Панин даже не шелохнулся, когда Свиридова ввели в его кабинет. Рядом с подполковником сидел какой-то капитан, судя по виду, едва ли состоящий в ФСБ, а всю жизнь промышлявший отловом запойных алкашей и вдохновенной сортировкой их по вытрезвителям и «обезьянникам». При появлении Свиридова Панин небрежно махнул капитану рукой, и тот поспешил ретироваться.
      – Садитесь, Владимир Антонович, – любезно кивнул подполковник Свиридову. – Сигареты?
      – Спасибо, не курю, – сухо ответил Владимир и бросил на него короткий пристальный взгляд: такая вежливость обещала интригующее продолжение разговора.
      Он не ошибся.
      – Я поговорил с вашим братом, Владимир Антонович, – почти нараспев проговорил Панин, чуть раскачиваясь на стуле. – Надо сказать, что итоги этого разговора были неутешительны. Нельзя признать ситуацию прояснившейся хоть на йоту.
      Панин сделал эффектную паузу, потом встал, обошел стол и встал в метре от Свиридова.
      – Будем говорить откровенно, – сказал он. – У меня есть некоторые основания полагать, что вы и ваш брат непричастны к убийству Горбункова. Но таким образом из заурядной «мокрухи» дело превращается в нечто в высшей степени занимательное. Если это сделали не вы, то надо признать существование у вас серьезных недоброжелателей, которые решили насолить вам таким оригинальным образом.
      – Ничего оригинального.
      – Тем более. Значит, вы утверждаете, что были мало знакомы с убитым?
      – Сегодня утром, – проговорил Свиридов, пристально глядя на Панина, – в квартиру к моему брату, где я ночевал, пришла женщина, соседка Ильи. Она попросила меня посодействовать в поисках сына, который не ночевал дома и не предупредил, а это для него в высшей степени нехарактерно. Эта женщина – мать Горбункова. Жаль, что ее подозрения оказались небеспочвенны.
      – Очень интересно, – откликнулся Панин. – А в котором часу она пришла, вы говорите?
      – Примерно около половины девятого.
      – А в половине девятого труп Горбункова, если судить по пятнам крови на ковре в вашей комнате, уже был в вашей квартире, – откомментировал подполковник. – Очень интересно. Бондарук!
      – Так точно, – вполз ленивый отзыв, а вслед за ним появился и сам лейтенант.
      – Немедленно доставьте сюда мать убитого… как там ее?
      – Марина Андреевна, – откликнулся Владимир.
      – Вот именно. А вы не допускаете, Владимир Антонович, что она может быть связана с преступниками?
      «Быстро ты поверил в то, что Илья непричастен к смерти Горбункова», – подумал Владимир и, выдержав паузу, ответил:
      – Я не знаю. Вряд ли.
      Панин еще раз порывисто прошелся по кабинету, потом резко повернулся на каблуках и выговорил мягко, почти вкрадчиво:
      – Давайте начистоту, Владимир Антонович. Я осматривал замок входной двери вашей квартиры. Взломан профессионалом высокого класса. Да и вообще… впрочем, не в этом дело. Вы не думаете, что убийство Горбункова связано с вашим прошлым? – Последние слова были буквально отчеканены. – Именно с вашим, не Ильи, не Горбункова – а именно с вашим прошлым? – повторил подполковник.
      Свиридов спокойно взглянул на стоящего перед ним человека и покачал головой:
      – О чем вы говорите?
      – Вы что, полагаете, что нахождение такого человека, как вы, в пределах области не отслежено компетентными органами? – с легкой усмешкой проговорил Панин, словно недоумевая по поводу такой неожиданной наивности.
      – А что такого я совершал в пределах области, чтобы эти компетентные органы, то есть вы, так интересовались моей скромной персоной? – спокойно спросил Владимир.
 

* * *

 
      Свиридов явно скромничал.
      Вся жизнь этого человека представляла одинаково огромный интерес и для правоохранительных органов, и для спецслужб, и даже для высоких государственных инстанций – в зависимости от масштаба деятельности в тот или иной момент его пока довольно короткой тридцатидвухлетней жизни. Не сказать, чтобы с пеленок, но с пятнадцати лет уж точно.
      Потому как всю жизнь из него делали человека, способного максимально осложнить существование многим из попадавшихся на его пути. Обучение в закрытой Высшей школе ГРУ Генштаба, потом – спецгруппа «Капелла», официально готовившая кадры для контрразведки, а на самом деле поставлявшая государству, а конкретно – силовым структурам высококлассных и фактически неуязвимых киллеров. Стажировка на афганской земле, где уже дотлевали последние очаги войны и недалек был тот день, когда генерал Громов выведет советские войска из пределов «дружественного государства». Потом – дикий кавардак позднегорбачевской эпохи, беспредел с начальным переделом собственности. В этом адском вареве работники спецотдела ГРУ, в котором состоял Свиридов, чувствовали себя как рыба в воде – под крылом пошатнувшегося, но еще мощного государственного аппарата – на заказах властных структур. А заказы эти были конкретными, четкими и чрезвычайно ответственными – устранение нежелательных для дальнейшего существования фигур, преимущественно криминал-бизнесменов первой волны, а также персон из других малоприятных категорий – несговорчивых политиков, чересчур часто сующих носы не в свое дело журналистов и репортеров…
      «Капеллу» расформировали в конце 1993-го. Вероятно, это было связано с новой ельцинской Конституцией и изменением основных расходных статей бюджета. Впрочем, таких классных специалистов, таких гроссмейстеров смерти никто не собирался отпускать на все четыре стороны. Все четырнадцать офицеров ГРУ, входивших в спецотряд «Капелла», подписали дорогостоящие контракты на ведение боевых действий в Чечне.
      …Об этом никто и никогда не скажет определенно, но бывшие государственные киллеры абсолютно точно имели отношение к одному ракетному удару, отозвавшемуся раскатами по всему бывшему Союзу. Пятеро лучших «капелловцев», составивших так называемую «группу смерти», были снабжены новейшей техникой и заброшены далеко в горы, в тыл к чеченцам.
      Никто не может сказать совершенно точно, включая самих «смертников», был ли тот ракетный удар нанесен именно ими. Ракетный удар, в огне которого погиб генерал Дудаев. Возможно, те пятеро – среди них был и Владимир Свиридов – знали точно, но никто из них не стал и не станет распространяться на эту тему. И прежде всего – повинуясь инстинкту самосохранения.
      В начале 1994 года Свиридов закончил свою военную карьеру – номинально в связи с ранением – и вернулся на родину, где из родственников у него остался только брат Илья.
      Владимир совершенно искренне полагал, что совершил на своем веку слишком много зла, чтобы продолжать зарабатывать себе на жизнь отточенным долгими годами искусством убивать. Не получилось.
      С первых же дней пребывания на родине его угораздило связаться с криминальной группировкой, которую возглавлял некий г-н Марков по прозвищу Китобой. Впрочем, у Свиридова не было другого выхода, потому что иначе ему пришлось бы минимум три года гнить в тюрьме. Свободу Владимиру было предложено оплатить кровью человека, которому откровенно не симпатизировал Марков.
      Счет был оплачен, и покатилось. Свиридов не сумел уйти с той дороги, по которой его учили идти всю его сознательную жизнь – дороги смерти.
 

* * *

 
      Панин усмехнулся и проговорил:
      – Вот как? То есть вы хотите, чтобы я поверил, что вы вжились в шкуру провинциального обывателя, каковым является каждый мало-мальски законопослушный житель этого городишки?
      – Простите?
      – Хорошо, подойдем с другой стороны. Владимир Антонович, вам ничего не говорит слово «Капелла»?
      Надо отдать Свиридову должное, он достойно выдержал этот удар, нанесенный в лоб. Конечно, ничего криминального в былой принадлежности к элитному отделу ГРУ не было, но Свиридов предпочитал скрывать эту деталь личной биографии, впрочем, как и всю биографию в целом.
      – А это имеет какое-то значение? – смерив Панина настороженным взглядом, спросил он.
      – Да, если я спрашиваю.
      – Ну что ж… говорит, – произнес Свиридов. – Или вы хотите услышать что-то еще?
      Панин прошелся по комнате, а потом, повернувшись к Владимиру вполоборота, сказал деревянным, лишенным каких-либо эмоций, голосом:
      – Вы могли бы оказать нам услугу, после которой все нелепые обвинения были бы сняты с вас и вашего брата, а также гражданина Фокина. Вы должны поспособствовать в деле, которое по силам немногим, но вы, бесспорно, входите в их число.
      – Кто вам сказал обо мне столько лестных слов? – почти весело поинтересовался Свиридов.
      – У нас много источников. Думаю, вам не имеет смысла отрицать, что вы один из той самой «группы смерти», которая после расформирования спецгруппы «Капелла» выполняла особое задание федеральных спецслужб?
      Владимир меланхолично пожал плечами, и Панин совершенно справедливо воспринял это как подтверждение своим словам.
      – Нам также известно, что ваш друг Афанасий Фокин, который в данную минуту находится в камере предварительного заключения, тоже принимал участие в этой операции, будучи таким же офицером спецотряда «Капелла», как и вы. Его мы тоже намерены привлечь к осуществлению задуманного нами плана.
      – Ну хорошо, – сказал Владимир, хлопнув себя рукой по колену. – Говорите по существу, гражданин подполковник. Возможно, мы можем прийти с вами к определенному соглашению.
      В самом деле, подумал Владимир, если Панин знает о нем, Свиридове, так много, то что мешает и самому Свиридову узнать кое-что о планах Панина касательно его и Фокина. Тем более что положение было сложным, и улучшить его было не просто. Во всяком случае, этот Панин с самого начала ведет себя не так, как представитель органов обычно ведет себя с арестованным и явно хочет что-то сказать.
      В случае же отказа Свиридова… кто знает, что известно этому вежливому подполковнику ФСБ, не обнародует ли он еще кое-какую информацию о посткапелловском периоде деятельности Свиридова, некоторых фактов из которой более чем достаточно, чтобы упечь его куда следует лет этак на пятьсот.
      Панин одобрительно кивнул головой, а потом сел обратно за стол и произнес:
      – Вы слышали о некоем Кардинале? Не католическом священнике, конечно… это такое прозвище в криминальных кругах.
      Свиридов на секунду задумался, а потом отрицательно покачал головой:
      – Затрудняюсь припомнить.
      – Этот человек считается одним из самых опасных террористов на всем пространстве бывшего Союза, – назидательно проговорил Панин. – Настоящая его фамилия, по-видимому, Шевченко, но существует вероятность и других вариантов. Человек с сотней имен, сотней лиц. Утверждается его причастность к двум десяткам терактов в ряде «горячих точек», в том числе в свое время в Боснии и Чечне. Говорят о его связи с экстремистской западноукраинской организацией УНА УНСО и особенно с полевыми командирами чеченских бандформирований. До конца ничего не доказано, за исключением недавнего преступления в московской клинике, приблизительно около двух месяцев тому назад, где Кардиналу должны были сделать очередную пластическую операцию по коррекции лица. Профессор Бланк связался с ФСБ, и в дело вступила группа захвата. Однако Шевченко удалось уйти, при этом он убил Бланка и одного из его ассистентов.
      – А, вспомнил, – сказал Свиридов, – я читал что-то об этом в Internete. Там еще все кончилось взрывом, при котором погиб начальник группы захвата.
      – Майор Тесленко, – подтвердил Панин, – все верно. Но этот прокол с Бланком послужил отправной точкой, той ниточкой, за которую ухватились, чтобы распутать клубок его преступлений. Удалось выяснить, что он готовит взрыв военного завода химического и бактериологического оружия в нашей области. Понятно, к каким последствиям это приведет в масштабах всей страны, не говоря уж о нашем несчастном городе.
      – Завод в Ельхове? – уточнил Свиридов. – Это примерно в восьмидесяти километрах от города.
      – Вот именно. Этот теракт, как нам удалось узнать, запланирован на завтра.
      Панин пристально посмотрел на Владимира и сказал:
      – Вот почему к операции захвата Кардинала мы хотели бы привлечь вас и Фокина, тем более что вы прошли такую школу, о которой всем нам приходится только мечтать.
      – Нашли о чем мечтать, – пробормотал Владимир. – А если мы согласимся, что от того будем иметь?
      – Дело с убийством Горбункова будет закрыто. В отношении вас и вашего брата, разумеется. Я думаю, этого достаточно?
      Свиридов потер подбородок и исподлобья взглянул на Панина:
      – А вы полагаете, я могу решить этот вопрос без Фокина и Ильи? Пригласите их сюда для разнообразия, что ли.
      – Бондару-у-ук!
 

* * *

 
      Разумеется, перепуганный Илья с радостью ухватился за такую неожиданную и оттого вдвойне желанную возможность прекратить весь этот кошмар. Он так жалобно и умильно смотрел попеременно то на брата, то на отца Велимира, что последний не выдержал и махнул рукой:
      – Ну что… я согласен тряхнуть стариной! Но только, гражданин начальник, все это должно находиться в строжайшем секрете… Я же в конце концов – духовное лицо.
      – Разумеется, – кивнул Панин с неподражаемо серьезным лицом.
      – Одного я не пойму, – продолжал отец Велимир, – а именно: откуда вы раскопали, что мы со Свиридовым бывшие офицеры ГРУ и тем более участники особой операции в Чечне? Она же жестко засекречена. Или вы знаете даже, в чем состояла эта операция?
      Панин улыбнулся еле заметной строгой улыбкой.
      – Это несущественно, – сказал он, определенно уходя от прямого ответа. – Я очень рад, что мне удалось привлечь к нашей работе таких специалистов, как вы.
      – Не торопите события, подполковник, – остановил его Владимир, – мы еще не договорились. Прежде всего стоит сказать, что, если такая договоренность будет достигнута, наше дальнейшее нахождение в камере этого милого здания становится излишним.
      – Это справедливо.
      – Кроме того, раз мы партнеры, то я предлагаю довести до сведения меня и Фокина ту информацию, которую вы получили о готовящейся террористической акции Кардинала.
      Панин постучал пальцем по столу, по его лицу промелькнуло сомнение.
      – Информация очень важная, – сказал он. – Записи телефонных разговоров, полученные по секретным каналам буквально несколько часов назад, и досье на Кардинала находятся в сейфе вице-мэра города, курирующего силовые структуры, Андрея Дмитриевича Козенко. Если это возможно, мы можем направиться прямо к нему.
      – Я думаю, так будет лучше, – откликнулся Свиридов-старший, откинувшись на спинку стула.
      – Бондарук, машину к выходу, – коротко приказал вошедшему лейтенанту подполковник. И, взяв трубку телефона для звонка вице-мэру, бросил пристальный взгляд на Свиридова, который, полуприкрыв веками глаза, небрежно болтал ногой, развалившись на стуле в свободной позе…

      Андрей Дмитриевич оказался среднего роста мужчиной лет сорока, весьма худым для своего возраста и особенно для занимаемого положения, с длинным хитрым лицом и небольшими темно-серыми проницательными глазами. Он принял Панина в сопровождении Фокина и Свиридова (Илью отправили домой и настрого запретили выходить из квартиры без надлежащей санкции) запросто, с лицом, преисполненным куда меньшей важности, нежели у секретарши в его приемной. Эта дама пыталась держаться свысока даже с Паниным и всячески старалась демонстрировать свою значимость, делая величавые жесты и сопровождая это ледяным великосветским тоном при выражении в стиле «роль личности в истории» на хорошенькой физиономии.
      Отец Велимир подумал, что у нее достаточно впечатляющие фрагменты фигуры, чтобы утруждать себя разговорами, да еще так амбициозно. Он открыл было рот, чтобы, вероятно, обнародовать все эти замечательные мысли, но Свиридов, предупреждая эту возможность, толкнул его в спину.
      – А, Панин! – воскликнул Козенко, пожимая руку первому заму руководителя ФСБ области с такой экспансивностью, словно он не разговаривал с подполковником по телефону двадцать минут назад и не видел по меньшей мере несколько лет. – Это и есть твои орлы? Присаживайтесь, ребята.
      – А вы разве не в курсе планов товарища подполковника? – ввернул Свиридов, плюхаясь на роскошный черный кожаный диван вслед за отцом Велимиром, едва не раздавившим казенную мебель своей стотридцатикилограммовой тушей.
      – Почему вы так решили? – с улыбкой поинтересовался Козенко.
      – Потому что вы спрашиваете, те ли мы люди, – ответил Свиридов. – Ладно… простите, Андрей Дмитриевич, это было маленькое лирическое отступление.
      Несмотря на свой довольно легкомысленный вид, Козенко, по всей видимости, был человеком дела, потому что, не тратя времени на дальнейшие разговоры, полез в огромный сейф в углу кабинета и вынул оттуда тонкую серую папку. – Досье на Шевченко, – сказал он и протянул ее Панину. – То же самое есть и в компьютере, но я предпочитаю работать с документами в такой форме.
      – Разрешите взглянуть. – Не дожидаясь ответа, Свиридов взял документы из рук подполковника ФСБ и раскрыл папку. На первой странице красовалась цветная фотография импозантного шатена лет тридцати-тридцати трех, с тонкими чертами красивого лица и открытой веселой улыбкой.
      – М-м-м… это он?
      – Не похож на террориста международного значения, правда? – усмехнулся Козенко.
      – Это верно. Так… тут на него негусто. Общие слова… похищение… взрыв в аэропорту… участие в боевых действиях в Боснии. Так… а это кто?
      Перевернув несколько страниц досье, Владимир наткнулся на фотографию второго красавчика – коротко стриженного брюнета, сильно смахивающего на Алека Болдуина и ни в малейшей степени – на человека, изображенного на первой фотографии.
      Панин скептически улыбнулся и перевел взгляд с озадаченного Свиридова на беззаботно ухмыляющегося отца Велимира, которого все происходящее, по всей видимости, забавляло – в том числе и потому, что он успел приложиться к благодатной фляжке с превосходным коньяком, которую он всегда носил с собой.
      – Это тоже он, – сказал фээсбэшник и, перехватив у Свиридова досье, перелистнул несколько страниц и показал на красивого блондина со стильной прической под звезду английского футбола Дэвида Бэкхэма:
      – И это тоже он.
      – Ловко, – проговорил Свиридов, – только думает ли господин Шевченко о том, что от такой частой смены обличья его может постигнуть судьба Майкла Джексона, у которого уже сейчас нос сильно смахивает на квелый огурец, а физиономию словно посыпали порошком против тараканов?
      – Спросите об этом его самого, – сказал Козенко и посмотрел на Панина, – надеюсь, что у вас будет завтра такая возможность. Конечно, если операция удастся, а я надеюсь, что это так и случится. Особенно если хотя бы половина того, что говорил мне о вас Панин, правда. Старые союзные спецслужбы всегда вызывали у меня уважение. А достаточно молодые ветераны этих спецслужб – тем более.
      Последующие два часа Свиридов и Фокин посвятили изучению всей информации, которая долгое время собиралась о Кардинале. Правда, для этого они задействовали компьютер, который сиротливо стоял на столе вице-мэра с заваленной кипами бумаг клавиатурой.
      – Да… – неожиданно заговорил Козенко, – а как это могло случиться, что в твоей квартире, Володя, нашли труп этого самого… риелтора?
      Андрей Дмитриевич был человеком словоохотливым и коммуникабельным – сказывалась журналистская юность – и потому уже успел перейти на «ты». Но эта любезная и дружелюбная фамильярность не умаляла опасной сущности заданного вице-мэром вопроса.
      Фокин оторвался от экрана и впился тревожным взглядом в невозмутимо улыбающееся лицо Козенко. Свиридов открыл было рот, но Андрей Дмитриевич, как натура экспансивная, предупредил его вопрос восклицанием:
      – Я же вас спрашиваю, Панин… в конце-то концов!
      Подполковник, меланхолично листавший досье Кардинала, качнул головой и в тон своему шефу ответил:
      – Расследуем, Андрей Дмитриевич. Дело достаточно темное, и не стоит спешить с расстановкой акцентов.
      Риторика Панина показалась Свиридову несколько странной, более того, она содержала в себе какую-то недоговоренность, скрытый смысл…
      – Андрей Дмитриевич, – сказал он, – возможно, вы не совсем представляете себе ситуацию. Дело в том, что…
      Козенко взмахнул рукой и весело рассмеялся чуть хрипловато, обрывая слова Свиридова. Потом шагнул к своему рабочему столу, за которым в данный момент сидели Фокин и Свиридов, и произнес:
      – Мне прекрасно известны обстоятельства, при которых вы дали свое согласие оказать посильный вклад в операцию по захвату Кардинала. И очень жаль, что это согласие получено ценой такого жестокого стечения обстоятельств.
      – То есть у вас давно была мысль… – начал было Фокин, но посмотрел на холодное лицо Свиридова и осекся.
      – План операции возник только вчера вечером, – сумрачно сказал Панин. – Мысль задействовать в операции бывших профессионалов «Капеллы» пришла мне в голову только после того, как вас водворили в камеру.
      – Значит, так, – Козенко энергично прошелся по комнате и повернулся к Свиридову и Фокину, – я не сомневаюсь, что вы во многом сохранили свою форму, но, надеюсь, что одна – последняя – проверка вам не помешает?
      – Это совершенно излишне, – откликнулся с дивана Панин. Свиридов смерил подполковника несколько удивленным взглядом и ответил вице-мэру:
      – Я рад, что подполковник Панин столь высокого мнения обо мне и моем товарище, но то, что вы предложили, Андрей Дмитриевич, совершенно необходимо. Неизвестно, в какой степени мы сохранили форму, хотя всячески… особенно отец Велимир, – и Владимир, иронически усмехнувшись, посмотрел в сторону что-то перманентно жующего Фокина, – старались эту форму поддерживать.
      – Вот и прекрасно, – негромко сказал Козенко, а лицо Панина передернула короткая и кривая, как гримаса, насмешливая улыбка…
 

* * *

 
      «Последняя проверка» вице-мэра Козенко вовсе не заслуживала такого скромного наименования. Особенно если учесть, в какой компании происходила эта физкультразминка, как еще более уничтожающе поименовал это действо подполковник Панин. Здоровенные спецназовцы из СОБРа отдела по борьбе с организованной преступностью и послужили тем «разминочным» материалом, на котором отец Велимир и его сотоварищ Свиридов должны были отрабатывать боевые навыки.
      Правда, сначала вице-мэр приказал устроить целые «тараканьи бега», по выражению все того же Панина. Собственно «бегов» было не так много, зато в избытке наличествовал демонтаж полдесятка кирпичей, уложенных один на другой, ударом бритой головы, разбивание толстенных досок посредством кулака и меткое засаживание пуль в кувырке через себя в махонький щит для показательных стрельб.
      Стоявший в окружении телохранителей Козенко довольно гмыкал, зато находящийся чуть поодаль Панин отчего-то страдальчески морщился и презрительно кривил губы.
      – Вот такие у нас в области ребята! – поворачиваясь к Свиридову и Фокину, вполголоса произнес Козенко. – Региональная школа тоже не лыком шита… не только в Москве делают бойцов.
      Фокин туманно посмотрел куда-то вбок, туда, где в вальяжной позе, отставив правую ногу и уткнув руки в бока, стоял рослый коротко стриженный блондин в камуфляже и с передатчиком. Увидев его, пресвятой отец фыркнул и, довольно чувствительно ткнув под ребра Свиридова, проговорил громким шепотом, который разнесся далеко вокруг:
      – Гляди вот на того молодца…
      – Это капитан Купцов, командир отряда, – сказал бесшумно возникший за спиной Фокина подполковник Панин. – Он вам знаком?
      – М-м-м… – пробормотал Афанасий, морща лоб, – не вспомню, где же я его видел.
      – Купцов, – окликнул капитана внимательно прислушивавшийся к разговору Козенко, – подойди сюда. Купцов, вот этот парень утверждает, что твои ребята очень неплохи, но что он видел на своем веку и получше. Например, себя самого.
      На лице капитана мелькнуло выражение уставного недоумения, потом мыслительные потуги тяжело, как каток асфальтоукладчика, проползли по его квадратному мужественному лицу, и он отчеканил, чуть раздвинув тонкие губы:
      – Вы из спецназа?
      – Можно сказать и так, – буркнул отец Велимир, недовольно косясь на Козенко: чего это он наговорил такого?
      – Купцов, попробуй с ним спарринг, – кивнул на Фокина вице-мэр.
      Купцов отдал рацию одному из своих подчиненных и четко шагнул в сторону Фокина, приняв боевую стойку. Отец Велимир коротко передернул атлетическими плечами и двинулся к нему навстречу.
      – Афоня, ты полегче с капитаном, – не удержался от саркастического замечания Свиридов, – все-таки ценный сотрудник, а ты человек увлекающийся.
      Купцов выбросил вперед руку, намереваясь применить прием с захватом. Это ему удалось, и последующее было малоразличимо даже для тренированного глаза: в воздухе мелькнули два тела – одно в зеленом, другое в черной джинсе, – переплетенные руки – и все потонуло в облаке пыли, вспорхнувшей с серого асфальта после того, как Купцов и Фокин рухнули на него. Конечной стадией короткой, как взблеск кинжала, схватки стала крепко прижатая к земле небритая щека Фокина с завернутой за спину рукой, и его полупридушенный вопль:
      – Вспомнил!
      Козенко разочарованно вздохнул и махнул рукой. Потом перевел недоуменный взгляд на Панина, и тот медленно, с длинной иронической улыбкой, покачал головой.
      – Чего вспомнил? – спросил Свиридов среди общего молчания, нарушаемого глубоким дыханием капитана Купцова – вероятно, ему было нелегко удерживать Фокина в зафиксированном положении.
      Несмотря на потуги Купцова, Фокин приподнял голову, оторвал щеку от грязного асфальта и раздельно, хоть и довольно сумбурно, выдавил:
      – Вспомнил, где я видел этого милого человека…
      С последним словом капитан Купцов взлетел в воздух, словно подкинутый могучей пружиной и, перекувырнувшись, мягко шмякнулся спиной о землю. Возможно, он тут же сориентировался бы и поддержал поставленный на карту профессиональный престиж, если бы не одно «но». Этим «но» оказалась огромная туша отца Велимира, которая с непостижимой быстротой поменяла дислокацию и придавила спецназовца так основательно, что малейших шансов на то, чтобы вывернуться, как только что сделал сам Фокин, у того не было.
      – Вспомнил, – повторил Фокин, не выпуская Купцова из своих медвежьих тисков, – я его видел в каком-то кабаке… да, в «Менестреле» на прошлой неделе, где он, грешным делом, поцарапал мне щеку и ушиб руку.
      – А ты ему? – машинально спросил оторопевший от быстрой смены событий Козенко.
      – Я ему? – Отец Велимир потер лоб. – Я ему, кажется… не знаю, он упал куда-то в угол, и я его больше не видел. А вот с ним были еще два парня… здоррровые, скажу я вам!.. Одному я, кажется, сломал руку, а другого просто в коматоз…
      Свиридов звонко захохотал, показывая ровные белые зубы, и воскликнул сквозь смех:
      – Да это тоже наверняка спецназ, преподобная твоя башка! Отвязывались парни, а ты им преподнес, понимаешь, отеческое благословение, иже еси на небеси!
      Фокин виновато пожал плечами и поднялся с лежащего ничком капитана под несколько принужденный хохот Козенко и сардонический смешок Панина.
      – Не стоит переводить попусту людей, Андрей Дмитриевич, – откликнулся последний. – Хорошо, если у Купцова все в порядке… в таких дружеских объятиях и перекинуться недолго. Я же знаю, кого рекомендую, – понизив голос, добавил он, и Свиридов еще раз смерил его коротким настороженным взглядом исподлобья.
 

* * *

 
      Разумеется, всякие сомнения в компетентности и высоком классе бывших «капелловцев» отпали, особенно после того, как Свиридов показал кое-какие навыки в стрельбе. Правда, применительно не к огнестрельному оружию. Вице-мэр затеял турнир по пэйнтболу (к сведению не имеющих представления об этом весьма забавном виде спорта: пэйнтбол – это стрельба красящими шариками из специальных пистолетов). Он организовал две команды, в одной из которых было пятеро спецназовцев во главе с капитаном Купцовым, а в другой – Свиридов, Фокин, Панин и пожелавший принять участие в игре Козенко. Нет смысла описывать условия и подробности всего происшедшего далее действа, замечу лишь, что все пятеро рубоповцев были «убиты», то бишь помечены краской от прямого попадания шариков, между тем как из команды противника выбыли только Фокин и, разумеется, вице-мэр.
      После удачного завершения игры Владимир пожал руку подполковнику Панину и спросил:
      – А где это вы набрали такую прекрасную форму, товарищ подполковник?
      – Ничего особенного.
      – Не скажите… я полагаю, очень сложно найти подполковника ФСБ, который перепрыгивает через двухметровую преграду спиной к ней и в полете укладывает двух не самых плохо подготовленных ребят, а потом…
      – Ну, ну, – вступил в разговор подошедший Андрей Дмитриевич, – не стоит скромничать, Володя. Оставшихся троих уложил ведь ты.
 

* * *

 
      – Теперь нужно зайти к Марине Андреевне, – сказал Свиридов, когда лейтенант Бондарук по приказанию подполковника Панина повез их на квартиру, где уже сидел предположительно умирающий от сомнения, нетерпения и страха Илья.
      – Да мне же в храм… – заскулил было пресвятой отец, уже настроившийся на откровенно минорный лад в связи с тем, что давно миновало время обеда, а он не ощутил в желудке ничего похожего даже на утреннюю порцию питательных веществ.
      – Какой, к черту, храм? – бесцеремонно перебил его Владимир. – Позвони своему епископу или кто там у тебя прихват в этой богадельне… Скажи, что тяжко занемог, будучи пресуществлен из здорового духом и брюхом в страждущего исцеления…
      Фокин гмыкнул.
      – А ну его на самом деле, – буркнул он. – Только вот что… у тебя водка есть? А то всухую потреблять пищу – великий грех.
      …Дверь квартиры Марины Андреевны открыла миловидная девушка лет девятнадцати, с несколько неправильными чертами бледного лица, но зато с губами и фигурой фотомодели. «Интересно, – сказал про себя Владимир, – как же это я проморгал наличие на одной площадке с Илюхой такого божьего создания?»
      – Я же сказал, никому не открывать, – с места в карьер начал он.