Нашли метрах в сорока выше по течению ручья глиняную площадку для установки ПБЛ 1300-2, предназначенную для других групп, затратив на все примерно 18 часов, и легли спать. Проснулись, когда группа Владимира Чабаненко с остальным снаряжением спустилась к нам. Мы показали им площадку для лагеря и предложили, поскольку ребята хорошо потрудились до того, отдыхать примерно сутки. Сами же мы отправились вниз. Дойдя до развилки в Галерее Григоряна, свернули вправо, проползли узкий наклонный ход, преодолели полусифон и вышли в Крымский ход. Решили сначала сходить вниз к Песчаному сифону, которым заканчивается пропасть. Чтобы совесть была спокойна, мы по очереди совершили попытку преодолеть его, но ничего из этого не вышло, слишком узко, да и к тому же несущийся с водным потоком песок засыпает тебя. На обратном пути к полусифону я планировал залезть в окно, о котором у нас целый год было много разговоров. Когда идешь вниз по Крымскому ходу, оно смотрится весьма эффектно, и возникли надежды, что через него можно обойти Песчаный сифон. Особый энтузиазм проявлял в этом Сергей Бучный, и окно так и назвали окном Бучного. Однако эти надежды не сбылись. Залезть в него удалось довольно легко, но я вскоре вывалился обратно в галерею. Вернувшись в район полусифона, мы продолжили наше продвижение по Крымскому ходу, но уже наверх. За две недели до нас сюда впервые попали несколько человек из состава Керченской экспедиции и порекомендовали нам поработать здесь на продолжение. На нашем пути встретилось несколько больших ванн, хотя ход в основном был сухой. Наконец в месте, где галерея расширилась и повернула налево, мы встретили черную зеркальную гладь очередного сифона овальной формы. Особенность его в том, что он периодически издает глухие клокочущие звуки, в происхождении которых никто не разобрался. Сифон же назвали за это "Глюкало". Послушав немного его бормотание, мы продолжили путь по галерее, которая начала уже плавно понижаться, появился ручей, и еще метров через 150 она сузилась и закончилась узким закрытым сифоном. С попытки преодолеть его мы и начали основную работу в пропасти.
      Я вообще очень люблю нырять, достать дно моря на глубине метров 20 посильная для меня задача. Поэтому преодоление узких сифонов без акваланга - моя специализация. Надев подводные очки, продеваю кисть правой руки сквозь веревочную петлю, второй ее конец мой товарищ Александр Варфоломеев будет выдавать по мере моего углубления в сифон. Захожу в него лицом вверх, ногами вперед. Это необходимо для экстренного возвращения, так как узость подводной щели не позволит развернуться в ней для движения назад. Веревка в руке даст мне возможность легко найти дорогу обратно в мутной воде. Договариваюсь со страхующим о сигналах, подаваемых рывками веревки. Когда вода достигает лица, останавливаюсь на мгновение, оттянув пальцем резину от щеки, выпустив тем самым остатки воздуха из гидрокостюма, и, сделав несколько глубоких вдохов, ухожу вперед под воду. Упираясь всеми конечностями в потолок, к которому меня сильно прижимает, так как и в гидрокостюме, и в моих легких, разумеется, все-таки остается довольно много воздуха, медленно, нащупывая ногами вьющийся под водою штопором ход, двигаюсь вперед. Пройдя метра 2-3, возвращаюсь на поверхность. Отдышавшись и немного отдохнув, повторяю операцию, но уже в более быстром темпе, ибо я помню профиль только что пройденного пути. Каждая новая попытка дается все тяжелее и тяжелее, поскольку организм с новым погружением охлаждается все сильнее, а период пребывания под водою становится все больше. Обычно время одного погружения 40-45 секунд, максимум до одной минуты. Дольше, я думаю, в условиях низкой температуры воды, нервных перегрузок, связанных с большой глубиною и необычностью ситуации, находиться под водою не стоит, ибо в этих экстремальных условиях выжимать из себя все без остатка крайне опасно. Итак, на четвертой попытке, когда веревка уходила за мною уже на 7 метров, ход сузился настолько, что будь я не под водою, для дальнейшего его преодоления пришлось бы выдыхать воздух, уменьшая тем самым толщину грудной клетки. Значит, удача тут не улыбнулась, и мы возвращаемся к Глюкалу.
      По пути немного согреваюсь, но, увы, озноб все еще колотит меня. Однако, повторяю, в Глюкале то же, что и в предыдущем сифоне. Правда, здесь уже просторней, и можно было бы использовать акваланг. Ход овального сечения 2 на 3 метра под углом 45 градусов уходит вниз. При погружении уже чувствуется давление воды, и приходится продуваться, зажимая периодически нос пальцами левой руки. Во время последней попытки затягиваю под воду за собою 10 м веревки, так, однако, и не достигнув конца хода. В общем, сифон оказывается здесь сильнее меня, и я, измотанный до предела, выбираюсь на берег к товарищам, еще сильнее ощущая психологическое давление почти полуторакилометровой толщи земли над головою, титаническую силу природы, создавшей эту пропасть и нагромоздившей здесь препятствия, преодоление которых порою выше наших сил. Попив горячего чаю, который заботливо приготовили для меня друзья, понемногу прихожу в себя, и мы покидаем эту мрачную галерею в траурно-черных мергелевых породах и со зловеще шипящим сифоном. В лагерь возвращаемся через 12 часов после ухода. Переохладившись в сифонах, я плохо себя чувствую, сильно болят уши и голова. Перед сном мне дают таблетку какого-то лекарства и укладывают спать посередине спального мешка, чтобы обогреть своими телами, ведь следующую смену мне нужно быть в хорошей форме.
      На "утро" подымаюсь вполне здоровым и отдохнувшим. Все мы чувствуем себя прекрасно. Пропасть уже не представляется такой тяжелой. Бодрые и уверенные в себе, на этот раз обеими группами уходим вниз. Группа Володи Чабаненко поднесет нам, облегчая тем самым нашу работу, тяжелые алюминиевые контейнеры с аквалангами к озеру в конец Галереи Григоряна. Александр Александров и я попытаемся разведать, а может быть, и преодолеть этот сифон. Группа Чабаненко посетит потом Крымский ход, и все мы возвратимся в свои лагеря.
      К озеру ведет крутой спуск по глыбовому завалу, и оно имеет размеры метров 10 в длину и 6 в ширину. Глубина его в дальней части 10 м. Вскрыв контейнеры с аквалангами и прочим снаряжением, извлекаем легочные аппараты из герметично запаянных толстых полиэтиленовых пакетов. Вымыв руки, тщательно собираем акваланги так, чтобы ни одна крупинка не попала в дыхательные аппараты. У нас их по одному, а опытные пещерные подводники обычно берут с собою не менее трех. Вообще, то, что мы собираемся делать сейчас, к квалифицированной работе отнести нельзя, но мы сознательно идем на это. Мы не имеем опыта преодоления больших сифонов с аппаратами, но отказываться лишь по одной этой причине от исследования не собираемся. Однако недостаток опыта и снаряжения накладывают определенные ограничения и на пределы целесообразности нашей попытки. Чтобы степень риска не превысила разумную, решаем идти одновременно в короткой, метра два, связке, чтобы в случае отказа аппарата у одного из нас можно было быстро оказать помощь, поделившись с товарищем своим воздухом. Обеспечивающий нас Александр Варфоломеев выпускает нашу связку на веревке длиною около тридцати метров. И только в пределах этого радиуса мы и намерены двигаться. Ныряем без ласт и без грузов, используемых обычно для обеспечения нулевой плавучести.
      Александр Александров - более опытный аквалангист, и мы договариваемся, что под водою я буду выполнять его команды. Итак, мы погрузились. Подплыв к дальней стенке, осматриваем сифон. Видимость прекрасная, стены под водою расходятся в разные стороны на большую глубину наподобие перевернутой воронки. Слева чернеет трещина, которая начинается на глубине около трех метров. Поглядывая друг на друга, жестами обмениваемся впечатлениями. Все время приходится бороться с собственной положительной плавучестью, выталкивающей нас на поверхность. Щель представляется нам наиболее интересной, и Александр делает несколько попыток нырнуть в нее, но каждый раз архимедова сила выбрасывает его, как поплавок, на поверхность. Наконец он предлагает мне выбраться на берег и взять по транспортному мешку вместо грузов. Однако перспектива нырять, имея на шее громоздкий мешок с камнями, меня не прельщает, и я, предварительно договорившись с Александром, тоже совершаю попытку проникнуть в расселину.
      Правда, действую я немного иначе. Не пытаясь нырять, а перевернувшись вниз головой, лицом к стене, лезу, представляя себя скалолазом, использующим свои руки и ноги для преодоления собственной силы тяжести. И моя попытка удается! Спустя некоторое время Александр, используя этот способ, устремляется за мною.
      Медленно, то цепляясь, то отталкиваясь от торчащих коричневых перьев слоистой породы, с удивлением вглядываемся в необычный безмолвный мир. Подобных ощущений я никогда не испытывал. Быть может, с такой же смесью удивления, восторга и страха космонавты или глубоководные исследователи смотрят сквозь толстые стекла своих иллюминаторов на изучаемый ими чужой мир. А теперь такая, столь редкая в наше время возможность предоставлена и нам. Впрочем, тем и прекрасна спелеология! Двигаемся вдоль щели, вскоре стены подводного царства раздвинулись, и мы оказались в огромном, полностью затопленном зале. Всплыв под самый потолок, осматриваемся. Дно под нами постепенно понижается. Далеко впереди темнеет вроде бы стена зала, а может, она просто вырисовывается нашим воображением. Объем воды потрясает, и мы парим в нем в сияющем голубизною ореоле света своих фонарей. Сифон явно превосходит наши скромные возможности, и мы, собрав всю волю, преодолевая притяжение этой коварно мерцающей и влекущей нас бездны, заставляем себя покинуть его. Остается только позавидовать тем, кто придет после нас и пройдет этот подводный зал, а может быть, и анфиладу залов, а может, им посчастливится преодолеть этот сифон и открыть новые галереи и ходы.
      Нам же идти обратно. Пройдя щель, всплываем в озере. Затем я посвящаю еще несколько минут исследованию правой стены, которая круто уходит вниз на большую глубину. Выбравшись на берег, собираем снаряжение и подымаемся по глыбовому завалу над озером, чтобы немного отдохнуть и перекусить. Место, где мы расположились, по-своему примечательно. С левой стены свисает небольшой натек, издающий бормочущие звуки, за что и получил название Бормотун. Отдыхаем долго и, обмениваясь впечатлениями, пьем много чаю, согревающего нас. Я вспоминаю, как в прошлом году на большой песчаной площадке неподалеку отсюда, именуемой между нами "пляж", покидая это место последним в сезоне, я видел кем-то оставленную пустую консервную банку. Сейчас ее нет, и участники двух предшествующих нашей экспедиций ее не видели.
      Странно, куда она могла исчезнуть? Мы полагали, что это место не затапливается. Но, вообще, дно пропасти таит в себе множество загадок: клокочущий сифон, бормочущий натек, множество водотоков, непонятно откуда приходящих и куда скрывающихся. Так что в этом скопище неразгаданных тайн мы чувствуем себя неуютно и вскоре с большим облегчением, превосходящим по силе огорчение от того, что нам не удалось углубить шахту, начинаем подъем в лагерь. Небольшое происшествие случилось на четырехметровом скальном уступе. Неожиданно с самого верха его спиной на торчащие камни упал Александров, к счастью, отделавшись при этом лишь огромным синяком. Примерно через полчаса, когда к нам вернулись сначала дар речи, а потом и привычный юмор, мы в месте выхода через окно из Галереи Григоряна, присев отдохнуть на минуту, начали подшучивать над ним. Чтобы продемонстрировать всю ничтожность наших обвинений в том, что он, изменив спелеологии, перешел в парашютный спорт, а также утонченно-изысканных сравнений с прекрасной ласточкой и т.п., Александр стал осматривать близлежащие стены. Упиваясь потоками собственного красноречия, мы на мгновение потеряли его из виду, но вскоре из небольшого заплывшего натеками окна донесся голос. Последовав туда, обнаружили ход, никем до нас не пройденный. Александр Александров вообще очень хорош при поиске, напорист, прекрасно чувствует себя в узостях, имеет большой опыт первопрохождений. Несмотря на сравнительно молодой возраст, он уже три сезона подряд работает в пропасти им. В.С.Пантюхина и много сделал для ее изучения.
      Продолжив движение по ходу - обводненной трубе, заставляющей в основном двигаться на четвереньках, зигзагами уходящей вниз, мы вскоре подошли к уступу. Поскольку веревок с собою не захватили, решаем вернуться в лагерь и последнюю нашу смену на дне посвятить исследованию этой галереи, названной нами Севастопольским ходом.
      ГЛАВА 3
      Набрав по пути полный алюминиевый контейнер воды, мы вернулись в ставший уже родным лагерь. Такие жесткие контейнеры после того, как притерпишься к издаваемому ими при транспортировке лязгу и грохоту, весьма удобны. Они легче, чем мягкие мешки, проходят через узости. В них можно хранить воду, а на поверхности это еще и прекрасные емкости для молодого абхазского вина! В очередной раз совершаем сложный ритуал стягивания с себя комбинезонов, гидрокостюмов и т.д. Остаемся только в утеплителях, белизна которых режет взор. Но это ощущение обманчиво, ибо только при дневном свете можно разглядеть, насколько грязными они становятся через неделю пребывания под землей.
      Спускаемся к палатке и кухне перед нею, зажигаем понатыканные повсюду между камней огарки свечей. Становится светлее, лучше видна галерея, заполненная глыбами. Свободно скользящий по стенам взор обязательно наталкивается на огромную плоскую плиту, нависающую над лагерем, и любой из нас, гоня прочь дурные мысли, быстро отводит от нее взгляд.
      Первым делом я уточняю по телефону, что делают наши коллеги в других лагерях и на поверхности. Узнаю, что все идет по плану. Использование телефонной связи в пропасти - в некотором роде искусство. Руководителю необходимо, с одной стороны, регулярно получать полную информацию, а с другой - как можно меньше беспокоить звонками товарищей, тем более, что линия одна, и, обращаясь к какой-либо одной группе, приходится давать вызов по всем лагерям одновременно. В принципе, я предпочитаю как можно меньше вмешиваться в работу групп, ставя им лишь общие задачи и координируя их действия. В остальном же я доверяюсь опыту руководителей групп, с которыми (кроме Евгения Очкина) я знаком по совместным экспедициям уже много лет. Все же чисто функционерские обязанности отнимают значительное время, но это не столь увлекательное, хотя и жизненно важное для всей экспедиции занятие я опускаю из повествования.
      Сейчас, однако, обстановка позволяет немного расслабиться и отдохнуть. На "ужин" готовим гречневую кашу с салом и луком. Как бесценное сокровище, с величайшими предосторожностями мы притащили сюда бутылку портвейна "Таврического", разумеется, исключительно из чувства крымского патриотизма. И вот в завершение самой рискованной части всей нашей затеи настало время ее откупорить. Расставленные по углам парафиновые светильники быстро прогревают палатку, где наша троица сидит с поднятыми кружками и ложками в руках вокруг дымящегося котелка с кашей. Выпили. Приятное тепло разлилось по телу. Сухая палатка, горячая пища, отражение пляшущих огоньков свечей в глазах моих друзей создают незабываемую атмосферу покоя и уюта.
      Как-то сам собой завязался перескакивающий с темы на тему разговор. Поговорили о женщинах, помечтали немного о том, как, поднявшись наверх, помоемся в бане, какие деликатесы приготовят нам там, и вообще, о том, как все-таки хорошо наверху, где солнце, лес, пенье птиц и кристально чистый горный воздух! И самое главное - там сухо и тепло. Но вскоре беседа опять вернулась к проблемам пропасти.
      -А пожалуй, неплохо, что яма заткнулась, - начал Александров, - а то надоело ходить сюда. Пора искать новые районы и ставить новые задачи. Мы хорошо поработали тут.
      И он продолжает, вспоминая какие-то особо памятные эпизоды. Но я его уже плохо слышу: мерный голос, накопившаяся за последнее время усталость убаюкивают и погружают меня в собственные мысли.
      Саша еще достаточно молод, чтобы смотреть вперед и только вперед. Многие же из моих друзей, кто начинал исследования в этой пропасти, да и я сам, находимся на той грани, когда скорее подводятся какие-то итоги, нежели ставятся новые задачи. В нашей полной несуразицы жизни, будучи почти бесправными перед несметной толпою чиновников всех мастей и рангов, разного рода абсурдных запретов и ограничений, именно здесь мы чувствовали себя совершенно свободными людьми. Именно здесь нам не надо было лгать и изворачиваться, чтобы просто выжить, распихивать локтями и топтать ближних, дабы урвать себе в жизни кусок пожирнее. Тут каждый из нас готов был протянуть руку товарищу, и каждый из нас знал, что рядом есть его друзья, которые всегда придут на помощь. Пожалуй, это были самые прекрасные мгновения в нашей жизни, и, как знать, повторятся ли они у нас еще.
      Голоса отвлекают меня от раздумий. Александров продолжал свой рассказ, курьезную историю о том, как появилось название 22-метрового колодца с водопадом в конце галереи посередине пропасти. Случилось так, что первыми к нему подошли в 86-м году севастопольцы Александров и Гавриленко. После более чем километрового узкого хода пропасть наконец "вывалилась" в приличные объемы. Стало очевидно, что она пойдет далеко. В восторге от этого ребята решили как-то отметить знаменательное событие. Саша вспомнил, что у него в транспортном мешке лежит случайно туда попавшая старая севастопольская газета. В нашей стране вообще очень любят все героическое. Так вот, газета называется "Слава Севастополя". Оторвав ее заголовок и прилепив его к мокрой глинистой стене и обессмертив таким образом свое выдающееся достижение, ребята присвоили прижившееся затем название колодцу. Я полагаю, что история простит им некоторое нарушение экологии пещеры.
      Рассказ, содержание которого нам хорошо известно, меняет наше лирическое настроение. Мы приободрились и даже прогорланили несколько своих излюбленных пещерно-разбойничьих песен. Расслышали и бодрый ответ на брошенный нами вызов из соседнего лагеря ПБЛ 1300-2, до которого всего метров 40. Однако в соревновании глоток вскоре окончательно победила неистовая какофония бушующих вокруг потоков воды. Утомившись, закипятили еще один котелок чая и вернулись к прервавшемуся было разговору.
      Теперь он протекал более живо и в основном между мною и Варфоломеевым. Вспомнили памятные дни подготовки к экспедиции 85-го года. Саша участвовал тогда в украинской в июле-августе, а я - в совместной пермско-крымской в сентябре. Важным элементом нашей с ним подготовки стало освоение "новой технологии". Потребности в ней возникли еще раньше при решении одной крымской проблемы. О ней стоит упомянуть.
      Первый раз я попал в ту пещеру в семнадцатилетнем возрасте; спустя много лет, будучи уже довольно опытным спелеологом, я вернулся к ее исследованию. Пещера расположена на склонах Байдарской долины и неофициально именуется Анлюша. Это горизонтальная труба диаметром 1-2м. Дальняя часть ее обводнена и доступна лишь в сухое время года. Ход перекрывали около 10 натечных плотин, и, прорубая между ними и потолком проходы, целое поколение севастопольских спелеологов довело длину пещеры до 400 м. Заканчивается она коротким - в полметра сифоном. За ним через 3 м еще одна плотина полностью закрыла проход. Ее было начали рубить, но быстро бросили, а я решил довести это дело до конца. Не буду описывать, какие сказочной красоты залы и голубые озера грезились мне там, за плотиной. Вооружившись ломом и кувалдой, я приступил к делу. Поначалу находились энтузиасты, составлявшие мне компанию, но затем специфика работы за сифоном оставила меня одного. Впечатления от этого незабываемы. Примерно после часа долбежки во время пауз я обнаружил, что мой пульс никак не хочет опускаться ниже 160 ударов в минуту, и непривычная боль сжимает виски. Тогда-то я и сообразил, что нахожусь в замкнутом объеме воздуха. Тем не менее несколько сезонов по 3-4 раза я ходил сюда и, работая за сифоном часа по 3, доводил себя чуть ли не до потери сознания. Но вот к 85-му году в пробиваемый проход уже можно было засунуть голову и увидеть продолжающийся ход с поворотом через несколько метров и большую ванну с водой. Там, за поворотом, еще один сифон, а за ним?!. Ну конечно, фанатики всегда остаются в плену собственных иллюзий. Однако к этому времени я сумел увлечь своими идеями тогда еще начинающего спелеолога Сашу Варфоломеева, а также ввиду крайне низкой производительности труда решил поискать какое-либо новое техническое решение. Вообще-то я предпочитаю крепкое здоровье, хорошую тренировку и добрую кувалду модной погоне за очередными техническими новшествами. Но все, впрочем, имеет свои разумные границы.
      В то время у нас регулярно проводились различные соревнования по технике прохождения пещер, и я в составе команды Крыма принимал в них активное участие. Эти мероприятия были прекрасной возможностью и для обмена информацией. На одном из них мне подсказали идею, как изготовить в домашних условиях небольшое количество взрывчатого вещества - перекиси ацетона. Пришлось вспомнить азы химии, насобирать всяких баночек, колб, пробирок и других необходимых для опытов стекляшек. Саша принимал в этом самое активное участие. И вот под покровом ночи в старом, требующем капитального ремонта здании у моря, отданного городскими властями севастопольским туристам, в небольшой каморке, выделенной спелеологам, за плотно зашторенными окнами мы приступили к нашим "темным" делам. Конечно, конспирация была строгой, ибо в этой стране почти все запрещено, и даже то, что не запрещено, все равно не приветствуется, и, по-моему, до сих пор никто у нас так до конца и не знает, что же все-таки разрешено. При любых обстоятельствах нам совсем не хотелось выяснять этот вопрос с кем бы то ни было.
      Познания в области химии у "злоумышленников" были лишь начальные, и поэтому мои джинсы стоимостью в месячную зарплату квалифицированного специалиста вскоре оказались прожжены кислотой во многих местах. Реакция поначалу шла не так, как следовало: вместо выпадения осадка смесь реактивов закипала, и наша "лаборатория" заполнялась клубами едкого пара. Тогда дверь широко распахивалась, из нее вырывалось облако белого тумана, и в нем выплывали наружу два привидения. Они громко чихали, осыпая все вокруг проклятиями, и распугивали редкие влюбленные парочки, вышедшие полюбоваться мирно дремлющим морем. Но в конце концов мы ухитрились изготовить грамм 20 вещества и с его помощью выполнить ту работу, на которую я потратил несколько лет. Увы, всего через 3-4 метра в пещере мы наткнулись на абсолютно непроходимые тупики.
      Посовещавшись немного, решили, что грандиозность и неотложность стоящих перед нами задач на Кавказе не позволяют нам сейчас потратить еще пару месяцев на освоение ядерной технологии, а поскольку без таковой дальнейшее продвижение здесь невозможно - исследования прекратить. Если найдутся энтузиасты, желающие испытать свое счастье, то я с удовольствием покажу это место.
      Прошло еще два бессонных месяца, во время которых наша химлаборатория превращалась то в слесарную, то в швейную, то в мастерскую по клейке гидрокостюмов. К концу этого срока лица у нас похудели и вытянулись, но лихорадочный блеск покрасневших от бессонницы, но тем не менее горящих энтузиазмом глаз говорил о высокой степени готовности к покорению новых глубин.
      Вскоре представился еще один удобный случай применить нашу "новую технологию". Севастопольцы Константин Гавриленко, Владимир Чабаненко и Александр Варфоломеев, приняв участие в объединенной украинской экспедиции, вернулись полные новых впечатлений и идей. Из всего их обилия я выбрал две, разрешение которых, по моему мнению, привело бы к успеху.
      Во-первых, следовало попытаться пробиться по ходу воды, поглощаемой Пятиметровым колодцем в начале галереи 600 м. Во-вторых, попробовать пройти сифон в самом конце ее. Ребята пытались сделать это, но не сумели. Я же, благодаря длительной психологической подготовке и постоянному самовнушению, был абсолютно уверен в успехе.
      И вот наша небольшая группа под общим руководством Александра Вотинова (г.Пермь) на Кавказе. Несколько дней потратили на поэтапную переноску под моросящим дождем всего снаряжения от реки Бзыбь до пропасти. Наши финансовые возможности не позволяли использовать вертолет. По плану на дне предстояло работать двумя группами. Первая - основная, в составе трех человек под моим руководством, имела главную задачу открыть что-нибудь новое. Вторая - из двух человек под руководством Александра Вотинова - должна была поддерживать первую группу и в случае успеха документировать новые хода. Около десяти остальных, менее опытных на тот момент, участников должны были работать до глубины 200 м, где планировалась установка первого подземного лагеря (ПБЛ 200). Еще один должен был быть размещен на глубине 550 метров в месте, найденном и использованном мною для этой цели еще в 83-м году, при первом моем посещении пропасти. Один из лидеров пермской команды Дмитрий Ковин оказался по профессии химиком и, как выяснилось, имел такое же, как и я, намерение взорвать большой наплыв кальцита, преграждающего путь в Пятиметровом колодце. Правда, он не имел практического опыта проведения взрывных работ, но, как истинный профессионал, там, где жалкие любители ограничивают свое воображение масштабами нескольких граммов вещества, мыслил килограммами. И если у него была бы возможность затащить наверх целый завод по производству боеприпасов, он наверняка поставил бы дело на промышленную основу. Пока же в своей маленькой лаборатории, уединившись в лесу, он с увлечением демонстрировал мне свое профессиональное превосходство, и никакие уговоры, что сделано уже вполне достаточно, на него не действовали. Чтобы никого не подвергать риску в дороге, мы принесли наверх лишь вполне безобидные реактивы. Но когда я снарядил и засунул в транспортный мешок два заряда размером с полпальца каждый, а Дима с сияющим лицом стал совать туда еще целую банку, я уже вспылил не на шутку. Выпятив грудь, я грозно заявил, что скорее собственными зубами прогрызу себе рядом такую же дырку, чем пойду с ним и этим злополучным мешком. Как мне показалось, мой грозный демарш возымел свое действие. Дима изъял свое сокровище, а мелькнувшей по его лицу загадочной улыбке я в пылу собственного красноречия не придал значения.
      Через пару дней, когда все снаряжение уже было сосредоточено в лагере ПБЛ 200, моя группа начала спуск в пропасть с тем, чтобы вернуться на поверхность уже через 5-6 дней. Поскольку значительное большинство участников экспедиции было из Перми, мы использовали широко распространенную в Центральной России, а также на Урале и в Сибири трос-веревочную технику (в Крыму ее не применяют). На каждом колодце в этом случае вешается металлический трос и капроновая веревка. Спуск при этом осуществляется по веревке с самостраховкой за трос. Подъем же наоборот - по тросу с самостраховкой за веревку.
      За первую смену нам предстояло дойти до глубины 550 м и установить здесь ПБЛ. Затем мы должны были ходить оттуда на работу на дно.
      Пройдя ПБЛ 200, имея на троих 18 мешков со снаряжением, постепенно расходуя его на колодцах, наша группа двигалась вниз. Заканчивался уже 13-й час монотонной и утомительной работы. На каждом колодце я спускался первым, а ребята спускали мне на веревке сверху мешки. Я принимал их на дне и отбрасывал в сторону из луж под колодцами на сухое место. До места установки лагеря оставалось преодолеть каких-либо пару несложных уступов. Вот, стоя под сильным душем, я принимаю очередную серию мешков. Как вдруг... плавное течение хода событий внезапно прервалось. Время будто бы исчезло. Тело мгновенно потеряло вес и всякую чувствительность. Стены растаяли. Пространство, ставшее вдруг безграничным, оказалось залито бледным светом, и лишь один заунывный однотонный звук наподобие камертона существует в нем. И все это воспринимается как нечто звук становится все глуше и глуше, возвращается осознание собственного Я. Но что-то сильно начинает меня беспокоить. Интересно, где это я? И почему лежу, да еще в луже? И почему свет такой неестественный? Инстинктивным движением руки ощупываю место крепления налобной фары. Ее нет! А, вот она, сорванная с каски, болтается рядом. Но все же еще горит! Набегает ощущение беспокойства. Оно становится все сильнее и сильнее. Похоже, кто-то кричит. Черт возьми! Ведь это - МЕШОК ВЗОРВАЛСЯ!
      Привычная симфония многократно отражаемых звуков падающей воды не слышна. Уши заложены. Лишь крик, переходящий в истерический вопль, доносится сверху. Я отзываюсь. Ко мне спускаются, и я понемногу прихожу в себя. Ну и ну! Половина мешка, который я только что бросил перед собою, разорвана в клочья. Повсюду обрывки полиуретанового коврика, каких-то вещей. Рядом валяется, будто бы пережеванный чудовищем, корпус взрывной машинки, изготовленной из полуторамиллиметровой нержавеющей стали, детали фотоаппарата. В воздухе какое-то время витают шерстяные ворсинки из моих запасных носков, шапочки и плавок. Въедливый запах кислоты режет обоняние. Картина - живописнее не придумаешь! Через мгновение вся наша компания уже в сборе. Посчитав потери, шумно анализируем происшествие. Выясняется, что Дима, воспользовавшись моментом, когда я отвернулся, засунул-таки злополучную банку в мешок. Мы, конечно, решаем, что он и виноват во всем. А завершается наш разбор дружным, снимающим стресс смехом, многократно подхваченным эхом. И долго еще бесконечные, уходящие вверх черные стены пропасти, казалось, качаются над нашими головами в зыбком свете фонарей и хохочут над горе-взрывниками. Вот так наша затея учинить небольшой террористический акт в пропасти с треском, а точнее с грохотом, провалилась. И знаете, с тех пор у меня совершенно пропал интерес к химии!
      Между тем мы стали разбираться, что же все-таки сохранилось из содержимого мешка. Оказалось, что мой гидрокостюм, лежавший вплотную к взрывчатке в отдельной капроновой упаковке, цел! (Сейчас я одет в костюм, способный защитить лишь от брызг, но в котором нельзя плавать и нырять). И это уже похоже на чудо. Ну ладно, чудеса чудесами, а возможность - самая перспективная, на мой взгляд, - пройти сифон сохраняется. И, кое-как распихав остатки имущества по другим мешкам, мы продолжили путь...
      Сюжет моего рассказа, конечно, моим друзьям хорошо известен, но они живо слушают, допуская иногда шутливые комментарии, особенно о прожженных джинсах и пропавших плавках. Мы уже потеряли счет выпитым котелкам чая, и, наконец, усталость берет свое, а разговор, оборвавшись на полуслове, замирает. Мы засыпаем. ГЛАВА 4
      Вернувшись после отдыха в Севастопольский ход, пройдя еще несколько уступов и ходов, мы где-то на уровне Развилки во всех ответвлениях наткнулись на узкие сифоны, которые и на этот раз мне не удалось преодолеть. И даже отснять на обратном пути Севастопольский ход мы не сумели, так как, постоянно таская с собою горный компас, где-то его повредили. Поэтому топосъемку хода я решаю поручить группе Евгения Очкина, которая в настоящее время снимала участок между 1025 м и ПБЛ 1300 и затем должна была посетить дно.