Полночи они провели на пустынной автостоянке для грузовиков-дальнобойщиков, на обочине шоссе. Когда Алексей проснулся, Проскурин умывался снегом, покряхтывая, ухая, блаженно поглядывая на ярко светящее солнце. Заметив выбирающегося из машины Алексея, майор подмигнул и крикнул громко и весело:
      – Отличная погодка сегодня! Алексей ничего не сказал. Честно говоря, чувствовал он себя препогано: знобило, рана в плече болела так, что казалось, только подними руку, и тело взорвется, словно граната. Кроме того, ныли поясница, спина и затекшие ноги. Проскурин закончил утренний туалет и подошел поближе.
      – Что-то ты неважно выглядишь, мил человек, – хмыкнул он. – Смотри-ка, пот с тебя так и льет. Запарился, что ли?
      – Плечо болит, – ответил Алексей, морщась.
      – А что с ним?
      – Я же тебе говорил вчера: собака укусила. Фээскашник вмиг стал серьезным и деловым.
      – Ну-ка показывай свою рану. Алексей осторожно стянул с плеча драное пальто, затем тесноватый пиджак и рубашку. Стараясь не делать резких движений, размотал бинт и мягко, по миллиметру, снял тампон.
      – Ого, – присвистнул Проскурин. – Дело серьезное, брат. Плечо распухло и приобрело багровый оттенок. Алексей видел рваное мясо и зеленовато-желтые прожилки гноя в нем. Кожу вокруг раны украшали синеватые полоски.
      – Хреново дело, – констатировал Проскурин. – Ладно, доберемся до какого-нибудь города, заедем в аптеку. – Он подумал секунду, а затем сказал: – Пока за неимением лучшего давай-ка перебинтуем тем, что есть. Он аккуратно наложил повязку и помог Алексею одеться.
      – Садись, поехали. Время не ждет.
      – Погоди, я хоть физиономию снегом протру. Алексей наклонился, запустил руку в сугроб и тут же почувствовал, как волна жуткого холода устремилась от предплечья вверх. Его заколотило еще сильнее. Постояв так несколько секунд, он выпрямился и ледяной рукой отер лицо. Проскурин с тревогой наблюдал за ним.
      – Ты давай, брат, не хандри, – с преувеличенно бодрым нажимом сказал он. – Не хватало тебе еще сознание потерять. Как же мне одному-то этих хлопчиков искать? Судя по твоим рассказам, я и так уже прямой кандидат на тот свет и вопрос стоит так: кто кого первым найдет. Терять сознание в такой момент безответственно, брат. Алексей с досадой поморщился. Сейчас ему не хотелось думать ни о вчерашних преследователях, ни о самолетах. Желание было только одно: лечь и поспать, забыться. Пошатываясь, он забрался на переднее сиденье и посмотрел на Проскурина воспаленными глазами.
      – Ты не будешь возражать, если я полежу?
      – Конечно, устраивайся. – Проскурин откинул спинку пассажирского кресла, свернул свое пальто в слабое подобие подушки и кинул на заднее сиденье. – Подложи под голову, легче будет. Ты как насчет съесть чего-нибудь?
      – Не хочется.
      – А я сейчас, кажется, слона бы сожрал… «Пятерка» выехала со стоянки и помчалась вперед. На ходу Проскурин открыл бардачок, вытащил атлас и развернул его на нужной странице. Поток машин на шоссе был пока довольно жидким, поэтому фээскашнику некоторое время удавалось удерживать руль одной рукой, поглядывая на испещренную красными венами дорог схему. При этом он нет-нет да и прислушивался к хриплому дыханию Алексея за спиной. Потерять этого парня сейчас было бы очень некстати. Более того, если уж он по доброй воле влез в эту дурнопахнущую историю, то нужно быть уверенным, что есть хотя бы одна козырная карта. Алексей нужен ему по крайней мере на первое время, чтобы обнаружить так называемый аэродром подскока. Ну а дальше видно будет. Перед развилкой Проскурин посмотрел на дорожный указатель. Белыми буквами на голубом фоне было написано: ‹P9M›«МАЙСК 8 КМ»‹P255D›, стрелочка указывала вправо. Фээскашник повернул руль, и «пятерка» влилась в более плотный поток машин, направляющихся к Ростову. Минут через пять показалась окраина поселка, который гордо именовался городом. Проскурин свернул на одну из боковых улочек, проехал до первого двора, притормозил и, высунувшись из окошка, крикнул проходящему мимо мужчине:
      – Товарищ, не подскажете, как мне найти аптеку? Мужчина несколько секунд размышлял, а затем махнул рукой в противоположную сторону.
      – Это вам надо развернуться и ехать до клуба. У клуба справа пристроечка – магазин, парикмахерская и аптека.
      – Спасибо. – Проскурин газанул, «пятерка», оставив на мокром асфальте черный след, развернулась на сто восемьдесят градусов и помчалась в указанном направлении. Клуб оказался кирпичным, вполне современным строением с огромными стеклянными витринами и небольшим фонтанчиком напротив входа. В аптеке по случаю раннего часа посетителей не было. Одинокая аптекарша, женщина средних лет, скучала за прилавком и читала вчерашний «Вечерний Ростов».
      – Добрый день, – поздоровался Проскурин, наклоняясь к окошку. Женщина бросила на него быстрый взгляд, кивнула и вновь углубилась в чтение.
      – Девушка, – фээскашник вытащил из кармана удостоверение, продемонстрировал женщине и хмыкнул, – мне нужна ваша помощь.
      – Да-да, конечно. Газета исчезла словно по мановению волшебной палочки. Чувствовалось, что название некогда самой грозной организации страны возымело свое действие. «Перед властью все трепещут», – усмехнулся Проскурин и поинтересовался:
      – У вас, конечно же, есть медицинское образование?
      – Незаконченное, – торопливо и четко, будто на параде в строю, ответила женщина.
      – Уколы делать умеете?
      – Я, в общем-то…
      – Я спрашиваю: уколы делать умеете? – повышая голос, резко повторил вопрос Проскурин.
      – Да, конечно, мы практиковались в институте.
      – Отлично. – Фээскашник выпрямился. – Значит, так, у меня в машине раненый, у него, похоже, воспаление. Нужен укол антибиотика и перевязка. Кроме того, вы дадите мне упаковку одноразовых шприцев и коробку антибиотика с собой.
      – Послушайте, я не могу. – Женщина побледнела. – Это такая ответственность. Я не могу, ему надо в больницу. И в милицию сообщить.
      – Если вы не поняли, девушка: я представитель оперативного отдела ФСК. Так что сообщать властям о ранении незачем. Я сам власть. В случае чего можете сослаться на меня. А сейчас делайте, что вам говорят, и живо.
      – Да, конечно. – Женщина побледнела еще больше и принялась что-то искать в бесчисленных ящичках за спиной. – Послушайте, а может быть, все-таки врача вызвать? – нерешительно спросила она, доставая шприц и несколько ампул. Подавляя всякие попытки к сопротивлению, Проскурин сделал каменное лицо и рявкнул:
      – Я вам уже сказал: делайте укол! Это не огнестрельное ранение, можете не волноваться. Растерявшаяся женщина выскочила из-за прилавка и заторопилась к выходу. Проскурин широко и твердо зашагал следом. На улице аптекарша остановилась рядом с машиной.
      – Я могу осмотреть рану? – спросила она.
      – Валяйте, осматривайте, – вздохнул фээскашник. Открыв обе дверцы, он осторожно потряс Алексея за здоровое плечо. – Ну-ка, Семенов Алексей Николаевич, приди в себя. Сейчас сделаем тебе укольчик, и можешь дальше почивать. Алексей с трудом открыл глаза. Его заметно трясло, белки глаз приобрели желтоватый маслянистый блеск, дышал он тяжело, с хриплыми судорожными выдохами.
      – Ему надо в больницу, – неожиданно категорично заявила женщина.
      – Мне лучше знать, что надо, а что не надо, – неприязненно ответил Проскурин.
      – Вы не понимаете, – покачала головой аптекарша. – Если продержать его без врачебного ухода хотя бы еще один день, он может умереть. Судя по всему, у вашего товарища заражение крови. Нужно делать переливание.
      – Я вам сказал: делайте укол и не рассуждайте, – взбесился вдруг Проскурин. – Если я сейчас доставлю этого человека в больницу, он умрет гораздо быстрее, нежели от заражения. Ясно вам? Аптекарша посмотрела на него с презрением, будто бы говоря: «Я давно знала, что в наших органах работают одни палачи и убийцы». Но Проскурину на ее взгляды было наплевать, он и сам понимал, что Алексей должен остаться в живых, только в этом случае расследование имело какой-то смысл. Он, Валерий Викторович Проскурин, сам сжег за собой все мосты, когда вчера на площади усадил раненого летчика в свою «пятерку» и поехал искать его аэродром. Теперь отступать было поздно. Пока он расхаживал рядом с машиной, женщина сделала Алексею укол, сходила в аптеку, принесла какую-то мазь, бинты, упаковку одноразовых шприцев и две коробки ампул. Она намазала рану мазью, забинтовала, помогла раненому одеться. Проделав все это, женщина выпрямилась и серьезно посмотрела на фээскашника.
      – Кто делал раненому укол?
      – Не знаю. – Проскурин подумал, прокрутил в памяти рассказ Алексея и покачал головой. – Никто, по-моему.
      – Это по-вашему, а я видела на локтевом сгибе вашего приятеля след от укола.
      – Вы путаете.
      – Нет, – отрезала женщина и вздохнула. – Я понадеялась, что это ваша работа, но, раз вы утверждаете обратное…
      – Это не я утверждаю, – прервал словоизлияния аптекарши майор. – Это он сам утверждает.
      – В общем, так, – решительно произнесла женщина. – Я вам заявляю со всей ответственностью: если в ближайшие шесть часов этому человеку не сделать переливания крови, будет поздно. Можете считать это официальным врачебным заявлением.
      – Вы закончили? – вместо ответа спросил Проскурин. Та кивнула головой.
      – Вот и отлично.
      – Будете смешивать две ампулы за раз, – предупредила женщина, кивнув на картонные коробочки с лекарствами. – Одна ампула – антибиотик, вторая – новокаин. Вы хоть уколы-то делали когда-нибудь?
      – Не волнуйтесь, справлюсь.
      – Но запомните то, что я вам сказала. Через шесть часов может быть слишком поздно.
      – Хорошо, спасибо. – Проскурин обошел «пятерку», открыл дверцу и, прежде чем сесть за руль, вдруг улыбнулся. – Мы действительно вам благодарны. Спасибо еще раз. Не волнуйтесь, через четыре часа этот парень будет лежать под капельницей, в настоящей больнице, на белой хрустящей простыне.
      – Я надеюсь. – Не говоря больше ни слова, женщина повернулась и вошла в аптеку. Проскурин погнал машину дальше. Времени оставалось в обрез.
      Примерно через двадцать минут после того, как скрылись странные посетители, рядом с аптекой притормозил военный «уазик». Открылась дверь, и двое мужчин вошли в гулкое помещение. Оба были одеты в штатское. Один пониже, коренастый, крепкий, со светлыми усиками; второй высокий, атлетически сложенный, румяный молодец с короткой военной стрижкой. Мужчины приблизились к прилавку, и тот, что с усиками, вытащил из кармана красное удостоверение.
      – Капитан Сулимо, областное УВД, – тихо и оттого как-то особенно внушительно сообщил он. – Добрый день, – он посмотрел на стеклянную табличку и добавил: – Екатерина Матвеевна, если не ошибаюсь.
      – Не ошибаетесь, – отстраненно-холодно ответила женщина и замолчала, разглядывая лица и ожидая, что же они скажут дальше. Усатый с интересом рассматривал ее, и так продолжалось, наверное, с минуту, а затем он вздохнул и мягко, примирительно произнес:
      – Екатерина Матвеевна, мы знаем, что примерно пятнадцать минут назад к вам за помощью обратились два человека, один из которых был ранен. Женщина помолчала, потом упрямо произнесла:
      – Прошу прощения, я могу еще раз взглянуть на ваши документы?
      – Разумеется, Екатерина Матвеевна. – Усатый вновь выудил из кармана удостоверение и положил на прилавок. Женщина не стала брать книжицу в руки, а просто внимательно прочла написанное и сравнила фотографию с оригиналом.
      – И что же вы хотите от меня? – наконец спросила она.
      – Да, собственно, ничего особенного, – пожал плечами усатый. – Нам хотелось бы знать, насколько серьезно ранен один из этих людей. Аптекарша подумала секунду, а затем ответила с вызовом:
      – Ну, если вам известно, что он ранен, то вы должны знать и то, насколько серьезно его положение.
      – Екатерина Матвеевна, – обаятельно улыбнулся усатый, не переставая буравить ее колючими карими глазами, – мы все-таки не медики. А эти люди – преступники. Чтобы предпринимать какие-то дальнейшие шаги к их поимке, мы хотели бы выяснить, какова тяжесть ранения. Видите ли, ситуация осложняется тем, что они представляются сотрудниками ФСК, что позволяет им действовать достаточно свободно. Женщина вздохнула.
      – Он серьезно ранен. Если через несколько часов его не положить в больницу, то вполне вероятен летальный исход.
      – Ага, – кивнул усатый. – А вы случайно не заметили, Екатерина Матвеевна, в какую сторону они поехали?
      – Нет, не заметила, – ответила женщина. – Когда они отъезжали, я как раз входила в аптеку.
      – Ну что же, ладно. Спасибо за помощь. – Усатый забрал удостоверение, оба посетителя повернулись и зашагали к двери. Аптекарша понаблюдала за тем, как парочка забралась в «уазик», машина развернулась и, моментально набрав скорость, исчезла за углом.
 

 
      Паша гнал немилосердно, но пару раз они попали в приличные пробки и уложились только в час десять. Честно говоря, Максим пока еще не совсем отчетливо представлял себе, как он будет действовать. Военные не любили людей из прокуратуры, не ждали от них ничего хорошего и посему неохотно шли на контакт. Оставалось надеяться на то, что Лемехов произвел своим визитом достаточно сильное впечатление и командир части окажется покладистым. Когда «Волга» затормозила у металлических решетчатых ворот с красной звездой, Максим все еще прикидывал, какую тактику разговора выбрать. «Если форма уплыла налево без ведома командира части, – рассуждал он, выбираясь из машины и направляясь к КПП, – то это будет удачно. Если же командир в курсе, то скорее всего не даст мне даже краем глаза взглянуть на кладовщика». Сидевшая на КПП прапорщица, увидев подходящего к воротам полковника, моментально поднялась и вышла из своей будки.
      – Здравия желаю, – поздоровался Максим, останавливаясь у никелированной вертушки проходной. Он выудил из кармана кителя удостоверение. – Я сотрудник областной прокуратуры, мне необходимо увидеть командира части.
      – Что-то зачастили вы к нам. – Прапорщица внимательно изучила удостоверение, а затем вновь скрылась в своей будочке. Через окно Максим видел, как она набирает номер и говорит в телефонную трубку. К сожалению, он не слышал ни слова из того, о чем шла речь. Наконец дежурная положила трубку на рычаг и вышла.
      – Сейчас подойдет дежурный по штабу, товарищ полковник, – сообщила она. – Он вас проводит.
      – Скажите, а как зовут вашего командира?
      – Леонид Григорьевич Фурцев, – ответила женщина и отвернулась. Леонид Григорьевич был, судя по всему, предусмотрительным человеком. Наверняка он приказал своей подчиненной не болтать лишнего. Максим не был идеалистом и вполне отчетливо представлял себе, насколько тяжело сейчас живется людям в таких вот частях. Как правило, тотальное воровство и круговая порука, все повязаны со всеми, и каждый друг друга будет прикрывать. Военные машины выезжают за левым грузом, и из навара часть отстегивается командиру, стройматериалы уплывают налево, как и продукты. Гарнизонный магазин представляет из себя чуть ли не закрытый распределитель. Все дефицитные вещи, продающиеся здесь по сравнительно низкой цене, уходят согласно табели о рангах, а остальным достаются объедки. Дежурный по штабу, молодой старший лейтенант с повязкой на рукаве, появился минуты через четыре, запыхавшийся и красный. Прапорщица открыла ворота, Паша подобрал Максима и дежурного, и «Волга» поехала по широкой аллее, рассекающей воинскую часть надвое. С обеих сторон красовались серые кирпичные четырехэтажки и голубые блочные пятиэтажки, за ними расположился асфальтовый пятачок, посреди которого на светло-сером гранитном постаменте застыл верный учитель всех времен и народов, незабвенный Владимир Ильич, вытянувший руку вперед и указующий, вероятно, на запад. За памятником красовалось старенькое здание клуба, по углам которого давным-давно поползли трещины. Рядом, слева от входа, замерла, задрав к небу темно-зеленый хобот-ствол, пушка. Сразу за клубом Максим увидел футбольное поле, чуть дальше, слева, промелькнули гарнизонные магазины и столовая, почта и парикмахерская. Затем они миновали еще один пропускной пост, и тут дежурный бросил:
      – Здесь направо. Паша послушно свернул. Метров через десять они притормозили у трехэтажного здания, на двери которого отчетливо выделялась красная табличка с надписью: «‹P9M›ШТАБ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ НОМЕР 24580‹P255D›«.
      – А плац, надо полагать, тот самый, с дедушкой Лениным перед клубом, – скорее утвердительно, чем вопросительно, заметил Максим.
      – Так точно, товарищ полковник, – подтвердил дежурный.
      – Хорошо. А где у вас склады?
      – Еще дальше, за автопарком, – показал рукой дежурный. – По той аллее, от КПП прямо, затем налево. Там же баня и прачечная.
      – Понятно. А это что? – Максим указал на видневшуюся за небольшой березовой рощицей крышу.
      – А это казармы, – пояснил старший лейтенант. – В общем-то, они пустуют. Срочников почти нет, – пожал он плечами. – Контрактники живут либо в общежитии, либо уже квартиры получили.
      – А много срочников в части? – спросил Максим.
      – Двенадцать человек, – ответил дежурный. – Было четырнадцать, да двоих отправили на учебу. Прислали и тут же забрали. Якобы что-то там с бумагами напутали.
      – Понятно. – Максим решил больше не задавать вопросов, боясь насторожить собеседника. Они прошли через стеклянные двери, поднялись на второй этаж, миновали длинный коридор, и наконец старший лейтенант постучал в дверь, на которой красовалась табличка: «‹P9M›КОМАНДИР ВОИНСКОЙ ЧАСТИ НОМЕР
 

 
      – Да-да, входите, – послышалось из-за двери. Старший лейтенант посторонился, пропуская Максима. Тот шагнул в просторный кабинет, окинув одним взглядом ковер на полу, и массивный стол, и хорошее кресло, и свежевыкрашенные стены, и тут же улыбнулся невысокому пузатому полковнику, шагнувшему навстречу с дежурной улыбкой и протянутой рукой.
      – Здравия желаю, Максим Леонидович. Проходите, проходите. «Молодец, – восхитился Максим, – не поленился ведь позвонить, спросить у девочки на воротах».
      – Свободны, дежурный, – барственно взмахнул рукой Фурцев, обращаясь к старшему лейтенанту. Тот деликатно прикрыл за собой дверь.
      – Ну что же, прошу, прошу. – Пузан вальяжным жестом указал на придвинутые к столу стулья. – Чем, как говорится, обязан? Максим выдержал паузу, словно решая, стоит ли принимать приглашение к беседе, затем спокойно присел, неторопливо вытащил из кейса ответ на запрос и положил его перед собой.
      – Ситуация следующая, Леонид Григорьевич, – начал он спокойно и размеренно. – Сегодня утром нами получен ответ на запрос в вашу воинскую часть.
      – Позволите? – спросил Фурцев, подаваясь вперед и протягивая руку к телеграмме.
      – Конечно. – Максим дал ему возможность пробежать написанное глазами, хотя был уверен, что тот прекрасно помнит текст.
      – Так, – кивнул полковник. – И что же вас, Максим Леонидович, взволновало в нашем ответе до такой степени, что вы с самого утра не поленились приехать сюда? – В вопросе слышался скрытый вызов.
      – Взволновало нас, Леонид Григорьевич, следующее. – Максим сложил бумажный лист и снова спрятал его в кейс. – В вашей телеграмме сказано, что техническое обмундирование военнослужащего Шалимова Юрия Герасимовича отправлено в утиль.
      – Ну, это я прочитал, – кивнул Фурцев. – Не вижу в данном факте ничего криминального.
      – Разумеется, – спокойно ответил Максим. – Никакого криминала тут нет. Напротив, все согласно инструкциям.
      – Вот именно, – подтвердил собеседник.
      – А теперь, Леонид Григорьевич, вот такой к вам вопрос. Может быть, вы поможете мне разобраться, каким образом отправленная в утиль форма оказалась на трупе некоего военнослужащего, найденном тридцать первого декабря на окраине Новошахтинска? На мгновение у полковника стало такое лицо, будто его шарахнули поленом по голове: оно вытянулось, окаменело, в глазах четко прочиталась растерянность.
      – На трупе? – переспросил Фурцев.
      – На трупе, на трупе, Леонид Григорьевич. Вы все верно расслышали, – жестко ответил Максим. Полковник шумно вздохнул, откинулся в кресле и побарабанил пальцами по столу. Он тянул время, подыскивая необходимый ответ.
      – Ну, так как же, Леонид Григорьевич? Как же так произошло? У нас, например, напрашиваются два варианта: либо форма не была отправлена в утиль вообще, и, таким образом, получается, что ваш завскладом просто толкнул ее налево без вашего ведома, – сообщил он, особо подчеркнув последнее, – либо произошла какая-то ошибка. В таком случае выходит, что раз техническое обмундирование числилось за вашей частью, то и убитый солдат являлся военнослужащим вашей части. Тут, как вы понимаете, ситуация посложнее. Пузан подумал секунду.
      – Ну, то, что этот военнослужащий из нашей части, исключено. За последние полгода у нас не отмечено случаев дезертирства.
      – Значит, виноват кладовщик, – утвердительно сказал Максим, глядя пузану прямо в глаза.
      – Но может быть и третий вариант, – пожал плечами тот. – Как вы понимаете, не мы уничтожаем пришедшую в негодность техническую одежду. Мы отвозим ее в Ростов, где ее и подвергают утилизации.
      – Конечно. – Максим улыбнулся, давая собеседнику возможность немного расслабиться. – Но мне придется проверить и две предыдущие версии. Посему я хотел бы увидеть документы всех военнослужащих срочной службы, приписанных к вашей части с сентября прошлого года, а также проверить документы о списании обмундирования. Шалимов ведь уволился в запас в декабре?
      – Надо припомнить… Ох, уж этот мне Шалимов! – покачал головой полковник. – И после дембеля покоя не дает.
      – А что с ним такое? – улыбнулся Максим.
      – Всю плешь проел, – хмыкнул Фурцев и улыбнулся в ответ, как бы приглашая Максима посмеяться над сказанным. Но тот остался серьезен. – Представляете, за два года восемь раз на гауптвахте отсидел.
      – Да ну? И за что же?
      – Призвали его из Ялты, понимаете, парень поступил в художественное училище, ну, его и забрали со второго курса. А у нас, как и в любой части, штатного художника не положено, вот и взяли его, а он с гонором, понимаешь, оказался. То одно ему не так, то другое не эдак. – Полковник хмыкнул. Вытащив из пластмассового подстаканника ручку, он принялся крутить ее в толстых пальцах. – И ведь пользовался тем, что мы без художника никуда. Справьтесь в округе, у нас самая лучшая часть, всегда все было в порядке. А этот правдолюб… То ему, понимаешь, покажется, что кто-то что-то там из столовой утащил, то еще какую-то ерунду выдумает.
      – Неспокойный, значит, оказался? – Максим улыбнулся, как бы давая понять, что он с нужной стороны оценивает нагловатые действия солдата.
      – Да уж, сразу видно, что детдомовский. Максим почувствовал, как сердце его внезапно екнуло и провалилось куда-то к пяткам. Стараясь казаться равнодушным, он вальяжно откинулся на спинку стула и кивнул:
      – Знакомы мне такие. Из-за них зря ноги сбиваешь. Катаешься, катаешься. Как правило, ничего не подтверждается, но, прежде чем все это выяснится, придется пол-области объездить.
      – Это верно, – моментально подхватил Фурцев. – Вот и Шалимов был такой же. Все какой-то правды искал. А сам нарушитель режима. То к отбою в казарму не явится, то вообще пропадает черт знает где, и с другими ребятами из срочной службы отношения напряженные.
      – А что, и тут что-нибудь не слава богу?
      – Да ну, как всегда. Ну, недолюбливают ребята штабистов, это уж как водится. Не по нутру им, что они в наряды ходят, а этот сидит в штабе, все картинки малюет.
      – И что, серьезно конфликтовали?
      – Да ну, – махнул рукой Фурцев, а затем наклонился вперед и, понизив голос, словно по секрету, сообщил: – Пару раз подрались даже. – И тут же оговорился: – Но со своим призывом. Так что ни о какой дедовщине речь, как вы понимаете, не идет.
      – Но все равно же неуставные взаимоотношения, – хмыкнул Максим.
      – Да ну, господи, можно подумать, они на гражданке не дерутся.
      – Дерутся, дерутся.
      – Но этот Шалимов ничего был, крепкий парнишка. У них там в детдоме школа хорошая.
      – А почему передержали его? Призывался вроде одиннадцатого октября, а уволен одиннадцатого декабря. Пузан нахмурился.
      – Можно еще раз телеграммку? – вдруг сказал он.
      – Разумеется. – Максим протянул ему листок. Фурцев перечел ответ на запрос и хмыкнул:
      – Да нет, тут, должно быть, ошибка. Одиннадцатого октября его и уволили, день в день.
      – А можно на его личное дело взглянуть?
      – Конечно, – кивнул пузан. – Я сейчас прикажу, чтобы его принесли.
      – Раз уж будете звонить, попросите, пусть захватят личные дела тех двоих, которых от вас осенью перевели. Мне все равно придется их проверять. Полковник взглянул на него с удивлением.
      – Откуда вам известно, что от нас кого-то перевели? – прищурился он.
      – Да так, знаете ли, слухами земля полнится.
      – Ну что же, хорошо, не смею возражать. – Фурцев длинно, дребезжаще засмеялся, а затем потянулся к телефону. Максим повернулся к противоположной стене и принялся разглядывать нарисованный на ней пейзаж битвы. Сразу было видно, что постарался человек очень талантливый, если не сказать больше, настоящий профессионал. Судя по всему, картина изображала фрагмент сражения на Куликовом поле: утреннее солнце повисло в легкой туманной дымке над зелеными холмами, на переднем плане схватились между собой два воина – русский и татарин, лица обоих были искажены яростью и каким-то фанатичным вдохновением. Вдохновением смерти. Полковник тем временем закончил говорить, положил трубку на рычаг и, проследив за взглядом Максима, хмыкнул:
      – Нравится? Тот самый Шалимов рисовал.
      – Талантливый парень, – отметил Максим.
      – Ну, так я же вам говорю: в художественном училище учился. Он нам тут весь городок щитами украсил, комиссия даже объявила ему благодарность, поощрили в виде отпуска на родину.
      – Когда? – поинтересовался Максим.
      – Да летом, в августе. Десять дней парень гулял. – Фурцев захохотал. – А как приехал, через два дня опять на губу загремел. Видать, вольный воздух не на пользу ему пошел. В дверь постучали, и в кабинет протиснулся дежурный лейтенант.
      – Разрешите, товарищ полковник. Вы просили личные дела.
      – Я не просил, а приказывал! – вдруг рявкнул пузан. – Положите на стол. Все, свободны.
      – Слушаюсь, товарищ полковник. – Лейтенант повернулся и вышел, явно не желая накликать на себя гнев высокого начальства. Максим посмотрел на папки. Одна из них, явно более ветхая, была толстой, две другие – совсем тоненькими.
      – Если вы не возражаете, – поднялся пузан, – я отлучусь ненадолго.
      – Да, конечно. – Максим придвинул папки поближе, затем вдруг решительно поднялся. – Знаете, мне не хотелось бы оставаться в вашем кабинете в одиночестве, посему я оставлю пока документы у дежурного и схожу проведаю вашего кладовщика. А потом вернусь и закончу с делами. К тому же у меня могут возникнуть какие-нибудь вопросы, и придется искать вас. Так что не будем зря терять время. Лицо командира части моментально стало кислым. Максим усмехнулся. Фурцев, конечно же, собирался пока слетать на склад, а к моменту его, Максима, прихода нужные документы уже давным-давно сожрали бы крысы, или они затерялись бы, или порвались, или еще что-нибудь. Однако теперь полковник замешкался, не зная, что делать.
      – Кстати, – продолжил Максим, – раз уж вы все равно выходите, то, может быть, проводите меня до склада? А то боюсь заблудиться у вас здесь.
      – Да-да. – Пузан совсем скис.
      – Вот и чудно. – Максим подхватил папки со стола и вышел из кабинета. Полковник запер дверь, опечатал ее своей личной печатью, и они спустились на первый этаж. Оставив папки у дежурного, – от Максима не укрылся злобный взгляд, брошенный старшим лейтенантом на командира, – они вышли на улицу.
      – Может быть, воспользуемся машиной? – предложил Максим.
      – Да нет, здесь недалеко. Шагая по обсаженной кустами аллейке, Максим с интересом озирался по сторонам. Слева он увидел заросшую травой имитацию поста с манекеном для отработки ударов штыком, со щитом для перезарядки автомата, с макетом вышки. Затем справа возникла такая же заброшенная, наполовину разрушенная полоса препятствий, на которой, должно быть, тренировались еще дедушки нынешних призывников. Неторопливым размеренным шагом они добрались до развилки и свернули налево.
      – А там что? – Максим указал себе за спину.
      – Огороды. У нас, сами знаете, армию сейчас финансируют плохо, получки крохотные, да и те задерживают. – Пузан бросил быстрый взгляд на Максима. – Людям на элементарные продукты не хватает. Вот и выделили им огороды. Там у нас и пруд неподалеку, летом купаться хорошо.
      – Понятно.
      – Послушайте, – замялся полковник, – Максим Леонидович, у меня к вам вполне конкретный вопрос.
      – Да-да, с удовольствием отвечу.
      – Положим, вы – руководитель некоего предприятия, получаете какой-то заказ, материалы, изготавливаете некую продукцию.
      – Ну-ну?
      – Скажем, заказчик долго не платит вам деньги. Народ волнуется, грозит забастовать. Сами знаете, производственные неприятности.
      – Ну да, случается. Особенно в наше время, – согласился Максим.
      – Вот-вот, именно, – приободрился Фурцев. – Ну, допустим, вы собираете отходы производства и продаете какой-нибудь коммерческой структуре, которая изъявила желание их приобрести по вполне подходящей цене. Вы выплачиваете зарплату, премии тем, кто хорошо работал. Одним словом, гасите производственный конфликт.