Фигурка вращалась у меня перед глазами, как некое экзотическое произведение искусства. Многие именно так ее бы и восприняли, но только не я. Долгое общение с Сольвейг оставило свои следы.
      — Следующий, — приказал я.
      «Статуэтку» сменила новая, столь же загадочная.
      — Обратно, — скомандовал я нетерпеливо. — И снова вперед.
      Нет. Ни грана сходства.
      — Провести анализ кривизны поверхности обоих образцов и дать корреляцию, — устало бросил я, уже зная, что ни лифта у меня не получится.
      На что я рассчитываю со своими потугами — ума не дам. Ведь можно догадаться, что там, где пасует организованный Службой институт, дилетанту с домашним терминалом делать нечего.
      И тут звякнул инфор.
      — Голосовая, — выплюнул я, и уже спокойнее добавил: — Привет, Вилли.
      А кто еще мог мне звонить? Сьюды, в отличие от большинства людей, не воспринимают слов «неловко» и «неудобно». Если время считается рабочим, то меня, с точки зрения Вилли, можно дергать, даже если я спокойно валяюсь на диване и в очередной раз пытаюсь разобраться в виртуальной коллекции своей сожительницы. Сама она и без моих подсказок знает, где какой файл хранится, а я уже полгода не могу подобрать систему каталожных критериев.
      Правда, еще мне мог позвонить шеф. Тактичности в нем еще меньше, чем у сьюда — того хоть запрограммировать можно. Но это я сообразил уже потом — в ту мучительную секунду, которая потребовалась псевдоинтеллекту, чтобы ответить.
      — Привет, Миша, — отозвался Вилли своим фирменным дребезжащим голоском. — Шеф придумал тебе дело.
      Я с театральным стоном сел, пытаясь разглядеть знакомую обстановку комнаты сквозь козырек-экран.
      — И какое же? — поинтересовался я. — Вылизывать проспект Королева?
      Я готов был поклясться, что лосенок хихикнул, хотя ему вообще-то не полагалось.
      — Лучше, — ответил он. — Проводить инструктаж.
      — Что-что? — переспросил я, машинально приглаживая волосы.
      — Проводить инструктаж беженца, — повторил сьюд. — Турист попросил разрешения на иммиграцию.
      Если бы я не сидел, я бы, наверное, сел. А так я упал. Вот дела! Что у нас дальше по программе — взрыв Сверхновой?
      Не спорю — находятся в метрополии люди, согласные отправиться к нам по доброй воле. Таких немного, но мы, по правде сказать, и не всех берем. Въездные квоты нам — спасибо президент-управителю — давно уже не повышали, а то нам бы уже на плечах друг у друга сидеть.
      Но хотел бы я поглядеть на идиота, который вначале отвалит изрядную сумму в казну Службы, чтобы пролезть в лифт туристом, а потом порвет обратный билет и завопит: «Мама, не хочу домой!». Хотя что это я? Именно с таким идиотом мне и устроил встречу наш разлюбезный шеф, тридцать три лифтовоза ему в копчик!
      — Ну почему я? — вырвалось у меня.
      Вилли не распознает риторических вопросов. Надо будет, в конце концов, написать ему этот блок, а то перед ребятами стыдно — вскрышечник в штате, а у нас сьюд дефективный.
      — Потому что ты сейчас единственный ничем не занят, — ответил Вилли. — Шеф приказал передать, что вообще-то тебе бы следовало патрулировать бульвар Циолковского.
      — За каким лифтом? — вяло отбрыкнулся я. — Там никогда ничего не происходит.
      — Не могу знать, — отрезал сьюд.
      — Ладно. — Я вздохнул и поднялся на ноги. — Брось мне адрес на инфор.
      — Уже. — На краю поля зрения мелькнула и пропала иконка.
      — И передай шефу, что я уже иду.
      — Йес! — Вилли оборвал связь.
      Я еще секунду полюбовался неторопливо кружащим перед глазами артефактом.
      — Ком-режим. Зафиксировать ссылки, — пробурчал я, — Волна — вторая. Место нахождения — внутренний спутник Тянь-ли-лу, она же эпсилон Эридана III (система Тянь-шэ). Остальные ссылки оставить свободными. Сохранить. Выйти.
      Изображение погасло. Я поднял козырек и принялся одеваться.
      Главное — не забыть форменные шорты. На предплечья — кобуры с блиссерами (тяжелое оружие нам хранить дома не разрешают). Инфор я и не снимал. Все. К выходу готов.
      Напоследок я окинул нашу с Сольвейг холостяцкую квартирку бдительным взором. Все, что положено выключать — выключено, плесень на стенах нигде не сохнет (я уже не раз получал нагоняй за безвременно усопшие обои), жаба в экологариуме — моргает. Я актанул код доступа к дверной мембране и вышел.
      Живу я в тихом районе, и не питаю иллюзий — таким его делает отнюдь не мое соседство. Скорей наоборот — именно по этой причине мы с Соледад выбрали его для проживания, хотя на те же деньги могли снять по отдельной комнате где-нибудь поближе к Глюкам. Тем не менее инциденты случаются и у нас. Проходя по куполу Свериге, я стал свидетелем весьма поучительной сценки. Некая девица, состоявшая, на первый взгляд, только из длинных ног и столь же длинной косы, гордо шествовала по глиссаде, сжимая подмышкой изрядных габаритов сумочку. Я еще подумал — иммигрантка, не иначе.
      Дальнейшего, собственно, следовало ожидать, но я не думал, что это случится у меня на глазах. Какой-то парень в паре шагов позади нее оттолкнулся от глиссады, одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, вырвал сумочку, сбив девушку с ног, и сиганул вниз, в парк.
      Наверное, мне не следовало вмешиваться. Иммигрант все равное не научится жить по-лунному, пока не набьет себе пару шишек, если не настоящих, то фигуральных. Но девушка была такая симпатичная (а я питаю слабость к блондинкам), что у меня не выдержало ретивое. Взыграло.
      Сетчатые трубочки блиссера выскочили из кобуры раньше, чем я о них вспомнил. Я вскинул руку и по-особому дернул запястьем. Парень замер на полушаге и рухнул, точно столб. По его лицу расползлась блаженная улыбка, а по шортам — мокрое пятно: на некоторых разряд блиссера очень сильно действует. Я спрыгнул к нему, подобрал сумочку, забрался обратно на глиссаду и вернул утерянный предмет горько рыдавшей владелице.
      — Прошу, эм, — галантно сообщил я.
      — Ох! — Она подняла заплаканную мордашку — весьма, надо сказать, смазливую. — Благодарю вас, мистер…
      — Макферсон, — представился я, и на секунду включил для солидности подкожный мундир. — Офицер полиции лунного самоуправления Миша Макферсон. — Я машинально выставил большой палец левой руки, и только потом сообразил, что читника у нее, скорей всего, нет.
      — Так вы полицейский, — несколько разочарованно протянула девушка. Я понимал ее — ждешь рыцаря на белом коне, а как припрет, так на помощь приходит какой-то пент.
      — Верно, — кивнул я. — Но это… — Я подбородком указал на сумочку, — в мои обязанности не входит, так что можете благодарить смело.
      — То есть как — не входит? — не то удивилась, не то возмутилась девушка. — Меня ограбили…
      — Ваши проблемы, — развел я руками. — Мы не на Земле. Привыкайте. Вот если бы вы и дальше просиживали общественную глиссаду, я был бы вынужден вас оштрафовать. А так…
      Вот тут на нее стоило посмотреть. Когда она поняла, что я не шучу. Я думал, у нее челюсть пробьет пол и упрется в базальт.
      — Э, офицер…
      — Макферсон, — любезно напомнил я. — Миша Макферсон.
      — Офицер Макферсон, а на кой черт вы тогда нужны?
      Резонный вопрос, ничего не скажешь.
      — Убийства распутывать. Электроманов брать. Центровых раскулачивать. Опять же нелегальная пластургия… да мало ли что на Луне случится.
      — А помочь встать — слабо?
      Я протянул ей руку. Интересно она разговаривает. А подняться самой — слабо? Впрочем, так всегда со свежачками — первое время ходить толком не могут. А я — дурак. Нашел кого жизни учить. Вот теперь через свое хамство точно с носом останусь.
      — Спасибо, — машинально поблагодарила она меня. — И что делать прикажете?
      — Учиться ходить, — посоветовал я.
      — Офицер Макферсон, — Ей, наверное, поставили аугмент зубов королевской кобры, яд аж капает из каждого слова, — вам никогда не говорили, что ваш юмор…
      — Воняет помойкой? — помог я ей, не дожидаясь, пока она родит очередного вербального аспида. — Говорили и похлеще, не утруждайтесь. Это не юмор. По вашей походке за сто метров видно, что вы недавно с Земли. А это вас делает легкой добычей. Научитесь ходить, как лунарка, и сразу перестанет привлекать внимание. Это раз. Во-вторых, вы видите хоть одного человека с сумкой?
      Девушка оглянулась.
      — Нет, — признала она с видом человека, оказывающего миру немыслимое благодеяние.
      — И не увидите, — сообщил я. — Почти у всех лунарей стоят вживленные биткарты. Очень удобно. Оторвать можно только с рукой.
      Девушка задумчиво нахмурилась.
      — А что, отрывают? — поинтересовалась она.
      — Очень редко, — ответил я честно. — В общих куполах стоят камеры слежения, так что можно крупно погореть, в групарском реге свои порядки, построже наших, ну, а в Глюколовне… у тамошних жителей кишка тонка на такое.
      Мою собеседницу передернуло.
      — Лучше бы я подалась на Соледад, — пробормотала она.
      — Не советую, — заметил я. — Там в последнее время слишком часто открываются медузные нарывы. У нас, по крайней мере, кроме человека, хищников нет.
      — Именно, — не без сарказма подтвердила девушка. — Этого хватает.
      — И в качестве бесплатного дополнения — последний совет: пройдите курсы самообороны, — закончил я. — Тоже помогает.
      — А для того, чтобы вы стали изъясняться так понятно, вам всегда надо нахамить?
      Что можно на такое ответить?..
      — Нет. Не всегда. Можете оказать мне услугу, и я немедленно стану предупредителен до омерзения.
      — Это какую, интересно?
      — Запишитесь на курсы самообороны ко мне. Знаете, какая у нас в пентовке зарплата? Мало для жизни, и много — для смерти.
      Девица призадумалась.
      — Ну, если это менее опасно, чем ходить по вашим тоннелям…
      — Коридорам, — поправил я ее. — Лунари говорят «коридоры». Звучит более по-домашнему.
      — Да хоть пещерам! — Она махнула рукой и чуть не потеряла равновесия. — Где вас найти в случае чего?
      — Через инфор. — Я постучал себя по виску. — Тоже советую, полезная штука.
      — У меня интербрейн, — сообщила девушка.
      Брр. У меня к мозговым имплантатам здоровая патологическая ненависть. Слишком это опасные игрушки. Впрочем, о вкусах не спорят — говорят, эта фраза выбита вместо девиза Домена Луны на арке, отделяющей Отстойник от жилых куполов Города (верю на слово, поскольку латынью не владею).
      — Тогда вам совсем просто, — заметил я. — Зайдете в справочную службу глоса и поинтересуетесь.
      — Службу чего-чего?
      — Глобальной операционной системы, — разархивировал я. — А можете прямо подходить в зал, третий северный коридор купола Рейнгард. По вторникам и пятницам вечером я там занимаюсь.
      — Тренер из вас аховый. — Она критически оглядела меня. — Но сойдет, пока не найду никого получше.
      — Спасибо. — Я иронически поклонился на манер дуэйнсиан. — Вы безмерно любезны.
      — Паяц, — расхохоталась она. — До завтра.
      Да, завтра ведь пятница! Кстати, о зале… Неплохо бы за него заплатить. А то погонят с моих занятий.
      Я сделал девице ручкой, и она растворилась в толпе. А я двинулся дальше.
      Рассылка новостей (а я подписан на ежечасные) поймала меня, как раз когда я выходил на бульвар Циолковского. Зажужжал инфор, я надвинул козырек себе на глаза (вот же привычка! Родной английский язык: «Он взял свою шляпу и одел себе на голову». Да ясно ж, что не чужую, и не кому другому!)… окружающий мир подернулся дымкой, отодвинулся, и призрачная реальность визора оставила от него ровно столько, чтобы не натолкнуться на кого.
      Колониальная служба обезвредило очередное гнездо контрабандистов на Мундо-дель-Парадизо . Вскрыт очаг коррупции в местном самоуправлении на Антее . Куда ни плюнь, всюду колониальная служба. Словно и не происходит ничего ни на Земле, ни в Системе. Да, наверное, так и есть. Ни лифта у нас не происходит. Даже в Глюколовне тишина. Покой на небеси и во человецех благоволение.
      Хотя нет — есть кое-что. "В Центральной Америке расширяются зоны арбор-карантина . В последние дни белая полоса была прорвана трижды в различных участках . Эвакуация городов Сандини и Асунсьон-дель-Торо остается делом ближайших дней. Правительство Сальвадора в изгнании …"
      Опять арбор! Откуда только ползет эта дрянь? Как крышку сорвало с коробки Пандоры — арбор, парагрипп С, костоеда… И все за последние пять лет. За весь прошлый век не случалось столько эпидемий. Хотя, возможно, это лишь аберрация зрения.
      Оп-па! Промедли я секунду, и скользить мне по глиссаде не на ногах, а на той точке, которую обычно именуют пятой, хотя к некоторых индивидуумов она с непривычки к малому тяготению как раз шестерит за нижние конечности. А так я мягко сплыл вниз к пересечению с Пятой линией, лихо обогнул стойку… и так всегда. Стоит чуть полихачить, как непременно в кого-нибудь врежешься. Средних лет кришнаит бережно поддержал меня, чтоб я носом не гукнулся, сунул ознакомительную брошюру и исчез. Брошюру я остервенело запихал в мусорник. Надоели. Есть же закон о миссионерской деятельности. Выполнять надо. А ихнее общество сознания Кришны своими листовками нарушает работу очистительных систем. Не были б они такие вежливые ребята, с ними бы долго не церемонились.
      Изображение мигнуло, в ухе пискнул сигнал вызова — судя по мелодии, срочного. Я машинально сложил пальцы в мудру отзыва. Очередную порцию тошнотворных кадров сменила физиономия Сунь Ли-хао.
      — Миша! — окликнул он.
      — Да? — Интересно, а кого он еще надеялся застать в моем инфоре?
      — Вилли засек Танкреда, — сообщил Ли. — В общих куполах.
      — Где? — Я приготовился к срочной необходимости отрабатывать зарплату.
      — Третья отводка купола Уотсона.
      Перед глазами услужливо повисла карта, но я и без нее знал, что это за место — узкий переход между уровнями, пересекающий несколько служебных каналов. Видно, Танкред решил максимально срезать дорогу между бизнес-регом и Глюколовней. Но это ему не поможет.
      Блиссеры с предохранителей я снимал уже на бегу. Шевельнул на пробу запястьем — двойные сетчатые трубочки выскочили из кобуры-браслета на левой руке и тут же скрылись. Стандартное оружие полицейского.
      Я отпихнул с дороги немолодую толстушку в обтрепанном сари и, не обращая внимания на брошенный мне вслед скорбный взгляд, нырнул в транспортер. Мембрана мягко обхватила меня, туго сжала и через две минуты — по часам — выпустила из своего душного чрева уже в куполе Уотсона.
      В общих куполах всегда людно. Торопились куда-то по своим делам добропорядочные граждане в шортах всех цветов радуги, шествовали дуэйнсиане в белом и кришнаиты — в блекло-оранжевом. Кто-то раздавал прохожим карманные медитаторы.
      На мои сине-серые шорты никто не обращал ни малейшего внимания, поэтому я активировал подкожный мундир — засветились яркие синие линии на плечах и торсе, иллюзорные погоны над ключицами. Толпа услужливо расступилась, и я рванул к боковым отводкам. Судя по карте, нас с Танкредом разделяло не больше двухсот метров. Я несся по коридору, сшибая с ног зазевавшихся прохожих.
      Значит, Танкред выполз из своего логова? А я-то который месяц его ищу. У меня с этим типом были давние счеты. Он приторговывал центровыми чипами — одного этого хватило бы, чтобы прикончить на месте. Но в его файле поминались и летальные пситропы, и контрабанда оружейных технологий, и подзаказная генженерия. Пробавляется чем может.
      Я отчасти и сам приложил руку к его репутации неуловимого, дважды оказавшись вынужден бросить погоню из-за нелепых случайностей. Таких нелепых, что я усомнился в их случайности. Танкред явно был связан с одним из Домов. Далеко не все группы соблюдают условия неявного перемирия между полицией и Домами, так что те же Карелы или, скажем, кин Камиля могли принять под ручку эту редкостную, на мой взгляд, сволочь. Однако раз групари открыто его не брали, то и защищать открыто не станут.
      Удача была не на моей стороне — Танкред заметил меня прежде, чем я его. Центровик еще мог бы уйти — спокойным шагом, не привлекая внимания, добраться до ближайшей мембраны, нырнуть в нее — и поминай, как звали. Конечно, отследить его перемещения я сумею, да толку в том, если транспортер переносит нас с одинаковой скоростью? Танкред будет опережать меня на шаг до тех пор, пока одному из нас не надоест. А надоест, скорее всего, мне. Потому что если я упущу Танкреда, мне грозит, в худшем случае, разнос от шефа, а если Танкред от меня не уйдет… я его просто прикончу. И он это знает.
      Вот поэтому центровик запаниковал. Он бросился бежать — а бежать ему было категорически противопоказано. Завихрения в плотном людском потоке, заполняющем отводку, мы с Ли засекли почти одновременно — я со своего конца коридора, он со своего. И так же одновременно рванулись вперед.
      Разумеется, знаменитого «длинного бега» не получилось. Такие фокусы проходят только на поверхности, или на специальных дорожках, где тебя никто в полете не толкнет, и дополнительного импульса по копчику не приложит. Да и вообще, не умеючи лучше не пробовать — обычно кончается вывихом лодыжки, боль, смею заверить, дикая, и очень обидно… Поэтому мы с Ли походили больше на пьяные теннисные мячики — так нас мотало из стороны в сторону. Но мы все же приближались к Танкреду. И тогда центровик, поняв, что его вот-вот схватят, ринулся в стену.
      Я крепко выругался. В служебных коридорах камеры наблюдения не ставятся — зачем они там? Без ключа туда вообще заходить не положено. Правда, на черном рынке такой ключ стоит, сколько мне помнится, кредов примерно два на десять в четвертой. Почти как настоящий, с допуском администрации самоуправления. Кому надо, тот купит.
      А в результате следить за Танкредом мы не сможем. Останется только догнать. Инфора у него нет… так что если он решил идти служебными, то или совсем отчаялся, или имеет крепкий бэк-ап.
      Я добежал до открытого люка первым. Запирать проход за собой Танкред не стал — правильно сделал, только время зря терять. Во-первых, полицейский ид открывает любые двери, а во-вторых, я и без полицейского ида могу поставить на оверрайд любую систему Города.
      Коридор был узкий, а главное — низкий. Я едва не бился головой о бугристые сварные стыки потолочных плит. Интересно, куда направляется наш неудачливый преступник? Логово себе где-то устроил? Или попытается оторваться от погони?
      Танкреда я догнал внезапно. Уже отчаявшись заметить за очередным поворотом его удаляющуюся спину, я едва не столкнулся с центровиком нос к носу. Тот колотил кулачком по глухой стене. Стена откликалась подозрительно гулким звуком, но и только.
      Не жди, Танкред, не откроют тебе. Что ты думал — притащишь пента на хвосте, а тебя встретят с распростертыми объятьями? Нашел дураков.
      Я выстрелил из обоих блиссеров разом, для надежности. Танкред только встряхнул головой и, отчаявшись голыми руками пробить стальную переборку, прижался к ней спиной, готовый дорого продать свою жизнь. А, лифт! Следовало догадаться — центровиков блиссер не берет. Центровиков и аугментов. Металл экранирует центр удовольствия в гипоталамусе.
      Придется поработать руками. И ногами.
      При лунном тяготении большинство приемов карате не срабатывает. Мышцы человека рассчитаны на сакраментальное «одно же», и попытка вышибить пяткой пару резцов своему противнику у нас запросто может привести к тому, что вы сломаете что-нибудь себе. Есть специальный комплекс приемов — кто-то прозвал его «лун-до», но название не прижилось. А в основном у нас полагаются на банальный бокс, и то с оглядкой.
      Я попытался достать Танкреда правым в челюсть, и был вознагражден изумительно болезненным пинком в голень. Изворотливый он был, как намыленная шлюха. Еще удар, еще… нет, так я его долго убивать буду. Как раз успеют примчаться новостники, и я опять на неделю стану посмешищем для всего участка. А у этого центрового сил словно не убавляется! Не на репрограмме же его брать — стыд-то какой, здоровый пент не может справиться с заморышем-центровиком без боевого программирования.
      От злости я применил свой коронный прием, хотя в низком и тесном коридоре это было чистой воды актерством. Прыжок — руки упираются в потолок, — правая ступня вылетает вперед, инерция пытается переломить мне позвоночник, но результат стоит того. Моя пятка угодила центровику точно в яблочко. Адамово.
      На пол мы упали почти одновременно — я приземлился на задницу, а мой противник — поверх меня плашмя, изрядно придавив. Тело Танкреда дернулось, сердце в предсмертном усилии вытолкнуло в артерии последнюю чашку крови, и примерно столько же выплеснулось на меня из перебитого горла. Запахло медью.
      — Все, — откомментировал я, выбираясь из-под трупа. — Вилли, зафиксировал?
      Нет ответа. Правильно, я же в служебной отводке.
      — Отчет, офицер Макферсон, — проговорил я, поставив инфор на запись. — Ликвидирован торговец центровыми нейраугментами по кличке Танкред. Смерть наступила, — мудра вставить текущее время и дату. — Конец отчета.
      Тут только из-за поворота вывернул запыхавшийся Ли. Увидав нас с Танкредом, он застыл болванчиком, сложив руки на брюшке — ну точь-в-точь Будда.
      — Вот так всегда, — грустно сообщил он. — Всюду я опаздываю.
      — Худеть надо, — посоветовал я. — Я уже и отчет записал.
      — Знаю я твои отчеты, — хихикнул Ли. — Два слова, число и время.
      — Шеф не любит длинных фраз, — напомнил я. — Короче, надо куда-то девать нашего подопечного.
      — А это точно Танкред? — забеспокоился вдруг Ли.
      Я знал центровика в лицо, но это мало что значит — пластурги на все способны. На всякий случай я вытащил читник и приложил к подушечке большого пальца левой руки покойника. Вживленные чипы действительно работают еще некоторое время после смерти, хотя и не так долго, как показывают иногда в сензе. На час-два всегда можно рассчитывать.
      «Танкред Альбемарл Доу», высветилось на козырьке инфора, «родился 23.11.89…» Дальше листать я не стал.
      — Он самый, — сообщил я своему недоверчивому коллеге. — Так что наша совесть чиста.
      Вообще-то моя, раз уж это я его укокошил.
      — У тебя резак есть? — сумрачно поинтересовался Ли.
      — Нет! — огрызнулся я.
      Не имею привычки гулять по городу с виброножом на поясе.
      — И что мы тогда с ним делать будем? — уныло поинтересовался мой коллега, легонько пиная недвижное тело Танкреда.
      — Ну, сбегаю я за резаком, делов-то… — Тут мысли мои сделали заднее сальто, я оглядел себя и неловко поправился: — Знаешь, лучше ты сбегай!
      Неловкий я, сил нет. Весь кровью залился. Выходить в таком виде на улицу — только зря обывателей пугать. Мой товарищ проследил направление моего взгляда и, похоже, пришел к тому же выводу.
      Пока он бегал, я обшарил карманы центровика. Разжился несколькими пачками одноразовых салфеток, пакетом мушек-ассорти, небрежно перетянутой резинками стопкой магнитных карточек и пластиковым мешочком с восемью — я пересчитал — чипами. Судя по серебряной бахроме контактов, нейраугментными. Центровые, никакого сомнения. Зачем Танкред их таскал с собою — не могу понять; не в коридоре же он их вставлять собирался — для этого нужна операционная с полным комплектом наноботов. Салфетками я кое-как обтерся, мушки нагло присвоил (мысленно пообещав себе поделиться с напарником), а все остальное задокументировал на инфор как улики.
      Ли, умница, приволок не только нож, но и ворох пакетов с застежками. Вдвоем мы быстренько расчленили недалекого центровика, распихали по пакетам и кое-как доволокли до ближайшего утилизатора, куда и отправили. Следовало бы, наверное, помолиться, но я, во-первых, не знал, какую из многочисленных лунных религий исповедовал Танкред, а во-вторых, не горел желанием облегчать его посмертную участь. Так что центровик ушел от нас не оплаканным… туда ему и дорога.
      Есть мнение, что центровая наркомания — явление преходящее, как алкоголизм. Дескать, когда все, подверженные ей, вымрут от последствий, оставшиеся смогут противостоять этой заразе. Проблема в том, что уж очень много их вымирает. Поставить себе центровой чип сложно, но раз поставив, отказаться от наслаждения — просто никак. Я, во всяком случае, не встречал людей, способных на такой подвиг. Вынуть чип и вставить новый невозможно — слишком сложная выходит операция, не для кустарных условий, в которых работают хирурги-подпольщики — а активация чипа зависит исключительно от запаянных в него кодов. Купил свежий код, и наслаждайся… неделю. А потом плати снова. И так, пока деньги не кончатся — а кончатся они очень скоро. И попробуй рыпнись! Не дадут тебе кода. Ни за какие деньги. И что делать будешь, праводолюбец, когда начнется ломка?
      Когда последний пакет отправился в лючок, Ли облегченно вздохнул.
      — Одним меньше, — сообщил он граду и миру.
      — Ага, — буркнул я, придирчиво оглядывая собственные шорты — можно еще в них по городу ходить, или проще дойти до ближайшего автомата голым? Пришел к выводу, что второе, стянул одежду и отправил вслед за Танкредом.
      — Ты сейчас в какую сторону? — поинтересовался Ли.
      Я вывел на козырек карту окрестностей. Предупреждающе мигала оранжевым точка рандеву с безумцем-эмигрантом. До назначенного мне времени оставалось всего ничего… Ну и лифт с ним. Подождет.
      — Обратно к Циолковскому, наверное, — ответил я, прикинув. — Пешком пойду, заодно развеюсь. Вилли пока за меня отдуваться будет.
      — Тогда я в другую сторону, — сообщил мой напарник зачем-то, и решительным шагом направился в сторону бизнес-рега.
      — Вилли, — позвал я негромко. — Есть контакт?
      — Есть, — донесся из инфора голос лосенка. — Твой отчет я снял, направил шефу — тот уже читает.
      — Оперативно, — усмехнулся я. Шеф редко снисходит до чтения свежих отчетов.
      — Так не кого-нибудь — Танкреда завалили, — пояснил Вилли. — Так ты идешь к своему подопечному?
      — Точно так, — подтвердил я. — Только пойду шорты куплю, а то старые кровью замазал.
      — Да? — Полусекундная пауза, пока подпрограмма анализирует изображение с ближайшей камеры. — Миша, не позорь доброе имя полицейского, оденься.
      — Ага, вот только с тобой доболтаю, — хмыкнул я и пошел искать торговый автомат.
      В ближайшем шорт форменной расцветки не оказалось. Пришлось брать голубые — оттенок еще тот, но не брести же в голом виде до следующего ящика! А то эвангелисты жаловаться начнут. Так что будем считать это маскировкой, правда, непонятно, против кого — тем, у кого есть причина опасаться полиции, моя физиономия уже давно примелькалась… да и всем остальным — тоже. Как-никак, шестой год пентом работаю.
      В результате эпопеи с центровиком я добрался до места с опозданием на десять минут, и на каждом шагу с неудовольствием обнаруживал на себе очередную неоттертую каплю крови. Хоть домой возвращайся. В конце концов я заново высветил мундир, надеясь, что синеватое мерцание имплантатов скроет пятна. Намного лучше не стало, да еще прохожие начали оглядываться.
      К тому времени, как на верхнем ярусе купола Ярман отыскалась галерея с номерами, я был уже в той кондиции, когда в дверь входят не с вежливым звонком, а с воплем «Лежать, суки!», и только то же раздражение да страх перед шефом помешали мне исполнить этот номер на бис. Я с силой ткнул пальцем в старомодный сенсор и стал ждать отклика.
      За ухом у меня пискнуло. Я нервно прищелкнул пальцами — позже, дескать, — и, ограждаясь от искушения, поднял козырек. Надо отказываться от рассылки — и так времени не хватает пересматривать все выпуски. Вот и до этого я, зуб даю, не доберусь уже никогда, потому что к тому времени, как закончится инструктаж, придет следующий, а за ним — еще один… Какая река информации проносится мимо меня, покуда я сплю — просто страшно подумать.
      Лиловая дверная мембрана колыхнулась на пробу и неохотно протаяла в середке, да и то не до рамы, как ей следовало. Дешевые меблирашки, что вы хотите? А на пороге стояла…
      — Вы!.. — воскликнула уже знакомая мне ограбленная блондинка, раздраженно встряхивая золотым «хвостом».
      — Я, — подтвердил я, переступая через полосато-пурпурный валик на пороге. — Офицер полиции… ну, это вы уже знаете. Прибыл проводить инструктаж…
      И только тут до меня дошло — с опозданием, согласен, но поставьте на мое место любого половозрелого мужчину, и я посмотрю, как он пошевелит извилинами!
      — Погодите, — выговорил я, — так это вы собираетесь иммигрировать?
      — Собственно, я — уже, — поправила меня девица. — Разрешение пришло, пока я гуляла.
      — Быстро. — Я покачал головой. Неимоверно быстро. На Луне нет бумажной волокиты… но получить право на въезд за два часа можно разве что чудом, потому что прошение все равно рассматривать будет не сьюд, а живой человек, который работать не любит.
      — Но инструктаж я все равно обязан провести, — добавил я, — хотя большую часть добрых советов я уже дал вам в Свериге.
      — Где? — Девушка подняла брови.
      — В куполе Свериге, где мы столкнулись, — объяснил я. — Вообще-то куполам присвоены индексы, но ими никто, кроме сьюд, не пользуется. Мы сейчас в куполе Ярман.
      — Как интересно, — протянула девушка.
      По лицу ее совершенно отчетливо читалось: она еще не решила, что со мною делать — не то выставить побыстрее, не то прикормить на всякий случай.
      Опять странно. Почему я пялюсь на нее, точно мальчишка-девственник? Да, она красива… но ни одна женщина до сих пор не оказывала на меня подобного эффекта. Уж, казалось бы, всякое бывало, а поди ж ты…
      — Так как, вы сказали, ваше полное имя? — поинтересовался я, мучительно переживая жар в щеках.
      — А я и не сказала. Элис Ти Релер.
      Она мило опустила очи долу. Спасибо еще, что не заметила вслух, что я в тестостероновом угаре задаю идиотские вопросы. Вилли должен был скинуть мне на инфор ее досье… а, проклятье, я же сам козырек поднял!
      — Ти — это имя или сокращение?
      — Сокращение, — сказала она, но расшифровывать не стала. Я не настаивал. Элис, значит. Алиса Релер… в стране чудес.
      — Вы, случайно, не родственница доктору Ною Релеру из МТЦ? — ляпнул я, не успев сообразить, что задаю довольно бестактный вопрос.
      — Племянница. — Серые глаза глядели на меня, ясные, чистые и абсолютно бесхитростные. Всю жизнь мечтал о таких: ври сколько влезет, никто и не заметит. Тут и слэннеру ясно, что никакая ты ему не племянница, разве что теперь это принято называть так, а не «знакомая», не «близкий человек» и не «временный партнер». Так, еще не хватало, чтобы я ее ревновать начал к старому хрычу! — А откуда вы знаете о дяде Релере?
      — Его работы меня интересуют… э-э… профессионально, — пояснил я.
      — А он разве работал по полицейской части? — В серых глазах появились синие ехидные искры.
      Женщина, чего ты добиваешься? Чтобы я тебе пятки целовал? Что за притча, в конце концов?
      Повинуясь неосознанному импульсу, я спрятал руку за спину, сложив пальцы в мудру видеозаписи. На досуге проанализирую этот разговор.
      — Я еще и вскрышечник, — сообщил я. — Поэтому меня интересуют все новые разработки в области интелтронного программирования.
      — О-о! — Элис подняла брови. — Не знала, что на Луне такие образованные полицейские.
      — А у нас, — небрежно отмахнулся я, — все не как у людей.
      — Знаете… — Девушка замялась на миг, обдумывая что-то. — Можно будет к вам еще за советами обращаться? Пока не приспособлюсь?
      — Ради Бога, — непроизвольно махнул я рукой, и тут же сообразил, что сделал это зря. Обычно я не раздаю бесплатных советов и не привечаю бездомных хомячков.
      — Замечательно! — Девушка расцвела.
      И тут у меня за ухом опять затрезвонило, да так требовательно, что даже Элис Релер услышала — насторожилась, скосив огромные светлые глаза на серебристый обруч инфора.
      — Извините, — резко прервал я беседу, и выскочил в коридор, как ошпаренный.
      Когда визор поднят, вызовы не принимаются — лос связи переадресует их на мой домашний терминал. Если мне звонят…
      Додумать я не успел. Рука моя самостоятельно отщелкнула козырек в рабочее положение, и микролазеры тут же спроецировали мне на сетчатки физиономию шефа.
      — Миша, — ласково спросил он, — где вы?
      — Около Пятой поперечной, — ответствовал я шепотом — зачем надрываться, если ларингофон работает? Противно смотреть на человека, идущего по улице и усердно разговаривающего с собой.
      — В Отстойник, быстро, — так же ласково приказал шеф, раздуваясь, точно жаба перед спариванием. Щеки его приобретали многозначительно-багровый оттенок, предшествующий обычно взрыву.
      — А в чем дело? — неосторожно спросил я.
      — Ты новости смотрел?
      Я честно признался, что нет.
      — Дебил, — констатировал шеф с невыразимой нежностью в голосе. — На Луне карантин!!!
      Шеф еще парил передо мной, а я уже несся, лязгая зубами, по Пятой линии, сбивая прохожих, медленно падавших на пол. Только не это. Господи, кто бы ты не был, только не это!
      — Арбор!!!!! — проорал мне в лицо шеф, разевая пасть, словно Моби Дик на капитана Ахава, и все мои надежды полетели туда же, куда и с пользой проведенный день, веселое настроение и планы на ближайший вечер — то есть, говоря по-русски, псу под хвост.

      К Отстойнику я примчался в числе первых — наверное, потому, что уже находился в коридоре, и мне не пришлось выскакивать, допустим, из душевой.
      Как всегда бывает, толпа уже успела собраться. Смотреть у нас на Луне особенно не на что, так что каждое событие немедленно обрастает толпой. Вероятно, этим дефицитом развлечений объясняется и повальная любовь лунарей к политике. Слышал бы кто, какие жаркие споры вызывали кадровые игры в верхах Службы — не поверить! До мордобоя доходило, хотя всем было понятно, что нам до этой Гекубы — как ей… до нас. Толпа бурлила, хохмила и, кажется, не соображала, что арбор шутить не станет.
      За толпой проглядывал мрачный санкордон в лице трех человек, а за кордоном — прозрачный гермощит, перекрывавший проем широкой арки, соединявшей город с регом Отстойника.
      Я присмотрелся — не видать ли голубцов? — но ярко-голубые мундиры Службы впереди не проглядывали, так что я утер со лба воображаемый пот и ринулся в толпу со всем миролюбием дисфоричного носорога. За щитом тоже бурлила толпа, но иная — исходящая отчаянием, истерией и глухой, нерассуждающей злобой.
      — Явился, Миш? — приветствовал меня начкордона.
      Я его неплохо знал. Звали его Кришнамурти Бхарачандра Дас, но все почему-то обращались к нему просто «Джо» — наверное, по старому имени. Был бы отличный парень, не проповедуй он столь фанатично. Пытались его переубедить, и увольнением грозили, да все без толку. Потом плюнули: дескать, кто обратился, те уже обратились, а прочим от тех проповедей ни жарко ни холодно. Кришнаитов, то есть, пардон, вайшнавов, на Луне и без него пруд пруди, а вот хороших санитарных врачей — поди поищи! Да и полицейский из него неплохой; если бы только удалось уговорить его взять в руки оружие, совсем цены б парню не было.
      Вам, конечно, интересно, какого дьявола на этой Луне набирают в полицию кришнаитов и вскрышечников с двумя зицдипломами? Отвечаю на вопросы зрителей: некого больше. Глюколовня — не лучшее место для вербовки.
      — Кто бы говорил, — буркнул я другу Кришнамурти, а в толпу гаркнул: — Что уставились! Разойтись! Вы меня знаете!
      В течение следующих нескольких минут отделить тех, кто меня знал от тех, кому меня не представляли, было очень легко: последние подальше от греха расходились, а первые подались поближе в смутной надежде, что я начну им травить анекдоты, как в тот раз, когда в Глюколовне сдохло двадцать человек, траванувшись порченой слэнпылью. Я изобразил пару катаиз разряда самых экзотических, остатки зрителей разочарованно рассосались, и мы с санврачом смогли поговорить без помех.
      — Что стряслось, Джо?
      Я старался заставить себя говорить спокойно, но не очень получалось. Арбор — не тот предмет, о котором можно говорить спокойно. Даже представить нельзя, каким образом переносчик вируса смог проскользнуть мимо церберов контрольной комиссии.
      — Пришла грамма с Земли, — ответил Джо, с меланхолическим безразличием перебирая четки. Губы его в минуты молчания забавно шевелились, неслышно повторяя мантру. — В лифт попал один носитель арбора. Случайно. Мы тут же перекрыли все входы-выходы из Отстойника. Мышь не проскользнула. Но все, кто перед контролем мариновался — там.
      Он указал на стеклитовую пластину. Чего не причудится со страху — мне показалось, что сверхпрочная керамика, рассчитанная на напор воздушного потока при разгерметизации сектора, прогибается под давлением с той стороны.
      Арбор. Конечно, перекрыты не только коридоры — вся система воздухоснабжения отключается автоматически, когда срабатывают гермозатворы. И все равно жутко. Кадры некрохроники, виденные пару часов назад, вновь замаячили перед глазами, накладываясь на реальность и окрашивая ее цветами арбора — синюшно-сизым и пурпурным.
      Я поймал себя на том, что машинально отстраняюсь от гермощита. Лунари — я в этом деле не исключение — панически боятся инфекций. Именно потому, что у нас их благодаря Отстойнику почти нет.
      А где защитники наши, служба, не к ночи будь помянута, колониальная? Они-то что поделывают?
      Как накликал, ей-богу. Вынырнули из транспортера — двое офицеров-колониальщиков, а за ними трое наших: Эрик, Ли… и Сольвейг.
      Вот уж кого не хотел я видеть в тот миг. Уж вроде не первый день работаем мы вместе, и живем вместе, а все равно распадно мне свою слабость ей показывать, хоть и знаю прекрасно, что наплевать ей на это. Мне-то казалось, что на морде лица моего в тот миг написано было: «Помогите! Вытащите меня отсюда!». А она потом сказала, что такой непроницаемой ряхи и в морге не встретишь.
      Старший офицер решительным шагом подошел к нам с Джо, оглядел задвижку.
      — Доложите, — бросил.
      Вообще-то докладывать следовало Кришнамурти-Джо, он у нас санитарный врач. Но голубец обратился ко мне.
      — С кем имею?.. — поинтересовался я, пытаясь выгадать время и унять, наконец, стыдную дрожь в районе брюшной аорты.
      — Майор Колониальной службы Соединенных Наций Роберт Меррилл, — проронил голубец с таким видом, словно мне самому следовало догадаться. Наверное, следовало, но мне так редко приходилось сталкиваться с голубцами, что я понятия не имел даже, сколько их на Луне.
      А этот тип мне не понравился с первого взгляда. Что-то было в лице его волчье. Да, знаю, затрепанный образ, но ведь не собачье даже — волчье. До меня не сразу доехало, а то я бы и вопросов ему не задавал. Опасно таких людей спрашивать. Горло перервет. Просто так. Крови ради.
      Спутник его показался мне в тот момент куда менее типичным колониальщиком. Бледный, узколицый, весь иссушенный какой-то — не пружинной жилистостью имплантов, а костлявостью вяленой рыбы, — и притом невысокий. И хотя я понимал, что этот дохляк, скорей всего, сумеет при желании завязать меня узлом, мне все равно сразу захотелось назвать его «человечишкой».
      — Офицер полиции Миша Макферсон, — ответил я. — Установлен санитарный кордон вокруг купола 11-V, занятого контрольно-пропускным пунктом при лифтах. Лифт-связь с пересадочными станциями Лагранж-2, 4 и 5 приостановлена до снятия карантина. Ответственный за обеспечение санитарных мероприятий — полицейский врач Кришнамурти Бхарачандра Дас.
      — Мне необходимо проникнуть в зону карантина, — произнес Меррилл. Так спокойно, словно просил включить свет.
      И тут я понял, что такого странного в его физии. Теменные бугры выпирали под седеющими редкими волосиками, как у чудовища Франкенштейна, придавая башке колониальщика форму клина. Аугмент он!
      — Это невозможно, — ответил я.
      — Это должно быть сделано, — терпеливо объяснил он.
      Тут я сделал еще одну глупость. Молчать бы мне в салфетку, не высовываться бы. Нет же. Понесла нелегкая.
      — Возможно, если бы вы объяснили мне, по какой причине я должен подвергать опасности население Луны, — выдавил я, — мне было бы проще принять столь неординарное решение.
      Может, поймет иронию? Да нет, куда ему. Приращение мозга — это надо же! Что у него в тех буграх: память дополнительная? процессоры? еще что? Точно знаю — не наркочипы. Ох, и устроит он мне сейчас… Неизвестно еще, где у него другие наращения.
      Против мрачных моих ожиданий, голубец не стал меня ни бить, ни давить положением. В общем-то я против него никто, и звать меня никак. Он — колониальный офицер, а я — пент поганый, лунарь потомственный. Мерриллу достаточно было просто отдать команду, взять ответственность на себя… и перечить ему не я не смог бы. Но в ту минуту обошлось.
      — Хорошо, — холодно бросил Меррилл. — Прямой приказ вы получите от своего начальства. — Колониальщик развернулся и направился к транспортеру неестественно размеренной походкой. Я сразу опознал характерные приметы: движениями голубца управлял моторный чип, в то время как сам колониальщик в это время, вероятно, связывался со своими хозяевами. Человечишко, за все время нашей беседы так и не проронивший ни слова, последовал за ним.
      Пронесло. Нет у него полномочий гермощиты вскрывать. Пока нет. Дело, в принципе, недолгое — мы ведь не на Антее и не на Аверне, позвонить на Землю можно. И будут у майора Меррилла все полномочия, какие душе его угодно. И ничего с ним не сделает сам президент-управитель. Одно утешает — в костный мозг аугментов пока не вставляют. Так что сдохнем все вместе.
      Меня дернули за руку. Я обернулся. По лицу Сольвейг расползался нежнейший румянец, выдающий обычно высший градус бешенства.
      — Миша, ты что — головой лифтанулся? — поинтересовалась моя сожительница, встряхивая меня еще раз. — Ты соображаешь, с кем связался?
      — А что? — Глупый, конечно, ответ, все я прекрасно соображаю.
      — Тебе прежнего мало?
      Хотел я сказать, что давно уже много, но промолчал. С Сольвейг спорить бесполезно, особенно если она, как сейчас, права. Вечно я по своей неуемности получаю клизмы. И очередная меня уже ждет-дожидается. Ставлю дозу слэна против дохлого таракана, что очередную встряску моя прямая кишка получит через пять минут после того, как капитан Меррилл дозвонится до начальства. В принципе, сигнал уже должен был пройти — между Землей и Луной чуть более световой секунды, плюс задержка на релейных спутниках.
      — Вот что, — довольно невежливо прервал нас Ли. — Кто-нибудь объяснит мне, что у вас творится?
      Мы объяснили — наперебой и недружно. Заодно выяснилось несколько подробностей уже свершившейся катастрофы. Арбор в наши лунные пенаты занес какой-то иммигрант — кажется, вудуист с Гаити, потому что имечко у него еще то было, если мне память не изменяет — нечто вроде Мишель Мбакумба-Юмба Франс. Как его пропустила медкомиссия в Эквадоре, не знала даже всеведущая Сольвейг, но сигнал поступил к нам уже после того, как Мбакумба вошел в лифт. Тут-то наш санитарный врач и перекрыл Отстойник, чтобы зараза не принялась разгуливать по всей Луне.
      Очень невовремя случился этот карантин. Вообще-то Отстойник закрывают уже не первый раз на моей памяти — впервые это случилось еще в мои школьные годы, когда на Луну едва не занесли летальную форму гриппа AV. Правда, от гриппа существуют прививки, а от арбора их не бывает в принципе. И грипп не передается, как арбор, через все подряд. И не выдерживает дезинфекции. Так что, когда все закончится, в Отстойник придется заходить в скафандрах и поливать из огнемета каждую щель.
      Но все предыдущие заразы проникали сквозь двойную — на входе и выходе в лифт-систему — медкомиссию в более спокойные времена. А сейчас Колониальная служба, прежде не обращавшая на Луну особого внимания, точно с цепи сорвалась. Шеф совсем забросил дела, поддерживая президента-управителя в словесных баталиях с голубцами — и того у нас нет, и этого, и места мало, и рабочих рук, дескать, не хватает… Знаем мы эту светотень. Поток иммигрантов на Луну во все времена был хоть и постоянный, но небольшой, именно потому, что увеличить его непропорционально имеющимся ресурсам — задача для Геракла или Супермена. А из голубцов супермены — м-да… Но пытаются. А Джо взял, да и перекрыл Отстойник.
      В колониальную эпоху вся лифт-связь с Землей шла через одну станцию, куда выходили три кабины с Лагранжей — Центрального, между Землей и Луной, и двух косых. И покуда карантин не будет снят, наши контакты с Землей будут ограничиваться радиоболтовней с тетей Соней — попробуй, найди дурака, который в наше время доверит цифровым каналам что-то по-настоящему важное.
      Важное. Вот где собака зарыта. Все секретные данные в наше время перевозят курьеры, и я готов был прозакладывать свой инфор, что именно эти данные Меррилл только что пытался выцарапать из-за гермощита. Непонятно только, зачем. Курьерские чемоданчики выдерживают, по слухам, даже ядерный взрыв, так что огневую дезинфекцию данные как-нибудь да переживут. Через неделю голубец получит свою очередную порцию совершенно секретных це-у безо всяких сложностей.
      — Миш, — проговорила Сольвейг, внезапно прервавшись.
      Я обернулся.
      За моей спиной, по другую сторону щита, стоял человек в голубом мундире. Именно таким, в моем представлении, и должен был быть курьер — лицо, отличительных черт не имеющее. Вокруг него зияла зона отчуждения — несмотря на страшную давку, паникующие иммигранты не осмеливались подходить к голубцу ближе, чем на шаг.
      — Немедленно поднимите гермощит, — произнес колониальщик.
      Когда я понял, что слышу его голос — единственный, хотя за стеклитом беззвучно разевались рты и молотили кулаки — сквозь толщу сверхпрочной керамики, я взвился в воздух, подобно ополоумевшему кенгуру (никогда не видели кенгуру при пониженном тяготении?). И только потом углядел сонофор у него на воротнике.
      — Тьфу, — ругнулся я вслух, — напугал, зараза.
      — Поднимите щит, — повторил курьер.
      Я покрутил пальцем у виска — жест, не изменивший своего значения за последние четыре столетия. Курьер пожал плечами и отошел, пронизывая спрессованные пласты иммигрантов, как вибронож.
      Энц бедолагам. После арбора выживают немногие — правду говоря, вообще не выживают, если не считать отдельных счастливцев. А умирают страшно. Так страшно, что сам в петлю залезешь и с табуретки спрыгнешь, только бы от этой радости избавиться.
      И тут инфор зазвонил снова.
      Я опустил козырек. Само собой, это был шеф. Он ревел белугой и метал икру, черную, точно конгейский президент.
      — Офицер Макферсон! — Ой, плохо. Обычно шеф всех нас называет по именам. — На вас наложено дисциплинарное взыскание!
      Уже легче. Видал я эти взыскания… в прямой кишке… педерастического… представителя отряда человекообразных…
      — Через пятнадцать минут к вам прибудет госпитальный наряд, — продолжал шеф. — Сдадите им дела… и чтоб духу твоего не было у Отстойника! Центровыми займись! И того гада найди, что мне бракованный чумак всучил!
      Тоже история еще та. Третий оборот поймать не можем этого парня. Продает бракованные наборы бактериального дизайна под липовыми марками «Сандоз» и «Байер». Вот и шеф польстился, приобрел себе дизентерийный кухонный набор, в зелено-коричневых тонах. А бактерии вернулись к исходной вирулентной форме. Мы потом неделю радовались, получая вызовы из госпитального сортира. И унитаз ему пришлось менять, потому как бактерии оказались такие вредные, что сожрали под шефом пластик. Подсидели, так сказать.
      А насчет заняться центровыми — мысль хорошая. У каждого на Луне свой пунктик, своя идефикс. Кто-то верит в Предтеч на летающих тарелочках, кто-то — в мировой заговор голубцов, кто-то не выносит аугментов, а я вот — торговцев центровыми. И пользователей тоже. Потому и занимаюсь этими делами — без особого, правда, успеха. Попробуй, возьми электромана на месте! Легче бит из инфора вытащить. С Танкредом мне повезло, а на удачу в таких делах рассчитывать не стоит.
      — Ну что? — спросила Сольвейг, когда я поднял визор. — Получил?
      Я потер задницу, изображая, как она у меня ноет.
      — Получил, — подтвердил я. — С бензином и иголками.
      Тут у меня за ухом опять заверещал инфор. Я опустил козырек с такой силой, что чуть не сломал его о переносицу. И только тогда заметил, что вызов пришел всем — Эрику, Сольвейг и Ли.
      Перед глазами снова замаячил шеф.
      — Отменяю предыдущий приказ, — буркнул он. — Всему наличному составу приказываю поддерживать порядок во время эвакуации куполов 11-Q, R, M и O.
      И отключился, оставив меня поднимать с пола челюсть.
      Клянусь Семиугольной гайкой, к эвакуации назначены все прилежащие к Отстойнику купола. Это может означать только одно — Меррилл получил свой приказ. И плевать ему, что после выполнения уже не один, а пять куполов придется выжигать плазмой. Он вскроет Отстойник. Если понадобится — отверткой, но вскроет.
      Что же там такого в этом Отстойнике, что до такой степени нужно голубцам? Контрабанда? Смешно. Преступник прячется? Так пусть и дохнет от арбора. Или просто земное начальство передало ну такую важную цидульку, что никак она не может подождать неделю? Словно мы все равно не будем еще дней десять отрезаны от всего Доминиона.
      Ладно, не мое это дело. Мое дело, как распорядился шеф — следить за порядком в куполах 11-Q, R, M и O.
      Эвакуация — всегда интересный процесс. Говорят, один переезд равен двум пожарам. Так вот, по моим личным впечатлениям, эвакуация по этой шкале эквивалентна (у, какое слово загнул!) атомной бомбе. К том времени, когда все конторщики в четырех куполах, матерясь на пяти международных языках, покинули насиженные места и разбежались, точно тараканы, нас с Сольвейг можно было расстрелять и вывернуть наизнанку, и мы бы не сопротивлялись. У напарницы моей, правда, осталось достаточно сил, чтобы пойти домой, пробурчав напоследок что-то нелестное в мой адрес. А я прямо на месте и рухнул, беспардонно нарушая правила городского распорядка, запрещающие сидеть на газонах (отродясь не помню, чтобы кто-то их соблюдал).
      Вызвал на козырек часы — оказалось, что смена моя давно прошла. Можно было бы отправиться домой, но там Сольвейг, и если ее не ублажить как-то, мне предстоит малоприятный вечерок. Думаю, за дурацкий спор с Мерриллом она еще два дня на меня будет дуться.
      Придумал! Подарю ей что-нибудь… То есть вполне понятно, что. Женские безделушки, какими принято покупать расположения прекрасного полу, ей до лифта. Новых сенз-клипов под ее вкус пока не выходило, иначе мой сьюд-торгаш, любезно предоставляемый глосом, не преминул бы известить — три раза, под фанфары, словно, расплачиваясь за покупку, я делаю лично ему бог весть какое одолжение. Ну, хоть базар он фильтрует, иначе мне бы весь инфор рекламой замусорило.
      Единственное, на что может поддаться моя коллега — это очередное пополнение ее драгоценной коллекции. Почти каждый лунарь что-нибудь собирает — программы, впечатления, женщин, камни (очень популярное развлечение, и доходное, если заниматься им профессионально — лунные драгоценности, непохожие ни на что земное, ценятся весьма высоко, и если не пожалеть денег, чтобы переправить пару кристаллов в метрополию, можно стать богачом), еще что-нибудь. Сольвейг коллекционировала Артефакты. Большей частью ее коллекция состояла, конечно, из голокопий предметов крупных и известных — новатерранского Колизея, искрильников, сирианских Пузырей и колоссов — но были и оригиналы: несколько штуковин, которые в среде прекурсологов обзывались, за неимением лучшего слова, статуэтками. Правда, этакий подарочек прорежет в моем виртуальном кошельке изрядную дыру, — даже сканы интересных предметов стоят ошеломительно дорого — но чего не сделаешь ради дружбы?
      А главное, я знал, где подобным товаром можно разжиться.
      Луна, по счастью, невелика. Всего-то проживает в наших пенатах миллионов двадцать, из них две трети — в дальних куполах. Трудно проболтаться по Городу хотя бы с десяток лет, не перезнакомившись с половиной его разношерстного населения. Особенно на моей нервной работе. Бармена в «Погребце» я тоже знал.
      Само заведение располагалось в очень неудачном месте — в начале полузаброшеной отводки, соединявшей служебные сектора под куполом Альтона с нижней галереей Рейнгарда. Вдобавок вход в отводку почти закрывали разросшиеся кусты шиповника. Поэтому посетителей в «Погребце» почти не бывало — разве что забредет работяга из служебок прикупить лист мушек или пару банок чего-нибудь не слишком пьянящего. Строго говоря, тут вообще можно было поставить автомат-раздатчик, и присутствие живого бармена, тем более, как было модно несколько лет назад, радикально пластургированного, казалось совершенно излишним любому, кто не знал, что основную часть своего дохода Джерри (так звали бармена, он же хозяин заведения) получает от торговли контрабандным товаром.
      Я об этом, само собой, знал; более того — являлся одним из постоянных клиентов «Погребца». Лучшего места, чтобы выбрать подарок для Сольвейг, мне было не найти. Да и добраться туда можно было пешком, не прибегая к услугам транспортера.
      — Привет, Миша, — приветствовал меня Джерри из-за массивной дюрапластовой стойки, когда я, пригнувшись, отодвинул заслонявшую вход особенно пышную ветку шиповника. На пол слетела пара розовых лепестков.
      — Сам — привет, — ответил я, пристраиваясь на табурете. Некоторые вещи не меняются. Смотрел я как-то вифильм двухвековой давности — точно такие же табуреты там были, круглые, высокие и бешено неудобные. — Слушай, ты что — нарочно эти сучья отращиваешь? Пройти невозможно.
      — Ты меня расколол, — вздохнул Джерри.
      — Слушай, — попросил я внезапно, — налей чего-нибудь. Только не тот крашеный спирт, который ты разливаешь по фирменным бутылкам для солидности.
      Не переставая протирать стакан верхней парой рук, Джерри вытащил из-под прилавка другой, плеснул минеральной, еще чего-то из пластиковой банки, бросил льда и сунул мне под нос. Я так и не смог привыкнуть к этому зрелищу, и смотрел, как завороженный. Чудеса пластургии одновременно притягивали и отталкивали меня.
      — Держи, крыша ты моя.
      Я подозрительно принюхался, потом отпил глоточек на пробу. Оказалось не так мерзко, как можно было судить по виду.
      — Вообще-то я не твоя крыша, — напомнил я ему.
      Это была правда. Хотя официально торговля с колониями строго ограничена, и идет только через каналы Службы (а как иначе, если все лифты переполнены иммяками? И то на одной только торговле Земля оставляет при себе сотню тысяч человек ежегодно), лифт-техники и прочий голубцовый персонал ухитряются протаскивать с собой уйму всякого инопланетного барахла, пользуясь тем, что лифт жрет энергию не по массе груза, а по объему. Таможня смотрит сквозь пальцы, имея с каждого ходока солидный бакшиш. Чего только не везут… Сказать страшно. Но, так или иначе, а дела о контрабанде не подпадают под действие местного законодательства. Любой колониальщик мог израсходовать бармена на месте… если бы когда-нибудь забрел в «Погребец», или заподозрил о его существовании. А я мог смело делать вид, что Джерри не совершает ничего предосудительного.
      — Мне тут товару наволокли, — похвастался Джеральд.
      Я проявил вежливый интерес. Если Джерри со времени нашей последней встречи получил новую партию барахла, у него может найтись и что-нибудь для меня. А это хорошо, потому что карантин отрезал нас не только от метрополии, но и от системы лифтов, соединяющих сорок обитаемых планет Доминиона.
      — М? — полюбопытствовал я невнятно.
      — Слезы ангелов! — торжественно объявил Джерри. — С Габриэля! В оригинальной упаковке! Четыре ящика!
      Если он хотел произвести впечатление, то облажался. Первый раз слышу и о том, и о другом. Хотя нет! Габриэль, Габриэль… Где же эта дыра?
      Джерри, как мне показалось, даже обиделся немножко на мое явное отсутствие энтузиазма.
      — Ты понюхай только! — Он выдернул откуда-то и сунул мне под нос полированную стальную флягу с вычеканенной фигурой архангела. Я послушно втянул в себя воздух. Спиртом не несло абсолютно, только слабый необычный аромат, который я никак не мог классифицировать — мгновение мне казалось, что пахнет сеном, в следующее — что корицей, а дальше симфония запахов унеслась в совсем уж мне неведомые дали.
      — Неплохо, — согласился я. — Если и вкус такой же…
      — Лучше!
      Ободренный, я сделал маленький глоток. Если запах я еще мог соотнести с чем-то привычным, то вкус отказываюсь описывать наотрез. Я вернул посудину хозяину — не годится злоупотреблять дареным — и восхищенно покачал головой.
      — Как тебе древесный сок? — Джеральд покачал флягу.
      — Что?! — Верилось с трудом.
      — Ну да. Естественный продукт. Для дерева это вроде антифриза, там у них холодно, а для человека — сам понимаешь.
      Природа умеет много гитик.
      И тут я вспомнил.
      — Черт! — Я театрально хлопнул себя ладонью по лбу. — Габриэль! Это где институт прекурсологии, так?
      — Ну да, — кивнул Джерри слегка недоуменно.
      А у меня, оказывается, провалы в памяти. Габриэль — это дельта Цефея-четыре, мирок холодных пустынь на самом краю Доминиона, чуть ли не в пятнадцати парсеках от Земли. Туда добрался один из первых лифтоносцев — сотню лет летел, не меньше. Именно там располагаются два интереснейших заведения, спонсируемых все той же Службой — институт физических исследований и институт прекурсологии, чаще называемый просто Академией Предтеч.
      — Слушай, — проникновенно попросил я, — а ничего по моей части тебе оттуда не захватили?
      — Оттуда — нет, — Джерри виновато развел нижними руками, — а вот с Чжэнь-сюань-син…
      Я попытался вспомнить, о чем мне это название говорит. А ни о чем. Украдкой состроил за спиной нужную мудру, запуская инфор в режиме справки.
      Ага. Чжэнь-сюань-син — вторая от светила планета в системе оранжевого карлика Тубан (альфа Дракона, спектральный класс К0… ну, это неважно). Населена, как можно догадаться, китайцами, в основном — ссыльными. Следы деятельности Предтеч… в системе не обнаружены.
      — Слушай, — Я развел руками, осознавая, что с Джерри мне в этом отношении не сравниться, — ты мне что голову морочишь? Нет там ничего.
      — Теперь есть, — Джерри победно ухмыльнулся. — Ну что — берешь?
      — А сколько? — Я решил поторговаться.
      — Ну… простое описание тебя ведь не устроит?
      — Картинку я могу из новостей выкачать, не пори ерунды.
      — Тогда…
      Проторговались мы с четверть часа, в результате чего мои счет усох почти до невидимости, а в моем инфоре оказался пакет данных по новообнаруженным на дальних планетах Тубана следах, предположительно, третьей волны Предтеч. Я надеялся, что Сольвейг этим удовлетворится.
      — А чего тебе так приспичило? — досуже полюбопытствовал хозяин «Погребца», когда сделка была совершена. — Ты же не так давно наведывался.
      Я пару минут поупирался, но Джерри был так настойчив, что в конце концов я выложил ему всю историю с карантином. Бармена, как и следовало ожидать, больше волновал вынужденный перерыв в поставках, чем судьбы застрявших в Отстойнике.
      — Миш, так это надолго? — все повторял он, заглядывая мне в лицо.
      Я, не удостоив его ответом, впился в стакан и задумался.
      Что же творится на белом свете? Отчетливо представилось, как в пустых куполах лихорадочно копошится карантинная команда. Устанавливают дезкамеры на выходах, перекрывают вентиляцию, отсекая купола от общей системы снабжения. Спешно доставляют скафандры — не тонкие пластиковые скорлупы аварийного резерва, а настоящие вакуумные, способные выдержать то, от чего дохнет даже неимоверно живучий арбор-вирус. И все это ради того, чтобы Роберт Меррилл смог зайти к нескольким сотням обреченных переселенцев, перемолвиться парой слов с курьером и пристрелить того из милосердия. Ну не сходится тут что-то, чтоб мне налифтнуться! Уж больно неадекватны приложенные усилия видимому результату.
      Видимому… Значит, есть и невидимый. Такой, что мне по серости своей не постичь.
      Есть у меня одна черта, не единожды причинявшая мне уйму неприятностей — почти столько же, сколько наглость. Черта эта — любопытство, и загадочная история с колониальщиком пробудила в моей груди дремлющую жабу. Возможно, помогла и принятая с расстройства и от усталости адская смесь эрцаз-виски с водой — будучи полицейским, я почти не пью, предпочитая менее общественно опасные наркотики. Так или иначе, а осенившую меня в полупьяном угаре идею я решил исполнить незамедлительно, пока храбрость не выветрилась.
      — Слушай, — обратился я к Джеральду, — у тебя ведь тут была незарегистрированная розетка?.
      Бармен задумчиво потер подбородок верхней левой рукой. Нижняя пара продолжала конструировать коктейль.
      — Ну, была, — промолвил он, наконец, неохотно. — Хочешь костюм одолжить?
      Я кивнул.
      — Одолжу, пожалуй, — снизошел Джерри. — Только чтоб не было, как в тот раз, когда мне из-за тебя извиняться пришлось.
      — Ну, тогда я еще зеленый был.
      Я покраснел. Не люблю, когда мне напоминают про сделанные в щенячьи годы ошибки. Да и кто любит? По мне, всякий, с умилением взирающий на семейные альбомы — опасный для общества садомазохист.
      — Ты и сейчас не созрел. — Джеральд вздохнул. — Пошли.
      Он провел меня в подсобку. Костюм, прилагавшийся к терминалу, был стандартной модели — сам бармен в вирт не заходил, отдав всю бухгалтерию на откуп приходящему чисельнику. Оно и хорошо, иначе я бы не знал, что засунуть в два лишних рукава. Правда, костюм маловат, и на теле растянется, а это значит, что сенсорное разрешение будет меньше привычного, ну да ладно. Начинал я вовсе без костюма, на одних очках и, смешно сказать, перчатках.
      Давно следовало поставить интербрейн, и многие знакомые, уже обзаведшиеся переходным портом между мозговой тканью и сетевым терминалом, подзуживали, но что-то меня останавливало. Стремно мне аугментироваться. Не то, чтобы я был такой уж верующий (если вообще хоть одна из мириадов лунных сект имеет право на меня претендовать), но сама мысль о том, чтобы вставить в собственные мозги полтора десятка процессоров, выполняющих функции, природой вовсе не предусмотренные, вызывает у меня отторжение. Не надо лезть в человеческое тело без нужды. А в серое вещество — тем более.
      Я разделся догола, натянул костюм, подсоединил к инфору.
      — Удачного полета, — Джеральд махнул мне рукой и удалился. На него я мог положиться — во время сеанса меня никто не побеспокоит. И слава богу. Даже легкое похлопывание по плечу может в полете привести к сенсорной перегрузке и выгоранию, особенно на крутых виражах.
      Я опустил козырек, и мир вокруг меня растворился.
      Вначале, само собой, заставка — облачка на голубом небе (интересно, многие ли из лунарей видели голубое небо в реале?) и огненные буквы перед глазами: «Добро пожаловать в глос!». А вот в гробу я видал ваш глос лунарский. Мои пути обходные, к глобальной опсистеме не привязанные.
      — Сгинь! — командую.
      Инфор запускает программу независимого доступа. Тишина. Темнота. Вот и ладненько.
      Тому, кто и в глос ни разу в жизни не попадал, не понять прелести свободного полета. Говорят, это и вправду похоже на полет в ночном небе — на Земле, в атмосфере. Не знаю; в тот единственный раз, когда мне довелось побывать в метрополии, я только к концу командировки переборол панический страх высоты, охватывавший нас, лунарей, в могучем поле тяготения Земли.
      Костюм передает данные в виде ощущений — осязательных, вестибулярных. Полет… парение… плавный круг над призрачной громадой глоса… Зрение тут играет вспомогательную роль. И не заставляйте меня объяснять, как это делается. Сами-то смогли бы объяснить, как плавать? Или, еще того хлеще — как ходить, не теряя равновесия? Один чудак попытался проанализировать свои действия, так получилось, как в бородатом анекдоте — сороконожка задумалась, как же она не спотыкается о собственные ноги, и не смогла сделать ни шага. Сороконожка легко отделалась — того парня гипнурги неделю откачивали.
      Я ищу лос колониальной службы. Рассыпаются передо мной зеленоватые искры демонов поиска — безмозглых обрывков кода, которые мой инфор пакетами выплевывает в логическое пространство вирта. Один из них находит нужное место, и передо мной встает из синего моря, попирая законы перспективы, пятичленная угольно-черная туша.
      Вот и нужный канал. Я лечу по узкой трубе, тьма смыкается вокруг меня. Боковым зрением улавливаю ряды цифр, плывущие рядом со мной, непрерывно изменяясь. Фильтр у Джеральда барахлит, коды, вместо того, чтобы идти на сенсорные контакты, вылезают на визор. Или костюм перегружен? Черт его знает.
      Нашел! Так и знал, что без ловушки здесь не обойдется. И правильно — Колониальная служба хранит немало секретов. Звонкие струны преграждают проход незваным гостям. Система преобразует битстринги в образы, воспринимаемые человеческим рассудком. Но, как ни крути, все одно — только тронь струны (дай запрос на вывод информации), и такой трезвон начнется… Впрочем, мастер я или не мастер? То, что я никогда раньше не раскалывал кодов Колониальной службы, не означает, что их нельзя расколоть.
      Я осторожно приблизился. Струны угрожающе заныли. Подобрать резонансную частоту… Цифр стало больше. Я понимал, что безбожно перегружаю джеррину розетку, но выхода нет. Я залез слишком глубоко, чтобы выбраться совсем незамеченным. Если уж рисковать, так ради дела.
      Коды раскрылись на удивление легко. Я пошарил в поисках еще одной ловушки, скрытой — ничего. Или Служба полагается на авторитет, или я слишком глуп, чтобы разглядеть капкан под собственным носом.
      Струны провисли, позволяя мне скользнуть в узкую щелку. Осторожно продвигаюсь внутрь, минуя поющую арфу гейта… Тишина — даже более глубокая, чем в свободном полете, когда слышишь неумолчный гул ревущих в отдалении потоков данных. Золотой свет. Тысячи ходов. Спелое яблоко после нашествия Чингиз-червяка. Неудивительно, что входные коды так просты. Файловая система локальной опсистемы хранится вне самой системы, а без нее все содержимое блоков памяти — не более, чем беспорядочный набор условных нуликов и единичек.
      А в терминах зрительного отображения — не зная дороги, из этого лабиринта не выбраться. Или попытаться пройти… Правило левой руки… Все, что я знаю о лабиринтах. Если только этот клубок подчиняется хотя бы законам банальной трехмерной геометрии, а не пенроузовского пяти-с-хвостиком-мерия лифтов.
      Зеленые искры… Гусеницы… О-па!… Нашел! Ну и извращенное же воображение у визуализаторов. Гусеницы — это праймеры перегоняемых файлов. Следуй за одним из них, куда-нибудь да попадешь.
      Снова полет. Все гусеницы движутся в одном направлении, я скольжу за ними, стараясь не спутать воздушные потоки. Тяжело тут у них парить, точно в киселе бултыхаешься. Еще один уровень защиты — я воспринимаю его в виде инфразвука, готового расколоть мне череп. Файлы тянулись за праймерами в виде ветров, дрожащих и холодно-жарких. Стоп! Эт-то еще что?!
      Считка. Фильтр. Дешифровка. Отсылка. «Меррилл, Роберт…»
      Повезло мне — дуракам всегда везет. Почти случайно я забрался в личный банк данных Треугольной головы. Теперь дело за малым — разобраться в этой лабуде. Сколько мусора некоторые люди запихивают в комп — уму непостижимо. Сети, системы перепутаны-намешаны. А мне надо перетряхнуть все и найти, наконец, ради чего голубец поднял на ноги половину лунной администрации. Тычусь носом то туда, то сюда. Что у них за система такая идиотская?
      Нет, не система. Это я идиот. Не датабанк это вовсе. А тот самый аугмент, что придает господину Мерриллу приятное сходство с деткой Франкенштейна. Вот почему здесь такое количество никуда вроде бы не ведущих портов и лишнего барахла. В башку я ему залез. В такой же осмиевый накопитель, какой стоит в моем инфоре, только загнанный под крышку черепа.
      А теперь пора вылезать. Быстро. Но аккуратно. Потому что если господин Меррилл застукает меня в своей голове — гаузером не отделаюсь.
      Видал я нескольких ребят после обработки в Службе. «Ложная память» — не встречали такого термина? Почти как после разряда гаузера, но куда избирательнее. Стирается практически вся личная память, а потом искалеченное сознание достраивает прошлое по обрывкам, и твердо уверено, что эта мозаика и есть настоящие воспоминания. Очень гуманно, но я бы лучше этих ребят расстреливал. Так что надо убираться.
      В темпе сворачиваюсь/выворачиваюсь/… короче, проделываю весь путь вперед ногами, уцепившись за гусеницу… тьфу, праймер исходящего файла, и судорожно вспоминаю подходящие случаю молитвы. С ними и преодолеваю защиту — иначе нельзя, если число входов и выходов из раздела не совпадет, церберы поднимут тревогу. Золотые струны пронзительно взвизгивают у меня за спиной, и я непроизвольно съеживаюсь, ожидая, что с непроглядных виртуальных небес грянет голос сьюда-администратора. Но вокруг царит тишина. Уф. Пронесло. Фигурально выражаясь.
      Теперь — самое сложное. Прекратить полет. Осознать, что струи обтекающего тебя воздуха — иллюзия, темные массивы (данных) — творение визуализаторов, а вот давление инфора на виски и муторные циферки, мельтешащие где-то на краю поля зрения — самая настоящая реальность. Каждый раз мне это удается… не без труда.
      Отдыхая после полета, я машинально перекачивал запечатленные в розетке следы в память инфора, рассчитывая потом, на досуге, восстановить по ним содержимое файлов, — может, что-нибудь да найдется пользительное. Заглянул Джерри, осведомился, как полеталось. Я пробурчал что-то банальное, стягивая костюм и надевая мерзко-голубые шорты. Приду домой — утилизирую без жалости!
      Я распрощался с барменом, еще раз попытавшимся всучить мне флягу цефейской амброзии, и направился домой.
      Можно было залезть в транспортер, но я решил прогуляться — не так и далеко. Вообще-то Город невелик, пройти его из конца в конец можно за два часа, если не задаваться целью заглянуть в каждую отводку.
      Путь мое лежал через три купола, старых, давно обжитых; парки успели зарасти, один здоровый клен уперся ветвями в потолок, грозя проломить его. Он стоял так уже давно, прохожие нервно косились, но никому не доставало духа обрубить верхушку, направив рост дерева вширь. На Луне особое отношение к растениям, бережное. Каждый куст уменьшает расходы на регенерацию воздуха. Отключись вдруг вентиляция — и купольные парки останутся единственным источником кислорода, покуда аварию не устранят. Я с горечью подумал о тех четырех парках, которые придется сжечь, прежде чем будет снят карантин. Ничего. Вырастут новые. Я прибавил шагу, надеясь поспеть домой к ужину.
      За сто метров до дома меня попытались убить.

      Если бы не инфор, я бы сдох. А так основную часть заряда приняла на себя интелтроника, и на мою долю остались только жуткая головная боль и пятна перед глазами.
      Я еще сообразить не успел, что происходит, а рефлекс уже кинул меня на пол, под разделитель, и покатил прочь от проклятой глиссады. Обе кисти дернулись вниз, вызывая из кобур полицейские блиссеры — в тот момент я горько пожалел, что нет при мне игрушки помощнее.
      Откуда же в меня палят? С верхних ярусов? С межслойня? Из какой-нибудь неприметной дыры, куда только и может забраться псих с гаузером? Нет, разобраться я не сумею, не вылезая из своего укрывища, а вылезать мне как-то не хочется. Надо же придумать было — палить из гаузера в толпу! Ни в грош эти ребята не ставят человеческую… личность? Убить из гаузера сложно, надо стрелять в упор и знать частоту, а вот память стереть — это в два счета. Благословен будь мой инфор, если б не он — доживать бы мне век слюнявым кретином.
      Прохожие шли мимо, некоторые странно поглядывали на полицейского офицера, вздумавшего поиграть в прятки для взрослых. Пора, помолившись, выползать на свет божий.
      Я перезапустил инфор — тот, как и следовало ожидать, закоротило разрядом — и поспешно связался с Вилли.
      — Ты видел? — брякнул я вместо приветствия, едва рогатая голова лосенка проявилась на козырьке.
      — Я тебя и сейчас не вижу, — хладнокровно (ну, еще бы!) отозвался сьюд. — Миша, ты где?
      — Под глиссадой, — прохрипел я. Все же щель была изрядно узкая, не по моим плечам. — Стреляли только что. Отследи.
      Лосенок на секунду застыл — верней сказать, маска его замерла, в то время как интелтроника где-то в глубинах полицейского мейнфрейма заполошно перебирала кадры с видеокамер наблюдения.
      — Ничего, — отозвался Вилли почти сразу же. — Ты же знаешь — здесь небольшой охват, район-то спокойный. Стреляли с межслойня, а оттуда можно выйти… десятком способов — точно. Я запущу наблюдателей.
      — Угу, — пробормотал я, и оборвал связь.
      Остаток пути до дома я проделал, нездорово озираясь и время от времени делая финты в сторону. Но предосторожности оказались напрасны — второго выстрела не последовало. Это открывало простор для бесплодных умствований. Или стреляли вовсе не в меня, а зачислить работу неизвестного снайпера на свой счет меня заставила паранойя вкупе с манией величия? Не льсти себе, Миша: даже люди, которым ты наступаешь на мозоль, не считают тебя достойным сдохнуть от руки наемника. Иначе давно бы твое бренное тело вошло бы в круговорот веществ в лунной природе.
      Но выстрел последовал буквально через четверть часа после того, как я столь опрометчиво влез в мозги Треугольной головы. Вроде есть связь, а вроде и нет. Слишком уж скоро выходит. Такие дела быстро не делаются. Есть еще один вариант, но он мне совсем не нравится — что в блоках памяти Роберта Меррилла хранится нечто такое, разглашение чего приведет к последствиям. И, чтобы помешать мне разгласить это туманное нечто, все средства хороши. Какой-то дальний уголок сознания вякнул, что я, дескать, ничего не знаю. Чистая правда. Только вот стрелявшим об этом сказать позабыли. Они, как всегда, готовятся к худшему. На всякий случай.
      Дурак я, дурак непролазный. Нашел с кем в шпионские игры играться.
      Когда Сольвейг вышла меня встречать, готовая обрушить на меня ливень упреков: где был… что делал… с кем пил…. выражение моего лица заставило ее удержать рвущиеся на свободу выражения где-то на уровне гланд. Она сглотнула, чтобы отбить вкус ругательств.
      — На тебе лица нет, — неверящим голосом произнесла она.
      Я хотел надерзить, но последствия выстрела давали о себе знать — голова превратилась в тяжелый котел, полный боли, и каждое лишнее движение или слово заставляло казан раскачиваться; тяжелые огненные капли прожигали сознание насквозь, подобно кислоте, оставляя в нем узоры обугленных дыр. Я понял. как должен был чувствовать себя Локи, прикованный под змеей. К сожалению, у меня не было Сигюн, чтобы ловить чашей яд; Сольвейг, при всех ее достоинствах, на эту роль явно не годилась. Поэтому я только промычал что-то в знак согласия.
      Сольвейг за руку довела меня до койки. Я упал на приятно холодившее кожу синее покрывало и замер, прикрыв глаза от света.
      — Гаузер, — пробормотал я невнятно. — Стреляли. Надо… скопировать, что в инфоре…
      — Лежи, — резко приказала Сольвейг и вышла, убавив свет. Боль чуть унялась. Интересно, успел ли луч въесться в мои извилины? Даже легкое поражение гаузером повреждает информацию, особенно ту, что не успела переписаться в долговременную память. Что я делал в течение нескольких часов перед выстрелом?
      Лез в опсистему колониальщиков. Это я не забыл бы и под страхом смерти. Так я и сообщил своей напарнице, вернувшейся со стаканом холодной воды и двумя инжекторами — с анальгетином и с каким-то нейрипротектором. Выражение лица Сольвейг можно было сравнить разве что с реакцией хасида, которому подсунули бутерброд с ветчиной. Она упорно отмалчивалась, бессмысленно переставляя какие-то вещи — демонстрировала, как обижена на мое непристойное поведение. Я тем временем продолжил инвентаризацию памяти. Обнаружил, что сохранилось, по счастью, почти все. Правда, окончательный результат станет ясен через пару часов, но уже можно сказать, что большим идиотом, чем я есть, мне стать не доведется.
      — Я позвонила Эрику, — сказала Сольвейг, нарушив затянувшееся молчание. — Он обещал связаться, как только найдут стрелка.
      — Не надо было, — буркнул я. — Сам виноват, нечего других приплетать.
      — Брось, — фыркнула Сольвейг. — Ты же рад, как ребенок. Самоубийца, мазохист несчастный. Нашел себе новое дело. Ведь не успокоишься, пока не вытряхнешь из Меррилла, что он там творит в Отстойнике.
      — А что он там творит? — Порой моя напарница выдает сведения поистине бесценные. Ее холодный рассудок, педантично расчленяющий самые неприметные мелочи, обнаруживает иногда такое, до чего мне, при моем верхоглядстве, ни в жизнь не докопаться.
      — Не знаю. — Сольвейг, и без того не радостная, совсем помрачнела. — Слышала только, как он на шефа кричал. Остался там у него кто-то…
      И вряд ли это троюродный дедушка, закончил я мысль Сольвейг. Вот в чем дело. Не что-то — кто-то. Нет там никакого чемоданчика. Человеческий мозг — самое надежное место хранения информации. Без ключа добыть закодированные сведения невозможно, даже превратив серое вещество в яичницу-болтунью. Но чтобы эти сведения стоили таких усилий…
      Курьер-то знает, на что идет, и плакать по нем никто не станет, как никто не плачет по колониальщикам. Прежде голубой мундир провоцировал на насилие, люди срывали на голубцах ненависть к великой и всемогущей Службе, которая одной рукой дала человечеству звезды, а другой — отняла свободу выбирать свою. Потом, когда вступило в силу Правило об обязательной аугментации, волна преступлений схлынула — хватило нескольких предметных уроков. Но неприязнь осталась, как остается горячим сердце потухшего вулкана. И Служба старается не раздражать подданных без особого на то повода.
      Значит, повод есть. В этом я был уверен твердо еще тогда, когда затеял безумный поход в лос колониальщиков. Теперь вера превратилась в знание. И я понял, куда так торопится Меррилл. Еще два-три дня, и вирус превратит курьера в полутруп, мечтающий только о быстрой и безболезненной смерти. В таком состоянии считать надписанную поверх синапсов информацию почти нереально. А подождать дней десять, покуда сообщение с Землей не восстановится… видимо, нельзя.
      — Слушай… — неловко проговорил я. — Я тебе подарок купил.
      — Ты псих, — заметила Сольвейг тем же тоном, каким усталая мамаша обращается к капризному дитяте. — Большой подарок?
      — Новый артефакт, — ответил я, морщась. — С Тубана-четыре.
      Сольвейг жадно потянулась к моему инфору, и тут же отдернула руку. Я сам бережно снял серебристую корону с головы, чувствуя, что одного неловкого движения будет довольно, чтобы мой череп лопнул от боли.
      — Ты… разберись там, что я нагрузил, — попросил я. — И перекачай файлы с последнего выхода в вирт на большую машину, ладно?
      Зажужжал стационарный инфор. Сольвейг распальцевала переадресовку вызова и опустила козырек на глаза. Я, само собой, не слышал, с кем и о чем она говорила, но, когда моя напарница подняла визор, сразу понял — случилось нечто по-настоящему странное.
      — Пойман человек, который в тебя стрелял, — сообщила она. — Шел по проспекту Королева с гаузером в руках. Обвинения отрицает, но от скенирования отказывается категорически.
      Странно, но не слишком. Отчего же у нее так глаза блестят? Я-то знаю — при всем ее внешнем (и внутреннем) цинизме Сольвейг относится к работе намного серьезнее меня. Раскрытие дела приносит ей почти садистское удовольствие.
      — Имя этого человека — Эрнест Сиграм.
      Головная боль мешала мыслить связно, и я потратил несколько секунд, чтобы понять смысл этой фразы. Оказывается, мой неудачливый убийца — уикканец? И притом, скорее всего, черный уикканец. Белые редко принимают значащие внешние имена, для черных же это в порядке вещей. Эрнест. Только сильный маг может принять имя 'Эрне, Рогатого Владыки Скрещенных Путей. Не удивлюсь, если он — старший жрец на шабаше. На какую же мозоль я наступил Братству? Что-то не припомню, чтобы вообще сталкивался с этими ребятами в последнее время. Черные мстительны, но с разборками предпочитают не затягивать. Или эта информация стала умиротворяющей жертвой гаузеру?
      — И что?
      — А ничего пока. Сидит прохлаждается. Эрик случайно позвонил, он ведь не знал, что тебя хотели убить.
      Нечто темное и холодное зашевелилось в моем мозгу. Пару лет назад, когда я расследовал муторное и сложное дело о тройном убийстве, свидетельница-уикканка сболтнула, что видитво мне Силу. Потом она, очевидно, сообразила, что сказала слишком много, и замкнулась в себе; я так и не смог выжать из нее ничего об увиденном, хотя показания она давала охотно. Однако с тех пор я серьезнее отношусь к предчувствиям. Они часто обманывают, но нередко и помогают. В этот раз предчувствие просто-таки вопило, корчась в судорогах, пытаясь привлечь мое внимание к дальним, сумрачным углам рассудка.
      — Позвони Эрику, — сказал я, пытаясь встать, — пусть он переведет этого типа в камеру. Неважно, под каким предлогом. Пусть только будет осторожен. А я скоро подойду.
      — Куда ты пойдешь в таком виде? — возмутилась Сольвейг. — Сиди… то есть лежи.
      Я покорно откинулся на диван, хотя смутное предвидение толкало меня в участок, к Эрику. Холодный пластик коснулся моей шеи; зашипело. Я повернул голову — Сольвейг держала в руке очередной инжектор. Пиргипнол пузырем вздул кожу, я успел подумать: «На сколько часов она меня…» и провалился в глубокое беспамятство.
      Пробуждение, как обычно после пиргипнола, было быстрым и болезненным. Голова звенела медным тазом. Зато не болела; и то здорово. Синаптические связи, порванные лучом гаузера, восстановились, препарат перетряхнул оперативную память — кажется, я видел сны, но пиргипнольные кошмары, по счастью, не запоминаются. Теперь органический комп в моем черепе вновь был готов к работе на полную мощность.
      Сольвейг уже спала — будить я ее не стал. Судя по таймеру, был поздний вечер (или начало ночи, как посмотреть). Значит, дрых я почти четыре часа. Что произошло в мире за это время — один Бог ведает, а просматривать старые выпуски злосчастной рассылки было глупо. Зато теперь сон мне не понадобится до следующего вечера.
      Я встал, почистился, переоделся, проверил инфор — работает ли? Сольвейг уже добавила развалины на Тубане к огромному коллажу, украшавшему ее сторону комнаты, и я позволил себе вычистить пакет данных из памяти. Потом позвонил Эрику.
      Тот проявился почти сразу же.
      — Приходи скорей, — бросил он с ходу, яростно ероша светлую шевелюру. Давно не видел я его в таком расстройстве.
      — Что такое?
      — Да предзак этот… Что-то с ним не то.
      — Сиграм? — Хорошо еще, что вспомнил фамилию.
      — Да. Уикканец чертов… Отказывается от допроса, хоть режь его. И ведь сделать с ним ничего не могу. Приезжай — сам увидишь. — Фантом Эрика расхаживал в приемном углу, даже не успевая остановиться перед стеной — тело его ныряло в металл до половины, стена взрывалась радугой лазерных бликов, потом снова выскальзывало. — До шефа не добраться — как отрезало. Опять, наверное, с Пирелли развлекается. Наши все — кто в тех проклятых куполах, кто еще где. На тебя одна надежда.
      — Сейчас буду. — Я прервал связь, чтобы Эрик не успел осведомиться, когда же наступит обещанное «сейчас». Вообще-то я намеревался посетить по дороге местные «Свежие новости» — авось что подцеплю.
      «Свежие новости» купола Марина, где я обычно отоваривался нелегальной информацией, располагались в полутемном уголке, где парк уже кончался, а до стены оставался зазор изрядный. Трава там не росла — не принималась почему-то — а вот народ толпился постоянно. Я протолкался к кучке наиболее серьезных обменщиков, где еще издалека приметил пару знакомых лиц.
      — Что новенького? — осведомился я нарочито весело. Под ложечкой у меня шевелился противный скользкий гад, подталкивая в направлении пентовки. Гада я давил упорно, но тот изворачивался.
      Восемь пар глаз различной степени налития кровью обозрели меня без малейшего энтузиазма.
      — Что ты так не вовремя? — недружелюбно отозвался Маркос, почесывая левый височный разъем. Место соединения кожи с пластиком воспалилось и покраснело.
      — А ты никак торопишься куда? — наигранно изумился я. — На тебя непохоже. — С этой публикой иначе общаться нельзя. Каждое словечко приходится обсасывать, сдирая слои вербальной мишуры. Обменщики — народец ушлый, мне до них, как до звезд небесных.
      — Да нет, — признал Маркос. — Тут никто не торопится.
      Философ-самоучка! Знал бы ты, как мне надоели твои глубокомысленные сентенции.
      — Дела, однако. — Каин потер руки.
      Я поморщился. Не любил я Каина. Его и в «Свежих новостях» еле выносили. Однажды он позволил себе то, за что любому другому пришлось бы новые почки заказывать. Или не почки. (Хотя этоКаину вроде как без надобности.) Он сдал покупца.
      Будто прочитав мои мысли, аугмент повернулся ко мне. У меня заныли зубы.
      — Выключи ты свой паршивый локатор! — процедил я. — Что, пента не видел?
      — Пошли, Миша. — Голос Каина был ровен и пронзителен, несмотря на то, что тона он не повышал.
      Я последовал за ним, провожаемый завистливыми взглядами остальных стервятников. Мы забились в самый дальний угол, почти в межслоень, и я украдкой включил синдикатор. На площадке кон-техника не в почете, за такое и без органов остаться можно, но я все-таки предпочитал принять меры предосторожности. Каину я нравился не больше, чем он — мне; если решил по своей воле с пентом дело вести, то предложит он мне не иначе, как корзинку с золотом. Но и запросит…
      Изувеченное лицо слепо смотрело на меня. В глазницах трепетала натянутая кожа, гладкая и смугло-розовая, как плечо топ-модели, непохожая на остальное, давно нечищеное лицо, стальные кружки над бровями и на скулах слегка подрагивали, и из крохотных дырочек-зевчиков там, где могли бы находиться зрачки, стекали непрерывно мелкие слезы.
      Я знал, что заставило Каина нарушить неписаный кодекс обменщиков. Ему нужны были деньги на локатор. Останься у него после выгоранки хоть клочок зрительного нерва, он поставил бы настоящие глаза — да, наверное, он и так мог бы раскошелиться на трансплантат — но извращенное сознание генетического урода заставило Каина выбрать сонар. Излучатели стояли у него в лобных пазухах, датчики — в гайморовых; оттого и голос у него был нечеловеческого тембра — пазухи-то заняты. Но, несмотря на свое уродство (или благодаря ему? или вовсе несвязно?) он оставался великим битхантером.
      — За чем пожаловал, гость незваный? — прозвенел пустой, как выпитая банка, голос.
      — За сведениями, — отрубил я. — За битами. Грузи, что раздобыл, а там сочтемся.
      — Тему-то задай, — хитровато произнес Каин.
      — Купола 11-Q, R, M и O, — витиевато выразился я.
      — Замахну-улся, однако. Достоверных сведений… нет. — Каин сморщился — тщеславный, он не любил сознаваться в своем бессилии. — Но есть слухи кое-какие. Дешевле будет, однако.
      Я выставил вперед большой палец левой руки, где у меня стояла карта, с тоской поглядел на ноготь, под которым высвечивался остаток моего счета, так невовремя подкошенного подарком для Сольвейг, остановился, ожидая, пока аугмент достанет читник. Каин ухмыльнулся — от его улыбки даже крепкие люди, случается, отплывают на пару минут, когда плоть, сомкнутая с металлом, морщится паутинно-тонкими складками — взял мою руку, вытянул приемник из щели откуда-то сбоку головы.
      — Не тяжело башку стальную носить? — брякнул я. Похоже, этот урод забил себе аугментами все естественные и противоестественные полости.
      — Обижаешь, — хохотнул Каин. — Вам, человекам, такого не понять. Деньгами платить будешь, пентяра?
      Ницшеанец поганый. Сверхчеловек нашелся. Но расплачиваться с этим чертом железным надо. А на счетчик мой он уже глянуть успел.
      — Если биты твои к делу придутся, — проговорил я медленно, точно пробуя болото шестом (вот ведь оборотики лезут в голову — поди, поищи болото по куполам… Хотя, может, и найдется где. Для охоты, например. Или у алиенистов), — получишь то, о чем давно просил. На месяц вперед.
      А просил (больше года нудел, и ныл, и вымаливал совершенно постыдным образом) Каин — ни много, ни мало — коды центровых чипов. Я-то их знаю на добрых полгода, по службе положено. Только стань об этом известно электроманам, они меня по клетке разорвут. На хромосомы пустят.
      Каин медленно мотнул головой, поводя звуковым лучом из стороны в сторону. Зашуршали складки плотной, шершавой кожи, покрытой полупрозрачными отслаивающимися чешуйками.
      — Сговорились. — Видно, понял проныра, что припекло меня изрядно, коли решился тайну служебную на рынок кинуть. — А теперь — слушай…
      От рассказа он меня, слава всем лунным богам, коих число за пять сотен перевалило с гарантией, избавил — сбросил на инфор, что посчитал нужным. Я проглядел бегло — проформы ради; обменщики не врут. Передал аугменту кодовые словосочетания и ушел. Маркос бросил мне вслед что-то ехидное, но я не обернулся. Предчувствие гнало меня в участок.
      Свернув в коридор, ведущий к пентовке куполов Марина, Скальдварк, Рейнгард и Дельгадо, я остановился, точно получил в лицо бревном. Надпись горела красным, что в любом другом месте означало бы выходной. Только у полиции выходных не бывает. Потому-то наша работа еще находит по себе придурков.
      Эрик встретил меня у входа. Мне бросилось в глаза, насколько он бледен. Мундир его был порван, в зрачках темно светился страх.
      — Где Ли? — спросил я.
      Мне казалось, что смена китайца еще не должна была кончиться.
      — В госпитале. — Даже в голосе Эрика сквозил пережитый недавно ужас. — Кажется, он был мертв, когда его увозили, а как сейчас, не знаю. Позвонить не успел.
      Я оглянулся. Участок выглядел… нездорово. Вроде бы и не изменилось ничего, а все же создавалось почему-то впечатление то ли чумы, то ли арбора, то ли еще какой-то напасти, поразившей полупустой приемный зал. Особенно поражали мелочи — нелепые, и оттого особенно давившие на разгоряченное недавними событиями воображение. Развороченная допросная кушетка, кривые глубокие борозды на стене. Следы борьбы. …Бурые пятна.
      — Что тут случилось? — проговорил я, оглядываясь.
      — А ты пойди, посмотри! — Эрик дернулся всем телом. Я проследил за его взглядом. Мои глаза уловили недобрый блеск стеклита.
      За перегородкой, разделившей «обезьянник» (как мы называли промеж собой центральный зал) и тоннельчик, ведший к камерам предзака, вяло бесновался Эрнест Сиграм. То, что от него осталось. Когти царапали алмазно-твердый материал, оставляя на нем, к моему ужасу, едва заметные, видимые лишь при косом освещении, бороздки. Волосы — и шерсть — шевелились сами по себе. Глаза желтовато светились. Тварь рычала, но звук не доходил до нас.
      — Так он — ликантроп?
      — И глубокий. — Эрика опять дернуло. Он, похоже, только усилием воли удерживал себя в форме. — Мы попытались уговорить его на скенирование, но он продолжал отказываться. Потом, видимо, сообразил, что выдает себя с головой. Даже если он и не замешан, как утверждает, в покушении на тебя, то хочет что-то скрыть. Чувствовал, видно, что Закон о тайне мысли на такие вещи не распространяется. Или у него блок. Так или иначе, он дал согласие, мы начали готовиться… Я как раз тебе звонил. А он разбудил зверя.
      — Зверь взял и убежал… — пробормотал я нервно. Сиграм за гермощитом сделал особенно высокий прыжок. Из чего у него когти, что оставляют следы на бронестекле? Из карбида тантала? Или с алмазной кромкой? Так или иначе, но сквозь человеческое тело они проходят с легкостью ножа, режущего очень мягкое масло.
      — Мне удалось уклониться, — продолжал Эрик, — а Ли отскочил в сторону. Сиграм кинулся на него. Мы понятия не имели, на что он способен. Обычные ликантропы сильны, как черти, но и не больше. Этот же, видно, накачан аугментами до самых хромосом!
      Поглядев на Сиграма, я внутренне согласился с товарищем. Кажется, что у уикканца изменилась даже форма черепа… скорее для устрашения, функциональной необходимости в этом нет… если только это не помогает волкодлаку поддерживать репрограмму.
      — Он кинулся на Ли, вцепился в горло… а я успел подхватить бластер. Кажется, я ранил его, но рана закрылась через пару минут. Загнал гада в коридор и опустил щит.
      Эрик опустился на стул. Задавать ему вопросы не имело смысла — в таком состоянии он все равно на них не сможет ответить.
      Не обращая внимания на вервольфа, я активировал инфор и вошел в полицейский лос. Меня интересовали данные по Эрнесту Сиграму и той общине, что породила это чудо природы.
      Досье оказалось на удивление увесистым, но содержимое его меня не обрадовало. Мастер Сиграм оказался подозрительно законопослушным лунарем. Вот, правда, обстоятельства его прибытия — а родился он на старушке Земле, в Севамерике — внушали мне некоторое сомнение. Лосенок, составлявший досье на нашего волосатенького подопечного, был на редкость аккуратен — это свойство всех сьюдов — и занес туда и непроверенные данные, согласно которым — о, нет, ничего, за что можно было зацепиться! — мастер Сиграм в бытность свою на Земле имел некую связь с человекоубийством. Сам он вроде бы в деле не фигурировал, да и обвиняемому в тот раз удалось доказать, что в намерения его входило уничтожение куклы, как ритуального заменителя человека, и ошибка произошла случайно. Однако всю общину от греха подальше отправили на Луну в добровольно-принудительном порядке.
      Поселились они в одном из дальних куполов, организовали пищефабрику — довольно прибыльное занятие на Луне, уступает ему только производство развлечений. Шабаши проводят регулярно, жалоб не поступало (но кому, как не полицейскому, знать, что отсутствие свидетелей является чаще не алиби, а доказательством преступления). Первая моя догадка оказалась верной: Сиграм действительно там верховодил, выступая в роли главного жреца, а по праздникам имперсонируя Рогатого.
      Лосенок сидел рядом со мной, болтая ногами. Он и вправду чем-то напоминал лося, но не настоящего (нет, не думайте. Видел я и настоящего. В зоопарке), а вроде бы мультяшного. По рогам его бегали искры.
      — Покажи-ка заодно и тот мусор, что мне Каин полчаса назад скинул, — распорядился я. — Стоп! Лучше того — разберись сам, и покажи, на что стоит посмотреть.
      — Критерии выбора? — скучным голосом осведомился Вилли, выхватывая из воздуха здоровенную мамку для бумаг (или папку? Эти штуковины разве что в музее увидишь. Мамка появилась у Вилли еще до того, как я на свет родился).
      — Черт его знает, — признался я.
      — Тогда пойдем по порядку. — Сьюд пошелестел бумагами, выдернул одну из стопки. — Самый-самый первый из прошедших слухов: что лифтоносец в созвездии Геркулеса наткнулся на Чужих. Степень достоверности около полутора процентов.
      Я скривился. Как только в Системе, а, паче того, в доменах, происходит хоть что-нибудь выходящее из ряда вон, немедленно находится придурок, поднимающий хай: Чужие! Двести с добрым гаком лет лифтоносцы расползаются из Системы, пятнадцать парсек одолели, и никаких следов существования иных разумных рас, кроме горстки странных сооружений, чьи строители вымерли, когда наши предки еще жевали банан на пальме. Ну, еще есть несколько тварей, по сравнению с которыми австралопитек просто Эйнштейн и Уилсон в одном лице. И все. Похоже, что наша раса разминулась с соседями минимум на полтора миллиона лет.
      — Ничего посущественнее нет?
      — Есть. — Вилли вытряхнул очередную бумаженцию. — В куполе 11-V, именуемом в обиходе «Отстойник», находятся двое курьеров Колониальной службы — имена нужны?..
      — Нет. — Это подождет. Главное, что я не ошибся — курьеров. Даже двое, вот интересно — почему?
      — …Характер переносимой курьерами информации неизвестен. Единственный источник имеет степень достоверности около 4 процентов. Утверждает, что Доминиону грозит катастрофа неуточненного характера, исходящая с Земли.
      — Кто источник?
      — Яго Лаура, лунарь-имми. Тридцать восемь лет. Профессия, место работы и способ жизни — хакер. Подвизается у Л'авери.
      Теперь понятно, почему подобной ерунде Вилли присвоил четыре процента. Информация хакеров, как правило, точнее поступающей из других источников.
      Я не выношу этой породы интелтронных пиратов. Вскрышечник по природе своего увлечения обязан быть честным человеком. Иначе он не успеет даже потерять уважения товарищей. Его раньше кончат. Хакеров не ограничивает ничто. Безответственные и бессовестные типы, способные продать даже собственного хозяина — если хоть у одного из этих шакалов хватит на такое смелости.
      — Все остальное, что касается собственно куполов — мусор. Есть еще довольно много частных сведений по вовлеченным в кризис лицам, в частности, начальнику полиции лунного самоуправления и президент-управителю лично. Эти сведения…
      — Ты их только стирать не вздумай, — предупредил я, зная, что в сьюде сейчас борются две подпрограммы: не трогать частные данные и защищать личную жизнь лунарей. Если не подкрепить одну из них прямым приказом, Вилли преспокойно может решить, что грязное белье президент-управителя в не должно оставаться в моих руках… и уберет с инфора налифт, а вместе с ним — что-нибудь полезное. — Нет ли там чего по колониальному офицеру Роберту Мерриллу? — осведомился я, словно сьюда можно было отвлечь.
      — Есть, — помолчав, ответствовал Вилли. — Могу свести данные в досье и оценить.
      — Давай, действуй.
      Вилли пропал. Я, не выходя из лоса, позвонил в офис Л'авери. Ответила секретарша — очередное пластургическое достижение. Ни единой своей черточки. Я иногда задумываюсь, насколько же надо не любить себя, чтобы стереть, как ластиком, знакомое с детства лицо, а вместо него видеть каждый день в зеркале искусственно-красивую, абсолютно чужую морду.
      — Офицер полиции Макферсон, — представился я, не дожидаясь вопроса. — Могу я переговорить с дежурным представителем господина Л'авери?
      — Да, конечно. Мы всегда готовы сотрудничать с полицией, — радостно ответила секретарша, подмигивая радужными глазками. Ну-ну. Когда слэнпыль гоните, сотрудничества от вас не дождешься. — Сейчас я вас соединю…
      — Нет-нет, — невежливо перебил я. — Мне хотелось бы побеседовать с ним лично!
      Улыбка на лице секретарши померкла, будто разъеденная кислотой.
      — Это будет несколько затруднительно… — начала она. Нашла простачка. Меня столько раз посылали мелкие чинуши и иная бюрократическая шушера, что иммунитет мой — что твоя носорожья шкура.
      — И тем не менее! — загадочно грянул я.
      Появился Вилли, понял, что неуместен, как раввин в соборе, и тихо сгинул.
      Секретарша задумалась.
      — Пожалуй… — изрекла она, и вновь смолкла. Я терпеливо ждал, пока она справится в своем лосе. Сьюд сделал бы эту работу и быстрее, и лучше, да и облик искусственный в визуализатор заложить — не проблема, но Закон о праве на труд заставляет держать подобных дур. Страусиха. — Вы могли бы рассчитывать на прием через…
      — Мне нужно увидеться с любым человеком, способным сообщить мне некоторые сведения о хакере по имени Яго Лаура, — уточнил я. — И как можно скорее. Это и в вашихинтересах. — Нехорошо пользоваться тяжелой артиллерией, но приходится. Некоторые особенно несообразительные особи не понимают ничего, кроме угроз.
      — Хорошо, офицер. — Лицо ее окончательно стало непроницаемым, точно египетская маска или морда персидской кошки. Радужные глаза перестали переливаться, приобрели цвет полированной меди. — Четыре часа утра. Вас устроит такое время?
      Я состроил мудру текущего времени. Один-семнадцать среднелунного, высветилось на козырьке. Времени уйма.
      — Устраивает, — бодро заявил я. — Благодарю.
      Секретарша не соизволила даже попрощаться — исчезла, точно тень отца Гамлета. Что ж, не могу ее винить.
      До назначенной встречи оставалось почти четыре часа, которые следовало провести с толком. Пиргипнол так основательно прочистил мои извилины, что до вечера я глаз не сомкну, как пить дать.
      Проявился Вилли со своеобычной папочкой.
      — Вот и досье на Меррилла, — сообщил он, радостно потирая рога (друг о друга, как ладони). — И кое-какие данные на Эрнеста Сиграма.
      Начал я с уикканца — именно потому, что он меня сейчас интересовал меньше. Данных оказалось много, а вот почерпнуть из них удалось — с глюкин нос. Больше всего меня насторожило, что в ковен Сиграма входило тринадцать человек. Черная уикка, однозначно.
      А к досье Меррилла я так и не приступил в ту ночь. Прервал мои похождения в лосе Эрик. Я почувствовал невидимую руку на своем плече, зажмурился и нужной мудрой оборвал сеанс.
      — Послушай, — Эрик уже пришел немного в себя, но был по-прежнему нехорошо бледен. На плече его я заметил настоящую мозаику из мушек, — тут тебе звонит один тип, упорно отказывается подсоединяться к инфору.
      — Как представился? — Говоря, я поглядывал в сторону предзака. Сиграм уже не скребся в стену; он лежал на полу, вывалив язык на щеку и глядя на нас злыми желтыми глазами. Становиться человеком он отказывался решительно, хотя пребывание в облике сжигало его заживо, немыслимо подстегивая метаболизм. Что ж, вольному воля. Когда он обессилеет достаточно, мы его вытряхнем из-за перегородки и возьмем голыми руками, будь он хоть трижды волкодлак.
      — Представился Маркосом Рельи. — Эрик явно был невысокого мнения о Маркосе. Я тоже.
      Трусоват наш Маркос. Инфоров, как арбора, боится, душа его серенькая в пятки уходит, как бы биты его драгоценные не заныкали. Что ж, подойдем, поболтаем.
      В объеме висела только голова стервятника — без тела, шея таяла в гаерной дымке. Значит, из коридора звонит, с общедоступного терминала связи.
      — Вот что, Миш, давай ко мне! — без долгих предисловий начал он. — Тут такоеготовится!..
      — Что еще? — Конечно, я не принял всерьез слова о " таком": Маркосу не правда важна, а шанс сбыть с рук сведения (возможно, лежалые до полной протухлости). Учуял поживу, на Каиновы лавры зарится. Не надо было безглазому платить… но без посторонней помощи я вряд ли доберусь до сути той нелепой суеты, что ни с того, ни с сего закрутилась вокруг меня.
      — Вот что, пент, я тебе точно говорю, без сброса, — Маркос выплевывал слова, точно скорострельный бластер — свои подарочки: в таком же темпе и с тем же отвращением. — Тут большое дело греется. Очень большое. Сам Каин не взялся. Можешь не верить.
      — О чем?
      — Не могу сказать сейчас. — Битхантер оглянулся — голова противоестественно завращалась в пустоте. — Не доверяю линиям.
      — Эй, сьюд! — позвал я. — Офицер полиции Макферсон. Отзыв!
      — Слушаю. — Голос сьюда был отстранен и тих.
      Мне почему-то пришло в голову, что быть сьюдом связи — это, наверное, очень скучно, хотя сьюды не скучают.
      — К этому каналу подключены демоны слежки?
      — Да, — отозвался сьюд. — Три.
      — Хмм… — пробурчал я.
      Ничего умнее так сразу и не придумаешь. Если сьюд знает о демонах, но не может убрать… значит, или это вполне официальные контролеры, или их запустил очень профессиональный хакер.
      — С подписями? — полюбопытствовал я.
      — Один. Подпись хакера Юрия Ниденко. — Я сделал себе мысленную пометку проверить, на кого теперь работает Юрочка. Всему должны быть пределы, наглости — в том числе. — А два — анонимных.
      — Отбой связи, — приказал я. — Ты прав, Маркос. Встретимся в шесть утра… м-м…
      — В любимом месте хакеров Ле Солейль. — Стервятник ухмыльнулся во весь рот и пропал.
      Кажется, со мной сегодня определено не хотят прощаться.
      Я активировал козырек, удостоверился, что досье на Сиграма и Меррилла загружены. Эрик по моему настоянию обещал вызвать себе смену — был он совсем квелый — хотя я вовсе не был уверен, что у шефа найдется, кого снять с оцепления. Работы в карантинных куполах ведутся, вероятно, полным ходом — подвозят временные переходные камеры, организуют медиков, чтобы те смогли облегчить страдания умирающих… а кто-то треугольноголовый потирает руки, готовясь получить очень важные и совершенно секретные сведения от плавящихся заживо курьеров. Чем больше я думал, тем меньше мне нравилась нездоровая (не только в прямом смысле) суета вокруг Отстойника.
      Я вышел из участка. До встречи с представителем Л'авери оставалось два с половиной часа. Я пошел в гравизал, где занимаюсь обычно, и полтора часа изнурял свою плоть физкультурой при шестикратном тяготении — полное земное «же». Будто наказывал себя за что-то. Оставшегося времени мне как раз хватило на то, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок. Сольвейг спала, тихонько посапывая; я не стал ее будить — только почистился и налепил на плечо пару слабых мушек.

      Офис дежурного представителя Л'авери потряс меня до глубины души кричащей яркостью расцветки. Бактериальный дизайнер постарался на славу. Глубокие иссиня-зеленые тона псевдомон смешивались с багровыми и алыми галофилами, и лимонная с золотом мебель (цитруллеи?) на этом фоне просто-таки радовала глаз. Правда, барахлила система кормежки; кое-где узоры плыли, и чумак капал на ковер, тоже живой — кажется, разновидность пеницилловой плесени. В ящиках вдоль стен кустились бело-золотые кактусы с Соледад. Пахло геранью, хвоей и — почти незаметно — чем-то тяжелым и резким. Я украдкой запустил химдетектор — в мой наголовник чего только не встроено, недаром же полицейская модель, — но ничего психотропного тот не обнаружил, и я решил не поднимать шума.
      Представитель в этом многоцветье терялся. Он был невысок, немоложен и даже лысоват, за что я немедленно проникся к нему симпатией. Приятно найти человека, которого не коснулось повальное шальное увлечение пластургией. Как ни старайся, как ни корячься и ни выкобенивайся, наводная молодость остается подделкой. Принцип смены поколений, будь он проклят! Сколько отвела тебе природа, столько и протянешь, разваливаясь потихоньку под своим замарафеченным фасадом. Ну, сто лет, ну, сто пятьдесят, если наследственность хорошая — а дальше начнут сдавать нейроны, или совсем откажет регенерация, или холестерин забьет капилляры настолько, что никакие чистильщики не помогут (это если вам по карману микроботы-хирурги).
      — Проходите, офицер, садитесь, — пригласил групарь без излишнего радушия, но и без злобы, с какой нередко относятся к полицейским его соратники. Впрочем, дом Л'авери никогда не имел неприятностей — ни со мной, ни с моими коллегами. Эта группа давно усвоила, что Уголовный Кодекс надо уважать, особенно такой атрофичный, как на Луне.
      Я читал, что когда-то за кражу куска хлеба человеку могли отрубить руку. Ладно, делаем скидку на варварские времена. Но еще в позапрошлом веке, при первых лифтах, можно было запросто схлопотать крупный штраф (это если вы легко отделались и не загремели в тюрьму), скажем, за смену пола без разрешения властей. Или курение травки. И в то же самое время безответственные идиоты совершенно спокойно баловались примитивной репрографией. Без разрешения подопытных!
      Наши законы, правда, и весь остальной мир — как Земля, так и домены — считает излишне мягкими. А по-моему, чем меньше законов, тем меньше преступлений.
      — Чем могу вам помочь? — поинтересовался Л’авери.
      — Мне, в сущности, нужна одна мелочь, — застенчиво произнес я. — Меня интересует один хакер, работающий на вас… некто Яго Лаура.
      — Он обвиняется в каком-то преступлении? — Групарь подобрался. Дома защищают даже наемных работников, пусть и не так усердно, как своих.
      — Нет, нет, что вы! — замахал я руками. — Он меня интересует исключительно как свидетель. Во всяком случае, на этот раз.
      Мы понимающе переглянулись, но (мало ли кто услышит?) промолчали. Хакеры, даже самые умелые, вечно влезают в нехорошие истории. Аура у них такая.
      — В таком случае, конечно, мы поможем полиции. — Групарь вновь расслабился. Я не стал объяснять ему, что интересуюсь Яго Лаурой по сугубо личной инициативе. — Так что вас интересует?
      — Всего лишь координаты. Сетевые и в реале.
      Глаза представителя остекленели, руки безвольно обвисли. Видимо, его мозговые аугменты были послабее, чем у майора Меррилла, и не позволяли телу двигаться якобы естественно, покуда его хозяин связывается через вирт с лосом Л’авери.
      Через несколько секунд групарь вышел из транса. Вид у него был несколько растерянный.
      — Я не мог связаться с ним, — сказал он. — Вероятно, он сейчас в полете. Так что, офицер, вам придется удовлетвориться последними координатами, которые он оставил.
      Мне ничего не оставалось, как переписать адрес на инфор.
      — Можно будет с вами связаться попозже? — спросил я, прежде, чем распрощаться. — Мне все же не хотелось бы вламываться к нему без предупреждения.
      Не без оснований. Хакеры не лучше нарков — нервные до ужаса, чуть что, так за пушку. Был в моей практике случай, когда трое полицейских полчаса прятались за различными предметами, прежде чем смогли убедить разбушевавшегося хакера, что не его пришли брать, а всего-навсего свидетельские показания.
      — Да, конечно, — согласился групарь. — Сколько угодно.
      Я только усмехнулся про себя.
      Выйдя на бульвар Годдарда, я плюхнулся на скамейку и принялся думать. Народу, несмотря на междусменку, прохаживалось по бульвару изрядно; торопились по своим загадочным делам дуэйнсиане, кто-то выпрыгивал из транспортеров, рядом со мной на скамейке сидел молодой кришнаит и перебирал четки, пошевеливая рыбьими губами. Заметив меня, он забормотал погромче. Душу мою спасает. Поверье у них такое — если человек хоть раз в жизни услыхал искреннюю молитву — «Харе Кришна, харе Кришна» и так далее — то в ад ему уже не попасть. Меня подобный аккомпанемент устраивал.
      Итак, что мы имеем? За последние сутки на тихой, провинциальной Луне произошло столько странных, загадочных и абсолютно бессмысленных событий, что хватило бы на неделю всему Доминиону. Если избрать себе основным инструментом бритву Оккама, то надо искать между ними связь — нечто общее, что и вызвало потоп на мою голову. Но что, лифт меня побери, может объединять смертельную заразу, засевшую в Отстойнике, черного колдуна-оборотня, разгуливающего с гаузером по коридорам, и шизофренический бред ополоумевшего хакера? Если это бред…
      И не многовато ли произвольных допущений? Никто ведь не сказал, что именно Эрнест Сиграм стрелял в меня (хотя, если размахивать той самой бритвой, так оно и выходит. Однако же острыми предметами манипулировать надо с осторожностью, порезаться больно легко). И то, что выстрел связан с моим шальным полетом в вирт-пространстве — тоже ничем не доказано.
      Теперь вот Маркос в страшном возбуждении лезет сбывать мне "такое дело!". То ли его и впрямь зависть заела из-за тех кодов, которыми я с Каином расплатился, то ли правду говорит в кои-то веки. Не поймешь, пока с ним самим не поболтаешь.
      Вот этим и займусь, пожалуй.
      Укромное местечко, о котором говорил Маркос, располагалось в куполе Ле Солейль, на верхнем слое, в тупиковом коридорчике из тех, куда редко заглядывают случайные прохожие. Там и впрямь нередко ошивались хакеры, но хватало и личностей, сетевой преступности непричастных, однако знакомых мне по деяниям иным, хоть и не менее уголовным — вроде центровых или паранарков. Самое подходящее место для деловых встреч.
      Я пристроился в углу, рядом с окном, в котором катил свои лиловые волны сумрачный авернейский Океан. Зеленоватые льдины колыхались, подпрыгивая в хлопьях плотной тускло-белесой пены. Красное солнышко по-лунному медленно карабкалось в темно-фиолетовое небо. Мода на колониальные пейзажи то отступала, то вновь захватывала Город, а окно это так и оставалось на своем месте, как и прочие в этом заведении, носившем претенциозное наименование «Темная таверна» — вероятно, потому, что и остальные ландшафты за немногочисленными окнами были примерно столь же жизнерадостны: Аверн, Тартар, Чжэнь-сюань-син, Миктлан.
      Маркос опоздал минут на двадцать. Впрочем, иного я и не ожидал. За это время я успел как следует перекусить, сообразив, что со вчерашнего утра тяну на внутренних жировых запасах. Мушки, которыми я имел привычку облепляться, имели побочный эффект любого стимулятора — подавляли аппетит. Но приятное давление желудка на глаза не улучшило моего настроения. Вот уже больше двенадцати часов я таскаю в своем инфоре выкачанные у Меррилла сведения, и не заглянул в них даже глазком, все мешает что-то: маньяки, волкодлаки, стервятники…
      Могучая туша хакера на миг задержалась в дверях, и я испугался, что Маркос застрянет. Но тот все же пропихнул необъятные ягодицы в проем и, окинув тесноватый зал взглядом, помахал мне.
      — Buenos dias. — Он брякнулся на стул, прогнувшийся под его весом чуть не до пола.
      — И тебе привет, — буркнул я. К языкам я вообще мало способен, и, кроме знакомых с детства русского и обоих английских, так толком ни одного и не освоил — даже испанского, несмотря на то, что добрая половина Луны предпочитает изъясняться именно на нем.
      — Слушай, Миша… — Маркос лег грудями на стол. Я отодвинул от него свой полный стакан, а также четыре уже опустошенных. Зрачки стервятника распахнулись, оттеснив радужку, тончайшая сеть сосудов на глазном яблоке прорисовалась неестественно ярко. Маркос, тот самый Маркос, к которому издавна приклеилась кличка «Святоша», здорово нагрузился слэном. — Слушай, ты не comprende, non, diablo, на меня вышли такие ребята, которым ты, Миша, на один зуб, да, por Dios! Я знаю, как поступают к нам центровые, да!
      — Ну? — подбодрил я его.
      — А они там! En cupolo carantino, Cloaca, все, да! Это все Serviteros Coloniales, голубцы! Кто еще может свободно проходить через лифт-таможню?
      Он бормотал еще что-то на жуткой, предельно неудобоваримой смеси модерн-энглиша, русского и своего родного испанского, но я его уже не слушал. Как ни невероятно было это предположение, оно объясняло многое. В частности, странную суету, поднятую майором Робертом Мерриллом вокруг карантинных куполов. Если Яго Лаура псих, как мне и подумалось в самом начале, то все сходится. Все прозаично, как подростковый онанизм. Треугольная голова испугался, что останется без центровых денег. И запаниковал. А пол-Города из-за этого на ушах стоит.
      Почему борьба наша с центровиками ведется так бурно, долго и почти безуспешно — тоже в контексте понятно. При таком покровительстве даже секта скопцов процветать начнет. (Не хмыкайте. Были у нас и такие. Давно, правда. Кажется, именно их смел третий бунт.)
      Бормотание Маркоса становилось все более неразборчивым, глаза стремительно стекленели — видно, хакер с непривычки принял медвежью дозу. Будь у меня антидот, я не бы пожалел, вколол — интересно узнать, кто такой мудрый натолкнул Маркоса на подобную мысль. Что ни говори, а школа — замечательный способ промывки мозгов; мало кому, при всей народной нелюбви к колониальщикам, придет в голову обвинить их в нечестности или небрежении к их голубым обязанностям (уж скорее наоборот). Мне вот — не пришло. Но антидота я при себе не имел, а без него разговаривать с битхантером не имело смысла. Через пару минут он отрубится совсем, уйдет в сладкие грезы о всемогуществе; удивительно, что не свалился еще. Хотя такую тушу даже слэн не свалит. Ожирение — проблема многих лунарей (и не рассказывайте мне про евгенику), однако большинству удается сдерживать процесс, своими ли усилиями, или же трудами пластургов. Маркосу — нет.
      Я встал из-за столика. Расплатился с официанткой, усталой и истрепанной, точно старый коврик, выслушал пару дежурных любезностей и препоручил Маркоса ее заботам, что обошлось мне в несколько лишних кред. Луна, как и все домены, пользуется универсальной валютной системой, и земные деньги — русские рубли, европейские экю, американские песо или османские танги — хождения у нас не имеют. Часы инфора показывали шесть тридцать семь — еще чертова уйма времени, так что я решил присесть где-нибудь и, наконец, спокойно разобраться с файлами из мерриллова аугмента, а заодно — с досье на господина майора. Объяснение Маркоса казалось таким привлекательным… так легко было свалить все на недостижимого и неуязвимого Меррилла… но что-то оставалось непонятным, неясным, вылезало из всех и всяческих рамок, пузырясь и бродя, как бракованный чумак… Короче, пентовская моя душа требовала доказательств.
      И опять ничего у меня не вышло. Не успел я даже отыскать незанятую скамейку, как сигнал вызова опять навязчиво зажужжал у меня в ухе.
      Я тихонько ругнулся про себя. Давненько не было у нас такого наплыва, чтобы свободных пентов дергать приходилось… Кстати, а дежурство у меня началось уже, или нет?
      Проверил — оказалось, уже тридцать восемь минут как идет. Пришлось ответить.
      — Для тебя две новости, — бросил Вилли без предисловий, — и обе плохие. Первая — на тебе нарушение режима в отсеке 37-В-8, и вторая — тебя требует шеф.
      — С чего начинать? — поинтересовался я, сворачивая к транспортеру. Оно, конечно, начальство надо уважать, но «нарушение режима» — термин слишком растяжимый, чтобы моя совесть могла чувствовать себя спокойно.
      — На твое усмотрение. — Лосенок очень натурально пожал рогами.
      — Тогда шеф подождет.
      Я продавил телом мембрану, и неумолимо-мягкие объятья транспортной капсулы приняли меня, чтобы через сорок шесть секунд изблевать в полупустой коридор, проходящий между куполами Ахимса и Авидья.
      Против ожидания, это был не кришнаитский рег. Может, когда-то здесь и обитали вайшнавы, но уже давно переехали в более обжитые места, а два купола подмяла под себя Глюколовня.
      В ноздри мне ударила обычная для здешних мест вонь, с которой не справляются ни чахлые кустонасаждения, ни очистители воздуха. Пахло блевотиной, стоялым потом, дыханием множества людей, тухлыми чумаками, ацетоном, сиренью и фрамбезоном. А еще — гарью, и это меня сразу насторожило.
      Выщелкивая из кобур блиссеры, я попытался через глос выйти на камеры слежения в названном Вилли отсеке — на самом деле отводкой на шесть комнат в самом дальнем углу нижнего слоя Ахимсы. Ничего. Все до одной отключены.
      Я ускорил шаг, и через минуту понял, почему не смог дозвониться до камер. Сплюснутый волдырь на потолке, вмещавший датчики всех систем глоса, был аккуратно выжжен — на мой профессиональный взгляд, из бластера. В атмосфере висел синеватый дымок.
      Мне стало худо. Одно дело — мелкое хулиганье, центровики, шваль, и совсем другое — опытные групари (ни на кого другого я погрешить не мог), настолько обнаглевшие, чтобы средь бела дня, в населенной зоне плевать на Закон о разрешенном оружии. Гаузер, из которого стрелял в меня Сиграм — мерзкая и жуткая штука, но за огнестрел у нас полагается разборка на месте. Еще неизвестно, что для меня лучше — застать преступников на горячем, или упустить…
      Возможно, миг малодушия был тому причиной, но, когда я ворвался в тесную комнатку, поливая все вокруг излучением, там уже никого не было. То есть никого живого, потому что два трупа мне уже ничем не могли повредить.
      Я спрятал блиссеры — глупо выгляжу с оружием — и осмотрелся, параллельно записывая все увиденное в память инфора. В комнате пахло гарью, озоном и отбивными. Источники всех трех ароматов легко определялись. Горел пластиковый корпус хирургического мейнфрейма, развороченного прямым попаданием; озоном пахло после стерилизующих ламп — одна еще работала, и козырек инфора заботливо темнел, стоило мне ненароком обернуть к ней лицо; а жареным попахивал в первую очередь хозяин всего этого безобразия.
      Картина складывалась не то, чтобы обыденная, но вполне ясная. Распростертый на полу полуобугленный человечек в хирургических плавках — я обратил внимание, что волосы на его теле не росли вовсе, а для врачей это обычное дело — являлся, сколько я мог судить, центровиком-нелегалом, работавшим в обход групп, давно и прочно подмявших этот бизнес. Я заглянул в прозрачную кювету, где плавали комочки клонированной глии и серебряно-ворсистый нейрочип — так и есть, нестандартная модель, совсем непохожая на тех паучков, которые я конфисковал у покойного Танкреда. Мне показалось даже, что я различаю на поверхности интелтронного ядра университетскую метку — скорей всего, этот чип начинал свою карьеру в качестве датчика-имплантата. А сидевший в операционном ложементе юнец был, надо полагать, незадачливым клиентом, польстившимся на дешевизну операции. Пожалеть о своем решении он вряд ли успел — черепная крышка была уже снята, и заряд горячей плазмы выжег большую часть мозговой ткани; обнажилась паутинная путаница нервов, тончайшие странички мозжечка обгорели и расползлись.
      При таком раскладе понятны становились и мотивы преступления — дома, прикрывающие центровиков, крайне болезненно относятся к своим привилегиям, — и жестокость, и наглость — групари не боятся полиции, понимая, что мы не станем всерьез конфликтовать с ними. Интересно, правда какому именно дому мы обязаны еще двумя окончательными трупами, но выбор, в сущности, фордовский — или Карел, или Синий Дракон, но драконы всегда оставляют метку. Здесь метки не было. Значит, Карел.
      Я попытался прочитать документы обоих неудачников, но чип хирурга был, судя по неаккуратному шраму на пальце, недавно удален, а интелтроника юнца выгорела от бластерного огня. Оглядевшись, я нашел два стерильных пакетика и взял образцы тканей (до жути бескровный способ описать пару нетронутых огнем пальцев) на генетический анализ — больше для проформы, чем по необходимости.
      Отчет в своем излюбленном лапидарном стиле я сбросил шефу через ближайший выход в глос, к счастью, не пострадавший. На выходе из импровизированной операционной я столкнулся с двумя ремонтниками.
      — Уже закончили? — окликнул меня один.
      — Ага. — Я кивнул. — Кто вызвал?
      — Сьюд, как обычно, — пожал плечами ремонтник. — Это все барахло вам не нужно?
      Я подумал немного, и, вытащив из кюветы чип, кивнул снова.
      — Забирайте, — разрешил я.
      Все равно ничего ценного там не было. А так ремонтники или местные нарки растащат и тела, и вещи.
      Я еще не успел выбраться из Глюколовни, как мне вновь позвонил Вилли.
      — Шеф рвет и мечет, — предупредил он.
      — Передай, что я уже иду, — бросил я. — Пусть остынет.
      От Ахимсы до купола Рейнгард можно было довольно быстро дойти пешком, но я воспользовался транспортером. Не столько ради шефа с его истериками, сколько потому, что мне ужасно хотелось узнать, что творится сейчас в Отстойнике, а больше того — что сталось за время моего отсутствия с уикканцем-оборотнем.
      В «обезьяннике» было людно. Кто-то кого-то допрашивал, к скенеру стояла двойная очередь — пент в паре с преступником. В воздухе висели гам, ругань и миазмы. Кто-то шумно жаловался на судьбу. Я протолкался к дверям шефова кабинета (звукоизолированным) и вошел без стука.
      Я еще не знал, что выговор спасет мне жизнь, прослужив серьезным предупреждением, и тихонько материл шефа, так некстати вызвавшего пред светлы начальствены очи офицера полиции Макферсона.
      В кабинете стоял неприятный холодок. Шеф наш, Борис Педерсен, родился еще на Земле (понятия, признаться, не имею, как он сюда попал, а порыться в его прошлом все духу не хватало), и предпочитал, по его голословным утверждениям, климат родных мест. Плюс восемнадцать по Цельсию мало напоминали лапландскую зиму, но нам, привычным к постоянной температуре коридоров, этого вполне хватало, чтобы ежиться, вздрагивать, икать от холода, терять нить разговора — в общем, беседа с шефом вполне могла сойти за процедуру допроса третьей степени.
      — Миша, — шеф был по обыкновению предупредителен и мягок, — что за светотень творится в нашем отделении?
      Я промолчал.
      — Я еще могу понять, когда некоторые из моих людей, видимо, ведомые неким животным инстинктом, вляпываются в неприятности случайно, — Шефовы щеки тихо розовели, предвещая кровавую зарю. — Но, помилуй меня Бог, я не в силах осознать, какая сила заставляет тебя лезть на рожон по доброй воле.
      — А что случилось? — не выдержал я, хотя и знал, что в таких случаях разумнее позволить шефу выпустить пар. Живая иллюстрация к его словам… В первые годы службы я тайно надеялся, что при очередном ругательном спазме шефа хватит, наконец, удар, но куда там!
      — Офицер колониальной службы Роберт Меррилл, — выцедил шеф, — недоволен твоим неподчинением его приказу. О чем и заявил — мне и президент-управителю. Община Лаланда подала на тебя — именно на тебя, а не на Эрика! — жалобу за задержание их жреца Эрнеста Сиграма. Да, я знаю, что ты прав, но почему ты все время высовываешься?!
      Я с трудом вспомнил, где находится упомянутый Лаланд — некрупный кратер, лежащий на пологом спуске с окраин гористого Моря Облаков (звучит нелепо, но селенография вообще не слишком логичная наука) к равнинам вокруг Коперника и колоссальной впадине Моря Дождей. Только сумасшедшие уикканцы способны забраться в этакую глушь. (Ну, тут я перегнул. В дальних куполах живет немало народу — и алиенисты, и вудуисты, и прочие-разные. Кое-кто залез аж в горы Даламбера, а то и вовсе на оборот, подальше от посторонних глаз. Добраться туда можно только баллистой, через западный лимб — лавовые поля Океана Бурь не слишком надежны сейсмически, желоба транспортера сквозь них не проложишь. А землетрясения — это подсознательный кошмар любого лунаря).
      — Так получается, — равнодушно протянул я.
      — И нечего передо мной… — Тут шеф разразился длинной тирадой на шведском, из которой я не только не понял, но даже и не запомнил ни слова. Из контекста становилось ясно, что могучий русский язык позволяет уложить пять минут шведской болтовни в два слова — «валять ваньку».
      Дальнейшие унижения описывать, пожалуй, не стоит. Скажу только, что вышел я от шефа злой, как слэннер, и красный, как сам шеф. Ничего умного он мне, само собой, не сообщил, а просто злобу хотел сорвать — видно, крепко его приложил колониальщик. Я протолкался в «аквариум» (сиречь комнату дежурных) и перевел дух.
      — Привет, Миха! — Леша Межавилк огрел меня по спине.
      Я с трудом преодолел желание ответить ему тем же, но по шее. Что-то меня отталкивало в его широкой душе. В полиции русских было только двое, то есть мы с Межавилком — нас на Луне вообще немного, наверное, мы недостаточно сумасшедшие, — и на этом основании Леша полагал, что имеет право со мной фамильярничать. По временам я начинал жалеть, что моя мамаша прибилась к породившей вашего покорного слугу группе генобмена, оставив мне замечательное имя, из-за которой приходилось терпеть Лешину бесцеремонную и невинную подлость.
      — Привет. — Я демонстративно подключился к лосу, показывая, что не желаю с ним болтать.
      — Слушай, тебе такая блондинка звонила! — жизнерадостно сообщил Межавилк, руками показывая, какая именно блондинка. Я лихорадочно пытался перебрать в памяти всех знакомых блондинок (не так и много с тех пор, как мода на них в очередной раз схлынула). Кто же мог мне звонить в рабочее время?
      — Оставила адрес, — добавил Леша. — Познакомь, а?
      Я чуть не ответил: «Да, как только вспомню, кто это». Адрес не говорил мне абсолютно ничего, но я позвонил — на всякий случай.
      Оказалось, что звонила мне та самая Алиса Релер.
      — Добрый день, офицер! — жизнерадостно приветствовала меня она.
      Для меня это был, несмотря на восьмой час утра по среднелунному времени, скорее поздний вечер, к тому же не слишком добрый, но я не стал спорить.
      — Вы, кажется, обещали позаниматься со мной? — заметила миз Релер полувопросительно, когда я не ответил.
      — А…
      Я уже и забыть успел о невовремя сделанном предложении. Пришлось пообещать, что встречусь с ней сегодня в зале, в девять часов вечера. Заниматься мне совершенно не хотелось, но слово — не воробей, дал — беги… э-э, то есть крепись. Тем более, что в определенном смысле она мне помогла — за время нашей беседы Леша потерял ко мне интерес и отошел.
      Я подключился к лосу и вызвал Вилли. То, что в то же самое время он проводил с десяток допросов и трепался с полутора десятками пентов, лосенка не беспокоило. Во многих отношениях сьюды совершеннее людей — точно слепцы, развившие неимоверно тонкий слух или сверхьестественное осязание.
      — Что опять? — бросил он недружелюбно. Странно, но сьюд-подделки эмоций меня не раздражают, как бесят, например, неуклюжие попытки слэннеров изобразить дружелюбие или приязнь. Наверное, я просто более снисходителен к псевдоразумам, изначально лишенным эмоций, чем к выгоревшим наркам.
      — Да вот, пришел, — ответил я не менее неубедительной враждебностью. — Решил поискать тихое местечко, чтобы почитать плоды твоих исканий.
      Вилли отложил свою мамочку и почесался как следует, копытом — виртуальная шерсть так и полетела.
      — Не советую, — отрезал он.
      Я чуть не сел. С каких пор псевдоинтеллекты, эти уподобленные личностям агломераты программного кода, дают людям советы?
      — Официальное предупреждение, — пояснил Вилли. — Интерес к деятельности Колониальной службы может считаться вмешательством. Последствия… ну, ты понял.
      Я понял. За вмешательство в дела Службы расходуют с такой же легкостью, как я давеча перебил горло Танкреду. Правда, как можно приложить «парадокс наблюдателя» к политике, я представлял себе с трудом, но разбираться с колониальными файлами там, где эти файлы могут стать достоянием общественности, мне разом расхотелось (и слава всем лунным богам!). Так что я двинулся домой с намерением отдохнуть и расслабиться.
      Полчаса медитации с расслабляющими мушками — и мысли мои пришли в порядок. Оставалось привести в порядок тело. Забравшись в кабину, я раздумывал минуту, включать ли ультразвук, но решил обойтись ионным душем.
      Инфор зазвонил, как водится, в самый неподходящий момент — за последние двое суток у меня была масса случаев привыкнуть, так что я даже удивился не очень. Просто выскочил из душевой, судорожно напялил агрегат на голову и включил прием. Перед глазами у меня замаячил призрак групаря, судя по меткам — из дома Л'авери.
      — У меня для вас неприятные новости, офицер Макферсон, — проговорил он медленно и подчеркнуто внятно. — Хакер Яго Лаура, местонахождением которого вы интересовались не столь давно, найден окончательно мертвым в собственной квартире.
      В той дыре, где обитал в последнее время, перевел я для себя.
      — Охрана нашего дома ведет расследование, — продолжил групарь. — Но меня попросили предложить вам сотрудничество. Возможно, вы поможете нам найти убийцу — или доказать, что имел место банальный суицид. Никому не позволено безнаказанно убивать наших работников.