– Насколько я понимаю, никто не видел, как Элизабет бросила мальчика в колодец, – заключил я. – Мне представляется вполне вероятным, что он упал туда сам.

– Тогда почему она ничего не сказала в свое оправдание? – проскрежетала старуха.

– Потому что знала: во время дознания правда так или иначе выйдет наружу и все ее ухищрения ни к чему не приведут, – с неожиданной яростью выпалил сэр Эдвин. – Разумеется, это она убила Ральфа! Вы сомневаетесь в ее виновности, сэр, потому что, в отличие от нас, не имели возможности наблюдать за ней в течение девяти месяцев. Вы не знаете, какая это злобная, завистливая и порочная душа!

Старуха наклонилась вперед и предостерегающе опустила иссохшую руку на ладонь сына; он откинулся на спинку кресла, сердито отдуваясь. – Возможно, вы сообщите мне какие-нибудь новые подробности? – невозмутимо произнес я. – Пока я могу судить о случившемся лишь по рассказу Джозефа.

Сэр Эдвин метнул на брата гневный взгляд.

– Все, что могу я сказать про эту особу, – она была дерзка, непочтительна и склонна к вспышкам ярости, – процедил он. – Да, несмотря на ее юный возраст, ей были присущи все эти отвратительные качества.

– Она проявляла столь дурные наклонности с первых дней пребывания в вашем доме?

– Едва появившись здесь после похорон моего брата, она поразила нас своим угрюмым и неприветливым нравом. Мы понимали, что она потеряла семью и дом, и были готовы многое ей простить. Я был полон желания разделить с ней все, что я имею, а я далеко не бедный человек, можете мне поверить. Впрочем, приехав в Лондон, я был не богаче, чем теперь Джозеф, – добавил сэр Эдвин и, несмотря на свою печаль и досаду, гордо выпятил грудь. – Я объяснил девочкам, что они должны относиться к Элизабет со всей возможной благожелательностью, обучать ее игре на лютне и спинете, брать с собой в гости. Они всячески старались завоевать ее расположение, но все их усилия остались тщетными. Расскажи сама, Сабина.

Старшая из сестер подняла голову и устремила на меня взгляд своих огромных кукольных глаз.

– Элизабет была очень груба с нами, сэр, – негромко произнесла она. – Говорила, что найдет занятие поинтереснее, чем вышивать или трепать струны.

– Мы пытались познакомить ее со своими друзьями, – добавила Эйвис. – Брали с собой на званые вечера, знакомили с молодыми джентльменами. Но после нескольких визитов она сказала, что никуда больше не поедет и все наши знакомые – самодовольные и напыщенные идиоты.

– Мы делали все, чтобы с ней подружиться, сэр, – с пылом заверила Сабина. – Но она нас отталкивала.

– Я могу это подтвердить, – изрекла их бабушка. – Эти добрые девочки сделали все, что в их силах.

Я вспомнил рассказы Джозефа о пристрастии Элизабет к чтению, о ее любви к деревенской жизни. Несомненно, девушка обладала независимым нравом и ничуть не походила на своих кузин. Что касается Сабины и Эйвис, их интересы, как нетрудно было догадаться, ограничивались исключительно нарядами и рукодельем. Несомненно, обе юные леди видели перед собой одну-единственную цель – удачное замужество.

– Она едва разговаривала с нами, – с обидой добавила Эйвис.

– Да, она целыми днями сидела в своей комнате, – кивнула Сабина.

– У нее была собственная комната?

Это обстоятельство меня удивило. Как правило, даже в состоятельных семействах незамужние девушки помещаются в общей спальне.

– Дом у меня просторный, – с гордостью изрек сэр Эдвин. – Так что я могу предоставить отдельные комнаты всем членам семьи. И Элизабет не стала исключением.

– Она бы ни за что не согласилась разделять с нами комнату, – заявила Сабина. – Скоро дошло до того, что она и видеть нас не желала. Если кто-нибудь из нас заходил к ней, она кричала, чтобы ее оставили в покое.

Девушка всхлипнула и едва слышно пробормотала:

– И иногда… она называла нас нехорошими словами.

– Да, она пренебрегала всеми существующими приличиями, – вставил сэр Эдвин. – Вела себя отнюдь не так, как приличествует девушке из хорошей семьи.

Старуха подалась вперед, и все взгляды вновь устремились на нее.

– Ненависть, которую Элизабет питала к нам, день ото дня становилась все более очевидной, – сообщила она. – За столом она не удостаивала нас даже словом. В конце концов заявила, что предпочитает обедать в своей комнате, и мы не стали этому противиться. Ее присутствие за столом было слишком тягостным для всех. Видите ли, мастер Шардлейк, слепые особенно чувствительны к окружающей их атмосфере, и я ощущала, как воздух вокруг Элизабет потемнел от ненависти. Она носила ненависть к приютившей ее семье в своей злобной душе.

– Однажды Элизабет меня ударила, – пожаловалась Сабина. – С приходом теплых дней она частенько сидела на скамейке в саду в полном одиночестве. Как-то раз, когда она сидела там и читала книгу, я подошла к ней и спросила, не поедет ли она с нами за город собирать цветы. И тут она захлопнула книгу и принялась бить меня по голове, осыпая ужасными словами. Я едва от нее убежала.

– Я собственными глазами наблюдал эту дикую сцену, – подтвердил сэр Эдвин. – Из окна своего кабинета я видел, как Элизабет набросилась на мою бедную дочь. После этого я велел ей отправиться в свою комнату и оставаться там до конца дня. Я должен был догадаться, что наказание, даже столь ничтожное, приведет к новой вспышке ярости. О, как я виню себя за недостаток предусмотрительности.

Неожиданно Эдвин уронил голову на руки.

– Мой Ральф, мой мальчик… – Голос его прервался. – Я видел, как он лежал здесь, мертвый, неподвижный.

Он несколько раз всхлипнул, и сердце мое болезненно сжалось.

Девушки вновь потупили взоры, пергаментное лицо старухи приняло скорбное выражение.

– Вы заставили нас вновь пережить те ужасные мгновения, мастер Шардлейк, – с укором произнесла она. – Сохраняй твердость духа, сын мой, – обратилась старуха к сэру Эдвину. – Расскажи ему о том, как Элизабет относилась к Ральфу.

Сэр Эдвин вытер лицо носовым платком, злобно сверкнул глазами на Джозефа, который, казалось, сам был близок к слезам, а потом перевел взгляд на меня.

– Я полагаю, поначалу Ральф вызывал у Элизабет большую симпатию, чем мои дочери, – произнес он. – Подобно ей, бедный мой мальчик был своенравен и не всегда считал нужным слушаться старших. Ему было приятно, что у него появилась новая сестра, и он всячески пытался завоевать ее дружбу. Как я уже сказал, поначалу они неплохо ладили: несколько раз вместе гуляли за городом, частенько играли в шахматы. А потом Элизабет прониклась к мальчику такой же неприязнью, как и ко всем нам. Как-то вечером, перед обедом, примерно через месяц после ее приезда, мы сидели в гостиной. Помню, Ральф попросил Элизабет сыграть с ним партию в шахматы. Она согласилась, хотя и с явной неохотой. Мальчик скоро начал выигрывать, ведь сообразительности ему было не занимать. Он взял слона Элизабет и произнес что-то вроде: «Ну, теперь этот слон не будет больше топтать моих солдат. Теперь я с ним разделаюсь». И тут вдруг Элизабет завопила как сумасшедшая, вскочила, опрокинула доску и изо всех сил ударила Ральфа по голове. Бедный мальчик залился слезами, а она убежала в свою комнату.

– Да, то был весьма неприятный случай, – проронила старуха.

– После этого мы посоветовали Ральфу держаться подальше от злобной девчонки, – продолжал сэр Эдвин. – Но мальчик любил проводить время в саду, как и Элизабет, которая постоянно сидела там с книгой. И он не желал отказываться от своих привычек. – Говорят, Элизабет лишилась рассудка, – процедила старуха. – Если она по-прежнему будет молчать, никто не узнает, почему она набросилась на мальчика в тот злополучный день, когда они оба сидели у колодца. Но я одно могу сказать с уверенностью: всеми ее поступками руководила зависть. Она буквально изводилась от зависти, сознавая, что ее кузины превосходят ее и по красоте, и по воспитанию. Она видела, что дом наш куда богаче и красивее дома ее родителей, и это пробуждало в ней злобу.

Старуха повернулась ко мне и веско проговорила:

– Я лучше всех других понимала, что творится у нее на душе, ощущала, как ненависть затмевает все прочие ее чувства. Ведь я все время сижу дома, в то время как Эдвин часто ездит по делам в Сити, а девочки проводят время в гостях.

Она помолчала и добавила с тяжким вздохом:

– Итак, мастер Шардлейк, вы знаете все о постигшем нас несчастье. И теперь вы по-прежнему сомневаетесь, что Элизабет столкнула Ральфа в колодец?

– В тот день вы были дома, сударыня? – спросил я, избегая прямого ответа.

– Да, я была в своей комнате. Нидлер вбежал ко мне и сообщил о случившемся. Это я приказала ему спуститься в колодец. И когда он поднял оттуда бедного Ральфа, я провела рукой по его лицу и поняла, что наш милый мальчик мертв.

При этих словах старуха взмахнула в воздухе иссохшими пальцами, словно вновь коснулась лица погибшего внука. Суровые черты ее на мгновение смягчились.

Я повернулся к девушкам.

– Юные леди, вы тоже полагаете, что вашего брата убила Элизабет?

– Да, сэр, – кивнула Эйвис.

– Я молю Господа о том, чтобы это оказалось неправдой, – добавила Сабина.

Она провела рукой по глазам и повернулась к старухе.

– Бабушка, перед глазами у меня все расплывается, – пожаловалась она. – Может, мне нельзя пользоваться белладонной?

– Не стоит отказываться от такого хорошего средства, дитя мое. Белладонна расширяет зрачки и делает твои глаза еще прекраснее. Думаю, тебе следует уменьшить дозу, только и всего.

Я с осуждением взглянул на старуху. Мне доводилось слышать, что капли белладонны применяются для расширения зрачков, и я всегда удивлялся безрассудству женщин, использующих столь опасную отраву.

Поразмыслив несколько мгновений, я поднялся и произнес:

– С вашего разрешения, я хотел бы осмотреть комнату Элизабет и сад, где произошла трагедия. Это займет всего несколько минут.

– Я полагаю подобный осмотр совершенно излишним, – попытался возразить сэр Эдвард, но мать прервала его.

– Пусть Нидлер его проводит, – приказала она. – Джозеф пусть тоже идет с ними. После того как мастер Шардлейк осмотрит все, что ему требуется, Джозеф должен уйти вместе с ним.

– Матушка, – умоляюще пробормотал Джозеф и сделал несколько шагов к креслу старухи.

Она еще крепче вцепилась в свою палку, и в какое-то мгновение мне даже показалось, что старуха хочет ударить непокорного сына. Но она всего лишь демонстративно отвернулась. Джозефу ничего не оставалось, кроме как отступить назад. Сэр Эдвин вновь метнул на него злобный взгляд и позвонил в колокольчик. Дворецкий появился тут же.

«Видимо, подслушивал у дверей», – мелькнуло у меня подозрение.

Он отвесил хозяину низкий поклон.

– Нидлер, – угрюмо проронил сэр Эдвин, – мастер Шардлейк желает осмотреть комнату, в которой жила Элизабет, и сад. Покажи ему то, что он требует, а потом проводи до дверей.

– Да, сэр, – подобострастно откликнулся Нидлер. – Повар просил узнать, желаете ли вы, чтобы сегодня к ужину он приготовил черных дроздов.

– Хорошо, только пусть на этот раз не кладет слишком много соуса, – подала голос старуха.

– Я передам ему, сударыня.

Ни сэр Эдвин, ни его матушка не сочли нужным проститься со мной; юные леди, по обыкновению, опустили глаза долу. Впрочем, я успел заметить, как Сабина бросила на Нидлера быстрый взгляд и залилась румянцем.

«Неужели она неравнодушна к этому наглецу?» – подивился я про себя; впрочем, чувства молодых девушек бывают так прихотливы.

Пропустив нас вперед, дворецкий с шумом захлопнул дверь гостиной. Завершив тягостный визит, я вздохнул с облегчением. Джозеф был бледен как полотно. Нидлер вопросительно посмотрел на меня.

– Насколько я понял, сэр, вы хотите осмотреть комнату убийцы?

– Я хочу осмотреть комнату особы, обвиняемой в убийстве, – отрезал я ледяным тоном. – Советую вам осторожнее выбирать выражения, любезный.

Нидлер пожал плечами и двинулся вверх по лестнице. Оказавшись на втором этаже, он отпер одну из дверей и пропустил нас в комнату.

Сколь бы неприязненными ни были отношения между Элизабет и прочими обитателями дома, комнату ей отвели превосходную. Вся мебель: кровать с балдахином и пуховой периной, туалетный столик с зеркалом, вместительный платьевой шкаф – отличалась изяществом и удобством. Пол покрывали тонкие тростниковые циновки, распространявшие легкий приятный запах. Подойдя к книжной полке, я с удивлением прочел названия стоявших там книг: «Смирение христианина» Тиндэла, Новый Завет по-английски, несколько богословских трактатов, таких как «Замок благочестия», латинские сочинения Вергилия и Лукиана. Подобный выбор свидетельствовал о развитом и взыскательном уме.

– Элизабет очень набожна? – спросил я у Джозефа.

– Подобно всем Уэнтвортам, она является убежденной христианкой. И чтение религиозных книг – ее излюбленное занятие.

Я взял с полки Евангелие. Судя по потрепанному виду книги, Элизабет часто обращалась к ней.

– Она много говорила на религиозные темы? – осведомился я у Нидлера.

Он пожал плечами.

– Нет. Никогда. Но возможно, она сожалела о собственных грехах, сознавала, что осквернила свою душу ненавистью, и обращалась за помощью к Господу.

– Судя по всему, помощи она так и не дождалась, – заметил я.

– Возможно, помощь еще придет, – пробормотал Джозеф.

– А служанка у Элизабет была? – продолжал я расспрашивать. – Какая-нибудь женщина помогала ей умываться и одеваться?

– Она отказалась от помощи служанок, сэр, – сообщил Нидлер, презрительно вскинув бровь. – Заявила, что служанки над ней смеются.

– А они действительно над ней смеялись?

– Может, иногда позволяли себе улыбнуться – уж больно странно она себя вела.

– А где Гриззи? – неожиданно спросил Джозеф и указал на стоявшую в углу комнаты корзинку, наполненную соломой. – Это кот Элизабет, – пояснил он. – Она привезла его с собой из родительского дома.

– Кот куда-то убежал, – ответил Нидлер.

– Кот совсем старый и наверняка спрятался, чтобы умереть, – с грустью произнес Джозеф. – Элизабет была очень к нему привязана.

«Значит, она лишилась общества своего единственного друга», – отметил я про себя.

Открыв шкаф, я обнаружил там множество аккуратно развешанных платьев. После этого я решил, что больше нам нечего делать в спальне, и мы вышли прочь. Нежный аромат тростниковых циновок, казалось, преследовал меня.

«Тому, кто привык к подобному благоуханию, особенно тягостно переносить зловоние Ньюгейтской тюрьмы», – пронеслось у меня в голове.

Нидлер провел нас в холл, открыл заднюю дверь, и мы очутились в саду. Залитый солнечным светом, сад дышал покоем и безмятежностью, насекомые деловито гудели над цветочными клумбами. Мы прошли по лужайке, ощущая, как сухая трава хрустит под ногами. Остановившись у колодца, Нидлер показал на скамейку, стоявшую в тени дуба.

– Вот здесь она и сидела, когда я выбежал в сад, услышав крики барышень, – сообщил он. – Мистрис Сабина и мистрис Эйвис бегали вокруг колодца, размахивая руками. «Помогите, помогите! – крикнула мне мистрис Сабина. – Элизабет столкнула Ральфа в колодец!»

– А Элизабет на это ничего не сказала? Не попыталась оправдаться?

– Она сидела молча, опустив голову, и взгляд ее полыхал злобой, – ответил Нидлер.

Я подошел к колодцу. Джозеф предпочитал держаться в некотором отдалении. Колодец закрывала круглая деревянная крышка, прикрепленная висячим замком к железному обручу.

– Крышка выглядит совсем новой, – заметил я.

– Да, сэр. Хозяин приказал приделать ее на прошлой неделе. К сожалению, слишком поздно. Возможно, отдай он такой приказ раньше, несчастья удалось бы избежать.

– Я хочу заглянуть в колодец. У вас есть ключи?

– Сэр Эдвин распорядился выбросить ключи от замка прочь, – бесстрастно изрек дворецкий. – Никто и никогда больше не будет использовать этот колодец. Вода в нем отравлена уже много лет. Правда, когда я туда спустился, воды почти не было. Весна в этом году выдалась засушливая, и колодец пересох.

Я наклонился над крышкой. Между деревянной поверхностью и обручем оставался зазор шириной примерной в дюйм. Я наклонился еще ниже и тут же подался назад, так как в ноздри мне ударил отвратительный гнилостный запах. Я вспомнил рассказы Джозефа о том, что от тела Ральфа разило тухлым мясом. Обернувшись, я увидел, что Джозеф опустился на скамью под деревом и не сводит глаз с окна гостиной, которую мы недавно покинули. Как видно, сознание того, что в семье он стал отверженным, глубоко уязвило его душу. Я перевел взгляд на Нидлера, который стоял рядом, по-прежнему невозмутимый и безучастный.

– Из колодца исходит сильная вонь, – заметил я.

– Я уже говорил вам: вода в нем отравлена.

– И когда вы спускались туда, там пахло так же отвратительно?

– Разумеется, – пожал плечами дворецкий. – Но мне было не до запахов. Я пытался нащупать в темноте тело бедного мастера Ральфа и боялся, как бы не оборвалась веревочная лестница. Сэр, если вы увидели все, что хотели, позвольте проводить вас. Я должен наблюдать за приготовлением обеда. Пораженный подобной дерзостью, я вперил в наглеца недоуменный взгляд, но потом растянул губы в улыбке.

– Да, благодарю вас. Я видел все, что мне было необходимо.

– Вы ничего не хотите передать через меня хозяину? – осведомился дворецкий, недовольно прищурившись. – Возможно, теперь вы убедились, что Элизабет виновна, и откажетесь ее защищать?

– Если мне понадобится что-нибудь сообщить вашему хозяину, я обойдусь без вашего посредничества, Нидлер, – отрезал я. – Идемте, Джозеф, нам пора.

Джозеф устало поднялся со скамьи и вслед за мной прошел в холл. Нидлер распахнул парадную дверь, и мы оказались на улице. Процедив, что прикажет слуге привести мою лошадь, дворецкий с шумом захлопнул дверь. Мы остались ждать на ступеньках. Джозеф устремил на меня взгляд, полный тревоги и печали.

– Теперь вы, подобно моей матери и брату, уверены в том, что Ральфа убила Элизабет? – осведомился он дрожащим голосом.

– Напротив, Джозеф. Я все более убеждаюсь в том, что она невиновна, – возразил я и добавил, нахмурившись: – В этом доме что-то не так.

– Моя мать – удивительная женщина. Твердости ее характера могут позавидовать многие мужчины. В молодости она была очень хороша собой, хотя, глядя на нее сейчас, это трудно представить. Эдвин всегда был ее любимчиком. А меня она считала тупым и недалеким малым, годным лишь на то, чтобы управлять фермой.

– Вы проявили настоящее мужество, взяв сторону Элизабет, – сказал я, ободряюще коснувшись его руки.

– Мне это было нелегко.

– Я понимаю. Скажите, раньше, в детстве, Элизабет обнаруживала какие-либо признаки злобного и вспыльчивого характера?

– Нет, сэр. Никогда. До того как попасть в этот дом, она была весела и счастлива.

– Любопытно, что всякий раз, когда кто-нибудь из членов семьи пытался к ней приблизиться, это вызывало у нее вспышку ярости. Более всего она хотела, чтобы ее оставили в одиночестве.

На несколько мгновений я погрузился в задумчивость, а потом заявил:

– Джозеф, я думаю, разгадка тайны скрыта на дне колодца.

– Что вы имеете в виду?

– Пока сам не знаю. Но помните, вы сами рассказывали, что тело Ральфа испускало отвратительный запах. И сейчас, наклонившись к колодцу, я ощутил сильное зловоние. Можно предположить, что виной тому – стоячая гниющая вода. Однако Нидлер сказал, что воды в колодце почти не осталось.

Помедлив в нерешительности, я добавил:

– Думаю, в колодце скрывается еще одно тело. Мертвое тело.

У Джозефа глаза полезли на лоб от изумления.

– Мертвое тело? Но откуда оно там взялось?

– Понятия не имею. Сам не знаю, почему подобная мысль пришла мне в голову. Все это необходимо хорошенько обдумать, – сказал я, вновь коснувшись его руки.

– Боже милостивый, что нас всех ждет! Взглянув на церковные часы, я увидел, что уже первый час, и заторопился.

– Простите, друг мой, но я вынужден вас оставить. На час дня у меня назначена другая встреча, которую я никак не могу пропустить. Я подумаю, какой шаг нам следует предпринять теперь. В случае необходимости я могу найти вас в тех же меблированных комнатах?

– Да, я останусь в городе, пока дело не разрешится, – твердо ответил Джозеф.

– А как же ваша ферма?

– Я договорился с соседом, и он обещал присмотреть за работниками. С этой проклятой засухой хорошего урожая ждать не приходится. Но даже если я буду сидеть в Эссексе безвылазно, дождей от этого не прибавится, верно?

Из-за угла дома вышел мальчик, ведущий за поводья Канцлера. Маленький конюх выжидающе посмотрел на меня, и я дал ему фартинг, затем прикрепил к седлу сумку с книгами.

– Я пришлю вам записку, Джозеф, и очень скоро. Джозеф пожал мне руку и направился по Уолбрук-роуд. Я проводил его глазами; в этой массивной, крупной фигуре ощущалась какая-то странная неуверенность. Что ж, подобное чувство мне знакомо. Я взобрался в седло и двинулся к аптеке Гая. Проезжая по улицам, я заметил в толпе какого-то высокого бледнолицего человека, и сердце мое испуганно сжалось. Но это был всего лишь незнакомый мне прохожий, спешивший по своим делам. Слегка вздрогнув, я направил лошадь на юг.