НОЧЬ С ЧЕТВЕРГА НА ПЯТНИЦУ.‹R›

 

ПРЕДВЕСТНИК ЗЛА

 
      02 часа 31 минута Из-за прикрытой двери кухни доносилось яростное шипение раскаленной сковороды, а по квартире растекался аппетитный и вкусный запах жарящихся котлет. «Значит, – подумал Саша сквозь сон, – Татьяна все-таки решила остаться». Вот после этой фразы он и проснулся окончательно. Резко сел и заполошно посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Какие, к черту, котлеты? Сердце икнуло испуганно и провалилось куда-то вниз, уцепившись тонкими нитками артерий за кадык. И сглотнул Саша судорожно, глухо, как будто в барабан ударил. И облился холодным потом. Сам собой всплыл в голове образ Андрея, ушедшего вчера около одиннадцати. А он сам уснул, стало быть, за двенадцать. Не поехала бы Татьяна к нему в такую позднотень. А хотя бы и поехала, не стала бы она ничего жарить в такой-то час. Разбудить, чтобы заняться любовью, – в это он мог поверить. Но жарить котлеты… Саша огляделся и усмехнулся криво. Драгоценной книги не было. «Вот, стало быть, зачем пришел ночной визитер», – подумалось ему. Впрочем, через мгновение на ум пришла другая мысль. Назовите хоть один случай, когда вор, вместо того чтобы взять краденое и сматывать удочки, принялся бы кашеварить. Переволновался? Или оголодал? Стараясь двигаться как можно тише, Саша сунул ноги в тапки и огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия. Например, хрустальная пепельница. Тяжелая. Такой если по голове со всего размаха врезать – мало не покажется. Он вытряхнул окурки на ковер, зажал пепельницу в ладони и тихо-тихо, крадучись, пошел к кухне. Последние шаги и вовсе проделал, как заправский разведчик, совершенно бесшумно. В сущности, это было смешно. Человек, жарящий котлеты, не мог слышать его шагов, но страх – именно страх, а вовсе не осторожность! – заставлял двигаться именно так, бесшумно, скрытно. Саша чувствовал себя диверсантом, заброшенным в расположение вражеских войск, причем абсолютно голым. Перед дверью он выждал секунду, решая, что же лучше – ворваться в кухню с диким боевым кличем или же, напротив, постараться подкрасться к тому, кто жарит эти чертовы котлеты, как можно ближе, а потом уж шарахнуть пепельницей по затылку. Перевесило второе. Хотя основным решающим фактором был опять-таки банальный страх. Саша плохо представлял себе, как он будет бить этого… таинственного кулинара, если тот повернется к нему лицом. Ему никогда еще не доводилось бить человека. Даже в подростковом возрасте он дрался всего один раз. Здесь же ситуация была критической. Саша медленно приоткрыл дверь. Заскрипели противно петли.
      – Черт! – пробормотал он, приник к щели и тут же наткнулся на заинтересованный взгляд. Человек сидел возле стола, курил и держал в руках «Благовествование». Наверное, читал, пока жарились котлеты. Таиться дальше не имело смысла, поэтому Саша просто толкнул дверь и вошел в кухню, держа пепельницу на изготовку.
      – Доброй ночи, Александр Евгеньевич, – поздоровался гость и кивнул на плиту. – Простите, что я так, по-хозяйски. Но подумал: все равно ведь дожидаться, пока проснетесь, так поджарю котлет, чтобы фарш не засох. Это был тот самый красавец. Попутчик из метро, почитатель беккеровских «Мифов».
      – Видите ли, любезнейший Александр Евгеньевич, – мужчина поднялся, приоткрыл крышку сковороды и ловко поддел лопаткой здоровенную котлетину, – я имел рассеянность забыть сегодня вечером в вагоне книгу, а она дорога мне как память.
      – Как вы попали в квартиру? – Изумление Саши достигло наивысшей точки.
      – Через дверь, разумеется, – ответил гость. – Как же еще?
      – Но…
      – Вы совершенно напрасно оставляете дверь открытой, – продолжал гость, переворачивая котлеты. – Тем более если храните в доме такую книгу, – он небрежно мотнул головой за плечо, указывая на «мраморный» фолиант. – Дверь, Александр Евгеньевич, следует запирать.
      – А я и запер, – Саша растерялся. В движениях незнакомца, во всем его поведении не было заметно и тени страха. Нет, он не боялся. Хотя, возможно, незнакомец заранее рассматривал подобную ситуацию. Впрочем… Какую подобную? Он ведь начал жарить котлеты ДО того, как Саша проснулся. Если красавец хотел только лишь украсть книгу, то никто не помешал бы ему спокойно уйти.
      – Если бы вы заперли, то как бы я вошел? – рассудительно поинтересовался гость.
      – Вот это мне и хотелось бы знать.
      – Я позвонил, даже несколько раз, но мне никто не открыл. Я попробовал постучать. Оказалось, что дверь не заперта. И тогда я вошел. Вы спали, а мне необходимо с вами поговорить. Вот я и решил подождать, пока вы проснетесь. Заодно нажарить котлет и ознакомиться с этой забавной книгой, – он снова кивнул на «Благовествование», затем накрыл сковороду крышкой и присел. Взяв сигарету, спокойно затянулся. – Но что же вы стоите в дверях, Александр Евгеньевич? Присядьте. И вам, и мне спокойнее будет. И не волнуйтесь так. Ничего плохого я вам не сделаю. Честное слово.
      – Откуда вам известен мой адрес?
      – Есть такая программа для компьютера, – незнакомец улыбнулся. – Указываешь номер телефона или фамилию, имя и отчество, а она называет адрес. Очень забавно, должен признать. Если бы такая программа существовала раньше, у меня, да и у вас тоже, решительно убавилось бы проблем.
      – А мой номер телефона у вас откуда?
      – Номера телефона у меня нет, – сознался гость. – Но вашу фамилию, имя, отчество я узнал из журнала.
      – Из какого журнала?
      – Из «Психологии и психиатрии». Второй номер за этот год. Тот самый, где помещена ваша статья. «Он сумасшедший, – подумал Саша. – Точно. Никакой научной статьи не было и быть не могло. Хотя… Правда, готовил он одну работу, думал даже опубликовать, но не опубликовал ведь. А о лежащих в столе черновиках незнакомец знать не мог».
      – А ну-ка руки вверх, – скомандовал он, поднимая пепельницу.
      – Пожалуйста, пожалуйста, – гость улыбнулся тонко, хотя руки все-таки поднял. – Если вам так спокойнее…
      – Спокойнее.
      – Тогда конечно. Опять-таки вы здесь хозяин.
      – Никакой научной статьи у меня не выходило, – заявил Саша резко. – И дверь, кстати, я запер. Как раз потому, что у меня в доме находится очень ценная книга. Это-то я точно помню.
      – Ну, – уклончиво качнул головой красавец, – не такая уж она и ценная на самом деле. А насчет статьи… Разве Товкай Александр Евгеньевич, психиатр, 34 года, сотрудник психоневрологического диспансера номер двести сорок четыре, – не вы?
      – Я, – согласился Саша.
      – В таком случае статья ваша. Можете посмотреть. Журнал у меня в чемоданчике. Кстати, в нем имеется ваша фотография.
      – Так. Где этот ваш чемодан?
      – Вон, у стола, – указал подбородком гость. – Руки можно опустить? Или подержать, пока вы…
      – Держите, – рявкнул Саша, хватая с пола кожаный «атташе» и отщелкивая замки. Странно, полоснулось по краю сознания, когда он вошел в кухню, чемоданчика вроде не было. Хотя… Черт его знает…
      – Ох, Александр Евгеньевич, Александр Евгеньевич, – укоризненно покачал головой гость. – Вы, атеисты, странный народ. В загробный мир не верите, а чуть что, сразу «Слава Богу» да «Черт его знает». Нельзя же так, в самом деле. Накличете ведь, не ровен час.
      – Что накличу? – рассеянно спросил Саша, роясь в «кейсе».
      – Да уж что накличете, то накличете. Саша наконец нашел журнал. В самом центре – красивая, несерьезная, с золотыми аляповатыми бабочками целлулоидная закладка. Раскрыл. Так и есть. Его, Саши, фотография над статьей и биографические данные – не спутаешь. Улыбается с черно-белого квадратика сам себе, тонко, мудро, аж тошно. И тема его. Та самая, черновики которой до сих пор лежат мертвым грузом в верхнем ящике стола: «Стабильные симптомы психических отклонений в процессе творческого роста гениальной личности». И дальше – пофамильно. Всех гениев, по косточкам, до Адама. Идиотство какое-то, честное слово. Нет, в черновиках вроде бы и ничего, а в журнале – как есть идиотство. Бред собачий.
      – Ну что, убедились? – поинтересовался гость. Саша покачал журнал в руке. Никакой статьи у него не выходило. Что-что, а это-то он знал точно, но ведь вот же она, статья, никуда не денешься. Против правды, как говорится, не попрешь. Будь ты хоть семи пядей во лбу, а статейка-то пропечатана.
      – Кстати, – добавил гость, – если я сейчас же не опущу руки и не выключу газ, котлеты сгорят.
      – Черт с ними.
      – Ну зачем же так сразу-то, – укоризненно заметил гость. – Вполне, между прочим, приличные котлеты получились. Удались. Так что, я руки опущу?
      – Опускайте, – разрешил Саша, все еще косясь в статью. Незнакомец выключил газ, после чего удовлетворенно кивнул, пробормотав:
      – Так-то лучше.
      – Вы, значит…
      – Леонид Юрьевич Далуия, – представился гость и по-офицерски склонил голову.
      – Далуия? – переспросил Саша, тяжело опускаясь на стул. – Странная фамилия.
      – Да? А по-моему, фамилия как фамилия.
      – Так, Леонид Юрьевич Далуия, – Саша посмотрел на гостя. – Теперь объясните мне, при чем здесь ваша книга?
      – Как? – изумленно двинул бровями тот. – Если меня правильно информировали, вы ее нашли.
      – Никакой книги я не находил, – категорично заявил Саша. Хотя после статьи он уже ни в чем не был уверен.
      – Один из пассажиров видел, как вы подняли «Мифы» со скамейки и положили в портфель. Он вспомнил, что книгу читал другой человек, и сообщил о находке дежурной по станции, – заметил гость. – Товарищ оказался крайне наблюдательным. Дал подробнейшее ваше описание.
      – Это какая-то ошибка, – возмутился Саша. – Я не брал книги.
      – Возможно, ошибка. Но вы все-таки посмотрите. На всякий случай. Вдруг забыли.
      – По-вашему, я больной?
      – Да нет же, – сказал Леонид Юрьевич. – Просто людям вообще свойственно многое забывать. Очень многое. Иногда даже больше, чем им самим хотелось бы. Саша метнулся в комнату, подхватил «кейс», трусцой вернулся в кухню и шабаркнул портфель на стол. В искреннем возмущении, в трусах и в майке выглядел он очень забавно. Гость улыбнулся.
      – Что? – подозрительно спросил Саша.
      – Ничего, – ответил тот.
      – Смотрите сами. Саша не стал открывать портфель. Во-первых, он был уверен, что никакой книги не брал, а во-вторых… во-вторых, боялся, вдруг гость снова окажется прав, и беккеровские «Мифы» все-таки отыщутся в «кейсе»? Тогда он, пожалуй, может и с ума сойти. Леонид Юрьевич тщательно вытер руки, отщелкнул замки «кейса», открыл крышку. Улыбнулся:
      – Ну конечно. Вот она. Я же сказал, забыли. Саша, приоткрыв от изумления рот, смотрел, как Леонид Юрьевич достает из его «кейса» темный томик беккеровских «Мифов».
      – Но я не…
      – Просто забыли, – мудро улыбнулся гость. Он убрал книгу в чемоданчик. – Очень вам признателен.
      – Да не за что, – растерянно ответил Саша. – Я, право, не знаю, откуда… хм… Леонид Юрьевич не стал слушать.
      – Ну что? По котлетке? Пока горяченькие? – спросил он и звонко хлопнул в ладоши.
      – Спасибо, что-то не хочется.
      – Напрасно, голубчик. Есть надо. Еда не только вкусна, но и полезна. Вы думаете, почему древние так долго жили? Потому что питались хорошо. Леонид Юрьевич свалил котлеты горкой в большую эмалированную миску, начал резать хлеб, а Саша сидел и смотрел на него, раздумывая. Честно говоря, все происходящее здорово напоминало ему тихое помешательство. А что? Очень даже похоже. Может быть, у него «крыша поехала» от долгой и плодотворной работы? Сплошь и рядом случается. Ему бы вызвать милицию, пусть разбираются, что это за «Леонид Юрьевич», кто он такой, откуда взялся, каким образом попали в Сашин «дипломат» беккеровские «Мифы» и откуда у гостя статья, – не фальшивая ведь статья, типографская, – но навалилась дурой апатия. Поверил вдруг Саша, что звонок в милицию ничего не даст. Вместо червонцев в результате окажутся этикетки от «Нарзана». Чертовщина какая-то, ей-Богу.
      – Александр Евгеньевич, ну вот это вы уж совсем напрасно, – донесся до него размытый голос гостя.
      – Что? – Саша незаметно, под столом, сжал кулак так, что ногти впились в ладонь до боли, до красных полос на коже. – Что напрасно?
      – Вот это, – кивнул неопределенно гость, забрасывая в рот здоровенный кусок котлеты. – Ни Черт, ни Бог тут совершенно ни при чем. Отучайтесь вы от этой дурацкой привычки. До добра она вас не доведет, уж поверьте мне на слово. Саша встряхнулся и взглянул на гостя. Быстро взглянул и вдруг… на одно лишь мгновение увидел глаза. Совсем другие глаза. Не те, что видел раньше, а иные – пронзительные, черные, внимательные. И внезапно он понял: человек, сидящий перед ним и с аппетитом поглощающий одну за другой сочные котлеты, совсем не тот дружелюбный простак, за которого себя выдает. Маска простака скрывала настоящего гостя. Настоящего! А настоящего-то Саша еще и не видел. Он внутри этой человекообразной скорлупы. Прячется там до времени, отпуская укоризненные замечания насчет… одним словом, насчет потусторонних сил.
      – Правильно, – похвалил Леонид Юрьевич. – И не надо упоминать их.
      – Вы умеете читать мысли? – спросил Саша и помрачнел.
      – Да ну, будет вам глупости-то говорить, Александр Евгеньевич, – махнул рукой гость. – Я мог бы, конечно, вам соврать для пущего эффекта, но не стану. Вы же все время губами шевелите. При соответствующем навыке прочесть несложно. – Он усмехнулся. – Где вы видели, чтобы кто-то читал чужие мысли? Психологи хорошие были, да, но все они работали с рефлекторными движениями, вроде вашего движения губ. Не с мыслями. Вольф Мессинг, например. А мысли… нет. Да и скучно это.
      – Что?
      – Мысли читать.
      – Почему же?
      – Так ведь люди в основном думают об одном и том же.
      – А вам откуда это известно? – грубовато буркнул Саша. – Если вы мысли не читаете?
      – Зато я хорошо разбираюсь в людях, любезнейший Александр Евгеньевич, – усмехнулся гость. – Я столько людей разных за свою жизнь перевидал – не сосчитать! – Он снова обреченно махнул рукой. – И почти все они, если копнуть поглубже да шелуху сдуть, хотели одного и того же. Почитайте Карнеги. Весьма неплохие исследования по психологии побудительных мотивов. Что движет человеком? Самолюбие. Власть, слава, богатство.
      – Любовь забыли упомянуть, – напомнил Саша.
      – Не-ет, – покачал головой Леонид Юрьевич. – Почему же забыл? Ничего я не забыл. Ради любви человек способен умереть. И только.
      – Не так уж и мало.
      – Ерунда, – поморщился гость. – Умереть – что может быть проще? Р-раз – и нет тебя. От всех убежал, всех перехитрил, всех обманул. В один миг избавился от земных проблем. Что же в этом плохого, хотел бы я знать? Жить гораздо, гораздо сложнее. Уж кому, как не вам, знать об этом.
      – А я-то тут при чем?
      – Как знать, как знать, Александр Евгеньевич, – тонко и загадочно улыбнулся гость. Неприятно как-то он это сказал. Слишком многозначительно.
      – Боюсь, что я не совсем понимаю, – растерялся Саша.
      – Поймете немного попозже, – пообещал Леонид Юрьевич. – Что же касается предмета нашего разговора… Назовите мне хоть что-нибудь, созданное во имя любви и прошедшее через века. Ничего вы не сможете назвать.
      – Ну почему? – начал было Саша.
      – Да потому, что ничего и нет, – быстро перебил Леонид Юрьевич. – И не говорите глупостей, я же просил. У нас ведь как: один скажет, а все повторяют. Думаете, им кажется, будто этот «один» прав? Ничего подобного. Просто слова понравились. Красиво. Что такое любовь с точки зрения психологии? Тривиальная психологическая зависимость, возникающая на почве тяги к геометрически правильному строению черепа. – Леонид Юрьевич препарировал любовь с ловкостью заправского прозектора. – «Завтрак в постель», «на руках носить»… Ужас. Крепостничество какое-то.
      – Одни любят полненьких, другие худых, третьи еще каких-то, – мрачно сказал Саша. – При чем здесь геометрия?
      – Александр Евгеньевич, голубчик, люди-то разные, – всплеснул руками Леонид Юрьевич. – Одним нравится круг, другим – овал, третьим – треугольник. Отсюда и тяга к различным формам, лишь подтверждающая геометрию. С природой, знаете ли, не поспоришь. А в остальном… Спросите влюбленного: «Что ты чувствуешь?» Думаете, скажет что-нибудь путное? Ничуть не бывало! Станет талдычить с упорством идиота: «Я ее люблю». Это понятно. Но чувствуешь-то что? – Леонид Юрьевич поднял обе руки. – Не скажет. Не потому, что не хочет, а потому, что не может. Нечего ему сказать. – Он усмехнулся, и Саше показалось, что промелькнуло в усмешке лукавство, смешанное с любопытством. – Нет, как разрушительная сила любовь вовсе не плоха, кто спорит. Но как созидательная – никуда не годится.
      – Сонеты, – ответил Саша запоздало. – Они прошли через века. Стихи. Картины. Музыка.
      – Музыка, сонеты… Да, действительно, прошли. Но прочтите мне на память какой-нибудь из сонетов Петрарки? Или того же Шекспира? Продекламируйте любовную поэзию Вийона? Не можете. Но даже если бы смогли и вас услышал бы автор, то он бы сказал, что вы – бесчувственный чурбан. А знаете почему?
      – И почему же? – хмуро поинтересовался Саша.
      – Да потому, что вам чужая любовь без надобности, – охотно объяснил Леонид Юрьевич. – С вас достаточно и своей. Той же Танечки. Или, допустим, красивой девушки, встреченной на улице или в метро. Они для вас куда важнее шекспировских рифм. А сонеты… Одни издают, другие покупают. В основном для блезира. Но практической пользы – никакой. Картины? Красиво, не стану возражать. Еще забавно. Король Франциск Первый заплатил за «Мону Лизу» четыре тысячи золотых флоринов. Ни много ни мало – пятнадцать с половиной килограммов золота. А мы прикрываем ею сальные пятна на обоях. Вот вам и вся практическая польза. Однако не думаю, что великий Леонардо мечтал именно об этом, когда писал портрет Констанции «Джоконды» де Авалос.
      – Картины, музыка и стихи – это духовная пища, – возразил Саша. – Красота в любой форме делает человека лучше, добрее.
      – Или злее. Вы ведь не станете отрицать, что другой человек, плеснувший на «Данаю» кислотой, действовал отнюдь не во имя добра или красоты?
      – В газетах писали: это сделал параноик.
      – А вы верите всему, что пишут газеты?
      – Э-э-э…
      – Он не параноик. Причем далеко не параноик, – усмехнулся Леонид Юрьевич. – Красота, суть любовь, питает души, порождая в одних тягу к добру, но в других – раздражение, стремление к злу и уничтожению этой самой красоты. Вы согласны?
      – Наверное.
      – Отлично, – Леонид Юрьевич улыбнулся таинственно. – Вот мы и подобрались к самому главному. К Душе. Превосходно. Значит, человек любит не разумом, а Душой. Я правильно вас понимаю?
      – Правильно. Честно говоря, Саша не был полностью уверен в правильности данного утверждения, но за неимением лучшего аргумента в споре…
      – Во всяком случае, вы признали то, что Душа существует. Это уже неплохо. Душа – как основа мироздания. Как скрытый движитель всех человеческих поступков и помыслов. Душа и все, что с ней связано. В глобальном аспекте. Ведь именно этот аспект вас сегодня особенно тревожит? Выражаясь вашим собственным языком: роль Души в формировании Добра и Зла и ее влияние на будущее человечества. Правильно? Саша внимательно посмотрел на гостя, а тот деловито собрал посуду и отнес в мойку. Затем присел и не без любопытства уставился на Сашу.
      – Кто вы такой и что вам нужно? – спросил наконец Саша. – Только не надо морочить мне голову.
      – Так я и не пытаюсь вам ее морочить, Александр Евгеньевич, – снова всплеснул руками гость.
      – Вы не ответили на мой вопрос. Кто вы и что вам от меня нужно?
 

 
      Леонид Юрьевич вздохнул, качнул головой, сказал грустно:
      – При чем здесь книга… – Он взял сигарету, покрутил в пальцах, понюхал, затем произнес абсолютно серьезно: – Какой мне смысл забирать ее у вас после того, как я же вам ее отдал?
      – Вы?
      – Конечно. Человек, который продал вам «Благовествование»… одним словом, это мой помощник.
      – Да? – упрямо, но с ехидцей спросил Саша. – Ну теперь я, наверное, должен вам ее вернуть?
      – Нет. Наоборот. Вы никому не должны отдавать эту книгу. Никому! В том числе и самым близким друзьям.
      – Почему?
      – Прочтите – и сразу все поймете.
      – Я не о книге, я о друзьях.
      – Друзья часто превращаются во врагов. И только вы сами никогда не сможете себя предать.
      – Я не люблю, когда говорят загадками.
      – А это не загадка, – шевельнул бровью Леонид Юрьевич, стряхивая пепел. – Это совет.
      – Может быть, вы все-таки объясните мне, что такого необычного в этой книге?
      – Она сама, – ответил Леонид Юрьевич.
      – Обычная Библия.
      – Необычная, – гость снова стряхнул пепел. – В том-то и дело.
      – Разве что в полярности оценок…
      – Так ведь в оценках весь смысл, – усмехнулся Леонид Юрьевич. – Читайте. Когда прочтете, вам будет легче понять и предугадать следующие шаги вашего врага.
      – Моего врага? – Саша усмехнулся саркастически. – У меня нет врагов.
      – Ошибаетесь. У вас есть враги.
      – Я пока что-то не заметил ни одного.
      – Вот именно, – кивнул Леонид Юрьевич, давя сигарету в пепельнице. – Пока! Скоро заметите. Кстати, что он вам рассказал?
      – Кто?
      – Мой оппонент. – Гость наклонился вперед, чернота его глаз внезапно обожгла Сашу вселенским холодом. В них больше не было ничего. Ни веселости, ни печали. Только пустота, лишенная какого бы то ни было выражения. – Вы ведь навещали его сегодня? Что он вам рассказал?
      – Вы имеете в виду…
      – Человека, которого вы называете Потрошителем.
      – Он рассказал мне свою историю, – помедлив, ответил Саша. – Точнее, историю из «Благовествования», выдавая ее за свою.
      – Угу, я так и думал. – Леонид Юрьевич кивнул без тени иронии. – И наверное, этот человек сказал вам, что он – уничтожитель Зла? Не правда ли?
      – Нет. Он сказал, что помогает этому… уничтожителю. Гончему. Или Гилгулу. Так он называл это.
      – Ну да, конечно. Гончему. И вы ему поверили?
      – Слушайте, я не собираюсь отвечать на ваши вопросы… Эта информация не подлежит…
      – Вам придется ответить, – твердо перебил его гость. – От этого слишком многое зависит. Вы ему поверили? Саша хотел было возмутиться, решительно вскочить, может быть, даже выкинуть незваного гостя вон, но вместо этого лишь отрицательно покачал головой.
      – Хорошо, – с облегчением откинулся на спинку стула Леонид Юрьевич. – Очень хорошо. Потому что он вам соврал. – Саша тускло улыбнулся. Он тоже почувствовал облегчение. Нашелся человек, ответивший на вопрос, мучивший не только его, Сашу, но и Костю, и остальную следственную бригаду тоже. – Он соврал, – повторил гость и придвинулся ближе. Его черные пустые глаза заслонили свет. Голос Леонида Юрьевича стал громким, перекрывающим все звуки мира. Саша ощутил, что не может пошевелиться. И что отвести взгляд не может тоже. – И не только вам! – вплыл в его мозг голос гостя. – Он многим врал. Этот человек – не Гончий. Гончий – вы. А тот, с кем вы сегодня говорили, – Предвестник Зла!
      14 апреля, утро. Свидетельство «Бой был страшен. Звон мечей, глухие удары боевых молотов, топот и ржание лошадей, крики ярости и стоны умирающих. В этой дикой сече никто не разбирал, где свои, где чужие. Здесь и не осталось своих и чужих. Осталась только задача – выжить. Мечи выписывали кроваво-серебристые круги, рубя человеческую плоть и кожаные доспехи. Красная медь лат покрывалась бурой кровью и серой пылью. Передние ряды воинов падали под ударами чужих мечей, под камнями пращников или пронзенные пиками и дротиками. Их место тут же занимали новые. Темные тучи тростниковых стрел с жутким шелестом взмывали в воздух, чтобы через несколько секунд обрушиться вниз смертоносным дождем. Медные жала сверкали в лучах солнца, словно кровавые градины. Хрипели и ржали умирающие лошади, мычали быки, с треском переворачивались колесницы. Звучно кричали верблюды, валясь на землю под ударами копий. Мертвые падали под ноги живым, и те поднялись уже на высоту пяти локтей. Сандалии пехотинцев скользили по телам, и приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы только удержаться на ногах, потому что падение означало неминуемую и страшную смерть. Земля пропиталась кровью на два локтя, а трава приобрела оттенок песка на закате. Оступались и опрокидывались кони, давя пеших воинов. Аннон подал знак. И аммонитянский вестник проскакал до стен Раббата. И сигнальщик Адраазара‹Адраазар – арамей, царь Сувы, сын царя Рехова.›, установленный на охранной башне, поджег костер, подавая сигнал к наступлению двум свежим легионам Това, скрывающимся до времени в предгорье, за финиковыми рощами. Они должны были ударить с флангов, взяв в котел измотанные остатки корпусов Иоава и Авессы‹$FИегудейское войско формировалось аналогично древнеримскому. Оно состояло из пяти военных корпусов, численностью около 60 тысяч воинов в каждом. Каждый корпус делился на легионы (по 6 тысяч человек), легионы на кентурии, или когорты (по 500 – 600 человек), кентурии на манипулы (по 50 – 60 человек). Ополчение делилось на отряды, численностью 24 тысячи человек в каждом. При Царе Давиде общая численность израильской армии, включая ополченцев, достигала 288 тысяч воинов. Элиту составляла когорта избранных наемников (хрети м плеви), включавшая в себя 600 соратников Давида со времен его скитаний.›. Густой темно-серый дым от свежесрезанных пальмовых ветвей поднимался в истекающее кровью заката небо, но товских воинов все не было. Тогда-то Аннон и понял, что проиграл.
      – Предательство! – закричал тысяченачальник. Он поднял меч, на клинке которого повисли бурые капли, и тяжелые пехотинцы охранной когорты, дерущиеся бок о бок со своим Царем, сомкнулись вокруг Аннона плотным кольцом, поднимая обитые кожей и медью щиты, отсекая своего Господина от иегудейских легионеров. – К городу!
      – Нет! – хриплый крик Аннона раскатился над равниной, перекрывая звон мечей. Он знал, в чем их спасение. Не в отступлении. Во всяком случае, не сейчас. И аммонитяне, те, кто еще оставался в живых, потные, окровавленные и грязные, рванулись вперед, прорывая строй авесской пехоты. И заполыхал второй сигнальный костер. И ударили со стен Раббата стрелки, накрыв конницу Иоава облаком стрел. Уцелевшие легионеры Адраазара получили возможность отойти и соединиться с пехотой аммонитян. И пробилась к ним сильно поредевшая моавитянская конница. Под прикрытием стрелков арамеям даже удалось перегруппироваться, приняв подобие боевого построения. Теперь иегудеи оказались в невыгодном положении. Из восьми отборных легионов у них уцелели от силы четыре. При этом воины Иоава были вынуждены биться с теснившими их легионерами Рехова и когортами Разона, а жалкие остатки корпуса Авессы‹Иоав – главный военачальник израильской армии при царе Давиде. Авесса – брат Иоава и его первый помощник. По Библии (2-я книга Царств. Глава 10. Стих 9-10.), перед боем с аммонитянами и арамеями Иоав разделил свое войско, поручив командование одной из частей Авессе. Разон – один из старших военачальников Адраазара.› стояли против пехоты и конницы Адраазара, соединившихся с аммонитянами и моавитянами. В это мгновение Аннон поверил: еще немного отваги и храбрости – и израильтяне дрогнут. У него появилась надежда, что в этот раз Ангел ошибся в страшном пророчестве. Они разобьют иегудеев. А после Адраазар призовет два свежих корпуса Совака, и они вместе придут под стены Иевус-Селима. И все наконец закончится. Через секунду до него донесся боевой клич. Парируя удар за ударом, стараясь защитить себя и коня, Аннон обернулся, чтобы увидеть на западе дым сигнального костра израильтян. И это было странно, потому что его разведчики, тайно сопровождавшие иегудейские корпусы на всем пути от Иордана до Раббата, донесли, что Иоав не оставил в резерве даже когорты легких пехотинцев.