– В окно смотрит.
      – Ясно. В общем так, орлы. Пусть один из вас идет в палату и отключит видеомагнитофон.
      – Как это? Не положено, – ответил сержант.
      – Я сказал, пойди и отключи. У меня к вашему обвиняемому есть пара конфиденциальных вопросов.
      – Да вы что, – шевельнул тот могучей челюстью. – Меня же товарищ капитан потом с потрохами схавает.
      – Не схавает, – пообещал Саша. – Гарантирую. Если Костя появится раньше, чем я успею с ним переговорить, сошлешься на меня. – Охранники переглянулись. – Давайте, ребята, давайте, время, – напомнил Саша решительно. – Итак уже полночи прокувыркался из-за этого вашего… обвиняемого. Домой хочется, в постельку.
      – А нам не хочется? – вздохнул сержант и побрел выключать аппаратуру. Саша вошел в бокс.
      – Это ты, – сказал Потрошитель, когда Саша вошел. – Присаживайся. Не спится дома?
      – Почему удавился Андрей? – спросил тот от двери.
      – Потому что ты совершил ошибку, – ответил Потрошитель.
      – Какую?
      – Сам знаешь какую.
      – Из-за книги?
      – Книга – это ты. Твоя жизнь. Твоя сущность. В ней ответы на все вопросы. – Потрошитель обернулся и по привычке привалился к подоконнику. – Андрей не давился. Ты его убил, сымитировав самоубийство.
      – Я? Нет. Я спал в это время. И видел сон.
      – Не все таково, каким кажется, – повторил фразу Леонида Юрьевича Потрошитель. – Ты думал, что ты спал. Гончий никогда не спит.
      – Я не понимаю, – нахмурился Саша. – Гончий внутри меня?
      – А откуда, по-твоему, берутся твои сны?
      – Так это он должен убить Предвестника?
      – Ты и есть он, – вздохнул Потрошитель. – Уясни это себе наконец. Нет отдельно тебя, и нет отдельно его. Есть ты. Просто пока воспоминания Гончего внутри твоей памяти. Глубоко. А ты боишься принять их, сделав своими.
      – Понятно. И ты утверждаешь, что я убил Андрея?
      – Именно.
      – Но почему?
      – Потому что он служил Предвестнику.
      – Откуда ты знаешь?
      – Знаю. Что он тебе говорил, вспомни?
      – Ну… – Саша замялся.
      – Что? – жестко произнес Потрошитель. – Правду!
      – Что у меня вялотекущая шизофрения.
      – Вот именно. Дело оставалось за малым. Убедить тебя лечь в клинику, а там Предвестнику ничего не стоило бы с тобой расправиться. В какую больницу предлагал тебе лечь Андрей? В Алексеевскую?
      – В Алексеевскую, – подтвердил мрачно Саша.
      – Я так и думал. А ты знаешь о том, что Алексеевскую клинику освящали три года назад? Не знаешь? Так вот, твой труп обнаружили бы в палате со вскрытыми венами, или перерезанным горлом, или еще с чем-нибудь! И списали бы на самоубийство. С шизофреника спрос маленький. А уж Андрей потрудился бы раскрасить твою болезнь в самые яркие цвета! Никто бы даже не удивился. Ты ведь поверил ему?
      – В смысле? – не понял Саша.
      – В том смысле, что ты – шизофреник.
      – Ну да. Он же врач. Мой коллега. Мы с ним вместе работаем… работали не один год.
      – Между твоим коллегой и Предвестником существовала договоренность, – сказал Потрошитель. – Андрей убеждает тебя в том, что ты ненормален, а в награду получает «Благовествование». Эта книга, между прочим, стоит в сотне мировых раритетов. По аукционным каталогам она оценивается в миллионы долларов. Ради того, чтобы заполучить ее в свою библиотеку, очень многие богатые букинисты с радостью развязали бы войну в какой-нибудь небольшой стране. Потом твой коллега должен был уговорить тебя лечь в клинику, и Предвестник отдал бы ему любую книгу из имеющихся на земле. Самую редкую. Самую дорогую. Мечту. Но только после того, как ты согласишься лечь в больницу. Ты поверил в то, что болен. Но Гончий знал, что это ложь. – Потрошитель замолчал. Целую минуту в боксе висела напряженная тишина. Наконец убийца проговорил тихо: – Я знаю, это тяжело. Но другого выхода не было. Взяв на себя этот грех, Гончий спас тебя. Он спас многих. Миллионы людей, которые еще не потеряны для Него. Таких гораздо больше, чем ты можешь себе представить. А твой коллега был всего лишь слугой Зла.
      – Это неправда, – сказал Саша убежденно. – Ты врешь. Я не знаю пока, какой во всем этом смысл, но ты врешь.
      – Значит, ты еще не пришел к Вере, – вздохнул Потрошитель. – Жаль. Тебе следует учесть, что твой противник в это время нащупывает к тебе подходы.
      – Почему же, в таком случае, он просто не попытается убить меня? Взять пару-тройку крепких ребят, скрутить, отвезти в церковь…
      – Во-первых, не любая церковь для этого подходит. Есть церкви, освященные от Добра, но есть и те, в которых живет Зло. И таких, кстати, большинство. – Потрошитель прошелся по боксу. – Предвестнику удалось добиться того, чтобы религия его Бога, жестокого, злого, черпающего веру из людского страха и дающего взамен лишь страх, стала повсеместной. Во-вторых, не только у тебя, Гончего, появился реальный шанс покончить с ним, но и у него – с тобой. Более благоприятных условий у него еще не было. Потому-то он и не торопится. Ему нужно действовать наверняка. А действовать наверняка – означает дождаться совпадения ряда обстоятельств или самому создать это совпадение, но так, чтобы ты не подозревал об этом, выбрать наиболее удобный момент и, только когда уверенность в твоей смерти будет стопроцентной, нанести удар.
      – Судя по моим снам… то есть по воспоминаниям Гончего, раньше Предвестник действовал более прямолинейно, – заявил Саша.
      – Опыт приходит со временем. Он изучал и до сих пор изучает тебя. И потом, раньше было раньше, а теперь – это теперь. Раньше вопрос стоял так: избежишь ты удара Предвестника или же он избежит твоего. Не удалось пролить кровь на Святую землю – попробуем в следующий раз. И только. А теперь Зло стало настолько сильно и настолько повсеместно, что промах одного из вас приведет либо к его триумфу, либо к поражению. Дело уже даже не в вас, а в том, состоится Апокалипсис или нет. Но Предвестник не только боится совершить роковую ошибку сам. – Потрошитель остановился напротив Саши, заглянул ему в лицо. – Он ждет, пока такую ошибку совершишь ты.
      – Но Леонид Юрьевич сказал, что прежде, чем убить Предвестника, то есть тебя, придется убить твоего шестого ребенка. Шесть женщин, шесть детей, шестой – воплощение Зла.
      – 666. Число Антихриста, – улыбнулся Потрошитель. – Чушь. Байки для увлекающихся Библией.
      – Хочешь сказать, никакой женщины мне убивать не придется?
      – Нет, – покачал головой Потрошитель. – И к настоящему Апокалипсису три шестерки не имеют ровным счетом никакого отношения. Никаких женщин, никаких детей, никаких Антихристов. Кстати, вообще неудачное имя. Анти. Нельзя быть анти тому, чего нет.
      – Что значит нет? – не понял Саша. – Ты еще скажи, что и Христа не было.
      – Софиста из Назареи? Сына плотника? Того, которого распял Пилат? Был, конечно, – ответил убийца с легкой улыбкой. – Хотя к тебе он не имеет отношения.
      – Хочешь сказать, он не был сыном Бога?
      – Был. Как и все люди. Дети Господа.
      – Слушай, – взмолился Саша. – Я тебя прошу, ты если говоришь, говори понятнее. Ненавижу все эти заумности.
      – Просто однажды Иисусу Назаретянину показалось, что он знает и понимает больше других. Попробовал проповедовать. Его слушали. Представляешь? Никогда не слушали, а тут целая толпа собралась. Ему понравилось. Пророков в то время было – как сейчас колдунов и ворожей. Но сын плотника говорил непонятнее остальных. Этого оказалось достаточно, чтобы толпа ходила за ним, открыв рот. Вот и все. Стоило ли ради этого умирать на кресте? Жуткая смерть, скажу я тебе. Но обстоятельства иногда сильнее замысла. Это был очередной раз, когда Предвестник обманулся в личности Гончего. Так уж сложились обстоятельства.
      – А кем был Гончий в той жизни?
      – Гончим. А звали его Варрава.
      – Разбойник и убийца?
      – Ты – убийца? Или разбойник?
      – Нет, – ответил Саша. Потрошитель развел руками, словно говоря: «О чем же тогда речь»?
      – А кем был Предвестник?
      – Первосвященником Каиафой.
      – Но в Евангелии от Матфея…
      – Оставь, – поморщился Потрошитель. – Матфей. Вот еще один историк вроде Плутарха. Уж он-то понаписал.
      – Но на Евангелиях от Матфея и от Луки…
      – И второй, кстати, тоже историк. Один написал, второй сдул у него с небольшими изменениями. А за Лукой и двое остальных. – Потрошитель прошелся по боксу, остановился у окна. – Подумай сам, Гилгул! Матфей описывает разговор первосвященников с Пилатом. Затем разговор Пилата с Христом. Затем визит Христа к Ироду. Потом описывает, как первосвященники просят у Пилата стражи для охраны гробницы Христа. Ты думаешь, оборванца, который три года таскался по Палестине, не меняя одежды, пустили бы на заседание Синедриона? Хоть большого, хоть малого? Или во дворец Римского наместника? Или к Иудейскому Царю? Да стража даже смотреть на него не стала бы, не то что разговаривать! Матфей. В его Евангелии девяносто процентов вранья! А остальные трое пересказали его фантазию в меру своих литературных способностей. Поэтому и объемы Евангелий у всех четверых разные. И куски, имеющиеся у одного, зачастую пропущены у других! А уж несовпадения встречаются такие – волосы дыбом!
      – Ладно, сейчас не о Христе речь, – пробурчал Саша. Разговор стал ему неприятен. – Что, по-твоему, я должен сделать?
      – Убить Предвестника.
      – Как?
      – Заманить его на Святую землю.
      – Каким образом?
      – Кто из нас Гончий? Ты или я? – спросил Потрошитель. – Ты иногда спрашиваешь о вещах, в которых понимаешь куда больше меня.
      – Понятно. – Саша поднялся и пошел к двери.
      – Ты странный человек, – сказал вдруг за его спиной Потрошитель. – Пророк Нафан поверил тебе куда быстрее, чем ты – сам себе. Саша обернулся.
      – Пророку, помнится, были представлены доказательства того, что Аннон – действительно тот, за кого себя выдает.
      – По-моему, мы уже говорили о доказательствах, – сказал Потрошитель. – Ну да ладно. Раз дело обстоит настолько серьезно… Ты получишь доказательства. Сегодня к девяти утра ты узнаешь нечто такое, что перевернет всю твою жизнь.
      – Сомневаюсь, – улыбнулся Саша, вдруг становясь абсолютно спокойным. – Во-первых, дальше уже переворачивать некуда. А во-вторых… Сейчас, – он посмотрел на часы, – почти половина четвертого утра. Домой я доберусь не раньше пяти. В девять я буду спать и видеть седьмой сон. И, к твоему сведению, на работу я сегодня не иду.
      – Обстоятельства, – Потрошитель поднял палец. – Вспомни про обстоятельства! Они сильнее замысла.
      – Я помню, помню, – согласился Саша. – А еще я помню о том, что сказал Андрей! У меня вялотекущая шизофрения!
      – Он соврал тебе.
      – Посмотрим. Саша вышел из бокса, пожал руки охранникам – к их немалому удивлению – и вышел на улицу. Здесь он вздохнул полной грудью. Небо все еще было серым. Казалось, оно стало ниже, но дождь прекратился. Саша дошел до Садового кольца и зашагал к «Маяковке». А что? Неплохо пройтись. Воздух хороший и подумать можно. Тщательно все взвесить. Ему вдруг стало легко и спокойно. Он понял, что Потрошитель врет. Прав был Костя. Туфта это все. Нет, Саша ни на секунду не усомнился в том, что завтра кто-нибудь, – скорее всего, Леонид Юрьевич, – сообщит ему что-нибудь этакое… что-нибудь… короче, что-то да сообщит… Саша вдруг хитро усмехнулся. «Интересно, – подумалось ему, – а что, если сделать финт ушами? Взять, да и не пойти домой до девяти утра. Как вся эта «ангельская» шобла отреагирует на подобный трюк? Начнет придумывать оправдания?» От возбуждения Саша даже подпрыгнул на месте. Нет, правда. Идея-то колоссальная. Точно. Не пойдет он домой, а пойдет вовсе даже к Косте. Прямо на работу и пойдет. Благо здесь недалеко. Костя ведь с восьми? С восьми. Вот к нему, стало быть, и пойдет. Пусть-ка попробует Леонид Юрьевич позвонить на Петровку.
      – Кого-кого? А кто его спрашивает? Ангел? Какой Ангел? Ах, обычный? Сейчас мы тебе, Ангел, козью морду-то сотворим. Саша, весело насвистывая, догулял до Петровки. Прошелся до известного дома и принялся бродить вдоль ограды, пока его не турнул дежурный с пропускного пункта. Саша расшаркался ввиду превосходного настроения и дошел до Пушкинской. Было шесть двадцать утра. И хотелось спать. Здесь он спустился в метро, купил телефонный жетон и направился к таксофонам. Костя долго не подходил, а когда все-таки снял трубку, Саше показалось, что приятель еще спал.
      – А? – переспросил он в ответ на Сашину просьбу еще раз посмотреть документы по делу Потрошителя. – Ладно. Конечно, – и длинно, с подвывом, зевнул. – А сколько времени? – поинтересовался он. – Сколько? Двадцать минут? Черт, проспал. Вчера, понимаешь, читал до поздней ночи и… Ладно, через двадцать минут выйду. Жди меня на проходной в пять минут девятого. Тебе удобно? – запоздало спросил оперативник.
      – Вполне, – ответил Саша. Костя бросил трубку. Саша же поднялся на улицу и пошел вниз по Тверской, подыскивая местечко, где можно перекусить. Единственная работающая забегаловка обнаружилась в районе МХАТа. Саша встал за столик, взял две сардельки с хлебом и кетчупом и запил их бутылочкой «Кока-колы». Потом дошел до «Театральной». Здесь уже торговали газетами. Саша купил «Комсомолку» и спустился в метро. Он решил доехать до «Цветного бульвара». Оттуда до Петровки – рукой подать. Пока еще было слишком рано, и в вагоне хватало пустых мест. Саша встал у двери и привалился спиной к подлокотнику, почувствовав, как уставшее тело запросило отдыха. Заболели ноги, спина, шея. Захотелось прилечь. Но эксперимент есть эксперимент. К тому же Саша твердо решил: если в девять часов ничего не произойдет, то в одну минуту десятого он подписывает заключение о нормальности Потрошителя. Впрочем, в данном исходе Саша не сомневался уже сейчас. Он тряхнул головой, старательно раскрыл слипающиеся глаза и принялся перелистывать газету. На «Пушкинской» перешел на «Чеховскую», доехал до «Цветного бульвара» и еще немного прогулялся, а без трех минут восемь стоял у пропускного пункта Петровки. До объявленного Потрошителем времени оставался всего час. «Уже неплохо, – думал Саша. – Час. Час это не три, не десять, не сутки. Не придется долго ждать. Всего час. А потом все закончится».
 

***

 
      «Арамеи уходили. Дэефет разрешил им. Впрочем, в этом Аннон не сомневался ни секунды. Он не помнил ни единого случая, когда бы предсказанное Ангелом не сбылось в точности. Сперва через широко распахнутые городские ворота Раббата вышла конница. Впереди ехал Адраазар. Его медные латы, – царские не отправили на переплавку, – блестели в лучах милосердного утреннего солнца. На расстоянии трех стадий от города арамейских воинов поджидал Иоав. Вкруг него два кольца оцепления. Первое – из копьеносцев, второе – из Избранных. Рядом с Иоавом Адраазар заметил двух всадников – Авессу и Рагуила, офицеров, командовавших корпусами. Справа и слева от колонны арамеев выстроились иегудейские стрелки. Стрелы были вложены в тетивы, луки натянуты. Стоило лишь дать команду, и на незащищенных арамеев обрушился бы смертоносный дождь. Как и было оговорено, Адраазар вытащил из ножен меч, бросил его на траву и ударом пяток послал своего коня вперед. Он слышал за спиной звон – арамейские легионеры бросали оружие к ногам победителя. Этот звон разрывал Адраазару душу, словно железные крючья. Резвый скакун мгновенно покрыл расстояние, отделявшее иегудейских военачальников от ворот Раббата. Иегудеи внимательно наблюдали за Царем Сувы. При его приближении копьеносцы подняли копья, а Избранные извлекли мечи из ножен. Адраазар осадил коня, лишь когда острия копий оказались на расстоянии пальца‹Палец – мера длины, равная примерно 2,5 сантиметра.› от шеи жеребца. Он мрачно оглядел иегудейских военачальников, затем обратился к Иоаву:
      – Помни, ты обещал мне, что твои воины не будут штурмовать Раббат, пока за последним арамеем не закроются ворота. Тот кивнул. Лицо Иоава, изуродованное длинным шрамом, осталось невозмутимым. Его единственный глаз хранил безразличие души.
      – Я помню, что обещал тебе мой Царь Дэефет. Его слово – слово Га-Шема. А слово Га-Шема – закон, и никто не смеет нарушить его. Иегудеи не убивают тех, кто не замыслил худого против их Господа или против них самих. Адраазар ответил, не раздумывая ни секунды и без тени страха:
      – Я держу в мыслях худое. И мне очень жаль, что нельзя немедленно расправиться с тобой, с твоим Царем и с этими псами пустыни, – он кивнул в сторону Авессы и Рагуила. – В честном бою иегудеи побеждают лишь слабых. Чтобы справиться с сильными, им приходится платить за предательство. Иоав улыбнулся. Мышцы на одной стороне лица его были мертвы, и потому улыбка выглядела жутко, подобно оскалу ярости.
      – Мы заплатили Тову, это так. Но за твое предательство, Царь Сувы, Дэефету не пришлось платить даже геры‹Гера – двадцатая часть священного сикля.›. Адраазар инстинктивно потянулся к пустым ножнам и тотчас же в грудь и в шею ему уперлись наконечники копий.
      – А теперь скажи то, что должен сказать, Царь Сувский, – спокойно продолжил Иоав. – Если не хочешь немедленной смерти себе и своим воинам. – Адраазар натянул поводья. Он смотрел в безразличный глаз Иоава. А тот демонстративно зевнул и добавил: – Ну? Долго нам ждать?
      – Я благодарен Дэефету и Га-Шему за то, что они даровали мне жизнь. Я покорился воле Дэефета и Га-Шема, – быстро пробормотал Адраазар. – Я и подвластные мне будут данниками Дэефета и Га-Шема тридцать лет. – Повисла долгая пауза, после которой Адраазар закончил совсем уже тихо: – Клянусь. Иоав несколько секунд смотрел на него, затем тронул коня, подъехал к Адраазару и произнес равнодушно:
      – У тебя много солдат. Ты мог выйти из города, сразиться и умереть с мечом в руке, как и подобает воину. Но ты решил спасти себе жизнь, Царь Сувы. Так кто же из нас пустынный пес? Мы, сражающиеся за своего Господа, или ты, предавший не только Господа, но и друга. – Иоав снял с пояса кошель, распустил кожаный снурок, вытряхнул в пригоршню сикли и высыпал их к ногам Адраазарова жеребца. – Мой Царь всегда возвращает долги. Тридцать сиклей. Плата за твою верность. Предательство не стоит дороже. А теперь иди, Царь Сувы. Но знай, несешь ты на плечах своих грех, станешь искать успокоения и не найдешь его. Ни до смерти, ни после нее. Пошел прочь. Иоав ударил пятками коня и поскакал вперед. Он ни разу больше не оглянулся. Зато оглянулся Адраазар. Оглянулся, чтобы увидеть Царя Аммонитянского, Аннона, стоящего на гребне городской стены, в ореоле, сотканном из лучей утреннего солнца. В царских доспехах тот выглядел, как отлитое из золота божество. За спиной его развевался белый плащ, подбитый багряным. В руке он держал меч. В венце его, преломляя солнечный луч, сверкал огромный рубин цвета крови. Колонна арамеев выходила из города, черной змеей пересекала долину и скрывалась за финиковыми рощами. Оказавшись за воротами, каждый солдат бросал на землю меч, копье или дротик и снимал округлый кожаный шлем. Всадники спешивались. Иегудейские солдаты отгоняли жеребцов – свою законную добычу – в сторону. Иоав подъехал к стене Раббата на расстояние прицельного полета стрелы. Двое воинов мгновенно сомкнулись, закрывая Аннона своими телами, словно иегудейский военачальник мог прятать под плащом лук. Странно, но Иоав не слышал плача и причитаний горожан, как это случается обычно, когда из осажденного города уходят наемники. Только шаркающая поступь арамейских воинов по пыльной дороге. Казалось, Раббат вымер.
      – Мой Господин предлагает тебе, Царь Аммонитянский, сложить оружие, – крикнул Иоав. – Дэефет не снимет осаду до тех пор, пока Раббат не покорится ему. Ты нанес страшное оскорбление его левитам и будешь казнен, но разве тебе не жаль своих подданных? Уверен, многие из них ушли бы, если бы ты позволил им. Подъехал и остановился рядом Авесса. Он тоже смотрел в сторону городской стены, прикрываясь ладонью от вползающего к зениту солнца.
      – Напрасны твои старания, мой Господин, – произнес легионер. – Царь Аммонитянский никогда не отпустит своих подданных. Всем известен их злобный норов. Когда Царь Наас осадил Иавис Галаадский, он согласился принять город только на условии, что выколет каждому жителю правый глаз. Тебе известно об этом, мой Господин?
      – Известно, – спокойно ответил тот и, сложив ладони рупором, крикнул: – Каков же будет твой ответ, Царь Аммонитянский? Аннон развернулся и исчез со стены. Его воины последовали за ним.
      – Что я говорил тебе, Господин? – оскалился Авесса. – Аммонитяне не только злобны, но еще и глупы. И трусливы, – добавил он, подумав. – Верно, Царь Аммонитянский никогда не решится выйти из города и сразиться с тобой.
      – Это его выбор, – ответил коротко Иоав. – После того как арамеи уйдут, прикажи своим легионерам собрать их оружие. И скомандуй двум легионам корпуса Рагуила готовиться к штурму.
 

***

 
      Спустившись с городской стены, тысяченачальник стащил с головы золотой венец Аннона, расстегнул латные ремни и снял царский плащ, повесив его через руку. В окружении солдат царской когорты он направился ко дворцу Аннона. Несколько месяцев, до возвращения Царя, ему предстояло жить там. Сегодня горожан убрали с улиц, чтобы никто случайно не узнал своего Царя среди арамейских воинов. Не следовало сеять зерна сомнения в храбрые сердца. Что же касается его, тысяченачальника, он-то твердо верил в то, что Господин вернется. Царь Аммонитянский дал слово, а Аннон никогда не врал и никогда никого не предавал. Аннон же, одетый в черные кожаные доспехи, шагал в рядах арамеев в сторону Иерихона. Он должен был прийти в Иевус-Селим. И уж коли Господь помог ему покинуть Раббат незамеченным, то, наверное, поможет и в остальном. Аннон знал, чем все закончится. Дэефет убьет его. А потом, поняв, что Господин Тьмы все еще не может появиться на свет, убьет тех, кто уцелеет после взятия города. Затем прикажет уничтожить весь аммонитянский народ, включая только рожденных младенцев, стариков и женщин. С этим ничего не поделаешь. Так будет. Единственный ребенок, которого он никогда не осмелится тронуть, – его собственный. Младенец, рожденный Вирсавией. Вот за этим-то Аннон и шел в Иевус-Селим. Он должен оставить на земле своего потомка и сделать так, чтобы тот выжил в ужасной резне, которую устроит Царь Иегудейский, Дэефет. Аннон надеялся, что Нафан сумел объяснить Вирсавии, что представляет собой Царь Дэефет и почему он хочет убить Аннона. И еще он надеялся, что новая жена Царя Иегудейского поверила пророку. Аннон же сделает то, что должен сделать – проследит за безопасностью Вирсавии, а затем вернется в Раббат, чтобы погибнуть в нем, плечом к плечу со своими отважными воинами и храбрыми подданными. Аннон уже знал путь, которым войдет в город. По акведуку, вместе с горными водами».
 

***

 
      – А, Саша, ты уже здесь. Словно очнувшись ото сна, он опустил газету и посмотрел на Костю, затем огляделся, словно хотел убедиться, что находится не в Палестине, а в Москве. По Петровке поспешал плохо выспавшийся народ. Кто на работу, кто куда. Конечно, преобладали мужчины в штатском, – группами и по одному, – сворачивающие к пропускному пункту. На мгновение Саше вдруг показалось, что он заметил в толпе Леонида Юрьевича. Саша зажмурил глаза, а когда снова открыл их, мужчины уже не было. Наверное, свернул к «Современнику».
      – Ты какой-то странный нынче, – прокомментировал Костя состояние приятеля.
      – Еще бы. Ночь не спал. Станешь тут странным, – ответил Саша.
      – Понятно, понятно, – закивал оперативник. Он явно пропустил Сашин ответ мимо ушей. Да и вообще Костя казался возбужденным, словно в него напихали пружин, которые не позволяли телу находиться в покое. – Ну что, пошли?
      – Пойдем… Саша вдруг поймал себя на мысли, что не хочет разговаривать с Костей. Это шло откуда-то изнутри. Костя выписал повестку на Сашино имя. Дежурный пропустил их во двор, усаженный елями.
      – Да, тебя же Татьяна разыскивала весь вечер, – спохватился оперативник. – Я сказал ей, что ты дома. Она не звонила?
      – Не звонила, нет, – покачал головой Саша. – Это, наверное, из-за фарша.
      – Из-за чего? – рассеянно переспросил Костя.
      – Из-за фарша. Она оставила фарш в холодильнике и… Саша заметил, что оперативник его не слушает, и замолчал. Приятель лишь неопределенно качнул головой.
      – Ну да, ну да…
      – С тобой-то что случилось? – нахмурился Саша. – Ты как вареный. Спишь на ходу.
      – Ну да, – снова кивнул тот, но секунду спустя спохватился: – Что?
      – Я говорю, случилось что-нибудь? Странность у тебя в глазах прорезалась.
      – Нет, ничего, – ответил Костя. – Все нормально. Ничего не случилось. Все в порядке.
      – Ну, в порядке так в порядке, – сказал Саша.
      – Кстати, – напомнил Костя, пока они поднимались на нужный этаж. – Возил ты вчера этого профессора к Потрошителю-то?
      – Возил.
      – Ну и что?
      – Пока ничего, – ответил Саша. – Потрошитель оказался хитрее.
      – Понятно. А насчет книги что?
      – В смысле?
      – Ну, ты дашь мне ее почитать? Нет?
      – Дам, – Саша помрачнел, вспомнив о смерти Андрея.
      – А чего не привез?
      – Да не из дома я… Саша прикусил язык, но было поздно. В том, что касалось «ловли на слове», у Кости конкурентов не было.
      – А откуда же? – спросил он. – Ты же вроде сказал, будто с приятелем всю ночь трепался?
      – Да… Я его на вокзал провожал, – извернулся Саша. – Он в Москве проездом был, ну и заехал. По старой памяти.
      – Ну ладно, гражданин, поверим вам на слово. Костя усмехнулся. Усмешка эта Саше не понравилась. Нехорошая усмешка была. Многообещающая. Не поверил ему оперативник, это ясно. «Ну и шут с ним, – подумал Саша. – Не верит – не надо». Они вошли в кабинет в двенадцать минут девятого. До объявленного Потрошителем времени оставалось сорок восемь минут. Не так уж и много. Костя плюхнулся за стол, поставил «дипломат», полез в карман за ключами от несгораемого шкафа. Саша устроился на стуле с другой стороны стола.
      – Так что, я заеду сегодня за книгой? – спросил Костя, роясь в шкафу.
      – Заезжай, – согласился Саша и посмотрел на часы. Восемнадцать минут.
      – Слушай, у меня в девять планерка у начальства, – сказал Костя, доставая нужную папку. – Так что придется тебе полчасика одному посидеть. – Костя шлепнул папку на стол, придвинул приятелю: – Если чего нужно, спрашивай. И повнимательнее смотри, потому как я эту папку сегодня к вечеру передам в прокуратуру. Это так, к сведению.
      – Учту. – Саша взял папку, принялся медленно перелистывать страницы, делая вид, что внимательно изучает документы. – А что с ножом?
      – С каким ножом? – встрепенулся Костя, но тут же снова обмяк. – Ах, с ножом… С ножом, друг ты мой, все яснее ясного. Носил-то он его в ножнах, но когда шел «на очередное дело», перекладывал в карман и держал в руке. Понимаешь? Острие не давило на материю кармана и, соответственно, не прорезало ее. Вот и вся твоя загадка.
      – Это кто сказал? – спросил Саша.
      – Это эксперты говорят. Эксперты.
      – И соответствующее заключение есть?
      – Есть заключение, есть, – кивнул Костя слегка раздраженно. – А чего это ты вдруг его защищать кинулся-то? Поймали, и слава Богу. Хай сидит теперь.
      – Я могу на него взглянуть? – быстро спросил Саша.
      – А чего на него глядеть? Вчера видел. Соскучился, что ли?
      – Я не про Потрошителя.
      – А про кого?
      – Про заключение экспертов.
      – Да сдалось тебе это заключение.
      – Я могу на него взглянуть?
      – Нету, – Костя развел руками. – Не прислали еще. И Саша во второй раз понял, что оперативник врет. Нет никакого заключения и не было. И экспертизу не проводили. Саша не слишком хорошо разбирался в экспертизах, но отчего-то был уверен, что никакая экспертиза определить подобные вещи не в состоянии.
      – Все? – уже откровенно враждебно спросил Костя. – Или еще что-нибудь?
      – Костя, не я к тебе в помощники набивался, – напомнил Саша. – Ты сам меня пригласил.
      – Ну пригласил, пригласил. Что мне теперь, мелким бесом перед тобой рассыпаться, что ли? Говорю, экспертиза подтвердила. Все. Придет заключение – покажу. Костя демонстративно отвернулся, давая понять, что больше на эту тему говорить не желает. Саша вздохнул и посмотрел на часы. Без двадцати трех минут девять. Время истекало. Не то чтобы ему хотелось, чтобы пророчество сбылось, но странное желание Кости обязательно посадить Потрошителя вызывало у Саши подспудное чувство неприязни. Если бы все случилось именно так, как сказал Потрошитель, Саша, наверное, действительно уверовал бы в путь Гончего, в Ангела и все прочее. И тогда он защищал бы Потрошителя, насколько это в его силах. Но подобный исход означал бы, что ему, Саше, придется… Нет, он не хотел пока думать об этом.
      – Скажи мне, Костя, – сказал Саша, – ты решил посадить его во что бы то ни стало, да? Несмотря на хлипкость доказательств? Костя повернулся и мрачно взглянул на приятеля.
      – Ладно, – наконец кивнул он. – Ладно. Доказательства у нас и правда хлипкие. Это ты верно заметил. Можно даже сказать, у нас вообще нет ни одного прямого доказательства. Только косвенные улики. Ну и что? Ты хочешь, чтобы я его отпустил, да? А где мы его взяли? У тети Маши на печке? Когда он блины кушал, да? Нет, друг ты мой ситный, мы взяли его на месте очередного преступления! Когда он собирался убить очередную девушку! Убить, заметь! Не обворовать! Не изнасиловать даже, а убить! Это ты понимаешь? Убить! – вдруг рявкнул он. – И в кармане у него, между прочим, не леденцы лежали и не пряники, а нож! Тот самый, фирмы «Гербер», модель «6969»! И что? Ты мне скажешь, что он невиновен?
      – Но, может быть, Потрошитель, точнее, этот человек, взял на себя чужую вину? А истинный маньяк до сих пор ходит на свободе! – сказал Саша резко, наклоняясь вперед. – Подобной мысли ты не допускаешь?
      – Тем более, пускай сидит! – еще больше разошелся оперативник. – Пускай! Не хрена на себя подобные вещи брать! А если этот маньяк еще кого-нибудь убьет, пока нам твой Потрошитель мозги «парить» будет? Это как? Скажешь, он и тогда невиноватый получается?
      – Я не об этом говорю, Костя! – стараясь оставаться спокойным, сказал Саша. – Я не говорю, что ты должен немедленно его отпустить! Я говорю, что вам следовало бы не останавливаться, а искать настоящего убийцу!
      – Как? – Костя откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и саркастически усмехнулся. – Скажи как? Если мы вычислили убийцу и взяли его, кого, по-твоему, мы должны теперь ловить, а? Призрак? Привидение? Дух святой? Кого? Нет, ты не молчи! Ты ответь четко и ясно. Кого?