I

– Лейтенанта Вовка срочно к сотнику! – раздался под окном хрипловатый голос.

Всего неделю назад подобное распоряжение заставило бы взводного мигом забыть обо всем остальном и немедленно поспешить к командиру сотни. Сейчас же он еще с минуту спокойно понежился на мягкой кровати и лишь затем лениво спустил на пол босые ноги. Насвистывая веселый мотивчик понравившейся ему чешской песенки, не спеша намотал на ноги портянки и обул сапоги. Тряхнув чубом и пригладив усы, расправил под ремнем складки черкески, передвинул с живота на бедро кобуру пистолета и только после этого, не торопясь, вышел.

Командир разведывательной сотни сидел в чисто прибранной горнице за разложенной на столе картой. Рядом с ним находился неизвестный взводному пехотный старший лейтенант. Остановившись у порога, Вовк вскинул к кубанке ладонь:

– Товарищ капитан, младший лейтенант Вовк по вашему приказанию прибыл.

– Шагай ближе, лейтенант, – пригласил сотник, указывая взводному на место у стола. И когда тот приблизился, строго спросил:

– Чем заняты казаки?

– Наводят в расположении марафет. А заодно помогают по хозяйству селянам, – скороговоркой буркнул Вовк.

– А чем велено заниматься? – повысил голос сотник. – Боевой и политической подготовкой? Бумагу на этот счет из штаба получал?

Вовк отвел глаза в сторону.

– Що ж, лейтенант, покуда этот вопрос для ясности замнем, – усмехнулся сотник. – И перейдем к делу, из-за якого я тебя сейчас покликал. Знакомься – наш коллега, – указал капитан на офицера.

– Старший лейтенант Гуськов, командир разведроты мехбригады, вашего соседа.

– Младший лейтенант Вовк, – медленно процедил сквозь зубы взводный, быстро и оценивающе окидывая нового знакомого взглядом.

Длинный ряд медалей с двумя орденами Красной Звезды и одним Отечественной войны, а также две ленточки-нашивки за ранения говорили о многом.

– Бери быка за рога, друже, – проговорил сотник, кладя перед старшим лейтенантом на карту остро заточенный карандаш.

Наклонившись над столом, пехотинец откашлялся и взял карандаш. Ткнул его острием в точку немного правее трех маленьких квадратиков, обозначающих на карте деревушку, в которой они сейчас находились.

– Сегодня на рассвете у этого моста на наше охранение наткнулся отряд немцев. Навязанный ему бой противник не принял, а разбился на несколько групп и отошел обратно в лес. Штаб бригады немедленно организовал преследование. Три группы фашистов вскоре были настигнуты и уничтожены, но двум от погони удалось оторваться. Одна из них, судя по направлению движения, сейчас должна находиться в тылах вашей дивизии. А поэтому…

– А потому, старший лейтенант, переставай нам байки рассказывать, – насмешливо перебил пехотинца сотник. – Чего от нас желаешь?

Улыбка на лице пехотинца стала прямо-таки обворожительной.

– Хочу на время пару десятков твоих казачков попросить. В моей разведроте сейчас по списку всего сорок человек, и все с утра корпусные тылы обшаривают. Так что выручай, соседушка. Тем более что одна группа фрицев сейчас на стык наших и ваших тылов подалась. А поскольку ей все равно, кому шкодить, то прихлопнуть ее следует сообща, покуда она нам всем бед не натворила.

– Коли надобно – прихлопнем, – проговорил сотник и глянул на Вовка:

– Поднимай взвод по тревоге и вкупе со старшим лейтенантом займись удравшими швабами. Негоже подобным недобиткам по нашим тылам шастать.

Пехотинец расцвел:

– Ну, капитан, спасибо! Выручил – лучше не надо! С твоими казачками я с этими фрицами в два счета разделаюсь…

Во дворе Вовк и старший лейтенант присели в тени на скамейку, теперь уже вдвоем склонились над картой. Еще несколько минут назад совершенно незнакомые, они сейчас стали единомышленниками.

– Итак, вначале все о фрицах, – начал старший лейтенант. – Утром у моста их было около полусотни. Пятерых наше охранение завалило намертво там же. Три группы из пяти, на которые противник разбился при отступлении, мы окружили и уничтожили почти сразу же. Это еще двадцать шесть трупов. Всего, таким образом, на небеса спроважен тридцать один фашист. Вот и получается, казак, что на нашу с тобой долю приходится примерно половина оставшихся… Как мыслишь, справимся?

– Давай поначалу закончим со швабами, – предложил взводный. – Що за состав уничтоженных групп? Як были вооружены и крепко ли сопротивлялись? Удалось ли разжиться «языком»? Коли да, що он сообщил?

– Все убитые – эсэсовцы. Отстреливались до последнего. Своих раненых тут же приканчивали, так что пленных не захвачено ни одного. Вооружены до зубов. Питания в рюкзаках недели на две: шоколад, консервы, галеты, спирт. В каждой группе – рация.

– А карты?

– Почти у каждого фрица. Причем не только здешнего района, но и всей округи. А у некоторых, видать старших групп и особенно доверенных, склеены целые простыни… Шагай до самой германской границы.

Вовк задумчиво тронул усы:

– Тогда я не пойму одного – зачем швабам приспичило на мост лезть? Ведь на карте ясно указано: в версте от моста через речку брод. А еще чуть выше по течению ее хромой горобец вприпрыжку перескочит. Была бы речка, а то так – одно название. Ладно, захватим хоть одного живьем, тогда про все и дознаемся. Покажи, где, по твоей прикидке, наши швабы сейчас могут находиться?

Старший лейтенант взял веточку, обвел ею на карте небольшой кружочек.

– Ориентировочно, вот здесь… а точнее, два часа назад их обнаружили на этой просеке. Там какие-то старые развалины с крепкими, каменными подвалами, и бригадные тыловики развернули в них свое хозяйство. Вот наши с тобой фрицы после бегства от моста и нарвались у этих развалин на часового, что те склады охранял.

– Чем все закончилось?

– А ничем. Часовой как увидел на просеке фашистов, так и выпустил по ним полдиска. Они в ответ тоже огрызнулись огоньком и – ноги в руки. Начальник тамошнего караула сгоряча хотел с бодрствующей сменой кинуться за ними вдогонку, да потом передумал. А вдруг это фрицы специально комедию разыгрывают?

– Да, его понять нетрудно, – согласился взводный. – А вот швабы снова мудрят. Скажи, те склады в развалинах добре замаскированы? Можно ли ночью со стороны определить, що в них какой-то охраняемый воинский объект имеется?

– Конечно. Склады никто и не думал маскировать – за войну надоело. К развалинам и подвалам наши грузовики накатали уже настоящую дорогу, а в самой караулке всю ночь свет горит, и часовой рядом ходит. Да и от кого теперь скрываться? Война-то кончилась…

– Так зачем швабам понадобилось объявляться возле развалин? Они що, не могли их сторонкой обойти? Знаешь, ротный, щось я совсем не понимаю этих беглецов, – признался Вовк. – Им бы нас десятой дорогой обходить, а они сами на рожон прут… поначалу у моста, затем у складов. У тебя самого по этому поводу никакой думки не сложилось?

Старший лейтенант умоляюще сложил на груди руки:

– Пластун, христом-богом молю – брось свои мудрствования. Нам с тобой что приказано? «Языка» взять, замаскированный штаб обнаружить, вести скрытное наблюдение за важным объектом? Ничего подобного – догнать и уничтожить… просто и без затей. Вот и давай займемся этим… только этим и без всяких выкрутасов. Договорились?

– Добро, займемся только этим. – Вовк аккуратно сложил карту, сунул ее за отворот черкески. – У меня во взводе два десятка хлопцев. Из тех, що всю войну прошли, а в полыме не сгорели и в воде не потонули. Чем порадуешь ты?

– У меня не густо: я да радист. Зато со мной две полуторки и мотоцикл с коляской. Карту запомнил? Куда бы фрицы от складов ни направлялись, в любой стороне просека или дорога имеется. Вот и воспользуемся техникой, чтобы ноги не бить понапрасну да силы не тратить попусту.

– Тоже верно, – согласился Вовк, поднимаясь со скамейки. – А сейчас, друже, маленько поскучай один – надобно заняться взводом…

Отодвинувшись подальше в тень и дымя папиросой, старший лейтенант с интересом наблюдал за готовившимися к предстоящей операции казаками. Сражаясь на завершающем этапе войны рядом с пластунами, а после ее окончания имея их дивизию своим соседом по расположению, ротный был немало наслышан об этом единственном в Красной Армии казачьем пластунском соединении.

В 1943 году Краснодарский крайком ВКП(б) и крайисполком обратились в ЦК ВКП(б) и Ставку Верховного Главнокомандования с просьбой о формировании из кубанского казачества добровольческой пластунской дивизии. Эта просьба была одобрена, соответствующее разрешение получено, и осенью того же года дивизия была полностью готова к боевым действиям. Перед выступлением на фронт ее командир, полковник Метальников, был вызван в Ставку и принят самим Сталиным, чего не удостаивались многие генералы. В результате этой беседы, по просьбе краевого руководства и комдива, личный состав дивизии получил право ношения старинной казачьей пластунской формы. Пополняться она должна была только с Кубани, а все раненые обязаны были возвращаться из госпиталей снова в свои части. Однако комдив мог не только просить, но и стоять на своем. Когда Сталин предложил включить в состав дивизии танковый полк, Метальников, не колеблясь, возразил ему и доказал, что пластунам более необходимы самоходки. Видимо, эта смелость и настойчивость казачьего полковника понравились Верховному, потому что он тут же, в своем кабинете, лично произвел Метальникова в генерал-майоры.

И вскоре немцы на своей шкуре почувствовали, что такое десять тысяч сведенных воедино казачьих добровольцев, давших клятву мстить за свои дотла сожженные станицы и хутора, за расстрелянных или повешенных родных и близких.

И сейчас старший лейтенант смотрел, как пластуны-разведчики быстро и умело облачались поверх черкесок в пятнистые маскхалаты, подгоняли ремни снаряжения и лямки вещмешков, как сноровисто и со знанием дела проверяли и готовили к бою оружие. Как, полностью закончив приготовления, размахивали во все стороны руками и вертели корпусом, проверяя, не будут ли одежда и снаряжение стеснять свободу движений. Как прыгали на корточках по траве и со всего маха бросались плашмя на землю, прислушиваясь, не раздастся ли при этом предательский звон металла.

Но вот все закончилось. Вовк окинул взглядом пластунскую шеренгу и отрывисто скомандовал:

– По машинам!

У лесных развалин, чьи добротные каменные подвалы были превращены в склады механизированной бригады танкового корпуса, машины и мотоцикл остановились. Вместе с начальником караула старший лейтенант и Вовк побывали на месте, где часовым были замечены и обстреляны немцы. Офицеры внимательно осмотрели начало следа, который оставили фашисты на еще сыроватой после ночного дождя земле, и снова вернулись к своим машинам. Уселись в кабине одной из полуторок, разложили на коленях карту.

– Что предлагаешь конкретно? – поинтересовался старший лейтенант.

– А самое простое. Десяток казаков вместе со мной пойдет сейчас прямиком по обнаруженному следу. Собьемся с него – двинемся напрямки в глухомань, которую я тебе показывал. Остальных хлопцев разобьем поровну и отправим на машинах справа и слева от моей группы по двум ближайшим дорогам. Они здесь все грунтовые, движения по ним почти никакого, так що швабы, пересеки они какую-либо, обязательно оставят на ней следы. У меня и в каждой мотогруппе будет по рации, и кто из нас первый в хвост швабам вцепится – остальных на подмогу кликнет. Имеешь возражения, ротный?

– Никаких. Только скажи по совести, все-таки считаешь, что фрицы дураки и по всем своим правилам сунутся в глухомань?

– Угадал, ротный. Помнишь следы, що оставили швабы на просеке у складов? Ты разрешил бы своим разведчикам ступать по сырой земле, когда рядом каменная осыпь? В указанную мной глухомань они сейчас поспешают, ротный, и помяни мое слово, что часа через полтора-два мы их возьмем за глотку, – с уверенностью в голосе закончил взводный.

– Хорошо говоришь, казак, – хохотнул старший лейтенант. – Может, заодно подскажешь, как это сделать?

– Обязательно подскажу, для того и разговор завел, – спокойно ответил Вовк. – Карта у тебя в руках, компас в планшетке. А ну-ка, сориентируйся поточней и определи, куда швабы от нас удирают.

– Только что определял… именно в ту глухомань, о которой ты говорил. И чтобы их там не упустить, бой надо навязывать как можно скорее.

– Верно… а навяжем его вот туточки, – ткнул взводный в точку на карте. – Загоним швабов в эту халупу и не выпустим ни единого.

– А как загонишь? – поинтересовался старший лейтенант.

– Как их ягдкоманды нас поначалу гонять пытались. Обложим с трех сторон и оставим стежку-дорожку только туда, куда нам нужно. К той самой халупе, що я показал… и подле нее замкнем наше окружение полностью. Тут уж хочешь не хочешь, а бой принимать надобно.

– Что ж, план на все «пять», – после некоторого раздумья произнес старший лейтенант. – Пожалуй, в нашей ситуации ничего лучшего и не придумаешь. А раз так, пластун, командуй своими казачками…

Через час Вовк остановился, тронул за плечо идущего рядом с ним сержанта Кондру:

– А ну, казаче, устрой швабам концерт. Да поголосистее, щоб им житуха медом не казалась.

Усмехнувшись, сержант поднес ко рту ладони, надул щеки, и злой, отрывистый собачий лай громко разнесся по лесу. Едва затихли его отголоски, как вначале где-то далеко впереди, а затем и чуть левее группы Вовка раздался лай. Это было настолько неожиданно, что старший лейтенант непроизвольно вздрогнул.

– Що, ротный, похоже? – улыбнулся взводный. – Вот и пришла пора нашим швабам прощаться со своими мечтами о встрече с союзничками. Сейчас самый отпетый дурень догадается, що на него с трех сторон облава с собаками заходит. И помчится со страху туда, где еще тихо… как раз к нашей халупе. А щоб живее торопились, мы их подгоним…

Подняв автомат, он выпустил в воздух длинную очередь, а сержант снова взвыл. Но теперь не отрывисто, а протяжно и с хрипотцой, словно собака, рвущаяся в злобе с поводка. И тотчас спереди и слева от их группы тоже донеслись стрельба и заливистый, раскатистый лай. Опустив автомат, взводный остановился у края узкой, едва заметной в густой траве тропинки, ведущей куда-то в глубину леса.

– Хватит по кустам да буеракам шататься, – сказал он, выходя на тропу. – Сейчас швабы во всю прыть к халупе мчатся, а потому и нам запаздывать к ней не стоит. Нечего давать им время для отдыха и подготовки к бою. А эта стежка нас напрямки к халупе и выведет, поскольку в иное место идти ей больше некуда.

Тропинка на самом деле привела разведчиков к небольшой поляне, по-видимому специально расчищенной от кустов и деревьев на берегу широкого, с прозрачной водой ручья. Посреди поляны виднелся красивый, нарядный, словно новогодняя игрушка, каменный дом с резным деревянным крылечком и высокой остроконечной крышей. Дверь, ведущая с крыльца внутрь дома, была наглухо закрыта. Три больших окна, два из которых смотрели на ручей, а одно на поляну, также были плотно прикрыты ставнями. Круглое слуховое оконце на чердаке сверкало на солнце разноцветными мозаичными стеклами.

– Здесь они, пластун, здесь, – быстро зашептал старший лейтенант, наклоняясь к уху взводного. – Присмотрись хорошенько в бинокль к правому углу крыльца. Видишь в траве сбоку свежую щепу? Когда фрицы выломали дверь, то крупную, по всей видимости, сунули под крыльцо или унесли с собой в дом, а мелкую в спешке попросту смахнули вниз. Вот она и белеет сейчас среди зелени. А на самой двери заметны следы подсохшей грязи… видно, сапожищами ее вышибали. Ты прав, казак, не наш брат разведчик эти немчики. Совсем швах дело у них с маскировкой.

– Що не разведчики они – факт, – согласился взводный. – Только не это сейчас самое главное, – продолжал он, осторожно выглядывая из-за раскидистого куста, растущего на границе леса и поляны. – Швабы в надежной западне, путей к отходу у них никаких, и потому драться они станут до последнего. А эти лесные сторожки, – кивнул он на дом, – я уже встречал и знаю. Стоит, как намалеванная… кажется, дунь на нее – и улетит по ветру. А на самом деле стены из пушки не прошибешь. Так що прежде чем бой начинать, следует прикинуть, как своей крови меньше пролить.

– Послушай, пластун, а может, предложить им сдаться? – спросил он. – Ведь тоже знают, что войне капут. Ну, ладно, хотели к союзничкам драпануть, – значит, причины были. Не удалось… Так уж лучше наш плен, чем неминуемая дорожка на тот свет. По-моему, логично…

– Кому как… у каждого своя логика, – пожал плечами взводный. – Впрочем, попробуй… попытка – не пытка. Только давай поначалу уберемся из этих кустиков – не нравятся они мне.

Спрятавшись с казаком за толстым дубом, старший лейтенант сложил ладони рупором и высунул голову из-за ствола дерева.

– Дойчен зольдатен!… – громко разнеслось по поляне. Он успел произнести только эти два слова, как зазвенели разбитые стекла, ставни дома распахнулись и во всех окнах, а также в двух узких вентиляционных щелях, чернеющих чуть выше основания фундамента, заплясало пламя выстрелов.

– Вот и поговорили, – усмехнулся взводный, стряхивая с кубанки листья. – Ну що ж, вольному воля… Павло! – окликнул он стоявшего за соседним деревом помкомвзвода. – Оставь со мной отделение Кондры, а с остальными казаками заходи к сторожке от ручья. И поменьше маскировки, а побольше шума… Нехай швабы ждут нашей атаки с той стороны. И, главное, береги хлопцев.

Помкомвзвода исчез.

Какое-то время Вовк не спускал глаз с дома, затем медленно повел взглядом по поляне и подступающему к ней краю леса. В этот миг злобно затарахтели немецкие пулеметы, им стали торопливо вторить автоматы из окон, выходящих в сторону ручья. Огонь осажденных был направлен в густые заросли камыша на берегу ручья. Оттуда тотчас отозвались дегтяревский ручной пулемет и дюжина автоматов, а среди ярко-зеленых метелок появились и исчезли два или три алых верха кубанок.

– Сержант! – не оборачиваясь, тихонько позвал Вовк, словно чувствуя, что Кондра уже стоит за его спиной.

– Слушаю, товарищ младшой лейтенант, – отозвался тот.

– Дошло, зачем я тебя при себе оставил?

– Так точно. В камышах много шума – мало дела… а туточки – наоборот.

– Верно мыслишь. А думка еще никакая по этому поводу в голову не явилась?

– Уже шевелится. Та же, наверное, що и у тебя: прорваться к халупе вот по этому шляху.

Старший лейтенант с интересом проследил за вытянутым пальцем сержанта. Со стороны леса на поляну выбегала неширокая, гладко накатанная грунтовая дорога. Сюда не выходило ни одно из вентиляционных отверстий, превращенных фашистами в пулеметные амбразуры.

– Рывок со всех ног по шляху вперед. Пара гранат в окно – и Гитлер капут, – закончил тем временем свою мысль сержант.

– Кого пошлешь? – поинтересовался Вовк.

– Пойдем я и Микола. А то уж поди и бегать разучились, – усмехнулся Кондра.

– Не рискуй зазря… а мы огоньком вас прикроем. Держи, – и взводный протянул сержанту свой вытащенный из кобуры пистолет.

Не говоря ни слова, достал и отдал пластуну свой ТТ и старший лейтенант: он тоже прекрасно знал, что в делах, которые предстояло свершить двум казакам, пистолет был намного удобнее автомата.

Отойдя за соседнее дерево, Кондра прислонил к нему свой автомат, снял и положил сбоку на землю вещмешок и подсумок. Затем пристроил за поясом рядом с кинжалом три гранаты, передернул затвор пистолета и, не ставя его на предохранитель, сунул сзади за тонкий наборный ремень.

– Готов? – обратился Кондра к невысокому усатому крепышу с ефрейторскими лычками на погонах, проделывавшему возле него те же приготовления, что и сам сержант.

– Почти. Только наркомовской нормы не хватает, – с ухмылкой ответил ефрейтор.

– Наша норма еще у швабов в фляжках, – ответил напарнику Кондра и повернулся к взводному:

– Можно начинать…

По команде Вовка казаки оставшегося с ним отделения Кондры открыли дружный огонь по дому. Под ливнем их пуль со звоном посыпались на землю последние остававшиеся в оконных переплетах стекла.

Под прикрытием огня товарищей сержант и ефрейтор выдвинулись ползком к самой дороге, залегли рядышком у крайнего к поляне куста. Выбрав момент, когда немецкие автоматы умолкли, они внезапно вскочили на ноги и бросились прямо по дороге к дому. Они успели пробежать всего несколько шагов, как вражеские автоматы ударили по ним длинными очередями, и фонтанчики пыли, поднятые пулями, заплясали у самых их ног. Высоко подпрыгнув, Кондра метнулся от дороги вправо, присел на колено за густым кустом крыжовника примерно в полутора десятках метров от гаража. Быстро достал из-за пояса гранату, рванул кольцо и метнул ее в направлении дома, после чего без промедления повалился на землю и прикрыл голову руками. Эта и вторая, брошенная ефрейтором с другой стороны дороги, гранаты взорвались почти одновременно, подняв в воздух непроницаемое для глаз облако пыли и прошлогодней листвы. И едва просвистели над головой осколки, сержант уже был на ногах и сделал стремительный прыжок к гаражу. В тот же миг заработали фашистские автоматы, и между Кондрой и строением легла на землю автоматная очередь. Следующая вспорола воздух в шаге перед сержантом, а третья ударила в угол гаража, к которому, судя по направлению движения Кондры, он держал сейчас путь.

Судя по стрельбе, огонь по сержанту вел один автоматчик. Так и должно быть: второй фашист в это время отвлекался ефрейтором на себя. На потном лице пластуна мелькнула довольная улыбка: все пока шло именно так, как он задумал. Резко остановившись в паре шагов от гаража, Кондра неожиданно развернулся на каблуках и что было сил снова бросился в первоначальном направлении – напрямик к дому параллельно дороге. Стрелявший по нему автоматчик не успел еще переместить за казаком точку прицеливания, как пластун опять молниеносно метнулся вбок и упал в высокую траву рядом с дорогой. И пока немец, сбитый с толку бессмысленными, с его точки зрения, прыжками противника, торопливо ловил его на мушку, сержант успел швырнуть в сторону дома вторую гранату и кубарем скатился в глубокий кювет сбоку от дороги. Эта граната взорвалась на идущей вдоль стены дома дорожке, всего в шаге от окна. Взрывная волна ударила в оконные перекрытия снопом пыли, песка, мелкой гальки и обрушила внутрь помещения часть загораживавших окно предметов. И пока не успела осесть поднятая взрывом пыль, мешающая фашистам что-либо видеть из окна и вести прицельный огонь, пластун поднялся из кювета. Низко пригнулся и помчался к дому, доставая на ходу из-за пояса последнюю гранату.

Он очутился у стены одновременно с ефрейтором, бежавшим к дому по противоположной от Кондры стороне дороги. Не переводя дыхания, сержант подскочил к окну и не бросил, а аккуратно сунул гранату в широкую щель между загораживавшими окно снизу комодом и письменным столом. Отскочил в сторону и упал на землю рядом с ефрейтором, уже державшим оконный проем под прицелом своего пистолета. Когда над их головами глухо прогремел взрыв, ефрейтор, приподнявшись на локте, швырнул в освободившееся от посторонних предметов окно две свои оставшиеся гранаты,

Едва внутри помещения один за другим ухнули взрывы и раздался чей-то душераздирающий вопль, казаки одновременно появились по обе стороны окна с пистолетами в руках. Они были готовы открыть огонь по любой цели, но внутри дома все скрывал густой клубящийся дым. И тогда ефрейтор, быстро взглянув на сержанта и получив в ответ утвердительный кивок, встал под окном на четвереньки, а Кондра вскочил ему на спину. Мгновение – и сержант уже сидел верхом на подоконнике и тащил к себе за руку ефрейтора. Когда тот очутился рядом с Кондрой, оба пластуна спрыгнули внутрь помещения: пистолеты в левой руке, обнаженные кинжалы – в правой. А за их спинами уже тяжело бухали в землю подкованные сапоги бегущих к домику казаков.

Старший лейтенант снял с головы наушники рации, недовольно скривил лицо.

– Никакой личной жизни, пластун, – проговорил он, обращаясь к сидевшему рядом с ним у костра взводному. – Не успели с фрицами разделаться, а начальство меня уже в бригаду требует.

Вовк оставил в покое банку с тушенкой, в которой только что орудовал ложкой. Взглянул на прячущееся за верхушками деревьев солнце, бросил в рот кусочек шоколада.

– Ничего страшного, ротный. Трофеи почти все прикончены, на носу ночь… так какого лешего туточки засиживаться? Допьем на посошок остатки спирта и двинемся по домам. Небось в селе по хатам веселее ночь коротать, нежели в этой глухомани.

– Кому по хатам ночь коротать, а кому снова грязь месить, – заметил старший лейтенант, протягивая руку к стоявшему у огня котелку с остатками трофейного спирта. – Мой начштаба сообщил, что вторая группа удравших фрицев как в воду канула и до сих пор не обнаружена. Как бы не пришлось мне по возвращении в бригаду охотиться уже за ней.

– Ладно, не журись раньше срока, – успокоил его взводный.

Наскоро закончив обед, осмотрев пластунов, Вовк остановился перед помкомвзвода, достал из-за отворота черкески карту.

– С десятком казаков отправишься на машине, що осталась на левой просеке. Я с ранеными и остальными хлопцами – на другой полуторке и мотоцикле. По своим просекам выезжаем вот на эту шоссейку и встречаемся возле моста через ручей, – ткнул он в карту карандашом. – Ничего не спутаешь?

Помкомвзвода пренебрежительно хмыкнул:

– Чего тут путать? Просека, где сейчас моя машина, выводит как раз на шоссейку. А мостика никак не минуть – он на ней один.

– Учти, що я с ранеными, а потому буду идти и ехать медленнее, нежели ты. Прибудешь к мосту первым – жди меня. Уразумел?

– Так точно.

– Тогда расходимся и до встречи…

Через полтора часа группа взводного находилась в условленном месте. К удивлению Вовка, второй машины там еще не было. Постояв на мосту минут десять, взводный подошел к старшему лейтенанту, удобно расположившемуся на траве у обочины.

– Послушай, ротный, щось не нравится мне эта задержка, – сказал он. – Как бы не стряслось с хлопцами чего…

– Чего? – зевнул старший лейтенант. – Подумаешь, задержались на полчаса. Куда им спешить? Они что, на боевое задание опаздывают? Или генерала встречают? А может, в машине что-нибудь испортилось? В дороге всякое может случиться.

– Вот именно, всякое, – буркнул Вовк. – А поэтому оставайся здесь, а я с парой казаков на мотоцикле проскочу хлопцам навстречу. Припоминаю, що, когда ехали, мне вроде бы стрельба почудилась… и как раз в стороне, откуда хлопцы должны прибыть.

– Не торопись, пластун. – Старший лейтенант легко вскочил на ноги, поднял с земли свой автомат. – Знаешь, я тоже что-то похожее на выстрелы слышал.

Вторую машину они обнаружили на просеке в полусотне метров от места, где та соединялась с шоссе. Уткнувшись капотом в толстое дерево, полуторка стояла поперек просеки, и смрадные языки пламени дожирали остатки ее кабины и кузова. Вовк, сидевший в коляске мотоцикла с ручным пулеметом на изготовку, первым подскочил к машине. Прикрыл от огня лицо рукой и высоко подпрыгнул над чадящим бортом.

– Ну? – нетерпеливо выдохнул подбежавший старший лейтенант.

Вовк повернул к нему бледное, перекошенное злой гримасой лицо, медленно стащил с головы кубанку.

– Чего «ну»? – скрипнул он зубами. – Нема моих хлопцев.

Опустив голову и волоча по земле приклад пулемета, он подошел к стволу ближайшего дерева, уткнулся в него лицом. Некоторое время стоял неподвижно, затем выпрямился. Обернувшись, отыскал глазами суетящегося у машины Кондру.

– Сержант!

– Слушаюсь! – замер перед ним вмиг подскочивший пластун.

– Возьми Миколу и выясни: кто и как нападал… сколько их было и куда сгинули. И быстрей, быстрей… покуда они не ушли далече.

Кондра моментально исчез, вернулся через несколько минут, остановился сбоку от взводного. Нетерпеливо переступил с ноги на ногу, негромко кашлянул.

– Разрешите обратиться?

– Говори…

– Засада была устроена в кустах слева по ходу движения машины. Ее подпустили на десяток метров, швырнули под кабину связку гранат, а по кузову врезали из двух МГ и автоматов… били в упор и не жалея патронов.

– Добре, сержант. Оставь при раненых трех казаков, а с остальными сейчас попрямикуем за швабами.

Подождав, когда Кондра отойдет на несколько шагов, старший лейтенант приблизился к взводному:

– Пару слов можно?

– Только покороче.

– Твое решение преследовать фрицев понимаю и целиком одобряю. Но не пори горячки. Сколько нас? У тебя, не считая раненых, девять казаков. Мое воинство и того меньше: водитель мотоцикла, шофер полуторки и радист. Прибавим тебя и меня… всего четырнадцать человек. Водителей и трех пластунов оставляем при раненых и технике… значит, для погони остается девять человек. Не густо! А если фрицев не десяток, как нагадал твой сержант? Вдруг их здесь вообще не одна группа? Что тогда?

– Ну и що ты хочешь этим сказать? – повернул голову в сторону старшего лейтенанта Вовк.

– Надо сообщить о нападении в свои штабы. Расстояние между ними и нами не так уж велико, так что часа через три-четыре прибудет подкрепление.

– Через три часа наступит темень, А ночью куда легче и след потерять, и под пулю угодить. А можно и вообще швабов упустить.

– Потеряем след ночью – отыщем утром. А упустим фрицев мы – настигнут другие. Никуда им от нас не деться, когда мы с прибывшим подкреплением их в сплошное кольцо зажмем.

В уголках губ пластуна что-то дрогнуло. Во взгляде, брошенном на старшего лейтенанта, мелькнул оттенок жалости.

– Немало ты повоевал, ротный, а так и не познал до конца солдатскую душу. Швабов, що сгубили моих казаков, должен покарать именно я, а не кто-то иной. Потому что они были моими побратимами и не раз делились со мной последним сухарем и глотком воды… Вместе с ними заглядывал я в глаза смерти и схоронил немало наших другов-товарищей… в одном окопе лили мы кровь и перевязывали друг дружке раны. И от того не просто однополчанами были они мне, а частью меня самого. Вот поэтому не кому попало, а только мне надлежит рассчитаться с врагом за их гибель. Не от чьей-то чужой руки, а только от моей, их побратима, суждено принять их убийцам свою смерть. Теперь понимаешь меня? Ротный?

Старший лейтенант ковырнул носком сапога землю, поправил на плече ремень автомата.

– Все ясно, пластун. Когда выступаем?

– Немедля…

II

От места засады немцы уходили вниз по речушке с густо заросшими кустарником берегами. Примерно через час ходьбы ранее каменистое дно сменилось илистым, а вскоре речушка вообще прекратила существование, затерявшись среди стоявшего стеной камыша на краю огромного топкого болота. Охватывая подковой подножие высокой седловидной горы,, оно тянулось насколько хватало глаз и исчезало лишь за дальним горным склоном.

Уткнувшись в болото, идущий впереди маленького отряда Кондра без команды остановился и вопросительно глянул на взводного. Тот вместо ответа шагнул из речушки на берег, опустился на ближайшую сухую корягу и принялся стаскивать с ноги полный воды сапог. Следуя его примеру, на сушу выбрались и остальные разведчики, сгрудились вокруг Вовка.

– Полчаса передых, – сказал тот. – Костров не разводить, не курить, без надобности не болтать. А мы с тобой, – повернулся он к старшему лейтенанту, – отойдем в сторонку.

Отыскав в десятке шагов от казаков большую, покрытую мхом кочку, он уселся на нее, поманил пальцем старшего лейтенанта:

– Садись рядом. Надобно оценить обстановку. Достав карту, Вовк разостлал ее на коленях, взял в руки травинку. Какое-то время молча всматривался в разноцветье испещренных топографическими знаками квадратов карты, затем шепотом заговорил:

– Швабы держат путь в направлении перевала. Оно и понятно – оттуда рукой подать до наших союзничков. От этого болота к перевалу две дороги: одна – справа, вокруг трясины, другая – прямиком через горы. Обходить болото левым берегом швабам не горазд – уже через километр начинается поселок с лесопилкой, а еще дальше – большое село. Значит, швабам остается такой выбор: обход горы по правому берегу болота или карабкаться отсюда к перевалу напрямик по кручам. Согласен с моими выводами?

– Вполне, – ответил старший лейтенант, внимательно следя за кончиком травинки, которой пластун водил по карте.

– Тогда станем рассуждать дальше, – продолжал Вовк. – C дорогой вдоль болота все ясно – шагай себе по бережку как можно быстрее. С горой тоже особого ребуса нет: чуть левее от нас имеется тропка, которая выводит как раз на вершину. А поскольку наши швабы не скалолазы, то они по ней и попрямкуют. Думаю, що на этой тропке мы их и настигнем.

– А если они выберут путь в обход болота? – спросил старший лейтенант. – Скажешь, что так дальше? Согласен. Но зато не так утомительно, плюс в камышах всегда спрятаться можно.

Вовк переломил и отшвырнул в сторону травинку, поднял голову. Впившись в лицо старшего лейтенанта пристальным, немигающим взглядом, неторопливо произнес:

– Що ж, может быть и такое. А поэтому выходит, що у швабов одна дорога, которую они себе выберут, а нам суждено бить ноги на обоих. И вот мое решение: четверка пластунов под началом Кондры двинется по правому берегу в обход горы, а остальных я поведу прямиком к перевалу. Не хотелось бы половинить силы, но ничего не поделаешь.

– Что делать – таков закон любой погони… у беглеца одна дорога, а у преследователя – десять, – невозмутимо заметил старший лейтенант. Вовк поднялся с кочки, направился к казакам.

– Сержант, строй своих орлов… – приглушенно скомандовал он Кондре.

Пока взводный отдавал обходной группе боевой приказ и уточнял с сержантом систему связи между своей и его группами, старший лейтенант, устало вытянув ноги, отдыхал. Но вот четверка пластунов во главе с Кондрой исчезла за ближайшим береговым выступом, и Вовк приступил к инструктажу оставшихся.

Тропа была узкой, давно не хоженной, густо заросшей по бокам колючими зарослями ежевики. Вначале она послушно повторяла изгибы бурного горного ручья, бегущего с вершины седловидной горы в долину, затем принялась виться спиралью по ее довольно-таки крутому склону. Солнце, еще во время привала начавшее опускаться за вершины деревьев, вскоре скрылось совсем, и вокруг стали сгущаться сумерки. Но коренастый ефрейтор, занявший место отсутствующего Кондры в голове казачьей цепочки, продолжал все так же быстро и неутомимо шагать вперед. Вот он остановился, присел на корточки, сунул руку в заросли. Выпрямился и протянул следовавшему за ним Вовку зажатый кончиками пальцев сигаретный окурок. Тот осмотрел находку, размял, понюхал и отшвырнул в сторону.

– Ну и що? – буркнул он выжидающе смотревшему на него ефрейтору. – Сейчас германские сигареты вся Европа курит.

Ничего не ответивший ефрейтор двинулся вперед, но вскоре снова остановился. Поперек тропы, перегораживая ее, лежало сваленное ветром огромное дуплистое дерево. Его вершина нависла над глубоким ущельем, начинавшемся в нескольких шагах справа от идущих. Другой конец ствола смутно угадывался в непролазной чаще подлеска и кустарника с противоположной ущелью стороны тропы. Дерево, видимо, упало еще зимой или ранней весной, потому что его ствол и многочисленные ветви были часто увиты ползучей колючкой и стеблями ежевики. Среди этого невообразимого переплетения сухих ветвей и буйно разросшейся зелени был прорублен узкий проход, в конце которого снова виднелась тропа. Ефрейтор поднял с земли несколько обрубленных побегов и передал взводному. Вовк перебрал их в руках, подошел к пролому, сунул в него голову: по всей длине зеленого тоннеля были срублены лишь тонкие молодые побеги и не тронута ни одна толстая древесная ветвь. А ведь добрый десяток их торчал по бокам сделанного прохода как копья, грозя вонзиться в тело идущего или порвать его одежду. Вывод из этого напрашивался один: тот, кто прорубал тоннель, пользовался ножом или кинжалом, но никак не топором, которым ничего не стоило бы смахнуть так мешающий движению древесный сухостой. Значит, здесь вряд ли трудился местный житель.

Ефрейтор, расценив молчание взводного по-своему, протянул руку к засунутой за поясной ремень ракетнице, но Вовк остановил его.

– Не торопись, казаче. Ты уверен, що коридор проделали наши швабы?

– А кто еще? Срубленная зелень даже не привяла… Значит, туточки орудовали совсем недавно. А какие дела могут погнать здешних селян в горы на ночь глядя? Особливо сейчас, когда кругом фашистские недобитки снуют?

– Верно… Скорее всего, тут прошли швабы, – согласился с подчиненным взводный. – А вдруг не те, що нам нужны? И двигались не к перевалу, а, наоборот, спускались в долину?

Ефрейтор, сняв ладонь с ракетницы, взял поудобнее автомат, осторожно ступил в зеленый коридор. Держа оружие на изготовку, за ним последовали остальные. Вот тропа резко вильнула влево и круто пошла вниз. В неширокой лощинке бежал мелкий ручей, его глинистые берега до самой воды заросли густой травой.

Остановившись у самого уреза воды, ефрейтор опустился на корточки и достал из кармана маскхалата электрический фонарик. Второй казак и радист, нагнувшись над ним, прикрыли его со всех сторон плащ-палатками. Включив фонарик, ефрейтор стал медленно водить ярким лучом света по дну ручья. На гладкой, словно отполированной, глинистой почве ясно виднелись отпечатки нескольких шипованных подошв. Отпечатки обуви свидетельствовали о том, что пересекавшие ручей люди двигались к вершине горы. Присевший рядом с пластуном взводный приблизил лицо к самой поверхности воды, пристально всмотрелся в следы на дне.

– Все ясно, – проговорил он, выпрямляясь. – Вот теперь можешь доставать ракетницу,

Взлетевшие над горой три ракеты – две зеленые и одна красная – являлись приказом пластунам Кондры прекратить движение вдоль болота и догонять по горной тропе группу Вовка. Поскольку ракеты наверняка должны были встревожить уходивших от погони немцев и заставить их усилить меры предосторожности, преследователи от ручья направились к вершине уже не по тропе, а параллельно ей по склону горы. Идти стало гораздо трудней, скорость заметно снизилась. Теперь приходилось обходить не только освещенные луной участки местности, но и частые каменные осыпи, которые под тяжестью человека могли заскользить вниз и выдать этим его присутствие. Старший лейтенант, за последние дни сравнительно спокойной, мирной жизни начавший отвыкать от подобных физических нагрузок, уже порядком устал, когда идущий впереди цепочки преследователей Вовк остановился. Махнув рукой, что служило сигналом прекратить движение, он метнулся вначале к кусту рядом с тропой, затем ползком подобрался к ней самой. Приподняв голову, взводный какое-то время всматривался в направлении смутно угадывающейся в темноте вершины горы, после чего быстро возвратился к спутникам.

– А ну, хлопчики, проверьте свой нюх, – с улыбкой предложил он. – Никто ничего не чует?

Старший лейтенант несколько раз глубоко втянул в себя воздух и ощутил в нем едва заметное присутствие дыма. Стоявший рядом ефрейтор тихо выругался и смачно сплюнул под ноги.

– Швабы вечерю разогревают. Свой любимый гречневый концентрат с мясом, Я этот запах на всю жизнь запомнил.

– Верно, друже, – отозвался взводный. – Швабы сейчас устроили привал, а после него снова дадут деру. Только мне кажется, що они на этом свете свое уже отбегали. А потому, казаче, собирайся-ка до них в гости.

Расстегнув кобуру, он протянул ефрейтору свой пистолет, и тот все понял без лишних слов. Сняв с себя ненужное в разведке оружие и снаряжение, он остался лишь с пистолетом, кинжалом и парой гранат за поясом. Подпрыгнув несколько раз на месте, пластун сделал вверх по склону короткий осторожный шаг, второй, приблизился к зарослям орешника и… пропал. Не зашелестела перед ним раздвигаемая рукой трава, не треснул под ногой ни один сучок, не скатился вниз по склону ни единый задетый ногой камень…

В этом не было ничего удивительного. Казаки пластунских команд, а затем пришедших им на смену батальонов с самого начала их образования славились непревзойденным умением бесшумно передвигаться и незаметно подкрадываться к самому чуткому и осторожному противнику. Никто не мог сравниться с ними в мастерстве чтения чужих и запутывания своих следов, их ум был неистощим по части устройства самых хитрейших засад и неожиданных ловушек. Недаром самый удобный и надежный способ переползания под огнем противника получил в русской армии название «ползание по-пластунски».

Ефрейтор отсутствовал около получаса и появился так же внезапно, как и исчез. Возникнув из-за огромной каменной глыбы сбоку от затаившихся возле тропы товарищей, он приблизился к Вовку, вытер дном кубанки покрытый каплями пота лоб.

– Швабы в трех сотнях шагов от нас. Одиннадцать голов… Восемь эсэс и три топтуна – пехотинца. Девять забились в расщелину, а двое с пулеметом прикрывают их со стороны тропы. Пара очередей да пяток гранат – и принимай господь их поганые душонки.

Вовк, словно на пружинах, поднялся с земли, снял автомат с предохранителя.

– Веди…

Немцы расположились в глубокой узкой щели большого скального выступа невдалеке от тропы. Сверху их прикрывал нависающий каменный козырек. Свой костер они со всех сторон обложили валунами, и его огонь был почти не виден. Безлесая, заросшая высокой травой вершина горы была совсем рядом. Резкие порывы холодного ветра, время от времени налетавшие оттуда, достигали и облюбованного немцами места, подхватывая дым костра и унося его вниз по склону. Бели бы не это обстоятельство, то можно было пройти В двух шагах от спрятавшихся фашистов и не обнаружить их присутствия.

– А дозор там, – указал ефрейтор на груду камней в полусотне метров от расщелины. – Держат сразу под прицелом тропу и вершину.

– А ведь твой казак прав: фрицы в ловушке, – зашептал взводному на ухо старший лейтенант. – Две очереди до дозорным, полдюжины гранат в расщелину – и все кончено. Ни одна сволочь не уйдет.

Уставившись куда-то вдаль и теребя усы, Вовк не торопился с ответом.

– Послушай, ротный, ты не забыл, как погибли мои хлопцы? – неожиданно для старшего лейтенанта спросил он.

– Нет. А что? – поинтересовался в свою очередь тот, чувствуя, что в словах пластуна заключен какой-то неясный ему пока смысл.

– Зачем швабам нужно было нападать на них? Разве казаки чем-то им угрожали или мешали? Ничуть… А поэтому любой на месте фашистов пропустил бы машину и пошагал спокойненько своей дорогой дальше. А швабы заместо этого подняли ненужную и опасную в их положении стрелянину и обнаружили себя. Дурость какая-то…

– Почему? Одиночная машина в безлюдном глухом лесу – легкая и лакомая добыча. Прежде чем было бы обнаружено ее исчезновение и организованы поиски, выслана погоня – немцев и след уже простыл бы. Вот и получается, что та засада – прекрасная для фрицев возможность дать выход своей злобе. Ведь фашист – тот же зверь, который пуще всего лютует перед своей кончиной.

– Ты говоришь только о нападении на машину. А если этот факт связать с другими? С событиями у моста, когда швабы могли незаметно перейти речку вброд, а не ввязываться с караулом в бой. Или с их появлением у ваших складов, которые они могли обогнуть десятой дорогой? Везде один и тот же почерк: швабы словно понарошку лезут нам на глаза. Зачем?

У старшего лейтенанта гудели уставшие ноги и ныла от тяжелого вещмешка спина. Холодный, пронизывающий ветер с вершины горы, насквозь продувая гимнастерку, леденил тело. Каким соблазнительным казался представившийся сейчас случай разделаться в ближайшие минуты с немцами, oкончательно поставив этим точку над событиями сегодняшнего столь хлопотного дня! Но пластун прав: мысль, только что высказанная им, не раз приходила в голову и самому старшему лейтенанту. Действительно, почему немцы все время будто специально обнаруживают себя? Ведь в их положении необходимо как раз обратное, любой ценой сохранять скрытность. Но, вместо того чтобы вести себя тише воды ниже травы, они словно задались целью посадить на свой след погоню. Ясно, что подобное делается неспроста. Каков же истинный смысл этих, на первый взгляд не поддающихся объяснению поступков? Ведь существует же он?

– Согласен с тобой, пластун; хитрят фрицы. Знаю также, что ты сейчас предложишь – брать «языка». Но как? Их вдвое больше, и они настороже.

– Пара дозорных на отшибе. Мы с Миколой подползем – травинка не шелохнется. Глазом моргнуть не успеют, как мы им кляпы в глотки вгоним, а затем с их дружками-приятелями у костра разделаемся. Вот и вся операция. Чем плохо задумано?

– А тем, что все три солдата-пехотинца возле огня. Значит, в дозоре только эсэсовцы. А какой прок от таких «языков» – сам знаешь.

Вовк зло дернул себя за кончик уса.

– Дело молвишь, друже. Надобно придумать щось иное.

– Может, дождаться Кондру с его группой? – предложил старший лейтенант. – Сравняем с фрицами силы и сможем действовать смелее.

– Забудь про сержанта, друже. Присмотрись лучше к швабам: ведь не едят, а куски глотают, как голодные кобели. И рюкзаки не сняли, и чеботы с портянками у огня не сушат. Сразу видно, що остановились ненадолго. А выпускать их отсюда никак нельзя. Может, у них где-то рядышком пункт сбора со своими дружками? Собьются в табун и двинутся всем скопом к перевалу. Сейчас их брать к ногтю следует.

– Твое предложение?

– Как можно скорее брать «языка». Подыскать у тропы подходящее место и устроить засаду.

– Засада – штука хорошая, – согласился старший лейтенант, – но взять «языка» и не упустить при этом ни одного фрица не так просто. Учти, пластун.

– Знаю. Как подумаю про это – сердце в груди колотится и мои погибшие хлопцы перед очами встают. Не требуйся позарез «язык» – своими руками спровадил бы всех швабов в мир иной.

Едва он успел договорить, как от костра дважды ухнули филином. От камней, где находился фашистский секрет, тотчас поднялись две тени. Согнувшись, они бегом проследовали к расщелине и скрылись в ней. Было видно, как прибывшие уселись подле костра, принялись быстро есть оставленное им в котелке варево. Два других немца, тоже в черных мундирах, покинули убежище и залегли по обеим сторонам его входа с автоматами в руках.

– Опоздали… – прошептал Вовк. – Опередили нас швабы. Действительно, буквально через минуту после его слов из расщелины появились четыре темные фигуры и направились к тропе. Вслед за ними у входа выросли еще три тени и напрямик через кусты двинулись к вершине горы. Они еще не скрылись из виду, как убежище покинули последние два фашиста, к которым присоединилась пара дозорных, лежавших у входа. Пройдя в десятке шагов от спрятавшихся за валуном казаков, четверка эсэсовцев быстро зашагала куда-то влево по склону. Едва стихли их шаги, взводный наклонился к старшему лейтенанту.

– Бери радиста и за ними. Вы с Кузьмой, – повернулся он к ефрейтору, – догоняйте первую четверку. Сигнал к нападению на швабов – моя очередь. Покуда ее не услышите – ни звука и никакой самодеятельности. Все ясно?

– А ты? – спросил старший лейтенант.

– Сыщется дело и мне, – недобро усмехнулся взводный. – Ну, а коли все ясно – вдогонку за швабами. Сбор после боя на этом же месте…

Согнувшись чуть ли не пополам и не отрывая указательного пальца от спускового крючка автомата, Вовк стремительной тенью скользил между кустами и валунами. Свистящий у вершины горы ветер заглушал его легкие шаги, едва возвышающиеся над травой плечи и голова были почти незаметны на фоне густо разросшихся кустов и нагромождений скальных обломков. Вот на ярко залитой лунным светом каменной проплешине мелькнули три неясные фигуры, донеслось глухое звяканье подкованных сапог о твердую, высушенную ветром и солнцем землю. Прибавив скорость, пластун резко взял влево и обогнул врагов. Описал широкую дугу и очутился впереди них. Упав грудью в траву, он открыл рот и, успокаивая дыхание, сделал несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. Тройка следующих в затылок друг другу немецких гренадеров была уже в десятке шагов от него и, судя по направлению их движения, должна была пройти в двух-трех метрах сбоку от казака. Нахлобучив на уши пилотки, сунув руки в карманы мундиров, фашисты прятали лица от дующего им навстречу холодного ветра. У двух автоматы висели на груди, у третьего – на боку. Оценивая поведение немцев, Вовк пришел к выводу, что те вряд ли догадываются о грозящей им опасности.

Бесшумно приподнявшись на левое колено, Вовк вскинул автомат, вдавил в плечо приклад. Гренадеры были уже рядом. Пластун затаил дыхание, напрягся всем телом. Сейчас фашисты очутятся немного впереди него, и тогда он одной длинной прицельной очередью свалит двух передних, а заднему обрушит на голову удар приклада.

И вдруг где-то позади Вовка раздалась очередь из шмайссера, в ответ часто застучал советский ППШ. Почти одновременно в стороне, куда ушли вдогонку за немцами ефрейтор с напарником, прогремели два гранатных разрыва и рассыпалось несколько очередей. Гренадеры сразу остановились, схватились за оружие, завертели головами. Тогда пластун, поймав на мушку самого дальнего от себя фашиста, плавно нажал на спусковой крючок и, не прекращая стрельбы, моментально перенес точку прицеливания в грудь следующего. Оба немца повалились на землю, а уцелевший, позабыв о болтавшемся на животе шмайссере, стремглав бросился к вершине горы. Несколькими огромными прыжками казак настиг его, ткнул в спину стволом автомата.

– Хальт!

Немец послушно остановился, без команды задрал вверх руки. Повернул к пластуну искаженное страхом лицо.

– Гитлер капут… плен… плен… – испуганно забормотал он, тараща на казака округлившиеся глаза.

Не отнимая от спины пленного ствола автомата, Вовк внимательно повел глазами по сторонам, прислушался. Вокруг было пустынно, стояла тишина. Пластун сдернул с плеча немца ремень его шмайссера, знаком приказал фашисту повернуться. Тщательно обыскав пленного свободной рукой, Вовк кивком головы указал ему направление движения:

– Форвертс!

Невдалеке от назначенного у валуна пункта сбора идущих встретил появившийся из-за дерева ефрейтор.

– Кто стрельбу поднял? – строго спросил Вовк. – Без малого все дело не испортил…

– У танкистов какая-то неполадка приключилась, – ответил ефрейтор, окидывая пленного хмурым взглядом. – Радист очередь схлопотал… сейчас в беспамятстве мается.

У валуна на охапке свежесломленных веток лежал радист. Старший лейтенант, склонившись над ним, перевязывал ему грудь бинтом. Вовк достал из кармана и протянул старшему лейтенанту свой индивидуальный пакет, опустился рядом на корточки.

– Поганая рана. Врача надобно, – заметил он.

– Сам знаю. Только где его сейчас взять?

– Связь со штабом когда? – поинтересовался пластун, бросая взгляд на стоявшую у головы раненого рацию.

– Через полчаса.

– Доложим о бое и покличем сюда врача. А где Кузьма? – спросил взводный, не видя своего казака.

– В охранении, – ответил старший лейтенант. – Двух из своих фрицев я все-таки скосил, а остальные ушли. Понимаешь, накладка получилась. Он, – кивнул ротный на раненого, – с непривычки на «живой» камень наступил… тот и покатился вниз. Тут весь переполох и начался.

Старший лейтенант закончил перевязку. Плеснул на руки из фляжки водой, вытер их пучком травы. Выпрямился и посмотрел на сжавшегося в комок пленного.

– Допрашивал? – спросил он у Вовка.

– Времени не было. Кстати, ты по-ихнему кумекаешь?

– Есть маленько.

– Ну и добре. А то я за всю войну не больше десятка их слов выучил. И те сейчас не к месту.

Старший лейтенант шагнул к фашисту, положил руку на кобуру пистолета.

– Куда и зачем шли? Сколько вас было? – спросил он по-немецки.

– Я все расскажу… все… – быстро, проглатывая в спешке окончания слов, заговорил пленный.

Используя весь свой небогатый запас немецких слов и выражений, старший лейтенант в конце концов выяснил следующее.

Ефрейтор Шульц, как звали гренадера, и четыре его сослуживца-единомышленника при первом удобном случае дезертировали и спрятались в заброшенной лесной сторожке, надеясь с появлением русских сдаться в плен.

Каково же было их изумление, когда три дня назад это убежище оказалось окруженным эсэсовцами и они очутились во власти людей в черных мундирах. Захвативший беглецов гестаповский щтурмбанфюрер с двумя железными крестами на груди настаивал на их немедленном расстреле как дезертиров, но командовавший эсэсовцами бригаденфюрер [Правильно «бригадефюрер». – Hoaxer] распорядился по-своему. Поверив рассказу гренадеров о том, что в сторожке они нашли лишь временный приют от разгромивших вчера их взвод партизан, он решил оставить всех пятерых в своем отряде. С тех пор, вплоть до вчерашней ночи, они постоянно находились при бригаденфюрере и ни на шаг не отходившем от него гестаповце с двумя железными крестами. Во время марша несли их чемоданы и два огромных рюкзака с провизией, на привалах и дневках собирали дрова и разводили костер, готовили им пищу и прислуживали во время еды.

Вчера на рассвете эсэсовский отряд разделился на две группы. Большая часть, около пятидесяти человек, ушла куда-то первой, а часа через три выступили в путь остальные. Бригаденфюрер и все гренадеры оказались во второй группе, которая после обеда также разделилась. Два отряда (примерно по десятку человек) двинулись каждый по своему маршруту, а около двадцати эсэсовцев во главе с бригаденфюрером и его телохранителем-гестаповцем остались на месте. Пятерка гренадеров, все время старавшаяся держаться вместе, на сей раз была разбита по обеим ушедшим группам: двое – в одну, трое – в другую. Незадолго до вечера их группа обнаружила на просеке одиночный русский грузовик с солдатами и устроила на него засаду. После этого, опасаясь возможной погони с собаками, они долго шли по дну ручья, а затем от болота двинулись напрямик через горы к перевалу, где был назначен пункт сбора всех групп. Но дойти к перевалу им не удалось…

Лично он, бывший ефрейтор Шульц, в русских солдат на грузовике не стрелял и во время пребывания у эсэсовцев постоянно мечтал о русском плене. Сейчас он несказанно рад, что война для него закончилась уже бесповоротно.

– Зато для нас не закончилась, – произнес Вовк, когда старший лейтенант передал ему содержание полученных от немца сведений. – А потому нехай больше рассказывает не о себе, а о бригаденфюрере и его телохранителе с крестами.

Старший лейтенант довольно усмехнулся.

– Все сделано, пластун. Этот генерал от СС заинтересовал и меня. Ведь ясно, что к союзничкам драпает именно он, а остальные черномундирники – просто мелочь, которая обеспечивает его бегство. Между прочим, Шульц сейчас рассказал, как этот важный СС задумал нас обхитрить и направить по ложному следу. Доставай свою карту…

Пока Вовк вытаскивал из-за отворота черкески карту и раскладывал ее на подходящем выступе валуна, старший лейтенант продолжал:

– Лучший дружок нашего ефрейтора, фельдфебель Краус, до войны имел свою кофейню и неплохо стряпал. Поэтому бригаденфюрер назначил его своим личным поваром. Однажды фельдфебель слышал, как бригаденфюрер и гестаповец-телохранитель обсуждали свои планы. Вот они, пластун. Специально позволив нам обнаружить свой отряд, они направляют всю эсэсовскую мелкоту к перевалу по самому кратчайшему и удобному для этого маршруту. В результате, по их расчетам, мы будем вынуждены сконцентрировать на данном участке основное свое внимание и задействовать здесь лучшие силы для преследования и уничтожения выявленных беглецов. А в это время сам бригаденфюрер с небольшой отборной группой потихоньку проскользнет к перевалу совершенно другой дорогой. Не дурак он, этот генерал от СС… А, казак?

– Тоже мыслю, що не дурень, – согласился Вовк. – Только не пойму, отчего он не расстрелял дезертиров, а приблизил их к себе? И неужто не мог сделать так, щоб никто не смог подслушать его сокровенные думки?

– Расстрелять их он мог в любую минуту… и не обязательно сразу. Ну подумай, зачем ему лишать себя раньше времени хорошего повара и носильщиков? А потеря бдительности объясняется элементарно: откуда бригаденфюрер мог знать, что один из этих гренадеров угодит к нам в руки?

– Он, возможно, и не мог знать, – согласился Вовк. – А вот чем думал умник-разумник, который только що предоставил бывших явных дезертиров самих себе? Разве в его башке не могла шевельнуться думка, що они при удобном случае снова смажут пятки салом и в бега подадутся? Неужто нельзя было сейчас сунуть их по одному в каждую группу под надежный присмотр? А зачем швабы вообще вздумали дробиться на части?

– Их командир считал, что так будет легче пробраться к перевалу. Невдалеке от общего пункта сбора всего отряда эта группа планировала снова собраться всем своим составом в одиннадцать стволов.

– Не нравится мне все это, друже, – задумчиво проговорил Вовк. – Ни эсэсовский генерал, который позволил пойманным дезертирам проникнуть в свои тайные планы. Ни старший группы, отпустивший эту троицу, по сути дела, на все четыре стороны. Ох и не нравится… – скривил он губы.

Старший лейтенант умоляюще сложил на груди руки.

– Пластун, не начинай снова свои ненужные мудрствования. Ну, что тебе не нравится? Согласен, в отдельных действиях фрицев иногда отсутствует логика. Ну и что? Разве им сейчас до нее? Да каждый из них, начиная от самого кичливого генерала и кончая последним вшивым ефрейтором, сегодня думает и заботится только о своей шкуре. А то, что пленный не врет, подтверждают известные нам с тобой факты.

Старший лейтенант снова нагнулся над картой. На ощупь пошарил по валуну ладонью, отыскал и взял пальцами тонкий, острый осколок камня.

– Смотри, пластун. Наш корпус и ваша дивизия заняли в округе почти все леса и населенные пункты. Сторожевые посты, служба наблюдения и мотопатрули контролируют автостраду, все шоссе и дороги, а также горные тропы, ведущие к перевалу. Но участки местности, где отсутствуют или крайне редки линии коммуникаций, практически вне нашего контроля и, выражаясь военным языком, являются ничейными. Это, в первую очередь, относится к глухим лесным и горным районам. Именно в таком месте и должен бригаденфюрер со своей группой попытаться выйти к перевалу. Наиболее подходящими для этой цели могут быть два участка: охотничий заповедник, на территории которого мы сейчас находимся, и труднопроходимое горное ущелье километрах в двадцати севернее нас. Фрицы прямо из кожи вон лезут, чтобы привлечь наше внимание к заповеднику: выскочили без нужды на мост, неизвестно для чего обнаружили себя у складов, совершили на погибель себе нападение на машину. И покуда мы гоняемся за этой мельтешащей перед глазами мелочью, матерое зверье спокойно пробирается к перевалу по ущелью. Чего тут неясного?

– А если это зверье пробирается к союзникам в ином месте?

– Фельдфебель слышал, что бригаденфюрер и гестаповец говорили именно об ущелье. Причем обсуждали, как незаметнее проскочить мимо какого-то заводика и мельницы. Присмотрись на карте к этому ущелью. На изгибе, где оно ближе всего подходит к шоссе, построена сыроварня. А на пересечении ущелья с рекой стоит и мельница. Так что все сходится в аккурат… просто и без затей.

– Вот именно – слишком просто, – отозвался Вовк. – А если наш генерал как раз из затейников? И раскручивает сейчас с нами примерно такую комбинацию. Поначалу привлек внимание к заповеднику, затем подсунул дезертира-пленника с «дезой», щоб мы кинулись к ущелью с мельницей и сыроварней. А сам в этот момент крадется потихоньку к перевалу где-то в другом месте. Ну хотя бы ось тут, – ткнул взводный в карту ногтем мизинца. – Чем поганое местечко? Лощина, болотце, два ручья с топкими берегами. Никакой мотопатруль не страшен. Правда, дорога к перевалу на десяток верст длиннее, нежели по ущелью с сыроварней, но ничего… своя шкура того стоит. Может быть такое? – прищурился Вовк.

Старший лейтенант наморщил лоб,

– А знаешь, пластун, в твоих рассуждениях что-то есть. – Он глянул на часы. – Через три минуты связь со штабом бригады. Доложу туда все как есть: и про пленного, и что его показания могут быть «липой». Пускай начальство само во всем разберется…

– Не забудь про лекаря, – напомнил Вовк, складывая карту. – Оставляю тебе Миколу – он за пленным присмотрит да и в связи не хуже любого радиста разбирается. А сам покуда проведаю Кузьму…

Когда через несколько минут взводный возвратился к валуну, старший лейтенант хлопотал возле раненого, а Микола с помощью пленного мастерил из срубленных кинжалом веток носилки.

– Какие новости? – поинтересовался Вовк.

– Машина с врачом будет утром в долине… на просеке, что ближе всего подходит к болоту. Но к ней раненого придется нести на себе.

– Донесем. А що насчет швабов?

– Эсэсовских беглецов, которые драпали от моста, мои разведчики вечером настигли и полностью уничтожили. А на обратном пути в бригаду им добровольно сдались в плен два фрица-пехотинца – фельдфебель и рядовой. Сообщили, что находились в составе группы из десяти человек, которая незадолго до сумерек разделилась на три части. Восемь эсэсовцев, бывших с ними, ушли двумя четверками в направлении перевала. Им тоже было приказано двигаться самостоятельно к пункту сбора, назначенному невдалеке от перевала. Эти сдавшиеся фрицы слово в слово повторили рассказ нашего ефрейтора о бригаденфюрере и гестаповце с крестами. А также об их намерении идти к перевалу по ущелью с сыроварней и мельницей…

– Личности нашего пленного и того фельдфебеля перепроверили? – перебил младший лейтенант Вовк.

– Конечно. Моим разведчикам сдался фельдфебель Краус, который прекрасно знает ефрейтора Шульца и смог на допросе подробно описать его внешность. Все сходится, пластун.

– Какие выводы сделало твое начальство?

– Те же, что и ты. Вначале крупные чины бросили нам в заповеднике как приманку свою мелкоту, сейчас с помощью специально отпущенных в наш плен бывших дезертиров привлекают внимание к ущелью с сыроварней. А сами тем временем выдвигаются к перевалу по какому-то совсем другому, неизвестному нам маршруту. Но поскольку эта их уловка разгадана, в штабе бригады приняты нужные меры. Ущелье с сыроварней уже перекрыто, сформировано также несколько групп, которые перережут фрицам и другие возможности пути движения к перевалу. Нам приказано ночью отдохнуть, утром отправить в медсанбат раненого и быть готовыми к выполнению возможного нового задания. С твоим командованием все согласовано.

– Ну и добре. – Вовк поднял голову, взглянул на темные тучи, медленно плывущие над вершиной седловидной горы. – А сейчас, друже, давай поторапливаться. Сдается мне, що дождичка нам ночью не миновать. А потому пора спускаться навстречу сержанту.

Забившись под большой куст, почти до земли опустивший свои ветви, и закутавшись от комаров в плащ-палатки, Кондра и Микола лежали рядом в дозоре. Три часа назад группы сержанта и Вовка соединились, уже вместе отыскали у болота нужную просеку и до прибытия машины с врачом расположились на отдых. Присмотрев невдалеке от просеки сваленную ветром сосну, казаки расчистили и углубили образовавшуюся под ее вывороченными наружу корнями яму, натаскали в нее лапника и устроились там на ночлег. Куст, где затаились дозорные, рос на пригорке почти у сваленной сосны, и из-под него хорошо просматривались все подходы к яме.

Позади был трудный, полный смертельной опасности день, и уставшее, словно налитое свинцом, тело требовало отдыха. Но мысли сержанта были далеко от обступившего его со всех сторон чешского леса и не имели ни малейшего отношения к пережитым им сегодня событиям. Воскрешенные памятью картины прошлого возникали перед глазами особенно часто в последние дни, когда война осталась позади и впереди все отчетливее стала вырисовываться перспектива возврата к прежней довоенной жизни. Той, от которой он за последние четыре года успел настолько отвыкнуть, что она порой воспринималась как нечто сказочно-далекое и даже нереальное.

Легкий толчок кулаком в бок заставил Кондру в тот же миг отвлечься от воспоминаний. Это был сигнал, которым лежавший рядом, но ведущий наблюдение в противоположном направлении Микола предупреждал его об опасности. Сержант, сразу забыв о всем постороннем, медленно и осторожно повернул голову, внимательно всмотрелся туда, куда был направлен взгляд напарника. И затаил дыхание. В двух десятках шагов от них, прильнув грудью к стволу дерева, с автоматом в руках стоял эсэсовец.

III

Высокий, с каской на голове и закатанными по локоть рукавами черного мундира, с большим рюкзаком за плечами, он внимательно разглядывал лежавшую перед ним просеку. Так отчего медлит фашист, что высматривает? Два прыжка – и ты уже на другой стороне. Эсэсовец, словно подслушав мысли пластуна, на мгновение присел и метнулся в заросли уже на противоположной стороне просеки.

Первый фашист пропал в темноте, а на его месте за стволом дерева вырос новый эсэсовец. С таким же огромным рюкзаком на спине и шмайссером на груди. Перехватив поудобнее автомат, он рысцой пересек просеку и исчез в лесу. Может, это те два фашиста, что вчера вечером ускользнули от группы взводного? Что ж, в таком случае их песенка спета.

Но что это? За тем же деревом стоят уже двое, а за соседним кустом притаился еще один. Замеченные Кондрой немцы стали поодиночке перебегать просеку, а из леса появились новые фигуры. «Семь… девять… одиннадцать», – считал сержант мелькавших перед глазами фашистов. Вот на какой-то миг движение немцев через просеку прекратилось, а затем на нее вышли сразу двое. Оба без рюкзаков и автоматов, с флягами и пистолетами на поясных ремнях. Медленно, как на прогулке, они пересекли просеку и так же не спеша углубились в лес. Тройка проследовавших за ними фашистов тоже была без рюкзаков, но сгибалась под тяжестью громадных чемоданов. «Двадцать один», – прошептал сержант.

Выждав еще некоторое время – не появится ли кто из отставших от основной группы фашистов? – Кондра обменялся с Миколой понимающим взглядом и осторожно пополз к яме, где коротали ночь остальные пластуны. Там он вначале проверил надежность веревок на ногах и руках спящего пленного фашиста, затем притронулся к плечу взводного, прикорнувшего в углу ямы.

– Щось стряслось? – скорее догадался, чем услышал его вопрос Кондра.

– Швабы, – так же тихо прошептал сержант.

– Где?

– Только що были в двух десятках метров.

– Сколько?

– Двадцать один… все эсэс.

– Приятненькое соседство, – задумчиво произнес Вовк. – А потому, казаче, ступай немедля к пластунам и проследи, щоб службу несли как положено. Обстановку сам знаешь.

Когда сержант, бесшумно выскользнув из ямы, растворился в окружающей темноте, взводный опять обратился к старшему лейтенанту:

– Все ясно?

– Как день. Сколько ни хитрили фрицы, а сейчас все стало на свои места. А хитро задумали, сволочи…

– Да, хитро, – согласился Вовк. – Надеялись, що мы станем искать и поджидать их где угодно, только не на старых хоженых дорожках. Ведь даже зверь обходит места, где хоть раз встречался с опасностью.

– Вот и ответ на все твои прежние вопросы, – сказал старший лейтенант. – Типа того, зачем фрицы полезли на мост и объявились у складов, для чего напали на машину с казаками. Просто они всеми силами старались убедить нас, что специально отвлекают в этом месте наше внимание от какого-то другого маршрута, которым, их важные чины задумали махнуть через перевал к союзничкам.

– Коли имеешь ответы на все мои вопросы, ответь на последний: що надумал делать сейчас?

– Что делать? – удивленно переспросил старший лейтенант. – Сообщить обо всем случившемся в штаб, получить подкрепление и организовать преследование фрицев… если, конечно, это будет нам поручено. Все просто и без затей…

– Иной думки не имеешь?

– Это какой еще? – насторожился старший лейтенант.

– Ну, хотя бы такой, що начал накрапывать дождь. И покуда дождемся подмоги, следов наших швабов не сыщешь и днем с огнем. А перевал рядом… в каких-то трех-четырех ночных переходах.

Старший лейтенант сбросил с головы капюшон маскхалата, обратил кверху лицо.

– Н-да, действительно дождем пахнет, – сказал он, снова накрывая голову капюшоном. – Ну и что из этого?

– А то, що погоню надобно начинать немедля. К утру да еще после дождя наверняка след потеряем. А перевал, повторяю, рядом.

– С кем же ты собираешься начинать преследование? – насмешливо поинтересовался старший лейтенант. – Нас всего девять человек, из них один раненый. Да еще гиря на ногах – пленный фриц…

– При раненом и пленном достаточно пары человек… остается шесть. Вцепимся сразу швабам в хвост – никуда им от нас не деться.

– Опять ты за свое, – устало произнес старший лейтенант. – Можно подумать, что имеешь задание своими руками уничтожить всех фрицев, которые по здешним горам шныряют. Или забыл приказ: дождаться машины с врачом и затем действовать согласно полученным распоряжениям. Начальству из штаба виднее, чем нам заниматься…

– Тот приказ был получен вечером, а сейчас обстановка в корне изменилась. И потом, приказ адресован тебе, а у меня свои командиры имеются. Посторонись…

Взводный притиснулся к рации, надел на голову наушники, стал крутить ручки настройки. Старший лейтенант, примостившись рядом, с интересом наблюдал за казаком.

– «Каштан»? – раздался голос пластуна. – Это я, «Фиалка». Дай мне дежурного по штабу. Товарищ майор? Здравия желаю! Говорит младший лейтенант Вовк. Вы в курсе дела? Докладываю последнюю обстановку. В квадрате 16-45 обнаружена группа фашистов в составе двух десятков швабов. Командуют ими бригаденфюрер СС и гестаповский штурмбанфюрер. Имеют думку махнуть через перевал к союзникам. Принял решение начать преследование и не допустить их бегства. Прошу утром выслать подмогу и перекрыть все пути к перевалу со стороны указанного квадрата. Как меня поняли?

Наморщив лоб, взводный выслушал невидимого собеседника. Снова припал губами к микрофону.

– Вас принял, повторяю приказ. При раненом и пленном оставляю двух казаков, а с остальными начинаю преследование. В бой без нужды не ввязываюсь, действую согласно обстановке и дожидаюсь подмоги. Считая бригаденфюрера военным преступником, подлежащим суду военного трибунала, принимаю меры для захвата его живьем. Держу связь со штабом каждые три часа. Сеанс заканчиваю и приступаю к выполнению задания. Все верно? Тогда конец передачи… Взводный выключил рацию, снял наушники.

– Ось какая ситуация, ротный. Оставляю тебе пару казаков, а с остальными прямикую за швабами. Выполняй свой приказ, а я свой.

Он хотел приподняться со дна ямы, но старший лейтенант с силой удержал его за плечо. Приблизил лицо вплотную к пластуну и торопливо, даже не пытаясь скрыть раздражения, заговорил:

– Ну и дурак же ты, казак. Куда лезешь, чего добиваешься? Мало орденов на груди, еще одного захотелось? А если вместо него пулю в башку схлопочешь? Или мало смертей вокруг себя видел? Пойми, миллионы погибли, а мы с тобой уцелели… выжили, несмотря ни на что. Так какого черта ты связываешься с этими фрицами? Пускай бегут куда хотят… далеко не уйдут. Не мы утром догоним, другие перехватят на перевале.

Резким движением пластун сбросил с плеча руку, с недобрым прищуром глянул на старшего лейтенанта.

– Скажи, ротный, ты откуда родом?

– Из Сибири.

– Из близких кого имеешь?

– А как же? Мать и двух сестер, жену и сына… Все как положено.

– А я с Кубани и не имею никого… тоже как положено, – криво усмехнулся Вовк. – А до войны были все: батько и мать, браты, жинка с дочками-близнятами. Всех клятые швабы отняли… И покуда хоть один из черномундирников топчет землю, для меня война не закончена.

Пластун легко вскочил на ноги и выбрался из ямы. Пригнувшись, побежал к пригорку, где под кустом лежали Кондра и Микола.

– Сержант, возьмешь в яме рацию. Оставь двух хлопцев с раненым и пленным, а остальных собери вон у той сосны, – кивнул он на высокое приметное дерево рядом с просекой. – Я и Микола будем там.

Исполнив распоряжение взводного, Кондра с двумя казаками приблизился к указанной ему сосне.

– Приказ выполнен, – доложил он Вовку. – Рация при нас, группа к преследованию готова.

Взводный, сидевший под деревом, даже не пошевелился.

– Добре, сержант. Присаживайся рядом, подождем нашего танкиста.

Вовк не оговорился – он действительно ждал старшего лейтенанта. За последние дни он уже не впервые сталкивался с трудно объяснимым на первый взгляд явлением. В поступках людей, всю войну честно выполнявших свой долг и даже слывших храбрецами, стала бросаться в глаза несвойственная им ранее повышенная осторожность, желание избежать любого риска, ограничить исполнение своих служебных обязанностей только строго уставными требованиями «от» и «до». Сам Вовк объяснял этот факт изменением той мерки, с которой люди подходили к ценности своей жизни на войне и сейчас, в дни наступившего мира. Раньше, в боях, под огнем, под постоянной угрозой смерти, человек всегда помнил, что есть куда более важная благородная цель, нежели сохранение своей жизни, – победа над врагом, и ради достижения этой великой цели был готов жертвовать всем, в том числе и собственной жизнью. Теперь же, когда война закончилась, а победа была завоевана, жизнь снова обрела свою настоящую и полную стоимость, суля уцелевшим все то, чего они были лишены долгие военные годы и о чем так мечтали! Так стоило ли сейчас, после победы, столь щедро оплаченной смертями товарищей и своей кровью, снова рисковать жизнью? Разве было теперь что-либо дороже ее?

Вовк в какой-то степени понимал этих людей. Понимал, но их точки зрения не разделял. Он считал, что войны заканчиваются не тогда, когда под тем или иным документом поставлена генеральская или маршальская подпись, а когда прекращают стрелять друг в друга солдаты и перестает литься кровь.

Вовк был уверен, что старший лейтенант, с которым в последние сутки свела его судьба, вовсе не был трусом. Просто он являлся одним из тех, кто уже полностью отрешился от тягот и волнений так всем осточертевшей войны и находился в совершенно другом измерении: в заботах предстоящей мирной жизни. А слова, что были сказаны сибиряком несколько минут назад Вовку, на самом деле адресовались не казаку, а ему самому, своей совести, которую он пытался успокоить выдвигаемыми против решения пластуна доводами. Да только пустое это дело, поскольку крик и горячность старшего лейтенанта свидетельствовали как раз о том, что не все гладко было в его душе. Ведь не так просто честному солдату переступить черту, которая отделяет осторожность от трусости, а войсковое товарищество и взаимовыручку от низменного и подленького желания любой ценой спасти собственную шкуру. А старший лейтенант, как убедился за время их знакомства Вовк, был честным солдатом, а поэтому совесть должна была обязательно подсказать ему, где сейчас его настоящее место…

Ну а ему, Вовку, раздумывать не о чем, у него еще ни разу не было разногласий с совестью. Не было и никогда не будет, потому что в минуты любых сомнений перед его глазами проносились одни и те же воспоминания…

Чисто выбеленная, хатка под соломенной крышей, раскидистая старая яблоня посреди двора у колодца. Под ней вбит в землю длинный деревянный стол, за которым собиралась на ужин вся семья кубанского казака Миколы Вовка. На одном конце стола восседал сам ее глава, слева и справа от него сидели младшие сыновья – Михаил и Виктор. Против отца, по другую сторону стола, было его место, Степана, уже имевшего собственную семью. Суетилась и хлопотала вокруг стола их мать, помогала ей Степанова жена Оксана, льнули к нему их маленькие дочери-двойняшки. И так было каждый вечер до того памятного июньского воскресного дня, после которого в первую же неделю разлетелись по разным фронтам все три брата…

Первой пришла похоронка на младшего, Михаила. Вслед за ним погиб отец. За отцом пришла очередь среднего брата, Виктора.

А потом был полученный Степаном Вовком отпуск по ранению. Недавно освобожденная родная станица, черное пепелище на месте своего подворья. Рыжая груда размытых дождями остатков саманных кирпичей вместо хаты, в которой карателями из зондеркоманды заживо были сожжены его мать и жена. Скорбно опущенные к земле обгорелые ветви старой яблони и рядом с ней колодец, куда были сброшены поднятые на штыки его дочери-двойняшки.

Ни единого звука не вырвалось из уст казака, лишь скрипнули зубы да свело злой гримасой лицо. Он знал, что теперь ни один фашист, очутившийся в бою рядом с ним, уже больше никогда не станет топтать его землю. С этой минуты враги перестали существовать для Степана как люди, превратившись в безликих двуногих хищников-людоедов, подлежащих поголовному уничтожению без малейшей к ним жалости или сострадания…

Вовк услышал сбоку от себя тихий шорох, кто-то опустился рядом на корточки.

– Что, пластун, решил перед дорожкой отдохнуть? – прозвучал приглушенный голос старшего лейтенанта. – Может, пора и выступать, покуда под дождичком не размокли?

– Коли пора, значит, выступим, – спокойно, словно несколько минут назад между ним и старшим лейтенантом не случилось никакой размолвки, отозвался Вовк.

Вовк поднялся с земли, взял на изготовку автомат. Глянул на съежившегося под плащ-палаткой Кондру.

– В путь-дорожку, сержант. Бери Миколу и ступайте первыми…

Они двигались уже третий час. Мелкий дождик, начавшийся перед рассветом, постепенно перешел в настоящий ливень. Подошвы сапог разъезжались на мокрых камнях и слежавшемся сосновом насте. Все мало-мальски значительные углубления в почве превратились в наполненные вязкой жижей болотца, из которых с трудом удавалось вытаскивать ноги. Земля на горных склонах раскисла настолько, что по ним. можно было передвигаться лишь со страховкой, держась друг за друга или цепляясь за ветви деревьев. Но в разыгравшейся непогоде имелись и свои плюсы: мокрая почва хорошо сохраняла следы беглецов, а завывание ветра и барабанившие по листьям капли дождя надежно скрадывали производимый преследователями шум.

Но вот цепочка следов беглецов, до этого четко выделявшаяся на глинистом склоне неглубокого распадка с шумящим по дну ручьем, исчезла. Напрасно Кондра и Микола, а затем и остальные пластуны рыскали по противоположному берегу ручья и даже парами осторожно прошли далеко вверх по течению – снова обнаружить следов не удалось.

– А может, швабы подались вниз, в долину? К болоту, где мы были вчера вечером? – предположил сержант, вернувшийся после безрезультатных поисков к взводному.

– Десять минут отдыха! – скомандовал Вовк. – Не курить, не разговаривать, огня не разводить.

Накрывшись со старшим лейтенантом плащ-палаткой, он достал карту, включил электрический фонарик.

– Що, друже, помудруем, какую штуковину могли сейчас швабы выкинуть? – предложил он.

Возможное решение немцев спуститься вниз по ручью вызывало удивление. Двинуться влево от его устья они не могли – там располагалось чешское селение. Направившись по берегу болота вправо, они попадали к автостраде и рисковали напороться на сторожевое охранение, выставленное на подходах к мосту. Но, может, фашисты намерены переправиться через болото? Сомнительно: в этом месте оно достигало ширины пяти-шести километров и на другой его стороне раскинулись сразу несколько поселков и совершенно непригодные для скрытного передвижения возделанные сельскохозяйственные угодья. А если эсэсовцы решили попросту затаиться на день в камышах и отсидеться в них до темноты? Конечно, место для дневки не идеальное – грязь, комары, рядом населенные пункты. Но в этом мог крыться и своеобразный расчет: кому придет в голову искать их именно здесь?

– А если фрицы направляются не к болоту, а свернут где-нибудь в сторону, не доходя долины? – не отрывая глаз от карты, словно разговаривая сам с собой, задумчиво проговорил старший лейтенант.

– Могут поступить и так, – согласился Вовк. – А могут забиться на день в камыши и затаиться там до вечера. Вдруг среди них имеется тутошний шваб? И коли сейчас со швабами скачет по горам подобный фрукт, он здесь каждый куст и камышинку знает. Спрячет беглецов на болотах так, що их и с собаками не сыщешь.

– Верно, фольксдойчей тут немало, – сказал старший лейтенант. – Возможно, как раз поэтому фрицы и облюбовали эти места для своего бегства. Но если, пластун, тебя интересует мое мнение, оно таково – во всех случаях необходимо продолжать движение вниз по ручью. Но теперь с удвоенной осторожностью.

– Иного мнения и быть не может, – отозвался казак, складывая карту. – А потому прямикуем за швабами дальше… причем уже по обеим сторонам ручья.

Собрав пластунов, взводный отдал необходимые распоряжения, и тройка казаков во главе с Кондрой переправилась на противоположный берег ручья. Не удаляясь друг от друга за пределы зрительной видимости, обе группы преследователей медленно, соблюдая все возможные меры предосторожности, продолжили движение вниз по течению.

– Смотри… – Вовк вытянул палец, и старший лейтенант внимательно стал всматриваться в указанном ему направлении. – Приметил светлые полосы у камышей?

– Вижу. Ну и что? Вода как вода, и никаких следов. Как и везде, все затянуто ряской.

– Верно, по всему болоту ряска. Ишь какая… ну, прямо как ковер. Будто кто-то зеленую краску по воде разлил и ровным слоем размазал. А вот в месте, що я тебе указал, наш ковер из ряски словно расчесан. Присмотрись получше…

Вовк протянул старшему лейтенанту бинокль. Действительно, теперь и он разглядел, что ровный по всей поверхности болота слой ряски в указанном казаком месте был словно взъерошен. При внимательном рассмотрении на нем можно было обнаружить несколько широких, параллельных берегу полос.

– В этом месте беглецы входили в камыши, – объяснил пластун.

– Твое решение? – коротко спросил старший лейтенант, возвращая пластуну бинокль.

– Ждать, покуда швабы не снимутся с дневки. А потом снова взять их след.

– А почему не поступить проще? Связаться с охраной моста и прочесать сообща камыши?

– Идти к мосту по берегу болота нельзя: швабы наверняка прикрылись с той стороны секретом и попросту свернут нашим гонцам шеи. А карабкаться к нему в обход трясины через кручи – значит потерять несколько часов, за которые швабы могут отсюда уже исчезнуть. Но главное в другом. Я имею приказ взять бригаденфюрера живьем, и всякие прочесы и бои мне вовсе ни к чему. Генерала надобно брать из засады, внезапно, не давая ему ни единого мига на какие-либо размышления или действия. Даже если к нам успеет подойти подмога, и тогда нельзя навязывать швабам открытого боя. Сейчас наш козырь не число стволов, а хитрость и внезапность действий.

– Что ж, логично, – согласился старший лейтенант. – Но в таком случае необходимо постоянно держать фрицев под наблюдением… и в первую очередь надежно перекрыть им все возможные от болота пути отхода. А их три: влево и вправо по берегу, а также обратно по ручью в горы.

– Нас шестеро… как раз три парных дозора. Один оставим на этом месте, а два выставим повыше на склонах. С таким расчетом, щоб можно было просматривать местность как до селения, так и в другую сторону, до моста. Останешься со мной или примешь команду над какой-нибудь парой? – поинтересовался взводный у собеседника.

– Буду с тобой. С какой стати мне отбивать хлеб у твоего сержанта или ефрейтора? – пошутил старший лейтенант.

– Тогда разбиваемся на пары. Мыслю, що швабы вряд ли вылезут из болота до темноты. Так що и мы сможем по очереди вздремнуть…

Взводный ошибся: фашисты покинули свое убежище вскоре после полудня. Вначале в месте, где болотные заросли ближе всего подступали к берегу, зашевелились метелки камыша, затем его стебли раздвинулись, – ив образовавшемся просвете появилась голова в немецкой каске. Осмотрев берег болота и устье ручья, фашист броском преодолел расстояние между стеной камыша и береговым кустарником, с автоматом в руках присел за большим валуном.

Вовк, забившийся от дождя и ветра в глубокую промоину под вросшим в землю обломком скалы, сразу насторожился, высунул голову из-под плащ-палатки. А из камышей тем временем появился еще один фашист. Быстро перебежал открытое береговое пространство, залег с пулеметом рядом с первым немцем. Не успела улечься поднятая им на воде рябь, как из болотных зарослей вырвались сразу три фигуры в черных мундирах, стремглав бросились на берег и скрылись в кустарнике.

Казак нащупал плечо дремавшего сбоку старшего лейтенанта, с силой тряхнул его. Услышав рядом легкий шорох и ощутив на своей щеке теплое дыхание, молча вытянул руку в сторону уже новой группы появившихся из камышей немцев.

– Вижу, – еле слышно произнес старший лейтенант, устраиваясь поудобнее возле Вовка.

Фашисты, покидая болото, скапливались в кустарнике и среди береговых валунов, сразу занимая круговую оборону. Вот из камышей показались те, кого так ждал взводный: двое без рюкзаков и автоматов, в фуражках вместо тяжелых стальных касок. Один – низенький и толстый, с моноклем в глазу. Другой – высокий, худощавый, с двумя железными крестами на груди. Покуда эта пара медленно и осторожно, боясь забрызгать болотной жижей мундиры, шествовала до берега, Вовк и старший лейтенант не отрывали биноклей от их фигур. И вот по дну распадка мимо советских офицеров потянулась неровная цепочка черных фигур.

– Все двадцать один, – прошептал старший лейтенант. – В том числе бригаденфюрер собственной персоной.

– Жаль только, що эту персону прикрывают шесть пулеметов, не считая автоматов, – отозвался казак. – Супротив такой силы ухо надобно востро держать.

Он проследил взглядом за исчезнувшей в глубине распадка эсэсовской вереницей, поднялся с земли. Приложил ладони ко рту, трижды громко прокуковал. Со склона горы, нависшей над болотом слева, донесся такой же крик. Чуть позже он раздался и с противоположного берега ручья. Это два других пластунских дозора на запрос взводного отвечали, что у них все благополучно и отход немцев из болота не остался ими незамеченным.

– За швабами идти еще рановато – можно на любую пакость с их стороны нарваться, – проговорил Вовк. – Сам знаешь, що после дневки даже дурак проверяет свой след. Пускай отойдут подальше в горы и убедятся, що вокруг все спокойно. А ближе к вечеру мы им на хвост и пристроимся. А сейчас неплохо глянуть, где швабы прятались в камышах. Щось быстро они оттуда выбрались, то ли грязюка не по нутру пришлась, то ли, наоборот, отдохнули как у тещи в гостях. Уж больно вид у них был свежий, а генерал со своим прихвостнем-гестаповцем даже выбрились…

Встретившись у устья ручья с остальными пластунами, взводный оставил для прикрытия на берегу болотца Кондру с Миколой, а сам со старшим лейтенантом и двумя другими казаками направился в глубь камышей по оставленному фашистами следу. Двадцать с лишним пар ног проделали тропу, ничем не уступавшую кабаньей, так что отыскать место дневки немцев оказалось совсем не сложно. Когда они увидели его, старший лейтенант от удивления даже присвистнул.

В сотне метров от берега посреди густых камышей оказались вбитыми в дно болота несколько толстых просмоленных бревен, на которых был устроен дощатый помост. На нем виднелся низкий продолговатый домик-шалаш из жердей и веток, крытый дранкой. На противоположной от него стороне помоста был устроен из жести небольшой навес, под которым стояла пузатая печка-буржуйка и была сложена поленница дров. Рядом с навесом уткнулись носами в помост три лодки-плоскодонки со сложенными вдоль бортов веслами и шестами,

– Конечно, в таком санатории можно было и за пять часов отдохнуть, как у Христа за пазухой, – произнес старший лейтенант. – Никакого дождя, горячая жратва… Обезопась себя со стороны берега одним секретом и дрыхни во всю ивановскую.

– Но как они могли отыскать этот дом отдыха? – почесал затылок взводный. – И кой леший его в камышах смастерил?

– Ты сам не охотник? – поинтересовался старший лейтенант.

– Нет, моя станица степная. До плавней две сотни верст, до гор еще поболее. А вот рыбалка у нас отменная.

– А у нас в Сибири и лесов, и озер хватает, так что с ружьишком я побродить любил. Знай, что этот помост устроен для охоты на уток. Походил по камышам, поплавал по чистой воде на лодке, а вечером собирайся в компанию на этом месте и ночуй со всеми удобствами… под крышей и с печкой, хочешь со шнапсом, а при желании и с бабой. У нас подобные заимки да избушки на болотах тоже имеются.

Давая фашистам возможность почувствовать себя в безопасности, казаки продолжили преследование лишь через три часа, время от времени обнаруживая следы устроенных немцами привалов.

После часа ходьбы от последнего фашистского привала Вовк тоже решил дать отдых пластунам. Разведя крошечный костерок, казаки разогрели по банке тушенки, вскипятили в котелке чай и, наскоро перекусив, погрузились в полудрему. Сам же взводный со старшим лейтенантом присели на пенек, разложили на коленях карту. Спрятав электрический фонарик в рукав маскхалата, Вовк направил на карту почти незаметный со стороны луч света.

– Поначалу свои думки выскажу я, потом – ты, – проговорил он. – А затем сообща прикинем, що делать дальше. Уговорились?

– Начинай… – ответил старший лейтенант.

– Сейчас три утра. Через час начнет светать, а в пять будет настоящий день… даже в лесу. И вот тут швабам придется искать себе дневку. Почему? – спросил пластун и сам же незамедлительно ответил:

– А потому, що пути вперед сейчас для них засветло нет. Смотри… – И он придвинул руку с фонариком почти вплотную к листу карты. – За время преследования швабов мы обнаружили три места их отдыха, – продолжал между тем взводный. – И вот що интересно, каждый последующий привал они устраивали ровно в одиннадцати километрах от предыдущего. Прикинька расстояние от болота, откуда швабы выступили в поход, до автострады, що сейчас у них под носом. Що получается?

Старший лейтенант быстро произвел необходимые измерения, глянул на масштаб карты.

– Сорок пять километров, – ответил он. – Ну и что?

– А то, що швабы не собираются идти сейчас на противоположную сторону магистрали. Три привала – тридцать три версты за спиной и двенадцать до автострады. Так где же согласно этой методе наметили наши швабы свой четвертый привал? – хитро прищурившись, спросил взводный.

– В километре от автострады, – моментально ответил старший лейтенант, с первых слов понявший ход мыслей пластуна.

– Верно. Ну а дальше все ясно. Днем с трясучкой в коленях и со сном в глазах через такую дорогу и дурень не полезет. А потому швабы поначалу ударятся в спячку, потом организуют разведку магистрали, а с темнотой перемахнут на другой ее бок. Согласен со мной?

Старший лейтенант еще раз всмотрелся в квадраты карты, потер кончик носа.

– Н-да… все просто и без затей. Но хорошо, допустим, что фрицы начнут устраиваться на дневку. А нам, по-твоему, что делать?

– Немедля выходить на связь со штабом и просить подмоги. Пускай срочно высылают ее по автостраде к нашему ущелью и начинают прочес этой горы сразу с двух сторон. Швабы не знают, що мы у них в тылу, и постараются отступить незаметно и без боя по своему прежнему маршруту. А нам этого только и надобно… Почему? Во-первых, основное внимание швабов будет привлечено к группам прочесывания, во-вторых, большинство пулеметов перекочуют от персоны бригаденфюрера к местам наиболее реальной угрозы. Вот тут мы и свалимся на них как снег на голову… внезапно, и откуда они нас не ждут. Перво-наперво захватим живьем бригаденфюрера, а затем пробьемся к нашей ближайшей группе прочесывания. Как план?

Старший лейтенант задумался. Хотя предложенный казаком план казался ему слишком рискованным, сам он не мог придумать взамен ничего более подходящего.

– План как план, – проговорил он. – Но если решили навязать фрицам бой, то не мешало бы и самим отдохнуть перед этим. Причем выбрать такое местечко, чтобы и фашистов не упустить, и самим на них случайно не напороться.

– Само собой, – откликнулся казак. – Поэтому сейчас поднимемся на вершину и дождемся на ней рассвета. Там, на месте, и прикинем, що к чему…

Первые лучи солнца застали разведчиков на гребне горы. Место для дневки было выбрано довольно удачно. С одной стороны его прикрывала открытая для наблюдения лужайка, с другой – галечная осыпь и обрыв, так что опасаться внезапного появления противника можно было лишь с двух оставшихся направлений. Самым неприятным оказалось то, что в трех сотнях метров от облюбованного ими участка брал начало глубокий овраг, заросли по склонам которого просматривались очень плохо.

– Вот туг и выставим секрет, – сказал Вовк, подозрительно оглядывая сверху сплошные дебри, полностью скрывавшие дно оврага. – А поначалу пройдемся по буераку сами. В такой чащобе батальону можно спрятаться, а не то що двум десяткам швабов.

Хватаясь руками за ветви кустарника, сержант стал осторожно спускаться на дно оврага. Взводный следовал сразу за ним. Поднырнув снизу под очередной развесистый куст орешника и выпрямившись уже по другую его сторону, Кондра глянул вперед и остолбенел: на площадке возле родника стояли три эсэсовца. У ног одного виднелась целая куча пустых фляжек с отвинченными колпачками-крышками. Другой, нагнувшись над источником, набирал котелком воду и наполнял ею подставленные ему фляжки. Третий немец быстро завинчивал полные фляжки и укладывал их рядышком перед собой.

Появившись внезапно из-за куста, пластун очутился от фашистов всего в трех-четырех шагах, и противники увидели друг друга почти одновременно. Но реакция бывалого, прошедшего всю войну разведчика оказалась куда быстрее, нежели у обладателей черных мундиров. Выпустив из рук автомат, казак в то же мгновение без излишних раздумий прыгнул к источнику. На лету выхватив из ножен кинжал, он мягко приземлился в траву в шаге от ближайшего к нему эсэсовца. Оставшись сидеть на левой ноге, Кондра резко выбросил правую вперед и изо всех сил ударил фашиста под коленную чашечку. Тот от боли согнулся пополам, и тотчас ему в живот вошел клинок вскочившего с земли пластуна. Но истекших секунд оказалось достаточно, чтобы оставшиеся в живых фашисты пришли в себя от неожиданности и оценили сложившуюся обстановку. Побросав фляжки, они метнулись от родника в противоположные стороны. Рука одного потянулась к висевшей на животе кобуре пистолета, другой принялся лихорадочно сбрасывать с плеча ремень шмайссера.

Поздно! Казачий кинжал блеснул в воздухе – и успевший уже расстегнуть кобуру эсэсовец схватился за грудь, сделал короткий шаг назад и рухнул навзничь. Но пластун этого не видел. Метнув кинжал, он в тот же миг с быстротой молнии очутился возле фашиста с автоматом и мертвой хваткой вцепился ему в горло и ловко саданул противника коленом в низ живота. Ужом выскользнув из-под туши фашиста, Кондра ударил его ребром ладони по переносице и, не давая опомниться, плотно прижал автоматом шею эсэсовца к земле.

Схватка у родника длилась всего несколько секунд, но потребовала от сержанта полного напряжения всех душевных и физических сил. Когда он снова очутился на ногах, то с облегчением увидел, что рядом с ним уже стоит взводный. Положив палец на спусковой крючок автомата, Вовк напряженно всматривался в конец тропы, что вела от источника на дно оврага.

– Скорей наверх! – бросил он Кондре.

– А эти? – кивнул пластун на трупы фашистов. – Может, спрячем?

– Зачем? Как сейчас ни хитруй, а швабам мы себя выдали… Наверх! – снова повторил взводный и, подавая пример, начал пятиться от родника в растущие выше по склону кусты.

– Айн момент! – ответил Кондра, склоняясь над одним из трупов.

Он вытащил из груди фашиста свой кинжал, вытер его пучком сорванной травы, сунул в ножны. Достал из кобуры эсэсовца парабеллум, подбросил на ладони и опустил в карман маскхалата.

– Ты що, уснул? – раздался из кустов недовольный голос взводного, и сержант, прихватив свой автомат, быстро полез по склону вверх.

На гребне оврага Вовк отыскал место, откуда, оставаясь незамеченными, можно было наблюдать за площадкой с родником. Повернулся к Кондре.

– Я останусь туточки и прослежу, що будет дальше. А ты немедля вертайся назад и поднимай на ноги хлопцев. Доложишь обстановку танкисту и передашь, що я велел всей группе поспешать ко мне.

Сержант исчез, а Вовк тщательно проверил автомат, поудобнее передвинул на поясе гранаты и затаился в траве. Ждать ему пришлось недолго. Вначале до слуха донеслись звуки приближающихся к роднику со дна оврага шагов. Затем из-за ближайшего к источнику изгиба тропы появилась фигура в черном мундире и с автоматом в руках. Увидев валявшиеся на площадке трупы, фашист сразу шарахнулся назад, торопливо скользнул за ствол близ растущего дерева. Следовавшие за ним два других эсэсовца тоже шмыгнули в заросли. Вскоре шум в кустах дал знать казаку, что фашисты, боясь показываться на тропе, ринулись на дно оврага напрямик по склону.

– Что новенького, пластун? – раздался сбоку тихий голос старшего лейтенанта.

– Только що наведывались трое швабов. Увидели своих мертвяков и мигом подались назад. Этот родник нарушил все наши планы, так що надобно придумывать щось иное.

– Да нет, казак, теперь особенно раздумывать некогда. Фрицы сейчас бросятся из этого оврага как черт от ладана. И если не хотим их упустить, следует вцепиться им в хвост намертво. Свое присутствие мы уже выдали, так что действовать можем гораздо смелее.

– Такой думки придерживаюсь и я. Главное сейчас – не позволить швабам от нас оторваться. Ну а що и как делать дальше – подскажет сама обстановка.

Приподняв голову, взводный повел глазами вдоль змеившегося по склону горы оврагу. Местами расширяясь до нескольких десятков метров, а кое-где сужаясь так, что его легко можно было перепрыгнуть человеку, овраг постепенно спускался вниз, к автостраде.

Вовк перевернулся с живота на бок, скользнул взглядом по лежавшим рядом казакам.

– Кондра, вместе со мной спустишься в овраг… попрямикуем за швабами по дну. Остальные двинутся по гребню… командир группы – старший лейтенант. Задача этой группы: по возможности прикрыть нас сверху, а также вести наблюдение за склонами и окрест. Все ясно?

Никаких вопросов не последовало. Прежде чем спуститься в овраг, Вовк отозвал старшего лейтенанта в сторону.

– Понимаешь, отчего делю группу? Помимо того, що надобно брать на дне след?

– Фрицы обнаружили погоню и в ближайшее время постараются от нее избавиться. И если не окажемся хитрее их, в засаду могут попасть все, кто пойдет за ними по следу… что шестеро, что двое. А подобные ловушки редко добром кончаются. Ты это имел в виду?

– Да. И потому приказываю, що внизу ни приключится – оставайся со своей группой наверху. Коли мне и сержанту суждено угодить в западню, нам вы не поможете уже ничем, а свои головы можете сложить не за понюх табаку.

– А может, всем идти по гребню? – предложил старший лейтенант.

Вовк отрицательно качнул головой:

– Нельзя. Не чувствуя живого следа, упустим швабов. Глянь, сколько выходит к оврагу всяких промоин и лощинок… и все снизу доверху заросли травой и кустами. Шмыгнут швабы по какому-нибудь ходу в сторону – и поминай как звали. А до перевала рукой подать…

– Будь осторожен, казак.

– Постараюсь. Коли потребуется твоя помощь, пущу вверх красную ракету. А ты не забывай моих слов и не лезь понапрасну под пули. Если не сберегусь я, добивать швабов придется тебе. Запомни это крепко.

IV

На дно оврага Вовк и Кондра спустились тем же маршрутом, что и раньше к роднику. Следы немцев были обнаружены сразу у начала тропы, что вела со дна оврага к источнику. Глубокие вмятины от сапог, хорошо заметные на влажной почве, безошибочно указывали путь, которым вначале пришла за водой первая тройка фашистов, а затем убегала от родника вторая. Держа наготове автоматы и стараясь как можно ближе прижиматься к кустам, пластуны медленно двинулись параллельно чужим следам.

Обладая огромным боевым опытом ведения разведки, не раз сам уходивший от погони, Вовк прекрасно оценивал ситуацию, в которой сейчас очутились немцы. Неожиданно потеряв при невыясненных обстоятельствах трех человек и не имея ни малейшего представления о внезапно свалившемся им на голову противнике, фашисты в эти минуты старались как можно быстрее и дальше уйти из опасного для себя района. Догадываясь, что неизвестный враг может отправиться за ними в погоню, немцы должны попытаться при первой же благоприятной возможности устроить на пути своего отхода засаду и отбить у противника охоту идти по их следу. В предстоящем бою фашисты могли располагать двумя козырями: правом выбора места засады и внезапного нанесения своего удара. Значит, они, без всякого сомнения, будут стремиться устроить ловушку с таким расчетом, чтобы эти их козыри были в состоянии оказать на бой решающее значение, а в случае превосходства противника в живой силе или огневых средствах свести влияние данных факторов к нулю. Поэтому Вовк, сразу поставив себя на место главаря удиравших фашистов, постоянно оценивал лежавшую перед ним местность именно с точки зрения устройства предполагаемой западни для себя и Кондры.

За очередным поворотом Вовк, шедший в уступе первым, остановился и припал к земле. Овраг, уткнувшись одним склоном в высокую и длинную, с массивным гранитным основанием скалу, резко сворачивал вправо по направлению к подножию горы. И здесь, у подножия скалы, где начиналась низина, следы немцев пропадали. Отсюда фашисты могли двинуться в трех направлениях: вдоль скалы к вершине горы, напрямик через низину к продолжению оврага, а также в обход низины, чтобы затем свернуть либо снова в овраг, либо к подножию горы, к автостраде. Но по склону оврага, противоположному скале, крался старший лейтенант со своей группой, и фашисты, направься они этим путем, обязательно попали бы под его наблюдение. Значит, для Вовка и Кондры оставалось два варианта: продолжать преследование исчезнувших немцев или вдоль скалы, или напрямик через низину-болотце.

Взводный еще раз внимательно осмотрел лежавшую перед ним местность, не спеша повел глазами вверх по скале. Если немцы решили устроить здесь засаду, то где именно?

После некоторого раздумья Вовк решил двигаться дальше вдоль подножия скалы: если их сейчас и ждет западня, то вряд ли на этом практически открытом, самом удобном для засады участке. Именно на этот психологический момент, когда от тебя ждут чего угодно, но только не самой большой в данной ситуации глупости, и задумал сделать ставку опытный разведчик.

Согнувшись чуть ли не пополам и изготовившись к немедленному открытию огня, Вовк сделал из кустов к скале первый шаг. Второй, третий… Поравнявшись с утесом, метнул быстрый взгляд в сторону низины и продолжил движение дальше. И вдруг замер как вкопанный.

Что заставило его поднять голову, он не смог бы объяснить даже себе. Наверное, приобретенная за годы войны интуиция и еще не утраченное за короткий период мирной жизни тревожное чувство постоянно ожидаемой опасности. Метрах в пяти над его головой из скальной расщелины тянулся куст терновника, и под его корнями, прикрытый густой листвой, виднелся узкий лаз внутрь утеса. В нем, прижавшись вплотную друг к другу, лежали за МГ два эсэсовца. В следующий миг он осторожно, не спуская глаз с немецких касок в отверстии лаза, сделал шаг назад. Бесшумно оттолкнулся от земли и прыгнул спиной в кусты, из которых только что начал свой путь мимо скалы. И тотчас рядом с ним мягко приземлился на корточки Кондра, без промедлений последовавший примеру командира.

Казалось бы, что опасность позади, но… В тишине, которая висела над оврагом и низиной, стояла у подножия скалы и заполняла все окрест, раздался мелодичный металлический звон, который нельзя было спутать ни с каким лесным или болотным звуком. Это после прыжка напомнили о себе висевшие на груди Кондры награды, которые он не успел сдать старшине сотни перед выступлением на задание. Едва раздался их звон, головы лежавших в норе эсэсовцев, будто по команде, повернулись в направлении кустов, где находились казаки. Туда же резко дернулся и ствол МГ. В тот же миг Вовк рванул из-за пояса противотанковую гранату, метнул ее в сторону фашистского пулемета и одновременно с этим заскользил среди кустов подальше от опасного места. Но прежде чем рядом с пулеметным гнездом вырос дымный султан и прогрохотал гулкий разрыв, тишину распорола длинная пулеметная очередь. Сержант, собравшийся отпрыгнуть под защиту большого валуна, схватился за живот, выронил из рук автомат и опустился на колени. С его губ сорвался слабый стон.

– Зацепило, друже? – с тревогой спросил тотчас очутившийся рядом с ним Вовк.

– Хуже… – прохрипел Кондра, отнимая от живота окровавленные ладони и валясь на бок. – Кажись, отгулял я свое… А ты отходи, покуда еще не поздно. Смотри…

Взводный быстро крутнул головой по сторонам. От оврага, что продолжался за низиной, короткими перебежками приближались к скале несколько фашистов. Еще четыре фигуры в черных мундирах спешили к пластунам от противоположного склона оврага прямо через болотце.

Взводный нагнулся над сержантом и убедился, что тот прав: при таких ранах не выживали и в госпиталях даже после своевременно сделанных операций. Пулеметная очередь хлестнула пластуна наискось через живот и грудь, зацепив внизу бедро. Застонав, Кондра подвинул к себе автомат, достал из кармана маскхалата и положил рядом с собой парабеллум,

– Прощай, друже. И коли що промеж нас было не так – не поминай лихом. А сейчас иди на прорыв – я прикрою. Только выслушай поначалу мою последнюю просьбу…

Вовк взглянул в побледневшее лицо товарища, почувствовал, как сжал горло спазм, а глаза защипало от невесть откуда появившейся солоноватой влаги.

– Говори.

– Никого у меня нет на свете, только мать и дочка. Знаю, що один и ты, земляче. Так поклянись, що не оставишь мою дочку сиротой, а станешь ей заместо меня батьком.

– Клянусь!

– Спасибо, друже. А сейчас поспеши, швабы рядом. Прощай…

В глазах Вовка зажегся злой блеск, он скрипнул зубами. Это короткое «прощай» резануло по сердцу, словно ножом.

Взводный огляделся. Немцы были совсем недалеко, особенно группа, что наступала со стороны вновь начинавшегося оврага через низину. Тщательно прицелившись, Вовк свалил короткой очередью ближайшего к себе эсэсовца и, не жалея патронов, ударил по остальным, прижимая их к земле. Уцелевшие исчезли в траве, и казак тотчас выхватил из-за пояса ракетницу. Щелчок – и ракета, шипя, понеслась в небо. Она не успела лечь на обратную траекторию, как справа, где должна была находиться группа старшего лейтенанта, дружно застрочили ППШ, и в ответ часто застрочили два МГ. Бежавшие с той стороны немцы, услышав звуки боя за своей спиной, тоже залегли. Воспользовавшись этим минутным замешательством фашистов, Вовк взвалил раненого себе на спину и, обдирая в кровь локти и колени, пополз к оврагу. Еще пять-шесть метров – и они будут у его начала. Быстрей, как можно быстрей! Осталось три метра… два. Черный куст гранатного разрыва возник в какой-то тройке шагов сбоку от пластунов, ударил по глазам яркой вспышкой. Теплая сухая волна оторвала от земли взводного и сержанта, швырнула на дно оврага…

Отброшенный взрывом к дереву, ударившись спиной о его ствол, Кондра потерял сознание лишь на какой-то миг. Очнувшись, с трудом прижал к плечу приклад автомата, повел им в сторону бегущих через низину фашистов. Стреляя на ходу, они приближались к пластуну короткой неровной цепью и находились от него уже в трех десятках метров. Прицелившись сквозь застилавшую глаза багровую пелену, Кондра поймал на мушку одну из черных фигур, нажал на спусковой крючок. Автомат затрясся в руках мелкой дрожью, но эсэсовец как ни в чем не бывало продолжал бежать прямо на казака…

Дерево качнулось, и с него, кружась в воздухе, медленно опустились в траву несколько листьев. Вскоре с нижнего сука на землю спрыгнул Микола.

– Какие новости? – поинтересовался сидевший под деревом Вовк.

– Все швабы стянулись к оврагу, що снова начинается по ту сторону низины, – ответил казак, протягивая взводному его бинокль. – Четырнадцать голов… Спустились на дно оврага и пропали из виду.

Вовк закончил набивать патронами пустой автоматный рожок, сунул его за голенище сапога. Опустился на локоть и придвинулся к лежавшему рядом с ним старшему лейтенанту, внимательно изучавшему карту.

– Хотел щось сказать?

Старший лейтенант оторвал взгляд от карты, наморщил лоб. Провел ладонью по небритой щеке.

– Знаешь, пластун, выслушал я, как вы с сержантом угодили в засаду, и появилась у меня одна забавная мысль. Правда, она и раньше вертелась у меня в голове как предположение, а сейчас переросла в уверенность. Помнишь, ты говорил, что среди удирающих фрицев, по всей видимости, должен находиться местный житель?

– Помню. Иначе откуда они эти чащобы так добре знают?

– Так вот, я немного уточню твою мысль. Фрицы не просто знают эти места. Они прекрасно знакомы именно с теми районами, которые тем или иным способом связаны с охотой. Мудрено? Поясню. Где фашисты устроили вчера свою дневку? В камышах на плоту. То есть там, где кто-то из них мог раньше охотиться. Короче, мой вывод такой: фрицы потому двинулись к перевалу через заповедник, что кто-то из них часто в здешних местах охотился и отлично их знает. Думаю, что эта особа – сам бригаденфюрер… Для такого чина любой заповедник открыт.

Взводный к словам старшего лейтенанта отнесся равнодушно.

– Ну и що? Какая нам разница, кто швабов по этим местам ведет? Главное, що знание местности их козырь, а не наш.

– Кому из них эти леса и горы знакомы, нам действительно все равно. Но знают ли они весь этот район или только участки, связанные с охотой, имеет для нас уже первостепенное значение. Ведь стоит выгнать фрицев за пределы заповедника, и они окажутся в лесу и горах такими же чужаками, как сейчас мы. И тогда можно будет схватиться с ними на равных, не боясь снова угодить в какую-нибудь каверзную ловушку.

– Думка дельная, – задумчиво произнес Вовк. – А що можешь предложить конкретно?

Старший лейтенант ткнул в карту кончиком карандаша.

– Вот низина, а это продолжение оврага, по которому сейчас удирают от нас фрицы. Через три километра овраг заканчивается, и фашистам предстоит выбирать новый маршрут движения. Дорога вправо им заказана – там охраняемая автострада, позади – мы, а поэтому у них всего два пути: вперед или налево. Если прав я и фрицев ведет охотничек, знаток района заповедника, они постараются уйти от погони влево. Ведь три-четыре часа ходьбы вот по этому ущелью, – повел по карте карандашом старший лейтенант, – и они опять на территории охотничьего хозяйства. Забьются в какую-нибудь лишь им известную нору, переждут в ней трое-четверо суток и снова направятся к перевалу. Я предлагаю преградить путь фрицам в указанное ущелье и не пустить их опять в заповедник. Только после этого можно будет вести с ними игру без их теперешнего главного козыря – знания местности.

Впившись глазами в карту, Вовк довольно долго молчал.

– Согласен с тобой, но имею уточнение. Швабов, действительно, нельзя пускать в заповедник, но бой в ущелье навяжет им не вся наша группа. Покуда казаки станут сдерживать фашистов у входа в ущелье огнем, мы с тобой обойдем немцев сторонкой и затаимся там, где они никак нас не ждут. И когда швабы, не прорвавшись в ущелье, выберут для бегства от погони другой путь, мы незаметно пойдем перед ними. И тогда фашистам придется двигаться по местам, уже нам с тобой известным. А в подобной ситуации не они нам, а мы им сможем готовить всяческие сюрпризы.

– Разумно, – согласился старший лейтенант. – В таком случае необходимо сообщить в штаб, чтобы высланное нам подкрепление разделилось на две части. Одна группа пусть преследует вместо нас фрицев, а другая тщательно патрулирует дорогу и постоянно освещает ее ночью ракетами.

Вовк отодвинул карту в сторону, взглянул вначале на солнце, затем на часы.

– Коли все решено – пора действовать.

Ориентируясь на звуки боя, разгоревшегося у входа в ущелье, Вовк со старшим лейтенантом карабкались по склону горы. Они спешили, а поэтому не особенно заботились о выборе маршрута. Главное. в их маневре заключалось в том, чтобы оказаться на пути эсэсовцев, когда те начнут отходить от ущелья.

Вот в направлении, где, по их расчетам, должно было остаться обойденное ими ущелье, лопнула граната, донеслось несколько коротких очередей, из ППШ. Почти тотчас в ответ злобно пролаял МГ, и наступила тишина. Старший лейтенант мельком взглянул на часы, повернулся к шумно дышавшему рядом Вовку.

– Что-то фрицы быстро выдохлись. Полчаса – и сыграли отход. Может, хитрят: решили охватить наших с флангов или зайти с тыла?

Вовк вытер рукавом маскхалата мокрое от пота лицо, хрипло рассмеялся.

– Какие там обходы? Разве швабам сейчас до них? Поставь себя на их место: сзади – погоня, в ущелье, через которое они собирались удрать в заповедник, – засада. Попробовали сбить ее с ходу – не удалось. Да и сбей ее – тоже радости мало: вдруг их специально заманивают в ущелье, дабы там окружить и к ногтю взять? При таком; раскладе карт у швабов один разумный выход: надобно ноги скорее уносить, покуда погоня с тылу не навалилась.

Взводный ухватился за нависшие над ним ветки кустарника, подтянулся и выбрался на сравнительно ровную скальную площадку. Устало опустился на гальку, положил на колени автомат.

– Садись, – пригласил он старшего лейтенанта, указывая на камень рядом с собой. – Пятнадцать минут перекур – и прямикуем до того высоченного дерева, – вытянул он руку вверх по склону. – С него всю нашу гору до самого ущелья можно видеть как на ладони. Лучшего пункта наблюдения нам во всей округе не сыскать.

Действительно, с облюбованного взводным дерева отлично просматривался предполагаемый путь отступления фашистов от ущелья. Удобно устроившись на толстых, крепких ветвях почти у вершины, Вовк и старший лейтенант, разбив район своего наблюдения на два сектора, не выпускали из рук биноклей.

– Идут! – радостно воскликнул старший лейтенант.

– Сколько?

– Семеро. Нет, девятеро… Двое с пулеметами прикрывают ядро группы от нападения с тыла. Точно, девятеро.

Обнаружив немцев, офицеры стали наблюдать за ними уже вдвоем.

Вовк, умудрившийся даже в этих условиях разложить на коленях карту и поминутно заглядывать в нее, произнес:

– Неплохо мы с тобой устроились, да придется спускаться на землю, швабы держат путь к новому оврагу с ручьем на дне. То ли хотят сбить со следа собак, коли они имеются у погони, то ли попросту решили передохнуть у чистой воды. Но що б они ни замыслили, а выпускать их из виду никак нельзя.

Пройдя по течению ручья, о котором говорил Вовк, не больше километра, немцы устроили на дне оврага часовой привал, после чего снова тронулись в путь. Фашисты старались держаться на минимально безопасном расстоянии от автострады. Вывод напрашивался один: опасаясь погони, а поэтому постоянно находясь в движении и запутывая следы, эсэсовцы лишь ждали наступления темноты, чтобы попытаться пересечь магистраль и направиться дальше к перевалу.

Но беглецы напрасно ждали ночи. Едва стало темнеть, над автострадой сразу в нескольких местах начали взлетать ракеты, а по самому полотну дороги принялись патрулировать машины и мотоциклы с зажженными фарами. Стоило же ночи полностью вступить в свои права, над вершиной горы, на склоне которой находились фашисты, в двух местах прочертили небо ракеты. Через пятнадцать минут они взлетели снова, и так стало повторяться каждые четверть часа. Это продолжала выполнять свою часть задуманного Вовком плана группа ефрейтора. После боя в ущелье надлежало отступить на вершину горы и принять все меры к срыву возможной попытки немцев прорваться в район заповедника ночью.

Но подобный вариант действий, по-видимому, в намерения немцев не входил никак. Зато они трижды в разных местах почти вплотную выдвигались к полотну автострады и столько же раз отходили назад. Подкрепление, прибывшее на помощь остаткам пластунского взвода, действовало согласно последней полученной от старшего лейтенанта радиограмме. Насколько хватает глаз дорога охранялась парными патрулями автоматчиков.

Сгустившаяся темнота заставила Вовка и старшего лейтенанта двигаться почти рядом с эсэсовцами, не выпуская их из виду ни на минуту. Лишь сейчас преследователи смогли уяснить основную причину, которая не позволила немцам покинуть данный район: они просто не могли этого сделать физически. Если семерка эсэсовцев в касках и с вещмешками за спинами выглядела еще вполне способной к длительному, быстрому маршу, то бригаденфюрер и его телохранитель-гестаповец не годились уже ни на что. Тяжело дыша, жадно хватая широко открытыми ртами воздух и спотыкаясь на каждом шагу, они, понуро опустив головы, послушно брели за крепким белобрысым верзилой, который практически и руководил действиями беглецов.

Распластавшись на траве в двух десятках метров от фашистов, преследователи наблюдали, как бригаденфюрер и его спутник-гестаповец уселись на пенек, склонились над картой, которую услужливо разложил перед ними белобрысый верзила. Что-то обсудив и час отдохнув, фашисты снова выступили в путь. Отказавшись, по-видимому, от мысли пересечь автостраду на данном участке, немцы решили переместиться в другой район, где условия для этого окажутся более благоприятными. Подобный вывод напрашивался из того, что эсэсовцы, отойдя от дороги на значительное расстояние, двинулись параллельно ей, ни разу больше не пытаясь приближаться к автостраде. Впереди с картой и компасом в руках шагал верзила, за ним следовала пара пулеметчиков. Лишь потом, поддерживаемые каждый автоматчиком, плелись бригаденфюрер и его телохранитель-гестаповец. Не имей советские офицеры приказа взять эсэсовского генерала живым, им сейчас не стоило бы особого труда уничтожить фашистов: внезапно забросать их на открытом удобном месте гранатами и расстрелять уцелевших из автоматов. Но приказ есть приказ, и две тени бесшумно скользили за медленно передвигающейся по горному склону вражеской цепочкой.

Делая после каждого часа ходьбы десятиминутные остановки, тащась со скоростью похоронной процессии, немцы двигались всю ночь. Когда небо на востоке начало сереть, а ночная тьма постепенно рассеиваться, Вовк придержал старшего лейтенанта за локоть, пренебрежительно махнул рукой в сторону беглецов. Подождав, пока фашисты отойдут на почтительное расстояние, преследователи спрятались за большим обломком скалы, достали карту.

От ущелья, через которое эсэсовцы вчера пытались уйти в заповедник, они отошли всего на полтора десятка километров. Лента автострады в этом месте далеко уходила влево, исчезая вскоре в прорубленном в толще горы тоннеле. На выходе из него магистраль прижималась к железнодорожному полотну и дальше бежала рядом с ним до моста через широкую реку. Поскольку путь к перевалу лежал только через автостраду, пересечь ее немцам было желательно на участке до тоннеля. Ибо тот, без сомнения, надежно охранялся, а его обход по горам потребовал бы, как минимум, еще одного суточного перехода. Учитывая физическое состояние беглецов и приближение рассвета, фашисты должны были отсрочить переход дороги на более поздний срок, скорее всего на следующую ночь, а сейчас устроить дневку. И постараться сделать это в самое ближайшее время, потому что обнаружение для них было сейчас равносильно гибели.

– Скоро швабы залягут в спячку, – сказал Вовк. – Надобно постараться, щоб они сделали это там, где удобно нам, а не где заблагорассудится им самим, поскольку во время отдыха или сразу после него мы и станем брать бригаденфюрера.

– Уверен, что свою дневку фрицы постараются устроить невдалеке от питьевой воды, – произнес старший лейтенант, напряженно всматриваясь в лист карты. – Не зная местности, они будут судить о наличии или отсутствии воды только по карте. А она свидетельствует, что такая вода имеется поблизости в трех местах. Но чтобы хорошенько подготовиться к встрече фашистов, возможность выбора места дневки для них необходимо сузить до предела.

– Значит, сузим, – спокойно отозвался пластун. – И перво-наперво не пустим швабов в самое неподходящее для нас место, що первым лежит на их пути, – в этот овраг с ручьем, – указал он точку на карте. – Скажу по секрету, що в последнее время подобные места мне совсем перестали нравиться.

Обогнув стороной фашистскую цепочку и перегнав ее, преследователи вышли к началу оврага, по дну которого струился узенький ручеек. И если заросшие травой и кустарником склоны позволяли незаметно подкрасться к любому нужному в овраге месту, точно так же они могли надежно скрывать и секрет, которым эсэсовцы наверняка прикроют расположение своей дневки. Выбирая самые доступные для глаз участки, Вовк и старший лейтенант оставили на влажной земле четкие отпечатки своих подошв, а пластун, выщелкав из запасного автоматного рожка тройку патронов, бросил их на видном месте у начала оврага. Считая, что теперь фашисты вряд ли решатся устраивать дневку возле ручья, преследователи направились к двум остальным источникам питьевой воды. Один из них, едва заметный среди камней родничок, находился на безлесном, открытом для наблюдения склоне и едва мог служить местом, возле которого можно было устраивать тайное убежище. Зато быстрый, весело журчащий ручеек, петляющий среди причудливого нагромождения огромных валунов и обломков скал, должен был устроить беглецов во всех отношениях. Вокруг него находилось сколько угодно незаметных со стороны расщелин и небольших пещерок, которые словно самой природой были созданы для тех, кто стремился быть подальше от постороннего взгляда. Обнаружив и осмотрев несколько укрытий, Вовк смахнул с лица облепившую его паутину, недовольно сплюнул под ноги.

– Ну и местечко! Целый полк по щелям да норам рассовать можно. Разве угадаешь, какую дырку швабы себе облюбуют?

– Да, выбор у них на любой вкус, – откликнулся старший лейтенант. – Считаю, что гораздо целесообразнее будет напасть на фрицев не в момент организации дневки, а во время отдыха или сразу после него… Смотря по обстоятельствам.

Он был прав. Не зная точного места, где фашисты начнут устраивать дневку, нечего было думать ни о внезапном нападении на них, ни о пленении бригаденфюрера. Ведь подобная засада могла иметь успех лишь в том случае, если нападающие смогут воспользоваться теми несколькими минутами, когда основное внимание немцев будет поглощено хозяйственными хлопотами, связанными с подготовкой места привала, а его охрана еще не будет должным образом организована. И Вовк, за время войны устроивший не один десяток своих засад и не меньшее число раз побывавший в чужих, не мог не согласиться с предложением своего коллеги.

– Пожалуй, так и поступим. Пускай швабы поначалу устроятся и угомонятся, а уже потом мы решим, що и как с ними делать.

Немцы появились возле ручейка с первыми лучами солнца. Впереди с картой в руках шагал все тот же белобрысый верзила. За ним пара автоматчиков тащила под руки бригаденфюрера, рядом с которым, опираясь на палку, ковылял гестаповец. Замыкали шествие два пулеметчика, стволы их МГ были направлены в сторону оврага, в котором перед этим побывали советские офицеры. Утолив первым делом жажду и набрав воды в фляжки, эсэсовцы с опаской принялись обследовать лежавшую вдоль ручья местность.

Вот белобрысый с двумя эсэсовцами обошел все подходы к лазу, проверил, не имеются ли где какие-либо следы или другие признаки, могущие выдать их убежище. Затем вся тройка поднялась на пригорок в десятке шагов от пещеры и скрылась среди растущих там кустов. С пригорка верзила спустился один и сразу же исчез в лазе.

Лежа на краю утеса, с которого отлично просматривалась раскинувшаяся окрест ручья местность, Вовк и старший лейтенант внимательно наблюдали за всеми действиями фашистов. И когда эсэсовец скрылся в пещере, пластун отнял от глаз бинокль.

– Нору, где обосновались швабы, помнишь добре? – спросил он. – По-моему, второго выхода из нее нет?

– Совершенно верно, пещера как пещера. Где зашел, там и вышел – просто и без затей.

– Тогда план такой: сейчас три часа спишь ты, потом – я. Ну а затем отправляемся будить бригаденфюрера…

По очереди отдохнув, Вовк и старший лейтенант приступили к действиям. В результате своих наблюдений за фашистским секретом на пригорке они установили, что смена дозорных осуществляется каждые два часа. Поэтому начать задуманную операцию они решили через полчаса после очередной замены, дав сменившейся паре дозорных время крепко уснуть. Спустившись с утеса, советские офицеры осторожно подкрались к зарослям в полусотне метров от секрета, затаились в них. Пластун сбросил с себя вещмешок и бинокль, снял с пояса сумки с гранатами и запасными автоматными рожками, сложил все на земле. Сунув сзади под ремень поставленный на боевой взвод пистолет, указал старшему лейтенанту рукой в сторону пригорка с немцами.

– Поравняюсь с тем: бурым камнем – ползи и ты. Затаишься у куста шиповника и возьмешь швабов на прицел. Коли у меня щось не получится – режь их из автомата. Конечно, хотелось бы все сделать без шума, но… береженого и бог бережет.

– Не беспокойся, все будет в порядке. Удачи тебе… Пластун пополз медленно, прижимаясь к земле всем телом. Тщательно ощупывал перед собой пальцами каждый сантиметр предстоящего пути и убирал с него в сторону все, что только могло под ним зашелестеть, треснуть, загреметь. Его гибкое тело словно извивалось среди травы, движения приобрели необыкновенную пластичность. Казалось, что он перестал дышать даже. Точно так же подкрадывается охотница-кошка. Ничем не выдавая своего присутствия, она бесшумно подползает на расстояние прыжка и внезапно бросает вперед свое стремительное тело. И горе тому, кто в этот миг столь неосторожно доверился стоящей вокруг тишине.

У подножия пригорка пластун на мгновение остановился.

Тихо вытащил из ножен кинжал, взял его в зубы. Вот и куст, под которым расположился фашистский секрет. Ствол готового к бою МГ смотрел в направлении ручья. Один эсэсовец держал у глаз бинокль, другой, положив щеку на снятую с головы каску, клевал носом. Не затаись преследователи раньше беглецов буквально у них под носом и не знай точного расположения фашистского секрета, кто знает, удалось ли бы казаку сейчас подобраться к дозорным незамеченным.

Пластун взял кинжал в руку, подобрался для прыжка. Оттолкнувшись от земли, бросил тело к пулемету и одновременно с этим метнул кинжал в эсэсовца с биноклем. Клинок почти по рукоять вошел фашисту под левую лопатку, и тот, даже не охнув, ткнулся лбом в приклад МГ. А пластун уже оседлал второго эсэсовца и обеими руками вырвал из-под его головы каску. Коротко размахнулся и что было сил рубанул врага краем каски по острому, заросшему давно не бритой щетиной кадыку…

К пещере Вовк и старший лейтенант подбирались крадучись, готовые к любой неожиданности. Затаившись в паре шагов от лаза, некоторое время тревожно всматривались в черный зев, пытаясь разглядеть что-либо внутри. Но вход, заросший травой и почти полностью прикрытый тенью от установленного немцами перед ним срубленного куста, позволял увидеть лишь смутные очертания начала каменных стен. Дальше все терялось в непроницаемой темноте.

– Хоть круть-верть, хоть верть-круть, а лезть в нору придется, – сказал пластун. – И время тянуть совсем ни к чему. Снимай с себя все лишнее и готовься прикрыть меня сзади.

Старший лейтенант отрицательно качнул головой.

– Нет, казак, на этот раз первым пойду я. Моя очередь, понимаешь? Не привык я за чужие спины прятаться… не приучен.

– Що ж, коли твой черед – ступай первым, – спокойно проговорил Вовк. – Только у меня будет просьба: позволь бригаденфюрера взять мне. Чую, що матерый он зверюка, немало людям горя и слез принес. Неспроста сейчас из последних сил к союзничкам от расплаты удирает. Вот и хочу его сам скрутить и в очи ему заглянуть: осталось ли в них хоть що-нибудь людское. Договорились, друже?

– Договорились. А ты, пластун, прости меня за ненужные прошлые разговоры. Черт его знает что в последнее время находит! Ведь чувствую, что несу ахинею, а остановиться не могу. Возможно, тот страх, который всю войну из себя гнали, теперь снова возвратился? А может, просто жить, как никогда до этого, захотелось? Словом, прости, если наговорил лишнего и чем-то обидел.

– Не за що мне тебя прощать, друже. Просто помирать после победы куда обидней, нежели до нее. Но про это мы с тобой потом судачить будем. А сейчас… С богом, сибиряк…

Казак ткнулся щекой в лицо старшего лейтенанта, они обнялись. Сжав в руках пистолеты, оба замерли по сторонам лаза и по кивку головы Вовка одновременно шагнули внутрь. Вдруг вспыхнул свет электрического фонарика.

В небольшой продолговатой каменной нише, опустив ноги на пол пещеры, сидел на охапке травы эсэсовец, рядом с ним лежал вальтер. Ощупывая одной рукой лицо, фашист водил другой вокруг себя лучом фонарика. Взъерошенные светлые волосы, усики под Гитлера, на груди два железных креста. Штурмбанфюрер – гестаповец! А луч фонарика уже рядом, сейчас он уткнется в советского офицера. И в этот миг сбоку от гестаповца раздался шорох, мелькнула тень. Свет фонаря тотчас переместился в новом направлении и замер на Вовке. Пластун стоял уже в шаге от штурмбанфюрера с пистолетом в левой руке и с обнаженным кинжалом в правой. На лице фашиста мелькнул ужас. Он молниеносным движением схватил вальтер и, вскакивая на ноги, широко открыл рот. И, гася готовый вырваться из груди гестаповца крик, казак по рукоять всадил в него клинок.

Какое-то время, распластавшись на полу пещеры, советские офицеры лежали не шевелясь. Но вокруг продолжала царить тишина. Ни луч света, ни два-три шороха, раздавшиеся у входа, не разбудили ни одного фашиста. Проползя еще несколько шагов, разведчики остановились и внимательно прислушались. Слева от них раздавался громкий храп, впереди – сонное причмокивание губами. Обследовав руками стены, они определили, что пещера в этом месте расширялась и представляла собой уже не вытянутый коридор, а что-то вроде полукруглой комнаты. Разведчики заранее, еще на скале, обсудили и наметили несколько возможных вариантов захвата бригаденфюрера в плен и сейчас действовали согласно одному из них. Став по обе стороны расширяющегося лаза, они приготовились к бою и одновременно включили свои электрические фонарики. Направленные в противоположные углы помещения, лучи осветили небольшую, овальной формы пещеру с низким потолком и неровными стенами. Но разведчиков интересовала не она, а ее обитатели. Четверо из них сразу оказались на виду – двое спали у стены на удобном каменном возвышении, еще столько же – посреди пещеры на толстом слое травы. При виде второй пары лицо пластуна оживилось: это были бригаденфюрер и тот белобрысый эсэсовец, который последнее время практически командовал фашистами. Но двух немцев обнаружить не удалось. Возможно, они выбрали место для отдыха за одним из каменных уступов, которые в нескольких местах выдавались из стен пещеры. А может, в трещине или нише вроде той, где еще пару минут назад спал штурмбанфюрер.

Яркий свет потревожил эсэсовцев. Один из тех, что спали у стены, сморщил лицо, открыл глаза и приподнялся на локте. Но прежде чем он успел что-либо рассмотреть, пещера наполнилась выстрелами. Старший лейтенант открыл огонь по двум немцам на каменном возвышении, а пластун – по белобрысому верзиле. И тотчас пистолетные хлопки заглушил грохот автоматной очереди, раздавшейся из темноты за одним из скальных выступов. Вовк услышал, как рядом застонал старший лейтенант, и раньше, чем они оба выключили фонарики, успел увидеть, что сибиряк падает.

Складывавшаяся обстановка требовала немедленных действий, и казак не терял напрасно ни секунды. Пригнувшись и отскочив в сторону, он выпустил на звук вражеского автомата оставшиеся в обойме пистолета патроны. Услышал за выступом вскрик и сразу же метнулся туда, где должен был находиться бригаденфюрер. Вот под подошвой зашуршала трава, на которой спали бригаденфюрер и белобрысый эсэсовец. И тотчас навстречу пластуну грянул выстрел. Его вспышка озарила на миг прижавшегося к стене пещеры бригаденфюрера с пистолетом в руке и возникшую сбоку от казака фигуру фашиста с занесенным над головой прикладом шмайссера. У Вовка уже не было времени уклониться от удара. Он успел лишь качнуть в сторону головой, и приклад опустился ему на плечо. Падая на пол с перебитой ключицей, он сумел выхватить из ножен кинжал и выставить его навстречу прыгнувшему на него эсэсовцу. Чужие руки, схватившие было пластуна за горло, разжались. Он выскользнул из-под навалившейся на него тяжести, и тут снова прозвучали два выстрела бригаденфюрера.

Сжавшись в комок, с округлившимися от страха глазами, он стрелял на любой раздававшийся возле него звук, не разбирая своих и чужих. Обе пули попали в хрипящего на полу с кинжалом в животе эсэсовца, скатившегося на подстилку из травы между казаком и своим главарем. Но в момент выстрелов бригаденфюрер успел разглядеть и Вовка, сидевшего на корточках в двух шагах от него. Ствол фашистского пистолета метнулся в сторону казака. И в этот миг там, где упал старший лейтенант, вспыхнул фонарик, луч света ударил в лицо фашиста. Резко повернув голову, тот трижды выстрелил на свет. Несколько мгновений, потерянных бригаденфюрером, оказались для него роковыми. Не поднимаясь с корточек, пластун оттолкнулся ногами от пола, прыгнул на врага, и в следующий миг они покатились по земле. Схватка была короткой. Нащупав руку фашиста с пистолетом, казак с силой заломил ее за спину. Бригаденфюрер вскрикнул и прекратил дальнейшее сопротивление.

Вовк поспешил к старшему лейтенанту. Осторожно держа товарища здоровой рукой, вынес его из пещеры, положил на траву, склонился над ним.

Тот был без сознания: две автоматные пули прошили насквозь плечо, пистолетная угодила в правую сторону груди. Казак принес из ручья холодной воды, смочил лицо и губы раненого. Старший лейтенант открыл глаза. Какое-то время смотрел в одну точку над собой, затем его взгляд скользнул по сторонам, замер на пластуне.

– Ты, казак? – прошептал он.

– Я, друже, я! – обрадованно сказал Вовк. – Лежи спокойно, все будет горазд.

Губы раненого снова шевельнулись, по ним пробежала едва заметная улыбка.

– Значит, наш верх? – спросил он. – А, пластун?

– Наш, друже, наш, – успокоил его Вовк. – Как же иначе?

Раненый прикрыл глаза, а казак поднялся с травы, шагнул к месту, где рядом с его автоматом и снаряжением лежала ракетница. Поднял ее, трижды выстрелил вверх.

Две зеленые и одна красная ракеты взвились над горой, выгнулись дугой. Это был сигнал своим: погоня завершилась успешно, но сами преследователи нуждаются в помощи и просят немедленно спешить к ним. Вернувшись к раненому, Вовк опять смочил его губы водой, прислушался к тому, что шептал сибиряк в забытьи.

– Наш верх, пластун, наш… – разобрал он.