— Не надо, я уже знаю. — Хозрой допил вино, с сожалением посмотрел на пустой кувшин. Поставил возле него свой кубок, положил руки на подлокотники кресла, чтобы встать.

Позволить ему уйти, чтобы остаться наедине со вторым кувшином и обдумать состоявшийся разговор? А почему бы не велеть слуге принести еще вина и не попытаться разговорить пьяного гостя? Наверное, он знает много такого, что может быть полезно Исааку в делах. От кувшина вина он не обеднеет, а казнить себя за упущенную возможность будет долго.

Исаак несколько раз ударил серебряной палочкой по стоявшей на столике полой бронзовой фигурке нимфы, приказал появившемуся в дверях слуге:

— Еще кувшин.

Хозрой, услышав приказание Исаака, тут же убрал руки с подлокотников, снова откинулся на спинку кресла. Глазки его заблестели, в предвкушении продолжения застолья он облизал толстые губы кончиком языка. Исаак знал, что, какие бы дела ни ждали сегодня Хозроя, при дармовом угощении он будет есть и пить до тех пор, пока пища и вино не полезут из горла обратно. Пусть ест и пьет сколько угодно, Исаака сейчас интересует совсем другое.

Как он смог понять, каган позволит русам попасть на Хвалынское море. Собранные русами силы Исаак видел лично и не сомневался, что те разгромят не только пиратов, но и всех, с кем сведет их судьба войны на берегах моря. Значит, у победителей будет очень много разнообразной добычи, в том числе громоздкой и малоценной, которую русы и их союзники викинги никогда не брали домой, а стремились по любой цене сбыть первым встретившимся покупателям. Может, ему выгоднее не снаряжать очередной караван в Хорезм или на Русь, а уже сейчас начать подготовку к сопровождению русов, чтобы стать постоянным оптовым скупщиком их добычи, которую позже можно будет перепродать по ее настоящей стоимости? Надо, обязательно надо разговорить Хозроя и как можно больше выведать из того, что он знает в связи со своей новой службой. Для этого вовсе не следует тянуть его за язык, просто нужно сильнее напоить, и тогда этот хвастунишка выболтает все, что ему известно.

— Иди, — недовольно бросил Исаак слуге, когда тот, принеся полный кувшин, хотел было разлить вино по кубкам.

Он сам налил себе и гостю вина, поднял свой кубок. Стараясь вложить в голос как можно больше чувства, сказал:

— Мы не виделись около трех месяцев, и кто знает, когда свидимся опять. Так неужели нам не о чем говорить, как о каком-то русском сотнике и поганом карапщике? Вспомни нашу молодость, когда мы впервые познакомились и вместе ходили с караванами из Хорезма в благословенный Итиль-кел. Я до сих пор не забыл ни узких, пыльных улиц Гурганджа(Гургандж — ныне г. Куня-Ургенч.), откуда начинался наш путь, и те двенадцать фарсахов(Примерно 80-90 км.) солончаков до знаменитой Хорезмийской горы, на вершине которой высилась каменная башня, а у подошвы расстилались пахотные земли переселенцев из Гурганджа…

— А дальше были девять дней дороги по раскаленной пустыне, манящие к себе соленые воды Хорезмийского озера(Хорезмийское озеро — ныне Аральское море.), оставляемого нами по правую руку, — подхватил Хозрой, когда Исаак прервал свою речь. — Каждый день или через день мы останавливались и делали привалы у глубоких колодцев с водой. Я до сего дня помню дурной запах, которым несло из черного зева колодца, когда я первый, и единственный, раз в жизни стал помогать караванщикам тащить веревку с ведром из колодца. Как только пили лошади и верблюды эту солоноватую дрянь? Зато какой вкусной казалась вода из бурдюков!

— Надеюсь, не вкуснее этого прекрасного вина! — перебивая гостя, воскликнул Исаак и потянулся к нему с кубком. — Выпьем за то, чтобы нам никогда не пришлось пить ничего хуже его!

Весь во власти нахлынувших воспоминаний, Хозрой несколькими большими глотками осушил кубок. Сделавший пару маленьких глотков Исаак тут же быстро наполнил оба кубка доверху и вручил один собеседнику.

— Но вот после изнурительного пути начиналась местность, изобилующая чистой родниковой водой, лесной и степной копытной дичью, стаями пернатых, сочной травой для животных. Этот переход от песчаных барханов к плодородной степи казался одним из чудес света! По степи караваны шли шестнадцать суток и на семнадцатые достигали первых веж(Вежа — стоянка кочевников.) печенегов…

— Их кочевья простирались на тридцать дней пути, а соседствовали они на западе со славянами-русами, на востоке с гузами, на северо-востоке с кипчаками. А на юго-западе была Хазария, страна единственного Богом избранного народа. Так выпьем же за эту страну и за нас с тобой, ее лучших сынов!

И опять гость выпил кубок до дна, а Исаак лишь смочил в вине губы. Через несколько мгновений оба кубка снова были полны, и Исаак тянулся к Хозрою с новым тостом. Еще три-четыре кубка, и можно будет переводить разговор на интересующую Исаака тему, но прежде необходимо хорошенько разбередить честолюбие гостя.

— За то, чтобы в нашей жизни не было больше пыльных дорог и тревожных ночей у костра. За тебя, старый, верный друг, который по праву стал мудрым советником кагана, его опорой и надеждой! За тебя, в которого я всегда верил и знал, что ты достоин гораздо большего, чем быть просто купцом-рахдонитом!

Исаак приложил губы к кубку и краем глаза заметил, как раздулся от ощущения собственной значимости собеседник. Значит, второй кувшин вина принесен не зря и делает свое дело.

С тропинки, по которой прогуливались Ольга и Асмус, была хорошо видна пристань, от которой завтра утром должны были отплыть в дальний и долгий морской поход русские ладьи. Ольга часто бросала взгляд на выделявшуюся среди дружинников красным корзном фигуру великого князя, и порой ей казалось, что она даже слышит его команды. Наверное, это только казалось, ибо ветер дул не с реки на берег, а наоборот, поэтому звучавший иногда в ушах голос Игоря был просто отголоском и памятью времени, когда Игорь был, по существу, обычным воеводой своей дружины и она, так же как жены других воевод и дружинников, могла находиться у пристани. Теперь она не просто жена, а великая княгиня, отправляющая в поход всех русских воинов, и ее удел не переживания по уходящему в поход собственному мужу, а забота об оставляемой на ее попечение Русской земле. Именно этим она и занималась сейчас, пригласив в спутники одного их самых уважаемых на Руси и среди ее врагов воевод.

— Третьи сутки не спит великий князь, — сказала Ольга, переводя взгляд с фигуры мужа себе под ноги. — Все время на пристани да в походном лагере, в терем является лишь на ночь. До всего ему дело, все знать хочет, с каждым тысяцким и сотником переговорить желает. Да разве на все времени хватит?

— На то он и великий князь, чтобы все знать, — откликнулся Асмус. — Тем паче при подготовке к походу, в коем ему впервые предстоит верховодить над всеми русскими дружинами. А сие нелегкое дело, великая княгиня, для него опыт и сноровка потребны.

— Это так, воевода. Однако хватит ли сил и времени, дабы все самому узреть и проверить, прощупать собственными руками? Разве отвлекался на подобные мелочные дела князь Олег? Вспомни, ты хорошо знаешь, чем бы сейчас он занимался, будь жив.

— Пировал бы с воеводами и знатными воинами в своем тереме. Но князь Олег был опытным воителем, не единожды ходил в дальние походы, а твой муж лишь вступил на сию стезю.

— И еще потому, что у князя Олега были верные, многоопытные помощники. Такие, как ты, воевода. С ними он всегда мог быть спокоен и за дружину, и за пограничную стражу, и за ладейный флот. Неужто сейчас ты не смог бы свершить многое из того, чем занимается великий князь, причем не хуже его? Разве не так?

— Великий князь ведает, что творит. И не мне, воеводе, его учить, — уклонился от прямого ответа Асмус.

— Его не надобно учить, ему следует подсказывать, как лучше вершить то или иное дело. Разве мыслимо на первых порах разбираться в морском бою наравне с воеводой Све-нельдом, в конном сражении — как воевода Ярополк, сравниться в умении взятия крепостей с тобой? А ежели каждый воевода передаст великому князю частицу своего опыта, ему не придется тащить на собственных плечах все дела. Припомни, неужели князь Олег сразу стал грозным военачальником, неужто не совершал ошибок и промахов, покуда не постиг всех премудростей воинского мастерства и не стал непобедимым?

— Ошибок не совершают лишь боги, но никак не смертные, будь они воеводами, боярами или великими князьями, — отозвался Асмус. — Тем паче не обойтись без ошибок и промашек в воинском деле, поскольку в нем надобно думать не только о своих действиях, но и предугадывать поступки недруга, иметь дар проникнуть своей мыслью в задумки чужих военачальников. А это очень и очень нелегкое дело, не всякий разум его постигнет.

— Знаю это. А еще то, что за ошибки и промахи воевод и великих князей платят кровью и жизнями их воины, — жестко сказала Ольга. — Так неужто надобно пролить реки крови, чтобы великий князь Игорь на собственных ошибках постиг то, что давно хорошо ведомо его воеводам? Не дорого ли обойдется Руси его учеба?

— Своя кровь всегда дорога, — ответил Асмус. — Думаешь, мне не жалко, когда она льется без пользы делу или по чьему-то недомыслию? Или, думаешь, меня не учили, прежде чем я набрался ума-разума? Когда был простым дружинником, меня учил десятский, стал десятским — внимал словам сотника, стал сотником — присматривался к делам тысяцкого, стал тысяцким — не пропускал мимо ушей ни одного совета воеводы и перенимал его уменье. Так было всегда, сей путь прошел каждый военачальник. Однако я никогда не видел и не слышал, чтобы тысяцкий или воевода учил чему-либо великого князя.

— Ой ли, воевода? А не у тебя ли, простого сотника, побывавшего под стенами Царьграда с князьями Аскольдом и Диром, спрашивал советов Олег перед своим походом на Новый Рим?

— Он спрашивал моих советов, а не я навязывал ему их, — с нажимом на слово «он» сказал Асмус. — Но разве обращался ко мне хоть раз за советом твой муж? Ни разу! Ни когда предводительствовал своей дружиной, ни позже, став великим князем после кончины князя Олега. Поверь, я не отказал бы ему ни в чем ни тогда, ни ныне!

— Верю, потому и хочу говорить с тобой честно и без утайки, хотя знаю, что за сей разговор великий князь крепко на меня осерчал бы. Говоришь, муж не обращался к тебе за советом, когда предводительствовал над своей дружиной? Но вспомни, кем он был тогда! Великим князем без власти, которая целиком находилась у его дяди-наместника. Наместника, который ни за что не желал выпускать власть из своих рук, для чего полностью отстранил истинного великого князя от державных дел. Кого ты сам признавал в ту пору великим князем? Олега, хотя прекрасно знал завещание-приговор Рюрика, что Олег правит Русью лишь до возмужания Игоря. Так мог ли муж обратиться за советом к тебе, правой руке и ближайшему воеводе Олега, своего злейшего недруга? Ты решился бы на это на его месте?

— Не знаю. Наверное, нет.

— Говоришь, Игорь не спрашивал твоих советов, когда стал великим князем? Но поступи он наоборот, недоброжелатели сразу пустили бы слухи, что Игрь не постиг толком даже воинское дело, хотя начальствовал много лет над дружиной и ходил во все походы с Олегом. Так по плечу ли ему стол великих князей, коли он никогда не занимался державными делами? Ты на его месте стал бы давать пищу для злословия своим недругам-злопыхателям?

— Нет.

— Тогда в чем ты коришь великого князя?

— Корю? — удивился Асмус. — Не имел подобного и в мыслях! Напротив, желал бы служить новому великому князю так, как прежде Аскольду и Диру, затем Олегу. Но нужны ли ему я и моя служба, коли он считает меня правой рукой ныне покойного недруга-дяди? — запальчиво спросил Асмус. — Не из любви к пришлому рарогу(Рароги — жившее на побережье Балтики западнославянское племя, выходцами из которого были князья Рюрик и Олег.) Олегу, убийце киевских князей Аскольда и Дира, начал служить я ему, а потому, что он стал защитником Руси, продолжателем дела всех прежних русских князей, в том числе Аскольда и Дира. Меч воеводы Асмуса принадлежал и принадлежит Руси, и ему нет дела до свар дяди и племянника, не поделивших между собой власть. Как видишь, великая княгиня, я тоже говорю с тобой честно и без утайки.

— Сомневаешься, нужна ли великому князю твоя служба? Зачем он взял тебя, единственного из всех прежних Олего-вых военачальников, в поход и назначил главным воеводой всего войска?

— Дабы развести меня со Свенельдом, иначе в отсутствие великого князя мы можем перегрызть друг дружке глотки. А держать обоих под своим присмотром в походе нельзя — только мне и Свенельду по силам с малой дружиной сохранить на Руси покой и защитить от набегов ее кордоны.

— Вижу, ты не веришь в чистоту помыслов великого князя, — с сожалением произнесла Ольга. — Хорошо, давай говорить по-другому. Твой меч принадлежит Руси? Так заботься в походе о ее благе, а это прежде всего сохранение жизней ее сынов, коих она доверила тебе, главный воевода Асмус! Не допусти, чтобы хоть один из них погиб напрасно, веди их в бой так, чтобы как можно меньше русичей остались пеплом погребальных костров на чужой земле! Разве это не твой долг главного воеводы? Спросишь, как сделать это, ежели над тобой стоит великий князь, верховный предводитель войска? Не мне учить тебя, который много старше меня и опытней, однако позволю, как женщина и жена, привести пример из супружеской жизни. Кто глава семьи? Конечно, муж. Но разве не бывает так, что на деле в семье верховодит внешне тихая и неприметная жена, а муж, считая себя ее грозным повелителем, сам о том не догадываясь, во всем следует ее воле и поступает так, как она решила? И добивается умная жена этого не тем, что дает советы мужу или, того хуже, навязывает ему собственную волю, а тем, что хорошо знает, что, когда и как ему сказать. Просто сказать, а не учить, самой спросить у него совета, не позабыв высказать свое мнение и толково разъяснить, отчего другие мнения не пригодны. Неужели до подобных уловок на Руси могли додуматься только женщины, но никак не убеленные сединами многоопытные воеводы?

— Я хорошо понял тебя, великая княгиня. А теперь постарайся правильно понять меня. Я — мужчина, воин, внук Перуна, и не мне на старости лет пользоваться женскими уловками. Великий князь желает получить мой совет — он услышит его на воеводской раде, а принять его или нет, пускай решает сам. А за пролитую напрасно русскую кровь истинный виновник ответит перед судом богов.

— Полагаю, что ты прав, воевода, — с горькой усмешкой сказала Ольга. — Действительно, зачем тебе, внуку Перуна и воину, утруждать себя какими-то уловками, тем паче женскими? Что тебе до того, какой ценой оплатит Русь тот или иной бой? Даже закончись поход неудачей, что тебе до этого? Твое имя покрыто заслуженной славой, ты не знал поражений ни с Аскольдом и Диром, ни с Олегом, а потому весь позор ляжет на великого князя, впервые взявшегося за столь важное и сложное дело. Да и совесть твоя будет чиста — разве не давал ты великому князю советов на воеводской раде, а внял тот им или нет, уже его, а не твое дело… Имела я к тебе еще одну просьбу, да вижу, что и она будет для тебя излишней хлопотой, недостойной такого воеводы, как ты…

Ольга, якобы поправляя разметанные ветром волосы, прервала речь, вскинула обе руки к голове, скользнула, словно ненароком, глазами по Асмусу. Нахмурив лоб, плотно сжав губы, заложив руки за спину, тот продолжал размеренно шагать по тропинке. Неужели не спросит, в чем должна была заключаться вторая просьба Ольги? Не спрашивает! Что ж, тогда не следует больше вести разговор на эту тему и ей, у нее, женщины и великой княгини, достоинства не меньше, чем у любого воеводы, каким заслуженным он ни являлся бы.

Ольга закончила приводить волосы в порядок, сделала еще несколько шагов рядом с Асмусом, остановилась.

— Благодарю за прогулку, воевода. Я сказала тебе все, что хотела… вернее, что смогла. Вижу, душой ты на пристани, ступай туда, я не хочу тебя неволить. Не знаю, свидимся ли еще до отплытия, а потому желаю удачи в походе, и да хранят тебя наши боги.

Асмус тоже остановился, повернулся к Ольге. Приложил руку к груди, отвесил ей низкий поклон.

— Пусть хранят они и тебя, великая княгиня. Будет воля Неба — встретимся после похода. Прощай.

Уставившись взором в дальний конец тропинки, Ольга размышляла. Правильно ли она поступила, затеяв этот неудачный разговор с воеводой? Не сообщит ли он о нем Игорю? Но с какой стати и для чего? Разве в ее просьбе помогать советами великому князю есть что-либо предосудительное? Почему она, как и всякая любящая жена, не вправе желать мужу успеха в делах и использовать для его достижения любую возможность? А советы многоопытного воеводы Асмуса, будь они высказаны на воеводской раде в кругу соратников или наедине с великим князем, служили не только успеху похода и возвеличиванию ее мужа, но и приумножению славы всей Руси.

Кстати, почему она сочла, что состоявшийся разговор оказался неудачным? Неужто воевода напрочь забудет о ее советах и не постарается использовать приведенный ею пример умной жены в разговорах с великим князем? Постарается! Ведь вовсе не в запальчивости она наговорила Асмусу много неприятных слов в конце разговора, а вполне осознанно, зная по себе, что незаслуженная обида долго жжет сердце, сидит в душе как заноза, заставляя часто возвращаться в мыслях к тому, кто тебя обидел, и к обстоятельствам, когда это случилось. Поэтому, воевода, ты не раз вспомнишь советы Ольги, а поскольку ты действительно радеешь за Русь, то любыми способами станешь отговаривать великого князя от совершения необдуманных, пагубных для судьбы похода поступков. Но мысли, пусть самые умные, однако не совпадающие с мнением Игоря, самолюбивый Игорь отвергнет, и тебе, Асмус, чье сердце будет рваться на части из-за пренебрежения великого князя к твоим советам, волей-неволей придется использовать то, что ты сегодня презрительно назвал «женскими уловками».

Даже если Ольга ошибается и он не воспользуется ее советами, все равно разговор был необходим. Для осуществления своих планов ей нужны союзники, а их на сегодня нет. Просто союзников, готовых помочь Ольге в усилении единоличной власти великого князя, найти не столь уж сложно, но таких, кого она могла бы использовать и позже, когда начнет исподволь прибирать власть к своим рукам, отыскать куда трудней. Может, их и не следует искать, а надобно готовить самой? Таких, как воевода Асмус: обладающих огромной властью в дружине, имеющих возможность влиять на великого князя и в то же время честных, доверчивых, чуждых интриганству и не погрязших в пороках, что плодятся во дворцах и хоромах сильных мира сего. А поскольку под лежачий камень вода не течет, ей рано или поздно пришлось бы сделать первый шаг для поиска и привлечения на свою сторону союзников. Вот сегодня она его и сделала, и лишь дальнейший ход событий покажет, удачным или нет он оказался.

Микула с четырьмя спутниками возвращался в Итиль-кел. Уже несколько дней в сопровождении немногих дружинников и казака Сарыча он объезжал окрестности стольного града Хазарии. В первые дни после прибытия в город он с Са-рычем исходил его вдоль и поперек изнутри, после чего приступил к изучению окружающей местности и поискам наиболее уязвимых мест в крепостных стенах и городских укреплениях. Чтобы не вызвать подозрений, Микула с помощью Исаака подружился со многими прибывшими в Итиль-кел русскими купцами и почти каждого провожал в Дальнейший путь на Восток либо в обратный на Русь, что позволило ему неплохо ознакомиться с подходами к городу и сетью дорог вокруг него.

Но чем больше узнавал Микула о городских укреплениях и прилегающей к ним местности, тем больше недоумевал. Почему именно ему, который никогда не строил, не штурмовал и не защищал каменных крепостей, поручили эту работу? Правда, он был с князем Олегом под стенами Царьграда, однако до взятия города дело не дошло. Да, он ходил с князем Олегом и на Саркел-кел, но ни в одном из трех неудачных штурмов крепости не участвовал, прикрывая в составе конной дружины осадное войско от нападения хазар со стороны степи. Поэтому боевой опыт десятского, каковым в ту пору был Микула, мало что мог дать ему в обнаружении уязвимых мест каменной твердыни, что высилась на острове посреди Итиль-реки и где обитали каган и его вельможи и военачальники. Ничем не могли помочь сотнику и его познания в строительстве крепостей на Руси — крепости из камня и леса имели много существенных отличий. Но, может быть, в Киеве хорошо известно состояние обороны стольного града, а Микуле наметанным глазом воина-порубежника требуется лишь определить, не ведутся ли в городе и вокруг какие-либо новые или дополнительные работы? Впрочем, не ему обсуждать это: раз поручили дело ему, значит, он его и должен выполнять.

Куда важнее другое: уже на следующий день после прибытия в Итиль-кел Исаак сообщил Микуле, что городской страже стало известно о его встрече у долины Злых духов со всадником, в котором стражники по описаниям караванщиков признали опасного разбойника. По их предположению, сей разбойник сейчас находился в городе, а потому они приступили к его поискам. Исаак советовал русичу быть начеку, а при встречах с разбойником соблюдать все возможные меры предосторожности.

Микула так и поступил: по городу ходил либо с людьми, присланными Сарычем, либо следовал на расстоянии за ним самим, переодетым в нищего или, наоборот, в состоятельного горожанина или купца. А вот при поездках за город и при осмотре крепостных укреплений потребовалось его присутствие — казак оказался на редкость осведомленным во всех тонкостях крепостного дела и знатоком по части захвата всевозможных укреплений. Но Микула постарался обезопасить его и здесь. С утра он рассылал якобы по делам всех своих дружинников, а через время выезжал с подворья сам. По пути часть дружинников в разных местах присоединялась к нему, одним из них оказывался облаченный в доспехи русского воина Сарыч. Так они поступили и сегодня, и сейчас казак, ничем не выделявшийся по внешнему виду из числа настоящих дружинников-русичей, спокойно ехал рядом с сотником.

Они приближались к городу, когда с ними поравнялся скакавший навстречу небольшой отряд хазарских воинов. Хазары уже промчались мимо, как неожиданно трое из них развернули лошадей и догнали русичей. Смуглый бородатый воин в позолоченных доспехах и дорогом халате поверх них преградил Микуле дорогу, почтительно приложил к груди правую руку.

— Русский гость, прости, что встал на твоем пути. Обещаю, что не задержу тебя долго. Скажи, кто тот человек, что едет рядом с тобой? — и хазарин указал плетью на Сарыча.

— Хазарин, я спешу, и ты очень некстати остановил меня, — ответил Микула в наступившей тишине. — Но я отвечу тебе. Это мой воин, с которым я прибыл в Итиль с караваном купца Исаака.

— Давно ли ты его знаешь? — спросил хазарин, не сводя внимательного взгляда с Сарыча.

— Под моим началом он три года, но встречал я его в Киеве и прежде.

— Три года? Возможно. А что тебе известно о его прошлом? Откуда он и кем был до того, как стал воином князя русов?

— Хазарин, ты на редкость любопытен, — сухо ответил Микула. — К тому же забыл сообщить, по какому праву задаешь мне вопросы и требуешь на них ответа. Ответа от меня, сотника великого киевского князя, друга твоего кагана? — повысил он голос.

— Рус, я знаю, что ты сотник и даже как тебя зовут. Хорошо знаю и то, что не вправе требовать от тебя чего-либо. Но мы оба воины, я тоже юз-беки(Юз-беки — сотник (хаз.).) доблестных ал-арсиев, а потому обращаюсь к тебе как равный к равному, как к человеку одинаковой со мной судьбы. Тот, о ком мы говорим, очень опасен, он давний враг Хазарии и должен ответить за совершенные против нее преступления.

— Мне неизвестно, о чем ты говоришь, — отрезал Микула. — Я знаю лишь одно — он воин великого киевского князя, и лишь князь может распоряжаться его судьбой.

— Сегодня великий князь далеко, и судьба этого человека в твоих руках, — возразил юз-беки. — Знай, что он беглый преступник, приговоренный за измену Хазарии к смерти. Русь и Хазария — друзья и по договору о мире не должны укрывать беглых преступников. Тебе должно быть об этом известно, сотник Микула.

— Я это знаю. Но уверен ли ты, что мой дружинник и беглый преступник, о коем ты говоришь, один и тот же человек?

— Да.

— Но этот воин только у меня три года, а прежде нес службу у моего друга, сотника Олега. Сколько же времени минуло с поры, когда он якобы совершил деяние, в котором ты его обвиняешь? Не может ли быть ошибки? — продолжал разыгрывать удивление Микула.

Видимо, его уверенный тон оказал воздействие на юз-беки, потому что он вопросительно посмотрел на одного из своих сопровождавших.

— Это он. Я узнал его с первого взгляда, — решительно отчеканил тот.

— Это преступник, о котором я говорю, — снова обратился к Микуле юз-беки. — И мы с тобой зря спорим, сотник, ведь можно легко проверить, кто из нас прав. Этот человек когда-то был воином и находился под его началом, — кивнул юз-беки на своего спутника. — А каждый воин имеет отметины, по которым его не спутаешь ни с кем. Согласен со мной?

— Да. Но что мог совершить преступник, о котором ты говоришь, если он был на службе у кагана?

— Он асий и честно исполнял свой долг до того, как его тумену(Т у м е н — десять тысяч воинов.) было приказано подавить очередной мятеж асиев. Тогда он, предав Хазарию и нарушив клятву кагану, перебежал к соплеменникам и сражался в их рядах. Ему удалось уцелеть в боях, и после разгрома мятежников он сбежал к степным разбойникам на порубежье с буртасами. За измену Хазарии он был приговорен к смерти, и топор катилы(Катила — палач (хаз.).) давно ждет его. Но наказание понес и другой, ни в чем не повинный человек — мой друг и его тогдашний юз-беки Арук, — указал хазарин на того же спутника. — Его перевели в простые воины, и, даже приняв мусульманскую веру и заслужив право стать ал-арсием, он так и не смог возвратить утраченное высокое звание юз-беки. Сейчас он всего лишь мой десятский и очень хорошо помнит того, по чьей злой воле лишился всего, чего достиг долгими годами верной службы кагану. Арук, опиши приметы, по которым ты можешь безошибочно отличить изменника от схожего с ним лицом человека.

— Во время похода на касогов он был ранен стрелой между третьим и четвертым ребром. В бою с гузами он получил удар мечом в…

— Хватит, — остановил его Микула. — Каждый воин имеет на теле боевые отметины, которые в большинстве своем весьма схожи.

— Схожи, но не одинаковы, — заметил юз-беки. — И располагаются в разных местах, и у всякой отметины своя давность. Пусть Арук договорит, что он знает о шрамах своего бывшего воина, а мы проверим, не совпадают ли они с теми, что имеются у твоего дружинника. Это и станет концом нашего препирательства.

Юз— беки нравился Микуле и логикой своих доводов, и сдержанностью поведения, а главное, он был прав в своих требованиях. Но при всем этом Микула не мог пойти ему навстречу. И не только потому, что за последнее время Сарыч стал ему другом и его помощь крайне была нужна русскому войску на Хвалынском море, но и потому, что сотник не видел вины бывшего хазарского воина-асия в том, что тот отказался поднять оружие на своих братьев по крови, восставших против поработителей. Как воин и сотник он отчасти разделял чувства юз-беки и желавшего отмщения десятского Арука, однако как русич, превыше всего ценивший свободу и любовь к родной земле, он целиком был на стороне казака.

— Юз-беки, я уже говорил, что тороплюсь по важному делу. Если хочешь до конца разобраться, кто таков заинтересовавший тебя мой воин, приезжай ко мне завтра. Я живу у купца-радхонита Исаака. Думаю, его дом тебе известен.

— Он известен не только мне, а всему Итиль-келу. Однако мне нечего в нем делать. Говоришь, что спешишь? В таком случае продолжай путь, а два твоих и два моих воина доставят пре… человека, о котором мы спорим, в суд, где мы встретимся с тобой завтра.

— Доставят в суд? Воина великого русского князя будут судить судьи-иудеи? Ты смеешься только надо мной или желаешь унизить всех внуков Перуна? — вскипел Микула.

— Не горячись, сотник, в Хазарии самый справедливый в мире суд, и его вершат самые справедливые и мудрые судьи, — успокоил Микулу юз-беки. — Поскольку в Итиль-ке-ле живут люди разных народов и вер, в нем девять судей: трое судят иудеев, столько же — мусульман, двое — христиан и один — язычников. Пред ним и предстанет завтра твой воин.

— Завтра? А где он проведет остаток сегодняшнего дня и ночь? В зиндане?( Зиндан — тюрьма.) С бродягами, ворами, разбойниками?

— По моему мнению, именно там его место, — усмехнулся юз-беки. — Но, поскольку ты считаешь по-другому, я попрошу, чтобы стража зиндана уступила ему одну из своих комнат. Там он будет находиться под охраной равного числа моих и твоих воинов, которые ничем не станут стеснять его свободу и позволят заниматься всем, чем он пожелает… даже пить вино и пригласить женщину.

— Зиндан есть зиндан, даже если ты находишься в комнате стражников, а охрана позволяет пить вино и принимать ласки продажных женщин. Юз-беки, говорю последний раз — мы завершим наш разговор завтра по твоему усмотрению: между нами либо перед судьей-язычником.

— Этому не бывать, рус, ибо я знаю, что случится завтра. Ты либо заявишь, что твой воин, страшась расплаты за прошлые грехи, сбежал ночью, либо покажешь нам другого человека, внешне схожего с ним. Впрочем, почему схожего? Разве ты не можешь заявить, что мы с Аруком его не рассмотрели из-за слепящего солнца и замутивших наши глаза слез, выжатых из нас встречным ветром? Нет, рус, этот человек предстанет перед судьей не завтра, а сегодня, и к нему его доставлю я сам, хотя совсем недавно у меня были совсем иные планы. Ты поедешь со мной или поручишь присутствовать на суде кому-то из своих людей?

— Я не сделаю ни того, ни другого. Я и все мои люди продолжат прерванный тобой путь.

— Нет, рус, один из вас его не продолжит, а прямо отсюда отправится в зиндан. Да-да, в зиндан, ибо я и десятский Арук обвиняем его не только в дезертирстве из войска кагана, но и в том, что он, асий и бывший бунтовщик, находится сегодня в Итиль-келе по заданию мятежных асиев.

— Опомнись, юз-беки! О каком задании мятежных асиев ты говоришь, если он всего несколько дней назад прибыл из Киева, а во время пути с караваном купца Исаака ни на час не отлучался от него? Это могут подтвердить Исаак и его люди.

— Возможно, но это Исаак и его караванщики будут делать перед судьей. А сейчас, рус, позволь мне выполнить долг верного воина кагана и задержать лазутчика врагов Хазарии.