Максиму Леонидовичу Латко, помощнику военного прокурора округа, исполнилось сорок два за неделю до Нового года. Для своих лет он выглядел вполне прилично: достаточно высок, крепок, по-военному осанист. Правда, за последний год что-то пошел вширь. Над брючным ремнем однажды утром вдруг обнаружился округлый, плотненький, как узбекская дынька, животик – следствие злоупотребления персональным автотранспортом. Заметив пузцо, Максим решил бегать по утрам, но через месяц с удивлением констатировал, что «трудовая мозоль» ничуть не уменьшилась и даже вроде бы, наоборот, пошла в рост. Для него это явилось откровением, кроссовки были заброшены в дальний угол, а утренние пробежки канули в Лету, пустив редкие круги. К сорока волосы на затылке Максима начали редеть, а к сорока двум от них осталось только воспоминание и вполне отчетливая лысина размером с кофейное блюдце, абсолютно не гармонирующая с длинным хрящеватым носом, острыми зелеными глазами, тонкими губами и упрямо-волевым тяжелым подбородком. О трупе солдата, найденном дорожниками на окраине Новошахтинска, Максим узнал первого января в одиннадцать часов утра. Он как раз сел за стол, чтобы съесть порцию холодного салата «оливье», оставшегося от вчерашнего праздничного стола. В эту-то секунду и зазвонил телефон. Первым предположением было, что кто-то из старых друзей решил поздравить его с наступившим уже Новым годом.
      – Максим! – закричала из комнаты жена Ира. – Максим, возьми трубку! Максим Леонидович, которого в военной прокуратуре за глаза называли не иначе как Удав, шумно отодвинул табуретку, поднялся и зашлепал тапочками по коридору. Ближайший телефон висел на стене у входной двери.
      – Ирк, это ж тебя! – крикнул он на ходу.
      – Если меня, тогда и подойду, – отреагировала жена и засмеялась.
      – Веревки из меня вьет, – вздохнул Максим. Он вытащил трубку из держателя и хрипло выдохнул в нее: – Алло! – Отвернулся, кашлянул и добавил, на сей раз звучнее и громче: – Слушаю вас.
      – Максим Леонидович? – послышался в трубке голос Хлопцева, главного военного прокурора округа, солидный такой, раскатистый баритончик, важный, насыщенный чувством собственной значимости. – С наступившим тебя.
      – Спасибо, Федор Павлович. Вас также. Хлопцев помолчал секунду, словно раздумывая, переходить к делу сразу или все-таки чуток обождать приличия ради. Максим поморщился. Он знал такие паузы. Если предстояло сообщить какую-нибудь неприятную новость в праздник, когда люди заведомо заняты, собираются куда-нибудь уезжать или садиться за стол, а их надо тащить по морозу к черту на рога, – ради дела, понятно, не для баловства, – Федор Павлович Хлопцев всегда выдерживал такую вот паузу, мялся.
      – Как отпраздновали? – наконец разродился следующим вопросом Хлопцев.
      – Спасибо, Федор Павлович, хорошо.
      – Наверное, поздно легли? – с непередаваемо фальшивым сожалением осведомился Хлопцев. «Господи, а если даже я лег под утро? Что это изменит? – подумал Максим. – Неужели он вздохнет и скажет: «Ну, тогда, Максим Леонидович, ложись отсыпайся»? Что за глупости, в самом деле? Надо бы как-нибудь оборвать эту экзекуцию». Впрочем, ответил он бодро и весело:
      – Да нет, Федор Павлович, легли, согласно уставу, в десять вечера. В шесть встали. Уборку казармы произвели. Хлопцев засмеялся.
      – Бодро звучишь, Максим Леонидович. Рад за тебя. – Хлопцев помолчал пару секунд, а затем голосом, тонущим в бездне печали, поделился новостью: – Знаешь, Максим Леонидович, мы вчера на окраине Новошахтинска труп нашли. Максим предполагал что-то подобное. Не стал бы Хлопцев беспокоить его по пустякам первого января. Раз позвонил домой, значит, случилось что-то серьезное. Самострел или убийство. Дезертиры и прочее могли бы подождать и до завтра. Однако Максим не удержался, поддел:
      – «Мы», Федор Павлович, это вы с кем-то еще или «мы, Николай Второй»?
      – В смысле «мы – российские граждане», Максим Леонидович, – не обиделся Хлопцев. – Дорожники его обнаружили.
      – А милиция была?
      – Была, конечно. Куда же им деться-то? Все как положено. Протокол осмотра, предварительное заключение судмедэксперта. Короче, все.
      – Наш? – спросил Максим, смурнея. Хлопцев пожевал губами, и звук этот, чмокающий, влажный, неприятно резанул слух.
      – Солдат. Судя по нашивкам – связист.
      – А из какой части? – без всякого выражения поинтересовался Максим. Это безразличие не было признаком бездушия, просто в данный момент Максим подумал о том, что наверняка весь день, все первое января придется заниматься рутинной бумажной работой, запрашивать войсковую часть, изучать протоколы осмотра, заключение патологоанатома, если таковое имеется, в чем Максим сильно сомневался. Чтобы судмедэксперт поехал тридцать первого декабря, перед самым праздником, ковыряться в трупе? Труп – не Дед Мороз, пару дней может и подождать. Скорее всего заключение только предварительное и есть. Стало быть, нужно будет поехать в морг, осмотреть тело, ну и прочее, и прочее, и прочее.
      – Понимаешь, какое дело… – Хлопцев снова влажно пожевал губами. – Документов у убитого не обнаружили.
      – Я так и знал, – выдохнул беззвучно Максим. – Честное слово, я так и знал.
      – На куртке убитого, правда, написана фамилия и номер военного билета, но, сам понимаешь, кто же поедет вечером под Новый год запрос посылать. «Значит, еще предстоит идентифицировать личность, – подумал Максим. – Спасибо, Федор Павлович, за новогодний подарок».
      – Нужно поехать в морг, осмотреть тело. Ты уж извини, Максим Леонидович, что беспокою тебя в праздник. От извинений Максиму легче не стало. Наоборот, стало еще хуже.
      – Хорошо, Федор Павлович. – Максим постарался, чтобы голос не выдал раздражения, упрямо рвущегося наружу.
      – Не серчай, Максим Леонидович, потом отгуляешь, – попытался приободрить его Хлопцев, но вышло совсем уж муторно. Фраза прозвучала будто издевка.
      – А где труп-то? – поинтересовался Максим без особого энтузиазма.
      – Во второй горбольнице, в морге, – ответил Хлопцев. – Так что давай, Максим Леонидыч, позавтракай и вперед, на трудовые подвиги. Судмедэксперты тоже должны быть часов в двенадцать. Максим обреченно вздохнул и сказал:
      – Хорошо, Федор Павлович. К двенадцати буду.
      – Вот и ладненько, – бодро ответил тот. – Машину за тобой я уже выслал.
      – Спасибо, – поблагодарил Максим и мысленно добавил: «И на том».
      – Да, учти, дело на контроле штаба округа.
      – Учту, Федор Павлович, – ответил Максим.
      – Ну ладно, Максим Леонидович, о результатах доложишь завтра с утра.
      – Хорошо.
      – Вот и хорошо, что хорошо. Ну, успехов тебе.
      – Спасибо, – усмехнулся Максим. Он представил себе, как нервничал Хлопцев, набирая его, Максима, номер. Волновался, наверное, раздумывая, что же будет, если ни Максима, ни кого другого достать не удастся. Тогда, возможно, Федору Павловичу Хлопцеву пришлось бы отрывать от кресла свои собственные телеса и тащиться через полгорода во вторую горбольницу, чтобы обнюхивать чей-то окоченевший труп. Стал бы он это делать? Максим хмыкнул, опуская трубку на рычаг. Вряд ли, вряд ли. Максим не был злопыхателем. Но иногда, в такие моменты, как этот, ему хотелось, чтобы очередным «подснежником» оказался какой-нибудь генерал. С тем чтобы Федор Павлович Хлопцев побегал сам, старательно, на совесть, с обязательными звонками и докладами наверх, Саликову. Мол, скоро, скоро, Алексей Михайлович, не извольте беспокоиться. Отыщем распроклятых извергов. Достанем изуверов хоть из-под земли. Откопаем злодеев и вздернем на дыбе. Однако быстро в штабе о теле узнали. А говорят, что у нас связь плохо работает. Хорошо она работает, просто отменно. Когда нужно, конечно. В особых случаях. Максим прошел в гостиную, открыл створку платяного шкафа и вытащил военную форму с полковничьими погонами.
      – Кто звонил, Максим? – Ира возилась в детской с трехлетним Сережкой.
      – С работы, – коротко отозвался он, заранее предвкушая реакцию жены, которая не замедлила последовать. Послышались торопливые шаги, дверь в детскую распахнулась, и Ира появилась на пороге, затянутая в халатик, стройненькая, соблазнительная. Глаза ее все еще излучали надежду. Но, увидев форму – подтверждение своим самым страшным опасениям, – она нахмурилась.
      – Сегодня же праздник, – упавшим голосом проговорила женщина. Максим повесил форму на дверцу, подошел к жене и чмокнул ее в щеку.
      – Хлопцев полагает, что следователей военной прокуратуры праздники не касаются, – сказал Максим и попытался улыбнуться. – Не сердись, Ир, я постараюсь побыстрее.
      – Понятно, – каким-то отсутствующим голосом сказала Ира. Она как-то сразу поникла. Максиму даже показалось, что жена стала меньше ростом. – Мог бы сказать, что у тебя тоже семья, ребенок. Что мы сегодня собирались пойти погулять в парк.
      – Ира, это ведь работа. – Максим посмотрел ей в глаза. – Моя работа. Знаешь, как у врачей или милиционеров. Иногда складываются ситуации, когда праздник перестает быть праздником. Тут уж ничего не поделаешь.
      – Что же твой Хлопцев сам не поехал? – зло буркнула жена.
      – Небось сидит дома и водочку с салатиком кушает? Или его работа не касается?
      – Ну, перестань, Ирка. – Максим начал одеваться. – Не волнуйся, это ненадолго. Два-три часа максимум. А потом я захвачу вас и поедем в парк.
      – Ну да, два-три часа. Потом срочно понадобится еще что-нибудь. Выяснить какую-нибудь мелочь, послать какой-нибудь запрос или как там это у вас называется. И ты задержишься еще на пару часиков. А потом еще на пару. Максим вздохнул и развел руками, понимая, что примерно так и случится. В носках, рубашке и галстуке, без штанов и пиджака смотрелся он довольно комично. Женщина невесело усмехнулась.
      – Честное слово, я чувствовала, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Еще с утра я чувствовала, что день будет испорчен. Только не знала, почему.
      – Ирк, ну перестань. – Максим натянул форменные брюки, затем китель. Полез в бар, достал оттуда пачку сигарет, зажигалку и сунул в карман.
      – Ты хоть позвони, – улыбнулась через силу жена.
      – Обязательно. – Максим еще раз чмокнул ее в щеку. – А где Сережка?
      – С подарками возится. – Она махнула рукой. Проснувшись сегодня утром, трехлетний Сережа обнаружил под елкой красивую коробку с электрической железной дорогой и сейчас собирал ее, старательно прилаживая крохотные рельсики один к другому.
      – Сереж, иди поцелуй папу! – крикнула Ира. В ответ из детской послышался какой-то бубнеж.
      – Да ладно, пусть играет. – Максим махнул рукой. – Его сейчас за уши от этой железной дороги не оттащишь. В конце концов, он столько мечтал о ней. В дверь позвонили. Максим открыл и увидел на пороге сержанта-водителя. Выглядел тот бодрым и румяным, хотя особого мороза на улице не было.
      – Товарищ полковник, машина у подъезда, – сообщил сержант.
      – Ладно, иди, Паша, я сейчас спущусь. – Максим натянул ботинки, шинель и фуражку.
      – Ты бы эту свою… папаху надел, – сказала Ира. – И так волосы лезут. Скоро совсем лысым станешь.
      – А ну ее! – махнул рукой Максим. – Не люблю я этот колпак. Ладно, поцелуй Сережку за меня. Я скоро вернусь.
      Минут через сорок сонный санитар, молодой одутловатый парень в замызганном халате и прорезиненном фартуке, открыл Максиму дверь больничного морга. Пухленький, светловолосый, тягуче-медлительный, похожий на огромную глубоководную рыбину, он жмурился, пытаясь таким образом отогнать настырную сонливость.
      – Рановато вы, – пробормотал санитар, позевывая и прикрывая рот ладонью.
      – Для начала здравствуйте, – сухо ответил Максим.
      – Здрасьте, – ухмыльнулся парень. – Пардон, не признал начальство.
      – А пора бы признавать. – Максим шагнул в больнично-кафельный коридор. За спиной глухо хлопнула дверь, клацнул засов. – Эксперты еще не приехали?
      – Никого нет, – ответил парень и зевнул еще раз. Широко, с аппетитом, давая понять, что Максим в своем огороде, конечно, большое начальство, но ему, санитару, на полковника, в общем-то, плевать. – Пойдемте, – кивнул санитар. – Вы ведь за тем жмуриком, которого вчера вечером доставили, верно? Ну и пойдемте. Парень пошлепал галошами, надетыми на зимние итальянские ботинки, а Максим зашагал следом, обдумывая, что же ему делать после осмотра тела. Ждать экспертов или поехать в прокуратуру? Хотя в прокуратуре, наверное, сейчас никого нет. И за каким чертом понадобилось осматривать труп именно сегодня? Служитель морга остановился перед мощной стальной дверью, повернул рычаг и потянул створку на себя. Петли издали странный утробный рев.
      – Здесь он, жмурик ваш, – пробормотал парень.
      – А вещи его где? – спросил Максим, озираясь.
      – А вещи его вчера еще сыскари забрали, – едко хмыкнул санитар.
      – Понятно. Из дверного проема валил пар. В коридоре было довольно прохладно, но здесь, в холодильном отделении, температура оказалась градусов на пятнадцать ниже. Максим зябко повел плечами. Санитар же только усмехнулся. Трупов было много. Бело-синие, окоченевшие, они лежали повсюду. На многоярусных полках, на полу, на столах, двоих устроили на широких подоконниках, а одного так и вовсе положили на три сдвинутых вместе стула.
      – Отказников много, – пояснил парень в ответ на недоуменный взгляд Максима. – Хоронить-то нынче дорого, вот и отказываются. Старики в основном, бомжары. Ну и другие разные. Вон он, ваш жмурик, валяется на полке. Максим подошел к указанному стеллажу и наклонился над телом. Парнишка был совсем молодой, лет девятнадцать, не больше. Левая нога трупа от стопы до самого колена представляла собой месиво из раздавленного мяса и костей. Максим наклонился еще ниже, едва не задев головой верхнюю полку. Волосы парня были залиты кровью, черной, запекшейся. На мгновение ноздри Максима широко раздулись. Ему показалось, что он почувствовал запах, запах тления, всегда сопровождающий смерть. Максим втянул воздух еще раз. Нет. То есть, конечно, неприятный сладковатый трупный аромат все-таки присутствовал в холодильной камере, но он скорее был неотъемлемой частью морга, пропитавшей здесь все. Максим осторожно коснулся пальцами щеки мальчишки и повернул голову влево. Ему пришлось приложить определенное усилие. Тело закоченело весьма основательно. Присев на корточки, Максим осмотрел затылочную часть головы. Все оказалось именно так, как и выглядело на первый взгляд.
      – Дыра у него там, – подал голос стоящий у двери санитар. – Кончили солдатика. Мочканули. Из «макарки», надо думать. От «калашникова» или винтаря дыра побольше была бы. Максим обернулся и посмотрел на парня долгим взглядом. Тот выглядел абсолютно невозмутимым, безразличным, непричастным. Он словно стоял по другую сторону двери и не имел ко всем этим телам никакого отношения. Равнодушный экскурсовод в мрачном музее человеческих смертей и отлетающих душ. Впрочем, какая в самом деле ему разница, что случилось с солдатом: убили его или он умер, подавившись праздничной котлетой? Вздохнув, Максим вновь повернулся к телу. Волосы опалены – значит, ствол пистолета находился всего в нескольких сантиметрах от головы. И на коже ожог, пятнышки пороха вокруг раны. Кто-то выстрелил парню в затылок, и пуля, судя по всему, прошла от затылочной части до верхней точки свода черепа, превратив мозги в лужу сероватой кровяной жижи. Примерно на десять сантиметров выше лба должно быть выходное отверстие. Максим подался чуть влево. Так и есть. Именно тут пуля вышла из головы. Значит, стреляли сзади, с малого расстояния. И скорее всего в лежащее тело. Санитар еще раз громко зевнул, на сей раз уже не стараясь спрятать рот за ладошкой.
      – Жалко пацана, – произнес он, и по его тону Максим тут же понял, что никого ему не жалко. Ни парнишку этого, ни других. Просто санитар выполняет свою работу, а работа вроде бы обязывает говорить подобные вещи.
      – Значит, документов при нем не было, – произнес Максим.
      – Не-а. – Служитель потряс головой. – А вообще… Вы у своих спросите. Они вещи забирали. Максим снова повернул тело на спину и осмотрел еще раз. Что-нибудь… Ему нужно было найти что-нибудь, что позволило бы определить, кто же он, этот неизвестный солдат. Каламбур вышел плохим. Максим поморщился. Над левым соском у парня темнела татуировка – группа крови и резус-фактор. Максим вытащил из кармана кителя блокнотик, коротенькую металлическую ручку и записал: третья группа, резус-фактор положительный. Затем, перегнувшись через полку, осмотрел предплечье. Ничего. Никаких тебе орлов, парашютов, надписей. Костяшки пальцев нормальные, без ссадин, не сбитые. Фигура в общем-то приятная. Если не сказать больше – красивая, атлетическая. Значит, карате и всякой этой ерундой не занимался. Никаких «Боря», «Леша», «Миша» и прочего на пальцах тоже нет. Ни перстней, ни колечек, ни «не забуду мать родную». Парень чистый. Максим вздохнул. Похоже, перед ним стояла настоящая проблема. «Надо будет проверить сводки по беглецам», – подумал он. И тут же вспомнил Хлопцева. «На нет и суда нет, – скажет Федор Павлович. – Занеси его в графу неопознанных, и дело с концом. А кому надо, сами найдут».
      – Кому надо – найдут… Кому надо – найдут… – пробормотал Максим.
      – Вы что-то сказали? – поинтересовался от двери служитель.
      – Ничего. Это я так… про себя, – ответил, не оборачиваясь, Максим. – Посмотрим-посмотрим. Он внимательно изучил ладони парня. Никаких характерных мозолей. На среднем пальце странный шрам в виде латинской буквы «Y». Уже что-то. Максим черкнул пару слов в блокнотике, затем повернулся, хрустнув коленями, шагнул вбок и внимательно осмотрел уцелевшую ногу. Как-то, будучи еще лейтенантом, Максим получил отличный урок. Его начальник – в прошлом начальник, а теперь пенсионер – Северин Сергей Григорьевич в ответ на бравый рапорт молоденького лейтенанта взялся за осмотр трупа сам и тут же надиктовал Максиму два десятка деталей, на которые тот в силу неопытности и горячности совершенно не обратил внимания. Максим стоял пунцовый, словно свежесваренный рак. С тех пор он старался проводить осмотры как можно тщательнее. Чуть-чуть повернув белесо-серую, чуть сморщенную стопу, Максим обнаружил на ахиллесовом сухожилии несколько розовых пятен – одно большое, примерно с десятирублевую монету, и два поменьше – у самой пятки, на костяшке, на внутренней стороне ноги. Интересно, интересно. Похоже, у парня здесь слезла кожа. Максим осторожно провел пальцем по одному из пятен. Все правильно. Это не след от ожога, как он подумал сначала, а только что зажившие мозоли. Максим нахмурился. Мальчишка был совсем новобранцем. Даже не научился толком наматывать портянки. Надо будет посмотреть одежду, подумал Максим, выпрямляясь. Хлопцев вроде бы упоминал о фамилии и номере военного билета на ПШ. Любой старшина удавится, а заставит своих солдат сделать такую надпись. Может быть, и в карманах что-нибудь обнаружится. Письма или фотографии… Словом, что-нибудь, что поможет ему понять, как этот парень оказался здесь. Кто он такой и в какой, собственно, части его сейчас ищут как беглеца. Максим записал насчет мозолей, сунул блокнотик в карман рубашки и направился к двери. Санитар, все это время безразлично наблюдавший за действиями посетителя, еще раз шумно зевнул и помотал головой.
      – Не выспался, – пояснил он, хотя Максим ни о чем не спрашивал. – А через часок-другой, глядишь, жмуриков повезут. – И снова пояснил: – Новый год. Они вышли в коридор, и парень запер тяжелую дверь. Судебных экспертов все еще не было, а время шло. Праздничное время, между прочим. «Ну, и что мне теперь делать? – как-то равнодушно, без тени раздражения подумал Максим. – Может быть, на кофейной гуще попробовать погадать? Хлопцев сказал, что необходимо осмотреть труп. Ну, осмотрел Максим. Дальше-то что?» Сопровождаемый надзирателем-санитаром, Максим зашагал к выходу. Звуки шагов гулко разносились в морозной трубе коридора. Санитар сказал что-то из-за плеча, но Максим, занятый своими мыслями, не расслышал и переспросил, сбавляя шаг:
      – Что-что?
      – Я говорю, этот ваш танкач тоже небось по пьяни под гусеницы-то попал, – кивнул парень. Лицо у него было такое, словно он сейчас еще раз зевнет. – Правда, не знал я, что в армии теперь раненых добивать принято.
      – Почему под гусеницы? – нахмурился Максим.
      – Да что я, не вижу, что ли? Тут и патологоанатом не нужен. – Парень посмотрел на него с недоумением. – Я, товарищ майор, как из больнички-то сюда работать перешел, так такого понавидался… Не поверите… Хуже всякого концлагеря, честное слово. Битые-перебитые, утонувшие, под машинами побывавшие.
      – Почему под гусеницы-то? – настойчиво повторил Максим, возвращая словоохотливого санитара в русло разговора.
      – Так у него нога-то как раздавлена? Всмятку, в лепешку. Сухожилия порваны, кость раздроблена, скол берцовки длинный, трещины даже на коленной чашечке есть. Значит, нагрузка была очень большой, а осколки кости вмяты в ткани по направлению к внешней стороне голени. Стало быть, нагрузка быстро смещалась от тыльной стороны ноги к внешней. Тут и думать нечего: или трактором его придавило, или экскаватором. Или под танк попал. Такое тоже случается. Я было, как и ваши сыскари, сначала решил, что его чем-нибудь тяжелым по ноге грохнуло, а потом, когда раздевать солдатика начали, пригляделся: нет, точно под трактор. Да еще и гусеница на ноге проскользнула. Половина мяса сорвана с кости, ткани расслоились, так что точно вам говорю… Небось пошел в самоволочку за бухлом, принял на грудь лишнего, под трактор и залетел.
      – Ну да, – бормотнул Максим, – а тракторист взял, да и шарахнул ему в затылок. На всякий случай, чтобы не шастал где ни попадя.
      – Ага, – гоготнул служитель. – Чтобы правила дорожного движения не нарушал. Максим не оценил шутки. Он пока еще не начал складывать в голове картинку из отдельных кусочков мозаики. Ему нужно было переварить полученные сведения, упорядочить их, и только тогда, возможно, у него появится свое мнение.
      – Вы уж мне поверьте, товарищ майор, – продолжал разглагольствовать санитар. – Я тут навидался такого – на всю жизнь хватит. Когда подохну сам, так меня в чистилище без всякой очереди проведут. Как ветерана.
      – Полковник, – поправил Максим.
      – Чего?
      – Звание у меня не майор, а полковник.
      – Понял. Они оказались перед входной дверью. Максим уже повернулся к санитару и даже открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, когда тишину прорезала длинная трель дверного звонка.
      – О, вот и ваши коллеги прибыли, товарищ майор… простите, полковник, – сообщил парень и потянул засов. Дверь открылась. На пороге стояли трое в штатском. Тот, что впереди, в ондатровой шапке и дубленке, держал в руке «дипломат». Второй, средних лет, худощавый, в очках, был одет в серое демисезонное пальто с потертостями на локтях и в куцую кроличью шапку. На плече его висела массивная сумка-баул. Третий, самый молодой из них, затянутый в джинсы и зимнюю плотную куртку с белым воротником, также держал черный кейс-атташе. Человека в дубленке Максим знал, двух других видел впервые.
      – А-а, Максим Леонидович! – «Дубленка» протянула Максиму руку для пожатия.
      – Приветствую вас, Олег Вячеславович, – поздоровался Максим. Олег Вячеславович Парфенов был судебно-медицинским экспертом. Хорошим экспертом, дотошным.
      – Наверное, не самое уместное заведение, чтобы поздравлять с Новым годом, но тем не менее… – улыбнулся Парфенов. Максим пожал плечами.
      – Взаимно, Олег Вячеславович.
      – Тело осмотрели? – Парфенов уставился в лицо Максима холодными голубыми глазами.
      – Осмотрел, Олег Вячеславович, – подтвердил Максим и, не давая собеседнику опомниться, задал вопрос: – Как быстро вы рассчитываете провести экспертизу?
      – Может быть, к вечеру все закончим, а может быть, завтра к обеду. Максим вздохнул.
      – Олег Вячеславович, когда я смогу получить заключение?
      – В любом случае, Максим Леонидович, не раньше чем завтра.
      – А если очень постараться? – прищурился Максим. Он знал Парфенова. С тем надо было торговаться, как с турком на рынке.
      – И речи быть не может, – отрубил тот. – Завтра к обеду.
      – Понятно. – Максим посмотрел на джинсового парня и на человека в демисезонном пальто.
      – Это коллеги из областной прокуратуры, – спохватился Парфенов. – Роман Михайлович Тим, – «демисезонное пальто» степенно кивнуло, – и Геннадий Кириллович Глазов. – Джинсовый парень широко улыбнулся и, шагнув вперед, протянул руку. Максим пожал ее. – Максим Леонидович Латко, – представил его Парфенов.
      – Очень приятно, – тускло сообщил Тим.
      – Взаимно, – кивнул Максим и уточнил: – Значит, завтра в обед?
      – В обед, в обед, – подтвердил Парфенов и добавил: – Кстати, протокол осмотра места происшествия и первичное заключение можете взять в управлении, Максим Леонидович.
      – Там сейчас кто-нибудь есть?
      – Ну, кто-то из оперативников дежурит наверняка.
      – Хорошо. – Максим кивнул.
      – Ну-с, молодой человек… – Парфенов повернулся к стоящему в стороне служителю морга и деловито, по-профессорски, предложил: – Пойдемте. Покажете нам тело.
      – Пойдемте-пойдемте, – вздохнул тот. Все трое вошли в здание морга. Тяжелая дверь гулко бухнула, и сразу следом за этим лязгнул засов. Максим прошел через двор, слушая, как хрустит снег под подошвами форменных ботинок, забрался в «Волгу» и на вопрос водителя ответил:
      – Домой, домой. Только давай сначала заскочим в УВД.
      – Хорошо, товарищ полковник. Когда «Волга» описывала широкий круг по двору больницы, Максим увидел припаркованный у самых ворот темно-зеленый «уазик». Сидящий за рулем молодой, лет тридцати пяти, мужчина, опершись о дверцу, покуривал, внимательно наблюдая за черной «Волгой». Максим на минуту засмотрелся на водителя. Вроде бы ничего странного в нем не было. Парень как парень. Сидит скучает, курит, пока высокое начальство занимается своими высоконачальственными делами. Максима удивил взгляд водителя – при лениво-равнодушной позе взгляд был внимательным, настороженным, выжидающим. Казалось, этот человек, как паук, подмечает любое движение и лишь выжидает момент, когда можно будет, толкнув дверь, выскочить на улицу и дать очередь из «АКМС», который лежит у него на коленях, веером, от бедра. Так, чтобы положить всех, кто в этот момент окажется во дворе. Максим тряхнул головой. Наваждение какое-то, ерунда, фантазии. Не выспался ты, брат. Точно не выспался. Через силу отвернувшись от окна, он бросил шоферу Паше:
      – Сначала в УВД заедем. Солдат с удивлением посмотрел на него.
      – Вы уже говорили, товарищ полковник. Сначала в УВД, потом домой.
      – А, да, прости. Забыл. – Максим потер лоб. «Все. В УВД, затем домой, забрать жену с сыном – и в парк! – подумал он. – А запросы пусть Хлопцев рассылает сам, если не терпится. Сегодня праздник, и я имею право на отдых».
 

 
      Алексей спрыгнул с нижней ступеньки на полосу, стянул гермошлем, наклонился и несколько раз шумно выдохнул.