– Что это было? Гипноз?
– Своего рода, – без всякой рисовки ответил убийца. – Это называется «взгляд василиска». Им пользовался Томас де Торкемада. Вы должны его помнить. Он был Великим Инквизитором в Испании. В пятнадцатом веке.
– Да, я припоминаю… Мы изучали в институте историю средних веков, – промямлил Саша. – Там было что-то об инквизиции. Потрошитель не без укоризны покачал головой.
– Так вот, Томас был мастером различных приемов психологического воздействия. Секрет «взгляда василиска» заключается в том, чтобы смотреть не в одну точку и даже не параллельно, а крест-накрест. Правым глазом в левый глаз собеседника, левым, соответственно, в правый. Причем смотреть следует не в лицо человеку, а как бы на заднюю стенку черепа. Сквозь голову. Сразу это не получается, нужны долгие тренировки. Приходится учиться расфокусировать взгляд. Весьма неприятная процедура. От напряжения болит голова. На то, чтобы овладеть «взглядом василиска», Торкемаде понадобилось два года, но срабатывает безотказно, поверьте. Потрошитель резко обернулся. Его глаза смотрели на Сашу и в то же время сквозь него. Казалось, взгляд убийцы забирается в мозг, роется в нем бесцеремонно и грубо, словно в чужом ящике для белья.
– Зачем вы пришли? – вдруг громко и резко спросил Потрошитель, наступая на Сашу. – Что вам нужно? Саша хотел вскинуть руку и закрыться от жуткого взгляда, но вдруг понял, что не может пошевелить даже пальцем. Рот его сам собой открылся, и он начал говорить:
– Я… должен определить… ваше психическое состояние… Каждое следующее слово давалось ему легче предыдущего, а сказав всю правду, он испытал настоящее блаженство.
– Как вы могли убедиться, я абсолютно здоров! Запомните! Абсолютно! В коридоре послышался топот. Словно сквозь вату, до Саши донесся голос Кости Балабанова: «Открывай дверь!!! Открывай!!! Уснули, что ли?» С грохотом опрокинулся стул. Потрошитель вдруг резко взмахнул рукой, будто обрывая невидимую нить, протянувшуюся между ним и Сашей. Затем он улыбнулся, заговорил, не обращая ни малейшего внимания на шум в коридоре:
– Томас де Торкемада прибегал к физическому воздействию лишь в случае самой крайней необходимости. Он был очень, очень набожным человеком, благодаря чему даже стал духовником королевы Изабеллы. Однако набожность не помешала ему войти в историю как одному из самых страшных людей своего времени. В Италии имя Торкемады многие годы было синонимом слова «ужас». Впрочем, этот страх имел под собой почву. За пятнадцать лет по признаниям, полученным Великим Инквизитором, было казнено без малого одиннадцать тысяч человек, из которых десять с половиной тысяч не подвергались пыткам вовсе! Тем не менее признания, полученные Торкемадой, не вызывали сомнений и не рассматривались католическим трибуналом. Допрашиваемых сразу отправляли на костер. Торкемада был фанатиком. Вот уж кто Верил! При слове «еретик» Великого Инквизитора начинало трясти… Щелкнул замок. Саша судорожно сглотнул. Он чувствовал себя так, словно его вывернули наизнанку. В голове творилось что-то невообразимое. Каша из мыслей и образов. В бокс ворвались охранники и Костя. Саша услышал знакомое: «К стене! Руки на голову!» – и поднял руку.
– Ничего. Со мной все в порядке. Все нормально. «Я повторяюсь, – подумал он. – То же самое говорил вчерашний врач».
– Точно? – Костя схватил его за плечи, встревоженно заглянул в глаза. – Нормально? Выглядишь ты не очень.
– Нормально, нормально, – подтвердил Саша. – Просто голова слегка закружилась.
– Пойдем, – Костя подхватил его за локоть и вывел в коридор. – Ну? Что скажешь?
– Не знаю, – покачал головой Саша.
– Ты просидел с ним целых шесть часов и не понял, сумасшедший он или нет?
– Не «целых», Костя, а «всего» шесть, – не без раздражения парировал Саша. – «Всего», понимаешь? Иногда необходимо полгода напряженнейшей работы только для того, чтобы сказать, болен человек или нет. Здесь же чертовски сложный случай, поверь мне.
– Ладно, чего ты. Не кипятись, – примирительно пробормотал Костя. – Кстати, я позвонил тебе на работу. Сказал, что ты заболел. А хочешь, могу повестку выписать, – предложил Костя. – Официально. Мол, такой-то такой-то привлекается для проведения экспертизы, с числом там, с подписью, с печатью.
– Не надо, – отрубил Саша, застегивая пальто. – Сам разберусь. Ты лучше дай мне почитать материалы на вашего задержанного.
– Легко, – ответил Костя. – Кстати, ты заметил, как он ловко уходил от вопросов, касающихся убийств? – И, когда Саша кивнул утвердительно, добавил: – Завтра с утра заезжай к нам, я тебе пропуск выпишу. Подъедешь?
– Позвоню. – Саша зашагал к лифтовой площадке. На ходу обернулся и сказал громко: – Но рассказывает он интересно. У двери, ведущей на лестницу, Саша вдруг остановился, поманил Костю пальцем. Тот непонимающе мотнул головой:
– Чего?
– Скажи мне, Костя, – спросил Саша. – Нож, которым он убивал женщин… это ведь должен быть очень острый нож?
– Ну да, – кивнул оперативник. – Как бритва. А ты это к чему?..
– Ты вроде говорил, что нож нашли у него в кармане? Или я путаю?
– Нет, не путаешь, – прищурился Костя. – Все правильно. В кармане пальто. Оттуда его и вытащили.
– А что за нож-то?
– Хороший нож. Фирмы «Гербер». Модель «6969». Саша задумался на секунду, затем сказал негромко:
– Информация для сообразительных. У ножа модели «6969» фирмы «Гербер» лезвие не убирается в рукоять. Это охотничий нож. Он продается в комплекте с кожаным чехлом-ножнами для ношения на поясном ремне.
– А ты откуда знаешь? – спросил тихо Костя. Голос его стал плоским и острым, как лист нержавеющей стали. Саша и сам не знал откуда. Читал, наверное, где-то. А может, видел точно такой нож в ларьке или магазине.
– Знаю, Костя. Просто знаю, и все. Арестуй меня за это. – Костя неуверенно усмехнулся. – Так вот. Человек, совершивший эти убийства, не мог носить нож в кармане. При ходьбе лезвие прорезало бы ткань, и нож вывалился бы. Он носил его на поясе, в ножнах. Это тебе для общего сведения. Привет. До завтра. Саша, не дожидаясь ответного «до завтра», толкнул дверь и вышел на лестницу. Получилось очень эффектно.
19 часов 23 минуты Ни с того ни с сего с неба хлынул дождь, густо перемешанный со снегом. Белые жирные хлопья несло вдоль Садового кольца, забивая стекла машин и окна домов. Прохожие морщились, опускали головы, спасаясь от резких ледяных оплеух погоды. Небо стекало на землю по крышам, стенам домов и заборам, по шляпам, зонтам, плащам и курткам, по волосам, лицам и судорожно напряженным спинам. Люди превратились в призраков. Их тусклые тени быстро плыли к подземным переходам, к дверям метро, к спасительному свету магазинов, подъездов и квартир. Выходя из дверей клиники, Саша поднял воротник пальто. У главного входа все еще волновалась жиденькая толпа. Сейчас, в сумерках и под дождем, она заметно поредела. Плакаты убрали, смолкли крики, призывы к самосуду. Люди переминались с ноги на ногу. Кто-то откровенно, не таясь, отогревался водкой, заодно подкармливая и собственную злобу. Не пропадать же… Саша неестественно медленно спустился с крыльца и пошел мимо толпы к забору с калиткой, вглядываясь в лица, стараясь запомнить глаза. У кого-то – переполненные болью, у кого-то – пьяно-мутные, у кого-то – пустые. «Что они здесь делают? – спрашивал Саша сам себя. – Кто-то принес свою боль. Но таких мало. А остальные? Ради чего они здесь? Почему эти люди пришли не на суд, а именно сюда, требуя расправы сейчас же, немедленно? Потрошитель прав? Им нужно мщение, а не правосудие…» Лавируя в толпе, бегущей к метро «Сухаревская», Саша пытался решить про себя, какое же впечатление произвел на него убийца. Логичен, умен, наделен потрясающим даром красноречия и невероятно богатой фантазией. Это вопросов не вызывает. Ни разу не сбился, не запутался в собственном рассказе, не сделал неверных выводов. Все предельно последовательно и чертовски логично. Пожалуй, чересчур эмоционально, но у хорошего рассказчика подобные истории и должны вызывать эмоции. Саша покачал головой. Что можно вынести из сегодняшней беседы? Ни-че-го. Ровным счетом. Он как был на старте, так на нем и остался. Потрошитель с равной долей вероятности может оказаться как сумасшедшим, так и талантливым лжецом. Всего два варианта. Установить верный пока не представляется возможным. «Кстати, – подумал Саша, – надо бы просмотреть Библию. Глупо разговаривать о вечном, не имея за душой ни одного аргумента». У метро он купил пачку сигарет и почти бегом направился к подземелью. Странно, но Саша вдруг стал обращать внимание на спины. Море спин, колышущаяся серая стена, неузнаваемо-безликая. Спины разные – женские и мужские, обтянутые плащевкой и кожей, широкие и узкие, прямые и сутулые. Ни одного лица, только спины. И вдруг из толпы, навстречу, проклюнулся Некто. Он был никакого роста, в промокшем насквозь мышином плаще, обтрепанных брюках и несвежей рубашке. Голову, формой напоминающую редьку, венчала клетчатая, плоская, словно блин, кепка. Скошенный подбородок зарос густой рыжей щетиной.
– Мужик, – туманно обратился к Саше Некто. – Книгами не интересуешься?
– Нет, спасибо, – качнул головой Саша. В этом и заключалась ошибка. Надо было просто пройти мимо. Теперь же Некто не собирался сдаваться.
– Мужик, – заканючил он. – Слышь, мужик, да ты погоди. Я дешево отдам.
– Не надо, спасибо, – Саша отмахнулся, скатываясь по ступеням в метро. Но Некто висел на рукаве с цепкостью бультерьера и тянул свое жалостливо-протяжное: «Мужик, ну, мужик, ну, погоди, да ты посмотри хоть». На ходу он рванул что-то из-под плаща и сунул Саше под нос. Это была древняя книга. Толстая, в жестком, с «мраморными» разводами, переплете. Страницы книги пожелтели от времени. От них тянуло вечностью и тайной. А еще горячим песком пустыни, струящимся между пальцами, сухим восточным ветром и бесцветным солнцем, иссушающим века в пергамент.
– Ты посмотри, – выдохнул Некто заговорщицки и открыл обложку. Книга была не просто в хорошем, а в идеальном состоянии. Словно только вчера из типографии. Если бы не характерная желтизна и хрупкость страниц, то Саша именно так и подумал бы. На первой же странице мелькнуло название, написанное еще с «ятями»: «Благов‹F44860M›‹198›‹F255D›ствованiе».‹F44860M›
– Себе не оставишь – подаришь кому-нибудь, – продолжал бормотать Некто. И с каждой секундой его голос становился все более трезвым. Сглаживалась пьяная слитность «жужжащих» и «шипящих». – Подарок замечательный, – уже совсем четко сказал Некто. – А я дешево отдам, мужик. За два фуфыря, а? Саша посмотрел на собеседника и увидел совершенно трезвые черные глаза. Почему-то эти глаза напугали его. Он замотал головой:
– Нет, спасибо.
– Постой, мужик, погоди, – пьяность в голосе небритого прорезалась с новой силой, но теперь звучала она неубедительно, словно Некто притворялся, зная, что о его притворстве известно всем и каждому. – Ну, за фуфырь, а?
– Не надо, – ответил Саша, устремляясь к стеклянной двери метро.
– Постой, ну на пиво хоть дай. Помираю, мужик. «Помираю» – это было понятно. Принял вчера человек на душу лишнего, с кем не бывает. Саша опустил руку в карман пальто, погремел монетами, попытался на ощупь определить количество денег в кармане. Не определил. Достал все. При виде купюр глаза Некта загорелись плотоядным огнем. Вполне, кстати, натуральным.
– А… Эта… – тянул он, облизывая пересохшие губы. – На парочку, а? А то там… эта… друзья ждут. Саша выдернул из стопки десятирублевую купюру и протянул Некту. Тот озорно и совсем уж непристойно трезво подмигнул ему и сунул книгу.
– Не надо, – Саша попытался вернуть фолиант.
– Не, мужик, забирай, – губы Некта скривились в усмешке. – Твоя теперь, – и тут же нырнул в толпу. Книга оттягивала руку. Саша покрутил ее, пожал плечами. Ладно, сгодится. Может, и не такая ценная, как кажется, но лишь бы не краденая. С другой стороны, каких только ценностей не подворачивалось случайным людям благодаря тяге некоторых граждан к Бахусу. «И черт с ней, – подумал Саша обреченно. – Нужно будет поговорить с Андреем на работе. Он увлекается старыми книгами. Собирает раритеты. Может, его заинтересует». Держа книгу в руке, Саша прошел через турникет и ступил на эскалатор. Внизу же он легко угодил в медвежий капкан толпы. Безразличные спины сомкнулись вокруг, отгораживая от внешнего мира, выдавливая по капле жизнь, сплющивая, точно гидравлический пресс. Сашу же внезапно потянуло к лицам, к глазам. Он, почти задыхаясь от чужой безликости, шарахнулся влево, наступая на ноги, собирая злобные тычки и сыплющийся вдогон мат, прорвался к встречному потоку, вдохнул полной грудью и… остановился, потому что увидел ее. Она шла навстречу. Высокая, невероятно красивая. Настолько красивая, что Саше показалось: стоило Создателю постараться еще чуть-чуть, и ее красота сама собой перетекла бы в уродство, кукольность, в нечто неживое, сродни манекену в витрине шикарного магазина. Но Он сумел тонко соблюсти правильность черт, сохранив в них жизнь и в то же время наделив свое создание возвышенностью неба. Мужчины заглядывались на нее, оборачивались, сбиваясь с ровной иноходи породистых жеребцов-производителей, спотыкались, но тут же вновь пускались привычным галопом, разочарованно вздыхая, – не про их честь. Саша же встал столбом, открыв от изумления рот. Его толкнули плечом, – «ну че, уснул, что ли, отец», – закрутили, – «проходите, гражданин, не задерживайте», – потащили едва ли не волоком, унося от нее все дальше. И вырваться бы, пойти, побежать, догнать, но держат плотно, цепко, как и положено капкану. А он, вытягивая по-петушиному шею, напрягался в струну, оглядывался, стараясь еще хотя бы раз увидеть ее лицо. У выхода на платформы Саша обернулся в последний раз, уже ни на что особенно не надеясь, и тут же стремглав кинулся к вагону, пока не закрылись двери, успел втиснуться внутрь под снисходительное магнитофонное «Осторожно…», выдохнул, уплотняясь, срастаясь со спиной необъятной толстухи, увешанной многочисленными сумками. Слился с массой и расслабился до консистенции желе. Покачнулся вместе с толпой, когда вагон тронулся и поплыл в черноту тоннеля. И до Кольца, а там механический бег стайного животного в потоке себе подобных к эскалатору и вверх, старательно держась правой стороны, не ставя сумки, не увеличивая шаг и, – упаси Бог, – не поднимая головы. Волоокая снайперша, засевшая в стеклянном бункере, стреляет без предупреждения. Состав, идущий от центра, оказался заполнен лишь на две трети. Саша ухватился за поручень и повис, словно вешалка, поддерживающая пальто и помятый за день костюм. В ядовитом свете люминесцентных ламп гомункулы читали чужие мысли, назойливо втиснутые под пестрые обложки, или безжизненно разглядывали собственные, болтающиеся в пространстве. На лицах – отрешенность и скука. Саша вздохнул, повернулся боком к сиденьям. Он не любил общественный транспорт. Взглянул на соседа – высокого аристократичного красавца в черном с книгой в руках. Тот абсолютно не вписывался в убогую стереотипность «пассажиропотока». Саша невольно скосил глаза на обложку. «Мифы древнего мира» Карла Беккера. Не самое удобоваримое чтение для метро. Под его любопытным взглядом сосед вежливо улыбнулся, словно говоря: «Ничего, ничего, вы мне не мешаете», и снова уткнулся в «Мифы». Интересно, подумал Саша. Знакомое лицо… Где-то я его видел. На работе?.. Нет, не помню… Но тогда где? Саша, достав из-под мышки книгу, раскрыл ее на первой попавшейся странице. Текст, как и заглавие, оказался с «ятями». Не то чтобы мешало читать, но слегка раздражало. В принципе Сашу не интересовала Библия. Но, в свете предстоящих бесед с Потрошителем, прочтение явно не будет лишним. И, наверное, неплохо, что попался ему этот странный небритый пропойца в кепке. Через полминуты он забыл об аристократичном красавце, потому что вдруг уловил смысл только что прочитанных строк…
13 АПРЕЛЯ, ЧЕТВЕРГ.‹R›
ВЕЧЕР. ПРЕДВЕСТНИК ЗЛА
«И не пошел Лот в Сигор и стал жить в горе, и с ним две дочери его: ибо он боялся жить в Сигоре. И жил в пещере и с ним две дочери его. И сказал Лот дочерям своим: Я стар; и нет человека на земле, который вошел бы к вам по обычаю всей земли. Итак, вы должны переспать со мной и восставить от отца вашего племя. И вошла старшая в одну ночь и спала с отцом своим. На другой же день вошла младшая и спала с отцом своим. И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего. И родила старшая сына, и нарекла ему имя Моав, он отец Моавитян. И младшая тоже родила сына и нарекла имя ему: Бен-Амми. Он отец Аммонитян. И было дней жизни Лота девяносто пять лет».
Саша поджал губы. Бывают же совпадения? С закладкой и то так не откроешь, а тут сразу, не глядя. И главное, точно в тему. Как будто в продолжение рассказа Потрошителя. Значит, Лот все-таки принял предложение Ангела. Стал Гончим. Или этим… как его… Гилгулом. Словцо-то какое мудреное. Гилгул. Саша поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить любопытный взгляд соседа. Оно и понятно. С высоты своего почти двухметрового роста аристократ в черном мог заглянуть в Сашину книгу. Человек же, читающий в метро Библию, – явление не менее редкое, чем читатель серьезных исторических трудов. Впрочем, поймав встречный взгляд, аристократ сразу же отвернулся. Пробирающаяся к выходу низенькая тщедушная старушка пресильно «подвинула» Сашу локтем. Он попытался посторониться, но запнулся о собственный «дипломат» и начал заваливаться на сидящих, заодно наступив в толчее кому-то на ногу. Ойкнул, извинился, вцепился в поручень второй рукой, инстинктивно выпустив фолиант. Книга с глухим шлепком упала куда-то ему под ноги. Старушка проложила дорогу к выходу и встала напротив двери с крайне независимым видом. Саша же подтянулся и обрел твердую опору. Правда, он тут же принялся вертеться, глядя в пол.
– Пожалуйста, – мужчина в черном протянул ему подобранную книгу.
– Спасибо, – улыбнулся Саша. – Понимаете, споткнулся и вот…
– Я понимаю, – кивнул тот. – Простите мою навязчивость, но не так уж часто встречаешь в метро человека, читающего Библию. Пусть даже и столь странную. – «Интересно, – подумал Саша, – он что, успел уже рассмотреть, что я читаю?» – Видите ли, я сам увлекаюсь историей и в свое время изучал Ветхий и Новый Заветы. Мне хорошо знакомы тексты канонических Священных писаний, но, уверен, ничего подобного я ранее не встречал. «Началось, – с нехорошим мутным предчувствием подумал Саша. – Вот оно. Редкая книга, никогда раньше не встречал… И это только начало. А уж чем все закончится – одному только Богу известно».
– Я тоже, – небрежно ответил он. – Никогда раньше не встречал ничего подобного.
– Должно быть, любопытно, – улыбнулся красавец.
– Интересно, – ответил Саша не без вызова. – А что такое?
– Нет-нет, ничего. Просто мне казалось, что люди вашего возраста не особенно почитают историю…
– Я почитаю.
– Замечательно, – улыбнулся «красавец». – История – очень любопытная штука. Никогда не знаешь, что именно в ней может касаться тебя лично.
– Я не понимаю… Вы это к чему? У Саши вдруг появилось неприятное ощущение, что что-то тут не так. Как-то уж очень вовремя подвернулся этот аристократичный «любитель истории». И бабушка, толкнувшая его в спину, проделала это с виртуозностью заправского костолома. Нет, конечно, эти, в сущности, пустяковые события были самым обычным совпадением, но… уже завелся в Сашиной груди крохотный червячок беспокойства.
– Не понимаете? – искренне удивился красавец. – А вы прочтите эту книгу. Внимательно прочтите. Как знать, может быть, описываемые в ней события имеют самое непосредственное отношение к кому-нибудь из ваших предков. А то и к вам лично.
– Ко мне лично? – Саша криво усмехнулся. Он все понял. Этот человек был сумасшедшим. Самым настоящим. Саша-то в этом понимал. – Скажите, товарищ, вы давно были у врача?
– Я-то? Нет, недавно. У вас же, кстати, и был, Александр Евгеньевич… И тут же Саша понял, почему лицо «красавца» показалось ему знакомым… Действительно, тот приходил к нему на прием. Несколько месяцев назад. Всего раз или два, не больше, иначе Саша запомнил бы его накрепко. Вот оно что. Теперь понятно, почему «красавец» заговорил с ним. Увидел своего врача…
– И какой же диагноз я вам поставил? – спросил Саша.
– Никакого, – легко ответил тот. – Абсолютно никакого… Ну что ж… – Состав как раз подошел к станции. – Не смею больше отвлекать вас. Тем более что это, кажется… совершенно верно, «Аэропорт». Мне выходить. – Красавец улыбнулся. – А книгу вы все-таки прочтите, Александр Евгеньевич, – добавил он, выходя из вагона. – Она о вас. Красавец пошел по платформе, не оглядываясь, даже беззаботно помахивая рукой. И тут Саша обратил внимание на странный факт. Ни сумки, ни «кейса», ни даже обычного пакета у мужчины не оказалось. Однако и книги у него в руках не было тоже. Саша посмотрел в окно, но странного попутчика на платформе уже не было. Очевидно, успел подняться по лестнице. «Ну и ладно, – подумал он. – В конце концов, этот… его пациент – и прошлый и, несомненно, будущий – мог сунуть книгу под плащ». Он оглянулся в поисках свободного места, увидел, торопливо прошел к нему, присел и вздохнул с облегчением. После толчеи приятно присесть. Поерзал, устраиваясь поудобнее. Пролистал «Благов‹F44860M›‹198›‹F255D›ствованiе». К его удивлению, книга оказалась состоящей не только из стихов, но и из внушительных кусков прозы. Саша отыскал место, на котором остановился, проглядел следующие страницы по диагонали. Что-то о Моисее, о жутких карах Га-Шема, о жертвах. В данный момент Сашу гораздо больше интересовала история потомков Лота. По идее, именно по этой линии шла история Гилгула. Или Гончего. Кому как нравится. «Эта книга о вас…» – припомнились ему слова «красавца». Саша поморщился. Надо же, пять минут беседы с сумасшедшим вне стен кабинета могут испортить настроение на весь вечер. Наконец он наткнулся на нужный кусок: «Спустя несколько времени умер царь Аммонитянский, и воцарился вместо него сын его Аннон. И сказал Дэефет: окажу я милость Аннону, сыну Наасову, за благодеяние, которое оказал мне отец его. И послал Дэефет слуг своих утешить Аннона об отце его. И пришли слуги Дэефетовы в землю Аммонитскую»‹$FБиблия. 2-я книга Царств. Глава 10. Стихи 1‹197›2.›.
***
«Вечером на улицах зажгли траурные факелы. Их неверный свет заполнил город дрожащими тенями. Тени скользили по стенам домов, молчаливые, бесплотные. Бесформенными темными пятнами чернели театры, во дворцах не было слышно смеха и веселья, дома тонули во тьме. Город погрузился в глубину молчания, нарушаемую лишь лаем собак. Курился в храмах Астарты фимиам, и его густой сладковатый аромат растекался в жарком вечернем воздухе. Стоящий на балконе царского дворца молодой мужчина несколько минут разглядывал город. Он выглядел усталым. На осунувшемся лице была написана сосредоточенность. Черные, бездонные глаза, казалось, ощупывают дома, заглядывают внутрь, отыскивая людей. Мужчина всматривался в тусклые огни окон, внимательно наблюдал за скользящими по улицам тенями-призраками. Затем он перевел взгляд выше, на поднимающиеся над домами известковые стены Храма Ваала. Последние лучи закатного солнца окрасили белый известняк в кроваво-красные тона, и мужчина, увидев это, помрачнел еще больше. Губы его сжались упрямо, превратившись в тонкую жесткую полосу.
– Мой Царь, – прозвучал за его спиной голос Исава, Первого царедворца. Мужчина не шелохнулся. Он все еще был погружен в собственные мысли. После того как умер его отец и ему, Аннону, сыну Наасову, этим днем помазали голову священным елеем, он мог именоваться Царем Аммонитянским, но это его не радовало. Аннон чувствовал: настало время. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что знание не пришло к нему раньше. Если бы им было известно новое имя Архангела, они уже давно могли бы выполнить то, что ему теперь придется выполнять в одиночку. Наас упустил возможность сделать то, ради чего его сын, Аннон, пришел в мир. Хотя и по неведению, но спас жизнь врагу.
– Мой Царь, – повторил Исав негромко. – Прибыли послы Царя Дэефета. Аннон резко обернулся. Его лицо внезапно налилось бледностью и исказилось, словно от невероятной боли. В глазах вспыхнул странный и страшный огонь.
– Чьи послы, ты сказал? – шепотом повторил он.
– Царя Иегудейского Дэефета, – ответил Исав встревоженно. – Но что с тобой, мой Царь? Ты побледнел, словно увидел тень смерти.
– Скажи мне, Исав, – быстро спросил Аннон, – появился ли человек, о котором я тебя предупреждал?
– Странник? – уточнил царедворец.
– Да. Он пришел?
– Пока еще нет, мой Царь. Аннон вошел в притвор и направился к трону – высокому, в пять ступеней, сооружению из слоновой кости и золота.
– Не пускай послов Дэефетовых в город, – резко приказал он. – Скажи им, что в Раббате проказа. Скажи, что болезнь может поразить их.
– Но они уже вошли, мой Царь, – смиренно опустил голову Исав. – Твоя стража впустила их, увидев ефоды иегудейских левитов и наперстники царских судей‹Ефоды – одежды священников, похожие на передники. Изготавливались из льна, шерсти и золота. К ефодам золотыми цепями и кольцами крепились наперстники (хешеды) с двенадцатью драгоценными камнями и два отдельных камня (ониксы) в оправах, на которых были написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых. Левиты – сыны колена Левия. Семейство Аарона помогало священникам при служении в Скиньях. Остальные – гирсоняне, мераритяне и каафяне – исполняли самые разные обязанности, включая обязанности писцов, судей и храмовой стражи. К концу царствования царя Давида численность левитов израильских составляла около 38 тысяч человек.›. Они уже здесь, ждут тебя в открытом дворе. Аннон невольно сжал кулак, до хруста в суставах, так, что побелели костяшки и ногти стали цвета мела.
– Они не должны входить сюда, – приказал он жестко, оставаясь возле трона, но не садясь. – До появления странника никто не должен беспокоить меня.
– Слушаю, мой Царь, – склонил голову Исав. – Но, если мне позволено будет сказать…
– Нет, – прервал его Аннон. – Ты должен сделать так, чтобы посланники Дэефета не увидели странника.
– Но, мой Царь, – Исав явно растерялся. – Я не могу выгнать их из дворца. Царь Дэефет воспримет это как знак неуважения к нему и его народу. И страшен будет гнев иегудейский против народа аммонитянского.
– Делай так, как я тебе говорю, – резко ответил Аннон.
– Да простится мне моя дерзость, – негромко сказал Исав, – но царедворцы обеспокоены тем, что происходит в последнее время, мой Царь. Они верно служили вашему отцу многие годы…
– Поэтому и стали царедворцами, – перебил стройную речь Аннон.
– Да, это так, – согласился Исав. – Но теперь… Мы отказались платить дань Царю Дэефету, как это делают прочие – фелистимляне, арамеи, ваш брат, Царь Моавитянский, и другие цари, – но мы также не собираем армию для войны с иегудеями. Теперь вы пренебрегаете Дэефетовыми посланниками ради какого-то странника… Вам лучше, чем кому бы то ни было, известна жестокость Царя Иегудейского и…
– Мне надоели пустые речения! Делай так, как я тебе говорю! – крикнул Аннон и быстро пошел через зал к двери. – И знай, Исав, мой Первый царедворец, мудрость которого славится на все Аммонитянское царство и за пределами его, – он остановился в шаге от советника и понизил голос до угрожающего шепота, – если посланники Дэефетовы увидят странника, которого я ожидаю, утром следующего дня твоя многомудрая голова украсит жертвенный алтарь в храме Господнем! Это говорю тебе я, Аннон, Царь Аммонитянский, сын Нааса. Теперь иди! Исав помрачнел. Он не понимал происходящего. Ему еще никогда не доводилось видеть Аннона в столь дурном расположении духа. «Неужто, – размышлял советник, покидая притвор, – какой-то странник, бродяга, даже не пророк, дороже мира с Царем Иегудейским? Царь Дэефет, несомненно, будет взбешен. Но известно даже последнему глупцу, какого можно сыскать от Кархемиса до Рефидима‹Кархемис и Рефидим – города Сирии и Египта.›, насколько велик и страшен бывает гнев Царя Дэефета. Стоит ли искушать судьбу?» Исав украдкой оглянулся на дверь тронной залы, рядом с которой застыла стража.
– Даром ли ты назвал меня мудрым, мой Царь, – пробормотал он сквозь зубы. – Я докажу тебе, что моя мудрость сильнее твоей злобы. Послы Дэефетовы – двое дородных мужей, облаченных в дорогие одежды ашбейского виссона, алые плащи, с драгоценными наперстниками царских левитов на груди и золотыми запястьями, украшавшими правые предплечья, – дожидались в открытом дворе. Один восседал на циновке, потягивая вино, второй стоял, рассматривая богатую отделку фонтана и поглаживая густую, умащенную маслами бороду. Завидев Исава, сидящий посланец нахмурился и отставил чашу. Встречать посланцев Царя Иегудейского должен был выйти сам Царь Аммонитянский. Появление на пиаццо советника означало, что что-то пошло вопреки общепринятым правилам. Исав нарочито неторопливо спустился по лестнице и остановился в нескольких шагах от посланников. Он специально встал так, чтобы вход в Темничный двор‹Темничный двор – специальное помещение при дворце, в котором располагалась стража и помещения для пленников.› оказался в двух шагах за его спиной, а между ним и посланниками располагался фонтан. Сидевшие левиты поднялись. Они не получили ни привычных почестей, ни должного уважения.
– Царь Иегудейский Дэефет будет очень рассержен, что его посланцам не выказали почтения, – сообщил один из левитов негромко, глядя Исаву в глаза. Тот усмехнулся и, наклонив голову, рассматривая гостей исподлобья, ответил:
– Твой Царь будет смеяться, узнав о том, что случилось с тобой. И не только он. Когда вы пойдете в Иевус-Селим, все, кто попадутся на вашем пути, тоже будут смеяться, и по всей земле, от Арамеи до Гесема, станет известно, что Царь Аммонитянский Аннон обошелся с посланцами Царя Иегудейского подобающим образом. Ко мне! Ему не пришлось кричать. Дворец Нааса был спланирован таким образом, чтобы из любой комнаты Царь мог позвать стражу, лишь немного повысив голос. Через секунду из Темничного двора и олеи‹Олея – наружная пристройка к зданию, предназначенная для дворцового караула и слуг.› выбежали солдаты. Под бряцанье мечей они оцепили открытый двор, а четверо копьеносцев встали за спинами чужеземцев. Сотник дворцовой стражи застыл за спиной Исава, ловя каждое его движение. Советнику стоило лишь шевельнуть пальцем, и солдаты растерзали бы левитов. Те побледнели.