал, что она сильнее меня. И это было приятно. Никогда раньше так не было. И я рассказывал ей, как было раньше, а она вдруг начинала ревновать, требовала: "Люби меня!"
      А я говорил: "Я никогда не любил раньше. Я не знал, что такое любовь".
      Я не знал, что такое страсть, я читал о ней, но не мог представить, что женщина может быть такой.
      Иногда она оговаривалась: "Ты одна у меня!"- когда она начинала говорить быстро-быстро, уже не словами, а самим голосом, и вдруг срывалась на шёпот.
      И однажды я не выдержал и сказал: "А муж?"
      Она посмотрела на меня так, как будто я произнёс неприличное слово. Потом неприязненно повела плечами: "Это была ошибка".
      - Забудь про всё, как будто ничего не было!..
      И только теперь мы родились...
      Всё прошло, мы одни...
      Она повторяла: "Мы одни".
      - Посмотри, вокруг никого!
      Здесь, сейчас, всегда, в целом мире, одни, одни, ты одна у меня!
      От неё невозможно было ничего скрыть, и я исповедовался ей, а она слушала, жадно, как любила, жадно искала всегда только одного.
      - Но ты не любил её?
      - Но между вами ничего не было? Не ходи туда больше. Никогда, слышишь? Не связывайся с ними. Никогда не ходи к ним. Уж я-то их знаю.
      Я подумал: "Откуда она может знать?"
      - Но ты не стал звонить ему?
      - Я же сказал, нет.
      - Я верю,- шептала она.- Я верю тебе.
      Я думал, правда ли это? Она не верит мужчинам.
      Она боится, что я стану таким, что это придёт откуда-то, ворвётся и отнимет меня у неё. Предчувствие?
      Но что!
      Когда мы одни в целом мире!..
      Когда я отдавался ей, изнемогая от наслаждения, когда она становилась одним пылающим комком страсти и становилась вдруг больше самой земли, всего мира, и я падал в неё и растворялся в ней, и не было уже ничего больше... Тишина.
      Она борется с чем-то?
      Когда она вдруг становится задумчивой, о чём она думает?
      Я не спрашивал её. Она знала больше меня.
      Если я обижался, она обращала всё в шутку. Она смеялась, подшучивая надо мной.
      Я был от неё без ума.
      Иногда мне становилось страшно, когда я думал о том, что она для меня всё. Что, если я потеряю её? Это будет конец.
      Она тоже чувствует это?
      Она боится своей страсти, боится потерять меня, она не хотела привязываться ко мне так сильно? А теперь уже поздно, и она ещё больше распаляется, желая удержать меня. Или защитить?
      Ведь она сильнее.
      Защитить, заслонить, но от чего же? От чего, Каролина?..
      От чего, Каролина? Ведь мы же одни, совсем одни, посмотри, вокруг никого!..
      Я всегда был один.
      И таил своё одиночество, оно рвалось из меня и разрывало мою грудь, и плакал, мне было жалко себя, я хотел, чтобы они знали, что я плачу, я убегал от них, чтобы они не увидели, и, забыв обо мне, они веселились, а я, спрятавшись, плакал, мне хотелось, чтобы они стали искать меня и нигде не могли найти, и испугались, они бы раскаялись. Я плакал от бессилия и жалости к себе, я ненавидел их и хотел к ним.
      Они забыли про меня, я был один.
      Я шептал о своей тоске собакам, а они вдруг начинали выкусывать из своей шерсти и глупо таращились, испуганно вскакивали и отбегали и издали смотрели на меня злобно, не понимая, за что я бью их. А я звал их, чтобы они простили меня. Я понимал, что это гадко, и ненавидел себя и бил себя по лицу, и хотел убить... Я шептал о своей тоске подушке, стене, окну, темноте, дереву, кому-то неведомому, доброму...
      - Я хочу знать, зачем тебе деньги
      знать, зачем, зачем тебе знать об этом, ты
      - Я хочу знать, что ты затеял
      никогда, никогда не поймёшь этого, никогда
      - Я дам тебе денег, если ты объяснишь, зачем они тебе
      не поймёшь меня, вы все, никогда!
      - Так ты не желаешь объяснить
      Никто никогда не поймёт этого!
      я искал тебя, всегда искал тебя, я знал, что ты есть, я всегда был один, ты полюбишь меня, ты поймёшь то, чего
      Никто Никогда Не Понимал!
      Меня гладили по голове, называли мужчиной, но тут же забывали обо мне и смеялись между собой, потому что думали, что я ребёнок, мне хотелось кричать. Сделать им больно, так, чтобы они знали, кричать!..
      Я убегал и забивался в угол, а за столом мне наливали морс и звали, чтобы я пил и отправлялся спать.
      А женщины пили вино и не замечали, что меня нет.
      Она сказала: "Называй меня мамой".
      ...........................................................................
      .................
      Леди, сидя у большого зеркала в вычурной золочёной раме, делает утренний макияж. Перед ней на туалетном столике косметика - крема, тоники, чего только нет. Неужели она всё это возит с собой?
      Уже утро, или, может быть, день. Я только проснулся, ещё не умылся и не успел привести себя в порядок - заспался.
      Я неслышно подкрался к ней сзади, но она увидела меня в зеркале и улыбается мне.
      - Доброе утро, засоня.
      - Я вчера уснул, устал с дороги... Ты уж извини...
      Я наклоняюсь к ней и целую её в плечо.
      Она поворачивается ко мне.
      - Выспался?
      - Да.
      - Значит, теперь ты в форме?- она пожимает плечами и снова отворачивается к зеркалу.- Тогда к чему этот трагический тон?
      Я снова наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать.
      - За нами скоро заедут. Может быть, ты хочешь принять душ?
      - Да,- говорю я, глядя на её волосы.- Что? Извини, я ещё не совсем проснулся.
      - Так просыпайся скорее!
      - Всё это похоже на сон.
      - Завтрак ты уже проспал,- говорит она.
      - А что, здесь завтракают по часам?
      - Да. Неудобно, правда?
      - Да,- говорю я.- Но мы с тобой можем позавтракать и в номере? Или где-нибудь...
      - Не думаю, что у нас будет на это время. Ты был здесь когда-нибудь?
      - В этих местах? Нет, никогда.
      Сегодня она устраивает пикник. Она говорила мне об этом вчера.
      - Никогда?
      - Нет.
      - А, вообще, на море?- говорит она, извлекая из футляра алую губную помаду.
      - Летом - никогда.
      - Неужели, никогда?- она смотрит на меня в зеркало.- Ну, иди, у нас мало времени.
      Я отправляюсь в ванную.
      И, только я успеваю включить воду, как в комнате за дверью раздаются радостные женские голоса.
      Я выключаю воду и минуту-другую стою, прислушиваясь.
      Потом закрываю дверь на шпингалет, снова включаю воду и затыкаю ванну пробкой.
      Мне хочется выйти к ним, но не выходить же в таком виде. Ничего, без меня не уедут.
      .................................................................
      Я открыл шпингалет и вышел. Комната была пуста.
      Я уселся в кресло и под монотонное жужжание фена стал прикидывать, куда мне пойти. Или, может быть, остаться в номере и ждать её?
      Не могла же она уехать без меня. Значит, она скоро вернётся.
      Тут я вспомнил, что у меня нет денег, но, странно, я не испытывал никакого беспокойства.
      Я выключил фен, отложил его в сторону и подошёл к окну.
      Весь мир был залит солнцем, море... Отсюда был виден пляж и полоса прибоя.
      Я стоял и смотрел в окно.
      А потом я увидел деньги. Они лежали на подоконнике.
      И ещё записка: "В 4 часа у пристани".
      Я посмотрел на часы. Впереди был весь день.
      Я рассмеялся.
      ...........................................................................
      ........
      Я стоял у открытого окна в пустом гостиничном номере и смеялся, а там, впереди, было море, и всё вокруг было залито солнцем.
      Я шёл по раскалённому солнцем тротуару, отбивая находу чечётку, оркестр, шествовавший за моей спиной, подбадривал меня пронзительными воплями труб и грохотом тарелок, от улицы к улице он становился всё громче - должно быть, ко мне сбежались все уличные музыканты и ресторанные оркестры, какие только есть в этом городе, и просто все-все-все.
      Заметив очередной кабачок, я командовал штурм, и под радостные завывания саксофонов, рёв литавр и нетерпеливое повизгивание скрипок моё доблестное войско овладевало очередной крепостью, и тогда, подогретая возлиянием, музыка окончательно сходила с ума, сотрясая стёкла и стены заведения, чем заставляла доброго хозяина то и дело хвататься за сердце и возводить глаза к потолку.
      Заплатив за всё, что было здесь выпито и разбито, я просил его заказать что-нибудь моему оркестру,- обычно заказывают посетители, ну, а мы сделаем наоборот!
      И он называл какую-нибудь песенку, и мы пели её все вместе.
      "Ах, эта музыка возвращает меня прямиком в детство. Вот это было время!"
      И мы расставались, счастливые и растроганные, и музыка продолжала триумф.
      И если по улице шла обворожительная принцесса,- несомненно, заколдованного королевства,- я требовал исполнить в её честь гимн, и цветочницы сбегались как пчёлы на запах клубничного варенья, и я брал у них охапки цветов и подносил своей незнакомке.
      А музыка продолжала шествие.
      Я объявлял танец, и музыканты, не отрываясь от своих инструментов, устраивали нечто вроде урока гимнастики в палате для буйнопомешанных, и мне непременно хотелось быть первым, и мне аплодировали из окон, а я раскланивался, стараясь делать это как можно изящнее, что было не так просто, как может показаться - ведь я едва держался на своих ногах.
      Вскоре обнаружилось, что пиршество уже не может вместиться в обычных размеров кабачок, и я скомандовал привал. Мы расстелили скатерти прямо на тротуаре, и все нашли, что это придумано на редкость удачно.
      Меня понесло на поэзию, и я стал импровизировать какую-то сногсшибательную поэму, мой голос немедленно окрылился музыкой, и вот уже всё это обернулось оперой, а тем временем кто-то усердно и стремительно расписывает скатерть в цвета летней победы и венецианских карнавалов.
      "Давайте курить сигары!"- капризно тянет тенор, встряхивая руками.
      "Сейчас закончу, сейчас!"- заверяет его художник, расплёскивая по скатерти потоки своего вдохновения.
      Со второй попытки я всё же поднимаюсь над тротуаром на высоту своего тела. И мне хочется подняться к самим облакам, если они есть, и ещё выше!
      "На какой руке носят часы?"- спросил я у людей, отчаявшись понять, что это за время.
      "На той, где запястье",- ответили люди.
      "А почему вас так много?"- спросил я у них.
      Они не ответили.
      Я вытряхнул из карманов остатки денег.
      "Я должен идти. Один",- сказал я, заметив, что некоторые стали подниматься.- "Выпейте за прекраснейшую из женщин земли, чья красота пленяет ангелов небес и демонов ада! И сыграйте мне что-нибудь на прощанье".
      И они провожали меня музыкой, и я шёл к ней.
      К моей Леди.
      ...........................................................................
      ...
      - Давай скорей, все уже в сборе.
      Едва я прыгнул на борт, катер отчалил от берега. И вот, я уже снова знакомился, улыбался и пожимал руки. Да, да, да, конечно.
      Я искал Леди глазами, но она куда-то исчезла. Повсюду были эти люди, а её нигде не было. Мне стало не по себе.
      А потом она появилась.
      Все вокруг шумели, кто-то открывал шампанское.
      - Где ты была?
      Она не ответила.
      - Куда ты всё время уходишь?
      Она, кажется, даже не слышала, мимоходом шепнув только: "Выпей шампанского". И снова исчезла.
      Мы причалили к берегу. Я хотел помочь Леди сойти, но кто-то уже подал ей руку.
      - Надо бы обследовать этот остров,- предложил я, ни к кому особо не обращаясь. Мне никто не ответил.
      - Я пойду, прогуляюсь,- сказал я Леди.
      - Да,- сказала она.- Там есть тропинка, она ведёт на самый верх. Только не уходи надолго.
      - Ладно,- сказал я.- А где она, эта тропинка?
      - Там увидишь.
      Я оглянулся на море и катер, с которого перетаскивали на берег корзины и ящики с вином и снедью, и побрёл по горячему белому песку в сторону леса.
      ...........................................................................
      ......
      Разве хоть кто-то любил меня?
      Но ты такой красивый...
      Я никогда не был красивым, всегда, всегда я был
      красивым ребёнком, игрушкой, куклой, ах, какой
      у вас очаровательный мальчик!
      Ты берёг себя для меня!
      Я не берёг себя. Кто же! Дева Мария?
      Мария!
      Для тебя, для тебя одной во всём мире, Мария!
      У меня никогда не было, никогда!
      ...какой у вас большой сын, посмотри, какой
      воспитанный мальчик. Отличник?
      Я научился стрелять, я стрелял в них, мне выдавали дополнительные пять выстрелов, поощрение, и ещё, я не промахивался, я стрелял в них, на стене в гостиной, так называлась эта комната, висело ружьё, я снимал его, тяжёлое, его нужно было подхватить, тяжелее, чем в тире, тяжёлое, я держал его в руках и подходил к окну, я открывал окно, прицеливался и нажимал пальцем. Щелчок. Вот вам!
      Я плакал.
      Я знал, где лежат патроны.
      ...наверное, одни пятёрки приносит?..
      - Танго, танго! Танцуем танго!..
      ........................................................................
      ...они смотрели мимо меня и улыбались мужчинам, она хотела танцевать со мной, она сказала: "я научу тебя, это не трудно",- у меня горело лицо, уши, я едва лепетал, она вела меня, я топтался, она шепнула: "только на ноги не наступай",- её тело, горячее, вот оно, горячее под тканью, видишь, как просто, чья-то рука небрежно отстранила меня сзади, за плечо. Уступи-ка...
      Она с ним. Она смеётся. Он обнимает её.
      ...я не отпускаю ружьё, он вырвал у меня из рук...все стоят неподвижно...как во сне... музыка, но никто не танцует...он...я убил его?...все смеются...не заряжено...я не зарядил его...все смеются...Мама не смеётся.
      - Ты и вправду хотел убить его? Или только напугать.
      Раздался щелчок, я ничего не понял сначала, да и никто ничего не понял. Те, кто видели, как я поднимаю ружьё, стояли как восковые фигуры. Все ждали, что сейчас хлопнет выстрел. Я не успел ничего понять. Почему нет звука. Как во сне. Ты стреляешь, а он не падает. Стоит и смеётся. Только глаза у него не смеялись. И у мамы тоже. Почему я на неё посмотрел? А остальные и впрямь поверили, что это была шутка. Отец зачем-то показывал им ружьё и всё повторял: "Не заряжено было, не заряжено".
      И все говорили: "Ружьё-то не заряжено. Каков стрелок!"
      Сначала он всё никак не мог вырвать у меня из рук ружьё, а я даже не сжимал пальцы, они сами держали, а когда я понял, что произошло, разжались. И он стал показывать всем, что ружьё не заряжено, не понимая, какую глупость делает. Это уже и так всем было понятно. Ведь я успел нажать пальцем. Он смеялся, а глаза такие бессмысленные были, как будто смеялся автомат. Он видел, как я поднимал ствол. Его глаза совсем не изменились. Только рот начал смеяться. Хочешь знать, что было потом?..
      ...........................................................................
      ..........................
      Я посмотрел вниз.
      Здесь по склону каких-нибудь двести метров, если пойти напрямую.
      Я спрыгнул с тропинки. Раздался сухой треск.
      Я стал отчаянно отдирать от себя цепкие, изголодавшиеся лапы ползучих колючек. Дальше вниз они покрывали весь склон, доставая мне до колен, и когда я ставил на землю ногу, они набрасывались на неё так, как будто тысячу лет ждали этого.
      Обратно было уже не выбраться.
      Склон круто уходил вниз, к морю.
      Я продвигался вперёд затейливыми зигзагами, создавая иллюзию борьбы за безупречность костюма, никак не желая смириться с перспективой предстать перед обществом в изодранных брюках.
      Когда я выбрался на чистое место, руки мои были исполосованы так, как будто два десятка голодных котов пытались отнять у меня кусок колбасы.
      Я заспешил было вниз, но остановился и замер на месте. Я увидел катер, удалявшийся в открытое море от берега.
      Я почувствовал слабость.
      Что могло заставить Леди отменить пикник?
      Я смотрел на катер. Солнце слепило глаза. Море сверкало.
      Я понял, что это слёзы.
      "Вот и всё",- прошептал я.
      Я услышал, что кто-то идёт, приближаясь ко мне, и обернулся.
      Спускаясь вниз, по тропинке шла женщина. Она подняла на меня глаза.
      - И вы тоже?..- вырвалось у меня.
      - Что?- её брови приподнялись.
      Она улыбнулась.
      Я перевёл взгляд на катер и не сразу смог найти его. Он превратился в маленькую точку.
      Она посмотрела.
      - Ах, вот оно что,- она понимающе рассмеялась.- Вы думали, что остались одни? Нет. Они просто должны привезти ещё кого-то.
      Её лицо сделалось неподвижным, и я подумал, что если бы она улыбалась, она была бы похожа на манекен.
      Она сказала: "А что было бы тогда? Если бы все уплыли..."
      - Как море сверкает,- сказал я.
      - Если бы все люди вдруг исчезли,- сказала она,- и остались бы только двое. Как в самом начале. Что бы тогда было? Всё повторилось бы?
      - Вероятно, это зависит от того, каким образом исчезли бы все остальные...
      - Просто исчезли, и всё. Неужели и тогда ничего не изменилось бы? И всё повторилось... Ведь они в пять миллиардов раз были бы свободнее каждого из нас. Неужели всё повторилось бы?
      Я достал сигарету, повернулся спиной к ветру и щёлкнул зажигалкой.
      - Пойдёмте к остальным?- предложил я.
      - Что это у вас?
      - Да так,- сказал я, пряча руку.- Забрался зачем-то в заросли.
      - Ведь вы... Кажется, писатель?
      - Что?
      - Вы писатель?
      - Да нет,- сказал я.- Вряд ли.
      - Но вы пишете книги?
      - Да. А откуда вам это известно?
      - Значит, вы писатель?- сказала она, оставив мой вопрос без ответа.
      - Вряд ли,- снова сказал я.
      - Как же так...
      - Видите ли, писатель - это тот, кто пишет для того, чтобы его читали, а мне безразличны читатели. Я пишу для себя и, наверное, для Бога, хотя Ему и так всё известно.
      - А,- кивнув, сказала она.- Понимаю. Хочешь сделать Ему приятное?
      - Сделать приятно себе.
      - Это одно и то же,- заявила она.
      - Когда как,- осторожно заметил я.
      - Мне тоже хотелось бы написать книгу,- сказала она.- И знаешь, о чём?
      - О себе, наверное? Или о Боге?
      - О свободе.
      - Значит, всё-таки, о Боге?
      - О человеке, который абсолютно свободен. Понимаешь? Каждый человек всё время должен делать выбор, решать что-то, на что-то решаться... И никогда он не делает свой выбор свободно. А значит, у него и выбора никакого нет. Он во власти других людей. Всегда во власти других людей.
      - Но человек не свободен прежде всего от самого себя.
      - От самого себя?- она пожала плечами.- Ну, это понятно...
      - Что же тогда свобода?
      - Свобода? Ну, это когда человек... Свободен - это значит, он и только он. Что это он сам.
      - Да, но что же останется? Безликий камень. Свободный, да. Но только падать в пустоту. Человек, падающий с небоскрёба, свободен?
      - Ты хочешь сказать...- она сделала паузу, подбирая слова.- Что его... Уже нельзя будет отличить от другого, такого же свободного человека?
      - Ну вот видишь, как быстро ты всё поняла.
      Она посмотрела на меня.
      - И это правда?
      - Да,- сказал я.- Но какое нам до этого дело.
      - До правды?
      - Важно, как она проявляется. Если нет ничего, то ей не в чем и проявиться. А это всё равно, что её нет.
      - Значит, чтобы быть свободным, человеку нужно быть несвободным?