Библиотека

- Что?- встрепенулся он. - Куда мы едем?- спросил я. - Как куда,- ворчливо сказал он.- В Рыбинск. Мне стало нехорошо. - То есть как, в Рыбинск? А почему не объявили? - Зачем объявлять, и так все знают. - Все, да не все,- возразил я. - Это уж ваша проблема,- сказал он и снова закрыл глаза. - В Рыбинск электрички не ходят,- неуверенно сказал я. - А это уж не моё дело,- равнодушно изрёк человек с дипломатом, не открывая глаз. Я занервничал. Что же это такое? Почему в Рыбинск? Не надо мне туда. Я вышел в тамбур. Ноги сделались ватные. Что же это такое. Я посмотрел на стоп-кран. Только не терять голову. Поезд подъезжал к какой-то станции. Показались и тут же исчезли огни. Я встал у дверей. Всё равно, лучше ехать до конца, по крайней мере... Через секунду я уже стоял на платформе. Поезд шамкнул за моей спиной дёснами и удрал. Дул резкий ветер. Было темно. Я остался один. Я с ужасом огляделся, словно бы очнувшись. Где я? Куда я заехал? Что теперь делать? О чём ещё может думать человек, когда он один, а вокруг ночь, и ни зги не видно, когда так холодно, и такой ветер, и он не знает даже, что это за место, и едва ли в состоянии объяснить, что ему здесь нужно, и как он сюда попал... Случайно, нелепо! Попросту отстал от поезда...
      Эпилог
      И всё повторяется снова, но каждый новый раз уже не со мной. И я не знаю, где я остался, и я не знаю, выбрал ли я жизнь или смерть. Но иногда я чувствую, что я умираю. И тогда мне становится хорошо и спокойно. И совсем не страшно.
      Иннокентий А. Сергеев
      сентябрь 1987 г. - май 1992 г.
      . . .
      Мы вместе! Разве может мир вместить это? Какое небо может быть выше? Выше всех небес, ярче цвета и звука, и нет даже тишины такой, чтобы могла сказать об этом, - острова в океане, где каждая капля больше Антарктики и прозрачнее её льдов, вершина Вселенной,- нет того неба, которое не было бы тесным для этих крыльев,- жарче чем солнце, холодней и слаще родниковой воды. Мы вместе! Кто сможет разлучить нас, какой мир? Что нам все его расстояния, что нам его время, когда каждый наш миг длится дольше его веков, когда каждый наш шаг больше всех шёлковых путей, когда сама любовь - наше небо, и полёт наш выше всех стен и водоразделов! Птицы наши, мы кормим их с рук, лисы наши, они ластятся у наших ног, цветы наши, мы плывём среди них, и они наполняют благоуханием воздух, дворец наш, мы в светлых залах его, башня наша, нет ничего недоступного взору с вершины её, оракул наш, что утаит он от нас? От дней наших тепло и радость, от дыхания нашего ветер и шум в листьях деревьев, и всякое изящество от пальцев наших и голоса. Лес, и мы первые в его прохладе, небо, и мы первые в его просторе, море, и мы первые в его волнах,- пена прибоя у туфель твоих. Я вижу Город, его улицы и дома, я вижу Здание и его этажи, я поднимаюсь по ним, я иду, кабинет за кабинетом, я взбегаю по лестницам, я открываю двери, и они не противятся рукам моим, я поднимаюсь всё выше, рыцари и пажи раскланиваются со мной, стражи-ассирийцы улыбаются мне, но снова ускользает Неведомое, и снова я бегу вверх по этажам, и дивные палаты открываются мне, украшенные картинами и гобеленами, древними гербами и искусной резьбой, убранные природой и гением, я слышу языки всех народов и понимаю их, я вижу лица витязей и отшельников, музыкантов, царей, грешников и пророков, и подобно Моисею хочу узреть я лицо самого Бога... я устремляюсь всё выше, никого уже нет со мной, и затихли голоса, окликавшие меня, остались далеко внизу, я тяну руки, я слышу, как хочет умереть моё сердце, и ноги мои отбрасывают вниз саму землю, и всё выше я, и вот уже вижу свой последний предел, я вижу любовь свою, любимую свою, в руках её открытая Книга, я падаю к её ногам, и падает голова моя, и рука любимой моей ложится на неё, счастье и покой овладевают мной и укрывают, и дают мне пить, и умолкает жажда моя, и обессиленный, я закрываю глаза, и жизнь моя, вся жизнь, что была моей, становится не нужной мне больше. И кто-то другой смеётся.