– Вас что, батюшка, к кровати привязывать надо?! – заорал он. – Ну сколько же можно!
      Священник отвел глаза.
      – Куда я швы положу?! Сплошная рванина! Вы что, нарочно?!
      – Нет, – покачал головой отец Василий. – Честное слово, не нарочно…
      – Еще раз вас увижу, выгоню к чертовой матери! – зло пообещал врач.
      Отец Василий тяжело вздохнул. Вообще-то надо было сказать врачу, чтобы он не чертыхался, хотя бы при священнике, но тогда дальнейшее поведение человека в белом халате стало бы непредсказуемым, и отец Василий, вздохнув, промолчал.
 

* * *

 
      К Медведеву он отправился прямо из больницы. И секретарша главы районной администрации даже не пыталась его остановить – такая решимость светилась в глазах отца Василия.
      – Батюшка? – удивился Медведев. – Чего стряслось-то?
      – Вы должны это остановить! – без предисловий начал отец Василий. – Это не может продолжаться!
      Медведев тяжко вздохнул – он сразу просек, о чем говорит православный священник.
      – Не все так просто, – покачал он головой.
      – Вы разве не знаете, что сегодня произошло? – уставился на главу районной администрации священник.
      – Знаю… – еще тяжелее вздохнул Медведев.
      – Так остановите это!
      – Но ведь там наши, местные, виноваты, – возразил Медведев. – Я у Скобцова интересовался, да и показания очевидцев совпадают… А что культурно-массовое мероприятие на Рождество Христово организовали, так за это им честь и хвала. Вы же сами христианин, как вы не понимаете?
      Отец Василий выпал в осадок. Медведев явно не видел никакого греха в том, чтобы считать Иисуса апостолом!
      – Они аферисты, – упрямо сдвинув брови, сказал священник. – Вы знаете, что они работу усть-кудеярцам пообещали?
      – И не только знаю! – сразу воодушевился Медведев. – Районная администрация сама в этом участвует… и на полторы тысячи рабочих мест у нас вполне конкретные планы.
      Следующие десять минут отец Василий только глотал слюну. Здесь уже все было схвачено: администрацию купили на корню грандиозными совместными проектами. И мало того, что сектанты совершенно задурили голову Медведеву байками о том, что чуть ли не половина конгресса США – Дети Духа и от этого прямо зависят целевые кредиты… Оказалось, что именно администрация и помогла сектантам открыть и пункты приема зерна и шкур крупно-рогатого скота, и гарантировала сбыт необычайно дешевых по местным масштабам горюче-смазочных материалов…
      – Но они же народ развращают! – отчаянно попытался открыть власти глаза священник.
      – А что вы от меня хотите? – развел руками Медведев. – У меня налоги в казну впервые за столько времени пошли… Как хотите, отец Василий, но я этот факт игнорировать никак не могу; да меня и область не поймет, если я начну им препятствия чинить! И, кстати, правильно сделает!
      Это было безнадежно.
 

* * *

 
      Отец Василий вернулся в храм, с трудом дождался окончания дня и, предупредив Олюшку, снял рясу, надел дубленочку и пошел прогуляться – голова после сегодняшних событий шла кругом. Он зашел в больницу к Косте, но главврач все еще был занят поступившими ранеными. Спровоцированные этими прислужниками нечистого беспорядки прокатились по всему Усть-Кудеяру, и теперь избитые люди поступали в больницу чуть ли не со всего городка.
      Обескураженный отец Василий прошел на площадь, но там оказалось на удивление пусто – почти не было видно даже местной молодежи, обычно охотно оккупирующей каждый вечер лавочки в сквере у памятника Ильичу…
      – А ты разве не знаешь? – услышал он обрывок разговора продефилировавшей мимо парочки. – Они каждый вечер на службу в Доме рыбака собираются…
      Отец Василий что-то такое вспомнил. Кто-то говорил ему об огромной резиденции сектантов на острове Песчаном, в Доме рыбака… Толян? Кажется, да… Священник вздохнул: размеры отстроенного когда-то для обкомовских работников усть-кудеярского Дома рыбака превосходили все мыслимые пределы, и если сектантам и впрямь удается заполнить его хотя бы на треть… Он даже поежился – такой ужасной была такая реальность. Столько загубленных душ!
      Отец Василий брел вдоль по центральной улице, дискутируя сам с собой, выдвигая аргументы и контраргументы и приводя доводы и примеры… Но чем далее он рассуждал, тем острее понимал, что эта нахлынувшая на городок напасть гораздо сильнее и беспощаднее, чем он думал раньше. Главное, была она антигуманна, направлена против человека. Сектанты обращались с душами людей, как с сырьем, и тем не менее в этих новых правилах игры одерживали победу за победой. Это было невыносимо.
      Он и сам не заметил, как оказался на причале. Там, вдалеке, сверкал огнями стоящий на острове Песчаном Дом рыбака. Священник снял шапку и прислушался, но сквозь посвист ветра от острова до причала доносились лишь слабые, невнятные звуки. «Сходить? – подумал он. – Нет, не стоит. Дурацкая это идея…» И уже в следующий миг отец Василий обнаружил, что спускается на лед, а внутри его гложет только одна мысль: он должен увидеть, что там происходит! И, если поможет господь, он предотвратит дальнейшее падение христианских душ вниз, в мохнатые и безжалостные лапы лукавого.
 

* * *

 
      До острова Песчаного, притулившегося к противоположному пустынному берегу, было километра два. Смеркаться начало по-зимнему рано, и, пока отец Василий дошел до полыньи, совсем стемнело. Отец Василий осторожно, метров за восемь-десять обошел огромную промоину по краю и бодро тронулся к Песчаному – до острова оставалось всего ничего. Но чем ближе он подходил, тем страшнее ему становилось.
      Огромный комплекс Дома рыбака светился и переливался разноцветными огнями, как новогодняя елка. Впрочем, здесь и впрямь сверкало множество цветных гирлянд, оставшихся еще от празднования Нового года. Но ни радости, ни легкости эти цвета не приносили; напротив, от них отчетливо веяло тревогой. Отец Василий прислушался: там, внутри, раздавались поистине странные звуки, словно сотни людей одновременно хлопали в ладоши, потом надолго замирали в полной тишине и снова хлопали. Это не было похоже ни на что.
      Он осторожно приблизился ко входу в здание, и его даже передернуло: неизвестно, что хотел этим сказать оформитель, но опоясавшие двери разноцветные гирлянды более всего походили своей формой на широко распахнутую хищную пасть.
      – Тебя сменить? – услышал он уверенный мужской голос и присел, словно испугался, что его заметят.
      – Да, пора бы… – охотно откликнулся на предложение второй человек. – И скажи там этому новенькому, как его, Сашке, пусть тулупчик с собой прихватит – здесь холодает.
      Отец Василий поежился – воздух и впрямь остыл.
      – Ладно, я пошел…
      Священник прокрался поближе к дверям. Недалеко от входа стоял и курил молодой плечистый охранник в камуфляже. «Расслабился боец… – усмехнулся священник. – Раньше я бы его в два счета снял!» – и тут же устыдился своих недостойных мыслей: в конце концов, он сюда не банду пришел брать, а правду выяснить…
      Охранник громко выплюнул сигарету, отошел к заснеженным кустам и вжикнул «молнией». «Пора! – понял священник. – Пока не оглянулся!» Он метнулся ко входу и бесшумной тенью скользнул в приоткрытые двери. Пока все получалось.
      Здесь внутри было темно и остро пахло какой-то цветочной эссенцией, явно ритуального характера – назвать это благовониями язык не поворачивался. Священник нащупал вторую дверь, открыл… и мигом оказался в другом мире. Он еще никого не видел – чтобы увидеть зал, следовало подняться по лестнице примерно на десяток ступеней. Но атмосфера происходящего ощущалась даже здесь. Ослепительный свет резал глаза. Резкий цветочный запах стал просто невыносим; воздух в огромном, просторном помещении казался тяжелым, буквально свинцовой плотности… Раздался хлопок, и он понял, что там, еще на льду, не ошибся: это действительно был хлопок нескольких сотен ладоней.
      – А теперь… – услышал он многократно усиленный динамиками знакомый голос, – мы зададим себе несколько простых вопросов…
      Раздались чьи-то шаги, и отец Василий метнулся вбок по коридору – где-то неподалеку, насколько он помнил, располагалась вторая лестница – на балкон. Точно! Деревянная лестница, новенькая ковровая дорожка и множество крутых ступенек вверх…
      – Господь, этот великий творец, не стал бы создавать нас грешными… – прогремели динамики. – Разве это не правда?
      – Правда! – ухнули в ответ сотни людей.
      «Господи, что это?! – спрашивал священник, взбегая по ступенькам. – К чему он клонит?»
      – Значит, нет греха! – прогремели динамики.
      – Нет греха! – послушно откликнулись люди.
      Отец Василий выскочил на балкон и замер, вцепившись рукой в полированные деревянные перила. Там, внизу, плечом к плечу стояли сотни, а может быть, и тысячи людей! «Спаси и сохрани!» – взмолился священник – ничего подобного он увидеть не ожидал. А за кафедрой, под собственным огромным, квадратов на восемь, портретом, стоял… костолицый.
      – Господь сотворил нас по образу и подобию своему, – сказал костолицый. – Разве это не правда?!
      – Правда! – ухнула серая человеческая масса внизу.
      – Но господь совершенен, а значит, совершенны и мы! Каждый из нас!
      – Каждый из нас! – откликнулась человеческая масса.
      «Что это?! – ужаснулся отец Василий. – Как они не видят?! Что он с ними делает?! Господи, грех-то какой!» Люди в партере казались ему зомбированными куклами, не понимающими, что они говорят и что делают…
      Священник прикрыл глаза рукой от невыносимого света и вгляделся еще внимательнее. Казалось, люди внизу ничуть не страдают ни от кошмарной интенсивности света, ни от тяжелого цветочного смрада – иначе назвать этот дух было невозможно. Их глаза были широко раскрыты и направлены на костолицего проповедника, а на лицах сияли широкие, счастливые улыбки.
      Где-то за кулисами мерно, в четверть силы застучали барабаны и запели нежные, тихие скрипки. Народ покачнулся вперед…
      – Братья и сестры! – громко возопил со сцены костолицый и воздел свои длинные руки вверх. – Бог никогда не переставал любить вас! Верите ли вы мне, апостолу его?!
      – Ве-ерим! – единой волной качнувшись вперед, как одна глотка выдохнула толпа.
      – И бог смеется от счастья, видя, как любят его в каждом божественном творении возлюбленные дети его! Верите ли вы мне, апостолу его?!
      – Ве-ерим!
      Отец Василий вжался в стену. Он видел: все эти люди там, внизу, не в себе! Они подчинялись всему, что несла в себе эта жутковатая, сатанинская «служба»: ускоряющемуся реву барабанов, призывам скрипок, каждому слову и каждому жесту костолицего проповедника. И когда они в очередной раз подчинились призыву костолицего и начали срывать с себя одежды, удивляться было нечему… поздно было удивляться: «этот» владел ими целиком, как своей рукой или ногой.
      – Возлюбите господа в ближнем своем! – взревел костолицый, и обнаженные, истекающие слюной, с обезумевшими глазами люди кинулись друг на друга, аки дикие звери.
      «Апокалипсис!» – прошептал отец Василий и, не отдавая себе отчет в том, что делает, придвинулся к перилам и воздел руки к небу.
      – Стойте! – крикнул он. – Остановитесь, люди! Так нельзя!
      Но его словно никто и не слышал. Мужчины совокуплялись с женщинами прямо на полу, среди беспорядочно разбросанной одежды и таких же потных, потерявших разум людей.
      – Прекратите! – заорал священник. – Именем господа нашего Иисуса Христа призываю вас!
      Но его не слышали. Полные сорокалетние домохозяйки и черные от мазута и загара мотористы и экскаваторщики, тощие бледные работницы контор и ухоженные служащие офисов были заняты только собой и тем «господом», что прямо сейчас снисходил до них, прямо в это кишащее, дышащее смрадом, стонущее и потеющее варево человеческой плоти.
      И тогда священник вздрогнул и, трижды осенив себя крестным знамением, обвел руками вокруг себя, четко заключив пространство актового зала в воображаемый круг, и страстно, со всей мощью своей души произнес:
      – Силой господа Иисуса Христа внутри меня, …которому я служу всем сердцем, всей душой и всеми силами, …я окружаю этих людей кругом его божественной защиты, …который не смеет переступить ни один грех.
      Он еще раз обвел руками вокруг себя, заключив пространство зала в воображаемый круг, и еще раз трижды перекрестился.
      Применение этой молитвы, услышанной им под страшным секретом от одного семинариста, было против всяких правил. Но он знал: сейчас действует лишь одно правило: сила его обращения к нему.
      Все так же призывно стонали скрипки и все так же навязчиво задавали ритм барабаны, но что-то изменилось. Кишение внизу словно замедлило свой темп, и растерянные, обнаженные люди почти разом посмотрели наверх, туда, где стоял, разведя руки в стороны, простой провинциальный священник отец Василий. На какой-то миг они снова стали сами собой.
      – Братье и сестры! – громыхнули динамики. – Я, апостол божий Борис, призываю вас!
      Отец Василий впился взглядом в костолицего и в тот же момент понял, что совершил роковую ошибку, позволив ему завладеть своим вниманием, потому что уже в следующий миг – он это чувствовал – люди внизу, проследив за его взглядом, точно так, как и он, оборотились к проповеднику.
      – Братья и сестры! Слава божия с вами! – воздел руки вверх костолицый. – С нами бог! – и рывком бросил свои длинные руки вниз, к широко распахнутым глазам и разинутым ртам.
      – С нами бог! – послушно вторили человеческие голоса.
      – С нами бог! – уже громче повторил костолицый, совершив руками в точности такой же жест.
      – С нами бог! – уже увереннее всколыхнулась масса.
      Это было похоже на ключевую фразу, которую используют иные эстрадные гипнотизеры, но в отличие от них у костолицего все было доведено до совершенства.
      – Дайте мне его! – решительно ткнул костолицый пальцем в священника, и масса взбухла, забурлила, подалась к проходам и послушно потекла туда, куда ей указали.
      «Господи, помилуй!» – охнул отец Василий и метнулся к выходу. Но там, в коридоре, уже кипела рвущаяся к нему бессмысленная человеческая плоть.
      Он подался назад, оценил конструкцию актового зала, решительно перешагнул за перила и, ухватившись за них руками, быстро пошел над партером в сторону окна. Другого пути здесь нет – это он видел. И когда преследователи начали протягивать к нему свои руки, отец Василий уже выбил стекло локтем и, уцепившись за металлическую раму, подтянулся и выбросил свое большое тело на покатую кровлю.
      Он поехал вниз, как на салазках, – все быстрее и быстрее. А потом в глазах мелькнуло черное ночное небо, цветные новогодние гирлянды и – лишь на долю секунды – огромный белый сугроб свежеубранного снега. На него навалилась темнота, беспомощность и ощущение полного провала – в прямом и переносном смысле. И еще очень не хватало воздуха…
      Его потянули, а потом и сильно рванули за полу дубленки, и отец Василий с облегчением вынырнул наружу и вдохнул сладчайшего кислорода.
      – Ты чего здесь делаешь, мужик? – склонился над священником здоровенный парень в камуфляже.
      Отец Василий хотел ответить, но язык не слушался, а в глазах все еще плавали разноцветные искры.
      – Язык проглотил? – сурово переспросил охранник и, поставив отца Василия на ноги, несильно его встряхнул. – Это ты, что ли, стекло разбил?
      Он определенно слышал звон разбитого стекла, но самого падения в сугроб так же определенно не видел, и предположить, что странный небритый мужик свалился сюда с крыши, с высоты третьего этажа, еще не успел.
      Двери Дома рыбака распахнулись, и на улицу вывалилась толпа голых, обезумевших людей. Парень оглянулся на шум, да так и застыл, выпучив глаза и широко открыв рот. Это явно был тот самый «новенький Сашка», о котором говорили охранники с полчаса назад.
      – Мать честная! – только и произнес он. – Это как же называется?! Ни хрена себе, работенку я нашел!
      – Пусти, друг, – дернулся отец Василий, но охранник его не слышал и продолжал держать воротник дубленочки своей огромной ручищей.
      Бить его не хотелось, и отец Василий, вздохнув, быстро расстегнул пуговицы, выдернулся из рукавов дубленочки и уже через миг бежал прочь от этого страшного места. «Дайте мне его! – звенело в ушах приказание костолицего. – Дайте…»
 

* * *

 
      Он не пробежал и сотни шагов, когда понял, что происходит нечто странное: сзади упорно раздавались странные звуки, словно здесь, посреди зимы, шумел приморский прибой. Отец Василий обернулся и ощутил, как поднимаются мелкие волоски у него на руках и затылке. Метрах в тридцати, прямо на него надвигалась белеющая в лунном свете громада обнаженных тел.
      Они мчались на него молча и сосредоточенно, так, словно бежать по снегу за одиноким священником и была главная задача их жизни. Услышав команду костолицего, они словно забыли о том, что они еще и матери и отцы, бульдозеристы и официантки. Теперь для них не существовало иной цели, кроме как догнать и доставить своему «апостолу» этого чужака.
      – Стойте! – крикнул священник. – Остановитесь! Что вы делаете?!
      Но толпа не слышала его. Люди так и бежали к нему, к своей единственной цели, тряся обвисшими гениталиями и толстыми складками жира на животах и сосредоточенно вдыхая и выдыхая воздух. В лунном свете пар от их напряженного дыхания и разгоряченных тел выглядел сюрреалистической дымкой на картине романтически настроенного художника. Вот только не был этот «художник» ни добр, ни светел духом. Отец Василий еще раз панически оглядел преследователей и понял, что за звук заставил его насторожиться и оглянуться с минуту назад. Это был шум работы сотен легких и скрип сотен босых ног по свежевыпавшему пушистому снегу.
      – Стойте, люди! – уже менее уверенно попросил он. – Опомнитесь! Придите в себя!.. – И тут же осознал: они не остановятся. Потому что на самом деле их самих здесь просто нет. А на него движется заключенная в чужие тела железная воля костолицего.
 

* * *

 
      Он резко изменил направление – на льду его могли запросто загнать числом, как зайца, – и рванул в камыши, надеясь потеряться среди жестких, двухметровой высоты зарослей. Но это, как оказалось, и стало его ошибкой. Звук шагов сотен босых ног и дыхания сотен человек позади него так и не прекращался, но теперь к ним добавился и хруст ломающегося камыша, и через несколько минут священнику чудилось, что этот жуткий хруст идет отовсюду, и он осознал, что просто не понимает, куда надо бежать, чтобы спастись.
      Он затравленно огляделся по сторонам и увидел, как из зарослей справа прямо на него вывалилась огромная, дородная женщина с выпученными, потерянными глазами.
      – Святый боже! Святый крепкий! Святый бессмертный! Помилуй нас! – скороговоркой пробормотал священник и осенил даму крестным знамением.
      Женщина шагнула вперед, тряхнув огромной грудью, и замерла. Что-то внутри ее определенно происходило.
      – Опомнись, дщерь! – воззвал священник, и в пустых глазах дамы на миг промелькнуло что-то осмысленное.
      Снова хрустнули камыши, и из-за спины женщины появился и застыл второй персонаж – тощий мужичок с пышными черными усами. Он стоял за спиной дамы и бессмысленно смотрел прямо перед собой – то ли на священника, то ли сквозь него. Затем из камышей возникла еще одна фигура, за ней – еще одна… Отец Василий закричал и, не помня себя, бросился прочь.
 

* * *

 
      Он вышел к Усть-Кудеяру только часа через три. Крюк, который он сделал, чтобы уйти от погони, оказался непомерно велик. Так что, когда прямо перед ним возникла городская свалка, священник был настолько обессилен, что вполне серьезно начал подумывать, не прикорнуть ли ему прямо здесь, у дымящейся и пронзительно воняющей чем-то химическим кучи. Но бог миловал: он нашел в себе силы и еще через сорок минут ввалился в ГУВД.
      – Где Скобцов?! – выдохнул он.
      – Дома, где же еще? – вопросом на вопрос ответил дежурный.
      – А сколько времени? – догадался спросить отец Василий.
      – Три ночи, – пожал плечами дежурный. – А что случилось? Э-э! Да вы ранены!
      Священник проследил его взгляд и понял, что у него снова лопнули швы на плече.
      – Это старое! – отмахнулся он. – А кто здесь есть?
      – Подождите, я сейчас дежурного смены кликну…
 

* * *

 
      Дежурный капитан долго не мог принять ту мысль, что перед ним находится местный поп, но, когда он это все-таки осознал, так же долго и терпеливо слушал все, что смог вывалить на него отец Василий.
      – Значит, это не они вас ранили? – в очередной раз переспросил капитан.
      – Нет, – в очередной раз отмахнулся священник. – Там похуже дела. Там люди голые по камышам бегают! Несколько сотен голых людей! Представляете?!
      – Зачем? – изумился капитан.
      – За мной, – убито признался священник.
      – И что, все несколько сотен – за вами? – не мог поверить капитан.
      – Все – за мной, – обреченно кивнул священник.
      Капитан поспешно переменил тему.
      Потом отца Василия попросили подождать, и он слышал, как шушукались между собой милиционеры. Потом, судя по всему, капитан решился-таки позвонить среди ночи начальнику ГУВД, и вот после этого звонка все изменилось.
      – Идите-ка вы домой, – не глядя священнику в глаза, предложил капитан. – Так будет лучше… Для вас в первую очередь.
      Отец Василий попытался поймать его взгляд, но не смог и понял, что капитан, по сути, прав и ему пора уходить, потому что ничего другого ему менты не предложат. Вот только очень болит плечо…
 

* * *

 
      Дежурный милицейский «уазик» довез священника прямо до больницы, и здесь, едва открыв дверь приемного покоя, отец Василий понял: от судьбы не уйдешь. Прямо перед ним стоял многострадальный молодой хирург Евгений.
      Евгений дикими глазами глянул на окровавленное плечо отца Василия и схватился за голову.
      – Что на этот раз? – дернув кадыком, спросил он. – Бокс или, может быть, плавание?
      – Бег с препятствиями, – попытался отшутиться священник, но понял, что Женю все одно в ближайшую пятилетку никому не развеселить.
      – Там не за что уже шить, – страдальчески посмотрел на него хирург. – Одно рванье! Что вы со мной делаете?!.
 

* * *

 
      Он вернулся в храмовую бухгалтерию, пропахший потом, целым набором медикаментов и этим мерзким цветочным духом. У Ольги хватило-таки настойчивости, чтобы засунуть его в маленькую оцинкованную ванну и хоть немного отмыть. Отец Василий клевал носом и норовил задремать прямо здесь, под звуки сбегающей по телу теплой струи из чайника и мерное поглаживание мочалки в ласковых Ольгиных руках.
      – Не спать! – неожиданно жестко обрывала его сонные видения жена, и отец Василий по-детски обиженно хлюпал носом и моментально проваливался в сон опять.
      А потом Ольга оттащила его в постель и до самого утра просидела рядом, глядя, как вздрагивает и покрывается холодным потом большое сильное тело ее мужа, а сам он то плачет, то грозит кому-то неведомому…
 

* * *

 
      Ольга не разбудила его ни в шесть, ни в семь… И когда отец Василий проснулся, за окном сияло яркое зимнее солнце.
      – Не вставайте, – сразу предупредила его попытку вскочить жена. – Алексий и сам управился.
      – Управился? – изумился священник. – А который час?
      – Половина второго.
      – Дня?! – подлетел в постели отец Василий и тут же рухнул обратно: жена была права – можно уже не вставать.
      Но поспать еще ему так и не удалось – минут через пятнадцать пришел Костя. Главврач районной больницы сел рядом и с полчаса прощупывал и простукивал друга и в конце концов дошел до того, что начал проверять рефлексы.
      – Ты неважно выглядишь, Мишаня, – сказал он.
      – Догадываюсь, – отозвался отец Василий.
      – А что это за байки ты в милиции рассказывал? – искоса глянул в сторону попадьи Костя.
      – Это насчет голых людей? – сразу догадался священник.
      – Помнишь… это хорошо… – удовлетворенно вздохнул Костя. – Их что, действительно было так много?
      – Сотни четыре, – приуменьшил на всякий случай отец Василий. Он уже видел вчера, как реагируют люди на правдивые оценки.
      – А вчера в милиции ты говорил восемь-девять…
      «Уже стуканули, негодные!» – подумал отец Василий и устыдился: другу можно было и не врать.
      – Ты у психиатров никогда не наблюдался? – спросил Костя.
      Отец Василий внимательно посмотрел другу в глаза: они были строги и взыскательны.
      – Нет, Костя, никогда… и если ты думаешь…
      – Я ничего не думаю, – оборвал его патетическую речь в самом начале Костя. – Но, как врач, считаю: тебе нужно отдохнуть. И основательно.
      – Ты же видишь, чего они творят! – с мольбой и надеждой во взоре посмотрел священник на друга – Костя должен был видеть; он ведь не чета остальным…
      – Вижу, – вздохнул Костя. – Десять тысяч рабочих мест они уже пообещали, а еще немного, и они, как великий Мао, станут народу десять тысяч лет счастья обещать… Афера, она и есть афера.
      Отец Василий возликовал: он был почти счастлив, что не ошибся в товарище.
      – Но это не повод доводить себя до такого состояния, – покачал головой Костя. – И еще: если ты снова порвешь на себе швы, я тебя в свою больницу не пущу! Ты понял? Мне уже на Женьку смотреть больно: четыре раза одно и то же место зашивать – это уж слишком!
      А потом они просто сидели и говорили. О «Детях Духа» и прочих псевдорелигиозных практиках, о местной администрации и степени применимости к ней законов Паркинсона, о сексе и его внутренней связи с психическими отклонениями… И, надо признаться, давно уже отец Василий не чувствовал себя так хорошо – словно взял отпуск… Он и не чувствовал, как пролетело время и за окнами стемнело, и тогда Костя кивнул Ольге, помог уложить своего грузного друга в постель, сказал что-то на прощанье и спустя пару минут вышел… Но священник уже спал.
 

* * *

 
      Отец Василий отлично отдохнул и на следующий день снова чувствовал себя боеспособным и мог сразиться с целым полчищем сектантов. А если бы не воспалившийся шов и не обязательство дважды в день подставлять ягодицу для укола, все вообще было бы хорошо. Но уколы приходилось делать, а шов покраснел и беспрерывно гноился.
      Пожалуй, на сегодня у него не было определенных планов, и он даже немного успокоился и перестал беспрерывно прокручивать в голове планы торжественного изгнания «Детей Духа» из Усть-Кудеяра, но в обед ему неожиданно позвонил Медведев.
      – Батюшка?
      – Точно, Николай Иванович, – подтвердил отец Василий.
      – Вы вот недовольство выражали, что мы, мол, сектантам зеленый свет дали…
      Священник напрягся: разговор начинался не из приятных.
      – А про то не подумали, что у нас, между прочим, демократия, так сказать, и плюрализм…
      «Знаю я твой плюрализм, – зло подумал отец Василий. – Кого подгреб, того и поимел!»
      – Мне вот телевизионщики позвонили из области, – продолжил Медведев. – Им сюжет нужен для передачи «Есть такой парень»… знаете? Так я сразу про вас подумал, говорю, есть у нас героический человек, и в больницу к старушкам ходит, и секцию для пацанов организовал…
      Отец Василий почувствовал, что краснеет: из-за этой суматохи он уже недели полторы как ни пацанов не навещал, ни старушек…
      – Так они приглашают вас для интервью…
      – Когда? – священник почувствовал, как мигом пересохло горло.
      – Сегодня можно… Если успеете приехать до четырех дня, они вас примут… Но только им срочно надо, они хотят уже завтра в эфир с передачей выходить, а никого… ну это… в общем, они торопили.
      Священник автоматически глянул на календарь – двенадцатое января, но уже и без календаря он чувствовал, какая это удача! Завтра, на старый Новый год, когда все усядутся перед телевизором, у него есть шанс сказать людям все, что он думает.
      – Еду! – решительно кивнул он и, нетерпеливо дослушав напутствия, бросил трубку на рычаги и повернулся к Ольге: – Я в область. Буду вечером.
 

* * *

 
      До областной телестудии он добрался ровно к четырем. Здесь усть-кудеярского священника, похоже, никто не ждал, по крайней мере, редактора искали всеми наличными силами и по всем телефонам. Затем они с редактором долго ждали, пока освободится одна из двух студий, по ходу дела обговаривая примерный сценарий интервью, затем появилась ведущая – ушлая, циничная бабенка – и то же самое обговаривали с ней… Неизвестно, практиковалось ли подобное всегда, но у отца Василия сложилось мнение, что здесь все сценарии пишутся «на коленке» и за пять минут до начала передачи. Так что, когда все подготовили, на часах было восемнадцать ноль пять.
      – А что вы можете сказать о воспитании подрастающего поколения? – как бы невзначай, с выражением огромного интереса на лице спрашивала ведущая, и отец Василий, теряясь и глотая окончания, говорил что-то о неразрывности таких понятий, как духовность и патриотизм, сам ужасаясь пошлости своих слов.
      – А какие у вас отношения с остальными, так сказать, конкурирующими, конфессиями? – фальшиво улыбаясь, спросила ведущая, видимо предполагая, что батюшка расскажет, как давно он знает местного муллу Исмаила и какое огромное уважение они испытывают друг к другу, невзирая на некоторую напряженность в Палестине и югославский религиозный сепаратизм.
      И тут священника понесло.
      – Какие могут быть отношения с аферистами? – заикаясь от волнения, спросил он. – Если секта обещает за полтора месяца обеспечить город рабочими местами, а сама, по примеру «Белого Братства», превращает людей в зомби, то что это за вера такая?!
      Он говорил и говорил – о сатанинских, по сути, обрядах под маркой служения творцу, о гордыне, движущей устремлениями почти всех известных псевдорелигиозных деятелей, – он говорил, не давая ведущей вставить ни словечка, говорил так, словно это была его последняя речь в жизни! И лишь закончив, лишь осознав, что сказал все, что хотел, священник с горечью подумал, что, по сути, занимался пропагандой конкурента и что умнее было эту тему просто замолчать. Но посмотрев, как быстро и нервно собирает ведущая свои бумаги, понял, что второго дубля не будет.