Симон задумался, машинально натирая крупным песком кастрюлю, которая и без того блестела, как жар, потом отодвинул ее в сторону.

– Нята, – начал осторожно. – Ты понимаешь, что ты… что у тебя… – Он помялся, подбирая слова. – Словом, я слышал, конечно, что есть люди, которые магией владеют, но встречать их мне не доводилось. – Симон пристально поглядел на племянницу. – И надо же, чтобы… – Он вздох нул,– я думаю, плохого в этом ничего нет, но… – Он снова тряхнул головой и продолжил уже решительней:– Нята, пообещай мне, что никто не узнает о том, что ты сейчас сделала. Никто, ни один человек. Ни отец, ни мать, ни кто-то другой. И никогда больше не делай так. Тебя будут считать колдуньей и… – Он запнулся, мгновение помолчал, потом заговорил снова: – Ну, ты сама знаешь, что может произойти. Тут, в вашей глуши, люди не очень-то доверяют чародеям. Сдохни у соседа корова – и ты будешь виновата. А с колдуньями разговор короткий – зашьют в мешок, да в воду.

Он снова помолчал, задумчиво глядя на племянницу. Не потому ли родители Няты поспешили избавиться от нее? Разглядели в новорожденной девочке что-то такое, что и заставило их оставить малютку зимней ночью на чужом крыльце? Или была на то иная причина? Симон вздохнул:

– Обещаешь, Нята?

– Обещаю, дядя Симон, – тихо сказала девочка.

– Ну вот и славно. Собирай кастрюли, пойдем домой. Я тебе по дороге отличную новость скажу. Хотел попозже рассказать, ну да уж ладно!

Дни, проведенные у сестры, пролетели незаметно. Пора было отправляться в обратную дорогу: путь до Доршаты неблизкий. Симон решил уехать завтра рано утром, а сегодня вечером ему предстояло сделать еще кое-что. Он сбежал по ступенькам крыльца, отыскал Няту за амбаром, где она разливала по глиняным горшкам парное козье молоко, и присел на перевернутое ведро, собираясь с мыслями.

– Нята, – начал он наконец. – Ты ведь умеешь хранить тайны?

Девочка улыбнулась, обвязывая горшок куском чистой тряпки:

– Умею, дядя Симон.

– Отлично. Я хочу тебе сказать кое-что, но это должно остаться в секрете. Понятно?

Нята кивнула.

– Что-то много у нас с тобой тайн в этот раз, – недовольно пробормотал Симон и вытащил из кармана куртки несколько серебряных монет.

– Я разговаривал с твоей матерью, – продолжил он. – Ты уже знаешь, что следующим летом я заберу тебя в Доршату. Ты уже большая… пора повидать что-нибудь, кроме деревни. Ничего хорошего тебя тут не ждет… Но это будет только через год, к сожалению… мать хочет, чтобы ты помогла ей с маленькими.

Нята снова кивнула, осторожно наливая молоко в горшок.

– Вот… – Симон помолчал. – Стало быть, еще целый год… Летом я приеду. Но… – Он опять умолк. – Но если вдруг произойдет что-то… словом, если ты вдруг поймешь, что больше не можешь оставаться дома… понимаешь? Иногда так бывает… словом, если придется уехать, не дожидаясь лета, тогда…

Тонкие брови Няты сдвинулись.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать, правда?

Девочка, не глядя на него, кивнула.

– Ты была в селе, что неподалеку от вашей деревни?

– В Ачуре? Один раз. – Она поставила пустое ведро и встала напротив Симона, глядя на него странными дымчатыми глазами. – Прошлой осенью мы с отцом, и Гритченом ездили туда в базарный день. Продавали яйца и овощи.

– Хорошо. Значит, ты знаешь, как туда добраться?

Нята склонила голову.

Симон протянул небольшую серебряную монетку:

– Если придется уехать из дома неожиданно, доберешься до села, найдешь любой постоялый двор и спросишь, когда едет повозка или почтовая карета до Шармиша. Поняла? Этих денег хватит, чтобы купить место.

Нята взяла монетку и зажала в кулаке. Симон протянул ей еще одну, побольше.

– В Шармише, на том же постоялом дворе, куда приедешь, спросишь, когда отправляются повозки до Доршаты. Они ездят довольно часто, утром – обязательно. Ехать примерно дня два, два с половиной. Держи. – Он вложил в ладошку еще пару монет. – Заплатишь за место до Доршаты. Запомнила? Приедешь в Шармиш, не вздумай разгуливать по городу. Можешь заблудиться, ну и… всякое бывает. Следи, чтоб деньги не украли. Приедешь в Доршату, спроси синий дом с красной черепичной крышей, что за городской стеной. Найти его нетрудно. Запомнишь? – Он протянул девочке еще одну монетку: – Это на всякий случай. Купишь еды в дорогу.

Нята зажала деньги в кулаке.

– О том, что у тебя есть деньги, никто не должен знать, поняла? Можешь их спрятать? Но не дома, а где-нибудь… где-нибудь в другом месте?

– Возле реки, под обрывом, – сообщила Нята, подумав. – Где старая ива. Спрячу в дупле или под корнями.

– Вот-вот, – подхватил Симон. – Спрячь хорошенько. И никому ни слова, обещаешь?

На следующий день рано утром Симон уехал. Гнедая кобылка отдохнула и весело потряхивала головой, выкатывая тележку из калитки. Нята собралась было проводить дядю до конца деревенской улицы, но Кориль велела разобрать вещи, которые валялись в углу веранды, те самые, что Смили пару дней назад принес с берега реки. «Вещи утопленников», – сердито думала Нята, глотая слезы. Ей было обидно, что вместо нее провожать Симона мать отправила Гритчена. Девочка уложила в корзину тонкое одеяло, полинявший от речной воды платок, разорванный коричневый плащ, куртку, потом еще один плащ, серый, с черной каймой по низу. Шерстяная ткань, высохшая на осеннем солнце, была мягкой и приятной на ощупь. Девочка встряхнула плащ, расправляя складки, что-то стукнуло о пол и покатилось в угол. Няте пришлось залезть за мешки с зерном для кур и отодвинуть коробки с рухлядью, которые загромождали дальний угол веранды, прежде чем она нашла то, что выпало из кармана плаща. Присев на корточки, она разглядывала находку: узкий браслет, сплетенный из золотых листьев плюща, усыпанный мелкими камнями, прозрачными, как слеза. Нята осторожно повернула браслет, по стенам веранды брызнули радужные отблески.

– Нята! – донесся со двора недовольный голос матери. – Долго ты там копаться будешь?

Девочка выпрямилась, не отрывая глаз от украшения.

– Иду! – крикнула она и, поколебавшись, сунула браслет в карман, чтобы вечером, на берегу речки, разглядеть его хорошенько.

Семейный склеп огромного поместья оказался на редкость неуютным местом. Сооружение из черного мрамора и гранита находилось в дальнем углу парка, рядом с небольшим озером. Место выбирали явно неслучайно: тихие аллеи и неподвижное зеркало воды в обрамлении камышей были призваны наводить на мысли о бренности всего сущего и навевать меланхолию. Однако на «золотую» Бретту все это навевало лишь отчаянную скуку. Она ничего не могла с собой поделать, но стоило ей завидеть в конце аллеи стены черного мрамора, бронзовые урны у входа и статуи печальных богов, как скулы начинала сводить зевота. Хорошо еще, что свита и родственники усопшего тактично оставались дожидаться ее в некотором отдалении из уважения к горю скорбящей. Хвала небесам, они не могли видеть, как безутешная вдова бредет скорбеть по недавно умершему мужу, зевая до слез.

Закрывая за собой тяжелую дверь, Бретта твердо решила упомянуть в собственном завещании, чтоб ее похоронили где-нибудь в другом месте, где угодно, только не в этой помпезной усыпальнице, рядом с Сайрасом. Здесь и так уже стояли семь мраморных гробов с останками сиятельных владельцев поместья.

Бретта неторопливо прошла мимо саркофагов и уселась на скамеечку возле окна. Она жила в замке уже вторую неделю, с тех самых пор, как в Белый Дворец ночью примчался гонец с известием о том, что ее муж, находившийся в Баттапе, скончался. И хотя Бретта жила как на иголках, ожидая подобного известия со дня на день, сообщение выбило ее из колеи, она и не подозревала, что смерть мужа так подействует на нее. Отныне в ее жизни начался новый этап, и отступать было не в привычках «золотой» Бретты.

Гроб с телом покойного перевезли с корабля в фамильный замок Сайраса, что находился неподалеку от Доршаты. Во время траурной церемонии, на которую приехало множество придворных, Бретта держалась безукоризненно. Наибольшее опасение ей внушал Луберт – он высказал сестре глубочайшее соболезнование и постоянно находился рядом, так что самые злые языки не могли ни в чем его упрекнуть. Однако все это время Бретта ловила на себе внимательный, пристальный взгляд брата. Обмануть можно было кого угодно, только не Луберта: он прекрасно понимал, что со смертью мужа руки сестры развязаны. Будет ли она настолько неосторожна, что ввяжется в борьбу за власть? Она же всеми силами старалась успокоить подозрения, вела себя так естественно и говорила совершенно искренне, что после такого потрясения хочет только одного – спокойной жизни. Бретта тщательно следила, чтобы не переусердствовать, слишком бурное выражение горя могло бы показаться подозрительным. Через два дня Луберт уехал в Доршату. К огромному сожалению «золотой» Бретты, поместье пришлось покинуть и Тинчеру, и Йоре, и многим фрейлинам свиты. Остались лишь некоторые придворные дамы из свиты – конечно, несносная белл Кволла тут же пожелала скрасить одиночество новоиспеченной вдовы, и Бретта, кипя бессильной яростью, кротко согласилась оставить Хранительницу нарядов в замке – да родственники Сайраса.

И вот теперь, скорбя по умершему супругу, «золотая» Бретта изнывала от скуки и бездействия – ни подруги, ни Тинчер из-за траура не могли ее навещать. Больше всего на свете ей хотелось покинуть это мрачное место и вернуться в Доршату, но, как безутешная вдова, она должная была в течение трех недель ежедневно скорбеть у гроба покойного.

Скука странным образом уживалась с нараставшим нетерпением, которое звенело внутри нее, как натянутая струна. Бретта чувствовала, что грядут события, которые очень скоро перевернут всю ее жизнь, и не собиралась сидеть сложа руки и дожидаться наступления этих событий Она предпочла бы кинуться им навстречу, но… появиться в Доршате, не пробыв минимум трех недель в замке, было невозможно. Бретта выдерживала траурный срок, скрипя зубами. Чума всех побери, как же скучно! Придворные дамы ведут благопристойные беседы, которые не оскорбят слуха вдовы, а родственники мужа считают своим долгом заливаться слезами при каждом ее появлении и подолгу рассказывать умилительные истории о Сайрасе. Похоже, в свое время ее угораздило выйти замуж за само совершенство! Правда, радости от этого не было никакой…

Бретта поднялась со скамеечки и прошлась по усыпальнице, чтобы размять затекшие ноги. Проходя мимо мраморного постамента, она шлепнула ладошкой по тяжелому саркофагу с останками Сайраса.

«Безутешная вдова»… Чума на него, а ведь когда-то она действительно любила мужа. Бретта с досадой сдвинула брови. Он был очень красив, но холоден как лед. Чья вина, что ей так и не удалось до него достучаться? И можно ли ее винить, что любовь перешла в ненависть, такую же яростную и неистовую? И что толку думать сейчас об этом?

«Золотая» Бретта снова уселась к окну и огляделась. Этот склеп ужасен, ужасен. Непонятно, как муж, с его безупречным вкусом, мирился с этаким кошмаром, почему не приказал его перестроить? Лежать здесь… брррр! Лучше уж сжигать своих мертвых, как это делают норлоки.

Бретта подперла щеку рукой. Мысли ее потекли по другому руслу. Чума бы побрала весь этот глупый этикет! Когда она станет править Доршатой, то прикажет собирать Совет Шести каждую неделю – если не придумает другой возможности видеть военачальника норлоков как можно чаще. Жаль, его не было на прошлом празднике… В последний раз она видела норлока как раз после Совета. Ничего особенного, просто короткий ничего не значащий разговор… пара слов, какая-то шутка… когда он смеется, у него глаза мальчишки!

Тут Бретта припомнила Тинчера и с досадой прикусила губу.

«Желаю вам, моя золотая прелесть, – говорил он небрежным тоном, в своей обычной манере, словно посмеиваясь над собственными словами, – самой не угодить в силки, которые вы так искусно расставляете для другого!»

Глупости. Это просто деловой интерес, только и всего, сделка. Посмотрим, насколько хорошо норлок умеет держать себя в руках…

Бретта тряхнула головой, отгоняя мысли. Она поглядела на солнце – алый шар почти скрылся за деревьями. Наконец-то можно покинуть склеп, теперь уже никто не сможет упрекнуть ее в том, что она скорбела мало! Но прежде чем уйти, предстояло сделать еще кое-что. Бретта прислушалась. Было тихо, лишь в парке свистела какая-то птица, ей отвечала другая. Бретта расстегнула кружевной воротник платья и вытащила тонкую золотую цепочку с черным блестящим камнем, теплым от ее тела. «Амулет вдовы». Она разглядывала камень так, словно видела впервые. Заклинания чародеев Лутаки сработали…

Риск, связанный с амулетом, был огромен. Покупка предмета, на который наложены чары Запретной магии… смерть, которая за этим последовала – смерть не простолюдина, а высокопоставленного вельможи… и сама она – дочь Наместника, замешанная в этом… Бретта поежилась. Темницы Драконьих скал навечно – самое милосердное, чего можно ожидать… впрочем, на милосердие рассчитывать нечего.

«Золотая» Берта поднялась и расправила плечи. Страх отступил, но не ушел совсем, а затаился под сердцем неприятным холодком, словно змея. Амулет сделал свое дело, осталось спрятать его так, чтобы никто и никогда не нашел, и склеп был для этого самым подходящим местом. Бретта сняла амулет и, шелестя платьем, прошлась по залу усыпальницы. Возле саркофага белл Нариссы она остановилась. Ей не довелось застать в живых мать Сайраса, и она видела ее только на фамильных портретах. Они с сыном были похожи друг на друга, как две капли воды: такая же безупречная красота, такие же ледяные глаза. Возле мраморного гроба Нариссы стояли высокие, в человеческий рост, вазы, выточенные из драгоценного камня, зеленого с черными прожилками, такие тяжелые, что их почти невозможно было сдвинуть с места. Бретта зажала амулет в ладони, приподнялась на цыпочки и разжала пальцы. Камень глухо стукнул по дну вазы. Бретта повернулась и вышла.

Придворные дамы, облаченные в знак скорби в платья тусклых зеленых тонов, толпились возле беседки. Тут же дожидались Бретту несколько родственников Сайраса. Среди них выделялась ростом его пожилая тетка, белл Кейтс, на голову возвышавшаяся над всеми остальными. У нее были такие же светлые, почти белые волосы, как у Сайраса, и серо-голубые глаза. Белл Кейтс была привязана к племяннику всем сердцем, и его кончина стала для нее настоящим ударом. Бретта старалась избегать женщину, но это было не так-то легко: простодушная провинциалка – тетка Сайраса жила в Руноне – совершенно искренне считала, что вдова сходит с ума от горя.

Когда Бретта приблизилась, пожилая дама взяла ее под руку – жест казался бы фамильярным, не будь он таким искренним:

– Крепитесь, эта тяжелая потеря для всех нас, но…

На соседней дорожке послышался стук копыт, раздались чьи-то голоса. «Золотая» Бретта насторожилась. Вскоре из-за поворота дорожки показались двое – кто-то из гвардейцев Дворцовой стражи и помощник Канцлера Дегер.

У Бретты екнуло сердце. Помощник Канцлера не мог явиться в замок просто так. Неужели проклятые ищейки Коллегии раскопали обстоятельства смерти Сайраса?! Уже?! Так быстро? Нет, не может быть!

Дегер, приблизившись, поклонился и пробормотал официальное приветствие. По его лицу решительно невозможно было прочитать хоть что-то.

Бретта сделала знак придворным дамам следовать вперед и оставить ее наедине с помощником Канцлера. Сердце ее отчаянно колотилось.

– Неотложные дела, белл Бретта, требуют вашего присутствия в Доршате, – проговорил Дегер.

– Они настолько неотложны, что из-за них позволено нарушить мой траур? – холодно осведомилась Бретта, она недолюбливала Дегера.

– Прошу меня извинить, но…

– Что произошло? – требовательно перебила она.

– Здоровье вашего отца внушает самые серьезные опасения, – многозначительно проговорил Дегер.

«Золотая» Бретта остановилась. Она ожидала чего угодно, только не этого!

– Внушает опа… – Она уставилась на Дегера. – Внушает опасения?! Как это может быть? Я покинула Доршату две недели назад, отец был совершенно здоров и собирался ехать на верфи, чтобы присутствовать при спуске на воду корабля…

– Именно. – Теперь Бретта видела, что помощник Канцлера не на шутку обеспокоен. – После посещения верфи Наместник почувствовал себя хуже… В тот день дул холодный ветер с Островов Пряного Ветра, всем известно, что он приносит лихорадку и… Орден Целителей сбивается с ног, но…

– Пошлите за зельем на Сарамитскую равнину!

– Это было сделано в тот же день, – доложил Дегер.

Бретта, конечно, знала, что отец, желая опровергнуть слухи о его немощи, в последнее время появлялся на народе даже чаще обычного. Скачки, городские праздники, гулянья – редко что обходилось без присутствия Наместника.

– Проклятье… – пробормотала Бретта. События начали развиваться как-то слишком быстро!

Она приподняла платье и припустила к замку едва ли не бегом. Какая досада, что нельзя поговорить с Тинчером, он наверняка знает подробности!

– Немедленно заложите карету! – крикнула Бретта, издалека завидев сутулую фигуру управляющего хозяйством замка. – Я еду сейчас же! Пусть белл Кволла останется тут и проследит, чтобы мои вещи уложили и прислали в Доршату!

– Карета уже готова. – Дегер успел позаботиться обо всем. – Вы можете отправляться сразу же, белл Бретта.

Сердце ее стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди.

Колесо судьбы медленно и неохотно поворачивалось, и «золотой» Бретте казалось, что она слышит его скрип.