— Опять не та, — разочарованно произнес Сарыч, стоявший рядом с Микулой на носу ладьи. — В той была река, настоящая широкая река, а в этой два жалких ручейка. Да и берега там были каменистые, обрывистые, а не песчаные и пологие, как в этой.

— Вторая бухта за сегодняшний день и восьмая с начала поисков, — заметил Микула. — Думаю, что до темноты успеем побывать еще в одной. Они здесь одна подле другой, словно боги с умыслом изрезали побережье, дабы людям легче было скрывать свои сокровища.

— В том и сложность, — подхватил Сарыч. — Но эта что-то больно уж мне знакома. Кажется, именно в ней мы хотели поначалу сокровище схоронить, да берега нам не приглянулись. Пологие, песчаные, с удобной стоянкой — чем не заманчивое пристанище для кораблей? Вот и подались мы отсюда в другое место — поглуше и побезлюднее, где можно без помех сокровище и спрятать, и снова за ним явиться.

— Раз бухта точно не та, плывем дальше…

Узкий вход в следующую бухту открылся часа через четыре. Высокая, поднимающаяся прямо из моря скала, неширокая, локтей в тридцать-сорок, полоска воды за ней и снова усыпанный крупными камнями берег.

— Наша бухта, сотник! Наконец! — закричал Сарыч.

— Не ошибаешься? Ведь ты в ней еще не был.

— Я узнал горловину, через которую мы проникли в нее с моря. Видишь скалу справа от горловины? Разве такую забудешь или спутаешь с другой? А за скалой будет каменистый береговой откос, подальше — речка. Смотри, вон откос. — радостно тараторил Сарыч и вдруг оборвал себя на полуслове.

Их ладья, плывущая головной в цепочке из пяти русских суденышек, вошла в узкую горловину, соединявшую море с небольшим заливчиком, и Микула с Сарычем смогли окинуть взглядом открывшуюся им картину. И никто из них не смотрел ни на каменистый откос за скалой у начала горловины, ни на речушку рядом с ним — оба уставились на высокую каменную гряду посреди крошечного, единственного на берегах бухты песчаного пятачка. На вершине гряды лежали два обгоревших корабельных остова, в которых мало-мальски сведущий в морском деле человек мог легко определить бывшую славянскую боевую ладью и сторожевой корабль мазендаранского флота. Но как были их останки вознесены на верхушку каменной гряды, отстоящей от береговой черты на добрых два-три десятка саженей? Эта мысль первой приходила в голову.

— Этого не могли сделать волны, — сказал Сарыч. — Скала надежно защищает бухту от морских бурь и ветров, а горловина настолько мала, что не позволяет проникнуть в бухту большим волнам.

— Ты прав, — откликнулся Микула. — Допустим, что какая-либо волна могла поднять на камни и оставить на них несгоревшее корабельное днище. Но другая такая же волна вновь подняла бы его и либо унесла с собой, либо ударила о камни так, что от него остались бы только щепы. Потом, сравни останки — днище мазендаранского корабля втрое длиннее и во столько же крат тяжелее днища нашей ладьи. Коли существовала волна, коей оказалось по силам поднять днище мазендаранского судна на верхушку гряды, то эта же сила должна была перебросить, словно пушинку, днище нашей ладьи на противоположную сторону. Однако сего не случилось. Почему? Ответ может быть только один — подобной волны не существовало и в помине. Но тогда каким образом останки все-таки лежат соседями, причем разместились так удачно, что при всяком ином положении одно из днищ неминуемо свалилось бы с камней? Можно подумать, что некто нарочно выставил их напоказ, взгромоздив на самое приметное в бухте место.

— Что ты сказал? — встрепенулся Сарыч. — Сотник, да ты умен, как иудейский Соломон! Мы обязательно должны осмотреть оба днища! Обязательно! Вели кормчему пристать как можно ближе к каменной гряде. И быстрей, быстрей!

Не понимая причины возбуждения казака, Микула тем не менее приказал кормчему держать направление на каменную гряду и после высадки на берег тут же направился вместе с Сарычем к корабельным останкам. Казак вначале внимательно обследовал подошву гряды, взобрался, насколько смог, поближе к днищам. Но в шести-семи локтях от них был вынужден остановиться. Днища покоились на самой вершине гряды, причем оба были обращены к горловине не носом или кормой, а самой длинной частью — бортами. Держались они в таком положении благодаря тому, что наиболее крупные глыбы в нескольких местах были подперты снизу или с боков умело выложенными пирамидами мелких камней. Боясь, что под тяжестью его тела одна из таких подпорок может рухнуть, нарушив этим равновесие корабельных останков, Сарыч и остановился у опасной черты.

— Эй, кто в плечах поуже да весом полегче? — крикнул он вниз сгрудившимся дружинникам. — Здесь есть щель, по которой можно попасть на самый верх. Ну, кто смелый?

— Я! — раздался звонкий голос, и вперед выступила Роксана. Она проделала с русским войском весь путь из родного Киева до чужих берегов Хвалынского моря. Ей удалось добиться зачисления в тысячу Олега, но это мало что дало влюбленной деве. Поглощенный заботами военачальника, не позволяющий отдыха ни себе, ни подчиненным, полностью отрешенный от всех чувств и помыслов, кроме связанных с его воинскими обязанностями, Олег ничем не выделял деву-витязиню из числа прочих своих дружинников. Мог переброситься с ней шуткой, подсесть за трапезой и вместе похлебать варева или поесть каши, мог ласково потрепать по плечу, но подобным образом вели себя с новичками, тем паче с юными витязинями, все командиры от десятского до главного воеводы. Правда, иногда Олег беседовал с ней о детских годах, вспоминая со смехом о проделках, творимых когда-то их четверкой — Роксаной, Микулой, Рогдаем и им, но разве этого хотела от него влюбленная дева! Она желала быть для Олега не одной из десяти сотен его дружинников, а одной-единственной, самой дорогой для него девушкой. Единственной и любимой!

Но если по пути к берегам Нефата она хоть изредка могла встречаться и говорить с Олегом, то с поры, когда великий князь со своим отрядом обосновался на островах, даже это стало невозможным. Олег либо хлопотал возле ладей, снаряжая их в очередное плавание, либо подолгу находился с воеводой Браздом в великокняжеском шатре, либо попросту исчезал невесть куда на несколько суток. Как одиноко и тоскливо чувствовала себя Роксана, подолгу не видя любимого и не имея возможности обмолвиться с ним даже парой слов! Вконец измученная, она напросилась в отряд Микулы, надеясь, что разнообразие впечатлений позволит ей отвлечься от мыслей об Олеге и хоть на время вернет душевный покой.

— Ты? — поначалу удивился Сарыч, но, окинув девушку придирчивым взглядом, заговорил уже по-другому:-Пожалуй, только ты и сможешь проскользнуть в эту щель. Оставь внизу оружие и карабкайся ко мне.

Роксана быстро достигла места, где остановился Сарыч, тот помог ей протиснуться в щель между камнями. Когда девушка преодолела преграду, появившись всего' в сажени от днища бывшего мазендаранского корабля, казак стал командовать:

— Проверь, есть ли на дереве следы ударов о камни! Не видишь? Смотри внимательней! Опять не видишь? Теперь залезь под днище, где сохранилась осмолка! Нет ли на смоле царапин от волочения по гальке? Везде ровный слой смолы и даже водоросли-прилипалы нигде не содраны? Хорошо, очень хорошо! А теперь продвинься поближе к носу, где свисает веревка от якоря! Можешь рассмотреть ее конец? О, ты даже дотянулась до него рукой? Прекрасно! Скажи, он обрезан, оборван, перетерся обо что-то? Обрезан чем-то острым? Не ошибаешься? Верю, верю, что ты можешь отличить, когда веревка обрезана, а когда оборвана, но посмотри еще раз! Нечего и смотреть, если сразу видно, что она обрезана? Тогда слезай! Осторожно, не торопись!

Помогая друг другу, Сарыч и Роксана спустились на землю, и казак поспешил к Микуле.

— Никаких сомнений быть не может — останки кораблей вознесены на гряду не волнами, а человеческими руками, — сообщил он. — Вознесены на самую вершину гряды и укреплены так, чтобы не смогли ни упасть вниз, ни сменить положение, в котором их установили. Но кому и зачем это потребовалось?

— Не знаю. Может, корабельные днища вытащили из воды и взгромоздили на камни, чтобы они высохли и стали хорошим топливом? — предположил Микула. — Лучше потрудиться раз, чем при каждой стоянке лазить по горам, собирая валежник или отыскивая сухостой. А с сырым деревом сам знаешь, сколько хлопот.

— Здравая мысль. Но зачем останки потребовалось втаскивать на камни и укреплять там? Разве нельзя было попросту оттащить их подальше на берег и оставить на солнце? И еще одно. Возились с днищами одни люди, а пользоваться топливом могут все, кто пожелает… к примеру, мы. Ведь так получается? Но возможно ли, чтобы кто-то лил свой пот, дабы результатами его трудов пользовался невесть кто?

— Сомневаюсь в этом. Но, может, ты знаешь, кому и с какой целью приглянулись корабельные останки?

— Точно не знаю, но одна мыслишка в голове вертится. Как бы хотелось, чтобы это предположение не оказалось правдой.

— Тогда, может, хватит предположений и пустых разговоров о деревяшках? — предложил Микула. — У нас есть дела куда важнее. Далеко ли от берега твоя схоронка и успеем ли мы возвратиться к ладьям засветло? Или лучше начать свои дела завтрашним утром без спешки и после отдыха?

— Конечно, желательней было бы отложить выход в горы на утро, — ответил Сарыч. — Но, сдается, из этой бухты нам следует уносить ноги как можно быстрее.

— Опасаешься, что сюда могут нагрянуть ширванцы либо спасшиеся от нашего разгрома разбойники Ичкера? Но мы отправим на скалу у горловины дозорных, и они предупредят нас о приближении незваных гостей. В зависимости от их числа мы сможем либо вовремя покинуть бухту, либо устроить гостям такую встречу, что они горько пожалеют, что сунули сюда свой нос. Как долго идти до твоей схоронки?

— Примерно час.

— Всего? Так чего ты боишься? В случае опасности дозорные пустят в нашу сторону стрелу с дымным следом, и через час, а то и раньше, ежели поспешим, мы снова окажемся в бухте для встречи любого супостата.

— Эх, сотник, как бы не оказалось, что не в бухту, а из нее придется спешить на подмогу, — сказал Сарыч. — Ты сколько воинов хочешь взять с собой?

— Половину оставлю в бухте, половину беру с собой. Но ты прав, в пути можно наткнуться на ширванцев или уцелевших разбойников, а потому с нами отправятся полторы сотни воинов. Тем, кто будет стеречь ладьи, я запрещу сходить на берег, а посреди бухты им не страшны ни ширванцы, ни бродячие пираты. В путь выступаем немедленно, чтобы успеть возвратиться до темноты.

— Вели всем быть настороже. И тем, кто остается в бухте, и тем, кто пойдет с нами.

— А как же иначе? — удивился Микула. — Неужто не ясно, что не в терем к великому князю на застолье отправляемся? Со мной воины бывалые, всяк знает, что в походе как спрыгнул с ладьи на чужой берег, так и жди пакости со всех сторон в любой миг. Ты лучше припоминай дорогу к сокровищам, дабы поменьше плутать по горам.

— Насчет дороги не волнуйся, ее я помню как ничто другое. Она мне снилась сотни раз, так что я пройду по ней с завязанными глазами.

Поначалу отряд двигался вдоль берега впадавшей в бухту реки, затем продолжил путь по глубокому горному распадку. У ничем не примечательной расщелины Сарыч остановился, сел на корточки и принялся внимательно рассматривать камни, доверху заполнившие расщелину на одном участке. Когда он выпрямился, в его глазах читалась тревога.

— В чем дело? — спросил Микула.

— Потом скажу, — буркнул Сарыч. — Покуда знаю не больше твоего.

Их путь пролегал по едва заметной звериной тропе посреди низкорослых, с широкими мясистыми листьями деревьев, густо перевитых колючими лианами. Под старым, росшим на краю небольшой прогалины деревом Сарыч остановился снова, опустился на корточки и стал копать кинжалом землю, отбрасывая ее пригоршнями в сторону. По тому, как легко входил клинок в землю, можно было судить, что она уже была некогда вскопана. Углубившись в землю на локоть и потыкав в нее напоследок концом кинжала, Сарыч сунул его в ножны, настороженно глянул по сторонам.

— Послушай, в чем дело? — раздражаясь, спросил Микула. — Что тебе надобно было в расщелине, для чего ковырялся в земле здесь? Сбился с дороги и ищешь условный знак, по которому можешь ее найти? Так, что ли?

— Вроде этого, — опять недовольно буркнул Сарыч. — Скажи, сотник, ты дозволишь своей сестре помочь мне в одном опасном деле? Точнее, не мне, а всем нам.

— Смотря в каком. Сестра у меня одна, и я не намерен попусту рисковать ее жизнью.

— Понимаю тебя, как ее брата. А теперь постарайся понять меня как сотник, коему вручены десятки жизней русских дружинников. Ты обратил внимание на тропы, которые несколько раз встречались на нашем пути? Они ведут в горные селения, жители которых промышляют разбойничьим промыслом. Уверен, что из каждого селения наблюдатели постоянно следят за тем, какие корабли появляются у здешнего побережья, тем паче входят в бухту. О том, что по горам вдобавок бродят недобитые пираты Ичкера, мы уже говорили. Скажи, ты хотел бы на обратном пути встретиться с теми либо другими?

— Нет. Но для этого нам следует всего лишь возвращаться в бухту новой дорогой. Надеюсь, туда можно попасть не только тем путем, которым мы сейчас идем?

— Конечно. Но какую дорогу мы не избрали бы, она неминуемо проходит по ущелью, что у нас впереди. Его не минуешь никак, как бы мы ни стремились это сделать. А в этом ущелье немало мест, где можно устроить засаду.

— Я оставлю в ущелье полусотню воинов, которые обезопасят нас от засад и прочих неприятностей. Только и всего.

— Они не обезопасят нас, в этом случае наш отряд попросту разобьют не сразу, а по частям. Вначале полусотню в ущелье, затем в другом месте нас.

— Что ты пугаешь меня? — вспылил Микула. — Кто нас разобьет? Я не вижу вокруг ни единой живой души, а чтобы одержать верх над полутора сотнями моих воинов, нужно втрое больше опытных бойцов. Откуда им взяться в сей глуши за то время, что мы появились в бухте?

— Наши набеги, особливо воеводы Асмуса на Ардебиль и воеводы Бразда на Нефат, растревожили все побережье Ширвана. Не сомневаюсь, что наши ладьи во время плавания были под надзором и высадка в бухте не прошла незамеченной. Окрестные жители не знают, зачем мы сюда явились, и, боясь нашего нападения, постараются нанести по нам удар первыми. Постоянно живя начеку, они научились собирать своих воинов в кратчайший срок. Кто знает, возможно, уже в эти минуты за нами следят их дозорные, сидевшие прежде, допустим, на той же скале у горловины бухты. А точно зная наши силы, недруг обязательно явится в количестве, которое должно позволить ему победить нас.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Микула. — Так зачем тебе понадобилась Роксана?

— Пряча отбитые у пиратов сокровища, мы не забывали, что когда-то их придется забирать и возвращаться к бухте. Вот почему мы сразу оценили угрозу, которую таит ущелье, и предусмотрели, как ее избежать. Мы отыскали место, откуда ущелье и подходы к нему видны как на ладони, однако туда может попасть ребенок… либо твоя сестра. Это крошечный карниз на высоком утесе, и на него можно взобраться, лишь хватаясь за пучки травы, кое-где растущей в его трещинах. Это очень рискованное дело, и в нашем отряде оно по силам лишь Роксане, — еще раз повторил Сарыч. — Ежели ты даешь добро моему плану, я поговорю с ней, — и он выжидающе уставился на Микулу.

— А не может случиться так, что сей карниз уже облюбован и занят вражьими наблюдателями и я пошлю Роксану прямиком к смерти? Ведь о карнизе наверняка знаешь не ты один.

— Возможно. Но расположить наблюдателя на раскаленной каменной сковородке, каковую представляет карниз, может лишь тот, кто знает, куда мы идем. А окрестные жители в первую очередь держат под присмотром пути к своим селениям. Кому взбредет в голову, что мы отправимся к безвестной горе, коих десятки вокруг бухты? Да и какая опасность для них в этом? Если за нами кто сейчас и следует, то крадется позади либо сбоку отряда, и мы без особого труда можем его или их отпугнуть на время, чтобы Роксана незаметно покинула нас. Я знаю место при входе в ущелье, где чужие глаза нам не будут страшны. Так что решайся, сотник.

— Роксана не только моя сестра, но витязиня, такой же воин, как прочие дружинники, — сказал Микула. — Ежели речь идет о безопасности всего отряда, ее долг сделать то, что ты предлагаешь. Но к утесу она пойдет не одна, а с охраной. Кто знает, с кем она может повстречаться в пути? Может, с теми же вражьими наблюдателями, которых ты собираешься отпугнуть при входе в ущелье?

— Тоже верно, — согласился Сарыч. — Коли обо всем договорились, я без промедлений объясню Роксане, куда ей следует идти и что делать. А об ее охране позаботься ты сам.

У входа в широкое ущелье с отвесными, полностью лишенными какой-либо растительности склонами Микула дал знак отряду остановиться. Часть дружинников тут же занялась трапезой, другие группами рассыпались по ближайшим кустам в поисках воды. Смешавшись на непродолжительное время с ними, Роксана с десятком дружинников юркнули в одно из бесчисленных боковых ответвлений, ведущих в сторону обступивших ущелье гор, и исчезли с глаз. Выждав еще некоторое время, чтобы позволить им уйти подальше, Микула велел продолжить путь.

Гора оказалась на противоположной стороне ущелья, чуть сбоку от выхода из него. На нее даже не пришлось взбираться.

— Здесь, — сказал Сарыч, указывая Микуле на каменную осыпь, на две трети сползшую с круглого склона и завалившую внушительный участок земли у подошвы горы.

— Где здесь? — спросил сотник, окидывая взглядом осыпь из конца в конец. — Я не вижу даже подобия расщелины, в которой должны быть укрыты сокровища.

— И не увидишь, ибо мы погребли ее под осыпью, — спокойно ответил Сарыч. — Расщелина, невесть отчего оказавшаяся заполненной камнями, наверняка вызвала бы интерес у местных жителей, зато расщелина, полностью исчезнувшая после каменного оползня, не вызовет подозрений.

— Не сказал бы. Ни ваша высадка на берег и поход в горы, ни бой с мазендаранским кораблем не прошли мимо внимания здешних обитателей. Не сомневаюсь, что после сожжения в бухте судов они занялись поиском уцелевших пришельцев и наверняка наткнулись на свежий оползень. И тут должен был возникнуть вопрос: а нет ли связи между пришедшей в бухту разбойничьей ладьей и внезапно сползшей с горы каменной лавиной? Тем более что здешние горцы сами пиратствуют и знают, зачем высаживаются в пустынных бухтах преследуемые после неудачного боя разбойники.

— Такой вопрос мог возникнуть. Но мы только на этой горе устроили еще шесть подобных оползней. И примерно по стольку же на четырех-пяти ближайших горах. Мы обрушили вниз все каменные лавины в округе, на которые у нас хватило времени. Так что пожелай здешние обитатели заняться кладоискательством, мы задали им работы не на один десяток лет.

— Зачем тогда вы убрали следы своего пребывания у этой горы?

— Для того чтобы те, кто захочет искать клад, занялись в первую очередь оползнями на тех горах, на подходах к которым мы следы оставили. На некоторых мы заодно забросали камнями несколько глубоких расщелин или наследили копотью от факелов в обнаруженных пещерах. Поэтому умные люди должны были понять, что их попытки отыскать чужой клад обречены на неудачу… ежели, конечно, им не поможет слепой случай.

Микула от души рассмеялся.

— Сарыч, сейчас я понимаю многое из того, что прежде казалось мне загадкой. Например, как могли уцелеть ты и двое твоих друзей, когда ваш оставшийся после боя с мазендаранцами отрядик угодил в засаду здешних горцев. Или отчего ты даже с тремя-четырьмя десятками самых отчаянных разбойников не мог возвратиться за сокровищами. Я теперь твердо знаю, почему останки сгоревших судов очутились на каменной гряде и именно бортами к горловине. Правда, кое-какие вопросы у меня еще остались, но на них мне ответишь ты сам.

— Но лишь после того, как мы станем хозяевами сокровищ. Сколько предстоит работы, видишь сам, поэтому медлить нельзя. Выставляем дозоры, дабы на нас нельзя было напасть врасплох, и за расчистку расщелины.

— Мы не сможем управиться до темноты, — заявил Микула, рассматривая длинный каменный «язык», еще оставшийся на склоне горы и соприкасавшийся своим нижним краем с засыпавшей расщелину частью оползня. — Мы начнем разбирать осыпь снизу, а сверху на место убранных камней будут сползать под своей тяжестью новые. Здесь работы на несколько суток.

— Для того, кто не знает, где тайник, — добавил Сарыч. — Он в крайней левой части расщелины, поэтому нам следует убрать лишь четверть сползшего оползня. К тому же я знаю, как отвести от нас в сторону большую его часть, еще оставшуюся на склоне. Мы не зря выбрали это место. Снимаем Доспехи, засучиваем рукава — и за работу.

Трудились все, начиная от Микулы и кончая попеременно сменяемыми тремя парами дозорных, которых поставили у выхода из ущелья и на склонах горы справа и слева от засыпанной расщелины.

Вот указанный Сарычем участок оползня полностью расчищен, и на земле четко обозначились контуры расщелины, все еще засыпанной доверху камнями. Еще четверть часа напряженной работы, и взорам открылись бока двух бочонков высотой в человеческий рост и крышка деревянного, обитого по углам медью сундука длиной и шириной в два-два с половиной локтя.

— Они! — радостно воскликнул Сарыч. — Вытаскивайте их наверх! И осторожней, чтобы не разбить!

Когда бочонки и сундук были извлечены из трещины, Сарыч тщательно осмотрел их, проверил осмоленные днища бочонков и три толстые полосы из меди, опоясывавшие сундук по всей ширине и наглухо заклепанные на концах. Довольный осмотром, он подошел к Микуле, шепнул ему что-то на ухо.

— Десятский, пошли воинов спешно нарубить веток! — крикнул тот одному из дружинников. — Пусть сплетут из них одиннадцать носилок! На двое положите бочонки, на один сундук, а на остальные насыпьте камней примерно того же веса, как бочонки. Все носилки укройте плащами, чтобы не видно было, что на них лежит. Приступай!

Деревья росли рядом, плести из веток носилки, на которых русские воины обычно переносили раненых, для дружинников было делом привычным, и нужное количество носилок было изготовлено без каких-либо задержек. Когда все они были загружены и их поклажа укрыта плащами, каждые носилки подняли по четыре воина. Все носилки с бочонками и сундуком оказались в голове выстроившейся колонны, четверо с камнями — в ее середине, еще столько же — в хвосте. В голове колонны встали четыре копьеносца, в середине и хвосте — по восемь.

— Все готово к выступлению, — сообщил Микула Сарычу. — Очередь за тобой.

— Зажигайте, — обратился Сарыч к четверке стоявших рядом с ним лучников. — И пускайте стрелы, как я сказал.

Вначале вверх взмыла одна стрела с тянувшимся за ней черным следом, за ней — две с такими же дымными хвостами, напоследок — еще одна. Прошло несколько минут тягостного ожидания, и в стороне ущелья над вершинами деревьев прочертили небо две такие же дымные полосы.

— Что сообщила тебе Роксана? — спросил Микула.

— Место, где нас поджидает засада. И то, что в ней не меньше пяти сотен воинов.

— Об этом тебе сказали всего две стрелы? — в голосе Микулы явно слышалось сомнение.

— Да. Не веришь? Тогда припомни, сколько мест в ущелье, наиболее пригодных для устройства засады, мы с тобой насчитали во время пути к горе.

— Три.

— Есть и четвертое. И хотя оно не заметно со дна ущелья, по которому мы шли, оно хорошо видно сверху. Так вот, если засада будет устроена в первом по счету удобном месте по ходу от горы, Роксана должна пустить одну стрелу, во втором месте -две и так дальше. Понятно? А насчет числа чужих воинов мы договорились так. Если их больше пяти сотен, стрелы летят полого в нашу сторону, меньше полутысячи — направляются строго вверх. Тоже понятно?

— А если бы засады не было вообще?

— Тогда были бы одновременно в разные стороны пущены четыре стрелы, за ними еще одна в нашу сторону. Мы с Роксаной постарались предусмотреть все.

— И то; что сейчас к тому месту, откуда взлетели Роксанины стрелы, могут поспешать вороги?

— Это тоже. Поэтому твоя сестра вначале должна спуститься с утеса, и лишь после этого ее воины пустят стрелы. Покуда вороги прибудут на то место, там уже простынет и Роксанин след. Лучше скажи, хорошо ли помнишь участок ущелья, где нас поджидает засада? Если нет, могу кое-что подсказать и напомнить.

— Не надо, я его запомнил лучше других, ибо сам устроил бы засаду именно там. Нанес бы одновременный удар по противнику спереди и сзади, отрезал бы ему путь из ущелья в обе стороны и намертво зажал на пятачке промеж крутых склонов. После чего добил бы уцелевших вражьих воинов стрелами, заранее расположив лучников на удобных позициях по склонам ущелья. Думаю, что точно так намерен построить бой и военачальник, чьи воины подстерегают нас в ущелье. Однако это не удастся: не он мне, а я ему устрою засаду. И хотя у него намного больше воинов, я не завидую ему.

Сарыч был опытным воином, не раз и не два сражался против кавказских горцев, участвовал в совместных походах с русами, знал сильные и слабые стороны тех и других, поэтому сейчас с интересом следил за действиями Микулы, решившего с неполными полутора сотнями своих дружинников победить больше пяти сотен врагов. Конечно, его осведомленность о засаде, ее местонахождении и силах противника давали ему определенные преимущества, но, чтобы одержать верх над вчетверо сильнейшим врагом, этого было мало. Неужто он верил в собственные командирские способности и отвагу своих дружинников настолько, что не допускал мысли о существовании равных им соперников? Что ж, предстоящий бой расставит все по местам.

В ущелье отряд вступил в том же порядке, в котором прежде проследовал по нему из бухты. Впереди шагал десяток дозорных в полной боевой готовности, за ними растянулись большинство воинов, через равные промежутки времени сменявших у носилок товарищей, колонну замыкали еще десяток готовых к бою дружинников. Как догадался Сарыч, Микула намеренно вводил в заблуждение возможных наблюдателей противника мнимой беспечностью своих воинов.

В сотне шагов от опасного места построение отряда изменилось. К удивлению Сарыча, колонна не сжалась, а растянулась еще больше, правда, все шедшие доселе поодиночке дружинники сбились в группы и больше не расходились. Но произошло и то, чего он ждал: два отряда лучников-само-стрелыциков, примерно по два-два с половиной десятка человек в каждом, вскарабкались на склоны ущелья и двинулись дальше по ним, стремясь находиться на высоте, которую только могли достичь. У всех наготове были самострелы, страшное в умелых руках оружие, чьи тугие пружины посылали стрелу намного дальше самых дальнобойных луков, а короткие, толстые стрелы пробивали насквозь не только кольчуги, но и латные доспехи. Вместе с самострелыциками на один из склонов поднялись и Микула с Сарычем. На груди у сотника висел боевой рог, в руках был лук. По его примеру достал свой лук и Сарыч.

При подходе к месту ожидаемой засады головные дозорные ускорили шаг, вскинули повыше щиты, ощетинились во все стороны копьями. Зато самострелыцики на обоих склонах вовсе прекратили движение вперед, а начали взбираться еще выше. Этот маневр Микулы был понятен Сарычу: сотник хотел с первых минут схватки использовать свое преимущество в средствах дальнего боя и навязать противнику сражение по собственным правилам. И это должен был понять противостоящий сотнику чужой военачальник, ибо своим перестроением русичи ясно показали, что они не только знают о засаде, но и готовы наказать за дерзость тех, кто осмелился преградить им путь.

Вот и место, где неминуемо должна состояться первая встреча врагов. Прежде узкое ущелье, по дну которого могли идти рядом не больше трех-четырех человек, раздалось до ширины в пятнадцать-двадцать локтей. Оба склона, отвесные у дна, на высоте трех человеческих ростов начинали с незначительным уклоном отступать в стороны, чтобы через полтора-два десятка саженей снова устремиться строго вверх. Эта пологая часть склонов была густо усеяна скатившимися сверху крупными валунами, в ней кое-где виднелись ведущие в недра скал черные провалы. По-видимому, это были русла некогда струившихся под землей рек, выносивших свои воды в ущелье. Со временем они размыли и обрушили на дно часть склонов, состоявшую из более слабых каменных пород, чем расположенные выше и ниже скальные монолиты, образовав над ущельем две площадки-террасы. Только на них, среди валунов и в подземных лазах, могла прятаться засада, ибо ровная, открытая взору поверхность склонов выше и ниже площадок-террас не позволяла надежно укрыться даже единственному воину.

Самострелыцики поднимались по склонам все выше, двое-трое наиболее проворных оказались уже над площадками-террасами. Вот среди ближайших к ним валунов мелькнули несколько быстрых фигур, наверное, тех чужих воинов, чьи спины могли очутиться на виду самострелыциков.

И тут почти одновременно проревели два рога: один рядом с Сарычем, другой в том месте, где широкая часть ущелья вновь суживалась. Именно туда, почти оставив за спиной удобный для устройства засады участок ущелья, приблизился головной русский дозор. Площадки-террасы вмиг ожили, на них появилось множество воинов. Они с устрашающим криком ринулись к краям площадок и начали спрыгивать на дно ущелья. Навстречу русичам также хлынула большая толпа врагов, тотчас закупорившая собой путь вперед. Среди них выделялся высокий воин в блестящей кольчуге и белом войлочном плаще с большими прямыми плечами, которого с трех сторон прикрывали щитоносцы. В его левой руке был большой рог, которым он и подал знак нападения на русичей.

Но сигнал Микулы сделал свое дело, не позволив напасть на русичей врасплох. Дружинники, несшие носилки, в тот же миг поставили их на землю и, повернувшись к ним спиной, образовали три замкнутых круга с выставленными из-за щитов копьями. Остальные воины тоже встали спинами друг к другу, создав, однако, не круги, а несколько спаренных шеренг с направленными в противоположные стороны копьями. В ожидании схватки русичи разбились не просто на группы, а на боевые десятки, и сейчас ущелье в четырех-пяти местах по всей ширине было перегорожено сверкающими доспехами и оружием живыми стенами. Эти стены рассекли ущелье на ряд изолированных друг от друга участков, внутрь которых спрыгивали с площадок-террас атакующие горцы.