Владимир Серебряков, Андрей Уланов
      Из Америки - с любовью
      Фантастический роман
      Глава 1
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ"
      18 сентября 1979 года
      "Наш корреспондент из Бухары сообщает: "Сегодня начался судебный процесс, которому по праву суждено стать судьбоносным для многих тысяч бухарцев - если быть точным, для ста восьми тысяч жителей Ширабадской долины, ставшей, если мне будет дозволено так выразиться, яблоком раздора.
      Те из наших читателей, кто внимательно следит за новостями из Ташкента, уже осведомлены о трагической гибели одного из самых желанных женихов города Георгия Александровича Ананьева, накрытого лавиной в Памирских горах, где этот известный охотник искал следы снежного барса. Оставленное им наследство превышает миллион империалов, причем большая его часть вложена в акции основанной отцом г-на Ананьева компании по орошению Ширабадской долины, вот уже шесть десятилетий снабжающей водой этот рукотворный рай.
      Теперь за ананьевские миллионы готовы сразиться на судебной арене трое дальних родственников покойного миллионера и его светлость эмир бухарский, рассчитывающий, вероятно, поправить таким способом свое шаткое финансовое положение. Между тем от того, кто получит в свои руки контрольный пакет акций компании и как ими распорядится, зависит будущее этой части Туркестана..."
      Рига, 18 сентября (нового стиля)
      1979 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      Около участка я затормозил ровно без пятнадцати восемь. Выиграл пять минут и переплатил пять копеек по сравнению с подземкой. Зато - комфорт. Все никак не хотелось вылезать из уютной кабины "патрульчика" в сырую промозглость, оставшуюся после долгого ночного дождя. А у меня мягко, тепло, радио мурлычет. Откинул бы сиденье да подремал часок. Только вот у меня такой номер не пройдет. Это Старик может приходить на час позже, и ему никто слова не скажет. Наоборот, начальник вежливо расшаркается и поинтересуется: "Как здоровье, Михаил Иванович? Бок не беспокоит? Может, все-таки оставите нас на недельку да и в Пятигорск..."
      Ладно. Тем более что все эти мысли лезут в голову только потому, что никак не хочется вылезать под своеобычное лифляндское морошение. Вроде дождя и нет то есть он не капает, как дождю положено, - а все же что-то летает в воздухе наподобие мелкой водяной пыли. Я захлопнул дверцу и, поплотнее закутавшись в куртку, побежал ко входу.
      В участке тоже было тепло. У нас котельная своя, поэтому температура в помещениях не зависит от настроения градоначальника. Вообще большая свинья у нас нынче в градоначальниках. Покойный Сторев, да будет земля ему пухом, умел находить деньги и на ремонт проезжих дорог, и отопление включалось при плюс пяти, а не при минус трех. А Тимирязев, сволочь, экономит... до очередной растраты.
      Когда я вошел в отдел, из всех сотрудников там был только один Приходько. Ясно - остальные сладко спят.
      - Доброе утро, Иван Ильич. Мне что-нибудь есть?
      - Доброе утро, Анджей. Ничего. Да, вчера вечером Михаил Иванович просил подготовить новые списки вещей.
      - Я знаю.
      Еще бы мне не знать. Последним-то вчера ушел я. И список я подготовил еще вчера. Тоже ведь абсолютно бесполезное занятие. Ну скажите на милость, какой вор будет сдавать краденные на Рижском взморье вещи в рижский же ломбард, если за полдня можно сгонять в стольный Питер и сдать в тамошнюю скупку хоть крест от Александровской церкви?
      Я сел за стол, сдул с него несуществующую пыль и уныло уставился на груду картонных папок. Бумаги, бумаги, бумаги. Два месяца я работаю в отделе. За это время мы закрыли пять дел. И целых три раза кто-то из сотрудников выезжал на задержание. Естественно, это был не я. Я за эти два месяца съел восемь фунтов архивной пыли, научился печатать на "Зингере Л-400" не хуже заправской машинистки и безнадежно испортил пару брюк, лазая по чердаку в поисках следов одного неудачливого членовредителя - тот задался целью отомстить бывшей подруге и, кажется, серьезно повредился умом на этой почве. Впоследствии выяснилось, что преступник пролез через квартиру на пятом этаже, но мы узнали об этом только вечером, когда вернувшийся хозяин открыл аккуратно запертую дверь и обнаружил следы монголо-татарского нашествия. Безумного ревнивца мы так и не поймали. Пока. Я подтянул к себе верхнюю папку. "26 февраля в Екатеринославе была взломана квартира инженера Кущина В. Н. Убита находившаяся в момент совершения преступления в квартире мать инженера Кущина В. Н. Кущина A.M. Взято то-то, то-то и то-то. Отпечатков пальцев нет".
      У нас тоже нет отпечатков пальцев. Именно поэтому я сижу и перерываю груду старых отчетов с целью отыскать ограбления с идентичным почерком. А что считать идентичным почерком? Вот если бы вор каждый раз сворачивал вентиль с кухонного крана, причем именно с горячей воды, или рисовал карандашом на обоях три елки...
      Были бы у нас, как в Москве и Питере, стационарные вычислители - сидел бы я без дела. Потому что с гораздо большим успехом сравнивать старые отчеты может вычислитель. Хотя вру, дело бы мне всегда нашли. Был бы человек...
      Дверь в комнату резко распахнулась.
      - Иван Ильич, собирайтесь. А, Анджей, ты уже пришел? Отлично.
      Старик озабоченно взглянул на часы.
      - Круминга ждать не будем. Срочный выезд. Задвинье. Еще одно ограбление. На этот раз с трупом.
      Ехать пришлось по рижским меркам долго - почти полчаса. Труп нашли в одном из так называемых "летних домиков". Эти симпатичные с виду - точь-в-точь поганки - дачки разрослись, опять же как грибы известного сорта, между чопорно-нищим Задвиньем и прославленным Рижским взморьем вдоль скоростной дороги. Зимой они пустовали, а с весны до осени их заполняли толпы отдыхающих из столицы и Москвы. Традиционно сюда заезжали промышленники, купцы, а в особенности интеллигенты - люди серьезные, хотя и не всегда состоятельные. Наш "клиент" относился, по всей видимости, к последней категории.
      Дверь в летний домик не взламывали. На замке - никаких следов. Может, конечно, тут поработал отменный взломщик с хорошим набором отмычек, но скорее всего дверь отворил сам хозяин, который теперь лежал в коридоре. В большой кровавой луже.
      Старик посторонился, пропуская экспертов.
      - Та-ак. Значит, он открыл дверь, посторонился и... А вот и сам пистолет. Вы закончили? - спросил он фотографа.
      Тот еще раз нажал на спуск и кивнул. Старик вытащил из кармана ручку и ловко подцепил изящный никелированный пистолетик за спусковую скобу.
      - Та-ак, и даже номер не спилен. Анджей, как только вернемся, проверьте по картотеке.
      Я уныло кивнул. Как будто в этом есть какой-то смысл. Я на эти пистолетики - "беретта" 22-го калибра, дамская модель - еще на практике успел насмотреться выше крыши. Любимое оружие барышень... и воров, которые срезают у этих самых барышень сумочки. Маленький, удобный, и выстрела почти не слышно. Убить человека из "беретты" можно или точно зная, куда стрелять, или случайно. На теле покойного я насчитал три раны. Дважды пальнули в грудь, и последняя пуля в голову - контрольный выстрел, прямо как в китайском фильме про русских шпионов.
      - Михаил Иванович, посмотрите, - позвал из комнаты Приходько.
      Старик спокойно переступил через труп и вошел в комнату. Я опустил "беретту" в пакетик для вещественных улик, а пакетик - в портфель для образцов фирмы "Люй Шунь и сыновья". Отличная штука этот портфель. Отделений и кармашков в нем больше, чем рисинок в китайском бутерброде.
      Когда я вошел в комнату, Приходько, стоя на постеленной на стол газете, увлеченно ковырялся в плафоне.
      - Ну что там? - нетерпеливо спросил Старик.
      - Одну секунду, Михал Иваныч, сейчас...
      В плафоне что-то щелкнуло, и на Приходько посыпались деньги. В самом прямом смысле. Точнее - небольшая пачка, перетянутая резинкой. Отскочив от Приходькиного лба, она шлепнулась прямо мне в руки.
      - Сколько там?
      Я стянул резинку и с обалделой машинальностью пересчитал. В пачке были в основном червонцы и четвертаки, но попались и несколько полусотенных.
      - Пятьсот семьдесят, Михаил Иванович.
      - Да-а. - Приходько спрыгнул со стола и начал стряхивать с пиджака осевшую штукатурку. - Плохо дело, Михал Иваныч.
      - Если бы плохо, Иван. - Старик устало опустился на стул, нимало не заботясь о сохранности места преступления в первозданном виде, и ослабил узел галстука. - Но просто плохо, а очень плохо.
      Должно быть, у меня, стоящего посреди комнаты с открытым ртом и пачкой денег в руке, был исключительно идиотский вид. Настолько дурацкий, что даже Старик смилостивился надо мной и снизошел до объяснений:
      - Видите ли, Анджей, - начал он, - когда семь лет назад китайцы начали штамповать вот эти плафоны, население быстро обнаружило, что между... не скажу, как эта штука называется по-инженерному... в общем, внутри у него остается щель как раз по размеру казначейского билета. А еще через месяц все воры в Российской Империи, увидев этот плафон, первым делом лезли именно туда.
      - Из чего следует, - вмешался Приходько, - что мы имеем дело с любителями, но очень талантливыми и не останавливающимися ни перед чем. А поймать таких будет очень сложно.
      То есть почти невозможно. Мне вдруг стало жарко. Я попытался расстегнуть верхнюю пуговицу и обнаружил, что до сих пор держу в руках профессорские сбережения.
      - Михаил Иванович, - окликнул я Старика, уже начавшего рыться в столе. - А с ними что делать? Оформить? Старик кисло посмотрел на меня.
      - Оформите как найденное при обыске.
      Я отдал деньги чиновнику из прокуратуры, трудившемуся над протоколом, и прошелся вдоль книжной полки. На ней уместилась только часть книг. Остальные, сложенные в несколько стопок, лежали под ней. По дороге Старик сказал, что убитый был профессором из Питера. Судя по надписям на обложках толстенных фолиантов, для переноски которых явно потребовалось не меньше двух носильщиков, покойный имел отношение к какой-то химии. Если не считать вводного курса в судебную экспертизу, этой наукой я занимался только в гимназические годы. На юрфаке, слава богу, нам ей голову не забивали.
      Мое внимание привлекла тоненькая брошюрка, лежавшая поверх остальных томин, именно тем, что была она слишком уж тоненькая и на серьезный научный труд, к которым господин профессор питал явную слабость, нимало не походила.
      - "АЯТ-четырнадцать", - почему-то шепотом произнес я название брошюрки и раскрыл ее. Точнее, она сама раскрылась у меня в руках на загнутой странице. "Поступенчатое разделение нитрокомплексов", - снова шепотом прочитал я название главы.
      Посреди страницы несколько абзацев были отчеркнуты карандашом, а на полях напротив них четко выведено "Чушь!". У меня возникло нехорошее предчувствие. Я отогнул страницу и посмотрел на внутреннюю сторону обложки. В самом верху гордо красовался штамп "Совершенно секретно", перечеркнутый крест-накрест. Рядом виднелась сделанная теми же чернилами замысловатая роспись и еще один орлоносный штамп - в/ч номер какой-то. Под ними стояла печать библиотеки Санкт-Петербургской Академии наук "Только для служебного пользования". Я осторожно закрыл книжечку. Конечно, всегда есть вероятность, что "АЯТ" означает что-нибудь мирное и безобидное, вроде четырнадцатой жены в гареме эмира бухарского, а не "А-чего-то ядерного топлива, этап четырнадцать". И надпись "Чушь!" сделана вовсе не покойным профессором, а кем-то из предыдущих читателей. Да, а еще есть вероятность, что Илья Муромец в самом деле когда-то сказал Шиве: "А давай-ка дернем, восьмирукий, за развитие российской фантастики". Эта маленькая книжечка означает, что покойным профессором будет интересоваться контора, которую не принято поминать к ночи. А может, и не одна она.
      - Михаил Иванович, - позвал я. - Посмотрите...
      Прочитав штампы и надпись на полях, Старик сразу же помрачнел. Хотя он и перед этим был не в самом веселом настроении, сейчас к нему дословно подходила песня "Утро туманное, утро седое...".
      - Вы что-нибудь в этом понимаете, Анджей?
      - Только то, что здесь идет речь о разделении чего-то с чем-то, - честно ответил я.
      - Михаил Иванович, а может, позвонить? - обеспокоено спросил Приходько.
      - Если из-за этого действительно стоит звонить, - Старик усмехнулся, помяните мои слова, Анджей, они нам позвонят сами, причем не позже чем завтра.
      Закончив с книгами (ничего подозрительного), я отправился осматривать домик снаружи. Никаких следов, естественно, не осталось - местный дождик смывает все следы чуть ли не раньше, чем они появляются, а воры (точнее, уже убийцы) не такие дураки, чтобы ставить в грязи на краю лужи большой и красивый отпечаток ботинка, по которому чудо-эксперт установит все, вплоть до длины... штанин. Непонятно, зачем вообще им понадобилось стрелять. Людей поблизости нет, справиться со старым профессором можно было и без пистолета. А за убийство при отягощающих расстрелом не отделаешься - могут и на уран законопатить. А это куда как хуже. Я два раза обошел вокруг домика. Безнадега. Посыпанная гравием тропинка ведет от крыльца к асфальтовой дорожке. А по асфальту можно спокойто топать прямо к автобусной остановке. Это если они авто, свое или прокатное, поблизости не оставили. В любом случае - проще ветер в поле поймать.
      Провозились мы в этом домике аккурат до обеда. Пока вернулись в управление, пока я бегал сдавать "беретту" на экспертизу, пока... В общем, как говорят наши клиенты, "пока суд да дело", наступил уже и вечер. Казенная столовая закрылась, а в платный буфет для ночной смены мне путь заказан "деньга карман пусто-пусто". Опять придется жрать китайскую лапшу для огнеедов, сушеную. Или пельмени, отмороженные. Потому что ничего другого в доме нет.
      Придя домой, я порылся в холодильнике в тщетной надежде найти забытую предыдущим жильцом плитку шоколада, извлек надоевшие до чертиков макароны и поставил их разогреваться. Пережевав тоскливый ужин (он же обед), я включил телевизор и забрался с ногами на кровать под одеяло - отопление в доме так и не включили. Вообще-то в Лифляндии можно принимать больше десяти каналов - три всероссийских, Санкт-Петербургский, Польский, Финляндский (правда, прием неважный, да и толку мне в переводе на чухонский?), да еще не меньше пяти частных проводных, если деньги есть (у меня - нет). А если покрутить настройку, то и шведов и немцев можно ловить без всяких сложностей. Проблема в том, что кнопок на моем визоре только шесть, так что крути как хочешь. Или что хочешь, то и крути. Сегодня по третьему всероссийскому показывали хорошую французскую комедию с Аленом Делоном. Я было пристроился смотреть, но каждые четверть часа фильм прерывали визгом итальянской рекламы ("Покупайте только наши колготки, и можете не бояться бродячих собак - они такую гадость в пасть не возьмут..."). Причем звук рекламы был на порядок громче, чем фильма. В Америке меня давно б уже арестовали за нарушение общественного порядка. После трех взвизгов я не выдержал и с полфильма переключился на "Новости" первого канала. Делон, конечно, великий комик, но всему есть предел. Тем более что фильм этот я смотрел уже два раза. На новостях я и задремал, едва успев выключить квохчущий ящик.
      Разбудил меня утром, как всегда, гудок с "Феникса". Все-таки удобно иметь завод прямо под окнами. И квартиру приличную я снял за полцены, и нет риска проспать на работу - гудок такой, что и мертвого подымет. Я поставил кастрюльку на плиту, кинул пару горстей пельмешек, наскоро побрился, отловил бултыхающиеся в кипятке разваренные ошметки, вывалил на тарелку, окинул критическим взором, густо залил острым соусом (чтоб глаза мои на вас не глядели...) и все равно съел, запивая нехмельным "полицейским" пивом. Потом с грустью уставился на шкаф. Собственно, выбора не было. После того как две химчистки подряд не сумели отмыть пятен мазута с испоганенных на приснопамятном чердаке штанов, у меня остались выходные, они же теперь рабочие, они же единственные брюки. И хотя лелеял я их, как любимую тешу, каковой у меня пока не имелось, ясно было, что зиму они не переживут. Но пока выглядели. Ну а поскольку в дареном отцом тулупе выходить рановато - не минус сорок все-таки, - то оставалась только румынская кожанка, купленная на распродаже конфискованного барахла для сотрудников полиции.
      В отдел я в тот день явился первым. На моем столе, поверх груды папок, уютно устроился акт баллистической экспертизы.
      "Пуля, послужившая причиной смерти покойного фон Садовница..." Восхитившись этой потрясающей фразой, я прервал чтение и заглянул в блокнот, чтобы убедиться, что покойного профессора звали все-таки фон Садовиц, а не Садовниц, как записали в акте, "...по своим характеристикам совпадает с теми, которые в ходе экспертизы показали пули, выпущенные из пистолета "беретта" 22-го калибра, представленного на экспертизу как вещественное доказательство номер один. Данные пули не совпадают ни с одним образцом, имеющимся в картотеке. Проверка серийного номера пистолета показала, что он не был реализован и вообще не поступал в продажу на территории Российской Империи, а также не ввозился в страну законным путем". Отлично. В смысле совсем даже наоборот. Нигде из нашей "беретты" до этого не стреляли, и вообще ее в России быть не должно. Скорее всего ввез ее какой-нибудь турист или туристка, наслушавшаяся рассказов о страшных русских мужиках и медведях и не захотевшая почему-то регистрировать эту безделушку на таможне. Протащить-то ее проще простого - бомбисты вон пулеметы через границу провозят, и ничего. А нам что теперь прикажете делать? Опрашивать всех отъезжающих из империи: "Простите, это не у вас украли незаконно ввезенный в страну пистолет, которым на днях в Риге было совершено убийство?" Полный капут. Преступники возникли ниоткуда и ушли в никуда, оставив после себя труп, а около трупа пистолет, также возникший из ниоткуда. Причем если у бандитов есть хоть капля мозгов (а у них, судя по всему, серого вещества гораздо больше одной капли), то они сейчас находятся никак не ближе Уральского хребта. А дело повиснет на нашем отделе мертвым грузом. Я переправил акт на стол Старика и едва успел вернуться назад, как в комнату ввалились Приходько и Круминг. Дверь за ними с грохотом захлопнулась. Приходько обернулся и с ненавистью посмотрел на пружину.
      - И когда ше ви ее смените, Иван? - безуспешно пряча ухмылку, поинтересовался Круминг.
      Пружину на двери установили недели за три до моего появления. И все два месяца, пока я работаю в отделе, Приходько не меньше трех раз на день грозился сменить ее.
      - В этот понедельник точно, - заявил Приходько. - Я ж никак не могу до ящика с инструментами добраться. Такой завал на даче. Вот на выходные махну, один, без семьи, и разберу все, что в сарае за лето накопилось.
      - Ну-у, ну-у, - протянул Круминг. - По-осмотрим.
      На дачу к Приходъко я не попадал ни разу, но один раз мне довелось побывать у него на городской квартире, где меня чуть не засыпало барахлом из неосторожно открытого чулана. Если в сарае на даче царит хотя бы треть такого "порядка", то рота каптенармусов не разберется там и за месяц. Дверь снова противно взвизгнула.
      - Что нового?
      - Пока нишего, Михал Иванович, - ответил Круминг. Никак не могу понять, почему он сокращает имя и полностью выговаривает отчество Старика.
      - Хорошо. - Старик быстро просмотрел акт экспертизы. - По делу Мальчева что-нибудь есть?
      - Все то ше, Михал Иванович. Пора перетафать в сут.
      - Да, да. - Старик побарабанил пальцами по столу.
      - Вообще надо избавляться от всей рутины и вплотную заниматься Садовицем, - подал голос Приходько. - Дело Берзина, например, давно пора спихнуть Галинову. Это же типичная бытовуха, при чем тут мы?
      - Да, да. - Удивительно, но, по-моему, Старик просто не понял, что сказал Приходько. Пропустил мимо ушей. А это для Старика оч-чень нехарактерно пропускать что-либо мимо ушей. - Так дело Мальчева у вас готово?
      - Пошти, Михал Иванович. Протокол топроса...
      - Уже в папке, - сказал я, прежде чем Круминг успел помянуть меня.
      С Мальчевым мы на самом деле провозились неделей больше, чем следовало. Личностью он был действительно интересной - один из немногих и, дай бог, последних воров "старого" образца. Первый раз сел в неполных двадцать на шесть, второй раз в тридцать два, и только тот факт, что техника меддопроса была тогда недоступна полиции, помог ему получить восемь лет каторги, а не все пятнадцать. Теперь он шел по третьему разу, да еще один тип, которого его банда попутно обработала в Царицыне, скончался в больнице, не приходя в сознание, так что шел он по всероссийскому списку. Он и сам понимал, что его песенка спета, поэтому "покаянный лист" написал почти полный - под "соловьем" вспомнил только пару мелких краж, да и их, наверно, просто запамятовал. Дело было с самого начала ясное, как стопарик - третья ходка, соответственно пожизненное, а это значит - уран. С его так и не долеченным туберкулезом он максимум через год выхаркает легкие в парашу. По-моему, милосерднее было бы пристрелить его при задержании. Дверь снова взвизгнула.
      - Телеграмма, Михаил Иванович.
      Старик вчитался в текст, побагровел и пошевелил губами - наверное, выматерился, потому что сразу же перекрестился.
      - Анджей? - Он брезгливо отодвинул листок, словно тот мог его укусить.
      - Да, Михаил Иванович?
      - Поедете на вокзал. Из Двинска в двенадцать сорок пять прибывает, Старик специально сделал ударение, что некто именно прибывает, словно поезд или государь император, а не просто приезжает, как обычные люди, - господин титулярный советник Сергей Щербаков. - Старик сделал паузу. - Специальный агент Третьего управления.
      - Вот дерьмо, - прокомментировал Приходько.
      Двинск, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Сергей Щербаков
      А в общем, Ваня, мы с тобой нужны в Париже,
      Как, извините, в...
      Доносившаяся из привокзальной закусочной расхожая песня назойливо вертелась в голове, напрочь отбивая охоту мыслить.
      Пересадочная станция в Двинске, заново отстроенная четыре года назад после того, как в старой, сооруженной наспех сразу после войны, рухнула крыша, обладала теми особенностями, которые роднят между собой все без исключения провинциальные вокзалы, даже стоящие на магистральных трактах империи. Здесь торговали разносчики, здесь припахивало горячим маслом из чебуречных, карри из индийских забегаловок, пирожками, машинным маслом и толпой, здесь включали магнефоны на полную громкость, заполняя просторный зал хриплым голосом популярного московского певца. От всех прочих виденных мною вокзалов двинский отличался разве что несколькими вывесками на идиш да необычно большим числом ожидающих в ермолках и с пейсами. Спустя полвека после отмены "черты оседлости" Двинск оставался местечковым городом.
      В Двинске я был проездом. Экспресс на Варшаву проходил через этот городок по пути из Дерпта в Вильно. По моим подсчетам получалось, что, проехав из Питера в Двинск экспрессом, а оттуда до Риги - местным поездом, я сэкономлю больше времени, чем дожидаясь самолета в столичном аэропорту. На деле же оказалось, что последний поезд ушел за четверть часа до того, как экспресс почти беззвучно подкатил к перрону, а следующего мне предстояло ждать почти два часа.
      Я купил за семь копеек два чебурека с лотка, над которым красовалась огромная вывеска "Кошерно" - почему-то не только по-еврейски, но и по-русски, хотя как раз русских это должно бы волновать меньше всего, - и принялся жевать Чебурек был горячий и вкусный. Чтобы скрасить ожидание, я принялся вспоминать все, с чем отправился в Ригу.
      Итак, Рига. Губернский город, центр Лифляндии. Население - около четырехсот тысяч. Промышленность - дочерние предприятия заводов Зингера, несколько фабрик "Руссо-Балта", оставшихся с той поры, когда фирма еще не перебазировала на Урал производство моторов и корпусов, небезызвестный "Феникс"... Пожалуй, и все. Еще несколько фабричек местного значения. Крупный торговый порт, практически незамерзающий. Морской курорт на Рижском взморье. Бывать там прежде мне еще не доводилось - ни по делу, ни на отдыхе.
      Именно курорт и привлек моего "клиента". Профессор Николай фон Садовиц, известный среди сотрудников под нелестной кличкой фон Задниц, один из последних учеников Чугаева (фамилия Чугаев мне лично ничего не говорила, но, судя по уважительным на нее ссылкам, я решил, что это был тоже ученый не из последних). Пятьдесят восемь лет. Несмотря на германскую фамилию, "больше русский, чем Илья Муромец", если мне будет дозволено перекроить поговорку В вольнодумстве замечен не был, скорее уж наоборот - отличался неуемным рвением и почти пародийным монархизмом. Во время войны пошел на фронт добровольцем... санитаром; отслужил все три года на Дальневосточном фронте. На протяжении последних пятнадцати лет имел привычку каждую осень брать академический отпуск и уезжать на Рижское взморье - утверждал, что там ему удобнее заниматься теоретическими изысканиями и писать статьи по накопленному за год материалу. Холост, в порочащем поведении замечен опять же не был (хотя это еще ни о чем не говорит). Убит два дня назад в снятом им "летнем домике".
      И никогда бы не приплели достославное Третье управление к делу покойного профессора, если бы не та область, в которой специализировался действительный член Санкт-Петербургской Императорской Академии наук.
      Николай фон Садовиц был химиком и занимался комплексными соединениями рутения. Разумеется, он не был инженером или технологом - его интересовала чистой воды лабораторная наука. Промышленное применение он оставлял ассистентам и ученикам, недвусмысленно намекая, что все это - работа для подмастерьев, а истинные таланты не должны утруждать себя низменными соображениями практической пользы, хотя, безусловно, признавал, что его исследования с какой-то стороны даже являются государственно важными. Еще бы не признать!
      Вот поэтому-то меня, только что вернувшегося из Дальнего, где я помогал местной полиции и жандармерии ловить фанатиков-ризалистов из Группы освобождения Филиппин, прежде чем те сумеют привести в действие свои безумные угрозы, отправили, не успел я продышаться, в Ригу - наблюдать за ходом следствия по делу фон Садовица, к вящей радости местных полицейских.
      Чебуреки кончились удивительно быстро, и все же хвостик последнего изрядно поостыл - в здании вокзала было прохладно. Вытерев пальцы салфеткой, я подошел к кабинке элефона и затребовал прогноз погоды. В Риге было чуть теплее, но обещали "кратковременный" дождь.
      Посмотрев на часы, я сообразил, что до моего поезда осталось десять минут - как-то удивительно быстро пробежало время. Я только-только успел купить билет у улыбчивой польки в кассе и вскочить в уютный вагон, как зашипели тормоза и протяжный гудок возвестил об отправлении.
      Народу в поезде было немного. По большей части ехали со мной торговые агенты. Если Рига была крупным портом, то Двинск наравне с Режицей железнодорожным узлом, через который проходило немало товаров, идущих в центральные губернии России и Малороссию, и еще больше - в обратном направлении. Чтобы регулировать этот пестрый поток, требовалось немало народу. Почти исключительно торговлей жили Рига, Либава, Ревель да и прочие поселения в этом обделенном природой краю.
      Я нашел свободный ряд, устроился в самой его середине и достал из чемодана папку.
      Рутений... До вчерашнего дня я и не слышал о таком металле. Не говоря уже о его промышленном значении. Да, судя по осторожным формулировкам подготовленной для меня оперативной сводки, и применялся он нечасто. Самый нестойкий, самый капризный и не самый полезный из платиновых металлов. Все, на что он способен, может выполнять и платина, которая не в пример дешевле. Как мне показалось, основной областью его применения было изготовление памятных медалей академии и Императорского общества содействия наукам. А вот как от него избавиться... Огромные количества лучеактивного рутения рождаются в ядерных топках. Они тормозят цепную реакцию и при вторичной переработке урана и плутона становятся сущим бедствием. Я не химик и деталей процесса не вполне уяснил, зато понял, почему труды профессора фон Задница - тьфу, фон Садовица становились объектом пристального внимания Третьего управления и военного министерства.
      Конечно, скорее всего мы имеем дело с обычной уголовщиной. Убийство при совершении ограбления. Да и примерное поведение профессора не означает совершенно ничего - убить его мог, скажем, муж любовницы. Или любовница. Или, не приведи господи, любовник. Девять шансов из десяти. И все же... Кому может быть выгодна смерть химика? Англичанам? Нет, они, слава богу, удовлетворены тем, что сидят на обломках своей великой империи. Немцам, которые в области ядерной техники зависят от англичан? А кому тогда? Гоминьдановцам? Американцам?
      Очень может быть. И у тех, и у других хватит наглости. Только если китайцы откровенно стремятся ослабить Россию, то у американцев правая рука не знает, что творит левая. Президент Форд может говорить много красивых слов с самыми добрыми, намерениями, но от тех горе-вояк, что едва не развязали войну четыре года назад, ему никуда не деться.
      За окном мелькали ухоженные хутора, поля уже сжатой ржи, ровные ряды капустных кочанов от дороги до горизонта... Здешние жители умели брать все, что возможно, от тощей песчанистой земли, где прежде снимали урожаи валунами на строительство замков. Поезд набирал ход. До конечной станции два с половиной часа с двумя остановками.
      Я решительно сложил бумаги обратно в папку, откинулся в кресле и попытался расслабиться. Приеду в Ригу, и все станет ясно.
      Федеральная территория Аляска,
      14 марта 1975 года, пятница.
      Сергей Щербаков
      Винтокрыл закладывает крутой вираж, заходя к бухте со стороны гор.
      - Приготовиться! С богом!
      В иллюминаторах виднеются редкие городские огни. Наплывают, накатываются, и кажется, что под гондолой не горняцкий поселок, притулившийся рядом с базой пограничников, а по меньшей мере столица небольшого государства. Брюссель какой-нибудь.
      А вот и база. Катера и сторожевики у пирса, темные казармы. Скорее всего база полупуста - всех выгнали охранять морской рубеж. Тем лучше.
      Винтокрыл разворачивается еще раз, устремляясь к земле по крутой спирали, и выравнивается так неожиданно, что десантников кидает друг на друга.
      - Пошли!
      В распахнутые двери - удар мороза. Винты бьют яростным бесшумным ветром, рождая метель, и солдаты по двое слаженно прыгают в снежные вихри.
      Оживают наушники поясной рации.
      - Рассредоточиться! Казармы окружить! Второму взводу занять оружейный склад!
      Тихо хрустит снег под ногами. Вообще стоит противоестественная тишина. Над головой стремительно проносится войсковой винтокрыл, похожий на распятую черную чайку.
      И внезапно, резко - тихое шлепанье глушеных выстрелов. В ответ раздается грохот "кольта", но почти моментально обрывается. Несколько пуль вонзаются в сугроб совсем рядом. Поганая штука этот сорок пятый калибр.
      - Прикрытие снято, - сообщает рация. - Свет! И ночь превращается в день.
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      Часы над перроном показывали ровно без четверти три - точно, как и мои "офицерские", подаренные братом к двадцатилетию. Я проторчал на вокзале добрых два часа, продрог, несмотря на куртку, и дико проголодался.
      - Поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
      - Спасибо, - поблагодарил я девушку-диспечера на тот случай, если громкоговоритель оборудован еще и микрофоном, и отклеился от столба, который подпирал последние полчаса. Если господин специальный агент Щербаков не приедет и этим рейсом, мне придется торчать на вокзале до пяти часов - до следующего двинского поезда. А если этот тип в последний момент решил лететь самолетом... Я зябко поежился под курткой и решил, что, если потайной полицейский и сейчас не объявится, я разорюсь на копейку и позвоню Старику за дальнейшими указаниями.
      - Повторяю, поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
      - Уже прибыл, - сообщил я диспетчерше, наблюдая, как мимо меня проплывает туша почтового вагона.
      Пройдя перрон из конца в конец три раза, я дошел до того, что начал задавать всем встречным исключительно идиотский вопрос:
      - Простите, вы не из Питера?
      - Нет. - Красавица в собольей шубке томно взмахнула ресницами. - Я из Москвы, а что?
      - Пошли, Наташа, - прогундосил сопровождавший ее пузан, обладавший, судя по всему, двумя достоинствами - богатством и физической силой, но не наделенный избытком интеллекта. - Нас ждут.
      - Простите, вы... - Я осекся и оглянулся. Тип в гражданской шинели, мимо которого я только что пробежал в третий раз. На опустевшем перроне он был одним из четырех мужчин, считая меня. Он явно кого-то ждал!
      - Простите, вы не из... - Тип как-то странно смотрел на меня. - ... Питера?
      - Из Питера. Вы должны кого-то встретить? Я тихо заскрипел зубами.
      - Если вы господин Щербаков, то вас.
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Сергей Щербаков
      Заснуть я так и не сумел. Впрочем, какой сон на два часа в середине дня? Так, дрема. В голове метались старые воспоминания, обрывки мыслей, которые я никак не успевал додумать до конца. В конце концов я не выдержал и оставил все попытки отдохнуть, а вместо того вытащил карту Риги и принялся изучать.
      Когда поезд подкатил к перрону, часы мои показывали 14.45. Не столь уж плохо. Хотя самолетом все же было бы быстрее. Я уже сидел бы, наверное, в полицейском управлении и сосредоточенно выслушивал затравленных сыщиков. А так мне еще предстоит выходить из теплого вагона, где я успел пригреться, наружу. За окном было даже на вид холодно. Впрочем, не мне, после питерских дождей и ветров, жаловаться.
      На перроне было немноголюдно. Пассажиры торопливо разбредались, закрывая лица от зарядов ледяного дождя, летящих по ветру. А я остался ждать встречающих. Конечно, можно было попытаться отыскать управление самому, тем паче что от вокзала его отделяли две остановки на подземном трамвае, если верить карте. Но блуждать в незнакомом городе мне вовсе не улыбалось. Уж лучше немного потерпеть причуды погоды.
      Однако прошла минута, потом пять, а потом еще чуть-чуть, и я начал серьезно сомневаться, что в здешнем полицейском управлении получили каблограмму. Конечно, инспектор - не бог весть какая шишка, но я бы на месте туземцев встретил себя с фанфарами, приставил бы к себе молодого, зеленого, как огурчик, вьюношу только со студенческой скамьи и предоставил двоим неуделкам взаимно нейтрализоваться.
      К этой минуте на перроне осталось пять человек, считая меня, - дамочка, вылезшая из вагона первого класса и продвигавшаяся исключительно медленно, поскольку после каждого шага дамочка брезгливо подбирала подол платья, опиралась на плечо встретившего ее тучного господина и, кажется, бормотала что-то жалостное, немолодой инвалид, путавшийся между тростью, зонтиком и портфелем, и молодой человек, которого я с первого же взгляда мысленно припечатал ярлычком "хлыщ" - уж больно щегольски был он одет для такой неприютной погоды. Мое внимание он привлек с самого начала исключительно тем, что сновал по перрону туда-сюда наподобие ополоумевшего муравья, явно кого-то поджидая. "Наверное, мамзельку свою", - ехидно подумал я, с трудом подавляя зябкую дрожь. Чем меньше оставалось на перроне приезжих, тем более суматошным становилось его мелькание. В конце концов он, не выдержав, подлетел к брезгливой дамочке, спросил ее о чем-то, отскочил как ошпаренный, метнулся было к инвалиду, но внезапно остановился рядом со мной, видимо, пораженный пришедшей ему в голову мыслью.
      - Простите, - чуть заикаясь, начал он, - вы не из Питера? Вот так так. А я тоже хорош. Хотел зеленого новичка? Вот он, пожалте, с хренком и уксусом - аж скулы сводит.
      - Из Питера, - подтвердил я своим лучшим "допросным" тоном. - Вы должны кого-то встретить?
      На лице юноши отразилась целая гамма чувств - судя по заигравшей на щеках краске, хроматическая, причем преобладающими, как мне померещилось, были досада и разочарование.
      - Если вы господин Щербаков, то вас.
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      - Сначала поедем в управление, - я открыл Щербакову дверцу, а сам обошел "патрульчик" с другой стороны, - а потом вам подберут номер в гостинице.
      Прежде чем сесть, "гороховая шуба" глянул на номерную табличку.
      - Номер не служебный, - разъяснил я, снова скрипнув зубами. - Это личная машина.
      - Понятно. - Шпик захлопнул дверцу и уставился прямо перед собой, как Медный всадник.
      "Что тебе понятно, индюк питерский? - подумал я, с остервенением выжимая газ. - Может, понятно, что деньги на первый взнос подарили мне родители к выпуску, а остальное брат выплачивает? А ты знаешь, откуда у моего брата деньги? Почему Ян Заброцкий в тридцать два года штабс-капитан ВВС".
      Индюк.
      Глава 2
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ"
      18 сентября 1979 года
      Не успела стихнуть одна бескровная война в киномире - скандальный процесс о плагиате, на протяжении трех недель привлекавший внимание "желтой прессы", как готова разразиться новая. Известный актер Николай Зверев заявил вчера, что отказывается от съемок в пятисерийной эпопее "Ермак". Напомним, что двумя днями раньше режиссер Сергей Бондарчук, уже снискавший себе известность батальным кинополотном "Малая земля", прославившим подвиги русской морской пехоты на Тихом океане, назвал Зверева исполнителем главной роли в новом фильме, съемки которого готовы начаться будущей весной. Пока неясно, была ли то оплошность со стороны режиссера или, как утверждает сам Бондарчук, актер отказался от уже взятых им на себя по договору обязательств..."
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Сергей Щербаков
      Хотя карта не соврала и езды до полицейского управления было от силы минут пять, все же я был рад, что у моего стручка оказалась машина От одного взгляда на серые улицы под серым небом хотелось ежиться и сворачиваться в клубок.
      Интересно, однако, откуда у него свой автомобиль? То ли бабушка-миллионерша подарила... Один бог и ведает. Да и вообще интересная у него фамилия. Скорей всего поляк.
      Не доверяю я полякам. Наверное, это у меня семейное. Отец еще рассказывал, как они под Варшавой стояли в сорок третьем. Всякое бывало - и стекло толченое в каше солдаты находили, и сахар в бензобаках, и пушки немецкие наводились на наши позиции с прямо-таки противоестественной точностью. Хватало иуд Вроде бы и немного их, если здраво рассудить, а они как та ложка дегтя. Это уже потом, когда ясно стало, что урок немцам преподадут во второй раз, как-то поутихли саботажники, вспомнили, почему половина Варшавской губернии по сию пору в уссурийской тайге панами сидит. Но это уже после прорыва было.
      - Проспект Трех Императоров, - проговорил Заброцкий, притормаживая перед поворотом на широкую и, по всему видно, центральную улицу, пересекавшую парк.
      - Что-то я такого по карте не припомню, - усомнился я. "Никак разыгрываешь?"
      - А на картах не все пишут, - усмехнулся он. - На плане города он честь по чести проспект Александра Третьего. А проспект Трех Императоров - это от Ратушной площади до Новой Гертрудинской церкви, потому что тут каждые пару кварталов памятник - здесь, видите, Петру Великому, старинный памятник, дальше Александру Миротворцу, а за полицейским управлением, почти перед самой церковью, - Михаилу... э-э... Суровому.
      - "Топтыгину" сказать побоялись? - попытался я пошутить.
      Юноша резко покосился на меня.
      - Вы к нам по уголовному делу приехали или мелкое вольнодумство выкорчевывать?
      Ох, горяч. Того и гляди вспыхнет. И с чувством юмора плоховато.
      - Упаси боже, пан Заброцкий. Неблагодарная это работа.
      - Можно просто "господин Заброцкий", - чопорно ответил мой шофер. Переигрываешь, парень. - А еще лучше - Анджей.
      - Простите, а по отчеству?
      - Войцехович.
      - Хорошо, Андрей Войцехович. - Мой спутник брезгливо повел верхней губой, точно унюхал дохлую кошку. - А меня зовут Сергей. Сергей Александрович Щербаков. К вашим услугам.
      Заброцкий молча кивнул. Мы подъезжали к перекрестку за памятником Александру Второму; движение здесь было бурное, и водителю требовалось все внимание, чтобы не покалечить автомобиль.
      Дальше мы ехали молча, да, по правде сказать, и ехали-то недолго - три квартала. Я рассеянно любовался видами Риги. Посмотреть было на что - ни судьба, ни долг не заносили меня раньше в такие вот совсем не российские города. Даже Дальний казался как-то роднее. Я уже успел обратить внимание, что и здесь, как в Двинске, вывески на русском языке попадались не всегда, зато много было латиницы - немецкий язык, польский. Да и архитектура тут была совсем иная несхожая со столичным классицизмом или московским "русским барокко". Добротный немецкий довоенный модерн и послевоенный неомодерн. Точно где-нибудь в Киле или Карлмарксштадте... Нет, Карлмарксштадт тоже, что называется "шпеернули", превратив в образчик монументального социалистического строительства. Есть у меня тайная мечта - побывать в тех странах, куда меня не пустят никогда: в Германии, в Британии... Только вот нельзя. Агентам тайной полиции не разрешается выезжать за пределы империи и ее доминионов иначе как по служебной необходимости. Исключения делаются, но только для посещения союзных государств. Так что из всей Европы мне светят разве что Рим с Парижем. И то если начальство смилостивится. Что ж, буду довольствоваться суррогатной лифляндской Германией.
      Полицейское управление размещалось в массивном здании, вовсе не имевшем архитектурного стиля. У парадного толпился народ, двое постовых волокли сопротивлявшегося долговязого парня, не обращая внимания на его истошную божбу и вопли, и Заброцкий после недолгого раздумья повел меня черным ходом с угла. По крутой лестнице мы поднялись на третий этаж, где и размещалась собственно уголовная полиция.
      - Я смотрю, вещей у вас, Сергей Александрович, не много, - заметил Заброцкий, пока мы шли по коридору. - Но, может, заглянем в отдел, прежде чем идти к Старику, - разденемся?..
      Видно было, что ему просто хочется скинуть куртку - топили в управлении отменно.
      - Пойдемте, - согласился я. - Кстати же, а почему "к Старику"?
      Юноша нервно огляделся.
      - Сорвалось по привычке, - пояснил он. - Прозвище такое заглазное. Вообще-то к господину Ковальчику Михаилу Ивановичу.
      - Хоть какое-то разнообразие, - подумал я вслух. - Как правило, все говорят одинаково - "к Самому". "Сам" сказал, "Сам" решил...
      Заброцкий попытался скрыть улыбку. Нет, все-таки он не безнадежен.
      В отделе особо тяжких преступлений было тихо. Очевидно, все сотрудники разошлись по делам. Пахло присутственным местом - бумагами, пылью, чернилами и множеством прошедших через эту комнату людей.
      Я с наслаждением сбросил с плеч тяжелую шинель. Заброцкий тем временем избавился от своей пижонской курточки. Под ней оказалась форменная рубашка. Одно из двух - или он полный идиот, или ему просто нечего надеть
      - Ну, - проговорил мой Вергилий рижского розлива, - пойдемте, Сергей Александрович.
      Я шагнул было к двери, и тут мое внимание привлек значок, приколотый к рубашке. Я присмотрелся.
      - Простите, Андрей Войцехович, - осторожно поинтересовался я, - вы из Приморья родом?
      - Родом я из Польши, - ответил он довольно холодно. - Но семья моя живет в Приморье Предупреждаю ваш следующий вопрос - это настоящий значок.
      Я беззвучно присвистнул. Вот вам и пижон, фертик в курточке. А тебе, Сергей, урок - не суди о людях по одежке.
      - Что ж, пойдемте к вашему Старику, - проговорил я.
      - А где вы сталкивались с егерями? - спросил Заброцкий, выводя меня из кабинета. Кажется, он отходил так же быстро, как вставал на дыбы.
      - В Дальнем, - машинально брякнул я и тут же попытался исправить ошибку: По делам службы.
      Слава богу, мой спутник понял намек и больше вопросов не задавал.
      Дальний (Далянь), 19 июля 1978 года, среда.
      Сергей Щербаков
      Красные флажки полицейского кордона окаймляли улицу, точно по ней вот-вот пронесется охота в погоне за волком. Но минуты шли, а охоты все не было.
      - Скоро еще? - спросил я не оборачиваясь.
      - Сказали, едут, ваше сокблагародие, - ответил Чжоу. По-русски он говорил бегло, но чуть шепелявил.
      Едут. А пока они едут, волки готовятся. Вон они, затаились за ставнями, ждут.
      Дом стоял одиноко - сзади и слева к нему примыкал огороженный колючей проволокой пустырь, сдававшийся под застройку, но пока не нашедший подходящего хозяина, от ближайшего дома справа его отделял проезд. Даже не дом, а так фанза китайская. Ризалисты засели там, когда стало ясно что уйти из города им не удастся. Было их там не меньше дюжины, включая человека, за которым Третье управление охотилось давно и безуспешно, - Бениньо Аквина, известного под кличкой Каброн, бывшего соратника Магсайсая разошедшегося со стариком на религиозной почве. Не самый опасный из руководителей подпольщиков, но один из самых горластых. А вместе с ним в доме находились заложники взятые Каброном от безнадежности. Двадцать восемь гимназистов, классная дама и шофер автобуса
      Зазвонил телефон. Чжоу поднял трубку, спросил что-то по-китайски, потом осторожно подал телефон мне.
      - Алло? - Я вцепился в трубку, как держат ядовитую змею, двумя пальцами, с такой силой, что пластик начал прогибаться.
      - Мы хотим говорить с губернатором Порт-Артура, - донесся хрипловатый голос. Это был не Каброн - тот хвастался, что не знает ни слова ни по-русски, ни по-английски, дескать, языки угнетателей учить не стоит. Поэтому все переговоры велись через рядовых членов банды.
      - Губернатор не будет с вами говорить, - повторил я уже в третий раз, пока вы не отпустите детей.
      - Если вы не выполните то, что мы говорим, мы будем убивать детей. По одному. Пока не начнете исполнять наши приказы. - Это я уже знал. Пока что Каброн не привел в действие ни одной из своих угроз, но время шло. Отчасти поэтому я и не пытался связаться с губернатором, хотя мог бы. Я предпочел позвонить коменданту базы, как только жандармы окружили здание.
      - Подождите, - выговорил я неохотно. - Ваших товарищей сейчас привезут.
      - Нам не нужно, чтобы наших собратьев везли сюда, - раздраженно ответил голос. В трубке затрещало. - Их должны освободить. Немедленно.
      Ризалисты передали нам список вожаков движения, находящихся в российских тюрьмах, - полтора десятка человек. Трое из них содержались в Далянском централе, остальные - кто по урановым рудникам, кто на Чертовом острове. Но, что вытащить человека с рудничной каторги не может даже квантунский губернатор, бомбистам явно не приходило в голову. Я не разубеждал их. Все равно освобождение их товарищей не входило в мои планы.
      - Мы будем вести обмен, - возразил я. - Ваши люди на наших детей.
      Наступила пауза.
      - Я не могу сам разрешить такое, - произнес наконец мой собеседник. - Я должен посоветоваться с Каброном.
      - Буду ждать. - В трубке раздались гудки.
      Ты еще не знаешь, как и чего я буду ждать.
      Грузовики вывернули из-за угла неожиданно и тихо. Только что не было их, а через секунду на мостовую уже выпрыгивали поджарые фигуры с винтовками в руках. Два взвода Третьего резервного Уссурийского егерского полка выделил мне комендант. Егеря рассыпались цепочкой, быстро и спокойно, как на учениях, окружая дом.
      Телефон зазвонил снова.
      - Что это значит? - осведомился все тот же голос в трубке. - Кто эти люди?
      - Они обеспечивают безопасность мирных обывателей, - ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно жалко. - Они не станут приближаться к дому, если вы нас не вынудите. Одну секунду... - Ко мне подбежал молодой егерский штабс-капитан, молодцевато отдал честь, потом сообразил, что я, в сущности, лицо гражданское, и смешался.
      - Начинаем, - шепнул я, прикрыв трубку рукой.
      - С кого?
      - Неважно. - Я снова поднес микрофон ко рту. - Выгляните в окно.
      Егеря уже рассеялись и заняли укрытия, сменив жандармов. Я мысленно вздохнул с облегчением. Армии я по старой привычке доверял больше.
      Двое егерей вывели на середину пустой улицы филиппинца в арестантской робе. Кандалы с него сняли, оставив только наручники.
      - Видите? - спросил я. - Да. - Я махнул рукой. Три пули пробили грудь ризалиста в ту же секунду, как голова его раскололась в кровавом всплеске. Тело мягко рухнуло на мостовую. Егеря кинулись в стороны и залегли.
      - А теперь слушай меня, - произнес я, и мне уже не было нужды скрывать свои чувства. - Если вы немедленно не выпустите детей, мы будем расстреливать ваших командиров каждые две минуты. Сначала здесь. Потом в тюрьмах. А когда они кончатся, мы войдем внутрь, и вы позавидуете убитым.
      В трубке слышалось напряженное дыхание. Потом на другом конце провода бурно заспорили на тагалогском.
      - Мы будем убивать заложников, - без особого убеждения проговорил мой собеседник.
      - Стоит хотя бы одному волосу упасть с их головы, - прошептал я, - и ваши товарищи будут расстреляны немедленно и все. Ты меня слышишь?
      - Что будет с нами? - спросил голос.
      - Ты еще осмеливаешься спрашивать, что будет с вами? - прошептал я так, что, наверное, вся улица услышала. - Вы сдадитесь на милость закона. И молитесь господу богу, чтобы закон проявил к вам милость. У вас осталось тридцать секунд.
      - Подождите, мы...
      - Двадцать.
      - Не надо!..
      - Выводите детей.
      В трубке опять заспорили разом несколько голосов.
      - Десять, - проговорил я сдавленным голосом и поднял руку. Штабс-капитан напрягся. - Девять... восемь... семь...
      По счету "ноль" я махнул рукой. На мостовую вытолкнули второго филиппинца. Он уже понял, что его ждет. Вскрикнув по-заячьи, он зигзагами помчался к дому. Первая пуля попала ему в ногу, и ризалист с разбегу упал на одно колено. Из окон началась беспорядочная пальба - видно, бомбисты надеялись таким образом остановить снайперов. Но следующие три пули нашли цель с пугающей точностью.
      - Выводите детей, - приказал я, когда тело в полосатой робе перестало дергаться.
      Из трубки донесся какой-то странный звук. Что фанатик плачет, я понял, только когда дверь распахнулась и из здания на обрамленную алыми флажками улицу хлынули гимназисты с белыми от ужаса и мокрыми от слез лицами.
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      С чувством громадного облегчения я избавился от румынской душегубки и остался в одной форменной рубашке. Слава богу, что хоть личное оружие я держу в конторском сейфе, а не таскаю с собой, как, к примеру, тот же Приходько. Видок бы у меня был - вылитый сержант Седов. Питерский следопыт со смеху бы умер.
      - Ну, - проговорил я, видя, что потайной полицейский уже выпутался из своей шинели, - пойдемте, Сергей Александрович.
      Их превосходительство шагнул к двери, но застыл на полушаге, точно в детской игре "Море волнуется - раз...".
      - Простите, Андрей Войцехович, - осторожно поинтересовался он, - вы из Приморья родом?
      Я чуть не застонал. К тому, что меня зовут Андреем, я уже давно привык - в России все живем - и не обращал на это ровно никакого внимания. Но сочетание "Андрей Войцехович" было для меня внове и бесило почему-то со страшной силой.
      Кстати, а как этот тип вообще догадался, что я из Приморья? Ах да, значок с тигром. Я как прицепил его для солидности к рубашке в первый день выхода на службу, так и забыл о нем. Хотел, понимаете ли, показать, что не какой-нибудь стручок зеленый прямо из универа приехал, а настоящий уссурийский егерь тигру брат, медведю дядя.
      - Родом я из Польши, - ответил я, постаравшись, чтобы это прозвучало как можно более морозно. - Но семья моя живет в Приморье. Предупреждаю ваш следующий вопрос - это настоящий значок.
      Эк загнул, Анджей. Прям самому приятно.
      - Что ж, пойдемте к вашему Старику, - как мне показалось, слегка озадаченно проговорил господин Щербаков.
      Один - один в нашу пользу. Я позволил себе миг позлорадствовать, а потом попытался настроиться на деловую волну. В конце концов, мы - коллеги и вроде бы делаем общее дело. Правда, каждый на свой лад.
      - А где вы сталкивались с егерями? - спросил я, выходя из кабинета.
      - В Дальнем, - сказал Щербаков и тут же многозначительно добавил: Поделам службы.
      Намек прозрачный, как гранитная скала. О служебных делах господина тайного агента мне, по младости лет и незначительности чина, ведать не полагается. Ну и ладно. Хотя интересно, по ходу каких это дел господин потайной агент с егерями сталкивался да еще, как видно, и впечатлений нахватался? Очень любопытно.
      По дороге к кабинету Старика я попытался суммировать первые впечатления от знакомства с агентом всетретьего управления. "Все третье" - в смысле "всемогучее и вездесучее", как любили говорить наши университетские остряки, предварительно убедившись в отсутствии слухофонов и просто слухачей.) На вокзале он замаскировался неплохо - так, что я его в толпе из четырех человек углядел с превеликим трудом, и это учитывая, что, как выражаются старые девы на выданье, он "мужчина видный". Это ему несомненный плюс. Я, по своей таежной дремучести, зачет по наружному сопровождению, или, проще говоря, по слежке, едва вытянул на "удовлетворительно". Теряюсь в городе. На машине - еще куда ни шло, а пешком совсем плохо. Или я к объекту наблюдения приклеиваюсь намертво, как рыба-прилипала - только слепоглухой не засечет, - или я от этого самого объекта потихоньку удаляюсь, чтобы не маячить на виду, после чего этот самый объект благополучно исчезает, а я остаюсь с разинутым ртом. Попробуйте-ка выследить в городе человека по следам обуви. Эт-то вам, батенька, не уссурийская тайга.
      Едем дальше. Шуточки эти по дороге... То ли профессиональная привычка у него такая - удочки закидывать, чтобы было чего в рапорте потом настрочить, то ли просто чувство юмора у человека есть. Неизвестно. Мне по все той же младости лет шутить не полагается. Тем более - со старшими по чину. Звание его тоже ни о чем не говорит. Лет ему на вид эдак тридцать. Ну там плюс-минус. Если брат у меня в свои тридцать два по выслуге лет капитан авиации, в армейской табели тоже ранг, правда, восьмой, а не девятый, так оно оч-чень даже и неплохо, а ведь это в армии, не по гражданке, где в чинах повышают редко и неохотно. (Я прикинул, сколько мне еще лет барабанить по клавишам "Зингера" до повышения, и приуныл.) А с другой стороны - вроде бы как и подзасиделся господин Щербаков. В управлении, по моему глубочайше дилетантскому мнению, способных людей все-таки побыстрее продвигают. Что еще? Ну, что карьеру господин Щербаков делал не за письменным столом, это даже мне видно. Явно не канцелярский вид у специального агента. Я бы даже сказал, совсем не канцелярский. Чувствуется что-то... военное, что ли. Точно, военное! Интересно, откуда и какими судьбами господин Щербаков угодил в охранку? И кем он был до этого? Не десантура, габариты не те. Явно не флот и скорее всего не авиация. Танкист? Да нет, шутить изволите. Артиллерия? Мотострелки? Или, может, военмедик?
      Ишь, куда меня занесло. Прямо археолог... Нет, палеонтолог. Кювье новоявленный. По обломку хвоста стадо мамонтов насочинял. Ерш твою коцынь, что ж я с такой фантазией еще ни одного дела не раскрыл? Обидно прямо, такой талант погибает. В газетчики, что ли, податься? Уголовную хронику сочинять. А то каждый раз, как газету раскрываю, надивиться не могу, как это из нашей дохлой сводки такое выжать можно. Вроде бы тишь да гладь, полная сиеста. А глянешь в колонку уголовной хроники - батюшки-светы, да у нас же тут сущий кошмар, кровь рекой заместо водки, не жизнь, а рождественская бойня.
      Я распахнул дверь в кабинет Старика и вежливо посторонился, пропуская столичного гостя вперед. После чего зашел сам, захлопнул дверь и начал было докладываться, но Старик меня тут же одернул: расслабьтесь, мол, Анджей. И занялся господином Щербаковым.
      А я так и остался стоять столбом, точно отчитанный за мелкую провинность мальчишка-скаут.
      Тайга, 24 версты от города Тетюхе
      Уссурийской губернии, 27 июня 1969 года, пятница.
      - Раз-два, раз-два...
      - Хорошо живет на свете Винни-Пух...
      Потому что не играет в военные игры. Это же надо быть таким идиотом добровольно вызваться участвовать в этом... беге с препятствиями. В виде стволов. Я покосился вниз. С китайских кедов начала отлущиваться зеленая краска. А, ладно, все равно выбрасывать.
      - Раз-два, раз-два...
      Мешок, такой легкий вначале, тянул меня к земле, словно кирпичами набитый. Да и винтовка, похоже, стала весить не меньше станкового пулемета.
      - Привал десять минут.
      Наконец-то. У меня еще хватило сил сбросить мешок и медленно сползти по стволу. Большинство рухнули там, где их застал приказ.
      - Далеко еще?
      - Если верить карте, - Саня покосился на валявшийся рядом планшет, - и если мы не ошиблись с тем ручьем, то цель прямо перед нами метрах в... семистах.
      - Не могли мы ошибиться, - прохрипел я, старательно откусывая воздух. - На полверсты - еще куда ни шло, но не на три же!
      - Посмотрим. - Саня попытался встать и со стоном рухнул обратно.
      - Давайте отрежем Сусанину ногу... - предложил кто-то.
      Я попытался улыбнуться. Но произнести вторую строку сил ни у кого не хватило. Поляков хотя бы никто не заставлял бежать. И завели их в болото. Там вода. Ее можно пить. А еще там ягоды. Кислые. Их можно есть. Я покосился на мешок. Во фляге должно было остаться не меньше половины. Выхлебать, что ли? Все равно бежать уж не надо будет. Не-ет, нельзя. Вот разнесем эту цель к лешей матери, и тогда напьюсь. А пока нельзя.
      - Па-адъем!
      Я оперся на винтовку и попытался встать. Авось ствол не погнется, мне ведь из нее еще и стрелять...
      - Смотреть па сторонам!
      Тоже мне, раскомандовался. И ежу понятно, что рядом с Целью мин, как лягух в болоте. Ладно. Я сосредоточился на траве. Если мина будет натяжная, то ее заметят идущие впереди. Возможно, ценой собственной "жизни". А вот если нажимная... Мухомор. Семейство сморчков. Земляника. Поганка. Муравейник. Может, они муравейник заминировали? Я бы лучше уж в осиное гнездо бомбу подложил.
      Идущий первым Санек замер с поднятой рукой. Увлеченный исследованием травы, я проглядел этот жест и чуть не ткнулся в спину ведущего.
      - Ну, что там? - шепотом спросил кто-то сзади.
      Саня осторожно повел рукой. В воздухе перед ним почти незаметно поблескивали две перекрещенные нити. Еще одна нить протянулась ниже и параллельно земле. Неплохо. Правда, я бы на их месте зарыл сразу за нитями еще парочку мин Вот тогда бы пришлось повозиться. А так мы миновали эту ловушку и две следующие, почти не сбавляя хода.
      - Приготовить оружие!
      Я вытащил из кармашка на груди первую из четырех обойм и загнал ее в магазин. После чего осторожно выглянул из-за ствола кедра и мысленно присвистнул. Нич-чего себе! Я-то думал, что цель будет как в прошлом году сплошная фанера и резина. А они, видите ли, расстарались - даже парочку списанных танков приволокли. Ох, чует мое сердце, неспроста это. Наверняка с этими коробками железными какой-то подвох связан.
      - Сколько видишь?
      Я еще раз внимательно осмотрел залитую солнцем поляну.
      - Пять.
      - Смотрите лучше. Их должно быть больше.
      - С чего это ты взял?
      - Нашла! - одновременно с Лехой возбужденно прошептала Женька. - Вон из-под танка ноги торчат.
      Точно. Из-под правого танка призывно высунулся сапог. Значит, шестая фанера под самим танком. И как прикажете его оттуда выковыривать?
      - Может, гранатой его? Леший с этими секундами! - предложил Илья. - А то потом окажется, что он автомат прихватил в тенек покемарить.
      - Нет. - Саня задумался. - Обойдешь танк слева. Как только мы начнем выпустишь туда весь рожок.
      - Понял.
      Учебный "сударев" нам еще не положен. Его таскают те, кто постарше - лет по четырнадцать-пятнадцать. Поэтому мы бегаем со спортивными "монтекристо", а попадания нам считают из расчета один к трем. Одна малокалиберная пулька за очередь в три выстрела. То есть Леха всадит под танк десять таких пулек, и пусть потом инструктор доказывает, что там мог кто-то уцелеть.
      - На счет "три".
      Один, два, ТРИ! Пыпых! Имеем пять фанерок, каждая с двумя дырками в том месте, где у людей располагается голова. Неплохо.
      Я рванул к танку. В тот момент, когда я преодолел половину расстояния, дверь одного из домиков распахнулась. Э-э, это уже подлость. Считается, что мы используем глушители, так что услышать выстрелы он не мог. Это инструктор забавляется. Прежде чем дверь распахнулась до конца, в возникшую в проеме фанерину одновременно вколотилось три пули. Мишень откинулась назад. Отлично. Я с разбегу взлетел на гусеницу танка и засадил учебную гранату в гостеприимно распахнутый люк. После чего отскочил на пару метров и улегся в полном соответствии с инструкцией - ногами к взрыву, голова прикрыта руками. Хоть я и не верю, что от осколочной гранаты начнет боекомплект рваться, но правила лучше соблюсти. Штрафные очки нам ни к чему. Взрывпакет глухо рванул, и из танка повалило облако дыма. Еще одна шутка от инструктора. Хлоп, хлоп, хлоп! Ребята закидывали фанерные декорации учебными гранатами. Это мы, конечно, страхуемся. Вытянуть вдоль этого домика очередью в полрожка - и я бы посмотрел на того, кто там окажется. И сколько в нем будет дырок. Учебная взрывчатка звонко хлопнула, выбросив вверх огромный клуб белого дыма. Мы сгрудились посреди поляны, с гордостью взирая на дело рук своих.
      - Неплохо, неплохо. - Идущий к нам с секундомером в руке инструктор довольно улыбался. Плетущийся за ним командир группы противодействия, напротив, выглядел, как на похоронах любимой тети.
      - Господин штабс-капитан, одиннадцатая разведывательно-диверсионная группа поставленную задачу выполнила! Потерь среди личного состава нет! - отчеканил Саня.
      - Вольно, Медведев, - усмехнулся штабс-капитан и оглядел весь наш спешно подровнявшийся отряд. - Сработали неплохо. Хвалю. Но... - Штабс-капитан поднял руку, затянутую в белую перчатку. - В следующем году вам нужно будет не просто уничтожить цель, но и вернуться к точке эвакуации. Справитесь?
      - Так точно, ваше благородие! - дружно выдохнули мы.
      - Ну-ну. Посмотрим. А пока... - инструктор сделал паузу. - За выполненное задание присуждаю группе высшую оценку - семь баллов.
      - Ура-а!!
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Сергей Щербаков
      Кабинет начальника отдела показался мне непропорционально огромным. Потом я понял, что иллюзию простора создает огромное зеркало напротив широкого окна. Стол у окна отражался в зеркале, отчего казалось, будто начальников в кабинете двое. Обязательный фотопортрет государя императора висел напротив двери, пронизывая входящих взглядом.
      Пана Заброцкого потеря ориентации не мучила - он явно не в первый раз попадал в этот кабинет. Он молодцевато повернулся "налево" и вытянулся во фрунт.
      - Михаил Иванович...
      - Расслабьтесь, Анджей, - посоветовал Старик, вставая из-за стола. Оба они - Старик и стол - прекрасно гармонировали: оба кряжистые, древние, могучие. Что-то в них было от египетских пирамид. Если бы меня заставили сидеть за таким столом, у меня за неделю развился бы комплекс неполноценности. А этому носорогу хоть бы хны. Видно, не зря этот ветеран кабинетных игр получил прозвище.
      Несколько секунд мы со Стариком играли в молчанку. Он сдался первым.
      - Добрый день, господин титулярный советник. Позвольте представиться Ковальчик Михаил Иванович, начальник отдела по особо тяжким преступлениям Рижской уголовной полиции.
      - Добрый день, Михаил Иванович, - вежливо откликнулся я. Главное - не дать противнику расслабиться. - Думаю, мое имя вам известно, как и цель прибытия. Когда я мог бы ознакомиться с материалами по делу фон Садовица?
      - Ну зачем же такая спешка, Сергей Александрович? - Старик, по всей видимости, немного опешил, но радушное выражение не покинуло его лживую физиономию ни на секунду. - Вы, я знаю, только с поезда. Я взял на себя смелость заказать для вас номер в гостинице - обустройтесь, отдохните с дороги...
      - Это надо понимать так, что материалов нет? - осведомился я.
      На самом деле я прекрасно знал, что материалы - какие-никакие - уже есть. Откуда знал? Увидел на плоскогорье стола сиротливо жмущийся к краю акт баллистической экспертизы. Но мне просто хотелось взбаламутить это провиниальное болото. Номер он мне, видите ли, заказал.
      - Нет, почему же, - спокойно парировал Старик. - Но мне казалось, что вам будет лучше ознакомиться со всеми уликами по делу одновременно, чтобы не делать поспешных выводов.
      - Уж позвольте мне, Михаил Иванович, самому решать, что для меня лучше, устало выговорил я. Каждый раз одно и то же. Даю себе слово не открывать огонь из орудий крупного калибра, но не могу сдержаться. - И позвольте напомнить вам, что я не только не подчиняюсь вам, но даже имею право в отдельных случаях отстранять вышестоящих лиц от командования.
      - Да. - Похоже, начальник отдела был осведомлен об этом преотлично. Поэтому мне и хотелось бы произвести на вас благоприятное впечатление.
      "Уже не получилось", - чуть было не отрезал я, но придержал язык. Озлобленный господин Ковальчик мне был не нужен.
      - Если вы настаиваете...
      - Нет, пока не настаиваю. - Как правило, внезапная смена тактики ошеломляет собеседника. - Давайте приступим к серьезной работе завтра.
      - Хорошо. - Старик нагнулся, вытащил из стола блокнотный листок и вручил почему-то Заброцкому. - Тогда, Сергей Александрович, организуем дело так. Мы, как вы понимаете, без дела не сидим, но ради вашего удобства я выделяю вам, так сказать, связного. Анджей Заброцкий, прошу любить и жаловать.
      Ох как я был прав тогда, на перроне.
      - Город знает отменно, сможет ответить на все ваши вопросы. Кроме того, он может получать для вас любые материалы по делу. Анджей, пока отвезите господина Щербакова в "Ориент", познакомитесь получше...
      С этими словами Старик надвигался на нас, явно давая понять, что аудиенция окончена, пора и честь знать.
      Мы с Заброцким в беспорядке отступили из кабинета. Дверь захлопнулась, и мы недоуменно воззрились друг на друга.
      Глава 3
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
      18 сентября 1979 года
      Чтобы возобновиться очередные переговоры между I Британской империей и Ирландией о статусе Белфаста - последнего ирландского города, остающегося в руках англичан. Предполагается, что и этот раунд окажется столь же бесплодным, как и предыдущие. Не претерпевшая изменений за последние три десятилетия городская черта Белфаста, ставшая границей между двумя странами, вряд ли сдвинется и в будущем, что б ни утверждали политики с обеих сторон. Ирландия добивается передачи спорного города ей, Британия же не может согласиться вернуть Белфаст мирно, потеряв, таким образом, еще одну каплю неуклонно тающего престижа. Присоединение Ирландии к Римскому Союзу не улучшило отношений между двумя державами. Очередным препятствием на пути переговоров стал отказ Британии проводить очередной раунд, как предыдущие, в Париже, куда они были перенесены в 1971 году после небезызвестного выступления бомбистов в Белфасте, где переговоры проводились прежде. Министр иностранных дел Великобритании лорд Дарстон фактически впрямую объявил Францию и Римский Союз в поддержке ирландских бомбистов из радикальной группы "Крест Падрайга"..."
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Сергей Щербаков
      - Ну, - нарушил молчание Заброцкий, - пойдемте, Сергей Александрович.
      Фраза повисла в воздухе. Я молча повернулся и двинулся в сторону лестницы. Плохо быть пророком. Потому что, будучи переведенными на простой русский язык, слова господина начальника отдела значат: "Вот сейчас засунем мы тебя, голуба, в отдельную гостиничную камеру, и будет тебе мальчик Андрюша единственным светом в окошке до конца твоих дней".
      - И куда меня поместили? - поинтересовался я, пытаясь через плечо провожатого заглянуть в бумажку. - Не в "Империал", надеюсь?
      - Никак нет, - ухмыльнулся Заброцкий. - Если мы вас на недельку в "Империале" поселим, весь отдел придется распустить месяца на три, потому как денег нам платить уже не останется.
      Ну еще бы! В "Империалах" останавливаются только богатые купцы, промышленники и политики. И самое высокое дворянство. Мне доводилось слыхивать про агентов управления которых для поддержания легенды за счет охранки селили в "Империале", но встречать таких людей лично мне не приходилось, а потому я склонен списывать эти истории на счет людского воображения, которое всегда готово придумать красивую сказку в поддержание несбыточных надежд.
      - Так куда нам?
      - В "Ориент", - ответил Заброцкий, открывая мне дверь. Я вырвал ручку у него из рук чуть более резко, чем стоило. Не люблю, когда передо мной заискивают хорошие люди. - Неплохая гостиница.
      - Признаться, я ожидал, что услышу знакомое имя "Метрополь". - Я улыбнулся. Заброцкий тоже. Почему-то приезжие по делам предпочитают селиться в "Метрополях" - наверное, потому, что уж "Метрополь" найдется в любом городе, где стоит вести дела.
      - Да нет, в "Ориенте" лучше, - сообщил мой спутник, когда мы залезли в машину. - А "Метрополь" сейчас на ремонте после пожара. Очередного.
      - Как так?
      - Третий раз за последние десять лет, - со злорадным весельем пояснил Заброцкий. - Говорят, хозяева подумывают сменить название. Не везет этому "Метрополю".
      - А вы давно в Риге живете? - поинтересовался я.
      - Четыре месяца, - ответил Заброцкий, выворачивая машину на проспект Трех императоров.
      - Вы хорошо изучили город, - одобрительно заметил я. Мнение о моем невольном спутнике поднялось еще на дюйм.
      Гостиница "Ориент" расположилась в той части исторического центра города, которую больше всего затронули перестройки, как разъяснил всезнающий Заброцкий, после налета немецких бомбардировщиков во время Второй мировой. Сразу после войны ее и построили. Не заметить этого было трудно. Все здания, возведенные в конце сороковых, имеют нечто общее, несмотря на различия стиля. Радостнее тогда строили, что ли. Ну еще бы - третья подряд война завершилась победой. Британский лев повержен, германский молот разбит на линии "Барбаросса", японское восходящее солнце скрылось за горизонтом, и если вам кажется нелепо-помпезным это геральдическое перечисление, поезжайте в Москву, на станцию подземки "Архангел Михаил", следующую после "Храма Христа Спасителя", - там это все изображено на мозаиках. Казалось - ничто не устоит перед мощью Российской Армии... Это уже потом выяснилось, что вся Российская Армия не в силах противостоять двум-трем оголтелым бомбистам, если у тех есть хоть капля ума. Для борьбы с бомбистами нужны такие люди, как я. Работники Третьего управления. Давители свободы. Кандалы на ногах мысли, как в запальчивости обозвал меня один студент. (Я хотел было спросить, откуда у мыслей ноги, но воздержался.) Шуты гороховые.
      Окнами гостиница выходила на обнесенный аккуратной чугунной оградкой Верманский парк. Если приглядеться, то от парадного виден был памятник Петру Великому, а за ним - тусклые под серым поплевывающимся небом золотые купола православного собора.
      - Вот и приехали, - жизнерадостно сообщил мой провожатый, останавливая машину у подъезда.
      Несмотря на название, в декоре "Ориента" псевдовосточный колорит не ощущался. Никаких арабесок, слоников и тошнотворно-милых китайчат (впрочем, мода на последних сошла еще в те времена, когда эти самые китайчата начали миллионами наезжать в Сибирь и Великороссию на черные работы). Строгие линии и минимум золоченой лепнины. Просто отдых для глаз.
      Портье встретил нас без напускного восторга, но с отменной вежливостью. На стойку мигом легли ключи от заказанного полицейским управлением номера.
      - Багаж прикажете поднести? - осведомился портье, приглядываясь то к моему чемоданчику, то к стоящей на подъездной, но хорошо видной сквозь огромные окна машине моего напарника. Стоящий рядом мальчик вытянулся струной, уже предвкушая чаевые.
      - Я без багажа, - ответил я.
      - Авто мое, если будет мешать, отгоните на стоянку, я скоро заберу. Заброцкий положил рядом с ключами от номера связку собственных. Портье аккуратно уложил их в лоточек, поинтересовался фамилией моего спутника, черкнул записку и кивнул, подтверждая, что просьбу выполнят.
      Номер, как оказалось, располагался на четвертом этаже - достаточно высоко, чтобы до нас не доносился уличный шум. Обстановка соответствовала облику отеля - консервативная, по-бюргерски пристойная. На стене марина, оригинал; не Айвазовский, конечно, но очень неплохо.
      Я поставил чемодан около кровати, шлепнул зачем-то ладонью по эрзац-атласному покрывалу. Скрипнули пружины, и наступила тишина.
      Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      В комнате повисло тягостное молчание. Молчал, собственно, я. Господин Щербаков расхаживал по номеру, нервно ощупывая предметы гостиничного обихода, точно ревизор, и бормоча себе под нос нечто вроде исключительно немузыкальной песенки. Видно было, что ему тоже хочется что-нибудь произнести, но он, как и я, не находит что.
      В какой-то момент господин тайный агент очень напомнил мне недовольного тигра, расхаживающего по клетке. У нас при гимназии был тигр. Настоящий, уссурийский. Нам его подарили маленьким тигренком, и он так и вырос при гимназии. Девчонки (гимназия была смешанная) его страшно обожали, все время норовили закормить домашними обедами. Один раз даже ветеринара пришлось вызывать. И никто его не боялся, наоборот - все страшно переживали, что, не дай бог, Кеша подбежит к кому-нибудь поиграть, а незнакомый человек испугается и... Поэтому ему сделали специальный, хорошо видный ошейник и отправили делегацию на уездное радио - чтобы все знали про нашего Кешу, и если на них случайно будет нападать тигр, не стреляли, а сначала посмотрели - нет ли на нем ошейника.
      Когда этот "котеночек" подрос, во дворе для него соорудили шикарную клетку, в которой он жил. Точнее, спал - тигры ведь, как и все кошки, звери страшно ленивые, спят едва ли не круглые сутки. Да и в самом деле, зачем ему в эту тайгу? Там другие тигры, да и кормить его там так не будут, и ухаживать за ним тоже.
      И вот как-то одна из его "любимиц" заболела и не появилась, как обычно. И Кеша забеспокоился. Он начал расхаживать взад-вперед по клетке, хотя мог сломать ее одним ударом лапы, и заглядывать в глаза всем, кто проходил мимо, издавая при этом жалобный полурык-полутявк. Представляете себе зрелище полосатая клыкастая зверюга жалобно заглядывает вам в глаза и спрашивает: "А где Аню-юта?"
      Когда кому-то наконец стукнуло позвонить девчонке, та выскочила из постели и примчалась в гимназию с температурой тридцать семь с половиной. А любимая "зверушка" уткнулась в нее мордой и начала радостно урчать на весь двор. (Насколько я знаю, этот тигр до сих пор там - катает детишек из младших классов под бдительным присмотром городового Феоктиста Евлампьевича и дворника Цзю.) Так вот, господин тайный агент Щербаков ходил по своему номеру в точности как Кеша по клетке.
      Мысль эта вызвала у меня такой приступ смеха, что я не удержался и прыснул Щербаков замер и с подозрением посмотрел на меня
      - В горле что-то... запершило, - выдавил я, согнувшись в три погибели и пытаясь замаскировать смех кашлем. Не пристало смеяться над господами тайными агентами. Даже если они и похожи на комнатных тигров.
      - Что-то серьезное?
      - Да нет, - я с трудом подавил очередной приступ и разогнулся, вытирая слезы. - Просто... пересохло.
      - Тогда, может, спустимся в салон, выпьем что-нибудь? - неуклюже предложил Щербаков.
      - С удовольствием.
      А почему бы и нет. Пить за счет охранки мне еще не приходилось. Хотя вру, пить я буду не за счет охранки. Расходы, по проживанию господина Щербакова оплачивает мое родное полицейское управление. Потом, конечно, возместят из казны, но это еще когда будет Ну и ладно, главное - что плачу не я.
      Ориентовский салон мне понравился. Мягкие высокие кресла, занавески, которыми можно отделить кабинет от остального зала, правда, мы их задергивать не стали. Тапер за роялем наигрывал попурри из песен Сэра.
      - Что желаете-с? - перед нами вырос официант. Щербаков вопросительно посмотрел на меня.
      - Двойной цейлонский, без сахара, и эклер.
      Обеды заказывать в салонах как-то не принято А жаль. Я бы сейчас с удовольствием сожрал этих эклеров штук восемь, давясь и чавкая.
      - Ну а мне индийский, - попросил Щербаков. - "Дарджилинг" найдется?
      - Разумеется. С сахаром желаете-с или без?
      - Одну ложку. И... и тоже эклер Возьмите карту. - Господин тайный агент покопался в карманах, извлек бумажник, перебрал штук шесть идекарт - мне показалось, что он их сейчас начнет тасовать и раскладывать пасьянс, - и вытащил из колоды одну - красную с золотой полоской. Лицо официанта из вежливого сделалось прямо-таки подобострастным. Еще бы! Не каждый день видишь служебную идекарту "Красный щит". А за наше управление можно порадоваться платить за ориентовские эклерчики будет столичная охранка.
      - Минуточку-с.
      Официант испарился и действительно возник ровно через минуту.
      - Ваш заказ-с.
      Я взял полулитровую чашку с блюдца и обнял ее обеими ладонями, наслаждаясь ощущением тепла и ароматом крепкого цейлонского чая. Почему-то он производит на меня особенное впечатление. Наверное, потому, что все детство я пил исключительно китайский.
      - Итак, Андрей, - сказал Щербаков, осторожно отхлебнув дымящейся жидкости. - Раз уж мы в ближайшее время будем работать вместе, то, как мне кажется, нам стоит познакомиться друг с другом немного поближе
      - Ну и что же вас интересует? - с любопытством спросил я. Биографию мою господин тайный агент мог изучить элементарно - просто заглянув в отдел кадров. Нужный допуск у него наверняка есть.
      - Для начала хотелось бы услышать ваше мнение обо мне.
      Вот те раз. Вышесидящее начальство интересуется моим мнением. Да не о чем-нибудь - о себе. После этой фразы господина Щербакова упомянутое мнение о нем значительно Улучшилось.
      - Зря вы так наехали на Старика, - сказал я, опуская чашку обратно на блюдце. - У него, конечно, есть свои недостатки. А у кого их нет? Но господин Ковальчик - сыщик, как говорят, от бога. А вы проехались по его самолюбию, как танк по донской степи. Будь на его месте прежний хозяин кабинета, могли бы спокойно возвращаться к себе в Питер - работать бы вам все равно не дали.
      - А вы еще застали прежнего хозяина кабинета? - спросил Щербаков.
      - К счастью, не застал. Старик его сменил лет десять назад. Но этот господин преспокойно возглавляет другой отдел в нашем любимом управлении, и вот там мне довелось с ним столкнуться. Упаси меня боже от второй такой встречи. Гнида редкостная.
      Щербаков отхлебнул еще глоток.
      - А все-таки, что вы думаете о нашем дальнейшем сотрудничестве?
      Как будто я могу что-то там думать. Не положено мне. Прикажут - с бегемотом из зоопарка будем сотрудничать.
      Вслух же я выговорил следующее:
      - Для меня лично очень большая честь сотрудничать с действительным агентом Императорского управления политической благонадежности. Надеюсь, полученный в результате этого опыт пригодится мне в дальнейшей работе.
      Вот загнул. Удаются мне сегодня отборные фразы. Я посмотрел на Щербакова и решил, что все-таки сморозил полную чушь, и потому добавил уже нормально:
      - Я думаю - сработаемся,
      Так-то лучше.
      Щербаков слегка, самую чуточку, улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Я облегченно вздохнул. Похоже, какой-то экзамен на профпригодность я, в очередной раз, сдал. Хорошо, хоть не забыл правильно поименовать это самое управление. Уже лет сорок, как оно не Третье жандармское, а в разговоре его иначе не называют.
      - А вы что думаете о нашем будущем сотрудничестве? - осмелился полюбопытствовать я.
      Вот теперь Щербаков улыбнулся открыто. Не широко, а именно открыто.
      - Я тоже думаю, что сработаемся. Возраст ваш, Андрей Войцехович, немного меня смущал. Но в вашем случае это скорее преимущество, чем недостаток.
      На этот раз дикое сочетание "Андрей Войцехович" резануло по ушам не так сильно. Я решил, что со временем притерплюсь.
      - Что-нибудь еще хотите узнать, господин Щербаков?
      - Хочу, - усмехнулся тайный агент. - Ваше личное мнение о деле фон Садовица.
      - Вы же завтра ознакомитесь с материалами.
      - Ну, бумага бумагой, а мнение очевидца важно в любом деле. Вам лично ничего не показалось необычным, странным?
      - Лично мне, - на этот раз усмехнулся я, - не показалось странным ничего. А вот не понравившемуся вам господину Ковальчику один момент показался весьма и весьма любопытным.
      Я подробно изложил Щербакову эпизод с пачкой в плафоне. Тайный агент задумался, параллельно поглощая эклер. Я последовал его примеру и через пару секунд, стерев с пальцев крошки, пришел к выводу, что огромное пирожное состояло в основном из воздуха, таинственным образом покрашенного в белый и коричневый цвета
      - И к какому же выводу пришел господин Ковальчик? - поинтересовался агент, выходя из ступора.
      - К самому вероятному. Что мы имеем дело с любителями.
      - Любители, рискнувшие пойти на убийство? - усомнился Щербаков.
      - Любители разные бывают, - неопределенно ответил я.
      Насколько я еще не забыл затверженные в университете знания, по статистике большинство убийств совершается как раз любителями. Преступники, даже сами не сидевшие, а про сто "связанные с уголовной средой" и, следовательно, имевшие дело с отсидевшими, а в особенности профессионалы "воры" - убийств избегают изо всех сил.
      А вот среди любителей из более благополучных слоев душегубов очень много.
      Преобладают представители двух опасных категорий - одни уверены в своей безнаказанности, а вторые убеждены, что им уже нечего терять. Но Щербакову я этого говорить не стал. А то еще решит, что я перед ним образованность показываю.
      Нашел перед кем...
      - Возможно, - не стал спорить Щербаков. - А кроме этого плафона, было еще что-нибудь необычное? Орудие убийства, например? Что в акте на этот счет говорится?
      "Откуда он знает про акт экспертизы?" - удивился я, а потом сообразил, что собственноручно относил этот акт на стол Старика. Где его и углядел господин Щербаков. Ай да тайный агент! Ну и наблюдательность.
      - Оружие как раз самое обычное. Дамская "беретта" двадцать второго калибра. Брошена возле трупа. И экспертиза совершенно определенно подтвердила, что именно из этого пистолетика профессора фон Садовица уложили наповал.
      - По-моему, для двадцать второго калибра это нетипично, - усомнился Щербаков.
      - Это типично для попадания в голову, - пояснил я. - Три выстрела в упор, все ранения смертельные. Больше двух шагов он бы сделать никак не успел.
      - Значит, он открыл дверь, и в него сразу же выстрелили?
      - Именно. Вот поймаем их, обязательно спрошу, какого черта они сразу принялись палить.
      - Уверены, что поймаете?
      - Работа у нас такая, - прибег я к банальности. - Ловить.
      - Ну-ну, - протянул Щербаков.
      - Если честно, то совершенно уверен, - заявил я. - Мне, конечно, в силу моего сомнительного возраста было бы крайне интересно принять участие в охоте на китайских шпионов, с погоней на машинах и перестрелками. Но даю десять шансов из десяти, что все эти, как вы сказали, "странности" имеют самое простое и обычное объяснение. И в Ригу вы явились абсолютно зря.
      - Ну, мы еще посмотрим, - сказал Щербаков. Видно было, что я его не убедил.
      - Видите ли, Андрей... Разрешите вас звать просто Андреем? - Я кивнул. Так вот, я бы с удовольствием с вами согласился. Но когда убивают ученого такого ранга, как фон Садовиц, я просто обязан предполагать худшее.
      - Верно. А, позвольте спросить, какого ранга?
      - Очень крупного. - Щербаков залпом допил чай.
      Один из специалистов мирового ранга по аффинажу... э... платиновых металлов и... э...
      - Ядерного топлива, - закончил я за него и тут же пожалел что не прикусил язык. Значит, вот что такое АЯТ - аффинаж ядерного топлива. Будем знать. Неудивительно, что охранка всполошилась.
      - Ядерного топлива, - согласился Щербаков. - Когда догадались - при обыске?
      - При обыске, - подтвердил я.
      - Вот видите. Таких людей обычно не убивают случайно. Я склонен полагать, что это убийство было совершено на заказ.
      - На заказ? - Я сначала не понял, о чем он говорит.
      - Да, - ответил Щербаков. - Могу вас заверить, такое случается не только в криминальных драмах.
      - Посмотрим, - неопределенно отозвался я и, убедившись, что второй эклер не воплотился из небытия на моей тарелочке, встал из-за стола. - Было очень интересно с вами побеседовать, но, к сожалению, вынужден откланяться. Уже поздно.
      - Правда? - Щербаков вытащил часы из кармана, глянул и тоже поднялся на ноги. - И верно. Кстати, Андрей, завтра заезжать за мной не нужно. Дорогу в управление я найду сам.
      - Если заблудитесь, спросите любого городового, - пошутил я напоследок.
      - В крайнем случае, - невозмутимо ответствовал Щербаков, - я возьму такси.
      - Тогда до завтра.
      - Всего наилучшего.
      Завершив ритуал взаимного раскланивания, я вышел из гостиницы. После горячего чая пронизывающий рижский ветер мигом пробрал меня до костей. Я шустро забрался в авто, которое никто так и не отогнал, завел мотор и полминуты отогревался, прежде чем тронуться с места. Мне было о чем подумать.
      Когда я вошел в вестибюль управления, часы над входом показывали ровно пять. Плюс пять минут, на которые они вечно отстают, - имеем пять минут шестого. Так что на тренировку я успеваю и даже без особой беготни. Я было устремился вверх по лестнице, но, ступив на первую ступеньку, задумался, снял ногу обратно и заглянул в вахтерку.
      - Павел Петрович, ключи от сейфа не сдавали?
      - От какого сейфа?
      - Ну как это от какого? Естественно, от бухгалтерии. В каком еще сейфе в этом здании есть хоть что-то ценное?
      Седовласый вахтер усмехнулся в бороду и, водрузив на нос очки, изучил сначала доску за стеклом, а потом амбарную книгу на столе перед собой.
      - Ключ от сейфа из двести четырнадцатого у Круминга, - сообщил он.
      - Точно не у Приходько? - на всякий случай переспросил я.
      Домой Приходько, конечно, их вряд ли утащит, а вот уйти с ними куда-нибудь во время работы - это с него вполне станется.
      - Расписывался Круминг.
      - Ясно, Пал Петрович. Спасибо.
      Я вихрем взлетел на второй этаж и ворвался в кабинет Круминг оторвался от изучения очередного дела и с любопытством посмотрел на меня.
      - Ну и как там наш специальний агент? - поинтересовался он.
      - Не так страшно, как мне думалось, - ответил я, избавляясь от кожанки. Ингмар Карлович, ключи от сейфа у вас?
      Вместо ответа Круминг вытащил связку из стола и бросил мне.
      - Спасибо.
      Я поймал ключи, открыл сейф и достал с полки кобуру и коробку патронов.
      - Вы бы его почистили, Анджей, - посоветовал Круминг, снова углубляясь в изучение дела. - А то ведь от вас зависит честь всего отдела.
      Я картинно вытянулся по стойке "смирно" и прижал кобуру к груди.
      - Будьте спокойны, Ингмар Карлович. Не посрамлю.
      - Ну-ну, - протянул Круминг. - По-осмотрим.
      Я снова запер сейф, вернул ключи Крумингу и второй раз за весь день оказался за своим столом. Открыл коробку, зарядил обе обоймы, вщелкнул основную в пистолет и прицелился в окно. Может, и в самом деле разобрать его и почистить? Нет, не стоит. Оружие, как и любой другой механизм, от излишне частого ковыряния в нем лучше не становится.
      Пистолет мой - это тоже отдельная история. "Чиж". "Чешска збройовка". Десять патронов в обойме, калибр девять миллиметров, "скорострельный". Просьба не путать со "специальным". Большинство полицейских ходят с теми "орлами", с которыми начинали еще в городовых. Во всем управлении пистолетов раз-два и обчелся, а уж иностранного оружия днем с огнем не сыщешь. Хотя нет, вру; видел один раз французский "манурин", но хоть убейте, не помню, у кого. А тут мало того, что пистолет, так еще и иностранный. "Чиж". Ну и что с того, что пистолет честь по чести есть в списке "рекомендованного к приобретению господам офицерам и чинам полиции". Мало ли чего там нарекомендовано. Вот ведь стручок нахальный. Будь что другое - я бы плюнул и возникать не стал. Но насчет оружия в меня вдолбили накрепко: "От оружия зависит твоя жизнь. И в нем ты должен быть уверен больше, чем в самом себе". Вот и терплю. Я застегнул кобуру и накинул поверх куртку. Просто чтобы не распугивать посетителей в коридорах. Ха-ха!
      Спустившись в подвал, я с наслаждением избавился от кожанки. Здесь я своим видом уже никого напугать не мог - наоборот, я тут выглядел чуть ли не самым мирным.
      - Привет, Андрей.
      - Здорово.
      - Привет, как дела?
      - Говорят, к вам в отдел чуть ли не из самого Питера нагрянули?
      Вот и верь, что скорость света наибольшая в природе Не-ет, быстрее слухов ничего не распространяется
      Я сделал стра-ашные глаза и зловещим голосом прошипел:
      - Как ты об этом узнал, несчастный? Эта тайна не должна выйти из подвалов Третьего управления! Компания дружно заржала.
      - Нет, а в самом деле, Андрей? Неужели и у нас работа появится?
      Тренировки в подвале официально назывались "курсы повышения квалификации и профпригодности и по идее должны были подтянуть рядовых полицейских до соответствия стандартам терроргрупп. На деле девяносто процентов тренирующихся были как раз штатными кадрами терроргруппы Лифляндской губернии. Остальные десять процентов, включая вашего покорного слугу, могли бы перейти в эту группу в любой момент - если бы захотели. Примерно два раза в месяц кто-нибудь из рядовых полицейских по наивности заглядывал в подвал во время тренировки, но, пронаблюдав минут пять, исчезал и больше уже никогда не появлялся. Когда я очутился в Риге со своим егерским значком, мне моментально предложили перейти в терроргруппу снайпером. До сих пор не могу понять, почему я отказался. Тройной оклад, плюс надбавка за риск, плюс служебная машина И какая машина! Бронированный "патруль" с радиофоном, раскрашенный под "полфлага". "Когда вы, бомбисты и банковские налетчики, видите сине-белый "патруль", то читайте последнюю молитву". Примерно так.
      - Андрей! Сегодня будем в паре.
      Я обернулся. Коля Швыдченко на первый взгляд совсем не похож на "черную муромку". Да и на второй тоже. Я сам личность довольно худая, и выручает меня только природная ширококостность, но к Коле вернее всего подходит определение "мозгляк". При этом господа славянские шкафчики, косая сажень в плечах, а таких среди террористов немало, спарринговаться с Колей очень не любят. Больно.
      Я смерил Колю взглядом и улыбнулся.
      - А ты все со своей гаубицей ходишь. Надеешься контузить меня и выиграть за счет этого?
      Коля выбрал в качестве личного оружия "беркут". Это, по сути дела, тот же обновленный "орел", но не "специальный полицейский", а "особо мощный". Надо признать - Коля один из немногих известных мне людей, кто умеет управляться с этой штукой. У американцев, насколько я помню, самый популярный калибр вообще сорок пятый. В миллиметрах это около двенадцати. Точно у противотанкового ружья. Как из такого стреляют, ума не приложу. Спору нет, из такой дуры слона убить можно. Но и попасть из нее тоже можно исключительно в слона. Причем шагов с трех, не больше.
      - Сегодня я тебя уделаю, - объявил Коля, усаживаясь рядом со мной. - В прошлый раз тебе просто повезло.
      - Ага, - хмыкнул я. - И так четырнадцать раз.
      - Заброцкий, Швыдченко, па-ашли!
      Раз-два, три-четыре. На отжиманиях можно не спешить. Очки за время тоже идут, но много тут не выиграешь, а сгореть можно запросто. Так что лучше не выкладываться. Тридцать два, тридцать три. В конце концов, упражнение-то простенькое. Пятьдесят отжиманий, пробежка, еще полсотни отжиманий и шесть мишеней шестью выстрелами. На время. По сравнению с полосой препятствий - так, семечки. Пулемет над головой не стреляет, и ладно. Сорок девять, пятьдесят Я вскочил и развернулся спиной к мишеням, расстегнув при этом кобуру. Правилами дозволяется.
      - Пошел!
      Я развернулся, одновременно выхватывая пистолет и снимая предохранитель. Так-то, господа. Не путайте "специальный" и "скорострельный".
      - Заброцкий - восемьдесят один, Швыдченко - семьдесят три.
      - И так пятнадцать раз, - добродушно ухмыльнулся Коля, косясь на моего "чижика". - Ничего, Андзюсь. Приложу тебя пару раз об мат - будешь знать.
      Это он о рукопашном бое. Драться я в детстве так толком и не научился. Зато потом меня научили голыми руками убивать. И научили хорошо. Так что мне теперь пулей человека остановить легче, чем руками. Руки так и тянутся к жизненно важным органам. Вот и сдерживаюсь изо всех сил. А террористов наших натаскивают по системе Ли - Дзиткун, "железная рука".
      - Извини, Коль. Не выйдет. Завтра у меня тяжелый день.
      - Ну ничего, - Швыдченко пожал плечами. - В другой раз.
      Глава 4
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
      19 сентября 1979 года
      Вчера его высочество наследник престола цесаревич Михаил Александрович вместе с сопровождающими прибыл на Якобинский космодром близ Царицына, чтобы присутствовать при запланированном на сегодня запуске российско-европейского спутника ретрансляционной сети "Великое Кольцо". Вместе с цесаревичем за стартом корабля-носителя будут наблюдать министр связи Французской Республики Дешантен и его итальянский коллега синьор Монтальи. Если запуск пройдет согласно намеченному плану, то послезавтра его высочество вылетит в Ташкент, а оттуда - в Бухару, где будет принят эмиром Абдуррахманом...
      Интересующихся современными достижениями спутниковой связи мы отсылаем к четвертой странице нашей газеты, где своим мнением поделятся один из виднейших российских ракетчиков г-н Абдрашитов и представитель Священного Синода отец Гурий (Слепян). Для остальных же читателей напоминаем, что запуск нового спутника улучшит телефонную и элефонную связь с европейскими странами, в том числе не входящими в Римский Союз. Хотя Британия и страны социалистического блока не входят в "Великое Кольцо", однако теперь связь с ними будет осуществляться не по кабелям, а непосредственно между орбитальными ретрансляторами".
      Рига, 19 сентября 1979 года, среда.
      Сергей Щербаков
      Странно, но выспаться мне удалось преотлично. Может, оттого, что за окнами с приходом сумерек наступила тишина, такая, что казалось - уши заткнуты ватой. Не то что в Питере или тем паче Москве, где даже за полночь по улицам снуют дорогие авто, нагло гудя клаксонами, и лучи фар заглядывают в окна, будто зеваки. Все же есть своя прелесть в провинции. Над Елизаветинской стояла свинцовая влажная мгла, сусальное золото лип в парке тускнело и осыпалось. Я глядел в раскрытое окно, пока не замерз; потом нырнул под невесомое теплое одеяло и тут же провалился в сон.
      Поднял меня звонок элефона. Я машинально похлопал по столику, пытаясь найти и удавить будильник, потом вспомнил, что сам же заказал разбудить меня в восемь утра, рассчитывая, что на новом месте так и так не высплюсь. Просчитался: надо было дать себе еще хоть полчаса.
      Поднявшись, умывшись и приведя себя в порядок, я вышел из гостиницы. Портье вежливо кивнул, когда я сдал ключ от номера. Все равно ничего ценного я бы не рискнул оставить в гостинице, где любая горничная, может порыться в твоих вещах просто из любопытства. Такое случается куда чаще, чем можно подумать, - очевидно, стремление копаться в чужом грязном белье неискоренимо. Идекарты, коды доступа, секретные номера покоились в моем бумажнике, "орел" и рация - в складном чемоданчике, вместе с обычными принадлежностями сыскного дела.
      На улице немного развиднелось по сравнению со вчерашним, но что немного. Сизая мгла по-прежнему висела над головой, только не цеплялась за крыши и не сыпала мелким дождиком. Липы роняли листву, ложившуюся на асфальт причудливой чешуей.
      От гостиницы до полицейского управления я без приключений добрался пешком, решив, что ради нескольких кварталов не стоит ни брать такси, ни спускаться в подземку. Заброцкий, похоже, явился раньше меня, хотя машины я не заметил, швейцар у входа, очевидно, предупрежденный моим напарником, пропустил меня, когда я назвался. Не забыть бы выяснить, откуда все же у него авто. Да еще такая марка - "Лотос-патруль". С виду неказиста, но по надежности и мощности с ней не сравнится ни одна из отечественных машин среднего класса. Моторный парк охранки укомплектован почти исключительно ими.
      В узких коридорах я чуть не сбился с пути и набрел на отдел особо тяжких преступлений едва ли не случайно. Мой напарник уже сидел за столом и сосредоточенно перепечатывал какие-то бумаги.
      - Доброе утро, Андрей Войцехович, - приветствовал я его. - Что, машинистка заболела?
      - Какая машинистка, - махнул рукой Заброцкий, потом, спохватившись, добавил: - Доброе утро, Сергей Александрович. - И продолжил с того места, на котором прервался: - В наше машинописное бюро отдавать - себе дороже. Неделю провозятся, да потом еще за ними ошибки замазывать два часа. Сами справляемся.
      Подразумевалось, очевидно, что справляется за всех Андрей Заброцкий. В это я мог поверить с легкостью: горка бумаг перед ним громоздилась изрядная, а пальцы летали по клавишам "Зингера" со скоростью, говорящей о большой практике.
      - Боюсь, придется вас оторвать. - Я устроился на стуле "для посетителей" жестком и неудобном.
      - Да бога ради, - отмахнулся Заброцкий. - Буду только счастлив. Сил моих нет их каракули разбирать.
      - Я хотел бы лично осмотреть место преступления, - пояснил я. - Сможете устроить мне такую прогулку? Напарник мой широко улыбнулся.
      - Сколько угодно. Пойдемте.
      Я обратил внимание, что одет он был опять в неудобную модную куртку работы братьев наших румын. Что за притча? Неужели и правда денег нет на одежду? А куда деваются - на бензин все изводит?
      Мы спустились во дворик, где Андрей Заброцкий оставлял свое авто.
      - Садитесь, Сергей Александрович, - молодой человек опять открыл передо мной дверцу, и я с беспокойством поймал себя на том, что эта услуга перестает меня раздражать.
      Если вчера я обращал внимание сначала на город, а потом на своего невольного спутника, то теперь меня интересовал сам автомобиль. Началась моя любимая игра - определить характер, склонности, прошлое человека по его вещам.
      То, что Андрей Заброцкий не курит, я уже понял, и авто мою догадку подтвердило - ни пепельницы, ни зажигалки. Вообще салон привел мне на память старую поговорку о том, что чистота - это роскошь бедняков. Удивительно практичная машина, чистенькая, как немецкие бабушки в Верман-ском парке. И никакого украшательства. Только коврики под ногами резиновые, удобные и глянцевые... как в день покупки. Можно поручиться, что на них нога человеческая не ступала. Кроме, конечно, того, что под водительским креслом.
      - У вас, полагаю, в Риге не много знакомых? - поинтересовался я как: бы невзначай.
      - Да почти нет, - ответил Заброцкий. - Я тут недолго Только из Варшавы, знаете.
      Вот и причина такого озверелого глянца. Его и не снимал никто. Машина новая, кроме хозяина, на ней никто не ездит.
      - Теперь знаю, - ответил я. - А что ж не остались в Варшаве служить?
      - Да... - мой спутник замялся. - Путаница такая с этими бумагами. Если хотите знать мое мнение, наше куцее Крулевство Польское - сущий анахронизм. Я поскольку сам из Уссурийской губернии, то прежде, чем в Польше служить, должен оформить проживание в тамошних краях. За время учебы не мог - тогда пришлось бы чуть не заново в универ поступать. Меня же по программе репортации зачислили. А если я в Варшавской губернии проживаю, то какой из меня потомок ссыльных? А после выпуска - все места бы расхватали, а жить на что-то надо. Тут как раз вакансия в Риге подвернулась. Ну и... Подумываю через год-другой в Вильно переехать. Все ж земля предков, Интересная история, подумал я, но промолчал. По программе, значит, репортации. Сколько уж лет прошло, а все поминают нам высылку этих борцов за свободу. Хотя для возвращения крепких сибирских парней в западные губернии есть и Другие основания. Война дорого обошлась польской земле, а еще дороже ее жителям. По Одре так и стоят "горячие" руины почитавшейся неприступной линии "Барбаросса". А ветры в тех краях преобладают западные...
      Кстати, вот еще деталь. Господин Заброцкий вроде бы поляк, значит, католик, а на ветровом стекле его "патруля" вместо крестика покачивается забавная такая металлическая блямба, явно сделанная и отполированная вручную. Не то сувенир, не то памятка. А может, мой спутник и вовсе атеист? Среди студентов это модно. Потом мальчики взрослеют и приходят к богу... Большинство. Остаток составляют люди, разочарованные жизнью, избалованные ею и - изредка - философы.
      Пока я предавался раздумьям, мы выехали на мост через Двину. Ветер гнал темную воду против течения, к верховьям. Оглянувшись, я заметил еще два моста, по обе стороны того, которым ехали мы, - автомобильный справа и железнодорожный слева.
      - Не просветите насчет местной географии? - поинтересовался я. - А то я что-то запутался.
      - А тут нечего и путаться, - ответил Заброцкий. - В Задвинье почти ничего нет. Там, - взмах рукой налево, - железная дорога. Там, - взмах рукой направо, - дорога на Усть-Двинскую крепость, она же Дюнамюнде. А прямо перед нами, еще взмах, - парк.
      - Какой парк? - переспросил я.
      На мой взгляд, лежавшее перед нами предместье нуждалось скорее не в парке, а в филиале общества помощи бедным.
      - Аркадия, - саркастически ответил Заброцкий и, перехватив мой недоуменный взгляд, принялся рассказывать: - Вы бы знали, какая это клоака. Понимаете, парк остался еще с тех времен, когда тут жили приличные люди. Застроить его ни у кого духу не хватает, потому что дышать тогда в Задвинье станет совершенно нечем - там, видите, трубы заводские: пока ветер с моря, еще ничего, а подует юго-восточный - так хоть святых выноси. Вот и фланируют там... всякие. До того дошло - городовые в парк если заходят, то только днем и только по двое. Здесь в округе и "малины" воровские, и шалманы, и ночлежки... Короче, все городское дно. - Он усмехнулся. - А еще больница для бедных.
      Дальше ехали молча. Проплыли мимо несколько добротных, старой постройки домов у моста - как пояснил Заброцкий, Управление железной дороги, - потом миновали заброшенный парк, где прогуливались несколько неприятных на вид личностей, миновали трущобы, "черный город" трещиноватых стен и слепых окон, нищеты и грязи.
      - А что, господин профессор тоже тут ездил? - спросил я. Заброцкий покачал головой.
      - Не-ет. Есть и другая дорога, вот она эту выгребную яму огибает. Но туда выворачивать дольше, чем катить прямо. Я с самого начала сглупил, надо было не Каменным мостом ехать, а Разводным.
      Я кивнул.
      Город кончился как-то внезапно. Только что по обочинам пролетали фанерные развалюшки, и вдруг их сменил лес - прозрачный сосняк, голубая мгла, продернутая черными линиями стволов. Вырубки за кюветами заросли побуревшим в холодной осенней стыни кипреем.
      - Вот так, - удовлетворенно промолвил мой спутник. - Теперь до поворота на Сосновку прямо.
      - А откуда название такое русское - Сосновка? - поинтересовался я.
      Андрей махнул рукой.
      - Обычай такой. Все латышские названия здешние русские на свой манер переделывают. Мазакална - Малогорная, Элизабетес - Елизаветинская. Приедайне, соответственно, Сосновка. Почему именно Сосновка - ума не приложу. По-моему, тут вся Лифляндия - одни сосны да ели.
      Мимо, точно опровергая его слова, пролетела бело-золотая береза.
      Ехать пришлось еще минут пятнадцать. У обещанной Сосновки мы свернули на широкое шоссе к взморью и некоторое время двигались обратно, к городу. Потом Заброцкий резко повернул налево, долго возил меня по геометрически-одинаковым улочкам дачного поселка и, наконец, остановился у домика, на мой взгляд, ничем не отличавшегося от десятков стоящих рядом собратьев. Каждый домик поделен на четыре квартиры, в каждую отдельный вход с отдельной дорожки. Профессор жил один, без соседей, - непременное условие, на котором он настаивал всякий раз, въезжая. Поскольку в конце сентября курортников можно пересчитать по пальцам, желание почитали мелкой блажью. Сыщики теперь проклинали блажного профессора за то, что он не озаботился оставить свидетелей собственного убийства.
      - Приехали.
      Уже вылезая из машины, я заметил, что блямба на ветровом стекле сварена из отполированных до блеска стреляных автоматных гильз, Больше она мне забавной почему-то не казалась.
      Рига, 19 сентября 1979 года, среда.
      Анджей Заброцкий
      Примерно через пять минут хождения по пустому дому мне надоело тупо наблюдать за Щербаковым. Хотя я не подвергал сомнению опыт и компетентность господина тайного агента, но что он столь тщательно искал в домике, который эксперты из управления уже перерыли сверху донизу, мне было неведомо. У нас, конечно, не Питер, но наши сыщики тоже хлеб с маслом не даром едят. Тем более что случилась не какая-то там квартирная кража, а убийство.
      Впрочем, Щербакову виднее. Если ему захотелось еще раз перекопать мусор, оглядеть шкафчики в кухоньке и проползти на карачках по полу - пусть его старается, мне-то какое дело? Всяко лучше, чем сидеть в управлении и отбивать себе пальцы о зингеровскую клавиатуру.
      Придя к столь утешительному для себя заключению, я прекратил наблюдение за процессом обыска и занялся книжной полкой. К моему величайшему сожалению, среди книг покойного профессора не завалялось ни одной книжонки господина Озимова. Фон Садовиц в таком не нуждался - в отличие от меня, ибо большая часть моих химических познаний была почерпнута именно из этого научно-популярного чтива.
      Я осторожно вытянул из стопки не самый толстый фолиант, раскрыл наугад и попытался вчитаться в текст.
      Полный банзай. Единственное, что отличало этот текст от японского, так это то, что напечатан он был кириллицей. Отдельные слова я понимал (да и то не все), но смысл предложений доходил до меня едва ли не в одном случае из десяти. Хэйка банзай. Я положил книгу на место и вытянул другую - еще потоньше. Это был какой-то справочник. Я осторожно раскрыл его, опасаясь, что оттуда может повеять химической отравой.
      К вящей славе японских богов и моему счастью, автор этого справочника по литературному стилю находился куда ближе к господину Озимову, чем предыдущий. То ли он допускал возможность, что его книгу будут читать люди, не имеющие ученой степени, то ли просто с чувством юмора у него было получше. Первую страницу я прочитал без особых усилий, а вторую - даже с интересом. Особенно мне понравилась следующая фраза: "При увеличении энергии бомбардирующих ионов химические реакции в веществе мишени уступают место ядерным, подобно тому, как переход от пулеметного обстрела к артиллерийскому вызывает смену активной обороны разрушением оборонительных позиций".
      - Нашли что-нибудь интересное, Андрей? - спросил Щербаков, поднимаясь с колен и отряхивая брюки.
      Я с сожалением закрыл книгу и положил ее на место. Надо будет постараться запомнить фамилию автора и как-нибудь почитать на досуге.
      - Нашел, но не относящееся к делу. А вы?
      - А у меня результаты более интересные. Я внимательно осмотрел место преступления и пришел к некоторым, хм-м... - Господин тайный агент нервически потер руки. Мне заранее показалось, что находка ему не понравилась. - Как, по-вашему мнению, произошло убийство?
      - Да мне как-то рано еще судить об этом, - попытался я отговориться. Опыта мало...
      - А по мнению ваших коллег? - напирал Щербаков. Я пожал плечами.
      - Элементарно. Профессор открыл дверь, получил три пули из "беретты" в упор, после чего господа грабители - или грабитель, в этом вопросе ясности нет, - спокойно перешагнули через его остывающий труп и занялись тем, за чем пришли.
      - Действительно элементарно, - усмехнулся Щербаков. - Так вот, Андрей, на самом деле преступника, или преступницу, - в этом вопросе, как вы говорите, ясности нет, но скорее всего это был все-таки мужчина, - профессор пригласил пройти внутрь. Следовательно, это был либо знакомый профессора, либо кто-то, представившийся соответствующим образом. Некоторое время они спокойно разговаривали пили чай, а потом гость собрался уходить. - Щербаков сделал паузу. - Или профессор попросил его удалиться. И даже проводил до дверей, чтобы проследить за быстрым уходом "гостя". Вот тут-то "гость" и достал пистолет.
      Если бы Щербаков просто обрушил мне на голову книжную полку профессора со всем ее содержимым, шок был бы куда меньшим.
      - Как вы это узнали? - шепотом спросил я. Похоже, голос у меня всю жизнь будет садиться от волнения. В юношестве я полагал, что это возрастное, видимо, напрасно.
      - А вы подумайте сами, Андрей, - посоветовал Щербаков не без иронии. Если не догадаетесь, я вам потом объясню. И можете взять на заметку - наш убийца выше профессора на добрых четыре вершка. Пойдемте.
      Он распахнул дверь. А я - сыщик, называется - так и застыл с раззявленным ртом.
      Лодзь, 3 октября 1978 года, вторник.
      Анджей Заброцкий
      - Опергруппа - на выезд!
      С грохотом ссыпаясь по лестнице и устраиваясь в фургончике, я не переставал поминать про себя всяческими недобрыми словами ту светлую голову из отдела распределения, которая из всех возможных мест стажировки умудрилась заткнуть меня именно в отдел быстрого реагирования. Другие стажеры будут глотать архивную пыль, подносить матерым сыщикам чай и кофе и дико завидовать Анджею Заброцкому, который с воем рассекает город на полицейской машине и имеет возможность стрелять по живым мишеням. А я дико завидовал им.
      Японский городовой! Да если бы я хотел пострелять, так я бы и остался в егерях. Мне сыскной опыт нужен, сыскной! Так нет же! Хотя, с другой стороны, с точки зрения начальства, все как раз довольно логично. Место для стажера в Лодзенском управлении выделили? Выделили. Ехать туда кому-то надо? Надо. А кто из юрфаковцев лучше подходит для "отряда скорой помощи", чем бывший сибирский егерь? У нас же полкурса - это будущие светила адвокатуры. Их не то что под пули подставлять нельзя, им оружие в руки давать опасно. И для них, и для окружающих.
      Я скосил глаза. Под передним сиденьем, противно поскрипывая на поворотах, чернела груда пластиковых мешков. Для трупов. Ихних - если они попробуют схватиться за оружие, или наших - если мы окажемся хоть самую малость менее ловкими, быстрыми и везучими, чем они. Кто бы ни были эти "они".
      Въезжая в предместье, водитель фургончика выключил сирену и сбавил ход. Мы осторожно проехали еще пару улиц и затормозили около потрепанной серой "Вятки", на которой только что надписи не было "Служебная".
      Стоящий рядом с авто плотный мужик в свитере подошел к нам.
      - Опергруппа? Это мы вызывали, Я из отдела по...
      - Знаю, - отмахнулся Кшиштоф. - Ты дело говори: где, кто, сколько?
      - На Кривой улице, - принялся рассказывать полицейский в свитере. -~ Двухэтажный деревянный дом. Квартира на первом этаже в конце коридора. Трое или четверо, все вооружены.
      - Ясно. - Кшиштоф распахнул дверь и явил все свои два метра на свет божий. - Стефан, возьмешь ружье и проследишь за окном. Остальные - за мной.
      Стефан, или, как его уважительно именуют все, кроме Кшиштофа, пан Ставицкий, извлек из фургона укороченный двухствольный штуцер. Убойнейшая штука. А он еще снаряжает его особыми пулями - "экспресс" и тому подобное. Один мой знакомый охотник такой пулей медведя наповал уложил. Одной. Что такая штучка с человеком проделать может - думать неприятно.
      - Трещотки кто брать будет? - осведомился Ставицкий, захлопывая дверцу.
      Вопрос был явно риторический. Не любят почему-то в лодзенском отделе автоматы. В Варшаве наоборот - вовсю ими пользуются. Мы как-то приехали на одно задержание, естественно, когда уже все кончилось и даже трупы увезли, так там гильз сударевских было что в тайге шишек.
      - Вот здесь, - шепотом произнес полицейский, - эта дверь.
      Кшиштоф пригляделся к замку. Замок выглядел достаточно хлипко, как, впрочем, и вся дверь.
      - Янош слева, стажер справа, - тихо скомандовал он. - На счет "три" - раз, два...
      При слове "три" удар кованого ботинка Кшиштофа вынес фанерную дверь ко всем чертям. Я влетел в комнату следом за ним. Пистолет впереди, руки дрожат, колени подгибаются - ой, чтой-то сейчас будет...
      Нас переиграли. Первая комната, в которую мы так геройски ворвались, оказалась проходной. В ней не было никого, за исключением ободранного шкета, которому и семнадцать-то можно было дать с большой натяжкой. Шкет этот не стал тянуться за спрятанным под подушкой пулеметом, а вместо этого завопил на весь дом:
      - Позор! Облава!
      Из соседней комнаты немедленно грохнул выстрел. Я метнулся за кресло, Янош - к стене. Кшиштоф, так и стоя посреди комнаты, выпустил две пули во что-то мне не видимое. Из соседней комнаты донесся скрип досок. Мне потребовалось две секунды, чтобы сообразить, что сие означает. Окна комнат все смотрят в одну сторону, и бандиты, если они не полные идиоты, должны были сообразить, что за окнами мы будем следить. Да и зачем им в окна соваться, если стену в этой дощатой хибаре можно плечом проломить? Кшиштоф это тоже сообразил.
      - Стажер! За ним! - взревел он и выстрелил сквозь стену.
      Я вылетел в коридор. На наше счастье, окно в конце него как выбило, по всему видать, еще военной бомбежкой, так его никто и не застеклил.
      - Стой, стрелять буду!
      Идиотизм полнейший. Но инструкция. Улепетывающий бандит, само собой, припустил еще быстрее. Я выстрелил один раз, целясь по ногам ниже колена. Попал. Вблизи убегавший оказался вполне прилично одетым парнем примерно моих лет - может, на год-два старше.
      - У-у, гнида полицейская, - простонал он, держась за простреленную ногу. Москальска крев.
      - Ремнем перетяни, - посоветовал я, продолжая держать его на прицеле.
      - Что за шум, а драки нет? - Из-за угла дома появился пан Ставицкий со штуцером наперевес.
      - Да вот, - показал я на подстреленного, - убегал.
      - Бегун, значит? - осведомился, подходя, Ставицкий. - И далеко бежать собрался? За Карпаты или дальше, за Урал?
      - За Одру, - огрызнулся раненый.
      - Вот только тебя немцы и ждут, - от души расхохотался Стефан. - Таких, как ты, они на границе без предупреждения стреляют.
      Я спрятал пистолет в кобуру, натянул перчатки и поднял из травы небольшой бумажный пакетик, выброшенный раненым, как он считал, незаметно от меня.
      - Что там? - насторожился Ставицкий.
      Я осторожно раскрыл пакетик. Внутри был порошок - "крупные, слегка розоватые кристаллы ромбовидной формы". Точь-в-точь как нам показывали на инструктаже три недели назад.
      - "Цеппелин".
      - "Цеппелин"?! - изумился Ставицкий и, наклонившись, рывком поднял раненого за шиворот. - Ах ты, мразина! Ах ты... курва твоя мать! Да за такое... тебя не стрелять, тебя живьем закопать мало!
      "Цеппелин" - это новый синтетический наркотик из разряда аналогов эпинефрина. Крайне опасный. На первых порах даже ничтожная доза срабатывает как сильнейший стимулятор и галлюциноген - улет. Практически безо всяких побочных эффектов. Никакой зависимости. Но чтобы испытать этот эффект снова, нужно раз за разом увеличивать дозу, а до смертельной - рукой подать. Причем у каждого она индивидуальная. Сверхдоза "цеппелина" вызывает паралич дыхательных путей - смерть тяжелая и выглядит крайне неприятно. Я видел в морге жертв передозировки "цеппелина" висельники смотрятся лучше. За один грамм "цеппелина" можно загреметь на уран. Вообще к наркотикам российское законодательство довольно либерально, но есть разница между безобидным гашишем или кокаином и всякой химической гадостью.
      - Ну, что там у вас? - проревел Кшиштоф, высовываясь из окна.
      - Представляешь, Кшись, - закричал Стефан, волоча раненого за собой. На асфальте оставалась кровавая дорожка. Эта тварь "цеппелином" приторговывала!
      - Ясно. - Кшиштоф перелез через подоконник и озабоченно оглядел брюки - не запачкал ли.
      - А у вас что? - поинтересовался подошедший полицейский в свитере.
      - А у нас один отторговался, - весело сообщил Кшиштоф и повернулся к Стефану: - Этого тащи в фургон.
      - А остальные?
      - Да есть там какой-то пацан. Забирай, только сначала штаны ему смени. Он как своего дружка без головы увидал - обделался со страху
      - Труп нам забирать или вам оставить? - поинтересовался из комнаты Януш.
      - Оставьте, - махнул рукой полицейский. - Пусть его в морге допрашивают.
      Только теперь Кшиштоф обратил свое внимание на меня,
      - Хорошо стреляешь, стажер, - пробасил он и, развернувшись, зашагал к фургону.
      Только сев в машину, я сообразил, что первый раз в жизни стрелял в человека. Но никаких особых чувств у меня эта мысль не вызвала.
      Рига, 19 сентября 1979 года, среда.
      Сергей Щербаков
      Растерянность Андрея не доставила мне удовольствия. Но мне надо было как-то объяснить ему свою уверенность в том, что профессора фон Задница убили не сразу.
      А уверенность эта основывалась исключительно на одном - я ни на секунду не поверил бы, что крупнейший в стране специалист по очистке ядерного топлива погиб случайно, от рук обыкновенного наглого грабителя.
      Каждый факт в отдельности вроде бы оставался правдоподобным. Но... Если "решка" выпадает три раза подряд - это случайность. Если двенадцать - что-то не в порядке с монетой. Теорию вероятности еще никто не отменял.
      Да, на первый взгляд домик производит впечатление обысканного небрежным грабителем. Небрежным... но не настолько, чтобы забыть про резиновые перчатки. Все обшарено, кроме того злосчастного плафона. Про люстру наш грабитель забыл, зато не преминул заглянуть в буфет, где стоят чашки. Чистенький такой чайный сервизик. Не заходил никто к фон Садовицу, голову могу заложить. Так почему на чашках нет пыли? Ни на одной Заварочный чайник тоже вымыт - в восемь часов вечера? Не верю, чтобы пожилой ученый стал, попив чаю, мыть за собой этот злосчастный чайник. Скорее всего оставил бы - утром приходит прислуга, она и помоет. Кстати, прислугу эту хоть удосужился кто допросить? Ладно, это обождет.
      - Андрей, куда мы направляемся? - поинтересовался я.
      - В управление, - отозвался мой спутник. - А что?
      - Сворачивайте, - скомандовал я - Мне надо заглянуть в губернское отделение УПБ.
      Некоторое время Андрей молча переваривал эту идею.
      - А зачем? - спросил он, когда мы выехали на Разводной мост через Двину. По счастью, в этот раз ехать мимо рижских трущоб не пришлось.
      - За сведениями, - ответил я. - Полагаю, в отчете полиции того, что меня интересует больше всего, не окажется.
      - А что вас интересует? - Парень отставать не собирался, и я решил, что проще всего избавиться от расспросов, объяснив, что я имею в виду.
      - Во-первых, я хочу получить список всех пассажиров, покинувших Ригу в любом направлении в течение двух суток после убийства профессора.
      - Думаю, Старик уже подал запрос, - возразил Андрей
      - На кого?
      Казалось, вопрос застал моего спутника врасплох.
      - Кто, по-вашему, исключен из области поиска? Кого отмели сразу? - пояснил я.
      - Стариков, детей, священников, богобоязненных обывателей... - Кажется, до Андрея дошло.
      - Еще иностранцев, - дополнил я. - Понимаете, это убийство слишком правильное. Точно по учебнику. В жизни так не бывает. Кто-то очень постарался, чтобы сделать его нераскрываемым. Поэтому исходить надо от противного.
      Я хочу составить список лиц, на которых подозрение падает в последнюю очередь.
      - Вы сказали, что это во-первых. А во-вторых?
      - Как по-вашему, Анджей, откуда взялась та "берета"? - ответил я вопросом на вопрос.
      - Контрабанда, конечно, - удивленно отозвался тот. Правильно, - подбодрил его я. - А откуда? Андрей помолчал несколько минут.
      - Вы хотите выяснить, в какой СТРАНЕ был продан пистолет? - недоверчиво переспросил он.
      - Совершенно верно.
      Глава 5
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
      19 сентября 1979 года
      Отменен концерт Сэра.
      Намеченный на сегодняшний день концерт сэра Пола Маккартни в концертном зале "Академии" в Сиднее будет, видимо, отложен на неопределенный срок. Официальной причины не называется, но, по сообщениям из некоторых источников, виной стало плохое самочувствие Стюарта Сатклиффа, бессменного участника ансамбля сэра Маккартни "Миротворцы". Супруга м-ра Сатклиффа Астрида отрицает эти слухи, однако это уже не первый случай, когда концерты ансамбля отменяются по необъявленным причинам после того, как два года назад м-р Сатклифф перенес удар во время концерта в Гонконге.
      Нынешнее турне "Миротворцев", приуроченное к приближающемуся двадцатилетнему юбилею ансамбля, должно было стать одновременно и символом единства Британской империи. Однако, по-видимому, ансамбль, как и империя, страдает от тщательно скрываемой болезни...
      Между тем ведутся переговоры о гастрольных выступлениях сэра Маккартни в России. По-видимому, они состоятся в конце будущего года в Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве. Царицыне и Екатеринбурге"...
      Рига, 19 сентября 1979 года, среда.
      Сергей Щербаков
      Лифляндская губернская охранка размещалась в новом как я понял по стилю, в последние годы отстроенном здании на Московском форштадте, невдалеке от Александровской церкви. Вокруг здания, занимавшего весь квартал, шла ограда чугунная решетка, покоящаяся на основании из обветренного рыжего песчаника. Хотя и понимаешь, что эффект такой создан искусственно, создается все же впечатление монументальности. Будто массивное здание покоится на скальном монолите. Основными цветами в отделке были серый и рыжий, точно тронутая ржой, но еще прочная сталь... или приглушенные цвета гвардейской ленты.
      На то, чтобы получить доступ к вычислительным сетям, у меня ушел час. Пока я приносил драгоценное время в жертву на алтарь делопроизводства, Заброцкий откровенно скучал. Вокруг сновали письмоводители, отличавшиеся от своих собратьев в других присутственных местах лишь еще большим высокомерием. Мои документы, открывавшие едва ли не любые двери в стране, производили на них весьма скромное впечатление. Когда я заметил троих "голубых мундиров", терпеливо стоящих в очереди, я понял, что удивляться бессмысленно.
      Эти самые "голубые" явно выводили моего спутника из душевного равновесия. Он начал нетерпеливо озираться, оглядываться, прикидывая, долго ли нам еще ждать, переминаться с ноги на ногу - и вообще вел себя, как неопытный контрабандист. Не любят в уголовной полиции жандармов, и не любят взаимно.
      - Не волнуйтесь так явно, Андрей, - пробормотал я краем рта.
      - Да я не волнуюсь, - прошептал тот в ответ и, не выдержав, быстрым шагом двинулся в сторону медной таблички "мужская".
      Вот и суди после этого.
      Оператор вычислительной сети был не более вежлив, чем бумажные души, но, в отличие от них, тяжело маялся бездельем и готов был исполнить любую работу, лишь бы убить время. Набирая запрос, он не переставал бурчать, что, дескать, все это ерунда и мелочи, что сеть не загружена, что скоро его выгонят, а дела опять будут вести по старинке, сутками приходилось мотаться по архивам с тачкой и глотать пыль ведрами...
      Но наконец в мои руки лег лист распечатки. Андреи встал моей спиной - при его росте он мог читать списки через мое плечо.
      Я пролистал многочисленных коммерсантов, купцов, инженеров и прочую добропорядочную публику. Те, кто меня интересовал, находились в конце списка. Вот.
      Иностранные граждане. Ох, сколько же их тут... Хотя, если разобраться, не много. Я устроился рядом с оператором, и мы начали охоту. Вначале отсеяли всех, кто регулярно посещает Ригу в течение последнего полугода. Список на экране моргнул и сократился раза в три Из оставшихся двадцати человек я выделил три имени.
      - Вот по этим троим мне нужны полные справки, - потребовал я. - Кто такие, зачем приезжали, куда уехали, где живут и что жуют.
      - А почему именно эти трое? - шепотом поинтересовался Заброцкий.
      - Все родом из довольно странных мест, - ответил я. - Мексика, Алжир, Италия.
      - Италия?.. А, понял, "беретта". Но остальные...
      - Я пытаюсь выделять все необычное.
      Мы замолчали. Вычислитель тихо, успокаивающе гудел. В полусумрачном вычислительном зале стояла тишь, нарушаемая разве что покашливанием других операторов да редкими пулеметными очередями печатающего устройства.
      Данные по алжирцу нас не обрадовали - тот, как оказалось, приехал в Ригу еще в начале лета, проигрался в карты на взморье и все это время добивался, чтобы ему прислали с родины денег. Получив достаточную сумму на билет, уехал на следующий же день, так что ничем другим, кроме совпадения, это быть не могло.
      Зато следующий лист убедил меня, что мы на верном пути.
      - Гильермо Мартин, - прочитал я с сарказмом. - Ну-ну. Заброцкий поднял брови.
      - Волосы светлые, глаза серые. Заброцкий поднял брови еще выше.
      - Прибыл в московский Шереметьевский аэропорт... три недели назад... рейсом из Триеста.
      Вот так. Русый сероглазый мексиканец. Всякому, у кого есть на плечах голова, а на голове уши, известно, что мексиканские паспорта под силу купить любому, кого не разорит общение с тамошними чиновниками. Так что сеньор Гильермо Мартин, вероятно, на самом деле мистер Мартин Гиллермен. Или мосье Гийом Мартен. Или - чем черт не шутит - герр Мартин Хильман. Хотя скорее всего его имя не начинается ни на Г, ни на М.
      - А вчера указанный сеньор Мартин покинул пределы Российской Империи, вылетев из Шереметьевского аэропорта в... надо же, как интересно... в свободный порт Бейрут
      Предусмотрительный попался "мексиканец". Триест, как ни крути, все же итальянская территория, а с Римским Союзом у России имеется договор об уголовно-полицейском сотрудничестве. Бейрут же числится британским, и господа лимонники вряд ли ответят с английской корректностью на просьбу прояснить дальнейшую судьбу проезжего сеньора.
      Мы покопались в сетевых архивах еще немного, но других подходящих кандидатов не нашли. Только загадочный Мартин, против которого у нас не было никаких улик, кроме сомнительного происхождения и подозрительного маршрута, да еще моей интуиции.
      Андрей позвонил в полицейское управление и выяснил серийный номер доказательства номер один - злосчастной "беретты". Через пять минут мы окончательно убедились в том, что знали и так - пистолеты этой серии не завозились в Россию ни оптом, ни штучно, ни с целью сбыта, ни как личное имущество. Порой архивы охранки полнее полицейских, но в этот раз на такое везение рассчитывать не приходилось.
      - Что ж, - подвел я итог, - придется подавать запрос фабрикантам.
      - В Италию? - удивился Андрей.
      Я косо глянул на него, потом напомнил себе, что работает парень в уголовном розыске без году неделю. Не привычен еще.
      - А что тут такого? Границ между Россией и Римским Союзом почти нет. Езжай хоть во Францию, хоть в Италию. Приходится сотрудничать.
      Мне вспомнилось, как два года назад киевская охранка ловила группу каталонцев-бомбистов, по глупости решивших, что малороссийский климат полезнее для здоровья.
      - Вот только ждать придется долго. Оформлять запрос надо через питерское, центральное управление. Пока они там разберутся, пока переведут - в Италии уже будет вечер. Никто конечно, не спит, а вот заводы "беретты" закрывают - и получить ответ от управляющего по сбыту, или кто он у них там, мы сегодня уже не успеем. Так что раньше завтрашнего дня ответа можно не ждать. Заодно я запрошу полный отчет по Гильермо Мартину - если придется, то с копиями документов. Это тоже до завтра.
      - А как мы с вами встретимся? - поинтересовался Заброцкий.
      Я на мгновение задумался.
      - Знаете что, Андрей. Подходите на работу к половине первого. Можно даже к часу дня. Я вам туда позвоню, если что будет. А сегодня... - Я посмотрел на часы. Надо же, как день пролетел - кажется, сидим здесь всего ничего, а между тем близится вечер. И куда только время ушло? - Сегодня отвезите меня в гостиницу, будьте так добры.
      - Хорошо, - отозвался Заброцкий без энтузиазма. Похоже было, что романтика сыскной работы для него бледнеет прямо на глазах. Грезы развеиваются вместе с розовым туманом, и остается одна всемогущая бюрократия. Нас с ним ведь не случайно числят гражданскими чиновниками. Чем раньше парень поймет, что сыск будь то уголовный или политический - дело скучное, неблагодарное и чреватое шишками от начальства, тем лучше. Хотя если он так сообразителен, как мне кажется, то уже это понял.
      В гостиницу мы ехали в почти полном молчании; распрощались у парадного, и Заброцкий укатил на своем пижонском авто, происхождение которого я так за весь день и не выяснил. Я поднялся в номер, смыл с лица набравшиеся за день морщины, перекусил наскоро в буфете при ресторане, потом вернулся к себе и лег. За окнами стояла темнота, похожая на кисель из чернил. Кто-то в Верманском парке пустил шутиху, та взлетела, вспыхнула ярко и разлетелась стайкой прихотливых огоньков. Я решил считать это добрым предзнаменованием. Значит, мы на верном пути.
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Сергей Щербаков
      Когда я проснулся, первой моей мыслью было: "Какого черта я еще сплю?!" Я чуть было не выпрыгнул из постели по старой казарменной привычке (босыми ногами на холодный пол, быстро, быстро, "полчаса на личную гиену", как говаривал бывший не в ладах с русским языком ротный Хайфулин, по рукам в роте ходила картинка - Хайфулин совершает намаз, а рядом сидит гиена и гложет бантик). Потом в памяти всплыло, что я уже давно не в армии и защищаю Отечество несколько иными способами, что вставать мне, собственно говоря, не надо - пока еще придет ответ из солнечной Италии, но если я и дальше буду валяться на перинах, то заработаю искривление позвоночника. Я вздохнул и откинул одеяло
      Если бы не служба в незабвенном Северном полку, тут бы мне и пришел конец. А так я лишь задохнулся. В номере было не просто холодно, а прямо-таки морозно. Я на пробу выдохнул - передо мной повисло облачко пара.
      - С-сволочи, - пробормотал я, с непристойной поспешностью переоблачаясь в нечто более теплое, чем пижама, и раздумывая, устраивать ли мне скандал по поводу выключенного отопления. Пришел к выводу, что поскандалю, если простужусь, а так не стоит. В конце концов, размяк я на партикулярной службе.
      - Размяк, - повторил я задумчиво. Потом скинул рубашку, брюки и рухнул на паркет.
      Горничная зашла, когда я заканчивал первую сотню отжиманий, и, пискнув испуганно, застыла в дверях - очевидно, постояльцы "Ориента" обычно не занимаются разминкой в полуголом виде. Думаю, они вообще не занимаются разминкой. Почему-то принято считать, что женщин привлекают крепкие мускулы, широкие плечи и фигура, подобающая Геркулесу. На собственном опыте знаю: на самом деле противоположный пол предпочитает не тугие мышцы, а тугой кошелек, даже если он сопровождается тугим, как большой барабан, брюхом. А раз так - к чему и стараться?
      Я пошипел сквозь зубы. В открытую дверь дуло из коридора, а там было еще холоднее.
      - Милочка, не зайдете ли внутрь, пока вы меня окончательно не заморозили? - осведомился я, стараясь не сбиться со счета и не потерять дыхания.
      Горничная торопливо шмыгнула в номер и прикрыла дверь за собой.
      - Простите, - пролепетала она.
      - Приберите тут, пожалуйста, - попросил я.
      Пока краснеющая девица перестилала кровать, я продолжал проверять свою физическую форму. Возникло было желание пофорсить и поотжиматься на мизинцах, но я решил рисковать. Во-первых, пальцы у меня все же не те, что были шесть лет назад. Во-вторых, я не хотел привлекать ненужного внимания. И так уже, держу пари, портье будет на меня косо поглядывать, а горничные - хихикать в кулачок.
      В общем, разминка отняла у меня почти час, и по завершении ее я с удовольствием отметил, что далеко не так расслабился, как мне казалось. Во всяком случае, обратно в Северный меня бы взяли без раздумий... Если бы решал это ротный Хайфулин. А жалко, правда, что не ротные ведают подбором кадров!
      Горничная к этому времени давно ушла. Последние минут пять мы играли в кто кого доведет: я ждал, когда же она уберется, чтобы пойти в душ, а она ждала, что я встану и начну строить куры. Беру свои слова назад - не все женщины охотятся за тугими кошельками или золотыми погонами. Некоторым нужны и крепкие мышцы. Но, клянусь всеми святыми, не знаю, какая порода хуже.
      Душ привел мое настроение в норму - люблю воду. Поворачиваясь под острыми струйками, я размышлял о том, чем бы занять полдня. Вывод напрашивался один время следует убивать сосредоточенно и с толком. Для начала поесть. А потом... пройтись, допустим, по городу. Не всякий раз на задании выпадает такой случай. Порой так бывает, что приедешь на место, исполнишь, за чем послали, и тут же назад, не успев даже понять, куда, собственно, приезжал.
      Завтракал я в ориентовском ресторане. Кухня была, на мой невзыскательный вкус, выше всех похвал - по-немецки основательная, солидная. Когда я встал из-за стола, в желудке ощущалась приятная тяжесть.
      Выйдя на улицу, я немедленно пожалел о своем решении отправиться на прогулку, но было уже поздно - я сдал ключ портье (как я и предвидел, одарившему меня в ответ косым взглядом). Дул ледяной ветер, в воздухе носилась какая-то скользкая дрянь - не дождь, не снег, а так, по-деревенски говоря, "мокрешни". Под ногами расплывались грязные лужи. По счастью, здешняя земля сплошной песок, не то что московская ржавая глина, и просыхает быстро. Если эти... осадки... хоть ненадолго уймутся. Впрочем, если погода тут сродни питерской, ненастье прекратится еще не скоро.
      К тому времени, когда я обошел собор кругом (за ним раскинулся удивительно безвкусный парк), шляться по улице мне расхотелось окончательно, но и возвращаться в гостиницу не хотелось. Что мне делать в пустом номере? Перечитывать служебные инструкции? Бесплодно ломать голову над загадочным убийством профессора фон Задница? Совращать горничных, в самом деле?
      Поразмыслив, я пришел к выводу, который показался мне тогда логичным, следует отыскать книжную лавку и купить что-нибудь легкое, развлекательное и достаточно объемистое, чтобы занять меня на день-другой, И я отправился на поиски.
      Скоро выяснилось, что решить легче, чем выполнить. Я обошел Старый город по периметру, вдоль берегов канала в парке, и не нашел ни единой вывески "Книги", "Buche", "Knyzke" или как оно там еще будет на идише или латышском. Спрашивать постового на перекрестке проспекта Трех императоров и эспланады было как-то неловко, да и вряд ли он подскажет что-то вразумительное. Пришлось двинуться в глубь Старой Риги.
      Через четверть часа блужданий я понял, что запутался. Ориентироваться в узких улочках можно было разве что по компасу, а вот его-то я как раз и не захватил. Некоторые здания меня просто очаровали - например, высокий блекло-зеленый дом с башенкой, на которой гнул спину чугунный кот. Под карнизом, меж цокольных окон, сидел другой кот, живой и рыжий, и самозабвенно вылизывался, не обращая внимания на брызги из-под ног прохожих. Но вот найти дорогу в этом средневековом лабиринте... Пару раз я случайно выбредал на свободу - то на набережную, то опять на эспланаду, то еще куда-то, - но всякий раз решал попробовать еще раз и очертя голову нырял в путаницу переулков.
      Лавку букиниста я обнаружил по чистой случайности, завернув в тупичок, мимо которого проходил уже дважды. Дверь отворилась с трудом, поскрипывая натруженными петлями. Внутри было сумрачно, и даже новенькие галогенные лампы не нарушали впечатления глубокой старины, исходящего от многоярусных полок. Снаружи лавочка казалась неказистой - дверь, замурзанное окошко сбоку да неприметная вывеска, но, зайдя, я понял, что узкий фасад вводил в заблуждение. Полки уходили в глубь дома и терялись вдали. Пахло книжной пылью.
      - Guten morgen, mem Herr, - приветствовал меня солиднемолодой господин, владелец, приказчик и продавец в одном лице.
      - Э... гутен морген, - отозвался я. Мне было неловко. Немецкий выучить я так и не удосужился.
      - Что угодно, сударь? - осведомился владелец, с легкостью переходя на русский.
      - Я вообще-то искал чего-нибудь почитать, - объяснил я. - Я тут приезжий. Полгорода обошел, искал книжную лавку.
      - Так вы не там искали, - пояснил хозяин. - Русские лавочки все больше в Московском форштадте. У меня почти ничего нет, все немецкий да латынь, польского немного - вот только там, если желаете глянуть...
      "Почти ничего" в представлении букиниста означало три ряда полок до самого потолка. На протяжении двух часов я методично изучал ряды фолиантов, несколько раз заводил с хозяином содержательные дискуссии - то о литературе, то - святое дело! - о политике, прерывавшиеся каждый раз приходом очередного постоянного покупателя. В конечном итоге, выдержав утомительную схватку с совестью, я вышел из лавочки с грудой книг. Купил для дома "Трактат о военном искусстве" Сунь Цзы (не смог устоять перед вызолоченым корешком), слащевские "Воспоминания" первого издания (не для себя, а для знакомого) и тяжелый, очень красивый том пиковского "Горменгаста" (не та книга, что я стал бы листать для удовольствия, но, не прочтя ее, культурным человеком не станешь). Для души набрал целую гору: исторический роман Зощенко "Словом герцога", две фантазии классическая "Гиперборея" Смита и современная "Материнская ртуть" Меркулова да еще три брошюрки из васильевской серии авантюрных романов. Долго вздыхал над полным Шергиным сытинского издания - восемь мощных, как его поморы, томин; решил, что просто не дотащу, но обещал владельцу лавочки еще заглянуть и, если долежит, купить обязательно. И - для работы - скрепя сердце приобрел опус преславного господина Исаака Озимова "Химия для всех".
      Букинист бережно завернул все мои приобретения по отдельности в коричневую бумагу, нимало не смущаясь моими заверениями, что Озимова и Меркулова я буду читать "вот прямо сейчас". В результате в гостиницу я возвращался, нагруженный пакетиками, точно посыльный. Придя к себе в номер, я первым делом вывалил все это на кровать. Потом не спеша переоделся, проверил, нет ли сообщений - не было, - заказал через элефон чаю с бутербродами и миндальными булочками, сел у окна и - слаб человек! - с вожделением раскрыл "Материнскую ртуть".
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Анджей Заброцкий
      "У-у-у-у!!!"
      Я покрепче вцепился в подушку и попытался сообразить, где находится будильник с таким сволочным звуком.
      Ха-ха! Если бы будильник. Заводской гудок подушкой не заткнешь. Хотя можно запулить ее в окно.
      Я полежал под одеялом еще пару минут не столько из-за сна - просыпаюсь я обычно сразу, - сколько из-за того, что в остальной квартире было холодно даже на вид. Хоть я и сибиряк, а тепло люблю не меньше какого-нибудь хивинца. Сволочь Тимирязев. Сволочь, сволочь, сволочь.
      Повторив про себя это заклинание, я рывком выскочил из-под одеяльца и вприпрыжку поскакал в ванную, под душ. А-а, погибать - так с музыкой!
      Зубной порошок - при последнем издыхании. В смысле - на донышке. Третий день забываю купить. Я потряс коробку и все-таки сумел наскрести полторы щепотки. Старательно выдраил зубы, в основном передние, и полюбовался на достигнутый результат. Улыбка в зеркале выглядела неплохо. Остальное немного хуже. Я задумчиво поскреб щетину Бриться - не бриться? На ежа вроде еще не похож.
      При одном взгляде на давешние пельмени мой желудок подобрался к горлу. Вот ведь... делают. Поймать бы владельца этой фабрики да засадить на дальнее зимовье в тайгу, а эти пельмени ему - вместо всех припасов. Правда, расценить это могут как убийство при отягощающих да еще с особой жестокостью. Но так испортить отличную еду, это надо постараться. Вспомнились домашние, исходящие ароматным паром, огромные, ровные, не разлезающиеся по швам...
      Мечты, мечты. А кушать, между тем, нечего. Здесь вам не тайга, за зайцем в лес не сходишь. Не на уток же в канале с пистолетом ходить. Эх, жизнь моя голодная, отдельно-уголовная. Есть хочу!
      В конце концов я сгонял в лавку за батоном, вскрыл очередную банку тетиного варенья и устроил себе большое утреннее чаепитие. Пообедаю в столовке. Леший с новыми брюками, сколько же можно-то на себе, родимом, экономить. Я посмотрел на часы и понял, что уже на семь минут выбился из графика. Залпом выдул оставшиеся полчашки и посыпался вниз.
      Погода с утра, как назло, была особо лифляндская. Облака решили прилечь на ночь на землю и еще не вставали. Туман. В общем, не больно густой, но разгоняться все равно не рекомендуется. Дорожников в такой мгле тоже не очень-то видно. И только подъезжая к центру, я сообразил, что ехать мне, собственно, некуда. В отделе меня не ждут, поскольку я замкнут на Щербакова, а Щербаков будет искать меня не раньше половины первого - сам сказал вчера. А сейчас еще восьми нет. Полдня у меня свободные.
      В принципе, явись я в отдел, работу бы мне мигом нашли. Но что-то на меня накатило, странное такое чувство - неохота никуда идти, чего-то там делать. Есть возможность пофилонить, так и пользуйся. Я пристроил машину у обочины и задумался. Обычно на выходные я садился в "патрульчик" и гнал на море, причем старался забираться подальше, благо на местные дюны машина пренебрежительно плевала песком из-под колес. До Риги мне доводилось купаться в море всего два раза. На Тихом океане не больно-то поплещешься. Водится у нас такая мелкая тварь, медуза-крестовичок называется. Имеет привычку прятаться в комках водорослей. Что ни год, то трех-четырех ретивых купальщиков успокоит навеки. А в Рижской луже я, что называется, дорвался.
      Ну а если погода была совсем болотной, я оставался в квартире, читал книжки, смотрел телеящик или просто отсыпался впрок. Однако сейчас ни один из этих вариантов не годился. Сгонять на море, может, и стоило да и окунуться напоследок перед зимой, хотя и холод... Только времени маловато. Домой возвращаться тоже неохота. А может, просто по городу побродить?
      Я вышел из машины и запер дверцу. Красивый, в общем-то, город Рига. Я в своей жизни видел не так уж много городов. Не считая родного Уссурийска, Петербург, Москва, Киев, Варшава, Лодзь, и вот, уже четвертый месяц, Рига. Я медленно пошел по берегу канала. Хоть Щербаков и похвалил меня за хорошее знание города, на самом деле Ригу я почти не знал. Я просто выучил назубок автомобильную карту и действительно мог проехать откуда угодно и куда угодно. Но сам город, особенно Старый, я толком и не видел. Самое время исправить.
      Я пересек Александровскую площадь, поднялся на Бастионную горку - любимое место рижских парочек, как значилось в одном из описаний. Сейчас горка была пуста - наверное, все парочки еще сидели за партами. Только рыжая белка задорно уставилась на меня с соседнего дерева. Я пошарил по карманам и виновато развел руками.
      - Извини. Ничего нет.
      Белка моргнула и умчалась куда-то вверх. Я залез на каменный парапет, сделал несколько шагов и вдруг, ни с того ни с сего, повинуясь какому-то абсолютно мальчишескому наитию, прыгнул вниз. Перестарался. В перекат уходить не пришлось, но затормозил я только на половине склона. Оглянувшись по сторонам - не видел ли кто и не спешит ли ко мне строгий дворник с бляхой, - я наклонился, подобрал для виду пару листиков и уже спокойным шагом спустился вниз.
      Старый город мне нравился. Узкие мощеные улочки, опрятные дома с аккуратными медными табличками. Как там: "... В узких улочках Риги слышу поступь гулких столетий..." Очень верно. Я вдруг решился на еще один мальчишеский поступок и осторожно потянул огромную лакированную дверь. Та медленно и совершенно бесшумно отворилась В Сибири я любил забираться на кедры, на самую верхушку, и оттуда любовался тайгой. Здесь это было намного проще - широкая лестница поднималась до самого чердака. Я открыл запертую на крючок дверку и присел на порог. Крыши, крыши, крыши. Слева виднелись купола Святого Петра. Хорошо.
      - Вы что тут делаете?
      Я вскочил так резко, что чуть не загремел вниз по черепице. Дворник. Самый что ни на есть натуральный, в фартуке и с надраенной бляхой. Вот ведь принесла его нелегкая. Пока я лихорадочно соображал, что бы такого ответить, руки действовали совершенно самостоятельно. Правая извлекла из кармана полицейскую бляху и продемонстрировала. Левая залегла за спину - знай, мол, с кем дело имеешь, смерд. При виде бляхи дворник моментально сбавил тон:
      - Простите, господин сыщик. Не признал в штатском. Прикажете что?
      - Нет, ничего не надо, - поспешно сказал я, запирая дверцу
      - А что случилось, господин сыщик? - не отставал дворник. - Ограбили, не дай бог, кого?
      - Именно это я и проверял, - отрезал я. - Насколько легко вор может проникнуть с крыши в одну из квартир.
      - Да говорил я управляющему, сто раз уж говорил, - засуетился дворник, замок добрый навесить на эту дверь, а то и вовсе забить. Это ж фанера хлипкая, ее кто хошь ногой вышибет.
      - Да мне-то все равно, - с деланым безразличием пожал я плечами. - Мое дело тоже маленькое - рапорт настрочил и передал кому надо. А они уж будут разбираться.
      Выйдя из подъезда, я поспешно завернул за угол и расхохотался. Ну сыщик, ну герой. И ведь забьет он теперь эту дверцу, всенепременно забьет. Шутки шутками, а ну как впрямь в этом домике кого ограбят? Не в этом, так в соседнем. Вот смеху-то будет, если мы на выезд и приедем. И что я буду Старику объяснять - кедра не нашел, так хоть на крышу забрался? Поверить-то он поверит, но мне ж потом за эту историю...
      Я посмотрел на часы. Без пяти десять. Брожу я по Старому городу уже два часа. Неплохо бы где-нибудь присесть. И придумать, на что убить оставшееся время. Я завернул за угол и уткнулся взглядом в свежерасклеенную афишу на фасаде "Палладиума".
      "ПРЕМЬЕРА. Новый фильм о приключениях Джеймса Бонда "Агент Британской империи"!
      В главной роли - Роджер Мур".
      Я поморгал, желая убедиться, что название на афише не пригрезилось мне в горячечном бреду, и подошел поближе. Точнее, почти уткнулся в афишу носом. В самом низу крохотными буквами было набрано английское название фильма.
      Вообще-то я с аглицким не в ладах. В гимназии с трудом вытягивал на "хорошо", благо к основному курсу он отношения не имел и в аттестат не входил. Это самое "хорошо" да плюс военный разговорник - вот и все мои познания. "Кто ваш командир?", "Где находится штаб батальона?" и тому подобное. Вершиной этому служит фраза, которой я особенно горжусь: "If you will not speak I shall kill you one by one till one of you talks" - "Если вы будете молчать, я буду убивать вас до тех пор, пока один из вас не заговорит".
      Но даже этих познаний хватило, чтобы перевести название фильма как "Агент Его Величества". И никакой империи. Впрочем, прокатчикам виднее. Монархи приходят и уходят, а империи остаются. И сборы тоже. В любом случае это неплохой способ провести оставшееся время.
      Я законопослушно заплатил за билет, хотя вполне мог пройти в зал, просто помахав любимой бляхой, устроился в середине ряда и приготовился смотреть.
      "Агент Его Величества" - ага. В роли агента бляха номер 007 - Роджер Мур. Для меня, конечно, да и для всех остальных, Коннери вне конкуренции, но и Мур неплох. Не первый, так второй. Остальные даже рядом не стоят. А Коннери после "Совместной операции" клятвенно пообещал, что Бонда больше играть не будет. Ну и то верно - после роли командира крейсера секретный агент, пусть и с двумя нулями, - это, как ни крути, понижение. В этой серии Джеймс Бонд, слава богу, боролся не с происками русской разведки, чем коротал редкие часы между распитием мартини и соблазнением девиц прежде. Ныне его противником стал некий французский ренегат, который собрался устроить в центре колониальной Африки ни больше ни меньше, как небольшую колониальную (или освободительную, я так толком и не разобрал) войну. И чтобы предотвратить сие злодеяние, Джеймс Бонд вынужден был действовать совместно с представителями французской разведки. Представителями, как же! Французскую разведку в фильме представляли две представительницы. Одна из них была блондинкой с настолько броской внешностью, что французской разведке нужно было немедленно пристегнуть ее наручниками к самому массивному столу и ни в коем случае не выпускать из конторы. Ее напарница, невысокая брюнетка с короткой стрижкой и спортивной фигуркой, понравилась мне куда больше, и я ужасно огорчился, когда ее убили на десятой минуте фильма два десятка негров, вооруженных почему-то "АШ-41". По тому, как они их держали, было заметно, что автоматы они видят первый раз в жизни, а уж автомат Шпагина - тем более. Кстати, вопрос - откуда они вообще выкопали эти "шпагины"? Наштамповали их в начале войны много, но союзникам не поставляли самим не хватало. С трудом морпех и воздушный десант вооружили. Вот "сударевы", те да - и в пехоту, и танкистам, и союзничкам перепало. А в начале не до них было. Не иначе как у какой-то нашей киностудии махнули не глядя. Вы нам - "шпагины" с "березиными", мы вам - танк "Кромвель", например. Короче, пока нефы осваивали незнакомую технику, Бонд из своего "вальтерчика" перещелкал пятерых. В этот момент мадемуазель Мари опомнилась, оторвалась от рыданий над телом боевой подруги и ринулась к пулемету, которым негры не воспользовались - очевидно, по причине все того же низкого образования. Турельный станкач быстро свел поголовье аборигенов к нулю, после чего мадемуазель Мари с мясом выдрана пулемет из турели, подпоясалась лентой и рванула следом за Джеймсом. Я восхищенно присвистнул. Пулемет - двадцать семь фунтов - да еще ленты, ну-ну, посмотрим на этот марш-бросок. Джунгли, змеи, лианы, пальмы... тьфу, баобабы, добрые туземцы, злые туземцы, основные силы добрых туземцев, появившиеся в последний момент. Саванна, львы, зебры, жирафы, гиены, львы, слоны, антилопы, жирафы, львы. Река, бегемоты, кайманы (или эти не в Африке? Короче, крокодилы), бегемоты, змеи, лианы, крокодилы, бегемоты, крокодилы, крокодилы... а-аа, водопад, крокодилы. Ухты, а "вальтер" - то водонепроницаемый... Где же такие делают? Хороший был крокодил, крупный. Наемники. Машины английские, автоматы бельгийские, форма французская, рожи полный интернационал с преобладанием китайских. За время путешествия одежда Мари процентов на восемьдесят рассредоточилась по джунглям, поэтому один из наемников одолжил ей куртку. К моему величайшему удивлению, он не забыл вынуть перед этим из кармана куртки гранату. Хотя... может, во внутреннем кармане есть еще одна? Вилла мосье Гаспара. Неприступная... для обожравшейся курицы. Само собой, никаких мин - мосье Гаспар, очевидно, член общества защиты Диких животных. Вышки; на вышках очередные негры с пулеметами. Сцена допроса меня добила. До этого я еще держался, но тут не выдержал и залился хохотом, за что удостоился неодобрительного шиканья. Верховный злодей пару раз врезал Бонду по роже, после чего повернулся к охране и заявил тоном Юлия Цезаря, решившегося перейти Рубикон: "Он молчит! Уведите!" По дороге в подвал я засек во дворе виллы вольер с дрессированными львами и поспорил сам с собой на рубль. Само собой, выиграл. Верховный злодей устроил Бонду сцену в присутствии дамы, получил по мерзкой одноглазой физии (почему все злодеи - калеки?), вылетел в окно и проломил крышу вольера. Львы спросонок не узнали любимого хозяина и благополучно сожрали со всеми потрохами. Энд. Хэппи-энд. Одно могу сказать из кино я выходил в куда более веселом настроении, чем был до него.
      Глава 6
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
      20 сентября 1979 года
      Наш специальный корреспондент из Йоханнесбурга сообщает:
      "Не прекращаются бои в Северной Родезии. Карательные операции против родезийских повстанцев, проведенные в прошлом месяце полками имени Фредрика Селуса и Курта Форстера, не увенчались успехом, и теперь кажется очевидным, что в ближайшем будущем правительство в Претории лишится власти над мятежными провинциями. Африканский национальный конгресс и его председатель Десмонд Мбепе выступили с решительным осуждением действий мятежников, однако, по-видимому, с мнением этой самой многочисленной ассоциации южноафриканских нефов повстанцы уже не считаются, как, впрочем, и с мнением тех, кого стремятся "освободить". Свидетели подтверждают, что во многих деревнях преторийских солдат встречали как спасителей.
      События, происходящие сейчас в Южно-Африканском Союзе, потрясают весь цивилизованный мир. Если требования бунтовщиков, желающих создать независимое государство Земба на территории нынешней Северной Родезии, в конце концов будут удовлетворены, это создаст опасный прецедент, по которому любая кучка отщепенцев сможет претендовать на приставной табурет в МОПТ. Возможно даже, что Южно-Африканский Союз полностью прекратит свое существование, распавшись на несколько враждебных стран и став для мира колониального тем, чем для цивилизованного. Европы были в начале века Балканы. Тем более странной кажется в этом отношении позиция Франции и некоторых государств Южной Америки. Есть серьезные доказательства тому, что оружие, которым снабжаются инсургенты, происходит именно из этих стран.
      Наиболее вероятным кажется предположение, что Франция тайно поддерживает мятежников, стремясь заполучить контроль над родезийскими медными рудниками. Однако такая политика была бы преступно недальновидной..."
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Сергей Щербаков
      Как и следовало предполагать, элефон зазвонил именно в тот момент, когда эльфийский царь посылал главного героя добывать недостижимую материнскую ртуть в надежде, что тот на многотрудном пути сломит себе упрямую шею и не станет более домогаться эльфийского гражданства. Я пробежал глазами по инерции еще три строки, потом с сожалением отложил томик и подошел к аппарату.
      Звонили из управления. Прибыл наконец отчет по "беретте". Я пропечатал его, как обычное факсимиле, поблагодарил коллегу-жандарма и с нетерпением взялся за чтение. Чем дальше я углублялся в дебри того плохого французского, на котором итальянцы почему-то предпочитают вести переговоры с иностранцами, тем больше мрачнел.
      Итальянцам, разумеется, удалось выяснить, в какой стране указанный пистолет был продан. Продан, кстати, вполне законно, судя по записям в приходных книгах компании. Но страной этой была не Мексика - если бы!.. И не Италия, и не Британский Ливан. "Беретту" приобрел три месяца назад в Канаде некий гражданин Белиза. Мне потребовалось вызвать через элефон карту мира, чтобы выяснить, где находится этот самый Белиз и что собой представляет. Оказалось - британская колония в Центральной Америке; отличается, как и большинство британских колоний, довольно либеральным законодательством в той части, что касается гражданства. Опять тупик. Даже если власти Белиза, раскачавшись и подумав месяца два, ответят на мою просьбу помочь в розыске неизвестного преступника, вряд ли оружие попало в руки нашего липового мексиканца из первых рук. Скорее всего прошло через нескольких владельцев, хотя на "беретту" не жаловались, что этот конкретный пистолет уже разыскивается за чьи-то преступления. Очень профессионально сработано. Никаких концов.
      Сведений по сеньору Гильермо Мартину оказалось еще меньше. Похоже, этот фиктивный мексиканец появился на свет божий только ради того, чтобы въехать на российскую землю по каким-то своим делам и так же необъяснимо покинуть ее как раз вовремя, чтобы избежать встречи с Третьим жандармским управлением в моем лице. Правда, один документ я все же получил - копию декларации, заполненной сеньором Мартином в Шереметьевском воздушном порту при въезде. Никаких запрещенных к ввозу товаров там, конечно, не указывалось. Германских марок и шведских крон при себе не имел, помрачающих сознание средств - не имел, огнестрельного оружия - не имел... По проверке финансовой благонадежности обыску подвергнут не был. Интересно А какой у него номер идекарты?
      - "Все страньше и страньше", сказала Алиса, - пробормотал я вслух.
      Идекарта банка Стилмана - "Стальная мечта". Имеет хождение по всему миру, но только через посредство банковского картеля "Дюмон". В свободном обращении находится лишь на территории Западного полушария (исключая колонии европейских держав) и, сколько мне помнится, в Японии и Корее. Не тот документ, который обычный мексиканский коммерсант выберет для путешествия в Европу. Зато выяснить, каков из себя обладатель счета в банке Стилмана, за пределами Соединенных Штатов почти нереально - не сотрудничает банк ни с полицией, ни с органами МОПТ. традиция такая. В охранке даже ходит фраза, что международные аферисты все без исключения пользуются или "Красным щитом", или "Стальной мечтой" - с первой можно попасть куда угодно, а со второй выкрутиться откуда угодно.
      Обычно я не доверяю интуиции. Слишком ненадежная это субстанция, только мыльные пузыри из нее строить да воздушные замки ей крепить. Но теперь моя интуиция, выработанная четырьмя годами службы в охранке, во весь голос орала, что наткнулись мы с моим юным напарником на след какого-то заговора. Может, маленького, карманного. А может, способного сотрясти мир до основания - кто знает Не то чтобы меня прельщали седовские лавры, но, согласитесь, приятно войти в историю спасителем Отечества, даже если история пишется для служебного пользования.
      Однако в одиночку такие комплоты не раскрывают, как бы старательно ни, утверждали обратное киносценаристы, нужно привлечь Управление уголовной полиции - это самое меньшее. Перерыть домик снова, просеять пыль и вынюхать весь воздух, потом поставить на ноги и местный отдел управления...
      А для начала - позвонить Заброцкому. Он, кажется, обещал сидеть в своем отделе? Вот и посмотрим, на месте ли он.
      Пока окрыленный энтузиазмом Андрей мчался на своем "патруле" к "Ориенту" пять кварталов ровным счетом, - я успел привести себя в порядок, одеться сообразно случаю и даже заглянуть в книгу - что там дальше случилось с благородным героем Карраказом? Дальше ухода благородного героя в синюю даль я не дочитал, поскольку ворвался Андрей и потребовал вначале объяснить ему, что такого интересного содержит отчет.
      Получив объяснения, он притих ненадолго.
      - Да, - согласился он с видимой неохотой. - Старику это стоит увидеть.
      До полицейской управы мы добирались пешком, благо дождя не было и моему драгоценному мундиру не угрожало быть промоченным, а мне - простуженным, и дорога заняла на десять минут меньше, чем у Заброцкого на авто. Вот еще один довод в пользу запрещения личных автомобилей - все равно от них в городе никакого проку.
      - Как вы полагаете, Андрей, - осведомился я по дороге, - согласится ваш Старик бросить все силы на расследование или заартачится?
      - Да вообще-то не должен, - с некоторым сомнением откликнулся Заброцкий. Видно же, что дело дохлое Просусолят его, сколько по уставу положено, и отправят в архив. Но это по моему скромному разумению.
      - Не надо самоуничижения, - попросил я. - Вы еще не настолько знамениты.
      Секунду Заброцкий непонимающе смотрел на меня, потом осознал, что это шутка, и улыбнулся.
      По случаю послеобеденного времени в здании полицейской управы было малолюдно - кто разошелся по домам, кто разъехался по местам преступлений. В коридоре же перед дверями кабинета г-на Ковальчика вообще не было ни души.
      Даже эхо стука наших шагов по паркету звучало как-то свободно и гулко.
      Я для проформы постучался в тяжелую дубовую дверь вряд ли по другую ее сторону слышался хоть звук - и, с натугой повернув начищенную львиную голову, отворил упрямую створку.
      Господин Ковальчик сидел за своим монументальным столом и решительно подписывал, не глядя, одну за другой бумажки, перекладывая их из внушительной горки входящих в жалкий холмик исходящих. На меня он поднял взгляд только когда я подошел к столу почти вплотную, причем во взгляде этом не читалось ни приязни, ни даже вежливого терпения.
      - Добрый день, Сергей Александрович, - проговорил Ковальчик с натянутой улыбкой тоном, подразумевающим, что мы очень не вовремя. - С чем пожаловали?
      В абстракции я ему даже сочувствовал - мне и самому куда больше времени приходилось проводить, принося жертвы на алтарь чиновного бумагомарания, чем на заданиях, но и соразмерять свои планы с количеством бумажек на столе губернского чинуши я не намеревался.
      - Добрый день, Михаил Иванович, - поздоровался я в ответ.
      - И что вы собрались мне сообщить по делу? - последние два слова Ковальчик выделил, подразумевая, что если я пришел не по делу, то лучше бы мне не занимать его драгоценное время.
      - По делу фон Садовица? Что оно приобретает весьма неожиданный оборот, ответил я. - Мы с Андреем Войцеховичем выявили подозреваемого.
      - Очень интересно, - проговорил Старик саркастически. - Весь отдел третьи сутки трудится не покладая рук, а вы, Сергей Александрович, в одиночку нашли убийцу.
      - Подозреваемого, - поправил я.
      Старик отложил перышко. Я начал понимать, почему Андрей относился к нему с таким испуганным почтением. Тот внушал уважение одним своим видом - могучий, серьезный. Слуга царю, отец солдатам. Правда, я давно научился не судить о людях по внешности, и все же аура суровой благости немного подействовала и на меня.
      - И кто же ваш, с позволения сказать, подозреваемый? - поинтересовался Ковальчик. - И где прикажете его искать?
      - Искать его бесполезно, - ответил я, немного раздражаясь. Хождение вокруг да около, столь популярное в чиновной среде, меня, как человека в глубине души военного, отталкивало до последней возможности. - Этот человек, если он действительно виновен, покинул Ригу в день убийства, пределы империи - на следующий. По документам он проходит как Гильермо Мартин, но это скорее всего не настоящее его имя. Действовал он как профессиональный убийца - Мы даже не можем как следует зацепиться. Поэтому жизненно необходимо, чтобы ваш отдел, Михаил Иванович, подключился к поиску улик.
      - И чего же вы, Сергей Александрович, ждете от уголовной полиции?
      - Необходимо детально восстановить все обстоятельства убийства, - спокойно начал я, машинально загибая пальцы для памяти, - выяснить, каким образом подозреваемый вышел на покойного профессора, с кем тот общался в городе короче, все то же, чем отдел особо тяжких преступлений занимался и так, но в три раза тщательнее. Всеми силами. Остальные версии, думаю, можно отбросить с ходу.
      В этот момент я поднял взгляд от столешницы с разбросанными бумагами на господина Ковальчика. Произошедшая с тем перемена меня поразила. Куда девалась суровая благообразность, где снисходительно-добрая улыбочка и проницательный взор? Старик синевато побелел лицом, точно упырь, пальцы его цеплялись за стол, точно пытаясь вырвать у того хоть немного твердости.
      - Анджей, - произнес он куда-то за мое плечо - Заброцкому, надо полагать. О своем напарнике я как-то позабыл, думая, что тот по свойственной ему ненавязчивой деликатности остался за дверями. - Анджей, оставьте нас с господином Щербаковым одних. Немедля.
      На окраине Тон-Джанкшна,
      федеральная территория Аляска,
      14 марта 1975 года, пятница.
      Сергей Щербаков
      Пулеметная очередь вспорола стену, как консервный нож - банку тушенки. Рваные края разреза вворачивались внутрь ангара, словно застывшая жестяная волна, с пеной, бурунчиками и барашками.
      - Где засела эта сволочь? - прошептал Князев. - Ничего не видно отсюда.
      - Понятия не имею, - ответил я почти неслышно. - Но надо его как-то достать. Иначе позору не оберешься.
      Еще бы. Один американец против двух взводов знаменитого Северного полка. Под водительством штабс-капитана Щербакова и поручика Князева. С заданием взять и удержать наблюдательный пост и высотку над автострадой близ Тон-Джанкшна. Один американец. А то, что у нас - безответные "сударевы" северной модификации, а у американца - скорострельный станковый пулемет "джерико", никто разбираться не станет. Хотя ведь прикрывает он этим своим пулеметом, зараза, все подходы.
      А взять высотку надо. Городок Тон-Джанкшн, куда нас перебросили из взятого Платинума, стоит на развилке, где сходятся три автострады - на Анкоридж, на Фэрбенкс и на порты Хейнс и Скагуэй, откуда отходят паромы на еще не захваченную нами столицу штата - Юнону. Здесь же, через Тон-Джанкшн, проходит нефтепровод. Оставив город в руках разрозненных американских частей, так и не сумевших оправиться от сокрушительного удара, мы, с одной стороны, давали им шанс отступить в порядке, не сдаваясь на нашу милость, а с другой - рыли сами себе яму. Если американцы решат все же контратаковать, основной сухопутный удар им волей-неволей придется нанести здесь. Хваленая морская пехота, как говорят, уже оправившаяся после аргентинского фиаско, не сможет высадить десант с моря - побережье контролируется Тихоокеанским флотом. Воздух тоже наш. Анкоридж, крупнейший порт Аляски, взят. Остается одно - сгружать живую силу в Хейнсе и Скагуэе и перебрасывать по той самой автостраде.
      Вот поэтому в Тон-Джанкшна сосредоточивались такие силы - почти весь Северный полк, эскадра штурмвинтокрылов, артиллерия, части поддержки. А мы сидим в снегу за пустым ангаром, теряем драгоценное время и никак не можем выкурить из укрытия одного-единственного янки!
      Кто-то, видно, шевельнулся неосторожно - "джерико" снова грянул очередью. Выстрелы сливались в сплошной рев. Я уткнулся лицом в снег. Посыпались жестяные щепки.
      - Он так палит, будто у него там патронов три ящика, - заметил Князев.
      - Трех ящиков ему на час не хватило бы, - отозвался - Кроме того, сколько я знаю янки, у него там тридцать три яшика.
      Князев хмыкнул. В Платинуме мы насмотрелись на американскую запасливость. Кто-то в сердцах обозвал их "белками". Те, как известно, тоже держат подчас орехи в кладовках, пока те не сгниют. Количество боеприпасов на складах превосходило всякое воображение, но большая часть - к устарелым "кольтам" и "ремингтонам". Поговаривали, что один ретивый шериф в каком-то городке выбежал давать отпор захватчикам со "Спрингфилдом" образца аж 1903 года. Я представил себе российского... нет, лучше малороссийского городового с трехлинейкой и фыркнул про себя.
      Смешного в этом на самом деле мало. Наша высадка вызывала у американцев или паралич, или приступ истерической отваги, заставлявшей их с белыми от ужаса глазами кидаться на пулемет с пистолетиком. Создавалось впечатление, что воевать они как бы не собирались, - но тогда зачем им армия? На всю Аляску, думаю, набралось бы не больше двух дюжин "джерико". Вот же, называется, не повезло.
      Пулемет заговорил вновь.
      - Кажется, у нашего стрелка начинают нервы сдавать, - откомментировал Князев.
      Огневая точка была расположена идеально. Думаю, кто-то изрядно потрудился над ней. Кстати, вот загадка - кто и когда? Успели так замаскировать за два дня, что прошли с начала вторжения? Верится с трудом. Пулемет стоит на вершине скалы, за естественным выступом. Сзади подхода нет - точней, есть, но только для альпиниста. Почти отвесный склон, на котором даже снег не удерживается. Я бы на месте американцев его еще водичкой полил для надежности. Единственный подступ - со стороны дороги. А туда смотрит пулемет.
      Будь в том пулеметном гнезде я, никто из наших двух взводов не ушел бы живым. Я бы дал нападающим подойти поближе, расслабиться... и потом полоснул бы очередью, не жалея патронов. Янки же оказался не то глуповат, не то неопытен. Он открыл пальбу, едва первые бойцы вывернули из-за поворота, и мы успели рассыпаться и драпануть в лес, под прикрытие тяжелых еловых веток и стен полуразваленного придорожного ангара. Впрочем, против "джерико" никакая хитрость не поможет. По убойной силе эта железка не уступит пушке. О чем убедительно говорят кровавые пятна на снегу у обочины.
      - Норева ко мне! - скомандовал я в полный голос - за ревом "джерико" стрелок собственного крика бы не расслышал.
      Норев подполз как мог близко, скрываясь от стрелка на высотке за буреломом и сугробами. Гром выстрелов стих - не то американец менял пулеметную ленту, не то просто устал. Тишина по контрасту казалась оглушительной. Снег гасил звуки, скрадывал тени.
      - Поручик, - прошептал я Князеву, - кто во втором взводе у нас лучший стрелок?
      - Демичев, - ответил поручик. - Егерям форы даст.
      - Пусть заходит со стороны дороги. Для надежности. Норев, найдите укрытие и попытайтесь снять пулеметчика.
      - Слушаюсь! - прошелестел в ответ Норев. Он всегда не говорил, а шелестел. Более тихого человека в жизни я не встречал. Не то чтобы он не мог говорить громко - нет, когда припадала нужда, он едва ли не громче всех в полку возглашал, скажем, многие лета государю императору. Но в прочие дни сама мысль изъясняться громче шепота вводила его в недоумение. В обыденной жизни он совершенно не выносил шума, и как ему удавалось не обращать внимания на грохот выстрелов, мне оставалось непонятным. Порой мне мерещилось, что он выучился так метко стрелять исключительно ради того, чтобы ему полагался штатный глушитель - как взводному снайперу.
      Я зарылся поглубже в сугроб и попытался не обращать внимания на тающий у щек снег. Сколько нам еще ждать, одним святым ведомо. Говорили, что во времена Мировой войны сибирские егеря могли сутками просиживать в засадах, чтобы снять одного-единственного офицера противника. Дорого бы я дал за то, чтобы иметь в своем распоряжении эти самые сутки. Да, а еще противотанковую ракету, раз уж пошли такие мечтания. Но кто мог предположить, что нам эти ракеты понадобятся на Аляске, где танкам одна дорога - по автостраде, не съезжая? Не было тут американских танков, вот и остались мы без ракет, с одними подствольниками, от которых сейчас все равно никакого проку.
      Ждать пришлось не долго. Минут через двадцать очередную паузу между пароксизмами беспрядочной пальбы прервал одиночный выстрел. Я затаил дыхание. Секунда тянулась бесконечно. А потом взревел "джерико".
      Похоже, наш янки решил извести весь свой запас патронов. Пули секли ветки, долбили стволы, тонули в снегу, врезались в землю, отскакивали от камней, резали стены брошенного ангара, как ножницы. Я попытался протереть землю животом, уйти в нее, как крот, спасаясь от смертоносных плевков. А потом пулемет смолк и больше не открывал огня.
      Лишь через несколько минут кто-то осмелился шевельнуть на пробу веткой. И лишь когда я встал во весь рост, изобразив из себя живую мишень на фоне стены, поднялись на ноги остальные. Норева видно не было. Этого одного мне хватило, чтобы понять, кто сделал первый, неудачный выстрел. Но я все же приказал найти тело.
      Очередь из "джерико" разорвала худощавого Норева в распластанные клочья, в которых мало что осталось человеческого - только багрянец крови.
      - Седых, Коничев, Алаев - пойдете со мной. Осмотрим высоту, - распорядился я, отворачиваясь. Не знаю почему, но мне стыдно было смотреть на останки Норева. Каким-то смутным образом я чувствовал ответственность за его гибель. Поручик Князев - оставляю на вас похоронный наряд.
      Хоронить, конечно, никого не будем - как тут прокопаешь каменистую, промерзлую землю? Да и некому помолиться за упокой души тех троих, что уже никогда не вернутся Домой с Аляски. Но тела надо собрать, сложить у дороги, пометить видно, чтобы потом наших парней похоронили по православному обычаю.
      Пулеметное гнездо при ближайшем рассмотрении оказалось довольно грубым. Мы подходили к нему с невольной опаской, будто ожидая, что "джерико" вот-вот оживет. Я поймал себя на том, что думаю об оружии, а не о человеке, который нажимал на курок, словно это злая воля пулемета держала нас столько времени на снегу. Но перед нами была всего лишь наспех сложенная из камней стенка с амбразурой. Спереди ее закрывали насыпанные сугробы, с обратной стороны Подпирали набитые чем-то мешки. "Джерико" зло поблескивал на нас, дерзко уставившись в небо пучком стволов.
      Рядом с пулеметом лежал стрелок. Пуля Демичева попала ему в скулу и вышла, разворотив череп, за правым ухом. Исполненное тоскливого ужаса лицо осталось почти не тронутым. "Мальчишка", - подумал я. Светловолосый, худой, нескладный. Сколько же ему лет? Восемнадцать? Ему бы подснежники сейчас девкам дарить, а не лежать в снегу на никому не нужном холме в никому не нужной Аляске. Впрочем, чего взять с американцев, которые единственные, наверное, из цивилизованных народов до сих пор считают, что защищать Отечество - это не почетное право, а повинность, которую должны отбывать все мальчишки именно в те годы, когда это им более чем противопоказано, потому что именно в эти годы смерть наиболее нелепа и ужасна...
      А потом я разглядел еще кое-что. И понял, отчего глаза у моих спутников стали холоднее снега. Левая рука мальчишки была прикована к станку пулемета наручниками. Такими же, какие висели на ремне у приснопамятного шерифа со "Спрингфилдом"...
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Анджей Заброцкий
      Я стоял под дверями и лениво ковырял паркет носком ботинка. Паркет не поддавался.
      Что за чертовщина? С каких это пор меня стали, посреди разговора выставлять за дверь, точно нашкодившего мальчишку? И с каких пор Старик начал белеть лицом в беседе с заезжими жандармами? Работать со Стариком, конечно, не сахар - он двумя словами может человека в тонкий блин раскатать, уделает как бог черепаху и глазом не моргнет, - но одного у него не отнять: справедлив Старик до щепетильности. Так что же он взъярился?
      Итак, мило беседуют они уже четверть часа. Что за притча? О чем говорить-то столько времени? Жаль, управа наша выстроена на редкость добротно. Сквозь могучие двойные двери даже сирена пожарная не прокричится.
      Неподатливый паркет уже надоел мне до чертиков, и я перенес внимание на потолок - высокий, пересеченный декоративными арками. По свежей побелке ползла снулая осенняя муха, примериваясь, где бы учинить шкоду. Я попытался играть с собой в угадайку - куда свернет муха в своих блужданиях в следующий раз? Но быстро обнаружил, что муха читает мои мысли и из принципа поступает наоборот. Потом насекомое улетело, зевая на ходу, и я остался совершенно один. Тараканов, что ли, запустить под плинтусы на следующий раз?
      Двери распахнулись с таким грохотом, что я невольно вжал голову в плечи, ожидая обвала. Щербаков ринулся по коридору с такой прытью, что я его едва нагнал. Лицо у потайного полицейского было мрачнее тучи.
      - Сергей Александрович?.. - робко начал я.
      Щербаков остановился так внезапно, что я налетел на него, и постоял секунду, ритмично сжимая кулаки. Думаю, в этот момент ему отчаянно хотелось передавить ручищами глотку Старика, хотя я понятия не имел, чем тот заслужил подобное обращение.
      - Андрей Войцехович, - медленно и раздельно проговорил он, - скажите, будьте любезны, где у вас тут поблизости найдется аптека?
      - Э... э... - я запнулся, не ожидая этакого вопроса. - За углом напротив... э... управы.
      - X...хорошо, - Щербаков кивком поблагодарил меня и с места взял такой разгон, что я, поспевая за ним, переходил порой на бег.
      По лестнице и через вестибюль мы проследовали в молчании - Щербаков в угрюмом, а я в ошарашенном. Только на улице агент бросил в асфальт краткое и веское: "Сволочь!", и поинтересовался зачем-то:
      - Крупная аптека?
      - Достаточно, - ответствовал я, окончательно сбитый с толку.
      - Это хорошо, - заключил Щербаков.
      Аптека действительно располагалась по другую сторону проспекта Трех императоров, на самом углу со Столбовой улицей. Над входом красовалась массивная вывеска - змея, пускающая в бронзовую чашу зеленый стеклянный яд.
      Пока Щербаков беседовал с пожилым аптекарем, я почтительно стоял в сторонке, озирая медные ступки, пестики, связки сушеных травок и прочие принадлежности аптечного Деда. Потом потайной агент потянул из кармана бумажник, отсчитал несколько серебряных монеток и получил в обмен тальную коробочку вроде портсигара. Меня даже интерес разобрал - что же это за лекарство в таком загадочном виде да еще за такие деньги?
      Любопытство свое я смог удовлетворить быстро. Одним резким движением Щербаков раскрыл коробочку, вытащил оттуда сигарету, сунул в зубы и двинулся к выходу, на ходу нашаривая по карманам шведские спички. Вот так так, а я - то думал, он не курит...
      На улице петербургский гость остановился, зажег сигарету и глубоко, нервически затянулся. Вокруг распространился характерный запах гашиша.
      Еще веселее. Признаться, не думал, что в охранку берут людей с подобными пороками. Хотя, если подумать, вряд ли Сергей Александрович все свободное время проводит за кальяном. Вот уже четвертый день прошел с его приезда, а закурил он в первый раз.
      - К...конопляные листья, - проговорил он после четвертой затяжки, когда руки перестали искать несуществующее горло.
      - Что? - переспросил я.
      - Конопляные листья, - с усмешкой повторил он - Врачи рекомендуют в качестве успокоительного средства, особенно для невротиков, склонных к меланхолии.
      - Не хотел бы вас обидеть, - заметил я, - но вы, Сергей Александрович, не очень похожи на невротика. Даже склонного к меланхолии.
      Агент сделал еще затяжку.
      - Спасибо, - ответил он. - Но я... не выношу самодовольных старых пней.
      Такое определение Старика несколько меня удивило Правда, лишь несколько.
      - Как я понял, Старик был не в восторге? - поинтересовался я осторожно.
      - Хуже, - Щербаков с изумлением воззрился на обжегший ему пальцы окурок, потянулся было за портсигарчиком, но остановился, чем меня здорово обрадовал видел я накурившихся гашиша, сам пробовал. С непривычки голову ведет ой как сильно Не хватало мне еще агента охранки в состоянии риз на своем горбу тащить в "Ориент" - Пойдемте. По дороге расскажу. Не в восторге - это еще слабо сказано. Для начала он не поверил ни единому моему слову. Счел меня
      параноиком, а вас... хм... легковерным юнцом. Так мало того, я его, видите ли, оскорбил до глубины души - приказы ему принялся отдавать прилюдно, в смысле при вас. Авторитет подрывать. С-сволочь. Схлестнулись мы...
      Я представил, как немецкий "элефант" пытается проехать Зимний дворец насквозь. Впечатляющее, должно быть, зрелище. Жаль, что меня из кабинета выставили.
      - Так что господин Ковальчик вообще отказал мне в неформальном сотрудничестве, - продолжал Щербаков, чуть торопясь. - Понимаете, что это значит? По глазам вижу, что еще нет. Это значит, что за каждый документ мне придется расписываться да еще заверять, что имею право на него хоть глазком взглянуть. А уж попросить о чем-то и думать забудьте! Само собой, право у меня такое есть Даже право приказывать имеется. Только вот ради одного приказа мне столько бумаги измарать надобно будет, что, пока я закончу, и нужда схлынет. Короче говоря, мы застряли.
      Он помолчал немного, пока мы пережидали семафорчик у перекрестка. Когда поднялся белый флажок, агент добавил:
      - Кстати, Андрей Войцехович, вас по-прежнему оставили при моей персоне. Но от расследования дела фон Садовица вы, по сути дела, отстранены. Так что, получается, я и вас под монастырь подвел.
      - Да ничего, - рассеянно отмахнулся я, поглощенный размышлениями, и добавил немного невпопад: - Вот сейчас в "Ориент" вернемся, там и поговорим.
      Глава 7
      "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
      21 сентября 1979 года
      Без помпы и излишнего суесловия была отмечена в Берлине десятилетняя годовщина со дня смерти бывшего министра культуры Социалистической Республики Германия Адольфа Гитлера. На скромной церемонии, символично состоявшейся в берлинском Дворце Отечества, присутствовали соратники этого известного деятеля экс-канцлер Альберт Шпеер, бывший председатель ДСДАП Ганс-Фридрих Либкхнет, а также нынешний министр культуры Вольфганг Бауэр.
      Жизненный путь Адольфа Гитлера претерпел много крутых поворотов. Первый из них - в 1920 году, когда молодой мюнхенский художник, уже получивший некоторую известность своими изящными акварелями, решительно отринул прошлое и принял новые идеи, вступив в социалистическую партию Германии. Дальнейшая его карьера развивалась стремительно. Уже к середине 30-х годов он приобрел известность не только как живописец, но и как один из идеологов "партай", а кроме того - как создатель и проповедник нового, оригинального направления в искусстве, названного социалистическим реализмом, направления, получившего официальную поддержку еще до того, как Адольф Гитлер занял пост министра культуры в правительстве Вильгельма Пика. Назначение его на этот ответственный пост открыло путь молодому поколению немецких художников.
      Однако влияние Гитлера на искусство Германии трудно назвать однозначным. Его нетерпимость преградила путь свежей мысли и в то же время открыла дорогу таким верноподданническим проектам, как перестройка Берлина по проекту будущего канцлера Альберта Шпеера, а несдержанность и необычные привычки министра стали притчей во языцех.
      Политическая карьера Адольфа Гитлера бесславно завершилась с окончанием Мировой войны. Зажигательные речи министра в поддержку передела мира по социалистическому образцу не встречали отклика даже в среде "партайгеноссе". Ставший канцлером Шпеер отправил Гитлера в отставку вслед за ушедшим на покой Пиком. И, как ни парадоксально, этим он оказал искусству самую большую услугу. Лучшие работы Гитлера-художника относятся именно к послевоенному периоду.
      К началу 60-х здоровье художника, подорванное наследством бурной молодости, начало сдавать. Последние годы жизни он провел в инвалидном кресле, поддерживаемый лишь заботами второй жены Евы, диктуя книгу мемуаров "Моя борьба". Ставшая облегчением от мук смерть пришла за ним лишь 20 сентября 1969 года.
      В ознаменование этой даты Императорский Эрмитаж устраивает двухнедельную выставку работ Адольфа Гитлера..."
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Сергей Щербаков
      Дорога от полицейского управления до "Ориента" помнится мне смутно. Гашиш подействовал на мой рассудок с необыкновенной силой. Все окружающее казалось смешным до необыкновенности, до боли в животе. Отчетливо помню, что семафорчики на перекрестках представлялись мне арлекинчиками. Еще помню, как Андрей поддерживал меня за плечи и вежливо направлял в нужную сторону - иначе неизвестно, куда я с хохотом забрел бы, покуда не выветрился дурман.
      В гостиницу мы ввалились с шумом: я как раз смеялся над собственным анекдотом, кстати, совершенно несмешным. Портье окинул нас осуждающим взором дескать, а с виду приличные люди, но промолчал. Кислая его физиономия вызвала у меня очередной пароксизм уже не хохота, а сдавленного хриплого писка.
      Андрей, честь ему и хвала, не оставил меня на произвол судьбы, а втащил в лифт, наорал на лифтера, не желавшего везти наверх господ, которые "так узюзюкались, что свету не видют", вытащил в коридор, довел до моего номера и довольно грубо - все же надоело ему со мной возиться - уронил на кровать. Я раскинул руки, точно пытаясь обнять всю вселенную, и попытался охнуть, но брюшной пресс болел так, как не ныл после самых зверских тренировок, и дело кончилось очередной конвульсией.
      Пока я разглядывал лепнину на бордюре под потолком, Андрей о чем-то поговорил с коридорным по элефону. Принесли подносик. К моим губам приблизили стакан, и я машинально глотнул. Огненная вода пролилась в желудок и с тихим грохотом взорвалась.
      Далее в моей памяти следует провал протяженностью минут в десять - все, что я делал после того, как выпил залпом стопку водки, вылетело напрочь. Очнулся я уже, когда Андрей сунул меня головой под холодную воду. Зато дурман из головы выветрился разом и полностью. Омерзительное наше положение предстало передо мной отчетливо и ясно.
      Осторожно - все же применение сильнодействующих лекарств не прошло для меня бесследно - я добрался из ванной до кресла и сел, подперев подбородок руками. Андрей опасливо последовал за мной.
      - Сергей Александрович, может, мне потом подойти лучше будет... - почти робко спросил он.
      - Да нет, - отмахнулся я. - Присаживайтесь. Надо все же поговорить.
      Заброцкий оглянулся, пожал плечами и сложился наподобие плотницкого метра во второе кресло. В воздухе повисла пауза.
      Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
      Анджей Заброцкий
      Некоторое время мы молча сидели. Большинство моих знакомых в подобной ситуации начинают грызть ручку, постукивать зажигалкой, рисовать чертиков, в общем, делать хоть что-нибудь. Ручки мне было жалко, зажигалка отсутствовала, а список созданных мной художественных шедевров исчерпывался карандашным наброском молочного бидона, за который я в третьем классе получил высший балл по рисованию. С тех пор любой рисунок сложнее точки я мог выполнить только с помощью линейки. Несколько минут тишина накапливалась, становясь все более вязкой и невыносимой Как в романах пишут - "тягостной".
      - Ладно, - не выдержал я. - Послушайте, Сергей... ээ, Александрович...
      - Да зовите просто Сергеем, - отмахнулся Щербаков угрюмо. - Мне еще не двести.
      - Спасибо. Так вот, Сергей... От расследования уголовной версии нас, по сути, отстранили. И я вижу только три возможных варианта нашей с вами дальнейшей совместной деятельности.
      - Ну-ну. И что за варианты?
      Я набрал полную грудь воздуха, словно перед прыжком с трамплина.
      - Вариант первый. Я оставляю вас в этой гостинице и иду домой спать. А вы делаете что хотите. И я занимаюсь тем же. А встречаемся мы с вами раз в день, чтобы узнать об успехах остальной бригады.
      - Оч-чень интересно, - пробормотал потайной полицейский сверхневыразительным тоном.
      - Второй вариант, - продолжил я затяжной прыжок без парашюта. - Я устраиваю вам за счет Третьего управления экскурсию по рижским достопримечательностям из реестра полиции нравов. Реестр длинный - все же портовый город.
      Мне показалось, что на лице господина Щербакова проступило что-то вроде брезгливости. Хотя я мог и ошибиться.
      - И последний вариант Мы начинаем вместе работать над делом фон Садовица, исходя из предположения, что причины его убийства целиком находятся в зоне интересов Третьего управления. Все.
      Я перевел дух и откинулся на спинку кресла. Господин специальный агент Третьего управления позволил себе слегка усмехнуться.
      - Да-а. Небогатый выбор, юноша. Ну да ладно. - Улыбка исчезла, словно ее никогда и не было, и Щербаков продолжил уже совершенно другим тоном: - Итак, Андрей, какие у нас версии? Я имею в виду, не уголовного плана, а находящиеся, как вы изволили выразиться, в сфере наших интересов?
      Я облегченно вздохнул. Что ни говори, а рисковал я здорово. Тайный агент вполне мог оказаться сволочью и накатать на меня такой рапорт, после которого осталось бы только подавать прошение о переводе А Россия велика. Это отступать у нас некуда, а посылать всегда есть куда.
      - Начну с наименее вероятных. Он был связан с леворадикалами.
      - Абсолютно исключено. Фон Садовиц был монархистом, причем неумеренным. Да и преподавательской деятельностью он не занимался и, следовательно, со студентами-леваками общаться не мог.
      - А узнать что-то... компрометирующее... о ком-нибудь из сотрудников лаборатории, например?
      - Маловероятно. Сотрудников лаборатории профессор подбирал сам, а академический совет их только утверждал. На всех сотрудников есть подробные дела. Так что эту версию проверили без нас.
      - Хорошо. Следующая версия. Он открыл что-то важное, и его убили, чтобы не допустить огласки.
      - Уже лучше, но тоже мимо. Фон За... тьфу, Садовиц был теоретиком чистейшей воды. Это во-первых. Что он такого открыть практически важного, не могу представить. Во-вторых, что значит - не допустить огласки? Вы представляете, чтобы он, при его-то монархизме, а главное, честолюбии совершив крупное открытие, стал втихомолку радоваться ему в тиши кабинета? Да никогда в жизни. Если бы профессор открыл не просто важную, а даже мало-мальски важную вещь, он бы немедленно раззвонил об этом как минимум на всю академию.
      - А если он не был уверен до конца?
      - Послушайте, Андрей. У меня еще нет допросных пленок сотрудников профессора, но я уверен - если бы там было что-то важно, мне бы непременно сообщили. Невозможно сделать крупное открытие и скрыть это от людей, работающих рядом с тобой и занимающихся тем же, что и ты, Тем более что он был не просто их сослуживцем, а самым непосредственным начальством. Да они за пять лет должны были научиться определять, что он утром пил - чай или кофе!
      - А не мог он сделать открытие уже здесь, в Риге?
      - Еще как мог. Именно поэтому я так предусмотрительно забрал записную книжку профессора. Собираюсь отнести ее на кафедру химии Лифляндского университета. Но тогда приходится прийти к очень неутешительному выводу.
      - К какому?
      - Что у кого-то из наших потенциальных противников имеются разведывательные спутники, способные сфотографировать страницу записной книжки сквозь всю атмосферу, постоянную лифляндскую облачность и... - Щербаков мило улыбнулся, - крышу дачного домика.
      - Ясно, - решил я не реагировать на подколку. В конце концов, он старше меня по званию да и по возрасту. - Правда, может быть и так, что кто-то эти записные книжки перечитал более привычным способом. Хотя это бы значило, что за ним ведется постоянное наблюдение.
      - Именно. - Щербаков энергично кивнул. - А такое внимание к особе ранга фон Садовица мы как-нибудь бы да приметили.
      - Тогда остается только одно. Его убили, потому что он мог повторить открытие, сделанное еще где-то.
      - Логично мыслите, Андрей, - похвалил меня Щербаков. - И где же, по-вашему, могли сделать такое открытие. Я попытался собрать воедино плоды своих размышлении. Поскольку единственная область, где разработки Садовица имели серьезное значение, - это ядерная энергетика, следовательно, это должна быть страна, активно использующая ядерные топки и к России настроенная в лучшем случае нейтрально. В порядке убывания вероятности это: Британия, Гоминьдан, Соединенные Штаты, Трансвааль и Австралия.
      - Две последние можете вычеркнуть, - спокойно поправил Щербаков. - Это должна быть страна, которая возможное стратегическое преимущество предпочтет мгновенной экономической выгоде. Южная Африка или Австралия просто взяли бы международный патент и стали бы стричь купоны.
      - Значит, остаются три кандидата. - Я оторвал листок от лежащего на столе фирменного блокнотика и выписал столбиком: "Англия, Китай, Америка". - Надо только узнать, кто в этих странах занимался исследованиями в схожих направлениях.
      - Это я уже узнал. - Щербаков достал из портфеля толстый блокнот в кожаной обложке и пролистал его. - Вот. Джон Норман, профессор Кембриджского университета, Соединенное Королевство. И Лю Сяо-Шунь, профессор Пекинского университета, Китайская Республика.
      - Разрешите? - Я глянул в блокнот Щербакова, запоминая фамилии, потом достал из кармана свою собственную записную книжечку и пролистал. - Можно отсюда позвонить по междугородной?
      - Через гостиничный коммутатор. А куда вы, собственно, собрались звонить?
      - Одному университетскому другу, - неопределенно ответил я, снимая трубку. - Алло, барышня? Я хочу заказать разговор с Варшавой. Номер? Двести четырнадцатый. А, варшавский номер! 280-56-78.
      - И что это за друг?
      - Да так. Работает жрецом у оракула. Телефон разразился длинной трелью. Я поспешно отжал клавишу внешнего динамика.
      - Алло. Это вэцэ? Инженера Семашко можно?
      - Кто говорит?
      - Не узнал, Семга! Значит, богатым буду. Слушай, мне консультация от твоего мудреца.
      - А, это ты, Анджей! Ну, валяй. Только учти, мы живыми Реступниками не занимаемся. Только вымершими.
      - Меня ископаемые не интересуют. Поищи-ка мне друже, чем сейчас занимаются, - я мысленно представил ровный почерк потайного агента, профессора-химики Джон Норман из Кембриджа и профессор Лю Сяо-Шунь из Пекинского. Есть у вас биографический раздел в большой памяти?
      - Сейчас сделаю. - Я расслышал знакомый стук клавиш на другом конце провода. - Слушай, - поинтересовался Сергей Семашко, не прекращая вводить запрос в университетский вычислитель, - слышал, кого поставили завлабораторией на шестой кафедре?
      - Я только знаю, что какого-то китайца из Харбина.
      - В том-то вся и соль. А фамилия у этого китайца - Хуй Сунь.
      - Как-как?
      - Прямо так. Хуй Сунь. Кшиштоф теперь прямо так и говорит: "Я пошел на фамилию своего начальника".
      - Неплохо. - Я покосился на сидящего рядом Щербакова и вспомнил, что разговариваю по междугородной за счет Третьего управления, где юмор ситуации могут и не оценить А могут и "оценить". - Так что вещает твой оракул?
      - Не так уж много. Ручка есть или тебе элефоном послать?
      - Говори так. Все одно за казенный счет.
      - Профессор Джон Норман, Кембридж. Родился в тысяча девятьсот сороковом. Семга сделал многозначительную паузу. - Безвременно скончался семнадцатого ноль шестого семьдесят восьмого.
      - Точно?
      - Чистым русским языком по-аглицки написано. Я зачеркнул на листке "Англия".
      - Профессор Лю Сяо-Шунь вместе со всей своей пекинской лабораторией седьмой месяц занимается исследованием... - Семга сделал паузу и прокашлялся, - квантовой динамики самопроизвольных изомерных переходов.
      Я поставил напротив слова "Китай" жирный восклицательный знак. Динамика изомерных переходов звучала очень внушительно.
      - Ну, спасибо, Семга. Выручил.
      - Ну и мощный же у них там вычислитель, - начал Семашко одновременно со мной.
      На обоих концах провода воцарилась тишина.
      - Что ты начал говорить? - осторожно переспросил я.
      - Мощная у них машина, говорю Наши химики как-то попробовали рассчитать одну такую реакцию. Просили три часа заняло десять. Съели лимит машинного времени всего факультета на две недели вперед.
      Я яростно зачеркнул восклицательный знак.
      - Слушай, а там не написано случайно, сами они до такой жизни дошли или помог кто?
      - У меня таких данных нет, - задумчиво сказал Семга. _ Но могу прозакладывать оба уха и нос, что им за это посулили большой и жирный кусок соевого сала. Ни одна лаборатория в здравом уме за такую муть не возьмется. Даже если они имеют машину вроде нашей, все равно работы минимум на год. Оно, конечно, признание в узком кругу ценителей квантохимии им обеспечено, да только признанием сыт не будешь.
      - А если машину классом пониже? - Я затаил дыхание.
      Конечно, Пекинский университет - контора богатая, но Варшавский тоже не из бедных. Новинки к нам поступают чуть ли не быстрее, чем в сам стольный Питер. И мне что-то не верилось, что в Пекине на одну лабораторию будет работать машина, каких на всю Российскую Империю больше сотни не наскребется.
      - Если у них стоит "синий дракон" или еще что-нибудь вроде нашего "Алтая-40", то они над этой заразой провозятся года два, - уверенно заявил Семга. - Никак не меньше
      Я старательно замарал "Китай" и поставил знак вопроса рядом с Америкой.
      - Ну спасибо, Семга. Выручил. Домо тебе аригато.
      - Тебе тоже большой банзай, - отозвался Семга. - Будь. Звони, не забывай. В трубке раздались гудки.
      - Очень интересно, - заметил Щербаков. - Только на будущее, Андрей, пожалуйста, запомните одну вещь.
      - Да?
      - Задавайте вопросы сначала мне. Всю эту информацию я мог получить из картотеки УПБ, не выслушивая при этом подробностей относительно китайца с неблагозвучной фамилией.
      - Понял. А теперь вопрос номер раз. Кто заказал лаборатории профессора Лю копание в куче квантового навоза?
      - Вопрос дельный. Кстати, я запамятовал - когда там преставился мистер Джон Норман?
      - Семнадцатого июня прошлого года. Кстати, вот вам второй вопрос - каким именно образом доктор Норман распрощался с жизнью?
      - Тоже хороший вопрос. - Щербаков перелистнул блокнот - Тут вырисовывается очень интересная хронология В июне прошлого года прощается с этим миром доктор Норман. Скоропостижно. Подразумевается, что тридцативосьмилетний профессор ничем особенным до того не страдал. Скорее всего несчастный случай. В феврале этого доктор Лю получает, как выразился ваш друг, "большой и жирный кусок соевого сала" за никому не нужную работу А в мае в лаборатории профессора фон За... тьфу, Садовица ломается центрифуга.
      - И насколько это затормозило исследования профессора?
      Щербаков слегка усмехнулся
      - Погром был на несколько тысяч рублей. Но дело даже не в ущербе. Андрей, вы представляете себе, что может натворить сломавшаяся центрифуга?
      - Смотря какая и как сломается.