2

Вот как он будет обратно прицеплять меня к кушетке, милейший местер не подумал. А может, забыл. Выключить связь он тоже забыл, и я с начала до конца насладилась тирадой начальства. Ругалось начальство виртуозно. Кажется, это был Пауль.

А потом я поняла, что ко мне идут.

Сколько их? Сколько войдёт? Я не могу подготовить ленты заранее, сенсорная камера это обнаружит. Не меньше секунды уйдёт на каждую. Очень много. Можно и быстрее, но этому надо учиться у специалистов… Я села спокойно. Замедлила дыхание. Попробуем.

Грохот. Как будто что-то упало. Гневный крик. Не разобрать слов.

Щелчок замка. Дверь. Шорох тяжелой стали по бетону пола.

Лента едва не рванулась в воздух. Едва не убила его. Каким-то чудом я успела отменить приказ.

– Эндрис! – я чуть не расплакалась от радости. Все-таки полиция на что-то годна. – Эндрис, это я!

Он улыбнулся, ободряюще, дружески. Дыхание сбитое. Волосы взъерошенные и мокрые от пота.

– Прости, что не пришел раньше.

Я вскочила с обрыдшей кушетки, как со сковородки, и кинулась к оперативнику. Тот раскрыл объятия, и я прижалась к нему, уткнулась лицом в шею. Эндрис погладил меня по волосам и спине. Я не удержалась и захлюпала.

– Ну… не надо… Всё, – сказал он. Отодвинул меня и заглянул в глаза. Я моргнула.

– Правда?

Детский вопрос. Вырвалось. Мне так хотелось, чтобы и правда – всё. Эндрис неловко улыбнулся.

– Похоже на то.

Худой, высокий. Он очень устал, хоть и не показывал виду. Я ощущала это каким-то шестым чувством. Оперативник был в штатской одежде, но продуманной под драку. На бедре, поверх джинсов, пристегнуто ременное крепление для полуавтомата. Я знаю, у меня когда-то тоже такое было. Эндрис заметил мой взгляд и коротко объяснил:

– Пустой. Бросил.

– Был захват?

– Да.

Он прошел мимо меня и сел. Сгорбился. Я понимала. Мне не нужно спрашивать. Я знаю, что такое захват.

– Вообще-то мы не за тобой, – признался он. Я фыркнула.

– Да я поняла. За нуктихой? Здесь третья база?

Эндрис поднял глаза и невесело усмехнулся.

– Думали, что так. Оказалось, ложный объект. Хотя защищали его, как настоящий. У меня потери…

Мы помолчали. Эндрис теребил браслет. Один, обыкновенный, без феромонной базы. Я хорошо его видела. На память, наверное, носит. Или просто привычка.

– А где мы? – наконец спросила я почти робко.

– Леса. Около тысячи километров от города.

– Твой отряд сейчас уходит?

– Нет. Остаемся еще на пару дней. Расшифровка, обыск, тому подобное.

– Но меня довезут в город? Я поеду в питомник.

– Извини, – сказал он. – Мы не можем тебя отпустить.

Я сначала не поняла.

– Неразглашение? Эндрис, на мне висят такие неразглашения, которые тебе и не снились…

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Янина, почему ты здесь оказалась?

– По ошибке.

– А на самом деле?

Я начала злиться. Ладно, раз уж меня считают суперагентом и упрямо не верят ни во что другое, придется подыграть.

– Эндрис, я только что говорила о неразглашениях.

Он протестующе поднял руку.

– Янина, я и в мыслях не держу. Я спрашиваю, чем ты настолько ценна для сепаратистов.

– Ценна? Для сепаратистов?

– Эта база – исследовательский центр. Как я и полагал. Но она заточена не под живое оружие, а под тебя.

Он помолчал. Я переваривала услышанное.

– Впрочем, – тише сказал Эндрис, – я не думаю, что разница велика.

Местра Арис, лже-Пауль и присные. Они успели взять пробы. Пока я была без сознания. Результаты анализов не успели уничтожить, пока лабораторию штурмовали. Эндрис первым делом ознакомился со свежим отчетом.

– Янина, – сказал он, – пойми меня правильно. И выслушай, пожалуйста, до конца. Известно, что все экстрим-операторы психически ненормальны. Не в том смысле, в каком это выражение употребляют обыватели. Вы не находитесь в рамках нормы. Способность к телепатии не является нормой для человека. И слишком тесное общение с инопланетными формами жизни значительно меняет вашу психику. Но их обследование показало еще кое-что. Ты генетически модифицирована.

Я резко выдохнула.

Я это уже слышала.

Ха!

– Это дезинформация, – сказала я.

– Может быть, – согласился он. – Но я не могу ее игнорировать. И… Янина, слишком много аргументов «за». У них было твое досье. Я его прочитал. Извини. Может быть, оно тоже фальшивое, но впечатляет. Ты устраняла людей, которых я без шуток боялся. Ты единственная в природе женщина-мастер. Столько биопластика может носить на себе только уникальный и особо ценный элемент. И, уж извини, но твое лицо…

Люди часто не видят расчета за цепью случайностей. И так же часто воображают умысел там, где есть только совпадения.

Но как мне ему объяснить? Что мне сказать? Что я утаила пластик? Что я просто смертница, которой невозможно везет? Второму он не поверит, а первое чревато жутким взысканием.

– Всё это деза, Эндрис. Мне жаль. Думаю, деза, сработанная специально для вас. Связывайся с Центром. Тебе скажут, что со мной делать.

Эндрис вздохнул. Встал с кушетки. Сутулясь, вышел из комнаты.

И закрыл за собой дверь.

– Я говорила тебе, что ты ничего от неё не добьёшься, – процедила местра Арис.

До конца осознать произошедшее не удалось. Они пустили газ.

Знакомая комната. Прозрачная стена, отгораживающая меня от трех допросчиков. Теперь заняты все кресла. И в центре сидит Эндрис Верес. Если его действительно так зовут. Как обычно, он доброжелателен и спокоен. И кажется чуть-чуть смущенным. Арис кокетливо скалится, кося глазом на его тонкий профиль. Пауль смотрит просто подобострастно. Маска деликатности приросла к лицу Эндриса, ему в ней удобно.

Он здесь босс.

Пить хочется.

– Извини, – сказал он, как только сенсоры показали, что я в относительной норме. – Я искренне прошу прощения. Янина, ты мне симпатична. Если не веришь, что нравишься мне как женщина, поверь, что нравишься мне как оружие.

– Как жаль, что ты тоже из их компании, Эндрис, – у меня перехватило горло от злости. – Правда, очень жаль.

– Из чьей компании? – Он, кажется, действительно не понял.

– Экмена. Того типа, который сделал себе ожерелье из зубов ррит. Хейнрри Андерса, этого клятого Дока… липового…

– Липового? – негромко переспросил он. – Генри Андерс был доктором honoris causa.

– Он был вивисектором, – у меня что-то дрожало в груди. Я опять вспомнила всё это как наяву. Руки похолодели. – И он хотел нас убить. Но Аджи убил его раньше.

– Это большая потеря для человечества, – еще тише, серьезно сказал Эндрис. – Он был одним из величайших ученых нашего времени. Я не думаю, что он действительно собирался тебя убить. Может, ты что-то путаешь?

– Путаю? Он ставил на нас с Аджи опыты. Хотел завести нелегальный питомник боевых нукт. Хотел, чтобы я стала мастером. Но мы убежали.

– И убили их?

– Мы защищались.

Эндрис вздохнул. Арис презрительно искривила губы. Меня трясло. Эндрис не добился от меня той информации, которую хотел, но он раздавил меня. Я не могла отвлечься. Я не могла подумать о другом. Я смотрела на его грустное умное лицо. Он ведь дрался с ррит. И пошел в вольер к Шайе, к самке, оборонявшей кладку, полагаясь на одни феромонные базы. Он нравится мне! Даже сейчас!

Я не чувствовала, что привязана. Что передо мной стена, за которой трое врагов. Я смотрела на Эндриса, и не могла поверить.

– Я не знаю, что там произошло, – проговорил он. – Я не вправе обвинять тебя. Но он действительно был великим ученым. Он не мог действовать только из злого или корыстного умысла, – Эндрис помолчал и вдруг вскинулся. – Так это он выяснил, что ты модифицирована?!

– Это была гипотеза, – мрачно сказала я. – Он не брал проб. Не располагал оборудованием.

– Это правда, – печально сказал Эндрис. – Можешь не верить. Мы располагаем оборудованием… Знаешь, что будет, если ты попытаешься родить ребенка?

– Знаю, – меня захлестнула холодная ярость. – Я снесу яйцо. А ты знаешь, сколько раз каждая из нас это слышала?! Может, тебе интересно, не зоофилка ли я? Имела ли я оргазм с Аджи?!

– Пожалуйста, успокойся, – он поморщился.

Арис улыбалась во весь рот. Идея ей нравилась.

– Я не модифицирована, – выдохнула я.

– Хорошо, – вдруг согласился он. – Доктор Андерс предполагал, что настолько сильные изменения, какие он обнаружил, возможны только вследствие вмешательства в генокод. У меня нет его квалификации, но я готов допустить, что они появились в результате неправильного развития личности.

Неправильного развития личности. Надо же додуматься.

– В конце концов, пример специалистов по анкайи это подтверждает. И Даниэла Лемуш не была генетически модифицирована. Но у нее, как и у ее дочери, наблюдалась тяжелая психическая аномалия.

– Какая аномалия?

– Самоидентификация с живым оружием.

– Эндрис, ты не врач, – я ощутила усталость. – И ты явно не прошел столько психиатрических обследований, сколько я. Кто установил «аномалию»? Кто проводил обследование? Кто установил, ЧТО есть норма?

– Норма существует. Да, она не жесткая, но…

– Эндрис, у Николь был невроз из-за того, что ее отец не уделял ей достаточно внимания. Она об этом прекрасно знала. Она посещала психоаналитика. Ну и что? У нее одной такая ситуация, не у тысяч людей из неблагополучных семей? Что, Рекс в этом виноват?

Эндрис вздохнул с некоторым раздражением. Я разговаривала слишком уверенно для человека в наручниках. Я злилась. У меня был выбор – или злиться, или впасть в истерику. Я не могла бесстрастно смотреть на фальшивого мастера, фальшивого полицейского, у которого было такое чистое, внимательное и грустное лицо. У меня руки потели.

– Хватит, – чуть резче сказал он. – Арис права, тебя невозможно убедить.

Хейнрри, помнится, тоже на что-то такое сетовал… Да, верно, я очень устойчива. Во всех отношениях. У меня в досье это указано. Как одно из достоинств. Но я не машина. Увы.

– Доктор Андерс допустил ошибку. Не стоило вручать мастеру оружие. Я придерживаюсь мнения, что сам институт операторства порочен. Следовало ограничиться использованием живых мин, а не создавать противоестественные семьи из человека и псевдоящера. Помимо прочего, это сводит на нет естественную ксенофобию… Мне жаль, Янина. Но сейчас на Земле многие придерживаются этого мнения. Я думаю, что Академию Джеймсона не восстановят.

Он специально это говорит. Чтобы мне было плохо. Специально говорит с таким искренним и печальным взглядом. Словно ангел-хранитель. Почти ласково. Почти сердечно. Я должна его возненавидеть. Прямо сейчас.

Погибшая Академия.

Нуктовый ребенок, воркующий у меня на коленях.

Рекламный ролик.

…у модели прекрасная фигура и длинные светлые волосы. Портит ее слишком круглое и пухлое личико. Биопластиковый костюм облекает её, как сгустившееся облако, но понятно, что под ним она обнажена. Кадр – веселые голубые глаза, кадр – зеленые холмы под бездонным небом, с которого льется свет. Съемки с аэромобиля – она мчится через море цветов, развеваются волосы. Кадр – модель взлетает на вершину холма и смотрит на раскинувшийся перед ней простор.

Её настигает огромный, великолепный, по-змеиному грациозный боевой нукта. Черная шкура отливает бриллиантовой зеленью. Девушка срывается вниз, и у подножия холма прекрасное оружие, наконец, ловит ее. Кадр – нукта игриво обнюхивает хозяйку.

Ее смеющееся лицо. И строка – «радуйтесь жизни»…

Я помню, гладкие участки брони Аджи сбрызнули лаком. Чтоб блестело.

Эндрис сказал – «естественная ксенофобия»?!

– Так это ваша компания зажигает на Земле? – вырвалось у меня.

– Что… зажигает?

– Ксеноцид.

Он молчал и смотрел на меня непонятным взглядом.

– Я только вот чего не могу понять – зачем вам это нужно? Те, настоящие наци в двадцатом веке – они боролись за чистоту расы. Чистоту породы. Одной из пород Homo sapiens. И все даже тогда скоро поняли, какой это бред. А вы? Вы за что боретесь? Тоже за чистоту расы? Так невозможно же межпланетное скрещивание…

И тут меня осенило.

– За чистоту человеческой психики!?

Эндрис моргнул.

Я была так поражена догадкой, что сама на мгновение онемела.

– Так это же еще горший бред, – выговорила я наконец, почти смеясь. – Люди веками мечтали о встрече с инопланетным разумом, а вы… вы теперь будет нас оберегать? Спасители. Идиоты. Извини, Эндрис.

– Именно благодаря нашему типу психики мы стали доминирующей расой, – ледяным голосом сказал он. – Мы должны сохранить его, иначе погибнем.

– Хорошо, – устало ответила я. – Эндрис, вот ты прочитал мне лекцию. Для этого тебе понадобилось меня фиксировать? Я бы тебя и так послушала. Ты интересно рассказываешь.

Эндрис чуть улыбнулся.

– Во-первых, – виновато сказал он, – ты все-таки оружие. Не только в биопластике, но и сама по себе. И мы боимся тебя. А во-вторых, ты же отказалась мирно и дружески раскрыть мне свой секрет. Приходится действовать тверже. Поверь, я сожалею.

– Какой секрет? – простонала я.

Эндрис утомленно вздохнул.

– Когда ты, наконец, перестанешь… Хорошо. Я хочу знать все о правительственной программе по созданию живого оружия на основе вида Homo sapiens.

Я не помню, что было потом. Теперь уже совсем не помню, а раньше у меня случался нервный тик и сны. С запахом рвоты и жуткой болью во всем теле. Штатные психотерапевты часто оказывались неспособны справиться с нашими проблемами, но мне повезло, я попала к уникальному специалисту. И даже он говорил мне, что пришлось попотеть. Это оттого, что я слишком устойчива. Как к отрицательным воздействиям, так и к положительным.

Туман какой-то. Сплошной туман между тем, как Эндрис в последний раз сказал свое «поверь, я искренне сожалею», и тем, как он вошел за стеклянную перегородку, чтобы снять с меня биопластиковые ленты. Я уже не могла ничего сделать. Я подумала, что сейчас меня убьют, и мне стало почти хорошо.

Как в анекдоте. Меня поймали и долго били, но я им ничего не сказала, потому что просто ничего не знаю…

Эндрис был раздражен. Даже десять боевых лент не порадовали его. Он не мог спокойно принять поражение и избавиться от меня.

Он бил меня по лицу. Не разобрался, что нервов там у меня практически нет. Только жировая прослойка, более-менее естественно сформированная хирургом. Я почти не чувствовала боли, но лицо превратилось в отекшую подушку. Это было неприятно сознавать, несмотря на то, что меня сейчас все равно должны были убить.

После смерти я навсегда поселюсь в рекламном ролике. Где свет с синего неба, и цветут травы, и красивая юная девушка играет с красивым зверем. Где великая Древняя Земля в зените могущества…

Эндрис поймал мой взгляд. Снова занес руку.

Стекло за его спиной лопнуло с оглушительным звоном и грохотом. Осколки еще не коснулись пола, когда мелькнуло под потолком и сбило Эндриса с ног – иссиня-черное, ощерившееся сотней живых ножей… двести килограмм чистой ярости и горделивый боевой клич.

Я потеряла сознание. Я знала, что очнусь на полу, в луже остывшей крови, и увижу над собой морду Аджи.

…Меня несли, перекинув через спинной гребень.

– Аджи?

Он тихо просвиристел что-то.

Я заснула.

3

Хорошее время – лето. Хорошее место – свалка. Особенно свалка бытовой техники. Замечательнейшая вещь – картон.

Я лежала в огромном ящике и дрыхла. То есть уже не дрыхла. Я выползла из ящика и стала, щурясь, оглядываться. Удивительно, что люди гадят на Земле-2 так же беззастенчиво и глупо, как когда-то гадили на Земле. Здоровая какая свалка. И все равно – солнце, лето, только пляжа не хватает…

Стоп. Какая свалка? Эндрис сказал, база в лесах за тысячу километров от города… Я подошла к ветхому креслу с отпавшими подлокотниками и села. Уютно. Врал Эндрис. Уникально эффективный лжец. Я ошиблась в нем дважды. Интересно, где же все-таки я была…

Умирать не хотелось. По-видимому, они берегли меня, пока надеялись получить сведения. Кости целы, внутренности не отбиты. Болят ушибы и ссадины, но нам ли, экстрим-операторам, привыкать… Перестав надеяться на информацию, покалечить меня они уже не успели.

Как удобно. Тут же рядом – большой осколок зеркала из ванной. Вид у меня самый подходящий. Бомжовый. Тощая, грязная, избитая…

Плохо мне.

Ну и каким чудом я здесь оказалась?

Чудо возлежало на мусорной куче в позе египетского сфинкса. Чудо было несколько менее величественным, потому что густо пускало слюни.

Это для стороннего человека все нукты на одно лицо. Точнее, жуткую морду. А я только в обмороке могла перепутать его с Аджи. И даже не оттого, что он оказался где-то на полметра меньше в длину. Другая форма плечевых выростов, челюстных лезвий, шипов на хвосте. Другая пластика. В Аджи была взрослая суровость, а этот – легкий и подвижный, движения не экономит.

– Эй, парень, – окликнула я.

Он вприпрыжку слетел с кучи. Обнюхал меня. Толкнул мордой в живот.

– Ты кто?

Я вполне определенно задала вопрос. Но нукта не понял. Склонил голову набок. Фон его был насквозь веселый и счастливый. Такая-хорошая-теперь-хорошо-я-хороший. Ментальные образы, доставшиеся мне, содержали только какие-то коридоры и комнаты, полные затхлого запаха и плохих мыслей. Единственно ценным был показанный мне путь нукты со мной. Когда я потеряла сознание, он почувствовал, что к нам идет охрана. Много. Он уже имел дело с местной охраной. Он подумал, что убьет много и убежит, а потом опять убьет много. Но я не могла бегать. Надо было меня унести. Тогда он унес меня и никого не убил. Хорошо бы вернуться и убить всех.

– Вернемся и убьем, – пообещала я вполне честно.

Он нес меня через крышу, а потом в лесу. Недолго. Нашел еще раньше место, где можно спрятаться, но люди близко.

– Ты замечательный! – сказала я и сунула руку под его нижнюю челюсть.

Реакция меня удивила. Нукта прямо-таки сомлел. Даже лапы ослабли у бедняги. Он блаженно чирикнул и слег на землю, вытянув хвост палкой. Надо же. Давно не ласкали?

Откуда ж ты взялся такой?

– Тебя зовут-то как?

Вместо ответа – какие-то ветки, ручей в лесу. Очень горячая от солнца железная крыша. Взгляд с крыши – идут люди. Взрослые и совсем крохи. Вот сидит хорошая, спасенная. Она его звала. Она ему почесала шейку. Очень хорошая. Пусть еще!

Я засмеялась. Снова запустила руки под острые, молодые лезвия нижней челюсти. На нукте не виднелось ни одной белой полоски-шрама. Антрацитовая тень. И все режущие выросты – бритвенной остроты. Он совсем молоденький. Сколько лет в точности, скажет только мастер, но не больше десяти.

– Какое у тебя имя?

Вкусный запах летнего леса. Нежная, сочная еда. Косточки хрусткие. На мху мягко лежать. Гораздо лучше, чем в тесных домах. В домах много углов. Но одному скучно. Его все время тянет посмотреть на людей. Вот теперь есть хорошая. Хорошо.

– Хорошо, – согласилась я. – Как тебя зовут, я все равно никогда не догадаюсь. Поэтому я буду звать тебя Малыш. Согласен?

Он был согласен.

Хотя какой он малыш… Полного роста, конечно, не достиг еще, но уже больше четырех метров.

У хорошей белая голова. Совсем белая. Ни у кого нет такой хорошей. Хорошая хочет покушать?

Ужасно хочет.

Малыш метнулся куда-то мне за спину. Сейчас принесет кролика… то есть ушана или ласку. Или еще какого местного зверя. Только как я его буду есть? Шкуру с добычи Малыш для меня сорвет. Может, здесь найдется зажигалка? Хотя бы на один щелчок. Обойдемся без соли… и где я собираюсь искать зажигалку?

Я размышляла, что мне делать с сырым мясом, когда вернулся Малыш.

Вот это да!

Ящик шоколада и пластиковая бутылка с колой. Ящик чудо тащило в пасти, а бутылку – в левой передней лапе; пальцы у нукт достаточно длинные и гибкие, чтобы взять предмет, но он додумался не только взять, но еще и не проткнуть при этом бутылку когтями. Передвигалось чудо на задних лапах, балансируя хвостом. В получающейся при этом походке было что-то прямо-таки модельное. Смешно, сил нет.

А где-то рядом, похоже, свалка продовольствия. Малыш помнил, что едят люди. Понятие свалки было ему незнакомо, для нукты, способного питаться любой органикой, срока годности не существовало, и он удивился, почему люди кидают свою еду просто так.

Для меня-то это отрава. Но есть очень хочется.

На всякий случай я поглядела срок годности. Надо же, еще одна удача на сегодня, маленькая, но приятная. Это был хороший супермаркет. Очень хороший. Последний день срока.

Съев пару шоколадок поприличнее, я почувствовала, что в меня больше не лезет. Посмотрела на оставшуюся пригоршню дешевых.

– А этот фокус ты знаешь?

О, это великий фокус! После него особо чувствительным зрителям случается подсовывать пакеты, а не особо чувствительные начинают бешено аплодировать и орать «а теперь поцелуйтесь!».

Я сорвала обертку и взяла батончик зубами за узкий край.

Малыш подобрался ближе, сел, обернув хвостом лапы как кошка, и медленно, очень осторожно взял батончик языком.

Я засмеялась, и он запрыгал от восторга.

Чудо какое. И правда, чудо. Явленное с небес для спасения меня. Вот только откуда он взялся на самом деле? Где его оператор?

– Где твоя подружка?

Малыш что-то сказал и потерся лбом о мое бедро.

Я постаралась как можно проще объяснить мыслями. Питомник. Мастер Дитрих – Малыш наверняка должен его помнить. Кесума. Анжела. Кто пришел потом? Кого Малыш увидел и выбрал, чтобы подружиться?

Вот сидит хорошая. Она покушала. Малыш очень доволен.

Я потерла лоб.

Если та неведомая мне экстрим-оператор мертва, ее могли убить люди Эндриса или сепаратисты. А ее нукта, побродив по окрестностям города в одиночестве, услышал меня и решил прийти к другому оператору, чтобы помочь. Это теоретически возможно. Но… Трудно представить менее депрессивное существо, чем Малыш. Он только что за собственным хвостом не гоняется.

Если он просто сбежал из питомника. Даже вообразить не могу, как он перебрался через океан. И кроме того: не знаю, может быть, перекусывать наручники и вытаскивать бесчувственных людей из здания на Терре их учат еще в питомнике. Но кто научил его брать языком шоколадку?

Ладно. Так можно голову сломать. А вот Дитрих должен знать. Во всяком случае, сможет узнать от самого Малыша. Мне в любом случае надо к Дитриху. То есть не лично к Дитриху, а в питомник. Это единственное более-менее безопасное для меня место. Возникают два вопроса: как я в таком виде пойду по городу и как я в таком виде заявлюсь восстанавливать себе индикарту. Мне же нужно взять билет на экраноплан.

Я посмотрела на солнце. Ждать не меньше восьми часов. Увы. Летом темнеет поздно. Лучший и самый простой выход – идти затемно. Со мной будет Малыш, шпаны бояться нечего. А в порту – я внезапно вспомнила – карта не нужна, можно ограничиться радужкой глаза. Вот только какой сейчас день? Вдруг экраноплан уходит сегодня?

Придется идти сейчас. А ведь то, что Эндрис оборудовал свою мастерскую так близко от города, о чем-то говорит. Власти знают о нем. И попустительствуют ему.

Хотелось бы мне увидеть этот паззл целиком…

Я добралась без особых приключений. Сама удивилась. Малыш показал мне ручеек, протекавший рядом, я умылась, застирала футболку и почистила джинсы. На солнце футболка быстро высохла. Когда я поплескалась в воде, то на секунду почувствовала себя почти хорошо. Меня сразу охватило желание вернуться и забрать свой биопластик. Малыш же хотел убить всех. Он мне поможет. Но тело мое тут же заявило, что это смерти подобно. Да и кто знает, сколько там охраны? Наверняка и резаки имеются. Ладно. Как пришло, так и ушло. Я посмотрелась в зеркало. Вполне сходила за женщину, чрезмерно увлекающуюся алкоголем. Только Малыш нарушал картину.