ГЛАВА 26

Я был так изнурен, что всю ночь проспал крепким сном. Несмотря на это, проснулся с ощущением свинцовой усталости. К тому же, едва открыв глаза, я вспомнил, что предстоит весьма неприятный разговор с Кромвелем. Сегодня третье июня. Ровно через неделю мы должны представить королю греческий огонь. Несчастная моя спина, которую я натрудил, вытаскивая Барака из колодца, болела немилосердно.

«Нет, если так пойдет и дальше, меня надолго не хватит, – сокрушенно размышлял я, лежа в постели. – Я не могу жить под гнетом постоянной тревоги и опасности».

Заставив себя встать, я тщательно проделал все упражнения, которые посоветовал мне Гай. Впрочем, дополнительная нагрузка принесла моей многострадальной спине скорее вред, чем пользу. Затем я подошел к окну и окинул взглядом сад. Цветы поникли на своих клумбах под лучами солнца, которое уже палило вовсю.

«Наверное, на ферме Джозефа урожай горит на корню от засухи», – подумал я.

Нынешним утром я вновь не мог сообщить ему ничего утешительного. Тайна колодца по-прежнему оставалась неразгаданной. Барак мужественно предложил повторить попытку; но отправляться грядущей ночью в сад сэра Эдвина было бы чистым безумием, ибо после минувшего вторжения обитатели дома, несомненно, будут настороже. Любопытно, догадались ли они, с какой целью мы проникли в их сад? Барак успел навесить замки на крышку колодца, и, скорее всего, никому не придет в голову, что именно он привлек неизвестных злоумышленников. Пожалуй, сэр Эдвин и дворецкий решат, что вспугнули пару грабителей. Я торопливо написал Джозефу записку, в которой просил подождать еще несколько дней, не терять надежды и не впадать в отчаяние.

Когда я спустился в гостиную, Барак уже сидел за столом и завтракал. Ему прислуживала Джоан, которая встретила меня сочувственным взглядом. Без сомнения, моя заботливая экономка заметила, что последние несколько дней я не знаю покоя. Вчера я сказал ей, что Канцлер умер от переутомления и перегрева, однако Джоан, судя по всему, мне не поверила.

– Ну, чем мы займемся сегодня? – спросил Барак, когда Джоан вышла из комнаты.

– Я отправлюсь к леди Онор, задам ей несколько вопросов. Если нанести визит с утра, то, наверное, можно застать ее дома.

Несмотря на пережитое ночью опасное приключение, мой помощник был бодр, свеж и, по своему обыкновению, язвителен.

– О, я смотрю, вы хорошо подготовились к визиту, – насмешливо заметил он. – Нарядились в новенький камзол и мантию.

– Разумеется, направляясь к знатной леди, я должен выглядеть наилучшим образом.

– Вы помните, что на час дня граф назначил нам аудиенцию? – спросил Барак, и на лице его мелькнула легкая тень. – Он будет ждать нас в Уайтхолле. Надеюсь, вам удастся вытянуть из леди Онор какие-нибудь важные сведения, которые мы сможем сообщить графу. Может, мне составить вам компанию?

– Думаю, это лишнее. Будет намного лучше, если вы навестите мадам Неллер, узнаете, нет ли каких вестей от девушки по имени Бэтшеба. А в двенадцать встретимся здесь, дома. Я пошлю Саймона к Леману, попрошу его явиться сюда к двум. После встречи с графом мы отправимся в Линкольнс-Инн и побеседуем с Билкнэпом.

Я не хотел сообщать Бараку о том, что после визита к леди Онор собираюсь заглянуть к Гаю и поговорить с ним о греческом огне. Интуиция подсказывала мне: тот факт, что римляне знали о подобном горючем веществе, но не умели использовать его в военных целях, очень важен для нашего расследования.

Несколько раз я поймал на себе испытующий взгляд Барака. Возможно, он догадался, что я утаил от него некоторые свои намерения. В проницательности и сметке своего помощника я не раз имел возможность убедиться. Мне вновь пришло в голову, что безграничная преданность, которую Барак питает к лорду Кромвелю, отнюдь не распространяется на мою особу.

– А вечером заглянем в ту харчевню, где пытались торговать северной огненной водой, – добавил я.

– Отлично, – кивнул Барак. – Пожалуй, и в самом деле стоит проведать старушку Неллер, а то она, чего доброго, совсем о нас забудет. Да и надо чем-то заняться. Слоняться без дела и думать о предстоящем разговоре с графом мне вовсе не хочется. Но как вы пойдете по городу один? Вы что, забыли, что вчера едва унесли ноги от убийц?

– Ничего, на этот раз я буду осмотрителен. И к тому же постараюсь избегать пустынных улиц.

Разговор наш прервал стук в дверь. На пороге стояла Джоан, лицо которой выражало величайшее удивление.

– Сэр, прибыл посланник от лорда Кромвеля, – сообщила она. – Он привел для вас новую лошадь.

Барак вскочил, удовлетворенно кивнув.

– Вчера я написал Грею, сообщил, что ваша лошадь убита, и просил прислать новую, из графских конюшен. У вас ведь нет времени шататься по лошадиным рынкам.

– Вот как, – только и мог сказать я.

– А лошадь вам необходима, ведь по реке можно попасть далеко не всюду. Я просил прислать молодую и резвую лошадь, такую, чтобы не отставала от Сьюки.

– Вот как, – повторил я, ощущая, как в душе поднимается волна внезапной досады. Как видно, Барак воображал, что новая лошадь полностью возместит мне потерю Канцлера. Впрочем, с практической точки зрения он совершенно прав.

Решив воздержаться от объяснений, я вышел во двор. Саймон прогуливал по кругу обеих лошадей. Рядом с лоснящейся кобылой Барака вышагивал крупный гнедой мерин. Я похлопал его по гладкому боку. Судя по всему, животное отличалось спокойным и мирным нравом. И все же, глядя на него, я ощущал себя почти предателем по отношению к покойному Канцлеру.

– Ты узнал, как его зовут? – спросил я у Саймона.

– Предок, сэр. Хотя, по-моему, это имя ему совсем не подходит. Во-первых, конь еще совсем молодой. А во-вторых, это мерин, а значит, он не может производить на свет потомство, – с застенчивой улыбкой добавил мальчуган, довольный своей сообразительностью.

Я взглянул на башмаки на ногах Саймона и осведомился:

– Ну что, ты привык к башмакам?

– Да, сэр, благодарю вас. Я уже почти их не замечаю. – Привычка – великое дело, – улыбнулся я и протянул Саймону две записки. – Одну доставишь мастеру Уэнтворту, в меблированные комнаты, другую – в лавку мастера Лемана, в Чипсайде.

Я взобрался в седло. Барак, стоя в дверях, наблюдал за мной, и в глазах его скользило прежнее недоверие. Махнув ему рукой на прощание, я выехал со двора.

До дома леди Онор я решил добраться наиболее спокойным путем, через Смитфилд, и въехать в Сити через Крипплгейт. Выбирая тихие улицы, я хотел дать Предку возможность привыкнуть к новому седоку. При этом я не забывал об опасности и поминутно оглядывался по сторонам. Документы, найденные Майклом Гриствудом в монастыре, я захватил с собой, и теперь они лежали в той самой сумке, которой я вчера нанес удар Райту. Вспомнив, как сверкало на солнце отточенное лезвие его топора, я невольно содрогнулся.

Затем мысли мои обратились к Уэнтвортам.

«Господи боже, какие страшные тайны скрывает эта семья?» – спрашивал я себя.

Я видел всех ее членов и не мог представить, что кто-нибудь из них замешан в убийстве, да еще и не в одном. Спору нет, старуха отличается надменным и властным нравом. Но все ее интересы ограничены домом и близкими; к тому же она слепа и, следовательно, вряд ли способна осуществить какое-либо злодейство без посторонней помощи. Юные леди, ее внучки, ни о чем другом, кроме удачного замужества, не помышляют. Возможно, Сабина и воспылала невинной страстью к дворецкому, но все это – самая заурядная история. И она, и ее младшая сестра – классические маленькие женщины, безупречно воспитанные, благонравные и весьма довольные собственной участью.

Тогда, может быть, сэр Эдвин? Сейчас он одержим гневом и печалью, и потому трудно судить, как он ведет себя в обычных обстоятельствах. Однако по тому, что я о нем слышал, сей джентльмен был ничем не примечательным богатым купцом. Все его заботы направлены на упрочение своего благосостояния и, разумеется, благосостояния семьи. Дворецкий Нидлер, несомненно, чрезвычайно дерзкий и неприятный тип. Но он более всего печется о том, чтобы сохранить доверие и расположение своих хозяев. Все это в порядке вещей. Лишь два члена семейства Уэнтворт вырывались из привычных рамок – Элизабет, в невиновности которой я был неколебимо уверен, и покойный Ральф.

Добравшись до Смитфилда, я огляделся по сторонам. Монастырь Святого Варфоломея и прилегающая к нему больница по-прежнему были пусты и охранялись стражниками. У рынка я заметил работников в ливреях Городского совета, которые расставляли рядами деревянные скамьи. Другие прибивали длинные цепи к высокому деревянному шесту. Мне вспомнились слова Верви о том, что на следующей неделе здесь состоится огненная казнь двух анабаптистов, которые отрицали церковные таинства. Я вздрогнул и мысленно помолился о том, чтобы эти люди принесли покаяние и избежали уготованной им страшной участи.

Повернув на Лонг-лейн, я заметил у ворот монастыря нескольких слуг в красных с золотом ливреях дома Говардов; все они держали под уздцы лошадей. В воротах монастыря появился герцог Норфолкский собственной персоной; его пурпурная мантия горела огнем на фоне серых камней. Он беседовал с другим вельможей, который величаво скрестил руки на груди. К несказанному своему удивлению, я узнал в собеседнике герцога сэра Ричарда Рича.

Они тоже заметили меня. Герцог махнул рукой:

– Эй, законник! Подъезжайте-ка сюда.

«Черт, что ему от меня надо?» – пронеслось у меня в голове. Я повернул Предка к воротам, надеясь, что лошадь и дальше будет вести себя благонравно. У ворот я увидел нового привратника и подумал об участи толстяка, которому Барак задал хорошую трепку. Когда я приблизился, Рич вперил в меня холодный злобный взгляд. Норфолк, напротив, смотрел вполне дружелюбно. Очевидно, Рич с почестями встречал герцога Норфолка в своих новых владениях, но им обоим вовсе не хотелось, чтобы их видели вместе. В последнее время атмосфера при дворе была столь тревожной и переменчивой, что встреча двух королевских советников за пределами Уайтхолла, несомненно, повлекла бы за собой многочисленные слухи и сплетни. О чем могли говорить меж собой ближайший сподвижник Кромвеля и его злейший враг? Ломая голову над этим вопросом, я спешился и отвесил вельможам низкий поклон.

– Мастер Шардлейк, – произнес Норфолк, и едва заметная улыбка скользнула по изборожденному морщинами лицу. – Лорд Рич, это тот непревзойденный дока по части законов, которого я встретил вчера на званом вечере леди Онор. Полагаю, он не из тех, кто скрипит перьями в вашей Палате перераспределения.

– Да, он служит в Линкольнс-Инне, не так ли, брат Шардлейк? Хотя по долгу службы ему подчас приходится бывать в самых неожиданных местах. Не далее как несколько дней назад я застал его в собственном саду. Признайтесь, брат Шардлейк, вы хотели похитить белье, вывешенное там для просушки?

Я ответил на шутку вельможи натянутой улыбкой и принялся неловко оправдываться:

– Сэр, я всего лишь проходил через сад, направляясь в монастырскую библиотеку. А сейчас я оказался здесь, потому что избегаю оживленных улиц. Видите ли, у меня новая лошадь, и я опасаюсь, что в толпе она испугается и понесет.

– Несколько дней назад один из коллег мастера Шардлейка решил преподать мне урок и разъяснить основные правила новой религии, – сообщил Норфолк, повернувшись к Ричу. В глазах его сверкнул ледяной огонек. – Но насколько мне известно, мастер Шардлейк, сами вы не относитесь к числу поборников всеобщего чтения Библии.

– Ваша светлость, я неукоснительно следую правилам, установленным нашим королем, – изрек я, склонив голову.

Норфолк проворчал что-то нечленораздельное и, повернувшись к Предку, окинул лошадь взглядом истинного знатока.

– Судя по виду, этот мерин не обладает особыми достоинствами – пренебрежительно бросил он. – Впрочем, от горячего и резвого коня в городской толчее мало проку. И, я полагаю, вы не большой любитель быстрой езды, – с усмешкой добавил он и бросил выразительный взгляд на мою согбенную спину.

Повернувшись к Ричу, герцог произнес, сделав широкий жест:

– Богом клянусь, Ричард, я буду счастлив, если парламент распустят и я смогу вернуться в деревню. А вы, насколько я понимаю, закоренелый городской житель?

– Я родился и вырос в Лондоне, ваша светлость, – сухо ответил Рич и обратился ко мне: – Мы с герцогом обсуждали вопросы, связанные с передачей некоторых монастырских земель новым владельцам.

Разумеется, пускаться передо мной в объяснения у него не было ни малейшей необходимости. Однако Рич счел необходимым запастись оправданием на тот случай, если я вздумаю пустить слух о готовящемся заговоре. Впрочем, вполне вероятно, он говорил чистую правду. Ни для кого не было тайной, что Норфолк, несмотря на весь свой религиозный консерватизм, урвал хороший кусок от имущества уничтоженных монастырей.

– Здесь вы неплохо устроились, Ричард, – усмехнулся Норфолк. – Я так полагаю, вы оставите этот монастырь себе, вот только название измените? – насмешливо спросил он. – Сэр Ричард раздарил дома вокруг этого монастыря стольким своим чиновникам, что этот квартал вполне можно назвать Смитфилдским отделением Палаты перераспределения, – заявил он и расхохотался. – А бедный приор Фуллер так до сих пор и не умер. Правду говорят, Ричард, что вы его отравили?

Рич растянул губы в фальшивой улыбке.

– Приор страдает тяжкой болезнью, ваша светлость, – проронил он.

Я догадался, что язвительные насмешки герцога также предназначались для моих ушей и призваны были доказать, что Норфолк и Рич отнюдь не являются друзьями. Рич повернулся к слуге, который вышел из ворот с тяжелой сумкой в руках и что-то тихонько сказал, обращаясь к своему господину.

– Отнесите их в мой кабинет, – с недовольным видом распорядился Рич. – Я просмотрю их позднее.

Норфолк проводил любопытным взглядом слугу, который скрылся за монастырской стеной.

– Что за сокровища в этой сумке? – без обиняков спросил он.

– Я приказал вскопать старое монастырское кладбище, чтобы устроить на его месте сад, – пояснил Рич. – Похоже, в этом монастыре существовал древний обычай, согласно которому вместе с умершим монахом хоронили кое-что из его имущества. И теперь работники постоянно находят довольно занятные вещи.

Мне припомнился день, когда я приехал сюда, чтобы встретиться с Кайтчином, аптекарские ученики, копавшиеся в извлеченных из могил костях, и маленький золотой медальон, который присвоил стражник.

– Я так полагаю, вещи эти не только занятные, но и ценные? – осведомился герцог.

– Да, встречаются и ценные. По крайней мере такие, что представляют интерес для антиквара. Старые кольца, амулеты, предохраняющие от чумы, и все такое. В могиле лекаря мы обнаружили даже сушеные травы. Вы ведь знаете, ваша светлость, я неравнодушен к старине. Приращение собственных богатств – это далеко не единственное, что меня увлекает, – с горечью добавил он.

«Как видно, несмотря на всю свою надменность и суровость, Рич в глубине души уязвлен тем, что за ним закрепилась репутация стяжателя», – подумал я.

– Довольно странный обычай – хоронить вместе с мертвецами ценные вещи.

– Да, очень странный, ваша светлость. Я даже не знаю, откуда он пошел. Но в могилу всякого, чьи останки нашли приют на здешнем кладбище, будь то монах или больной, умерший в больнице, опускали личные вещи. Не столько ценные, сколько помогающие понять, что покойник представлял из себя при жизни. Через несколько дней работники закончат вскапывать монастырское кладбище и примутся за больничное. Я намерен построить на его месте несколько домов.

Дыхание у меня перехватило, когда я представил, что могло быть похоронено вместе со старым солдатом Сент-Джоном. Мой неизвестный соперник приложил немало усилий, чтобы спрятать все концы в воду. Но возможно, здесь, на монастырском кладбище, скрывается нечто, имеющее самое непосредственное отношение к греческому огню.

Я ощутил на себе испытующий взгляд Рича.

– Я вижу, Шардлейк, мой рассказ возбудил ваш интерес?

– Просто я неравнодушен к старине, как и вы, милорд. Недавно в Лудгейте мне удалось найти несколько камней, покрытых письменами. По всей вероятности, прежде они являлись частью древней синагоги. – Милорд, нас с вами ждут дела, – бесцеремонно оборвал меня Норфолк. – Сегодня слишком жарко, чтобы весь день торчать на солнце.

– Да, ваша светлость. Прощайте, брат Шардлейк, всего вам наилучшего. – Рич вперил в меня взгляд прищуренных серых глаз. – Позвольте мне дать вам один совет. Не слишком увлекайтесь чужими делами, лучше думайте о своих. Помните, тот, кто сует руку в огонь, непременно обожжет пальцы.

С этими словами Рич повернулся и вслед за герцогом вошел в монастырские ворота. Под любопытными взглядами герцогских слуг я вскарабкался в седло и двинулся вдоль по улице. Я весь взмок от пота, и виной тому была не только жара. Что намеревались обсуждать Рич и Норфолк? Вопрос этот беспрестанно крутился у меня в голове. Возможно, предмет их беседы и в самом деле касался лишь продажи монастырского имущества? Или же они тайно плетут заговор против Кромвеля? А может, разговор пойдет о греческом огне? Последние слова Рича, обращенные ко мне, звучали как откровенная угроза. И скорее всего, он упомянул об огне не случайно. Или же это простое совпадение?

Лишь свернув на Лонг-лейн, я отделался наконец от этих бесплодных размышлений и задумался о другом: о секретах, которые могут открыть развороченные монастырские могилы.

ГЛАВА 27

Стеклянный дом, казалось, дремал под палящими лучами утреннего солнца. Однако, когда я позвонил, слуга в ливрее дома Вогенов незамедлительно распахнул дверь. Я осведомился, может ли леди Онор принять меня по весьма важному деловому вопросу. Слуга предложил мне войти и подождать в холле. Выглянув в окно, я заметил, что окна банкетного зала, выходящие во внутренний двор, плотно закрыты ставнями. На каждой из этих ставен, под фамильным гербом, был вырезан девиз по-латыни. Вглядевшись, я сумел его разобрать: «Esse quam videry» – «Быть, а не казаться». Быть могущественной дворянской семьей, имеющей немалое влияние при королевском дворе, – такой, как Говарды, такой, как когда-то были Вогены. Несомненно, во имя достижения этой цели леди Онор готова заплатить любую цену. Через несколько часов я увижу Кромвеля и постараюсь узнать у него, насколько справедлива моя догадка.

Тут вернулся слуга и возвестил, что леди Онор ожидает меня. Он провел меня в одну из гостиных, расположенных на первом этаже. Как и весь дом, комната эта поражала роскошью отделки, стены покрывали изысканные гобелены, на полу во множестве лежали мягкие вышитые подушки для сидения. Внимание мое привлек висевший на стене портрет пожилого мужчины в мантии гильдии торговцев шелком. Несмотря на напряженную, торжественную позу, лицо, украшенное окладистой седой бородой, дышало мудростью и добротой.