Сережа растерялся.
      – Поп меня сдал, – упрямо повторил он.
      – Ты конкретно говори, – уже успокоился священник.
      – Не встревай! – оборвал его Роман и снова повернулся к сыну. – Ты понял, что я тебе сказал?
      «Бедная Катерина! – покачал головой священник. – Ну и семейка! Псих на психе!» Он уже видел, как права была его молодая прихожанка, когда клялась, что найти общий язык с ее отцом – дело почти немыслимое. Так оно и было.
      Роман принялся размеренно стучать Сережу головой о стену, требуя конкретики, а отец Василий стоял, смотрел и тихо молился о том, чтобы господь или вразумил неразумных, или прекратил это тупиковое, бессмысленное, изначально «мужское воспитание». Хотя, пожалуй, он сам его и спровоцировал…
      – Ты слышал, что я тебе сказал? – шипел отец, но ответом ему был только тупой стук сыновьей головы о стену.
      – Хватит, па, – прозвенел от двери знакомый голосок, и все трое мужиков одновременно повернулись.
      Это была Катерина.
      – Хватит.
      Катерина подошла, оторвала багровые от напряжения отцовские руки от воротника осоловевшего от воспитательного процесса братишки, и отец Василий подумал, что, наверное, Катя не права и не так уж мала ее власть над ситуацией в семье. И если отец послушал ее сейчас, как знать, может быть, послушает и потом?
      – Что вы здесь делаете, батюшка? – повернулась к священнику Катерина.
      – Что-что?! – со страданием в голосе передразнил ее отец. – Тебя обсуждаем, вот что!
      – А Сережка тут при чем? – вытолкнула залитого слезами старшего брата в дверь Катерина.
      – Это наши дела, – угрюмо отозвался Роман. – Мужские…
      Отец Василий с облегчением вздохнул и направился к выходу. Острый семейный кризис миновал, и он мог снова заняться своим делом. «Ну, Катька, ну, дает девка!» – сокрушенно качал он головой, хотя сам же понимал, что родителей не выбирают, и уж Катькиной вины в том, чья она дочь, нет.
      – Ты помни, поп, что я тебе сказал! – крикнул вслед ему Роман, и священник, не оборачиваясь, кивнул: как тут не запомнишь?
      Он прошел мимо двух огромных телохранителей на входе и направился по выложенной брусчаткой дорожке к железной калитке.
      – Батюшка! Подождите!
      Он обернулся. Катерина уж подбегала.
      – Вы меня извините, батюшка, что все так получилось, – тревожно посмотрела ему в глаза девушка. – Я не должна была скрывать от вас, кто мой отец…
      – Хорошо, что ты это поняла, дитя мое, – вздохнул отец Василий, покачал головой и вышел на пыльную шанхайскую улицу.
      – Я вечером приду! – крикнула вслед Катерина.
 

* * *

 
      За то недолгое время, что отец Василий служил господу в усть-кудеярском храме Николая Угодника, он побывал в стольких переделках, что и счет им потерял. Он, как магнитом, притягивал к себе всякую сволочь и, естественно, не раз задумывался о природе этого мистического явления.
      Отчасти причиной тому было само его положение. Каждый священник знает и легко выделяет в толпе этих людей с горящими глазами, выдающими крайне неустойчивое состояние психики и как бы говорящими: «Помогите мне, батюшка, пока я чего-нибудь не натворил!» Об этих прихожанах юных семинаристов предупреждали еще на первом году обучения.
      А если понимать саму суть того, что происходит на храмовой территории, то все вполне объяснимо. Обуреваемые страстями и одолеваемые греховными побуждениями миряне волей-неволей несут свои страсти и свои побуждения сюда, на маленький кусочек земли, откуда ближе всего до неба. И часто, слишком часто они приходят в храм именно в тот момент, когда им уже становится невмоготу, а страсти готовы прорваться наружу…
      Но при всем при том отец Василий видел: другие священники как-то умудряются избегать наиболее острых углов, а он не умеет. То ли продолжает сказываться его прежнее буйное мирское прошлое, то ли душа недостаточно очистилась для того, чтобы не прилипали к ней всякая грязь и нечистоты, а может быть, именно таковы были планы всевышнего…
      Но бывало и так, как с Катериной и ее отцом: тянется чистая детская душа к богу, а погрязшие в сварах и раздраях «предки» норовят помешать, втиснуться между творцом и его творением, загородить, крикнуть: «Не дам!» И сами не понимают, в чьи руки передают бессмертную душу своего и божьего дитяти. Нечто подобное произошло и в семье Якубовых. Обычное семейное дело…
 

* * *

 
      Этим вечером отец Василий специально задержался в храме, чтобы еще раз переговорить с Катериной, но девушки все не было и не было, и пришла она как раз в тот момент, когда бесконечно уставший от напряжения дня священник собрался идти домой. И пришла не одна.
      Отец Василий глянул на ее парня и остолбенел.
      Перед ним во всей своей молодецкой красе и богатырстве стоял милицейский лейтенант Санька Мальцев!
      – Здрасьте, батюшка, – разулыбался Санька.
      – Здравствуй, Саша, – сглотнул священник.
      Только теперь он осознал, насколько права была Катерина, утверждая, что ее папанька ни за что не разрешит ей выйти за ее любимого. «Интересно, а Санька знает, чья она дочь?..» – мелькнула у него мысль.
      – Вы бы сказали ей, батюшка, чтоб не выпендривалась, – рассмеялся Санька. – Все равно ведь все по-моему будет!
      – С родителями знакомить собираешься? – повернулся отец Василий к Катерине.
      – Ы-ы, – отрицательно мотнула головой Катерина.
      – Вот и я то же самое спрашиваю! – развел руки в стороны Санька. – Когда, мол, сватов засылать? И что, думаете, она отвечает? Да то же самое! До лифта проводить разрешает, а дальше ни-ни! И думать не смей…
      Санька рассмеялся: легко, душевно, заразительно, а священник смотрел в глаза Катерине и видел в них только панический ужас и мольбу: «Не надо! Не говорите ему ничего!»
      «Значит, до лифта… – хмыкнул про себя отец Василий. – Ну-ну, знаем мы эти детские хитрости. Пересидит где-нибудь наверху или к подружке заскочит, а потом на такси и домой!»
      Формально отец Василий имел право рассказать Саньке правду: то, что он узнал о родителях Катерины, он узнал не на исповеди. Но священник понимал и другое: если Катя не найдет в себе сил быть правдивой с самого начала, дальше будет еще хуже. Она должна стать сильнее своих страхов и лучше, если сама, без постороннего вмешательства…
      – А повенчать вы нас можете? – оборвала цепь его размышлений Катя.
      – После загса без проблем, – кивнул священник.
      – А тайно?..
      – Без благословения родителей? – наклонил голову отец Василий.
      – Ага! Как в восемнадцатом веке…
      – Ты же взрослый человек, Катенька, – покачал он головой. – И принимаешь вполне взрослое решение… Давай уж будем ответственными до конца! Хотите венчаться? Очень хорошо! Крещение для Александра, если он не крещен; исповедание грехов и причащение таинств для обоих; благословение родителей; справка из загса, и я вас повенчаю.
      От этого перечня молодые приуныли. Но только на секунду.
      – Я крещусь, – твердо заявил Санька. – Хоть сейчас.
      – Это серьезное решение, Саша, – заглянул ему в глаза отец Василий и увидел, что они очень серьезны.
      – Когда прийти? – спросил Санька.
      – Приходите через три дня, молодой человек, – улыбнулся священник. – И почитайте для начала Новый Завет господа нашего Иисуса Христа. Пройдемте со мной, я вам дам.
 

* * *

 
      Он пришел домой взволнованный, словно сам пытался тайно обвенчаться; долго не мог уснуть, ворочался, и тогда Олюшка обняла его и прижала к своему теплому, сдобному телу.
      – Что с вами стряслось, батюшка?
      – Ты представляешь, Олюшка, молодые у меня есть, повенчаться тайно хотят! – прошептал он. – Без ничего, как есть! Без благословения и даже без справки из загса…
      – Так повенчайте…
      Священник недовольно заворчал: от кого, от кого, но от своей половины он такого непонимания самых основ его служения никак не ожидал.
      – Я б за вас и без справки из загса, и даже без благословения пошла б, – зарылась лицом в его бороду попадья.
      – Нашла с кем сравнивать! – усмехнулся отец Василий. – Мы – это особый случай!
      – А почем вы знаете, что они – не особый? – резонно возразила жена. – Про то один Господь знает…
      «А может быть, и впрямь я напрасно так переживаю?» – задумался вдруг отец Василий, но тут же себя одернул. Слишком уж непростая семейная ситуация складывалась; тут, как на минном поле: не туда ступил, и все! И не только ему, как священнику, будут неприятности; неизвестно, как и для самих молодых обернется… Один Роман Григорьевич Якубов чего стоит!
 

* * *

 
      Санька пришел через три дня, точно в назначенное время.
      – А я и крестного отца привел! – радостно разулыбался он.
      Отец Василий глянул на одетого в новенькую камуфляжку, при всех регалиях «крестного» и улыбнулся: это был тот самый милицейский чин, который чуть ли не скакал от радости, когда Санька взял Сережу Якубова.
      – Андрей Макарович Пасюк, – протянул крепкую, словно из металла отлитую ладонь для пожатия милиционер и сдержанно хохотнул. – Так сказать, предводитель местного РУБОПа.
      Отец Василий пожал протянутую руку и улыбнулся лейтенанту.
      – В твоем возрасте крестные родители необязательны, – поставил он Саньку в известность. – Ты достаточно взрослый, чтобы…
      – Ниче-ниче! – протестующе выставил ладони вперед Андрей Макарович. – Пацан сирота, без родителей, а так хоть одна родная душа в Усть-Кудеяре появится…
      Отец Василий только развел руками: такое душевное отношение людей друг к другу всегда радовало его. И поэтому он без долгих рассусоливаний, с полной самоотдачей провел Саньку через отречение от сатаны и обещание Христу, с огромным воодушевлением произнес великую ектенью, помазал воду и крещаемого елеем и приступил к собственно крещению.
      Санька был необычайно серьезен, и это тоже радовало священника. Что таить, случалось отцу Василию сталкиваться и с вовсе негодным поведением крещаемых, особенно парней. Он понимал, что такой у них, видно, возраст, и все равно довольно сильно расстраивался. Но на этот раз все было иначе: раб божий Александр действительно был внутренне готов к этому великому таинству.
      – Я рад за тебя, Саша, – не выдержав, произнес он, когда все завершилось. – Теперь следующий этап. Исповедание грехов и причастие… Три дня не курить, не выпивать…
      – Да я и не курю, – улыбнулся Санька.
      – И пить мы пока не собираемся, – поддержал его Макарыч.
      – Вот и молодцы, – похвалил их обоих священник.
 

* * *

 
      Сразу после крещения Андрей Макарович заторопился на службу, а Санька, горя желанием поговорить со священником о Катерине и предстоящем рано или поздно венчании, задержался. Они вышли из нижнего храма и потихоньку направились к выходу.
      – Что она от меня скрывает, батюшка? – спросил он, когда они вышли за ворота.
      – Знаешь, Саша, лучше она расскажет это тебе сама, – покачал головой священник.
      – Тайна исповеди? – по-своему понял его лейтенант.
      – Нет, дело не в этом, – покачал головой отец Василий. – Но будет лучше для вас обоих, если никаких утаиваний у вас просто не будет с самого начала. И не потому, что я что-то разболтал; просто она должна быть на сто процентов уверена в правильности того, что делает.
      Санька опечалился: отсутствие стопроцентной уверенности Катерины в правильности выбора угнетало парня изрядно. Солнце уже скрылось за стенами домов, но до вечерней службы время еще оставалось, и они шли по бегущей в горку мимо храма неширокой, сумеречной улочке и молчали. Отец Василий не торопил события и ничего не навязывал, он понимал, что иногда важнее просто помолчать.
      Из проулка вынырнули две фигуры.
      – Стоять! – хрипло скомандовал один, и священник моментально отметил, что на лица этой парочки придурков натянуты черные женские чулки.
      Отец Василий и Санька, словно братья-близнецы после многих лет совместных тренировок, приняли почти одинаковые стойки, готовые отразить любую агрессию.
      Но боя не получилось.
      Санька рванулся вперед первым: молодость и задор взяли свое. Одним рывком он сорвал с одного чулок, из-под которого рассыпались в разные стороны черные курчавые волосы Якубова-младшего. И в следующий миг раздался хлопок. Санька пошатнулся, и оба нападавших помчались прочь.
      – Санька! – кинулся к лейтенанту отец Василий. – Куда?! Куда попали?! – и сразу же увидел, что он и сам уже весь в крови.
      Священник подхватил Саньку на руки, бегом перетащил под уличный фонарь и сразу все понял: пуля вошла в предплечье, и оттуда толчками хлестала кровь. «Артерия!» – охнул он и опустил Саньку на землю.
      – Да все со мной в порядке! – вырывался Санька, словно не замечая, что заливает собственной кровью все вокруг.
      – Лежать! – рявкнул священник, в два приема вытащил из собственных брюк ремень и принялся перетягивать руку.
      – Вот… козел… этот Якубов! – теряя окончания слов, прерывисто выдохнул Санька. – И ведь… вышел, гад, на свободу… в тот же день! Почему так бывает, батюшка?
      «Дотащить бы тебя!» – сокрушенно подумал отец Василий. Кровь приостановилась и уже не хлестала этими жуткими толчками, но все еще шла, и весьма обильно. Он закрепил ремень, взвалил Саньку на плечо и бегом помчался в райбольницу – мешкать было нельзя.
      – Ну, я его достану! Клянусь! – прохрипел Санька.
      Он еще пытался что-то сделать, как-то сползти на асфальт, чтобы пойти самому, но силы покидали его ежесекундно.
      «Не дотащу!» – внезапно перепугался отец Василий.
      – Я… этих козлов! Мочить!.. Мочить…
      Он совсем уже терялся… И только одна мысль преследовала молодого лейтенанта и выходила из него словами вместе с кровью и жизнью: «Мочить!»
      И тогда священник заговорил:
      – Саша! Ты должен его простить! – задыхаясь от быстрого бега, в три приема выдохнул он.
      – Почему?
      – Я боюсь, – честно признал священник. – Если я не успею, ты отдашь душу сегодня же…
      – Да? – как-то вяло удивился Санька. – Но я должен… мочить…
      Лейтенант уже не был целиком здесь.
      – Ты не должен уходить с этой мыслью! – заорал отец Василий и прибавил ходу, рассекая случайно попадающиеся парочки, как крейсер лед, пополам. – Нельзя этого! Понимаешь?!
      – Он козел… – вяло, как неживой, возразил Санька. – Мочить… Какой яркий свет!.. Мочить…
      Он уже «переходил».
      – Он Катькин брат! – заорал священник. – Прости его! Постарайся, Сашка! Нельзя так уходить! Прости его!!!
      – Брат?! – встрепенулся Санька и вдруг тихо засмеялся и обмяк.
      Отец Василий зарычал от переполняющих его чувств и прибавил скорости. Он не был уверен, что Санька успел осознать всю важность момента смерти! Слишком все быстро! Слишком…
 

* * *

 
      Когда он притащил Саньку в больницу, лейтенант РУБОПа был белым как мел и совершенно бесчувственным. К ним тут же подбежали санитары, подхватили парня на руки, куда-то потащили, а священник, пачкая полы и стены Санькиной кровью, метался то к гардеробщице, то к санитарке, то к дежурному врачу и все добивался от них, где главврач, словно Костино личное присутствие могло хоть что-нибудь изменить.
      – Да вызовите вы к нему Константина Ивановича! – не выдержал наконец дежурный хирург. – Работать же мешает!
      И отец Василий как-то сразу пришел в себя и понял, что сделал все, что мог, и остальное зависит уже не от него.
      Он заставил себя выйти на улицу, постепенно восстановил дыхание и попытался думать логически. Следовало как можно быстрее сообщить об инциденте Макарычу или хотя бы дежурному по РОВД и, конечно же, отмыться и переодеться. Отец Василий отер кровь с наручных часов и покачал головой: и помыться, и переодеться к службе он уже не успевал.
      – Привет, Мишаня, – по привычке назвал его мирским именем подошедший сзади главврач.
      – Здравствуй, Костя, – не оборачиваясь, откликнулся священник.
      – Тебя этот, Мальцев зовет… Говорит, срочно.
      – Живой?! – резко повернулся к другу отец Василий.
      – Пока не совсем, – улыбнулся Костя. – Но шансы у него прекрасные. Кость не задета. Кровь уже вливаем; утром будет как огурчик.
      Священник торопливо прошел вслед за Костей и, не в силах удержать себя, кинулся в операционную. Парня уже зашили и теперь переливали ему кровь.
      – Константин Иванович! – укоризненно протянул хирург. – Что за бардак?! Ну неужто я вам буду объяснять правила?! Чего вы его притащили?! Это же операционная, а не морг…
      – Помолчи, Боря, – дружелюбно одернул подчиненного Костя.
      Отец Василий подошел ближе. Санька был в сознании, хотя сконцентрировать взгляд ему удавалось с трудом.
      – Батюшка…
      – Да, Саша.
      – Не говорите Макарычу.
      – Не говорить?
      – Да. Не надо. Я сам с «этим» поговорю. Как мужик с мужиком… Нельзя нам с Катькой с этого начинать. Вы понимаете?
      Отец Василий понимал. Весь его опыт говорил о том же: с такого события, как это, совместную жизнь начинать нельзя. А следствие и суд в отношении брата невесты – это полный крах всех дальнейших планов на благополучный и счастливый брак. Тут Санька был прав на двести процентов.
      – Я вас очень прошу, не говорите… – повторил Санька и прикрыл глаза. – Очень…
 

* * *

 
      В РОВД позвонил дежурный врач, уже после операции. Но отец Василий не стал дожидаться визита следователя, а отнес пропитанные кровью рясу, подрясник и прочее одеяние в больничную прачечную, прошел вслед за Костей в душевую и через полчаса уже надевал привезенную шофером главврача от Ольги новую рясу, чтобы еще через четверть часа начать-таки вечернюю службу. Пусть и для тех немногих, кто его дождался.
      Он стоял перед тяжелейшим моральным выбором: рассказать или не рассказать. Отец Василий ничего не обещал Саньке. Более того, понимание того, что нервный, весь в отца, Сережа может на этом не остановиться, только подстегивало священника к исполнению гражданского долга.
      Но он не мог относиться к Сереже только как к преступнику, да и обещание Саньки самостоятельно поговорить с будущим шурином «по-мужски», а значит, не вовлекая слепую Фемиду в поход по минному полю семейных отношений, показалось ему достаточно мудрым. Гораздо более мудрым, чем предсмертное устремление безостановочно «мочить этих козлов».
      И когда следователь все-таки нашел его в храме, очень оперативно, не более чем через полчаса после звонка из больницы, отец Василий был готов ответить на любой вопрос, кроме главного: «Кто?»
      – Мы обнаружили на месте преступления черный капроновый чулок, – напряженно смотря отцу Василию прямо в глаза, домогался следователь. – Неужели вы не запомнили его лица?
      – Так уже вечерело… – пожимал плечами священник.
      – Не так уж и темно было, – возражал следователь.
      – Все произошло так быстро… – виновато опускал очи долу отец Василий, и следователь яростно вздыхал и начинал все сначала.
 

* * *

 
      Саньку отец Василий исповедал и причастил на следующий же день. Лейтенант выглядел бледновато, но сознание удерживал легко, и единственное, что его беспокоило, так это, чтобы будущий шурин не натворил чего еще. Но потом в больницу пришел Макарыч, и поводов для беспокойства прибавилось.
      – Это Рома сделал! – с ходу заявил главный рубоповец городка. – Я вам точно говорю!
      Священник по возможности тактично попытался узнать, почему Андрей Макарович так уверен в виновности старшего Якубова, но ничего внятного в ответ не услышал.
      – Ну, ничего! Я ему устрою веселую жизнь! – беспрерывно горячился Макарыч. – Он у меня еще попляшет! Думает, пацана своего отмазал, так и ему все с рук сойдет? А хрен там! Я ему устрою! На всю жизнь запомнит!
      Санька смотрел на своего крестного с глубоким отчаянием, но поделать ничего не мог: ни правды сказать, ни остановить. И тогда отец Василий подумал, что он-то сам знает, кто стрелял, да и Сережа знает, что священник его узнал… А это означает одно: надо встречаться с будущим Санькиным шурином как можно быстрее, пока тот и впрямь чего не натворил; испуганный человек опасен, а Сережа наверняка напуган.
      Отец Василий попрощался с Санькой и Макарычем и ушел в храм на вечернюю службу, а уже затемно сел в свою вроде как отремонтированную, но по-прежнему дребезжащую на каждой кочке и каждой трещине в асфальте машину и поехал в «Шанхай».
      Он еще не знал, что именно скажет, но понимал: погрязшего во лжи и грехах романовского сынка нужно как-то побудить к искренности. Когда-то давно, еще в спецназе, чтобы добиться полной откровенности, ему пришлось набить человеку… лицо, и все получилось. Сейчас он прав на это не имел, а значит, единственным его оружием будет слово – впрочем, самое мощное оружие на свете.
      Он заехал в «Шанхай», миновал огромный холостяцкий дом главврача районной больницы, а еще через пару минут уже подъезжал к знакомому глухому бетонному забору. Вышел, закрыл дверцу автомашины, тщательно проверил, насколько хорошо закрыл, направился к калитке и позвонил.
      Калитка мгновенно приоткрылась, и в узкой щели появилось мрачное лицо охранника.
      – Чего надо?
      – Меня зовут отец Василий, и я хотел бы поговорить с Сергеем Якубовым, – спокойно поведал цель визита священник.
      – Нет его, – так же мрачно отшил его охранник и хотел уже закрыть калитку, но священник приостановил его жестом руки.
      – Тогда с Катериной.
      – Щас спрошу, – пообещал охранник и закрыл-таки вход в дом.
      Священник прислушался к себе и понял, что волнуется. Сергей мог просто прятаться от людей, и Катерина могла сказать, так ли это. Но скажет ли?
      – Проходи, – открыл калитку настежь охранник.
      Отец Василий кивнул и прошел внутрь.
 

* * *

 
      Катерина ждала его на крыльце. Хотя называть крыльцом это масштабное строение, пожалуй, было неправильно.
      – Что стряслось, батюшка?! – кинулась к нему девушка.
      – Слушай, Катенька, ты не знаешь, Сергей дома?
      – Нет, – замотала головой Катерина. – Со вчерашнего дня не появлялся. Что, опять он во что-нибудь вляпался?
      – Не без этого, – печально улыбнулся отец Василий. – Но я хотел бы поговорить с ним лично.
      – Не удастся, – вздохнула Катерина. – Он из ментовки сам не свой вышел. Даже со мной не разговаривает. Да вы проходите! Папы все равно дома нет. Пойдемте, я вас кофием напою…
      – Спасибо, не откажусь, – улыбнулся отец Василий. – Ты-то сама как?
      – Нормально, – пожала плечами Катерина. – Сашка вот в парк вчера не пришел… Наверное, снова на задании. Ой! Вот я дура! Он же креститься вчера должен был! Ну что, как он? Крестился?
      Она ничего не знала.
      – С этим все в порядке, – сдержанно кивнул отец Василий. – Даже крестного отца привел…
      – И слава богу!
      Катерина провела его в дом, затем в огромную, уставленную роскошной мебелью кухню и решительно, вполне по-хозяйски, если не сказать – по-барски, погнала прочь шарящегося по полкам охранника.
      – И чего ты здесь потерял?
      – Да вот, чаю хотел попить, а то у нас в дежурке заварка кончилась, – пробубнил огромный детина и торопливо вернул в шкаф, видимо, только что вытащенную огромную жестяную банку из-под дорогущего чая.
      – А почему к Мастаку не обратился? Давай-давай, освобождай помещение!
      Отец Василий смущенно откашлялся. Теперь ему стало понятнее, откуда в Кате прорезываются порой эти командные нотки. Как ни крути, а папина власть передается и детям; пусть не целиком, пусть выборочно, а передается…
      Катя усадила священника за изящный, инкрустированный разными породами дерева столик и принялась готовить кофе.
      – Вот как мне ему это объяснить? И что он обо мне подумает? Я вообще не понимаю, как мне быть! – выдавала она отцу Василию все, что наболело. – Папа ведь тоже… не поймет!
      – Лучше правды ничего быть не может, – серьезно сказал священник. – Даже если правда горькая…
      – Ой, не знаю, батюшка… – вздохнула девушка.
      За окном раздался шум человеческих голосов.
      – Ну, вот и папа приехал, – сокрушенно покачала головой Катерина и выглянула в окно. – А я так хотела с вами… – и вдруг удивилась: – Это не папа… А кто?
      Сидевший к окну спиной отец Василий повернулся и чуть не свалился со стула: сквозь заблокировавшую проход к дому охрану прорывался… Макарыч.
      – РУБОП?! – вслух удивился он.
      – Какой тебе, на хрен, ордер, урка?! – орал Макарыч на старшего охраны. – Руки убери, я сказал! Убери, пока их тебе не оторвали, пацан!
      – Не положено! – стоял на своем старший. – Мне вы хоть откуда! Хозяин придет, он и запустит…
      – Какой РУБОП? – встревожилась Катерина. – Зачем РУБОП?!
      – Этого я не знаю… – проронил священник и вдруг вспомнил, как Макарыч клялся Саньке отомстить за него Роману.
      Он встрепенулся и увидел, как тревожно смотрит Катерина то на него, то во двор…
      – Иди отсюда! – рявкнули во дворе, и тут же послышались характерные звуки схватки.
      Священник выглянул. Охранников стремительно повалили на постриженную траву и уже через несколько секунд начали добивать ногами.
      Катерина охнула.
      – Понятых сюда! – властно распорядился Макарыч.
      – А что им надо? У нас ведь в доме ничего такого нет. Неужто они не знают? – нервно произнесла Катерина и вдруг кинулась к навесным шкафам.
      Она открывала одну дверцу за другой, а потом, словно что-то вспомнив, стремительно вытащила пару минут назад облапанную охранником здоровенную жестяную банку из-под чая и вытряхнула на стол большой запаянный полиэтиленовый пакет с белым порошком.
      Настала очередь удивиться и священнику.
      – Катя, что это?
      – А я откуда знаю?! – расстроенно всплеснула она руками. – Наверное, этот новенький подсунул! До него сюда вообще никто из них не заходил и по шкафам не шарился! Да что вы на меня так смотрите?! Вы что думаете, раз мы Якубовы, так и чай с героином пьем?
      Священник так не думал. Если честно, он думал как раз наоборот: Рома, конечно, придурок, но не настолько, чтобы хранить это у себя дома. Хотя и Катина сообразительность наводила на размышления – видно, какой-никакой, а этот специфический опыт у нее был…
      Катерина заметалась по кухне, а в коридоре уже гремели тяжелые армейские сапоги рубоповцев.
      – Прошу понятых со мной! – распорядился где-то за дверями Макарыч.
      И тогда Катерина стремительно задрала юбку, сунула пакет в отделанные кружевом трусики, разгладила его на животе и уже через секунду как ни в чем не бывало стояла с кофеваркой в руках. Дверь открылась.
      – Понятых прошу… – снова повторил Макарыч и удивился. – Отец Василий?
      – Да, товарищ майор, – кивнул священник. – Прихожанку вот навестить пришел. А вы какими судьбами?
      – И мы… тоже, – хмыкнул Макарыч, – как бы в гости, – и обернулся. – Так!.. Понятых прошу подойти ко мне.
      – Здрасьте, – виновато пригнули головы в дверях немолодая, бедно одетая женщина и такой же небогато выглядевший мужчина.
      – Проходите-проходите, – сделал широкий жест рукой Макарыч и пояснил: – Сейчас будет произведен обыск на предмет обнаружения оружия, наркотиков, боеприпасов и иных противозаконных предметов…
      Катерина стояла белее героина. Священник тронул ее за руку, и девушка словно очнулась.
      – Я так понимаю, кофе нам попить сегодня не удастся? – улыбнулся он ей.
      – Почему? – через силу улыбнулась она и взяла себя в руки. – Я думаю, скоро все уладится.
      И тогда во дворе снова зашумели.
      – Они тебе хоть ордер предъявили?! – отчетливо прорезался сквозь шум свары резкий голос Романа Якубова. – А какого тогда…
      Священник бросил взгляд на Макарыча. Тот побледнел: видимо, визит хозяина дома в самый разгар самовольного обыска в его планы не входил.
      – Ну, чего, Андрей Макарович, начинаем? – протиснулся в кухню рослый боец. – А то на дворе уже Роман вовсю шумит, приехал, требует, чтобы впустили…
      – Впусти! – внезапно усмехнулся Макарыч. – Пусть поприсутствует.
      Боец пожал плечами и вышел, а меньше чем через минуту снова вернулся, но уже в сопровождении Романа Григорьевича.
      – Ты чего беспредельничаешь?! – с порога налетел Якубов на Макарыча. – Или давно по судам не таскали?!
      – Не шуми, Роман, – одернул его Макарыч. – Сейчас мы посмотрим, кто кого по судам таскать будет. А точнее, кого будут возить…
      Роман спокойно и внимательно оглядел кухню, увидел священника, удивился, бросил недовольный взгляд на пригнувшихся еще ниже понятых, видимо своих соседей, и сел.
      – Ну что ж, – развел он руками в стороны. – Ты сам напросился. Вперед. Покажи, на что способен.
      – Начинай, Шемякин, – кивнул Макарыч все тому же рослому бойцу.
      Шемякин принялся обшаривать навесные шкафы, быстро, пожалуй, даже слишком быстро, дошел и до «того самого», демонстративно обшарил рукой полки, достал жестяную банку из-под чая и…
      Отец Василий неотрывно следил за Андреем Макаровичем. Он видел все: как все более и более теплеет суровое милицейское лицо и как одновременно все быстрее бегают из стороны в сторону его серые, как спецсталь, глаза.
      Боец сунул руку в банку, пошарил, ничего, кроме остатков чая, там не обнаружил и с несколько ошарашенным видом поставил ее на место.
      Макарыч удивился. Поднялись брови, наморщился лоб, приоткрылись глаза… Он терпеливо дождался, когда боец закончит осмотр кухни, и покачал головой.
      – Проверь-ка еще раз, Олег, нужно быть уверенным до конца.
      – Есть, товарищ майор, – откликнулся рубоповец.
      Роман издевательски хмыкнул: он был уверен в юридической чистоте своей кухни на сто пятьдесят процентов.
      И снова боец пошел шарить по всем полкам, и снова особое внимание уделил банке из-под чая, и снова ничего не обнаружил.
      Макарыч бросил косой взгляд на священника и Катерину: когда он вошел в кухню, здесь сидели только они… И отец Василий подумал, что, если бы он вчера не крестил Саньку, его бы уже пару раз обыскали, ну, и Катьку заодно…
      – Я чего-то не понял, чего вы ищете? – простодушно поинтересовался Якубов. – Если пулемет, так я его в гараже обычно держу; а если кокаин, то вам лучше прямо в магазин на Кирова пожаловать, там его в мешках из-под сахара до едрени фени… Ну, а если вы просто проголодались, так скажите, я вас покормлю. – Он повернулся в сторону дверей и крикнул: – Евгения! У нас там суп вчерашний оставался! Ты бы предложила непрошеным гостям!