Вместо ответа человек приблизился к столику и, покопавшись в своих лохмотьях, достал оттуда и положил перед Хозроем три крупных бриллианта. Тот внимательно осмотрел их и убрал в висевший на поясе кошель.

— Я приказывал тебе узнать все возможное о Микулиных пленниках. Кто они, откуда, как попали в плен? И зачем именно они понадобились на островах, где еще не было ни одного пленника?

Человек с лисьей мордочкой взял со стола грифельную доску и кусочек мела, стал быстро писать. Передал доску Хозрою, застыл в ожидании. Хозрой прочитал написанное, стер его влажной тряпочкой.

— Получается, пленнички не кто иные, как горные разбойники, вздумавшие напасть на русов? Но зачем понадобилось русам высаживаться в пустынной бухте и отправляться в горы? — рассуждал Хозрой. — В бредни о каких-то спрятанных сокровищах я не верю, тем более что сами нападавшие увидели вместо них камни. Но в действиях Микулы, тем более что его сопровождает знаток здешних мест Сарыч, явно был какой-то смысл. И не просто какой-то, а весьма важный для русов или лично для Игоря.

Хозрой посмотрел на человечка.

— С сегодняшнего дня станешь неусыпно следить за сотником Микулой и подслушивать все его разговоры, особенно с воеводой Браздом и обоими тысяцкими. Однако продолжай носить воду пленникам — вдруг сможешь узнать, зачем они понадобились на островах? Обычно русы берут за пленников выкуп, но с подобными предложениями к ним еще никто не обращался. Да и чтобы получить выкуп, пленников не обязательно увозить невесть куда, гораздо проще вести переговоры с их сородичами там, где их пленили. Запомни, все внимание отныне сотнику Микуле и пленникам, — строго приказал Хозрой. — Узнаешь что-либо важное — получишь награду по собственному усмотрению, — пообещал он. — Иди.

Склонившись в низком поклоне и пятясь задом к выходу, человечек покинул палатку. Когда-то он был важным чиновником во дворце самого кагана, но чрезмерное пристрастие к дорогим винам и любовь к красивым женщинам заставили его искать дополнительный источник денег. Не придумав ничего лучшего, как торговать известными ему служебными и дворцовыми тайнами, он вскоре оказался разоблачен, лишился средства преступления — языка и был продан в рабство. Слабый здоровьем, никогда в жизни не занимавшийся физическим трудом, к тому же ставший на склоне лет немым, он не задержался бы долго на этом свете ни у одного хозяина, кроме Хозроя. Хозрой, знавший своего нового раба еще в его бытность дворцовым чиновником и частенько сам плативший ему за нужные сведения, приобрел его с вполне определенной целью — сделать его своими глазами и ушами. Бывший чиновник успешно освоил новую работу, быстро справившись с ролью глухонемого придурка, частенько по незнанию оказывающегося не там, где следует быть рабам и слугам. Со временем он стал лучшим тайным соглядатаем Хозроя, а обещание в случае успеха наградить его кувшином приличного вина или предоставить ему на ночь рабыню могло заставить его вывернуться в служебном рвении наизнанку. Хозрой не сомневался, что с нужным ему делом он справится лучше, чем кто-либо другой из его людей.

Хозрой снова достал бриллианты, еще раз осмотрел их. Жадноват Исаак, жадноват! А ведь Хозрой за последние дни дважды сообщил ему, кто из Игоревых военачальников захватил много громоздкой и тяжелой добычи, от которой будет избавляться за полцены сразу, а не таскаться с ней вначале к общему месту сбора добычи, а затем до Итиль-кела либо Киева. Хозрой знал, что в первом случае Исаак за бесценок скупил всю продаваемую ярлом Олафом часть добычи, во второй раз у воеводы Асмуса — ее наиболее выгодную для последующей перепродажи половину. И за все это лишь три бриллианта! Что ж, Исаак всегда был таким! Но как раз такой человек и может вскоре понадобиться Хозрою: поглощенный всепожирающей страстью к наживе и не особенно разбирающийся в сути прочих творящихся вокруг него событий, он как можно дольше должен был находиться возле Хозроя. Уж кто-кто, а Хозрой прекрасно знал, как иногда необходимо иметь рядом подходящего человека, на которого в нужную минуту можно отвести направленный в тебя удар. Поэтому, Исаак, спасибо и за эти три бриллианта, ибо тебе еще предстоит платить за свою жадность полную цену!

Прищурив от яркого солнца глаза, великий князь всматривался в запруженный ширванскими кораблями проливчик. Флот Дивдада был обнаружен дозорными ладьями еще на подходе к островам, и Игорь знал, что в его составе тридцать два боевых корабля, могущих нести по восемьдесят-сто воинов каждый, и превеликое множество, не поддающееся счету, мелких суденышек, вплоть до рыбачьих лодок. Все шир-ванское побережье поднялось против незваных пришельцев!

Правитель Ширванской земли, богатейшая часть которой уже подверглась нашествию, желал защитить еще оставшуюся нетронутой ее территорию и одновременно стяжать себе славу полководца, спасшего окрестные народы от вторгнувшихся русов и викингов. Разбей Дивдад сегодня Игоря, под его знамена завтра же со всех концов Хвалынского моря хлынут толпы добровольцев, объединенных общей ненавистью к пришельцам. Тогда, проявив быстроту и умение, он имел бы возможность разбить поодиночке рассыпавшиеся по берегам Каспия вражеские отряды до того, как они успели бы соединиться. После этого его слава грозного воителя воссияла бы с новой силой, и вряд ли кто из правителей-соседей смог бы стать ему достойным соперником! Ополченцев из разоренных городов и разграбленных селений вело против русов чувство мести, а разноплеменный сброд, никогда ничего не имевший и сам при удобном случае не гнушавшийся воровством и разбоем, заставили примкнуть к ширванцам слухи о несказанных богатствах, собранных киевским князем на островах из всех захваченных его воинами городов.

Свыше трех тысяч ширванских воинов и тринадцать-четырнадцать тысяч ополчения надвигались на русских дружинников. А их едва хватало, чтобы сразиться на равных только с воинами Дивдада! Тысяча Сфенкела уплыла к Вороньему мысу, пять сотен дружинников погибли в боях или были ранены, так что ширванскому воинству Игорь мог противопоставить три тысячи своих дружинников. Тем не менее он не сомневался в своей победе. Отвага и мужество, воинское умение и беспрекословное подчинение приказам, высочайший боевой дух — вот что делало воинов-русичей непобедимыми и помогало одерживать верх над любым числом врагов. Чем с меньшей дружиной Игорь разобьет полчища Дивдада, тем больше славы ему и его воинам!

Из проливчика, заняв его во всю ширь и едва не царапая друг друга бортами, выплыли два головных ширванских корабля, со всей возможной скоростью устремились влево и вправо от него. Затем показалась следующая пара кораблей, потом еще одна. Как и первые, они занимали позиции по обе стороны проливчика, готовые принять бой в случае, если русские ладьи вздумают атаковать ширванский флот. Однако это не входило в планы Игоря. Наоборот, как и предлагал Сарыч, он выстроил свои ладьи на удалении, не собираясь нападать на противника прежде, чем тот успеет вывести из проливчика большую часть своих сил и занять боевой порядок.

Когда выход из проливчика стали стеречь уже десять боевых кораблей, из него показались первые суденышки с ополченцами. Выплывая из проливчика, они тут же направлялись к кораблям и группировались вокруг них по нескольку штук. По-видимому, это была наиболее организованная часть ополченцев, скорее всего, остатки крепостных гарнизонов и промышлявшие пиратством прибрежные горцы. Привычные к дисциплине, уже испытавшие на себе мощь русских дружин, они явились неплохим подспорьем воинам Дивдада. Действительно, напасть и потопить защищенный десятком суденышек боевой корабль было куда труднее, чем находившийся без прикрытия.

Суденышки с ополченцами заполнили все пространство между кораблями, вытянулись длинной линией за ними, и тогда из проливчика вновь появились ширванские боевые корабли. Теперь они выплывали не парами, а поодиночке, но по-прежнему выстраивались по обе стороны проливчика. Шесть кораблей справа от него и столько же слева, семь кораблей по одну сторону и семь по другую. Следующие два стали рядышком напротив выхода, а за ними выплыл корабль с большим знаменем на мачте и внушительной кормовой надстройкой. Корабль самого Дивдада! Корабль со знаменем занял место рядом с двумя предыдущими, выплывавшие за ним останавливались в промежутках между этой тройкой и семерками кораблей по обе стороны проливчика.

Игорь облегченно вздохнул. Теперь, когда Дивдад оказался по сию сторону проливчика, можно было не сомневаться, что сражение развернется по разработанному им с Браздом плану. Правда, Игорь поверил в это намного раньше, еще когда ширванский флот только начал втягиваться в проливчик. Дело в том, что, согласно их новому плану, засадные ладьи укрывались не среди скал, а в тени береговых откосов обоих маленьких островов с противоположной проливчику стороны. Эти откосы были не настолько велики, чтобы надежно спрятать два десятка ладей, а поэтому некоторые из них вполне могли разглядеть с корабельных мачт ширванские наблюдатели. Игорь был уверен, что засаду они обнаружили и сообщили о ней кому следует, и если никаких действий против нее предпринято не было, значит, Дивдаду она была не опасна, а, наоборот, вписывалась в его план боя. Ну что ж, посмотрим, кто кого обведет вокруг пальца.

— Наш час наступил, — подал голос стоявший рядом воевода Бразд. — Покуда валит всяческая судовая мелюзга и лодки, надобно запереть в проливе оставшиеся корабли.

— Подавай сигнал.

Из— за спины Бразда взмыли в небо две стрелы с дымными хвостами, и обе линии русских ладей, набирая скорость, поплыли на сближение с ширванцами. «Девятнадцать боевых кораблей и не меньше трех сотен мелких суденышек, -прикинул Игорь оказавшиеся вне проливчика силы неприятеля. — Немало, но сильно растянуты в длину и больно разношерстны, чтобы ими можно было успешно командовать».

По мере приближения к ширванцам ладьи все теснее смыкались влево, их состоявший прежде из двух линий строй стал рассыпаться на пятерки. Когда расстояние между противниками сократилось наполовину, оказалось, что все ладьи сосредоточились лишь против половины ширванского флота — той, что располагалась слева от проливчика. Две пятерки ладей устремились на корабль со знаменем, но тот в сопровождении двух кораблей тут же отплыл назад к проливчику, а наперерез ладьям поспешили два корабля в окружении доброго десятка суденышек с ополченцами. Было ясно, что Дивдад собирался руководить завязывавшимся сражением, но никак не принимать в нем личное участие. Кстати, именно так был намерен поступить и Игорь, следовавший с прикрытием из четырех ладей позади своих атакующих пятерок.

Ширванские корабли, очутившиеся в неатакованной части боевого строя, стали разворачиваться к месту вот-вот готового начаться боя. Расположившиеся позади и между ними мелкие суденышки были вынуждены уступать им дорогу, внося сумятицу в свои порядки и мешая друг другу. Чтобы не столкнуться со снующей вокруг плавающей мелюзгой и не потопить ее, боевые корабли постоянно меняли курс, лавируя в сплошной каше из всевозможных лодок, купеческих судов, грузовых баркасов, не имея возможности использовать на полную мощь свои весла и паруса.

А сражение уже началось. Первыми сошлись в бою устремившиеся на корабль со знаменем две пятерки русских ладей и вышедшая им навстречу пара кораблей с прикрытием из мелких суденышек. На каждый из этих кораблей одна за другой помчались по три ладьи, остальные попарно прикрывали их сзади. Вот головная ладья одной из троек поравнялась с ближайшим к ней кораблем, резко вильнула от него в сторону, сильно ударила бортом плывшую рядом с кораблем большую лодку. Часть находившихся в ней людей от удара повалилась на дно лодки, остальные, бросив оружие и хватаясь руками за борта и скамьи, устояли на ногах. Над ударившим лодку бортом ладьи выросли несколько дружинников с самострелами, спустили тетивы, и ни одна стрела не пролетела мимо своей цели. А ладья уже подплывала к корме крупного купеческого судна, к борту которого только что приткнулась вторая ладья атакующей тройки.

Оставшаяся, подождав обе ладьи прикрытия, уже вместе с ними продолжила путь к боевому кораблю, осыпая его на ходу стрелами и отбиваясь от наседавших со всех сторон мелких суденышек с ополченцами. Две ладьи, достигнув корабля, поплыли рядом с ним в пяти-шести локтях от его борта. Часть дружинников, отложив луки и самострелы, замерла наготове с абордажными лестницами в руках, и при очередной высокой волне, поднявшей ладью вровень с ширванским кораблем, в его борт вонзились крючья нескольких лестниц. У двух крючья тут же были обрублены, а по уцелевшим на борт густо полезли русские дружинники, прикрываемые частой стрельбой самострелыциков. Но со всей возможной быстротой стали посылать стрелы и ширванские лучники, полетели дротики и камни пращников, и русичи, потеряв двух рухнувших в море дружинников, вынуждены были очистить лестницы. Увидев начавшийся штурм корабля, мелкие суда попытались было помешать этому, предприняв собственную атаку, но когда ладья прикрытия потопила несколько самых назойливых лодок и уполовинила стрелами команды еще нескольких, ополченцы стали опять держаться от ладей на безопасном расстоянии. Тем не менее не удался и второй приступ ширванского корабля, и русичи принялись готовиться к третьему.

Поглощенные боем ладей с ширванским кораблем и его прикрытием, сражающиеся забыли о двух ладьях, атаковавших купеческое суденышко. А там схватка протекала совсем по-иному. Шесть-семь десятков ополченцев, из которых лишь половина была в защитных доспехах и хорошо вооружена, не смогли оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления хлынувшим с двух сторон на палубу пятидесяти русским дружинникам. Борта ладей и купеческого судна были на одном уровне, поэтому часть ополченцев была легко перебита стрелами прямо у абордажных лестниц при попытке обрубить их крючья, с десяток были изрублены или подняты на копья первыми же спрыгнувшими на палубу русичами, а остальные, побросав оружие, попрыгали в воду. Дружинники не послали им вслед ни единой стрелы, а занялись более важным делом.

С каждой ладьи на захваченное судно было передано по бочонку с дегтем, тут же разбитому на палубе. В образовавшиеся лужи бросили пучки просмоленной пакли, все это прикрыли разбросанными по палубе ширванскими щитами. Три десятка дружинников сели на захваченном судне за весла, остальные возвратились в свои ладьи и, не убирая с судна абордажных лестниц, тоже взялись за весла. Скрепленные воедино суда тронулись с места, набирая скорость, двинулись к кипевшему у ширванского корабля бою. Несколько суденышек с ополченцами попытались их атаковать. Перестав грести, дружинники-самострелыцики взялись за оружие и быстро отогнали ширванцев. Между тем купеческое суденышко, плывшее на полкорпуса впереди скрепленных с ним абордажными лестницами ладей, оказалось в двадцати— тридцати локтях от ширванского корабля. Изловчившись, трое дружинников одновременно метнули в него канаты с острыми крючьями-зацепами на концах, которые намертво впились в деревянные борта.

И действия дружинников на всех русских ладьях сразу изменились. В них не стало ни гребцов, ни лезущих на абордаж воинов с мечами и секирами в руках, все русичи превратились в стрелков. Ливень стрел хлынул на палубу ширванского корабля, поражая в первую очередь лучников и тех, кто стремился приблизиться к крючьям-зацепам. А три десятка дружинников на купеческом суденышке, от которого только что отцепились русские ладьи, ухватились за туго натянутые канаты, не позволяя суденышку изменить заданное ему направление движения. Когда корабль и суденышко столкнулись бортами, дружинники привязали канаты к мачте, чтобы воспрепятствовать судам разойтись друг с другом, и стали спрыгивать в подошедшую вплотную к суденышку ладью. Двое из них с кресалами в руках ненадолго задержались у луж с дегтем, и когда они догнали товарищей, за их спинами бушевало пламя.

Если до этого кто-то из ширванцев не догадывался, для чего русичи прикрепили к их кораблю захваченное купеческое судно, теперь все стало ясно. Тем более что хорошо просмоленное и высушенное на жарком солнце суденышко полыхало вовсю и языки пламени уже стали подбираться к борту корабля-соседа. К крючьям-зацепам со всех сторон бросились ширванцы с мечами в руках, но русские стрелы валили их мертвыми на палубу до того, как они успевали достигнуть хотя бы одного из них. А огонь уже жадно лизал борт корабля, растекался по нему вширь. Не оставалось сомнений, что корабль обречен, даже если кому-то и удастся обрубить крючья-зацепы и оттолкнуть купеческое суденышко, превратившееся в огромный костер.

— Слава! — загремело на русских ладьях, отплывающих от горящего вражеского корабля.

— Слава! — грянуло невдалеке от них, где почти одновременно запылал второй боевой ширванский корабль, подожженный двумя подогнанными к его бортам горящими рыбацкими лодками.

— Слава! — донеслось из гущи сражения, где дружинники с трех русских ладей добивали на атакованном ими боевом корабле ширванских воинов, а две ладьи прикрытия, пристроившись у бортов корабля, отгоняли стрелами рвущихся ему на помощь ополченцев.

Рукопашные бои кипели еще на нескольких ширванских кораблях, море было усеяно перевернутыми лодками, игрушками волн были около десятка купеческих судов с заваленными трупами палубами. Однако потери понесли и русичи: в одном месте пылала подожженная огненными стрелами ладья, в другом на волнах качался остов зажатой между двумя ширванскими кораблями и раздавленной ими ладьи, в третьем десятка полтора израненных русичей из последних сил отбивались на корме ладьи от заполнивших ее ополченцев с шести крупных лодок. Перевес пока был явно на стороне русичей, но к месту сражения приближались девять боевых кораблей из неатакованной части ширванского флота, а в незначительном удалении от них море чернело от множества судов с ополченцами. Да и пролив выталкивал из себя десятками разновеликие лодки с вооруженными людьми, тут же устремлявшиеся в сражение. Еще несколько минут — и девятка ширванских кораблей заставит бой вспыхнуть с новой силой, и неизвестно, на чью сторону начнет клониться переменчивая чаша победы.

— Корабли в проливчике приближаются к выходу, — напомнил о своем присутствии Бразд. — Самый час вступить в дело засадным ладьям.

— Верно, воевода. Вели дать сигнал.

Дружинники позади Бразда натянули луки, и небо прочертили вначале три стрелы с черным следом, за ними еще две. Ладья Игоря стояла так, что он мог видеть не только выход из проливчика, но и место засады. Последние две стрелы не успели устремиться вниз, как из-под островных береговых откосов стали появляться русские ладьи. Однако они не сразу брали направление в проливу, а выгребали вначале в открытое море, подплывая затем друг за дружкой к одному и тому же месту саженях в ста пятидесяти-двухстах от скал. Уже отсюда, оказавшись строго напротив свободной от скал полоски воды между островками, они по кратчайшей прямой устремлялись к ней.

Засадные ладьи действовали согласно новому плану, принятому Игорем и Браздом. Конечно, они понимали, что многим рискуют, однако нанесение удара ширванскому флоту там, где тот не ожидал, сулило слишком большие выгоды, оправдывавшие любой риск. К тому же Игорь и Бразд постарались предусмотреть все возможные меры, чтобы спасти ладьи и дружинников от уготованной им ширванцами огненной ловушки.

Ладьи выплывали вначале в открытое море напротив свободной от скал полоски воды между островками, чтобы, взяв разбег, проскочить опасный участок со всей возможной скоростью. Помимо этого, борта ладей были завешаны в несколько рядов мокрыми воловьими и овечьими шкурами, которые при загорании можно было сбросить копьями в море. Что касаемо дружинников, Игорь с Браздом позаботились и о них — достигнув опасной полоски воды между островками, им надлежало оставить весла и броситься на дно ладей, прикрывшись сверху мокрыми шкурами. Казалось, они предусмотрели все возможное, однако в жизни иногда случалось вовсе не так, как замысливалось.

К исходному месту приблизилась первая ладья, гребцы сделали напоследок сильный рывок веслами и, оставив их торчащими кверху, дружно попадали на дно ладьи. Полученный запас хода должен был пронести ладью между островками вплоть до пролива без участия гребцов. За головной ладьей повторили прием вторая, третья, четвертая. В проливчике оказалось уже одиннадцать ладей, причем головная оставила за кормой половину расстояния между открытым морем за островками и проливчиком.

Игорь не видел пущенных ширванцами огненных стрел, возможно, этому помешало яркое солнце либо дальность расстояния. Просто в какой-то миг неожиданно исчезло из глаз море, островки, скалы между ними, полоска воды с несущимися по ней ладьями, а вместо всего этого прямо из моря возникла сплошная огненная стена. Простояв некоторое время, она стала постепенно спадать, укорачиваться, отступать, и вскоре между скал заплясали на волнах три огромных столба пламени. Нет, четыре — чуть в стороне, уткнувшись носом в одну из скал, горела ладья. То ли гребцам не удалось придать ей нужной скорости, то ли кормчий в последний миг допустил в расчетах промашку и никем не управляемая ладья, взявшая неверное направление, оказалась за пределами безопасного пространства, то ли еще по какой-либо причине, но одна ладья была потеряна.

Зато все остальные продолжали свой бег, а первые три с дымящимися бортами уже вынеслись в проливчик. Их появление из пламени было неожиданным для ширванцев, продолжавших двигаться по проливчику в прежнем порядке, и они схватились за луки и пращи с опозданием, когда ладьи уже врезались в их строй. Свист вражеских стрел и крики раненых товарищей послужили дружинникам сигналом, что проливчик позади, и над бортами ладей вмиг выросли лучники, а большая часть дружинников взялась за весла, направляя ладьи к кораблям. Узость проливчика не позволяла крупным ширванским кораблям свободно в нем маневрировать, этому также мешали плывшие вперемежку с ними мелкие суденышки ополченцев. Русские ладьи, оказываясь в проливчике, первым делом избавлялись от дымящихся, съежившихся от жара шкур и тут же устремлялись на противника. С момента появления в проливчике первой тройки ладей минуло всего несколько минут, а на палубах двух ширванских кораблей уже разгорелись рукопашные бои. Каждый из них атаковали по пять ладей, остальные преградили путь по-спешившим им на помощь суденышкам с ополченцами, поэ-тому численный перевес русичей в абордажных схватках сказался быстро. Захватив оба корабля, дружинники подогнали их вплотную друг к другу и, перегородив проливчик по всей ширине, подожгли их. Гигантский костер разделил уцелевшие ширванские корабли на две части: шесть остались за ним, отрезанные от выхода, пять могли продолжить путь. Однако им не позволили сделать этого русские ладьи, все очутившиеся по одну сторону горевших кораблей.

— Слава! — пронеслось над морем, и десять ладей ринулись на последние в ширванской пятерке два корабля, а три тройки ладей прикрытия вступили в бой с мелкими суденышками, начавшими стягиваться в хвост своей спешившей к выходу из пролива части колонны.

— Слава! — снова загремело в проливчике, когда в небо над ним поднялись еще два столба пламени с дымом.

Как ни спешила тройка оставшихся в проливе ширванских кораблей покинуть его, русские ладьи настигли их и навязали бой. Суденышки с ополченцами, прежде защищавшие боевые корабли, убедившись в бесплодности своих усилий, воспользовались тем, что почти все вражеские ладьи оказались втянутыми в схватку с боевыми кораблями, и сплошным потоком устремились к выходу из проливчика. Дружинники не преследовали их, а только посылали вдогонку стрелы. Ширванские корабли, оказавшиеся позади двух горящих собратьев, начали медленно и осторожно разворачиваться, желая покинуть закупоренный спереди проливчик тем же путем, каким попали в него. То же самое делали и семь-восемь десятков мелких суденышек, очутившихся вместе с ними. Но покуда они выплывут из проливчика и обогнут его вокруг большого острова или двух маленьких островков, пройдет немало времени, за которое должен решиться исход боя с главными силами Дивдада у выхода из пролива. Засада свершила свое дело, исключив участие в сражении свыше трети флота противника!

Сейчас все зависело от того, смог ли тысяцкий Сфенкел задержать ширванские корабли близ Вороньего мыса. После вступления в бой прежде не атакованной части ширванского флота с девятью боевыми кораблями сражение вновь разгорелось на равных, и удар даже десятка-полугора прибывших от Вороньего мыса кораблей сразу внес бы в него перелом в пользу врага. Но сколько ни вглядывался Игорь в морскую даль, он не видел ни единой корабельной мачты.

— Слава! — донеслось со стороны проливчика, и Игорь увидел над ним три новых столба дыма.

— Слава! — и из проливчика вынеслись борт к борту две русские ладьи, за ними показалась еще пара, дальше просматривались еще несколько.

— Слава! — подхватили боевой клич во всех русских ладьях.

Игорь облегченно вздохнул, широко улыбнулся. Небо даровало ему победу! Перун не отвернулся от своих внуков! Теперь не важно, задержал Сфенкел ширванские корабли у Вороньего мыса или нет — даже появись сейчас мачты на горизонте, Дивдаду помощь уже не понадобится, ибо он будет разбит до ее прибытия. Да-да, разбит, поскольку судьбу сражения только что решили вырвавшиеся из проливчика с кличем «Слава!» русские засадные ладьи. Не важно, что их всего девятнадцать и в каждой после боя осталась в живых едва половина дружинников. Главное, что позади них пылали семь ширванских боевых кораблей, а их появление и боевой клич словно влили в русичей новые силы. И потом, откуда противнику знать, что в проливчике находилось всего девятнадцать ладей? Может, это лишь передовой отряд скрывавшихся доселе в засаде свежих русских сил? Нельзя позволить ширванцам прийти в себя от неожиданности и верно оценить обстановку! Нельзя позволить окрепнуть их смятенному ударом в спину духу!

— Не застоялись ли мы, воевода? — повернулся Игорь к Бразду.

— Застоялись, великий князь, — ответил тот. — Да и Дивдад со своим знаменем уже порядком намозолил глаза.

Игорь рванул из ножен меч, указал клинком на тройку кораблей со знаменем, громко крикнул:

— Смерть Дивдаду! Слава!

— Слава! — раскатилось вокруг него, и пятерка ладей наперегонки помчалась к тройке ширванских кораблей, стоящих поодаль от сражавшихся.

Но те не приняли боя. Все три корабля распустили паруса и стали быстро удаляться от места сражения. Преследовать их? Опасно — у Дивдада не меньше трехсот отборных воинов, а у Игоря двести. К тому же ширванцы направились в открытое море, где усиливавшийся ветер и все выше вздымавшиеся волны им нипочем, чего нельзя сказать о русских ладьях. Да я зачем вообще рисковать, бросаясь невесть куда в преддверия наступления темноты? Погибни Дивдад или уцелей — для Игоря он уже никто! Какой воин пожелает встать под знамя полководца, потерпевшего поражение от впятеро уступавшего ему по численности врага? Кто захочет связать свою судьбу с полководцем, не получившим даже царапины.в сражении, где погибли многие тысячи его воинов? Так что пусть Дивдад плывет куда считает нужным, для Игоря сейчас важнее добить его боевые корабли, что позволит ему чувствовать себя полноправным хозяином ширванского побережья. Да и ширванский и прочий сброд стоит проучить получше, дабы отбить у него охоту поднимать оружие на русичей!

— Дивдада в открытом море на ночь глядя нам не догнать, — сказал Игорь, вкладывая меч в ножны. — А вот кораблям, что сейчас огибают отмель, от нас не уйти никуда. На них, воевода!

Сражение стихало. Рукопашные схватки продолжались лишь на трех-четырех боевых кораблях, остальные были объяты пламенем либо на них хозяйничали русичи. Суденышки с ополченцами, не помышлявшими больше о сопротивлении, удирали от проливчика во все стороны. Некоторые ладьи, настигая их парами, зажимали бортами между собой и давили, словно скорлупу от орехов. Увидев ладью со стягом великого князя, все встречные ладьи устремлялись за ней, снова собираясь в боевые пятерки и тройки. Но ширванцы у отмели, увидев русичей и догадавшись об исходе сражения, спешно разворачивались назад.

— Ты победил Дивдада, великий князь, — сказал Бразд. — С сегодняшнего дня весь Каспий в твоих руках.

— Весь, кроме Дербента, — поправил Игорь. — Но теперь уже никто и ничто не помешает мне побывать у него.

Вначале Хозрой не придал значения громкому шуму снаружи, однако знакомые звуки, напоминавшие мычание, заставили его насторожиться. В следующий миг полог-дверь распахнулась во всю ширь, и в палатку шагнул высоченный русский дружинник, волочивший по земле за ногу раба с лисьей мордочкой. За дружинником вошли тысяцкий Сфенкел и сотник Микула, лишь вчера вечером возвратившиеся на острова с ширванского побережья.

Хозрой хорошо помнил, как за трое суток до сражения с флотом Дивдада Сфенкел и Микула отправлялись куда-то в плавание: двадцать пять крепких, хорошо снаряженных ла-Дей, тысяча прекрасно вооруженных дружинников, один краше другого. Помнил он и вчерашнее возвращение этого же отряда: шестнадцать жалких, потрепанных жесточайшим штормом суденышек с порванными парусами и сломанными мачтами, усталые, с изможденными лицами люди, каждый второй из которых был ранен, длинный ряд выгруженных из ладей мертвых дружинников, которых воины-русичи ни при каких обстоятельствах не оставляли на поле боя. Еще раньше из разговоров между победителями Хозрой узнал, что Сфенкел с Микулой где-то в прибрежных горах напали на шир-ванцев, в результате чего тридцать боевых кораблей не смогли в нужное время принять участие в морском сражении, что в конечном счете послужило одной из главных причин разгрома Дивдада.

Казалось бы, после кровопролитного боя и сильного шторма Микула и Сфенкел заслужили у великого князя право на отдых, но не тут-то было. Сразу после возвращения Микула долго находился в великокняжеском шатре; а утром его воины начали хлопотать подле ладей, приводя их в порядок, а Микула с Сарычем все время до полудня провели в разговорах с пленниками, которых по одному доставляли в шатер к сотнику. Но особенно привлекло внимание Хозроя то, что и возле готовившихся к плаванию ладей, и в шатре у Микулы несколько раз появлялся великий князь. Что это — случайность или подтверждение важности дела, которым занимался сейчас Микула? Поэтому раб получил строжайший приказ как можно быстрее выведать, чем занят Микула и отчего это так интересует великого князя. Видимо, раб переусердствовал в своем желании угодить хозяину и допустил в чем-то грубейшую ошибку, ответ за которую мог держать и Хозрой, несущий полную ответственность за принадлежавшую ему живую собственность.