Государственные киллеры.
Они выполняли заказы государственных спецслужб до расформирования отдела «Капелла» в 1993 году в связи с реформированием силовых структур России и невозможностью дальнейшего финансирования этой элитной группы офицеров, обходившихся ох как недешево. После этого экс-капелловцы в полном составе направились в Чечню, где выполняли специальные поручения диверсионного плана.
Надо отметить, не без успеха, в отличие от общей картины событий на чеченском фронте.
После ранения Свиридов оставил военную службу, но ненадолго. Обстоятельства сложились так, что он вынужден был продолжать зарабатывать себе на жизнь кровью и смертью других людей.
Смерть не желала отпускать своего верного и безотказного служителя.
Но неверным будет утверждать, что после многих лет Владимир превратился в некое живое подобие терминатора, косящее все на своем пути и несущее ужас и гибель. Очень красноречиво по этому поводу выражался его старый друг Афанасий Фокин, ныне принявший сан и служащий литургии в соборе (он чистосердечно полагал, что это может искупить грехи его бурной и кровавой молодости). Он частенько называл Свиридова не иначе, как Робин Гудом. Правда, без привнесения той мессианско-освободительской наивности, которыми в контексте современности окутана личность легендарного шотландца, героя сотен баллад.
В свою очередь Владимир именовал Фокина братом Туком – монахом-забулдыгой, постоянным спутником Робин Гуда. Надо сказать, что Афанасий, принявший в связи с возведением в сан имя отца Велимира, куда больше смахивал на Тука, чем Свиридов на Робина.
* * *
В тот момент, когда Афанасий произносил свою заключительную фразу – про гипотетическую необычность анатомии Свиридова, в частности его мочеполовой системы (это про «мужика с двумя херами»), – в комнату вошли одновременно Илья в приличных брюках и рубашке и Владимир с подносом, на котором стояли бутылка водки «Кристалл», бутылка джин-тоника, ваза со льдом, пакет яблочного сока и ваза с апельсинами и грушами.
– Сойдет? – спросил он, ставя поднос на столик.
– Сойдет, – ухмыльнулся Фокин. – Наливай, Володька. За встречу.
Пока Владимир наливал, Илья усиленно пялился на Полину. При этом он, как весьма прожженный женолюб – несмотря на свои двадцать три года, – смотрел сквозь приспущенные ресницы, что делало его взгляды почти незаметными.
Та в самом деле была красива, несмотря на то что ее черты нельзя было назвать классическими, но вот глаза... Большие, необычного разреза, чуть раскосые, эти глаза были словно подернуты мутноватой зеленой дымкой – как два омута спокойной и холодной воды, в которых за налетом ряски таится притягательная, жуткая, слепая бездна. И если она открывается, то не отпускает уже никогда.
Опасные глаза.
Женщин с подобной внешностью и глазами, словно подернутыми влажной пеленой, обычно называют довольно пошло – роковыми.
Впрочем, во внешности «роковой» спутницы Фокина не глаза интересовали Илюху. Его взгляд довольно откровенно блуждал по ее высокой груди, обтянутой тонкой блузкой, и длинным ногам в узкой, выше колен, юбке.
«Да, – рассуждал про себя Илья, – этот Фокин всегда умел выбирать настоящих самок».
Поговорив несколько минут о несущественных вещах, вспомнив мелочи, обсуждение которых всегда предшествует важным разговорам, Афанасий предложил тост за дружбу, а потом, почесав за ухом, произнес:
– Вообще, Владимир, мы приехали к тебе не просто так.
– Да я уж понял, – негромко отозвался Свиридов. – Ну, говори, что у тебя там.
– У меня сегодня... машине крыло поцарапали, – неожиданно сказал Фокин и одним коротким движением выплеснул содержимое бокала в свою глотку. Потом закурил сигарету (точнее, сигариллу – маленькую сигару) «Captain Black» и, глубоко, неумело затянувшись и выпустив струйку дыма, перекинул ее из одного угла рта в другой, только потом добавил:
– А мусор с меня штраф взял... сука.
Свиридов прекрасно знал, что Фокин курит только тогда, когда волнуется. Ну, и когда примет огромную дозу спиртного...
Сейчас Афанасий был абсолютно трезв. И потому все эти терзания сигареты могли свидетельствовать только об одном: начиная говорить о каком-то важном для него деле, Фокин чувствовал себя не в своей тарелке.
Владимир быстро посмотрел на спокойную Полину, а потом сказал:
– Знаешь, Афоня, ты мне напоминаешь жену Шурика из «Иван Васильевич меняет профессию». Она там говорила: я должна сообщить тебе ужасную новость. Дескать, у меня сегодня в кафе увели перчатки... и еще я полюбила другого. Так что давай сразу... без всяких этих предисловий и пропедевтик.
– Лучше я скажу, – проговорила Полина. – Дело в том, что еще неделю назад я могла считать себя самой счастливой женщиной на свете. У меня была замечательная семья, достаток в доме, сбалансированная жизнь... наконец, любимый человек, – она выразительно посмотрела на Афанасия, – и вдруг в один прекрасный день все это рухнуло, как по взмаху волшебной палочки...
Она налила себе водки и, не добавив ни джин-тоника, ни льда, выпила одним глотком, смешно поморщилась и тут же продолжила: – Дело в том, что неделю тому назад убили моего отца, Валерия Знаменского, одного из самых известных предпринимателей Нижнего. А убили отца, Володя, на похоронах его компаньона, Ивана Андреевича Кириллова. Они были совладельцами фирмы «Элизеум» и банка «Астрал». Очень мощной финансовой структуры. И вот теперь эта структура фактически обезглавлена. Если не считать того, что сейчас делами управляет мой брат, Роман Знаменский. Вам должно быть знакомо это имя, Володя...
– Извините, Полина... не припомню.
– А имя Шопен вам ничего не говорит? – немного помедлив, выговорила Полина и уставила тяжелый взгляд широко распахнутых глаз в лицо Свиридова.
Владимир вздрогнул: он понял, кого имела в виду Полина Знаменская...
Речь, разумеется, шла не о великом польском композиторе, чей «Траурный марш» совсем недавно так вольно переиначил Фокин, играя на кларнете.
Кодовое имя Шопен и позывные ИФ-18 принадлежали штатной единице спецотдела «Капелла» – одному из четырнадцати прекрасно обученных и практически неуязвимых элитных офицеров спецназа ГРУ.
Перед глазами Владимира, как на экране компьютера, возникло широкое лицо черноволосого некрасивого человека с широко расставленными небольшими глазами, высоким лбом и жесткой складкой узких, плотно сжатых губ. Так вот, значит, как звали тебя по паспорту, Шопен, – Роман Знаменский...
По секретному уставу «Капеллы» ее единицы не должны были знать настоящих имен друг друга. Им давалось определенное кодовое имя, и офицер работал в отделе исключительно под ним.
Все подчиненные полковника Платонова, завзятого меломана и поклонника классической музыки, знали его маленькую слабость – давать офицерам отдела кодовые обозначения, имеющие самое прямое отношение к музыке. Офицеры бывшей контрразведки, составлявшие элитное подразделение «Капелла», носили наименования «Бетховен», «Шопен», «Глинка», «Штраус» и тому подобные.
Они знали друг друга исключительно по этим прозвищам и не подозревали, как кого зовут на самом деле. Так, под именем агента Вагнера скрывалась персона лучшего друга Свиридова Афанасия Фокина.
Да и сама спецгруппа носила явно музыкальное название, а полковник Платонов проходил в соответствующих сферах под именами «Дирижер» или «Скрябин».
Кстати, единственный, кто имел не музыкальное кодовое имя, был лучший офицер отдела – Владимир Свиридов.
Он работал под этаким историческо-астрологическим именем «Стрелец».
Свиридов посмотрел на все еще не отрывающую от него пристального взгляда Полину и неожиданно произнес – совершенно безотносительно к разговору:
– У вас очень опасные глаза, Полина. Вам никто не говорил, что за такие глаза раньше сжигали на кострах?
– Что вы имеете в виду, Владимир? – холодно спросила она.
– Инквизиция точно приняла бы вас за ведьму. Вот что я имею в виду.
Она улыбнулась:
– Разве я такая страшная?
– Вы думаете, ведьмы были страшными, безобразными, всклокоченными старухами? О нет. Преимущественно они являлись красивыми молодыми женщинами. И очень часто – не в меру красивыми. Ну, хорошо. Мы отвлеклись от темы... Значит, ваш брат – бывший агент отдела ГРУ «Капелла»? – медленно спросил он и вопросительно посмотрел на Афанасия.
По своей форме вопрос был адресован Полине, но по сути предназначался Фокину. Он и ответил:
– Да, Роман – наш бывший коллега. До этого работал заместителем финдиректора «Астрал-банка». Теперь к нему перешел значительный пакет акций структур, возглавлявшихся его отцом, Валерием Ивановичем, и буквально вчера совет директоров концерна утвердил его своим главой.
– Я до сих пор не могу понять, как погибли Кириллов и папа, – сказала Полина. – Дело в том, что деятели из прокуратуры, ведущие расследование, только разводят руками: дескать, сделано настолько чисто, что ни к чему не придерешься. Работал профессионал. И еще... – Полина склонилась к столику, взяла апельсин и, качнув его на руке, проговорила: – Рома упорно твердит, что это не простые убийства. Что он чувствует за всем этим руку его старых боссов. Руку разведслужб...
– Но вам известно, что «Капеллу» расформировали много лет назад... в конце девяносто третьего года, вскоре после расстрела Белого дома? – строго спросил Владимир.
Он не любил говорить о «Капелле» и о своем прошлом. И потому, когда его вынуждали затрагивать эти табуированные темы, держался сдержанно и сухо.
Полина почувствовала это. Ответ ее был максимально краток:
– Да, известно.
– Значит, Роман подозревает в причастности к убийству вашего отца и его компаньона нынешние спецслужбы?
– Возможно.
– Выслушай ее, Володя, – быстро проговорил Фокин.
Свиридов посмотрел на Афанасия, потом на Илью.
– Я слушаю... Полина, – тяжело вздохнув, произнес он.
И братья Свиридовы выслушали историю Полины Знаменской, тем более что, если судить по взволнованному лицу Фокина, это касалось его очень близко.
Глава 3
Нижегородский апокалипсис
Валерий Иванович Знаменский, по утверждению его дочери Полины, являлся одним из наиболее влиятельных бизнесменов Нижнего Новгорода и области. В самом деле, фирма с пышным претенциозным названием «Элизеум» являлась крупным холдингом, контролировавшим ряд промышленных и торговых предприятий.
Фирма «Элизеум» представляла собой мощную экономическую структуру, включающую в себя торговый дом, банк, ряд крупных риэлторских контор, весьма значительную разветвленную сеть магазинов, а также достаточно существенное число более мелких из крупных предприятий, так или иначе контролируемых возглавляемым Знаменским и Кирилловым концерном, то есть подотчетных или самим боссам лично, или номинальным главам этих фирм, являвшихся подставными лицами и в конечном итоге марионетками в руках вышеупомянутых воротил нижегородского бизнеса.
Так что их богатство, влияние и политическо-финансовый вес (оба были членами областной Думы и крупными акционерами ряда нефтяных компаний) могли стать предметом зависти и неприязни, что в конечном итоге и сослужило дурную службу Валерию Ивановичу и Ивану Андреевичу.
Кириллов был убит прямо в ночном клубе, где он и его люди любили отдыхать, расслабляясь после утомительных трудов. Клуб был либерального толка – культивировалось стрип-шоу и оказание интимных услуг, а так как клуб «Хамелеон» и принадлежал «Элизеуму», то Иван Андреевич, никогда не стеснявший себя строгой моралью, редко упускал возможность посетить его.
Где, как говорят, устраивал оргии, на которых употреблял кокаин и занимался групповым сексом.
А убили его прямо в объятиях его любимой дамы легкого поведения. Убийца проник в номер и отработал Кириллова выстрелом в затылок.
Выстрел прозвучал в тот самый момент, когда усиленно ублаготворявший девушку прямо на столе совладелец «Элизеума» испытывал оргазм.
И проститутку вовсе не удивило то, что любовник внезапно задрожал, а потом, на секунду застыв в воздухе, рухнул на нее всем телом.
Иногда он вел себя так и раньше.
То, что произошло на самом деле, дошло до нее гораздо позже: после того, как несколько минут он не шевелился и не говорил.
Самый термоядерный оргазм способен лишить мужчину способности передвижения и дара речи максимум на минуту-полторы.
Но он при этом дышит.
После того как на место приехали компетентные органы, эксперты заявили, что проникнуть в номер киллер мог только по абсолютно вертикальной стене совершенно без выступов, без карнизов и уж тем более без банальной лестницы на случай пожара.
Впрочем, окно было открыто, но никаких следов или отпечатков пальцев на нем не оказалось.
Зато прямо под окном нашли убитого охранника автостоянки. Ему сломали шею. Судя по тому, что никаких других повреждений или следов борьбы на его теле не оказалось, сделали вывод, что схватка была мгновенной: охранник сразу оказался в роли жертвы.
Похороны Кириллова, как то водится, состоялись на третий день. На них было очень много народу – несколько сотен. Отпевание происходило в одном из самых величественных храмов города и было очень пышным.
Как вспоминает Полина, некоторые из сидящих на паперти нищих огребли по целому состоянию: коллеги и родственники покойного не скупились.
И тут же, в храме, произошло страшное: компаньон Ивана Кириллова, второй из отцов-основателей и владельцев «Элизеума», Валерий Знаменский упал замертво прямо на ступенях алтаря.
Все присутствующие онемели: шок был опустошающим и жутким. На фоне последних событий все восприняли это как нечто мистическое.
Ближайшие родственники и личный врач Знаменского знали его как очень здорового, спокойного и уравновешенного человека, сохранившего свое тело, нервы и мозг от разрушающего воздействия жизни, всегда выдерживавшего режим и не позволявшего себе – в отличие от компаньона – злоупотреблять алкоголем, табаком и общением с женщинами. Особенно – легкого поведения.
Сын Знаменского Роман тут же велел отвезти отца в больницу и сам поехал вместе с ним.
Врачи безапелляционно констатировали смерть от внезапной остановки сердца.
И тогда Роман велел произвести вскрытие. Тут же. Без секунды промедления.
В результате вскрытия было установлено наличие в организме достаточно редкого препарата, используемого в хирургии, – тубарина. Кроме того, при тщательном исследовании обнаружили на бедре тончайший прокол, сделанный миниатюрной иглой. То, что удалось обнаружить тубарин и прокол, по мнению личного врача Знаменского Бориса Шевцова, – огромное везение. Потому что компоненты препарата рассасываются в организме через сорок минут после введения, и идентифицировать тубарин потом очень сложно.
При поверхностном исследовании в качестве причины смерти могут назвать инфаркт, а при более оперативном и тщательном – СВС, или так называемый «синдром внезапной смерти», встречающийся обычно у младенцев, но иногда поражающий и взрослых.
Если бы вскрытие было произведено на десять или даже пять минут позже, утверждал Шевцов, никаких посторонних веществ в организме Валерия Ивановича обнаружить бы уже не удалось.
Роман Знаменский – бывший высококлассный специалист разведывательных структур – после такого вердикта без труда назвал орудие смерти. Это миниатюрный шприц-автомат, который буквально на доли секунды прижали к ноге Валерия Ивановича, – и смерть не заставила себя долго ждать.
Валерия Знаменского убили не менее изощренно и виртуозно, чем его компаньона, на чьи похороны он пришел, чтобы умереть сам.
– А потом брат стал получать угрозы, – продолжала Полина. – Ему звонили и говорили, чтобы он немедленно отошел от дел, если не хочет разделить судьбу своего отца и его компаньона. Присылали факсы. Просто оставляли записки. Причем в самых неожиданных местах. Например, в доме Романа – прямо на прикроватной тумбочке. Афанасий хотел разобраться со всем этим... еле сам ноги унес.
– Еле сам ноги унес? – переспросил Свиридов. – То есть убийцы в принципе уже известны? По крайней мере, есть определенные предположения? Я имею в виду... помимо этого абстрактного предположения о руке спецслужбы.
– Ну да, конечно, – сказала Полина. – Кое-что имеется.
– Там, как и тут, есть много нехороших молодых людей, промышляющих если не разбоем, то чем-то с этим смежным, – вмешался Фокин. – Ну так вот... есть там один такой Толя Виноградов по прозвищу Винни. Редкий ублюдок. В свое время у него были серьезные проблемы с «Элизеумом», он едва не обанкротился, потом выплыл... Последнее же недоразумение связано с акциями одной нефтяной компании, пакет акций которой у него буквально из-под носа увели представители Знаменского. В общем, этот Винни... он крепко впаян, как ты любишь выражаться, Владимир, в структурную схему нижегородского криминала. Не вор в законе, но контактирует с таковыми, еще советского производства, и в большинстве своем – кавказцами. Точнее – есть два кавказца.
– Гизо и Анзор, – подала голос Полина.
Свиридов сидел неподвижно, изредка лишь постукивая пальцем по поверхности столика. После того как Фокин замолчал, он медленно, внушительно проговорил:
– Знаешь что, Афоня... пойдем поговорим на кухню. Вы уж меня извините, Полина, – обернулся он к молодой женщине, – но в подобном деле могут быть нюансы, о которых вам лучше не знать.
– Но это же касается непосредственно меня... – начала было та, но Владимир не стал слушать, а только вежливо улыбнулся и кивнул Фокину в сторону кухни.
Полина пожала плечами и надула губки. Афанасий, заметив это, наклонился к ее уху и негромко проговорил:
– Он всегда знает, что делает. В конце концов... ты мне доверяешь?
– Да, конечно!
– Так вот, а я ему доверяю, как себе... Нет, больше, чем себе. Ты еще не знаешь Володьку.
– А в залог я оставляю вам моего брата, – сказал молодой женщине Свиридов, который прекрасно слышал все, что сказал Фокин. – Он не даст вам скучать, пока мы будем отсутствовать.
Илюха задумчиво кивнул...
* * *
– Прежде всего скажи мне, с какой целью ты пришел сюда и притащил эту милую даму, – проговорил Владимир. – Я полагаю, ты хочешь, чтобы я поехал с тобой в Нижний...
– Этого хочу не только я... Этого хочет Знаменский и этого хочет Полина.
– Полина... – задумчиво протянул Свиридов. – Опасная дама.
– В смысле? – насупился Фокин.
– В смысле – опасная для мужиков, – уточнил Свиридов. – Уж на что ты у нас перекати-поле, а и то к ней прикипел. И не думай протестовать, я прекрасно все вижу. И вообще, Афоня... если ты ее любишь, то я рад за тебя.
Афанасий улыбнулся.
– Ну... возможно, мне действительно хорошо с ней... впрочем, что я говорю... мне очень хорошо с ней, ни с одной бабой так не было. Но только этот дамоклов меч над ее семьей... Я иногда начинаю думать, что это все из-за меня. Нет... не в прямом смысле, а просто по какому-то божественному наитию.
– Ты заговорил о боге?
Фокин налил водки себе и Свиридову, они выпили, закусили, и Афанасий продолжил:
– Ведь это обрушилось на ее семью... после того, как я с ней познакомился. А познакомился я с ней всего лишь две недели назад. Четырнадцать дней... И вот – десять дней тому назад убит компаньон ее отца. Семь дней тому назад, на похоронах Кириллова, – уже сам Валерий Иванович. И вот теперь угрозы по адресу Романа, ее брата. Нашего с тобой бывшего собрата по оружию. И по крови.
– Ну да... по крови жертв, пролитой нами вместе с Романом, – задумчиво проговорил Свиридов. – Ладно. Не бери в голову, Афоня. Ты хочешь, чтобы я помог тебе?
– Роман предлагает тебе огромные деньги. Первоначально он хотел предложить их мне, но Полина запротестовала. Она сказала, что не хочет, чтобы еще один дорогой ей человек был подвержен таким опасностям.
– Значит... эта Полина знает, кто я такой? – спросил Свиридов.
– Да... то есть нет. То есть она, конечно, знает, что ты, как и я, как и ее брат, работал в «Капелле» у Платонова, что ты специалист экстра-класса и лучший из всех четырнадцати, что были в нашем отделе. Но то, чем ты занимаешься сейчас... нет, она не знает.
– Ну хорошо. А что Знаменский... он же ведь тоже проходил ту же школу, что я и ты... Он что, не может обезопасить себя с достаточной...
– Если ты говоришь о личных его качествах, – перебил Фокин, – то сейчас он совсем не тот, что был в «Капелле». У него были прострелены оба легких, и теперь он не выносит больших нагрузок – задыхается. Кроме того, там еще какие-то проблемы со здоровьем. Да ты увидишь его сам – поймешь. У него на лице все написано.
– Та-ак, – протянул Свиридов. – Но ведь главная сила – не в мускулах, а в мозгах. Так ведь нас учил полковник Платонов? Значит, ты говоришь, что началось с твоего знакомства с Полиной Знаменской? А как оно произошло, это знакомство?
– Ну... ты же знаешь, у меня все из ряда вон... – скромно ухмыльнулся Фокин и с хрустом откусил грушу. – Это было в церкви... во время вечернего богослужения. Ты же знаешь, я теперь диакон, разжаловали, как говорится... Так вот, идет служба, отец Аристарх басит что-то там, я тоже поддакиваю... ну, да чего там тебя вводить в тонкости всех этих литургических штучек...
– Сколько ты перед этим выпил? – насмешливо спросил Владимир.
– Нисколько, – серьезно ответил нижегородский пастырь. – В том-то все и дело, что нисколько. Так вот, служба уже подходит к концу, и вдруг я натыкаюсь взглядом на нее... на Полину. Даже не могу сказать, как это было... Ты же знаешь, Володька, я всегда насмехался над всякими там любовями с первого взгляда, но тут даже не любовь, а так... удар грома. Меня словно притянуло к ней... – И Афанасий, вероятно, не сумев подобрать слов для описания того, что происходило с ним во время того памятного богослужения, неожиданно выругался и выпил полстакана водки.
– Ну?
– А что – ну? Черт его разберет, но только мне кажется, что это какая-то пантомима, разыгранная кем-то свыше... чтобы я с ней встретился и познакомился. Понимаешь, как в дешевых голливудских боевиках... к ней докопались несколько забавных таких хлопцев ублюдочного вида. Вероятно, завалили в храм по загону. Ну, стали че-то там ей зачехлять... лапать. Я сам лично знал таких болванов, которые в церковь ходили телок снимать. Естественно, под наркотой. Как будто других, более рыбных мест мало. Ну вот... тут литургия кончилась, и я прямо к ней через весь храм. Ее к тому времени уже едва ли не в мешок упаковывали. Ну, я подошел и спросил: что это вы тут, нечестивцы, вытворяете в святом храме? Она рванулась ко мне, говорит: скажите им, святой отец! Типа с богом поговорить не дают!
– А ты?
– Сказал. Одному в бубен, второму в жбан. Один из них все орал: «Не тронь меня, гнида, я святой архангел Гавриил!» Ну... он у меня и вылетел из церкви, как будто с крыльями был, – Фокин загадочно усмехнулся. – Правда, приземление было неприятным.
– Надо думать.
– Я к ней вернулся и спросил: «Ну, как вы? Ничего?» Она говорит: «Спасибо, что избавили меня от этих... „святых“. Они, если по зрачкам судить, вообще ничего не соображали. А я сказал: „Нормально, после общения со „святыми“ вы, можно сказать, легко отделались. Не как в анекдоте...“
– Ты что, еще и анекдоты ей рассказывал в церкви?
– А что?
– А какой анекдот-то? Церковный?
– Почти. Альпинист забирается на отвесную гору, садится отдыхать. Вдруг смотрит: сидят два мужика, один вдруг вскакивает и прыгает в пропасть. Альпинист хватается за голову: господи боже мой! Трындец! И вдруг тот же самый мужик, который прыгнул, вылетает из пропасти обратно и приземляется рядом с ним. Альпинист в непонятках:
– Как это у тебя так получилось, браток?
– Да ты понимаешь... тут сложные атмосферные явления... восходящие воздушные потоки и тому подобная научная хрень. В общем, разбиться невозможно, вынесет обратно, и все такое.
Тот говорит:
– Правда, что ли?
– Хочешь – сам попробуй!
Альпинист, недолго думая, прыгает, камнем падает вниз, ну и, естественно, разбивается в ошметки. К первому мужику подходит второй, который до этого все время молчал, и говорит укоризненно:
– Ну и сука ты, архангел Михаил!
Свиридов невесело засмеялся и спросил:
– И что, ты ее тут же закрутил и утрамбовал?
– Ну конечно, по твоей же методике отработал, – отозвался тот. – Прямо к ней домой и поехали после ресторана. И так далее...
– Насчет «так далее» можешь не уточнять, – сказал Свиридов. – Одним словом, ситуация складывается следующая: на Знаменских охотятся, и потому Роман хочет нанять меня. Нанять в качестве кого? И на какой срок?
– А вот это уже будет видно, – коротко проговорил Фокин. – Все это ты обсудишь с ним самим.
– Никогда не думал, что буду работать на Знаменского, – сказал Свиридов. – Предпоследний раз мы виделись с ним, когда отрабатывали прыжки с поезда, двигающегося со скоростью сто километров в час. Ты сдавал этот зачет в другой группе. Он тогда неплохо отработал... классно, можно сказать.
– Предпоследний раз? А последний?
– А последний... – Свиридов поднял брови и, постучав вилкой по столу, ответил: – А последний раз я видел его в мае девяносто третьего, когда мы в паре с ним отработали заказ на одного ублюдка. Бывшего кагэбэшника, а потом банкира и финансового воротилу, который вышел из рамок дозволенного... Ну, ты меня понимаешь...
Фокин бросил на друга короткий взгляд и с несвойственной ему сухой сдержанностью кивнул:
– Да... разумеется.
* * *
Свиридов и Фокин вошли в комнату и увидели, что Полина уже не так хмурится, как в момент их уединения на кухню. Определенно Илья успел развеселить даму, немного подпоить и рассмешить. Впрочем, не стоит удивляться, что младший Свиридов так быстро нашел подход к женщине. Все-таки он продолжительное время работал преимущественно в женском коллективе и потому в разговоре с женщиной чувствовал себя как рыба в воде.
Полина подняла на вошедших мужчин свои большие глаза, и Владимир Свиридов почему-то невольно вздрогнул, ощутив на себе их словно бы рассеянный мягкий взгляд.
Нет, неудивительно, что эти глаза притянули Афоню там, в церкви.
– Ну что? – спросила она.
– Я поеду с вами в Нижний и встречусь с вашим братом, – сказал Свиридов. – А дальше – будет видно.
– Спасибо, – сказала она. – Рома будет рад вас видеть.
– Вы приехали на машине, да? – спросил Владимир.
– Да. Она стоит в вашем дворе.
Свиридов выглянул в окно и тут же увидел стоявшую напротив своего подъезда элегантную черную машину с чрезвычайно изящными обводами корпуса, судя по всему, совсем новенькую, матово отливавшую на ярком майском солнце.
– «Fiat Marea»? – проговорил он. – У вас хороший вкус, Полина.
– Нет, это у меня хороший вкус, – сказал Фокин. – Это я купил ее буквально несколько дней назад. Как говорится, дешево и сердито.
– Это сколько же в Нижнем платят попам, если они могут покупать себе такие авто? – воскликнул Свиридов.
– Во-первых, не попам, а священнослужителям, – с постной миной поправил Афанасий, – а во-вторых, я купил ее не на зарплату, а на нетрудовые доходы, как то формулировали при социализме.
– Кто бы сомневался... – пробурчал Илья, отдирая от себя назойливого Наполеона.
Глава 4
Семья Знаменских
В Нижний Новгород они приехали уже к вечеру. Свиридов был не из тех людей, у которых сборы занимают больше времени, чем сам переезд, поэтому он оделся и приготовился к поездке за считанные минуты. Он проделал бы все это еще быстрее, если бы не Наполеон, который с редкостным упорством и наглостью крутился под ногами и мешал Владимиру что было сил и возможностей.
Вероятно, он почувствовал, что один из его хозяев уезжает и может вернуться не скоро.
Вела машину Полина, а Свиридов и Фокин сидели на заднем сиденье, пили пиво и играли в карты на деньги. К концу пути они опустошили целый ящик, и Свиридов проиграл своему другу пятьсот с лишним рублей.
На этот раз ставки были не очень высоки. Иначе проигрыш Владимира выражался бы куда более существенной цифрой.
Зачем он так быстро согласился на сомнительное предложение Афанасия? Конечно, потому, что тот был его лучшим и, возможно, единственным другом.
Но еще и потому, что человек, который намеревался платить ему достаточно приличные деньги – правда, еще непонятно, за какую именно деятельность и какие конкретно деньги, – этот человек был его старым знакомым и коллегой по работе в «Капелле».
А это значило для Владимира очень много...
Но была еще одна причина.
Свиридов пребывал в бездействии уже около месяца и чувствовал на горле мучительные стылые пальцы скуки.
Адреналин.
Ему просто не хватало адреналина.
За окном бушевал май, в воздухе блаженно расползался аромат молодости и обновления, воспламенял, губил, заставлял жить, но в душе Владимира была опустошающая, глухая боль одиночества... И весна, и эти люди за окном не могли дать его нервам того, в чем он и так отчаянно и откровенно нуждался.
Не могли дать леденящего предчувствия неотвратимой опасности. Опасности, которая заставляет мобилизовать все силы, чтобы хотя бы иметь шанс парировать смертоносный удар, а потом, мгновенно собравшись и перестроившись, нанести удар ответный – нанести наверняка, без вариантов и без трусливых откатов на попятную.
– Лечиться тебе надо, Владимир, – время от времени говорил Илья, глядя на брата в подобные критические минуты. – Сгонял бы к психоаналитику.
– Ну да, – отозвался Свиридов. – Ты че... американских сериалов насмотрелся, что ли? «Доктор, у меня такая психологическая травма! Такая кошмарная проблема! Ах, боже мой, я места себе не нахожу! Я так страдаю! У моего попугайчика начался понос!»
