уДачный детектив

        

        

      – Как упоительны в России вечера!.. – с чувством, проникновенно выводил своим козлетоном наш сосед по даче справа Сергей Сергеевич Богданов.
      Ни слуха, ни голоса у него не было, так ведь давно известно, что больше всех любят петь именно те люди, у которых нет к этому никаких способностей. А вообще-то, человек он был неплохой, хотя и не бедный – сочетание в наше время крайне редкое, но все-таки иногда встречается. Жил он на своей зимней даче постоянно с гражданской женой Ларисой, которая сейчас отсутствовала – уехала навестить родственников в Саратове, так что настроение у него было печальное.
      Богданову не менее «благозвучно» и во весь свой командирский голос вторил наш сосед слева Виктор Петрович Афонин, подполковник в отставке, который в силу былой профессии сбивался, правда, на маршевый ритм, а ему, в свою очередь, подвывала в буквальном смысле этого слова его собака со странной кличкой Тереза (это Афонин ее так назвал в честь бросившей его жены), но мы с мужем именовали ее за сволочной характер Заразой, а его самого Куркулем, к чему имелись самые веские основания – прижимист он был без меры. Человек он был весьма своеобразный, нрав имел крутой, за словом, порой и непечатным, в карман не лез, но при этом всегда был готов прийти на помощь. Он тоже постоянно жил на даче и хозяйство свое организовал всем на зависть – у него ни один квадратный сантиметр земли не простаивал, а все было организовано крепко, основательно, были даже кролики, мясом и шкуркой которых он торговал, и куры, и не только потому, что он считал домашние яйца более полезными, но и, что было для него куда важнее, дешевыми.
      Мой муж Александр, хотя и голос у него был приятный, и музыкальным слухом его Бог не обделил, в этом хоре не участвовал, и совершенно ясно почему – он молчал, потому что перекрыть это, с позволения сказать, «пение» ему было не по силам, тут бы и пожарная сирена стыдливо смолкла. А я сидела и от души, но втихомолку веселилась, глядя на этот дуэт, а если считать еще и Заразу, то на трио.
      Собрались же мы у нас на даче по архиважному поводу: обмывали беседку, которую Саша, не без помощи, конечно, рабочих, наконец-то соорудил – достала-таки я его. Раньше наши застолья проходили за простым деревянным столом под яблоней, который еще мой папа поставил, но, поскольку мы вот уже много лет весь дачный сезон практически безвылазно проводим на даче, я все это время пилила мужа насчет беседки, где мы могли бы и в дождь культурно посидеть, а не метаться между домом и столом, едва начнет накрапывать. В дальнейшем я планировала пустить по ее периметру какое-нибудь вьющееся растение или хотя бы дикий виноград, но нам и сейчас без всего этого было там вполне уютно. На столе красовались фирменные Сашкины шашлыки, точнее, то, что от них осталось, хорошее и очень недешевое вино привез Богданов, а Афонин внес свою традиционную лепту – его соленья славились на весь поселок. И вот теперь, сытые и немного пьяные, мы наслаждались чудным летним вечером, в лесу, что неподалеку, вовсю заливались какие-то птахи, легкий ветерок приятно охлаждал разгоряченные за день тела – жара стояла несусветная, хотя по утрам было довольно свежо, и даже надоедливые кровопийцы-комары не могли испортить нам настроение.
      Пока я вот так размышляла, певцы перешли к «Подмосковным вечерам», что было гораздо актуальнее – дачи-то наши находятся как раз в относительно ближнем Подмосковье, в Боровском районе, всего в двух километрах от деревни Салтыковка, куда мы частенько наведывались за продуктами.
      Но вот песня кончилась, и я облегченно вздохнула, тем более что Сашка разлил вино и собрался сказать тост. «Интересно, за что же мы сейчас будем пить? – подумала я. – За беседку пили, за тех, кто ее поставил, тоже, за меня, единственную за столом даму, само собой, за будущий урожай – святое дело. Правда, Богданов к этому никакого отношения не имел, огорода у него не было – Лариса в основном разводила цветы, а всем остальным планировала заняться только на будущий год, потому что в этом-то она ничего не сажала из-за того, что слишком поздно у нас здесь появилась, когда уже все сроки были упущены».
      – Ну, и за что же мы будем пить? – с интересом спросила я.
      – А за нас всех! – торжественно сказал Сашка. – За соседей! Как говорят в народе: «Близкий сосед лучше дальнего родственника!» И это совершенно правильно! Разве же грядки на даче главное? Или то, у кого какой туалет? Нет! Главное – это соседи! То есть мы с вами! Конечно, и у нас бывали всяческие недоразумения, но мы никогда не раздували их до размеров вселенского пожара, а всегда находили компромиссные решения и продолжали жить в дружбе и согласии! Вот я и предлагаю выпить за то, чтобы такие замечательные отношения связывали нас и впредь!
      – Эх, хорошо сказал! – чуть ли не прослезился Афонин, а растрогавшийся Богданов полез к Сашке целоваться.
      Я же смотрела на мужа и думала: «А ведь действительно хорошо сказал! Повезло мне с мужем! И внешностью взял, и умом, и характером – может, когда надо, и жестким быть! Ему уже тридцать пять, а идешь с ним по улице, так даже сопливые девчонки засматриваются на этого высокого голубоглазого блондина, настоящего викинга, особенно когда он бороду отпускает! И в компании ему все в рот смотрят и ждут, когда он очередную хохмочку выдаст или анекдот! И в профессии он себя нашел! Не скажу, чтобы клиенты к нему в очередь стояли, но от недостатка заказов на проведение экспертиз – он у меня эколог, причем не из последних в Москве! – мы не страдаем! Да и другие интересы у него есть: раньше вот туризмом занимался, а потом краеведением увлекся. Да уж! Муж у меня хоть куда!»
      Мы дружно выпили, и Афонин сказал:
      – Прав ты, Саня! Недоразумения везде и всегда бывают! Тут действительно главное, как к ним подойти!
      – Так мы же все разумные цивилизованные люди! – подхватил Богданов. – Соседей, как и родителей, не выбирают! Нужно уметь сглаживать конфликты и, что самое главное, понимать друг друга!
      – За взаимопонимание! – голосом киношного генерала провозгласил Виктор Петрович и снова разлил вино по бокалам. – Оно у нас и сейчас есть, и, даст бог, и дальше будет!
      – За наше безоблачное во всех отношениях будущее! – подытожил Сергей Сергеевич.
      Не успели мы выпить, как раздался стук в калитку, и мы удивленно переглянулись – мы с мужем никого не ждали, да и к Афонину с Богдановым тоже прийти никто не мог.
      – Входите! – не вставая с места, крикнул Сашка и пожал плечами – кого, мол, это нелегкая принесла в такое время?
      Да и действительно! Если бы мы кого-нибудь потревожили своим пением, то народ у нас здесь нестеснительный, сразу бы крикнули, чтобы мы заткнулись, но идти к нам сюда выяснять отношения? Нет! У наших так не принято, а значит, это кто-то чужой! И я оказалась права, потому что в открывшуюся калитку на наш участок вошли мужчина и женщина. Пока они направлялись к нам, я успела хорошо их разглядеть. Дамочка была расфуфырена в пух и прах – явно не дачная жительница, тут у нас все попроще одеваются и килограммами макияжа лицо не штукатурят, да и мужчина был тоже мало похож на дачника: в строгом костюме, белой рубашке с галстуком вид он имел самый что ни на есть официальный, – но вот глаза его мне совершенно не понравились, такие впору темными очками закрывать – уж очень острый и хищный был у него взгляд.
      – Присаживайтесь! – пригласил их Сашка.
      – Маша! Ты бы принесла бокалы для новых гостей! – попросил меня Богданов, который в состоянии подпития был бесконечно добродушен и любил весь окружающий мир без исключения.
      – Спасибо, но мы по делу! – отказалась женщина и принялась раздавать нам свои визитки.
      – Елена Леонидовна Артамонова, заместитель главы администрации Боровского района, – прочитала я вслух.
      – А я Александр Викторович Кряков, владелец фирмы «Забава», – представился мужчина и тоже раздал нам свои визитные карточки. – Моя фирма занимается организацией досуга и отдыха... – начал он, но его перебил крепко выпивший Виктор Петрович.
      – По нынешним временам это просто прикрытие публичных домов, – авторитетно заявил он.
      – Ну что вы! – ничуть не обидевшись, воскликнул Кряков. – Ничего подобного! Все в строгом соответствии с законом! Да вы и проверить можете, если хотите! Меня в Боровске все знают! У меня риелторская контора, несколько кафе и развлекательных клубов! Да и дискотека для молодежи имеется! Пусть уж подростки свой досуг культурно проводят! Все же лучше, чем по подворотням и подъездам дурь курить или еще чего хуже!
      – Что же привело вас сюда? – спросила я.
      – Видите ли, – начала Артамонова, – я по долгу службы нахожусь в курсе всех проблем дачников.
      – А у нас никаких проблем нет! – возразил Сашка.
      – Да-да! Я знаю, что благодаря некоему спонсору... – начала было она, но я перебила ее:
      – Можете с ним лично познакомиться! Вот он, Сергей Сергеевич Богданов! Именно благодаря ему у нас на дачах и туалеты с ванными комнатами, и газ, и электроснабжение бесперебойное! Да и дорога к нам теперь проложена хорошая! Какие же у нас могут быть проблемы?
      Некоторое время она в замешательстве помолчала, а потом нашлась:
      – А неорганизованные отдыхающие? Те, кто приезжает сюда на рыбалку или просто провести время на природе? Вы же будете возражать, что после них остаются горы мусора? А эти костры, которые они разводят? Ведь при неосторожном обращении с огнем и пожар может вспыхнуть?
      Тут нам крыть было нечем, потому что толпы туристов были нашей непроходящей головной болью, они действительно частенько наведывались сюда, и то, что после них оставалось, нельзя было назвать даже свинством, чтобы не оскорблять животных.
      – Как же вы собираетесь решить эту проблему? – с интересом спросил Афонин.
      И его вполне можно было понять, потому что пожар стал бы для него катастрофой – у него же не было другого жилья, кроме дачи. Богданову-то что! Он вполне мог бы купить себе квартиру в городе, что и собирался со временем сделать, а пока все деньги вкладывал в бизнес, а вот у Виктора Петровича таких средств не было!
      – С помощью Александра Викторовича, – тут же ответила она.
      – Причем вашему садоводческому товариществу это не будет стоить ни копейки! – заверил нас Кряков. – Вы еще и в выигрыше останетесь!
      – А поподробнее можно? – спросил Сашка. – А то, знаете ли, бесплатный сыр бывает только в мышеловке!
      – Как можно! – слегка оскорбился Кряков и попросил: – Вы посуду на столе не отодвинете? – А сам тем временем достал из портфеля сложенный в несколько раз лист ватмана.
      Заинтересовавшись, мы быстро переставили тарелки с бокалами и все прочее, освободив ему место, где он этот лист и разложил, а потом принялся пояснять:
      – Вот это территория вашего кооператива. Она огорожена забором, и есть даже ворота со сторожкой. За эти пределы мы ни в коем случае не будем переступать. Но вот прилегающую территорию, то есть лес и часть берега, мы облагородим. Мы обнесем это место колючей проволокой, поставим свои ворота, и въезд туда будет только платный.
      – А!.. – начал было Афонин, и Кряков, с ходу поняв его, поспешно заверил:
      – Для членов вашего товарищества он будет бесплатный! – После чего продолжил: – Мы уберем оттуда весь мусор... Кстати, я думаю, вы не будете против, если на вашей территории он тоже будет убран?
      – А то! – обрадовался Виктор Петрович.
      – Вот и замечательно! – улыбнулся ему Кряков. – Там мы откроем магазин и летнее кафе, что, наверное, и вам понравится, потому что не придется в деревню ездить.
      – А главное, в вашем поселке вы больше не увидите посторонних людей! Никаких вам бомжей и прочего асоциального элемента! – закончила Артамонова. – На уровне местной власти все уже решено, и мы готовы передать господину Крякову на летний период в пользование прилегающую к вашему дачному поселку местность для организованного отдыха и развлечения столичной публики. Теперь остается только получить согласие вашего кооператива.
      – Предлагаете нам поменять шило на швайку? – совсем недипломатично поинтересовался Богданов. – Одних столичных лоботрясов на других? Какая нам разница?
      – Ну что вы? – всплеснул руками Кряков. – Какие лоботрясы? Исключительно семейный и корпоративный отдых. Люди не с улицы, а солидные, спокойные! Они ведь тоже хотят провести время на природе, но в культурной обстановке! Тем более что на вашей территории они и не появятся! – принялся увещевать нас он.
      – Да вы посмотрите только, сколько дач мы уже обошли! – вступила Артамонова и продемонстрировала нам лист бумаги, испещренный подписями. – Большинство людей только «за». Они же хотят, чтобы здесь наконец-то навели порядок, перестали шляться чужие люди и закончилось нескончаемое нашествие бомжей.
      – Мне эта идея не нравится! – решительно заявил Сашка и обратился к нам: – Вы только подумайте! Сначала появятся магазин и кафе, за ними откроют обменник, тут же возникнет стихийный рынок, где деревенские будут продавать свои продукты... И что в результате? А то, что толпы отдыхающих испаскудят нам природу, ради которой мы сюда и ездим... Нет, я не согласен!
      – Ну, ты как хочешь, а я не против, – подумав, сказал Афонин. – Я тут прикинул, сколько трачу на бензин, чтобы в деревню съездить, и решил, что покупать все это прямо у себя под носом будет гораздо выгоднее. Так что я «за»!
      – Вообще-то, бомжи мне и самому поперек горла стоят, – заметил Богданов.
      – Наверное, я тоже соглашусь, – сказала я и повернулась к мужу: – Можно будет и в кафе вечером сходить, чтобы посидеть в цивилизованной обстановке, потому что до туристического центра на другом берегу озера все-таки далековато, а тут совсем рядом. Не все же мне возле плиты торчать, пока ты на своей рыбалке пропадаешь!
      Вообще-то, туристический центр на озере принадлежал Богданову, но он никогда не пустовал, а раз потеря нескольких посетителей его ресторана не слишком расстроила самого Сергея Сергеевича, которого, как оказалось, гораздо больше волновали бомжи, то и мне не приходилось стесняться.
      – Кстати, о рыбалке! – спохватился Кряков. – Совсем забыл! Я же озеро почищу и пляж культурный, песчаный отсыплю!
      – Спасибо, но меня устраивает все как есть, – неприязненно заметил Сашка, укоризненно посмотрев на меня, словно хотел сказать: «Что же ты меня не поддержала? Эх ты!»
      – Ну так что? Будем подписывать? – спросила Артамонова, решив ковать железо пока горячо.
      Ища поддержки, Сашка посмотрел на Богданова и Афонина, но те только развели руками, и мой муж понял, что остался со своим «против» в меньшинстве, но решил не сдаваться и попросил:
      – Дайте посмотреть, что это за документ!
      Кряков охотно протянул ему несколько разрозненных листков бумаги и пояснил:
      – Здесь изложены мои планы по организации отдыха и согласие дачников на то, что для этого будет использована прилегающая к их поселку территория.
      Сашка взял этот документ, начал читать, а потом попросил Богданова:
      – Сергеич! Ты в таких вещах лучше разбираешься, посмотри, что к чему!
      Но тот, добродушный от выпитого, только отмахнулся, и Сашке пришлось читать самому, что он и сделал самым внимательным образом, а потом удивленно сказал:
      – Так это даже не договор! Это просто протокол о намерениях, которые ни к чему никого не обязывают!
      – Тем более не будет ничего страшного, если мы это подпишем, – небрежно ответила я, потому что меня, откровенно говоря, начало раздражать Сашкино занудство.
      – Ну, смотри! – сказал мой муж, возвращая бумаги Крякову. – Только не говорите потом, что я вас не предупреждал!
      Но наше решение было непоколебимым, и мы – Богданов, Афонин и я – подписали этот документ.
        

        

      «Правильно говорят, что дураков не сеют, не жнут, они сами родятся во множестве!» – с горечью думал я, покидая общее собрание членов нашего садоводческого товарищества, которое состоялось вскоре после визита на нашу дачу этой «сладкой парочки», где Кряков вкупе с Артамоновой обещали дачникам молочные реки с кисельными берегами, а те развесили уши и радостно проголосовали «за». Сколько я ни пытался втолковать им, что они сообща нашли приключение на свою пятую точку, но мой голос оказался гласом вопиющего в пустыне.
      – Вот посмотришь, Маруся, чем это закончится! – мрачно пророчествовал я по дороге домой, но не нашел понимания даже у собственной жены, настроенной весьма радужно.
      На следующее утро я собрался на рыбалку, надеясь хоть там отдохнуть душой. Картина на озере была прямо-таки идиллическая: солнце еще не раскочегарило свой котел, и легкий ветерок приятно холодил кожу, весело пели птички, приветствуя наступление нового дня, воздух был напоен ароматами трав и цветов, а еще неописуемым запахом свежести, который можно почувствовать только возле воды. Я занял свое любимое место, закинул удочки и, любуясь озером, мелкой рябью на поверхности воды и легким шевелением и шорохом тростника и веток на кустах, растущих на берегу, погрузился в блаженное состояние ничем не замутненного покоя, практически релаксации.
      Но наслаждался я недолго, потому что мирную тишину этого утра вдруг взорвал рев двигателей. Он был такой оглушительный, что я невольно вскочил на ноги, чтобы посмотреть, что творится. И я увидел то, что можно было назвать только кощунством: к водоему, сдирая протекторами дерн, подъезжал трал, на котором стоял огромный экскаватор. Потом экскаватор съехал на землю, и началось то, что, видимо, Кряков называл чисткой озера. А свелась она к тому, что экскаватор-драглайн своим ковшом вычерпывал со дна ил вместе с рыбой и выбрасывал все это на берег. Взирать на это равнодушно было выше моих сил, и я бросился к рабочим.
      – Вы что творите? – орал я, стараясь перекрыть рев мотора. – Немедленно прекратите! Вы же губите озеро!
      Работяги, какие-то гастарбайтеры из Средней Азии, то ли плохо знали русский язык, то ли делали вид, что не понимают меня, так что на все свои возмущенные вопли я получил в ответ:
      – Моя твоя не понимай! У нас Кряк начальника! Ты с ним говорить!
      Причем свою так называемую трудовую деятельность они при этом и не думали прекращать, а еще попутно радостно набивали мешки бьющейся на берегу рыбой. А я стоял и от чувства собственного бессилия прекратить это варварство наливался яростью, которая разорвала бы меня, если бы я периодически не цедил сквозь стиснутые от бешенства зубы такие выражения, какие ни в коем случае не решился бы произнести в публичном месте да еще в присутствии женщин и детей. Но вот трал с экскаватором уехал, а я совсем было собрался облегченно вздохнуть, да не тут-то было! Приехали один за другим несколько самосвалов с песком, который они вывалили прямо поверх ила и водорослей, и работяги начали тут же лопатами растаскивать его по всему берегу – у Крякова это называлось: отсыпать пляж.
      Настроение у меня было испорчено вконец, и я, понимая, что не в силах ничего изменить, понуро поплелся в поселок, а там, оказывается, уже полным ходом шла работа. Из лесу доносились громкие голоса строителей, устанавливавших забор из колючей проволоки. Причем говорили они каждый на своем языке, почему-то прекрасно понимая друг друга, и при этом от души пересыпали свою речь таким ядреным русским матом, который не шел ни в какое сравнение с тем, что я недавно выдавал на берегу, – это был просто детский лепет. Не успел я отойти от этого шока, как увидел, что по лесу пробирается, подминая под себя кусты и молодые деревца, трактор с буром, наверное, для установки опор из асбоцементных труб. Бросаться к нему и взывать к совести работяги, судя по виду, все из той же Средней Азии, было совершенно бесполезно – плевать им на нашу природу! Они нашли себе хорошую работу и стараются изо всех сил, надеясь, что за нее прилично заплатят.
      Ужас, полная безысходность и бессилие сводили меня с ума! Поняв, что нервы у меня на пределе и долго так не выдержу, я, забросив удочки и прочие снасти домой и отмахнувшись на вопрос жены, куда это я собрался, пошел в Салтыковку, где купил блок сигарет, хотя уже давным-давно бросил курить, и бутылку водки. Уже на выходе из магазина я решил, что маловато будет, и взял еще одну бутылку. Идти с ними домой и объясняться с женой у меня не было ни малейшего желания, так что я завернул к Юричу – это наш сторож, человек добрейшей души! Когда-то он работал на оборонном заводе, но потом случилось то, что случилось: оборонка рухнула, и он остался не у дел. Руки у него были золотые, он всегда отзывался на просьбу что-нибудь починить и мог отремонтировать даже то, что по определению не подлежало ремонту, а расплачивались с ним за это «жидкой валютой», потому что был, как он это высокопарно называл, привержен слабости, то есть попросту пил, но норму свою знал, и это воодушевленное состояние, как ни странно, нимало не сказывалось на его способностях, так что было решено считать такое состояние рабочим и не обращать внимания. Предпочитал же Юрич не водку, а какое-нибудь дешевое вино типа портвейна или «Анапы», так что в буквальном смысле этого слова моим собутыльником он быть не мог, но морально поддержал! Кажется, я даже плакал, рассказывая ему о том варварстве, которое видел своими собственными глазами, а он только сочувственно кивал, да мне большего и не требовалось. В результате я осилил только одну бутылку, а вторую забрал домой. Когда же я вернулся на дачу, то прочел в глазах своей жены тако-о-ое, что предпочел ничего не объяснять, а сразу же прошел в комнату для гостей, где рухнул на диван и вырубился. К чести Маруси надо сказать, что она никогда не устраивала разбор полетов, когда я, бывало, приходил домой крепко выпивши, а оставляла это на утро, за что ей великое спасибо.
      На следующий день она при виде меня только презрительно поджала губы и отвернулась, молчал и я. Первой не выдержала Маруся и спросила:
      – Повод был?
      – А ты была на озере, когда из воды вместе с илом и водорослями живую рыбу ковшом на берег выбрасывали? Ты видела, как трал с экскаватором дерн с земли, как шкурку с банана, сдирал? Ты видела, как трактор подминал под себя молодые деревья и кусты, а за ним оставалась такая полоса, что хоть танцуй? – спросил в ответ я.
      – И твоя душа эколога не выдержала? – усмехнулась она. – Мало того, что ты нажрался, как свинья – и как только до дома-то добрался? – так ты еще и курить снова начал!
      – Тебе, Маруся, надо было выходить замуж за толстокожего мужика, который забойщиком на мясокомбинате работает. Глядишь, со временем и сама бы броней покрылась, – бросил я и, не доев, ушел в сад.
      Там я устроился в беседке с сигаретой и твердым решением не выходить за пределы участка, пока это все не закончится. Но меня и там достали! Первым был Афонин.
      – Ты представляешь, Саня! – возмущался он. – Пошел я в лес, чтобы моя Тереза могла на свободе побегать да порезвиться, а оказалось, что туда ходу больше нет! Ту тропинку, по которой я обычно ходил, перегородили колючей проволокой! Да и всю землю перепахали так, что пройти невозможно! Что это за дела у нас в кооперативе творятся?
      Я спокойно выслушал его гневный монолог, а потом спросил:
      – Ты свою подпись ставил? – и сам же ответил: – Ставил! Вот и хлебай полной ложкой!
      Не ожидавший такого, Виктор Петрович сначала остолбенел, а потом резко встал и сказал:
      – Эх, ты! Я к тебе как к человеку пришел, а ты вон как! – и, плюнув с досады, ушел.
      Потом к Марусе заглянула соседка, и они так громко разговаривали, что я, даже не вслушиваясь, узнал, что прямо у наших ворот, у сторожки, рабочие уже собирали шатер наподобие тех летних кафе, которые я называл «пивными», что с наступлением тепла устанавливались на каждом свободном месте, там же рядом с давно не работавшей, а оставшейся еще с тех давних времен, когда сотовой связи не существовало, телефонной будкой поставили контейнеры для мусора.
      – Ну вот! Начало положено! Дальше шибче будет! – мрачно пообещал я жене, когда соседка ушла.
      Маруся мне на это ничего не ответила – холодная война между нами, вызванная моим необоснованным, с ее точки зрения, пьянством, все еще продолжалась, но тут пришла наша соседка из дачи напротив – заботливая бабушка двух непоседливых внуков и, едва войдя в калитку, начала жаловаться:
      – Прямо не знаю, что и делать! Эти работяги ругаются так, что хоть святых выноси! Да еще и во весь голос! Уже и мальчишки мои за ними повторять начали! Муж пытался этих негодяев, рабочих то есть, образумить, а они и его послали! – и попросила: – Маша! Может, твой Саша с ними как-то разберется? Он мужчина крупный, сильный! Вдруг они его послушаются?
      – Без толку с ними разговаривать! – бросил со своего места я. – Они сделают вид, что не понимают по-русски. Я уже пытался с ними поговорить, так что знаю. Они только Крякова боятся – хозяин все-таки.
      – Значит, с ним и поговоришь! – непреклонным тоном велела мне жена, и я обрадовался, что она наконец-то обратила на меня внимание.
      Когда и эта соседка, немного успокоенная, ушла, Маруся сказала:
      – И действительно, Саша! Я, конечно, не гимназистка, но то, что они выдают, да еще так громко, уже ни в какие ворота не лезет!
      – Ты подписывала эту филькину грамоту, вот и получаешь то, о чем я тебя предупреждал, – напомнил я, но, встретив ее разъяренный взгляд, пообещал: – Да поговорю я с Кряковым! Поговорю!
      – Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию, – снизошла до объяснений жена. – Это все временные трудности! Представь себе, что у нас дома идет ремонт! Вокруг хаос, грязь и пыль, зато потом все будет прекрасно!
      – Ага! Рыба оживет! Деревья с кустарником сами собой вернутся на прежнее место, как и дерн, – потихоньку хмыкнул я себе под нос.
      Маруся этого, к счастью, не услышала, так что новое обострение нашим слегка потеплевшим семейным отношениям не грозило.
      Решив, что Крякова лучше всего будет поймать где-то рядом с рабочими, я отправился его караулить в лес. Если в самом поселке грохот стоял страшный, то в лесу его можно было по звуку сравнить только с массированной бомбежкой. Одним словом, натерпелся я там досыта, но Крякова таки отловил!
      – Александр Викторович! Вы ведаете, что творите? – для начала спросил я.
      – А в чем дело? – в свою очередь, высокомерно спросил он.
      – Я, видите ли, эколог и пользуюсь в этих кругах определенным весом, – сообщил я. – Так вот! Я был свидетелем того, как нанятые вами работяги... – и дальше я перечислил ему все, что те натворили. – Короче, я собираюсь сообщить об этом в экологическую службу Московской области. А это вам не Боровск, где вы всех с потрохами купили! Штраф вам выставят такой, что мама не горюй, а эту стройку прикроют решением суда. Вы этого хотите?
      Он ожег меня очень неприятным взглядом и вынужден был ответить:
      – Не очень! А вот чего хотите вы?
      – Сделанного не воротишь, но чтобы впредь... – начал я, и он торопливо, наверное, боялся, что я потребую денег в виде отступного, перебил меня.
      – Больше этого не повторится! – заверил он.
      – Повторяться уже нечему! И так экологический баланс нарушен и восстановится очень нескоро! – невесело усмехнулся я.
      – Что-то еще? – без особого энтузиазма спросил Кряков.
      – Да! Ваши рабочие ругаются матом так, что просто уши вянут и сами собой в трубочки сворачиваются. А тут ведь женщины... Дети... Объясните им...
      – Легко! – охотно согласился он, перебив меня. – Это мы сейчас исправим!
      Кряков ушел в лес к строителям, где приказал бригадирам собрать всех работяг, а я остался из любопытства, чтобы узнать, какими методами он собирается убеждать этот интернационал быть вежливым. Через некоторое время, когда, наверное, все собрались, Кряков, а голос у него был зычный, так мне все было отлично слышно, сказал:
      – Слушайте внимательно, чтобы потом никто не говорил, что ничего не знает. Итак...
      И тут он начал прямо в алфавитном порядке, словно читая по списку, выразительно произносить все матерные выражение, какие только знал, а знал он их, как я понял, немало. Закончил же он словами:
      – Так вот! Чтоб ни я, ни кто-нибудь из жителей этого поселка больше от вас этих слов не слышал! Того, кто хоть раз матюкнется, тут же выгоню к чертовой бабушке, и пусть едет к себе назад с кукишем в кармане. Я ясно выразился? Вы все поняли?
      Ответом ему был нестройный, но дружный хор голосов, заверявших его, что они все поняли. Как ни странно, но его метод оказался весьма действенным и рабочие больше не ругались, да вот только разговаривать они начали очень своеобразно: повышенный тон-то остался прежним, но вот теперь в их репликах и монологах преобладали паузы – это работяги явно про себя произносили те слова, которые им было категорически запрещено говорить вслух, но от употребления которых они не в силах были отказаться. Так что диалоги получались весьма забавными.
      – Фархад! ... мать! Где лежат эти ... кусачки?
      – Где-где! В... – следовал ответ.
      – Фархад! Я тебя убью к ... матери! Куда ты их на ... дел?
      – Их этот ... молдаванин взял!
      – Ну, я его сейчас ... Он у меня узнает, как чужие кусачки ...
      Немного повеселившись, слушая эти перепалки, я пошел домой, а в голове у меня все продолжал звучать грохот стройки. Он не стих даже тогда, когда я удалился уже на приличное расстояние, и я понял, что он еще долго будет преследовать меня.
      – Маруся! Рабочие отныне будут вести себя как институтки Смольного, так что матерные тирады нам больше не грозят, – вернувшись, сообщил я жене.
      Мои слова были восприняты умеренно благосклонно, и я понял, что сегодня не буду отлучен от супружеского ложа. Весь остальной день прошел под аккомпанемент грохота, который становился все громче и громче, потому что рабочие трудились уже в непосредственной близости от ограждавшего наш поселок забора, и это начисто исключало какое-либо общение, а то мы бы себе голос сорвали, так что я сидел в беседке, любуясь плодами рук своих, а жена била поклоны над грядками – это для нее святое. Наконец, с закатом все затихло, и эта тишина нас просто оглушила.
      – Не знаю, как ты, Маруся, а у меня такое ощущение, что на мне весь день воду возили, – признался я жене. – Устал так, что сил нет!