Спецназ МЧС - Жажду утоли огнем (Сборник)

      Я уже сильно пожалела, что в Булгакове спровоцировала всю группу на поиск организаторов катастрофы… Недаром говорят, что инициатива наказуема. Теперь, пожалуйста, – расхлебывай!
      В управлении я сварила кофе, и мы молча выпили по чашке крепкого, ароматного, густого, прочищающего мозги и поднимающего тонус напитка. Кавээн опять уцепился за телефон, который он столь опрометчиво оставил, но тот вновь молчал, дядя Саша сидел перед ним в задумчивости и разглядывал безмолвствующий аппарат. Игорек улегся на стульях, заложил руки за голову и уставился в потолок. Наверняка – обдумывал ту информацию по взрыву в роддоме, которая у нас уже была, и строил всевозможные версии. Я к его занятию относилась скептически – какие версии можно строить, когда информации нет почти никакой. Остается только фантазировать на вольную тему…
      От кофе я немного повеселела, а размышления над упражнениями Игоря в дедукции напомнили мне о Ларисе Чайкиной. Она-то кое-что могла бы рассказать, поскольку, как я поняла из ее реакций, присутствовала при взрыве. Только вот расспрашивать ее об этом без ущерба ее психическому здоровью нет пока никакой возможности…
      Я позвонила в больницу, куда отвезли женщин из роддома, и спросила, не родила ли еще Чайкина. Мне долго не хотели отвечать, но после того, как убедились, что я не родственница, а психолог-спасатель, попросили приехать… Встревоженная, я помчалась в больницу…
      Меня встретил дежурный врач. Он был сильно обеспокоен. Лариса не подпускала к себе никого из врачей и медсестер, твердила, что она вовсе не беременна, требовала, чтобы ее отпустили домой. Осмотреть ее так и не удалось. По ее карточке выходило, что срок родов у нее уже прошел. Она вела себя очень беспокойно и все просила пригласить ту девушку, с которой они вместе спаслись из роддома по пожарной лестнице… Я попросила немедленно отвести меня к Ларисе Чайкиной…
      Меня отвели в палату, где кроме Чайкиной лежали еще три женщины, и поразилась психологической неграмотности наших медиков. Я не в первый раз сталкиваюсь с этим, но сейчас это было просто утрированно. Лариса ходила по палате и говорила практически непрерывно, а три женщины, тоже еще не родившие, жались по своим кроватям и смотрели на нее испуганно и озлобленно. А Лариса со своим огромным животом ходила от окна к двери и обратно и очень искренне возмущалась тому, насколько безответственны те женщины, которые решились рожать детей…
      – …Я ненавижу детей! – заявляла она, поворачиваясь от окна к двери и обводя своих соседок невидящим взглядом. – Нужно быть сумасшедшей, чтобы сейчас рожать! Ребенок убивает женщину… Я несколько раз видела маленьких детей… Это хитрые и жестокие существа… Они думают только о себе и о том, как замучить свою мать… Они ждут момента, когда она расслабится, и начинают кричать тонким противным голосом, специально не давая матери отдохнуть… Я знаю, что ни одна женщина не хочет их рожать… Я, например, не хочу. Я же не сумасшедшая…
      – Заткнись ты, дура! – не выдержала одна из беременных женщин. – Ты на пузо свое взгляни… Не хочет она! Раньше нужно было думать, – когда с мужиком трахалась… Тогда, небось, хотела!.. А теперь тебя не спросят – хочешь ты или не хочешь…
      – Нет-нет, вы не поняли, я вовсе не беременна. Я не могу быть беременна… Это было бы странно… Я поеду сейчас домой. За мной приедет моя подружка, мы с ней совсем случайно оказались в роддоме, просто – мимо шли… Она заберет меня отсюда…
      Меня она между тем не замечала, хотя я уже минуты три стояла у двери и смотрела на нее. Врач, который вошел вместе со мной, хотел подойти к Ларисе, но я его остановила, удержав за рукав…
      – Сергей Александрович! – возмущенно обратилась к врачу вторая из беременных соседок Чайкиной. – Уберите от нас эту идиотку. Она все уши прожужжала – не хочет она рожать… Ходит – пузом трясет, а сама – «Ненавижу детей! Ненавижу детей!» Твердит, как сумасшедший попугай какой-то…
      – Ты, милочка, сама успокойся. Что это ты так волнуешься? Тебе рожать сегодня, нервничать не нужно… Животик-то у тебя у самой вон какой – постарался муж, не иначе, как тройню тебе зарядил… Давай-ка послушаем, что у нас там…
      – Сергей Александрович, – хихикнула женщина. – Это у меня, а не у нас. У самого-то у вас-то там пусто, скорее всего…
      Меня передернуло. Врач, по-моему, был абсолютно глухой и слепой. Этим женщинам действительно нельзя было находиться вместе с Чайкиной в одной палате. Ее нужно было срочно изолировать… Эта его «милочка» была совершенно права. Ларису нужно забрать из этой палаты… И забрать срочно, пока не случилось какого-нибудь скандала, который может для Ларисы закончиться трагедией…
      Она наконец узнала меня и поспешила ко мне, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.
      – Ну, наконец-то! – воскликнула девушка. – Я уже устала тебя ждать! Представляешь, они мне не верят… Знаешь, Наташка, я все никак не пойму – как я здесь оказалась… Я помню, как мы с тобой убежали с химии, как мороженое ели. А дальше…
      «Господи, она школьница, что ли?» – подумала я, а женщины в палате засмеялись. Наверное, потому, что ко мне она обращалась как к подружке, а я на школьницу нисколько похожа не была. Я быстро взяла из рук врача Ларисину карточку и прочла год рождения. Так она моя ровесница! Какая же, к черту, химия…
      – Потом – сразу – какой-то кошмар в роддоме, пожарная лестница… Не помнишь – зачем мы с тобой туда пошли? Неужели кто-то из наших девчонок рожать собрался… Значит, они с мальчишками… Ну, это… – Лариса покраснела. – Ну… давали им.
      Женщины уже откровенно хохотали. Ситуация складывалась глупейшая… Я никак не могла понять, что происходит, врач давно уже, судя по всему, махнул на Ларису рукой. Женщины с удовольствием отыгрывались за свой недавний страх перед Ларисой.
      – А это кто? – спросила у меня Лариса.
      Она показала пальцем на врача, и я поняла, что пора активно вмешиваться. Ларису нельзя было предоставлять самой себе… Она явно вернулась в свое прошлое и меня принимает за одну из своих подружек. По ее самоощущению, она не только не беременна, она даже с мужчиной вроде бы ни разу не была… Ситуация, конечно, слишком уж дикая для женщины, у которой вот-вот должны начаться родовые схватки.
      – Вы можете ее перевести в отдельную палату? – спросила я врача.
      – Ты, милочка, с ума не сошла? – возмутился он, но быстро сообразил, что со мной не следует разговаривать так же, как с женщинами из палаты, и сбивчиво забормотал извинения…
      – Больница переполнена, – бросился он объяснять. Мы дежурили в день, когда роддом взорвался, всех везли к нам, не заботясь о том – можем мы их принять или нет… Даже младенцев нам привезли!
      Он возмущенно всплеснул руками.
      – Ну, младенцев мы за пару часов распихали по роддомам… Так теперь – скандал с роженицами, они-то здесь остались! Требуют своих детей… Вот где кошмар-то! Детей им подавай! Да кто ж теперь разберется – где чей ребенок! У многих бирки-то послетали, пока с ними возились на улице в суматохе, спроси у него теперь – чей он ребенок… Кроме того, один ребенок погиб, а мать до сих пор не знает об этом. А один – наоборот, без матери остался. Это который у мертвой родился… Ну его-то, наверное, и пристроят к той, у которой свое дите померло. Без матери не останется…
      Он вздохнул.
      – Здесь-то спокойно. Ну, подумаешь, нервничают слегка. Так это дело обычное. Перед родами всегда нервничают, а я всегда успокаиваю… Так уж заведено. Где ж я ей отдельную палату найду… И в психушку не отправишь, у них там родильного отделения нет, конечно…
      – Главврач здесь? – спросила я.
      Он помотал головой.
      – Литвинова полчаса назад губернатор вызвал…
      – Кабинет его свободен?
      Врач, глядя на меня, молча хлопал глазами.
      – Ключ можете найти?
      – У Михайловны ключ есть, у уборщицы.
      Он взглянул на часы.
      – Минут через десять она как раз у Литвинова убирать начнет…
      Выйти из палаты Ларису не нужно было даже уговаривать. Она живо вцепилась в мою руку, и мы втроем – я, Лариса и врач – направились по длинному коридору третьего этажа к лестнице. Но чем ближе мы подходили к ступеням лестницы, тем крепче и беспокойней сжимала Лариса мою руку. Я наконец сообразила, что не выяснила один очень существенный для Ларисы момент.
      – На каком этаже у вас кабинет главврача? – спросила я.
      – На первом… – врач недоумевающе посмотрел на меня и пожал плечами.
      «Вот черт! – ругнулась я про себя. – По лестнице она не даст себя свести…»
      Я немного растерялась. Неужели вызывать пожарных, чтобы они переправили Ларису с третьего этажа на первый? Да нет, это совершенно нереально… Нужно придумать что-нибудь другое…
      «Сама же, между прочим, виновата! – ругалась я на саму себя. – Могла бы предусмотреть, что Ларису опять затащут наверх, на третий этаж, а спускаться она опять не сможет… Нужно было предупредить тех, кто ее сюда вез, или самой проводить…»
      Впрочем, она боится только лестницы, вернее – только спуска по лестнице…
      – Лифт есть? – спросила я у врача.
      – Конечно, есть! – пожал тот плечами, недоумевая, почему я спрашиваю о такой ерунде с таким серьезным волнением?..
      Я облегченно вздохнула. Иногда забываешь самые простейшие решения и начинаешь сама придумывать себе трудности. Это чаще всего говорит о настроении несколько депрессивной окраски. Мне нужно обратить на себя внимание… Я слишком поддаюсь эмоциям и начинаю совершать ошибки… Нет, это нужно прекращать, ведь я же умею контролировать свое эмоциональное состояние…
      На лифте мы спустились спокойно. Не было перед глазами Ларисы ступенек, ведущих вниз, а движение лифта она, по-моему, вообще не заметила… Лариса болтала со мной как со школьной подружкой, называла меня Наташей и чувствовала себя превосходно, судя по ее настроению. Только иногда она начинала морщиться и прикладывала ладони к животу, который начинал ходить ходуном…
      – Подожди чуть-чуть, у меня с желудком что-то нехорошо… Сейчас пройдет…
      Дверь в кабинет главврача оказалась незаперта, и едва мы туда вошли с Ларисой, дежурный врач потерялся где-то по дороге, увидели сидящего за столом молодого мужчину. На уборщицу Михайловну он был явно не похож, и я поняла, что и это есть тот самый Литвинов, который как-то отвертелся от встречи с губернатором… Что ж, тем лучше. Не люблю действовать по-партизански, хотя иной раз и приходится, когда нет другого выхода…
      Я готова была пуститься в объяснения, но Литвинов не дал мне рта раскрыть. Он вежливым жестом пригласил нас с Ларисой сесть в глубокие мягкие кресла перед своим столом и заявил:
      – Я вас уже жду…
      Я посмотрела на него недоумевающе.
      – Меня предупредил по телефону подполковник Воротников, что вы…
      Он кивнул в мою сторону.
      – …Отправились в нашу больницу, и просил оказать вам содействие, если ситуация того потребует… Мне кажется, она уже требует. Осталось только выяснить – что именно она требует…
      – Наташк, ты его знаешь, что ли? – спросила Лариса у меня вполголоса. – Симпатичный…
      Теперь Литвинов запнулся в некотором недоумении…
      – Простите, – спросил он, – вы капитан МЧС Ольга Николаева?
      Лариса внимательно прислушивалась к его словам и, едва он замолчал, тоже сказала мне:
      – Наташа, у него, кажется, с головой не все в порядке…
      Я улыбнулась ей успокаивающе и повернулась опять к главврачу…
      – Ситуация действительно требует вашей помощи… Мне трудно разговаривать сейчас, не создавая стрессовой ситуации для одного из присутствующих…
      Я показала глазами на Ларису. Не могу же я при ней заявить, что у нее психическая травма и что она ощущает себя девчонкой-школьницей…
      – …Но в некотором смысле я, как это ни странно, сейчас Наташа, школьная подруга Ларисы Чайкиной… Хотя то, что сообщил вам подполковник Воротников, полностью соответствует действительности…
      В глазах у Литвинова появилось какое-то нехорошее подозрение, и я поспешила добавить, надеясь, что ему в отличие от Ларисы знакома психиатрическая лексика:
      – Я столкнулась со сложным случаем посттравматического невроза… Потеря идентификации, мемориальные пространственно-временные лакуны, регрессия на предгенитальную стадию психологического развития… Все это осложнено тем, что вы видите собственными глазами…
      Я следила за его глазами. Кажется, он меня понял, поскольку взгляд его остановился на Ларисином животе… Лариса же смотрела на меня широко раскрытыми глазами, она явно не поняла ни слова из того, что я сказала. Вот и отлично, я того и хотела…
      – Сложность ситуации в том, чтобы не создавать излишней напряженности ввиду того, что скоро должно произойти то, что обязательно должно произойти…
      Он кивнул – понял, что я говорю о предстоящих вот-вот родах…
      – В роддоме мы с ней… – Я выразительно посмотрела на Литвинова, чтобы он понял, что я рассказываю, как Лариса видит сложившуюся ситуацию. -…Оказались случайно, после того, как убежали с урока химии. Рожать мы с нею никого не собираемся и вообще знаем обо всем этом понаслышке…
      Хозяин кабинета даже сморщился. Я поняла, что до него дошла сложность психологической ситуации, в которой оказалась Лариса…
      – Сейчас мы идем домой…
      – Не смею задерживать… – пробормотал Литвинов, уже явно перестав понимать, что он говорит.
      Я улыбнулась…
      – Проблема в том, что мы потеряли ключи от своих квартир… Это, конечно, не беда, мы остановимся у кого-нибудь из наших друзей…
      Я давно уже сообразила, что далеко от больницы нам уходить нельзя, значит, ко мне домой я Ларису отвезти не смогу, это совсем в другом районе Тарасова. К ней домой я ее отпустить тоже не могу, мне трудно представить поведение ее родственников и их реакцию на ее теперешнее состояние… Остается одно – вспомнить, кто из наших живет недалеко от больницы… Ну, конечно же, Игорек… Пешком отсюда до него – минут пять…
      – Разрешите воспользоваться вашим телефоном…
      Литвинов рассеянно кивнул. Я набрала телефон управления и услышала голос Григория Абрамовича.
      – Если вам нужна помощь, прежде всего сообщите свой адрес, – произнес он ритуальную фразу.
      – Это я, узнали? – я старалась не называть ни себя, ни его, чтобы не выводить Ларису из того относительного психологического равновесия, в котором она сейчас находилась.
      – Николаева? Оля? – сообразил Грэг. – Что там у тебя? Наша помощь нужна?
      – Да. Но не столько помощь, сколько ключи от квартиры Игорька…
      – Что? – услышала я в трубке приглушенный, но явно возмущенный голос Игорька. – Это еще зачем?
      – Подожди, Оленька, – сказал Григорий Абрамович. – Сейчас мы с ним договоримся.
      Я перестала вообще что-либо слышать. Деликатный Григорий Абрамович явно зажал трубку ладонью… Ответил он мне секунд через двадцать. Спокойным и как всегда уверенным тоном.
      – Жди там, минут через пятнадцать он сам привезет…
      И повесил трубку. Я облегченно вздохнула… Главное удалось. Теперь нужно создать для Ларисы ту обстановку, которая ей кажется наиболее спокойной… Квартира Игорька для этого вполне подойдет… Вот только врача для постоянного дежурства с Ларисой нужно выбить из этого Литвинова…
      К моему удивлению, сделать это оказалось гораздо проще, чем я предполагала. Литвинов сказал: «Конечно-конечно…» – попросил оставить адрес и клятвенно пообещал через час прислать квалифицированного врача. Он еще заверил меня, что у него сейчас много свободных врачей… Я удивилась, не поверила ему, но не придала этой фразе особого значения и промолчала…
      Минут пять мы с Ларисой ждали на улице у приемного отделения, Игорек приехал точно, как и обещал Григорий Абрамович… Он не сказал мне ни слова, лишь улыбнулся грустно и обреченно. Я не стала расспрашивать, чего это он так улыбается… Надо будет – сам скажет… У меня сейчас так голова была занята Ларисой Чайкиной и ее проблемой, что я даже про террориста, которого нам поручили найти, позабыла. Очень, конечно, соблазнительно было бы расспросить Ларису, что же она все-таки видела… Но разве я смогу сейчас с ней об этом заговорить? Видно, придется обходиться без ее помощи…
      Игорек вез нас до своей квартиры ровно пять минут, я подозревала, что пешком мы дошли бы быстрее. Но он очень боялся, что машину тряхнет и Лариса родит прямо в нашем «рафике»… Поэтому плелся еле-еле, не больше двадцати километров в час…
      Жил он на четвертом этаже, но лифт работал исправно, и я не боялась теперь, что у нас возникнут сложности, если придется Ларису срочно транспортировать в больницу… Я представила Игорька Ларисе как знакомого мальчишку из соседней школы, у которого родители уехали в командировку, квартира свободная, и там можно спокойно отдохнуть, пока я пойду искать ключи от ее дома… Лариса Игорька приняла и через несколько секунд обращалась к нему без всякого смущения, называя его при этом почему-то Витя… Ну да ладно, Витя так Витя… Но я чуть не рассмеялась, когда увидела его реакцию на эту искаженную Ларисину реальность. Игорек словно подавился чем-то и никак не мог вздохнуть свободно. Ему потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к своей новой роли и отвечать Ларисе свободно и непринужденно…
      Я уложила Ларису на постель Игоря и пошла с хозяином дома на кухню, дожидаться обещанного Литвиновым врача…
      – Объясни мне, Ольга, – спросил меня Игорек, наливая мне крепкого чая, поскольку кофе не любил и дома его не держал, – почему, как только мне начинает казаться, что у меня с кем-то получается серьезно, так каким-то странным образом вмешиваешься ты и все превращается в какую-то смешную суету?
      – О чем ты, Игорь? – Я, честно говоря, плохо его слушала, он любит трепаться о своих чувствах.
      Раньше он говорил о том, как ему без меня плохо, теперь все чаще о своих отношениях с другими женщинами рассказывает. Как близкому другу… Дурачок! Не замечает, что мне это просто скучно… Ну и что, что я психолог! Не могу же я день и ночь только и делать, что решать чьи-то психологические проблемы… Для Игорька, я, например, делать это просто отказываюсь… Не хочу помогать ему ни удержать какую-то женщину рядом с собой, ни оттолкнуть ее. Пусть все это делает сам. Мне почему-то очень хочется видеть в нем мужчину, а не пацана, ищущего помощи у меня, женщины…
      Но сейчас он, как выяснилось, вовсе и не собирался посвящать меня в очередную свою любовную историю. Он хотел… на судьбу мне, что ли, пожаловаться… Или на меня саму, я так и не разобралась толком… Оказывается, он уже недели две ходил вокруг одной красавицы, с которой познакомился, когда лежал в больнице после булгаковского ранения. И как раз сегодня собирался проявить активность и привести ее к себе на ночь… А тут я со своей просьбой, которая в результате обернулась приказом нашего командира… Григорий Абрамович умеет так попросить…
      Я, конечно, жалеть Игорька не стала, иронически хмыкнула и растрепала его волосы. Какой он мужчина, хоть и старше меня!..
      – Все, Игорек, хватит жаловаться, – сказала я ему серьезно и без всякой насмешки. – Я тебе не мама, в конце концов… Давай-ка рассказывай, что там вам Грэг сообщил об этом террористе, что роддом взорвал. А может, это и не он вовсе… Может, это бомба взорвалась какая-нибудь, что со времен войны еще лежала. В Тарасове такие случаи были. Здесь в войну много бомбили…
      – У тебя-то с головой все в порядке? – спросил Игорек. – Роддом построили всего десять лет назад…
      – Почему десять? – удивилась я. – Я тоже там родилась – во втором, у вокзала…
      – Старый роддом снесли десять лет назад, а перед тем как сносить – сожгли вместе со всем оборудованием… Там обнаружили стафилококк, вирусный гепатит и еще кучу какой-то дряни, которая никакой дезинфекцией не выводится. И за год новый построили… Поэтому забудь про бомбы, которые с войны в корпусе здания лежат…
      – Значит, террорист? – спросила я.
      Я не была нисколько смущена тем, что Игорек «посадил меня в лужу». Дело в том, что я сама в нее села специально для Игорька, чтобы он почувствовал себя уверенно и перестал расстраиваться из-за какой-то глупой любовной истории. Вряд ли у него это серьезно. А если и впрямь что-то важное у него с этой медсестрой намечается, так это – судьба, и ничто ей не помешает. Никакая Оля Николаева со своими неожиданными просьбами…
      – Я в этом уже не сомневаюсь… – убежденно ответил Игорек. – Грэг нам столько информации про все это вывалил…
      – А как же эти сволочи, что хотели детей похитить? – спросила я. – Может быть, Кузнец, который их послал, специально взрыв устроил, чтобы под шумок младенцев выкрасть? За Кузнецовым такие дела числятся, так что он вполне мог на это пойти…
      – Ну нет, Оленька! – возразил Игорь. – Кузнецов поступил бы по-другому. У него свой стиль. Он взрывать не стал бы. Слишком много риска в том, что младенцев увезут прежде, чем он успеет вклиниться в это дело… Кузнец пришел бы с пятью автоматчиками, перестрелял бы врачей и забрал бы все, что ему было нужно… Я уверен, что врут эти гады, что на Кузнеца работают… Скорее всего, это целиком их идея – украсть младенцев, воспользовавшись суматохой во время взрыва… Знают же, сволочи, что много неразберихи в этот момент на месте происшествия… Не узнай Кавээн Степаненко – им бы украсть детей удалось.
      – Зачем им столько младенцев? – недоумевала я.
      – А вот затем, чтобы продать потом. Хоть тому же Кузнецу, по дешевке, а уж он найдет, как выгодно перепродать такой товар. Сейчас на Западе дети из России хорошо идут.
      Меня передернуло от такого выражения, хотя по смыслу я ничего возразить не могла. Дети и в самом деле стали сейчас предметом купли-продажи, подпольного бизнеса…
      – Ладно, – сказала я. – Раз взрыв – это не их рук дело, давай теперь вываливай, что там Грэг вам рассказал? А то я тут делом занимаюсь, а они там без меня, значит…
      – Во-первых, из того, что ему в ФСБ сообщили… – оживился Игорь. – Все началось со странного случая в Тарасовском политехническом университете. Пять месяцев назад на столе комнаты номер двести пять одного из корпусов универа кто-то оставил коробку из-под блока сигарет «Петр I». Она пролежала там, как удалось выяснить позднее, три лекции, то есть часов пять. Наконец, аспирант одной из кафедр с дурацким названием, не то ДДТ, не то ТТД, Владимир Гусев решил проверить, не осталась ли случайно в этой коробке пачка сигарет… Аспиранты, знаешь ли, народ небогатый, и такой находке он был бы рад. В коробке действительно оказалась пачка сигарет. Но когда обрадованный Гусев разорвал коробку, чтобы достать эту пачку, раздался взрыв, и его любознательность стоила ему выбитого глаза и изуродованного осколками лица… ФСБ тут же обнаружило, что у них в архиве уже год лежит нераскрытое дело о взрыве в студенческом клубе Тарасовского педагогического института. Тогда не пострадал никто. На адрес клуба пришла посылка. Директор клуба, некто Сухарев, придя в клуб утром пьяным, получил ее под роспись о доставке почтальоном, решил на ощупь, что это какая-то книга, и швырнул ее от дверей актового зала на сцену, где стоял его рабочий стол. Едва посылочка приземлилась на сцену, произошел взрыв. Последствий у взрыва было два – Сухарев протрезвел, а ректор пединститута отдал приказ о внеплановом ремонте клуба, который по плану делается там раз лет в пятьдесят… Наши доблестные коллеги из ФСБ обнаружили, что в обоих очень несложных взрывных устройствах использовались примитивные детали…
      Игорек сделал паузу, чтобы прикурить сигарету…
      – Следующим был мединститут в Волгограде… Информацию об этом взрыве Грэг получил по факсу прямо оттуда по нашим каналам, а не от ФСБ. Там бомба была прислана тоже по почте. Существенным проколом неизвестного террориста оказалось то, что он не указал не только имени отправителя, что вызвало некоторое подозрение, но и конкретного получателя посылки, в результате чего ее никто не вскрывал три дня. Она была доставлена в пятницу на кафедру генетики, интереса особого не вызвала и пролежала все выходные до понедельника нераспечатанной… В понедельник заведующий кафедрой, профессор Коновалов, поручил лаборанту Кучкову разобрать почту, когда тот начал вскрывать посылку, произошел взрыв. Ему оторвало руку, но он остался жив… После этого случая преступник впервые обратил внимание на медицинское учреждение… Главврачу поликлиники Заводского района Тарасова прислали вместе с посылкой письмо, в котором сообщалось, что некий преуспевший в делах бизнесмен, родившийся в Тарасове и в детстве лечившийся от различных болезней именно в этой поликлинике, а теперь обуреваемый ностальгическими чувствами, направляет в помощь врачам несколько сот ампул новейшего инсулина, произведенного его фирмой на космической орбите, на борту недавно запущенной орбитальной станции. Информация выглядела правдоподобно, станцию действительно недавно запустили, вполне возможно, что уже успели доставить с нее на Землю первую партию веществ, производимых в условиях невесомости… Вероятно, так рассуждал главврач поликлиники… Что такое для врача подержать в руках инсулин, полученный по новейшей технологии, ты, наверное, представить себе не можешь… Каждая ампула стоит пока что сотни тысяч долларов…
      Игорек вздохнул и затянулся сигаретой.
      – В посылке, как потом высчитали, оказалось около килограмма взрывчатки. Главврача разорвало на куски… Его фамилия была Ружевич, он был евреем, и у него осталась молодая жена, на пятнадцать лет его моложе, и двое детей… Маленьких… Кроме него в кабинете никого не было, больше от взрыва никто не пострадал, если не считать пенсионера, который умер во время взрыва от сердечного приступа… Впрочем, точно не установлено, – до или после самого взрыва…
      – Пока не вижу в его действиях никакой логики и никаких мотивов… Высшие учебные заведения, причем безадресно… Теперь – поликлиника, и тоже безадресно. Ведь посылка не была адресована именно главврачу?
      – Она была адресована именно главврачу, но фамилия его не была указана… Думаю, что он не знал, кто ее откроет… Для него представлялось важным, что бомба взорвется именно в поликлинике…
      – Зачем это ему?
      Игорек пожал плечами.
      – У меня тоже нет пока ни одной правдоподобной версии… Это скорее похоже на какой-то винегрет… Кстати, на одном из фрагментов корпуса бомбы сохранилась часть букв. Написаны острым предметом по металлу корпуса. Буквы неровные. По предположениям экспертов ФСБ, это скорее всего буквы «С», «Б» и «О». Что они обозначают – неизвестно, скорее всего какая-нибудь аббревиатура… Слушай дальше… Месяц назад он убил точно таким же образом профессора математики нашего госуниверситета Мартыненко.
      Игорь с возмущенным видом вздохнул…
      – Понимаешь, в его действиях должна быть какая-то логика. Не может даже самый последний псих рассылать бомбы наугад! Да еще так искусно их маскировать под посылки… Если мы эту логику не поймем, нам его не найти…
      Игорек явно намекал, что мне нужно подсказать ему, чем руководствуется этот псих, убивая своими бомбами людей… Я же, мол, психолог! Это моя вроде бы прямая обязанность… Ни черта подобного, Игореша! Моя обязанность – помогать людям, как Ларисе Чайкиной, например, а не психов ловить… Расскажи ему, чем этот придурок руководствуется, какая там у него в мозгу параноидальная идея засела! Да еще вот так вот, с лета, выслушав от него несколько рассказов об отдельных эпизодах, о которых и сам он знает из третьих рук… Что-то Игорек торопливый слишком стал, раньше он меня в спину не толкал… Под профессионализм мой, что ли, подкапывается? Да нет, вряд ли – зачем это ему… Мы же с ним в этом деле не конкуренты… Мы с ним в другом конкуренты… Ну, конечно! Он меня как соперницу воспринимает в раскрытии преступлений… Его же в Булгакове подстрелили, не дали фактически развернуться, блеснуть своими дедуктивными способностями, Вот, считает он, все лавры мне и достались… Теперь не хочет упускать инициативу из своих рук… Хочет быть первым… Да пожалуйста, Игорек, – если можешь, будь…
      – Игорь, давай договоримся сразу, что ты не будешь ждать от меня преждевременных выводов… – ответила я. – Ты же до конца мне факты еще не изложил, из чего же я мотивы преступника должна извлекать? Придумывать, что ли? Или тебе интересно послушать мои теоретические рассуждения о паранойе?
      Игорь смутился.
      – Нет, Ольга, я не то имел в виду… Я же не рассказал до конца, ты права… Так вот с этим Мартыненко… Он тоже соблазнился… Ему прислали бандероль от имени директора Московского института общественных проблем академика, известного российского правозащитника Ивана Федосеева с сопроводительным письмом, подписанным академиком. Наш Мартыненко человек был хоть и талантливый, но провинциальный. Внимание столь известного человека ему было, конечно, лестно… Тем более что Мартыненко больше талантливый педагог, чем собственно ученый…
      – Что было в письме? – спросила я.
      – Несколько строчек всего… Оно, кстати, сохранилось. У Грэга есть ксерокопия… Написано, что Мартыненко – выдающийся ученый, выдающийся педагог, что от таких, как он, зависит будущее науки и, самое главное, как сказано в письме, – чтобы это будущее не было похоже на то, которое автор изображает в своей книге…
      – А что за книга?
      – В письме не указано… От самой посылки остались лишь клочья упаковочной бумаги, на которых, кстати, вновь обнаружена надпись «СБО»…
      – Федосеевым много книг написано?
      Игорь посмотрел на меня удивленно. Я прикусила язык. Да, свою некомпетентность мне лучше не демонстрировать, Игорек хоть и друг, но соревнуется со мной постоянно, любой мой промах он обратит в свою пользу… Я знаю, конечно, что он не сплетник и не будет распускать про меня всякие там мнения, что я человек необразованный, многого не знаю, вот, например, об академике Федосееве… Тем более что это не соответствует действительности… Нет, Игорь не интриган… Но для самого себя он это обязательно скажет! И окажется не прав. Это мелочь, и значение она приобретает только для самого Игорька, тем самым демаскируя его глубинные интенции… ну, желания, что ли, стремления, связанные со мной. Ему нужно обязательно одержать надо мной верх… По сути своей эти желания, конечно, сексуальные и агрессивные… Правильно я все же сделала, что в свое время не заинтересовалась им как мужчиной, когда он так активно меня обхаживал… Пришлось бы заниматься его воспитанием. Намучилась бы…
      Хорошо, про Федосеева спрашивать не буду… Самой узнать нетрудно… Хотя мысль у меня мелькнула довольно интересная, хотя и не оформленная до конца… Что-то о том, что та самая руководящая террористом идея, о которой меня допрашивал Игорь, связана как-то с содержанием книги… Почему я так решила? Не смогу толком ответить. Может быть, содержание письма меня подтолкнуло к этой мысли?..