Поликуровский холм, как и весь черноморский город Ялта, летом купался в солнце и зелени. Казалось, что в это время года у природы в запасе осталось только три цвета: голубой, желтый и зеленый. Небо было выкрашено в голубой цвет; яркая сочная листва дышала живым насыщенным зеленым; и все это обильно поливалось сверху лучами желтого солнца. Только одно море вмещало в себя целую гамму цветов и оттенков в зависимости от настроения.
      Главной достопримечательностью Поликуровского холма была церковь Иоанна Златоуста. Ее колокольня с позолоченным куполом виднелась со всей прибрежной части города. Саму церковь отстроили совсем недавно на месте старой, некогда разрушенной, от которой оставался только фундамент. На этом самом фундаменте и возвели новое строение.
      На город медленно и неуклонно опускалась ночь, напоенная прохладой и свежестью соленого морского бриза. Приютившиеся рядом с церковью двух– и трехэтажные домишки тихо засыпали, впрочем, как и весь город.
      Неожиданно вдалеке послышался звук движущегося автомобиля. Вскоре включенные фары осветили фасад здания, но тут же погасли – водитель остановил машину.
      Сторож, дремавший в своей сторожке, слышал звуки, но не придал им особого значения. Он лишь на секунду поднял голову и тут же, вновь опустив ее на грудь, продолжил мирно кемарить. Единственное, на что стоило обращать внимание, по мнению сторожа, это хулиганистые юнцы и собаки. Машина никоим образом не связывалась в его представлении ни с теми, ни другими.
      Машиной, подкатившей к церковной ограде, оказался серый «Форд». Судя по номерам, регистрировался он далеко от Крыма. В салоне находились четверо мужчин. Лица всей группы скрывали черные маски с прорезями для рта, носа и глаз.
      Едва машина остановилась, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем человек повернулся назад и высоким, чуть хрипловатым голосом приказал:
      – Клоун, остаешься за рулем. Тайсон – к сторожке. Цыган – со мной.
      Распорядившись таким образом, человек открыл дверцу.
      Остальные, не задав ни единого вопроса, последовали за ним, кроме водителя Клоуна, оставшегося, как и было приказано, в машине.
      Тщательно отработанным движением вожак буквально перелетел через церковную ограду. Свободный спортивный костюм нисколько не сковывал движения. Его помощники слегка задержались, но потом тоже довольно быстро взяли препятствие. Один из них, плечистый коротышка с погонялом Тайсон, разлапистой походкой потрусил к сторожке. Он осторожно потянул на себя незапертую дверь и скользнул внутрь. Не успевший даже проморгаться сторож от короткого удара в челюсть полетел со стула в угол. Тайсон поднял его за грудки левой рукой и нанес удар в голову. Старик, не издав ни звука, потерял сознание.
      Коротышка посмотрел на свою немощную жертву и, сплюнув на пол, поспешил вернуться к остальным. Те не теряли времени даром. Цыган в это время возился с замком на дверях церкви.
      – Есть! – наконец просипел он, открывая двери.
      Предводитель ступил в церковь первым. Все трое как по команде достали небольшие, но мощные фонарики.
      Три луча света, прыгая по стенам, выхватывали суровые лики святых, изображенных на иконах. Казалось, святые спрашивали пришедших: «Что вам тут надо, святотатцы?! Остановитесь, пока не поздно!»
      Тайсон поначалу робел и боялся брать церковную утварь в руки. Ему казалось, что божественное, освещенное святой верой людей церковное добро должно непременно обжечь преступные ладони. Но старший шикнул на него, и Тайсон сначала робко, затем торопливо стал запихивать в мешки все, что попадалось. Иконы цеплялись углами за края мешка, словно сопротивляясь грабителю, отчего Тайсон все больше и больше злился.
      Деловито собирая в холщовые мешки иконы, вожак грабителей остановился около небольшого четырехугольного предмета. Предмет был выполнен из серебра, это понятно было сразу. Помещен в глубокий короб со стеклянной крышкой. Главарь размышлял недолго. Резко ударив кулаком сверху, он разбил стекло, достал серебряную вещь и, повертев загадочную коробочку в руках, небрежно кинул ее в мешок к остальному украденному добру.
      – Атас! – прорезался вдруг возбужденный крик грабителя по кличке Цыган.
      Тут и все остальные услышали приближающийся вой милицейской «канарейки».
      Не задерживаясь дольше, грабители побежали к выходу. Первым из церкви выскочил главарь.
      – Откуда менты взялись? – успел спросить у Цыгана Тайсон.
      – Сигналка сработала, – коротко ответил тот.
      – Стоять на месте! – раздался крик со стороны, противоположной той, где грабителей ожидала машина.
      Главный, не задумываясь, выхватил пистолет и выстрелил на голос. Послышался вскрик, стон, затем темноту прорезал отборный мат и грохнули подряд два ответных выстрела.
      Главарь быстро отпрянул за угол и зашипел от боли и злости – пуля блюстителя закона попала ему в предплечье. К счастью для грабителя, ранение оказалось поверхностным. Он несколько раз глубоко вздохнул, приводя дыхание в норму, и осторожно выглянул из-за угла. Его подельники вместо того чтобы прийти на помощь своему товарищу, спрятались внутри церкви.
      Главарь тем временем успел рассмотреть, как толстоватый дядечка неуклюже перелезает через ограду и тяжело шлепает в его сторону, совершенно игнорируя при этом взломанные и распахнутые настежь двери церкви. Очевидно, милиционер по простоте своей посчитал, что грабитель один. А поскольку бандит скрылся за углом, работник право-охранительных органов не мудрствуя лукаво побежал за ним.
      Преследователь, судя по изрыгаемым им ругательствам, был страшно зол на бандюгана. И неудивительно, ведь главарь грабителей несколько секунд назад, сам того не подозревая, одним выстрелом уложил напарника толстого милиционера наповал.
      Главарь, отпрянув за угол, прислонился спиной к стене и стянул с головы черную маску...
      ... Золотые волосы разметались по плечам. Большие голубые глаза под густыми ресницами, чуть приоткрытые алые губы, правильные черты лица – словом, предводитель грабителей оказался женщиной. Женщиной! Да еще какой! Встретив такую блондинку в вечернем платье, ни один мужчина просто так не пройдет мимо, не проводив ее восхищенным взглядом.
      Тряхнув еще раз золотистой гривой волос, она медленно согнула руки в локтях, перенося тяжесть тела на отставленную назад ногу. Такая стойка в карате-до называется «кокуцу-дачи» и считается очень удобной для атаки противника выставленной вперед ногой.
      Так все и произошло. Едва запыхавшийся милиционер показался из-за угла, как правая нога блондинки молниеносно взлетела высоко вверх.
      Удар был настолько резок и силен, что толстяк даже не успел сообразить, что же такое с ним случилось. Его безжалостно швырнуло назад, и он оказался лежащим на спине, раскинув в разные стороны руки. Табельное оружие милиционера, выпав из рук хозяина, негромко стукнуло в темноте об асфальт. Хрупкая блондинка, оказавшаяся столь грозной на поверку, в мгновение ока оказалась рядом со своим противником. Ее кулаки были сжаты и готовы к действию. Издай ее враг хоть один только стон или сделай малейшее движение, она бы наверняка нанесла ему второй удар и, как знать, может быть, последний в его жизни.
      Но неуклюжий страж порядка находился в глубоком нокауте, и посему златовласая пантера в человеческом обличье, понаблюдав за ним несколько секунд, наконец расслабилась и отвернулась.
      Женщина прислушалась. Во дворе было тихо, ни звука не доносилось и из самой церкви. Поняв, что пока ей ничто не угрожает, блондинка решительной походкой направилась к дверям собора.
      К тому времени Цыган, а следом за ним Тайсон покинули свое укрытие и вышли во двор, держа оружие наготове и тревожно озираясь по сторонам.
      – Быстро добро хватайте и на выход! – презрительно глянув в сторону мужчин, коротко распорядилась блондинка.
      Так же легко и грациозно, как и в первый раз, несмотря на ранение, она перемахнула через ограду и бесшумно приземлилась, легко спружинив на полусогнутых ногах.
      Вскоре показались и ее подельники. Блондинка приняла от них по очереди мешки с краденым. Водитель «Форда», увидев своего главаря, поспешил ей на помощь.
      Погрузив все похищенное в багажник, бандиты уселись в салон, «Форд» резко сорвался с места и понесся по темным улицам города.

* * *

      Засоркин Лев Валентинович пользовался заслуженным авторитетом у коллег. Профессия у него была нередкая для нашего времени, но, пожалуй, самая престижная – Засоркин делал деньги, то есть был бизнесменом. Причем бизнесменом весьма крупным. Окна его кабинета, по размерам больше напоминающего хоккейную площадку в ледовом дворце, выходили на Тверскую. Льва Валентиновича знали не только в Москве, Питере да и вообще в России, но и далеко за рубежом.
      Выглядел Лев Валентинович соответственно своему статусу: русоволосый мужчина ростом чуть выше среднего, практически не снимающий с глаз очков-«хамелеонов» и всегда дорого одетый. Улыбку его никто бы не назвал сердечной или добродушной, а взгляд по-волчьи хищных глаз прожигал подчиненных насквозь. Единственное, что вносило некоторую дисгармонию в общий облик Засоркина, – это большая татуировка на кисти правой руки, полностью покрывающая ее, и перстни-татуировки на фалангах пальцев. В бане можно было обнаружить, что этим количество наколок на теле Льва Валентиновича не ограничивается – их там значительно больше. Даже не разбирающийся в тюремной символике человек сразу бы определил, что Засоркин далеко не новичок в блатном мире и посидеть на своем веку привелось ему изрядно.
      Московский бизнесмен действительно на зоне отпахал немало и был авторитетной личностью среди братвы.
      В настоящее время Засоркин находился у себя в кабинете, за своим столом, и просматривал бизнес-план.
      Внимательно перечитав все еще раз, Лев Валентинович отложил бумаги в сторону и задумался. В этих бумагах речь шла о земельном участке под Ялтой.
      Взгляд хозяина кабинета упал на фотографию в рамке, стоящую на столе. Засоркин взял ее в руки и не отрываясь некоторое время внимательно вглядывался в снимок, словно вспоминая что-то. Фотография действительно была интересной. На ней Засоркин, широко улыбаясь, обнимал за плечи Григория Рублева. Оба были в лагерных телогрейках с бирками номеров на груди. Они отбухали в колонии строгого режима почти пятилетку, а такое не забывается никогда.

* * *

      – Все встали у своих кроватей! – прозвучал суровый приказ.
      Барак номер восемь моментально пришел в движение.
      Послышались тихие голоса: «Шмон, шмон!»
      Действительно, в помещение зашел зам по режиму и с ним двое конвойных.
      Кто-то кинулся было прятать что-то запретное.
      – Не дергаться, я сказал! – заорал командир. Его круглое лицо с сидящей на нем кнопкой крохотного носа мгновенно покраснело.
      Зэки знали причину шмона: на утренней поверке двое из них оказались пьяными. Как ни прятали их, все равно застукали обоих. Майору влетело от хозяина, и теперь он жаждал крови. Предполагалось, что будет осмотр, поэтому все, за что можно было подвергнуться наказанию, было уже припрятано. Только самые лопухи прозевали момент и теперь дрожали, стоя у своих шконок.
      Засоркин Лев ничего не опасался. Ничего запрещенного у него не было. Но когда обыскивающий сдернул его постель и на пол упал небольшой пакетик, сердце тревожно екнуло.
      – Что это? – сурово спросил майор.
      – Не знаю, – отозвался зэк. Лев действительно не имел ни малейшего понятия, что это за пакет и как он к нему попал.
      Он смотрел на бумажный квадратный сверток размером со спичечный коробок и обмирал от мысли, что там может оказаться. Засоркин не был новичком в блатной жизни и прекрасно знал, что подобным образом упаковывают анашу.
      «Карцер – это еще в лучшем случае. А то и довесок к сроку!» – тоскливо подумал он.
      – Разверни, – ненавидяще глядя на него, приказал зам по режиму.
      – Это не мое и разворачивать я это не буду, – твердо отозвался зэк.
      – А может, это твое? – вопрос был задан черноволосому мужчине с серыми глазами. Как уже знал Засоркин, кликали его Крытый и он был авторитетом среди братвы. Он стоял рядом.
      Постель на его шконке боец крутанул до этого. Крытый не удостоил майора ответом.
      – В карцер их обоих! – распорядился зам. И конвойные повели двух зэков на выход.
      Леву уже почти вывели из помещения, когда он услышал смущенный голос майора:
      – Что за херь?! Стойте!
      Конвоир вернул зэков обратно.
      – Зачем было под матрац прятать? – непонимающе глядя на обоих, спросил зам по режиму. – Что, разве в тумбочку положить было нельзя? Оба вроде не первоходки?!
      В пакете оказался самый обыкновенный чай.
      Крытый и Засоркин потом перетрясли весь барак, но им так и не удалось выяснить, кто и зачем сделал эту затарку.
      Но с этого дня началось их знакомство, со временем переросшее в настоящую дружбу.

* * *

      От воспоминаний о своем прошлом Засоркина оторвал стук в дверь. Он не спеша поставил резную рамку на место и, услышав повторный стук, произнес:
      – Да, входите.
      Дверь приоткрылась, и в нее просочился довольно молодой рослый человек в классическом темном костюме-тройке. С первого взгляда можно было понять, что это секьюрити, он же посыльный, он же лакей и так далее. Нет нужды перечислять весь круг обязанностей подобных субъектов. На лице его словно навечно отпечатались слова: «Готов служить верой и правдой своему шефу».
      На сей раз бритоголовый мужчина выступал в роли посыльного: он принес телеграмму. Почтительно положив ее на стол перед хозяином, парень застыл, ожидая дальнейших распоряжений.
      Засоркин взял листок в руки, быстро пробежал глазами неровные строчки, при этом на губах его высветилась довольная улыбка. Но тут, как будто только что заметив застывшего возле стола подчиненного, Лев Валентинович недоуменно вскинул брови и махнул рукой, давая тем самым понять, что тот свободен. Битюган, не произнесший за все время своего присутствия в кабинете ни одного слова, моментально испарился, старательно прикрыв за собой дверь.
      Едва парень вышел, как зазвонил мобильный, и Засоркин, схватив трубку, бодрым голосом бросил:
      – Да, слушаю.
      Некоторое время Лев Валентинович только молча кивал, выслушивая говорящего.
      – Как у тебя дела? – наконец поинтересовался он, когда собеседник замолчал. – Надеюсь, все нормально?
      – Варахтцах! – по-армянски взревела трубка. После этой реплики невидимый собеседник перешел на русский, разговаривая с заметным акцентом: – Ты что, издеваешься, да?! Какой такой нормально?!
      – Ты чем-то недоволен? – В голосе хозяина кабинета послышались стальные нотки. Чувствовалось, что тон армянина пришелся ему совсем не по вкусу.
      – Мы о чем договаривались, а? – вспылил абонент Засоркина. – Ты ведь с проекта процент получишь! Ты факс получил? Что, процент не устраивает?
      – Да успокойся ты! – Лев Валентинович, судя по голосу, начал нервничать. – Процесс ведь пошел... Люди работают...
      – Да сам ты пошел сам знаешь куда! Процент хочешь? Быстрее все сделать надо, понял, да?
      После этого Лев Валентинович услышал в трубке короткие гудки – армянин бросил трубку.
      Засоркин задумчиво пожевал губами, барабаня пальцами по полировке своего необъятного стола. В таком состоянии он находился несколько минут, затем вновь взял в руки фотографию и вдруг улыбнулся изображенному на ней Грише Крытому.

* * *

      Очнувшегося милиционера с сильным сотрясением мозга увезла «Скорая помощь». «Скорую» и милицию вызвал отец Тимофей – настоятель ограбленной церкви. Придя в сознание, сторож выбежал в церковный дворик и сразу же увидел распахнутые настежь ворота храма.
      Опешив, он бросился к калитке и обнаружил у ворот лежащего мертвого мужчину в милицейской форме. Не раздумывая ни минуты, сторож побежал с такой скоростью, насколько позволял возраст, к настоятелю церкви домой. Благо, дом этот находился в непосредственной близости от храма.
      Уже сам священник вызвал милицию, а потом и «Скорую», когда выяснилось, что есть и второй пострадавший. Он жив, но находится в тяжелом состоянии.
      Прибывшая на место преступления оперативная бригада сразу активно занялась работой. Были опрошены сторож и выживший милиционер, но показания их мало что дали. Сторож не мог дать описания напавшего на него человека, потому что тот был в маске. А женщина нанесла удар толстяку-милиционеру столь стремительно и мощно, что тот ничего не успел разглядеть. Выживший блюститель порядка неуверенно добавлял, что преступник, возможно, легко ранен. В общем, картина получалась запутанная. Тем не менее эксперты сразу определили, что в храме побывали несколько человек, несмотря на то что пострадавший упорно говорил только об одном грабителе. Следователю ничего не оставалось, как списать его упрямство на последствия серьезной черепно-мозговой травмы.
      Эксперт щелкал фотоаппаратом, следователь беседовал с разбуженным и прибывшим священником, а двое оперуполномоченных согласно заведенному порядку пошли опрашивать жителей соседних домов, благо, утро уже было не такое раннее. Не избежали этой участи и обитатели двухэтажного домика, утопающего в зарослях вьющейся глицинии, того самого, где на время пребывания в Ялте обосновались Григорий Рублев и его племянница.
      Милиционеру открыл дверь сам Крытый. Он уже понял, что в церкви что-то произошло, так как видел суету опергруппы, когда с утра выходил на балкончик своего дома.
      Опер сразу определил, что опрашиваемый им человек явно с уголовным прошлым. Это легко было понять по многочисленным синим перстням на фалангах пальцев обеих рук. Однако документы у Крытого оказались в порядке, придраться ни к чему невозможно, к тому же и договор на аренду жилья наличествовал. Как и подозревал работник уголовного розыска, Рублев по поводу ночного происшествия рассказать ничего не мог, а может, просто не хотел – в любом случае пришлось старлею уходить из этого дома ни с чем.
      Опрос жильцов окрестных домов ничего не дал, поскольку все дело происходило глубокой ночью. Следователь опергруппы, вздохнув, приказал своим сотрудникам уезжать в отдел.

      Рублев не лгал оперативному работнику, он действительно ничего не видел и не слышал. Рокот морских волн заглушил звук выстрелов. Правда, Григорию приснилось этой ночью что-то про грозу, но утром, естественно, он не придал своему сну никакого значения.
      Крытый проснулся рано, прошлепал в ванную комнату и быстро умылся. Посмотрев на себя в зеркало, увидел сурового черноволосого мужчину с заросшими щетиной щеками и подбородком. За несколько минут Григорий побрился и, весело подмигнув самому себе, покинул ванную.
      Едва он вошел в просторный зал, как в окно комнаты с улицы донеслись звуки голосов мужских разговоров. Прислушавшись, Крытый понял – разговаривают менты. И не просто так, а по делу разговаривают.
      Григорий вышел на балкон и прислушался. Из обрывочных фраз он понял, что ночью обворовали храм Иоанна Златоуста.
      «Вот сучары! – искренне возмутился он в душе. – У какой же твари руки на святое поднялись?! Узнал бы, удавил собственными руками!»
      Когда в дверь позвонили, а затем громко постучали, Григорий уже понял, кто и зачем к нему пришел.
      Кроме самого факта ограбления святого места, что для Крытого само по себе было уже неприемлемо, неприятный осадок вызывали еще два факта: переживание за отца Тимофея, с которым он на днях познакомился, и вероятность того, что теперь рядом с его домом вовсю будет копошиться милиция.
      «Теперь начнут и меня таскать в отдел!» – вспомнив понимающий взгляд опера, которым тот смотрел на его синие перстни, раздраженно подумал Крытый. За себя он не боялся. Он переживал, что все это может коснуться Катерины. «Прямо хоть на край света беги!» – с раздражением подумал Рублев.
      После ухода опера из своей комнаты вышла племянница.
      – Ты какая-то хмурая с утра, Катюшка, – попытался улыбнуться ей Григорий, хотя после известия об ограблении церкви настроение у него сильно испортилось. – Не выспалась, что ли?
      – Нет, все нормально, – вяло улыбнулась девушка. – Я слышала разговор, – неожиданно призналась она.
      Крытый вздрогнул. Его опасения оправдывались, Катя теперь знала об ограблении церкви. Однако то, что сказала племянница в следующий момент, повергло Григория в настоящий шок.
      – Дядя Гриша, а я ведь видела тех, кто это сделал, – тихо, почти шепотом, сказала девушка.
      – Кого ты видела? – попытался уточнить Крытый.
      – Видела тех людей, которые церковь ограбили, – еще тише произнесла Катя.
      – Постой-ка, – Григорий подошел к племяннице, взял ее за руку и усадил на диван. – Давай ты расскажешь мне все по порядку и, если можешь, подробно опишешь этих негодяев.
      – Они действительно негодяи, – призналась Катерина. – И ладно мужики бы были, а тут еще и баба!
      – Какая баба? – насторожился Григорий.
      – Да, которая с грабителями была, – неопределенно махнула вилкой девушка.
      Катерина рассказала, что ночью она случайно проснулась оттого, что услышала какие-то странные хлопки. Сразу же вспомнились недавние события в Веселогорске, и девушка, накинув халат, вышла на балкончик.
      Действительно, во дворе церкви находились какие-то люди с мешками – двое мужчин и одна женщина. Она-то как раз и командовала остальными. Двое грабителей были в масках, а вот женщина маску сняла.
      – Я ее хорошо разглядела, – закончила свой рассказ Катюша. – Блондинка, волосы чуть ниже плеч, симпатичная.
      – А они тебя не видели? – сразу насторожился дядя.
      – Не-а, – отрицательно покачала головой племянница. – Они вверх и не смотрели, да и не видно меня было за зарослями на балконе.
      – А потом куда они делись?
      – Перелезли через ограду и в машину сели. Темную иномарку, – деловито ответила юная красотка.
      Григорий, выслушав девушку, задумался. Молчал он минут пять, изредка барабаня при этом пальцами по столу. Затем встал, не говоря ни слова, вышел на балкончик, закурил сигарету и выпустил длинную струю густого табачного дыма прямо перед собой.
      Рублев думал про отца Тимофея, с которым познакомился почти сразу после приезда в Ялту.
      Хотя Григорий в свое время был пионером и воспитывался в советской школе, в бога, как и большинство людей сейчас, он верил. Нелегкая жизнь, многочисленные отсидки закалили душу вора, но не испоганили ее. Нельзя сказать, что он был добродетельным христианином, но когда мог, всегда старался что-то сделать для церкви.
      Едва Рублев увидел храм рядом с домом, который они собирались снять, то сразу сделал себе заметку в памяти, что нужно обязательно посетить его.
      Он встретился с настоятелем и предложил пожертвовать на церковные нужды тысячу долларов. Отец Тимофей ошалел от услышанной суммы. Приход его не был большим, хотя храм был известен не только в Ялте, но и по всему Крымскому полуострову.
      Итак, поразмышляв над услышанным от Кати, «смотрящий» Веселогорска решил встретиться с батюшкой Тимофеем.
      Докурив сигарету, он спустился вниз, в столовую. Катя уже убрала посуду и смотрела телевизор. Она вопросительно посмотрела на Григория, тот перехватил ее взгляд и улыбнулся.
      – Ну что, пойдем в город? – бодро спросил он племянницу. – Погуляем, сходим на рынок и вернемся домой.
      – А потом?... – поинтересовалась девушка.
      – Потом у меня кое-какие дела будут, – загадочно ответил Крытый. – Да, вот еще что, – серьезно посмотрев в глаза девушке, вспомнил он. – О том, что видела ночью, смотри никому не говори!
      – Что я, маленькая, что ли! – возмутилась Катя.
      – Нет, конечно! – усмехнулся Крытый. – Вон какие женихи к тебе клеятся! Да еще и сразу с кольцом! – ехидно улыбнулся Григорий, намекая на того балбеса с пляжа с колечком в брови.
      Катерина вспыхнула, но ничего не ответила.
      – Ладно, пойдем, – примирительно проговорил Крытый.
      Григорий подождал несколько минут, пока Катерина быстренько прихорашивалась перед зеркалом.
      «Что же задержало Леву? – неожиданно вспомнил Рублев недавний телефонный разговор с приятелем. Судя по голосу, чувствовалось, что тот явно чем-то взволнован. – В принципе у бизнесменов его уровня всегда какие-то проблемы, – успокоил сам себя Григорий. – Сказал – приедет, значит, приедет!»
      Катерина тем временем закончила вертеться перед зеркалом и объявила, что она готова идти. Через минуту они уже были на улице.

* * *

      Отцу Тимофею года не хватало до пятидесяти. Это был высокий крепкий мужчина с окладистой русой бородкой и такими же русыми, слегка вьющимися волосами. Он обладал типичной славянской внешностью. Говорил, как и положено батюшке, степенно, слегка окая.
      Прихожане уважали и любили своего батюшку. Отец Тимофей, как и положено церковному служителю, в миру был кротким и даже несколько боязливым человеком, несмотря на свою богатырскую стать.
      Любили его за то, что по своей душевной доброте отец Тимофей никому никогда не давал отказа в насущных нуждах. Покойная теперь жена его даже выговаривала ему за это. «Ты смотри рясу-то невзначай не отдай! А то и служить не в чем будет!» – не раз в сердцах говорила она ему. Однако отец Тимофей неизменно спокойно отвечал: «Господь нам наказывал помогать ближнему!»
      Около его церкви всегда сидели нищие и калеки. Горемыки знали, что даже если прихожане ничего не подадут, то голодными и без денег они не останутся, обязательно выручит отец Тимофей.