В ответ приор молча поклонился и удалился прочь.

– Во имя нашего Спасителя, заприте скорее дверь, – взвизгнул старый доктор, нервно ломая руки.

Он издал столь глубокий вздох, что его седые редкие волосы взметнулись в воздух. Черное священническое одеяние Гудхэпса было измято и покрыто пятнами, а по аромату, распространяемому его дыханием, нетрудно было догадаться, что он изрядно накачался вином.

– Так значит, лорд Кромвель получил мое письмо? Хвала Всевышнему! Я боялся, что письмо будет перехвачено! И сколько же человек прибыло с вами?

– Нас всего двое. Вы разрешите мне сесть? – спросил я, осторожно опускаясь на одну из подушек.

Стоило мне сесть, как согбенная спина испытала огромное облегчение. Как видно, господин Гудхэпс лишь в этот момент заметил мое увечье. Он перевел взгляд на Марка, который как раз отстегивал от пояса перевязь с мечом.

– Я вижу, юноша вооружен. Он сумеет защитить нас?

– Сумеет, если возникнет такая необходимость. А вы уверены в том, что нам понадобится защита?

– Еще бы, сэр. После того, что здесь случилось… Я не сомневаюсь, господин Шардлейк, что мы окружены врагами.

Я видел, что собеседник мой не на шутку напуган, и ободряюще улыбнулся ему. Испуганного свидетеля, так же как и испуганную лошадь, прежде всего, следует успокоить.

– Теперь, когда мы здесь, вам более не о чем тревожиться, сэр, – заявил я. – Должен сказать, в дороге мы порядком утомились и будем благодарны, если вы угостите нас вином. А пока мы будем греться у очага, вы подробно расскажете обо всем, что здесь произошло.

– О, сэр, клянусь Пресвятой Девой, никогда прежде я не видел столько крови…

Я предостерегающе вскинул руку.

– Прошу вас, начните с самого начала. С вашего прибытия в монастырь.

Доктор Гудхэпс налил нам вина, уселся на кровать и принялся теребить пальцами свои спутанные седые волосы.

– У меня не было ни малейшего желания сюда приезжать, – со вздохом произнес он. – Я немало потрудился на благо реформы в Кембридже. А для подобных поручений я слишком стар. Но Робин Синглтон в прошлом был моим студентом. И он обратился ко мне за помощью. Вы знаете, он намеревался убедить монахов этого злосчастного монастыря добровольно дать согласие на упразднение обители. И ему нужен был знаток канонического права. К тому же я не мог противиться желанию главного правителя, – с горечью добавил он.

– Да, противиться его желаниям трудно, – кивнул я. – Насколько я понимаю, вы с Синглтоном прибыли сюда неделю назад?

– Да. Нам пришлось проделать тяжелый путь.

– И как проходили ваши переговоры с монахами?

– Как я и предполагал, сэр, они ни к чему не привели. Синглтон с самого начала принялся сыпать угрозами. Заявил, что монастырь погряз в грехе и разврате и самое лучшее, что могут сделать монахи, – согласиться на предложенные пенсии и оставить свою обитель. Но аббату Фабиану слишком хорошо здесь живется, и он отнюдь не собирается отказываться от всех своих благ даже взамен на денежное вознаграждение. Подумайте сами, здесь он ощущает себя богатым землевладельцем, настоящим лордом. А на самом-то деле он всего-навсего сын местного судового поставщика.

Гудхэпс допил последние капли из своей кружки и вновь потянулся к кувшину с вином. Впрочем, я не мог обвинять этого беспомощного старика в том, что он, испуганный и одинокий, пытается утопить свои страхи в вине.

– Аббат Фабиан очень умен и хитер, – продолжал Гудхэпс. – Он прекрасно понимает, что после недавнего восстания главный правитель воздержится от принудительного уничтожения монастырей. Робин Синглтон, эмиссар, попросил меня хорошенько покопаться в книгах и найти какой-нибудь закон, грубо попираемый в этом монастыре. Он рассчитывал таким образом запугать их. Я сказал, что это пустая трата времени, но Робин Синглтон никогда не был силен в законоведении. Он привык действовать силой. Упокой Господи его душу, – со вздохом добавил Гудхэпс, но, будучи верным реформатором, не стал осенять себя крестным знамением.

– Вы правы, монахов не так легко запугать, – кивнул я. – Впрочем, думаю, в этом монастыре законы блюдутся отнюдь не строго. Насколько мне известно, здешние монахи были уличены в содомии и краже. И то и другое – более чем серьезные преступления.

Гудхэпс вновь сокрушенно вздохнул.

– Боюсь, лорда Кромвеля ввели в заблуждение. Мировой судья – убежденный реформатор, однако его сообщение о продаже монастырских земель за бесценок не соответствует истине. На самом деле никаких свидетельств того, что при расчетах совершались нарушения, не существует.

– А все эти разговоры о царящем здесь разврате?

– Они тоже не имеют под собой оснований. Аббат настаивает на том, что после официальной ревизии они строго выполняют все предъявленные требования. Правда, бывший приор упорно противился нововведениям. Однако его убрали из монастыря вместе с парочкой самых вздорных монахов, тоже склонных мутить воду. И его место занял этот шотландский верзила.

Я осушил свой стакан, но воздержался от того, чтобы попросить еще. Чуть живой от усталости, я так разомлел от тепла и от выпитого вина, что теперь мне хотелось одного – лечь и забыться сном. Однако я знал, что в течение ближайших часов мне понадобится ясная голова.

– А что вы можете сказать о здешней братии?

– Они ничуть не отличаются от всех прочих монахов, – пожал плечами Гудхэпс. – Ленивы и самодовольны. Позволяют себе играть в карты и охотиться – вы, наверное, видели, что в монастыре полно собак. Сами не отказывают себе ни в чем, а служек держат впроголодь. Но надо признать, они выполняют все последние предписания, совершают церковные службы на английском языке, и я ни разу не заметил в здешних стенах женщин дурного поведения. Этот краснорожий приор строго следит за дисциплиной. Делает вид, что всей душой поддерживает нововведения лорда Кромвеля. Но я ему не верю. Здесь никому нельзя верить. Старшие монахи на вид – сама кротость и смирение, но на самом деле все они – закоренелые еретики. Хотя, конечно, они ловко скрывают свои истинные убеждения. За исключением этого калеки, картезианца. У него, что на уме, то и на языке. Но он – не член здешнего братства.

– Ах да, брат Джером, – усмехнулся я. – Мы уже имели случай с ним побеседовать.

– Вам известно, кто он такой?

– Нет.

– Родственник королевы Джейн, упокой Господи ее душу. Именно поэтому его и не казнили вместе с другими картезианцами, когда он отказался присягнуть на верность королю. Его пытали до тех пор, пока он не принял присягу, а потом отправили сюда на покой. Кстати, один из самых богатых местных землевладельцев также приходится ему родственником. А я думал, в кабинете лорда Кромвеля известно, что брат Джером находится здесь.

– Бумаги порой теряются даже в кабинете лорда Кромвеля, – с улыбкой заметил я.

– Все прочие монахи терпеть не могут брата Джерома, потому что он беспрестанно их оскорбляет, – продолжал Гудхэпс. – Упрекает их в лени и мягкотелости. Ему запрещено выходить за пределы монастырской ограды.

– Вне всякого сомнения, эмиссар Синглтон беседовал со многими монахами, надеясь выведать их неприглядные тайны, – заметил я. – Скажите, те, на кого пало подозрение в содомии, по-прежнему находятся здесь?

– И нет ли среди них высокого монаха с растрепанными светлыми волосами? – впервые за все время подал голос Марк.

– А, вы говорите о Габриеле, ризничем, – пожал плечами Гудхэпс. – Да, он один из них. На вид этого никак не скажешь, не правда ли? Высокий, здоровенный малый. Но иногда в его взгляде сквозит нечто странное. Эмиссар Синглтон пытался надавить на монахов, но все они твердят, что невинны, как небесные ангелы. Эмиссар Синглтон поручил мне расспросить монахов, узнать у них некоторые подробности относительно их обихода. Но хоть я и ученый, я не слишком искусен по части подобных бесед.

– Насколько я понимаю, эмиссар Синглтон не стяжал больших симпатий среди здешней братии? Кстати, мне несколько раз доводилось с ним встречаться. По моим наблюдениям, он был несколько вспыльчив.

– Да, из-за собственной несдержанности он легко наживал себе врагов. Впрочем, его это мало волновало.

– Расскажите мне о его смерти.

Старый доктор втянул голову в плечи и погрузился в тяжелые воспоминания.

– В конце концов, Синглтон убедился, что давить на монахов – бессмысленное занятие. Тогда он поручил мне составить список всех возможных нарушений канонического закона, в которых только можно обвинить монастырь. А сам проводил все время, просматривая архивные документы и счета. Однако никакой крамолы не обнаружил. Синглтон начал беспокоиться, ведь ему предстояло держать отчет перед лордом Кромвелем. В последние два дня я его почти не видел. Он, не поднимая головы, сидел в казначействе над расчетными книгами.

– А что он искал?

– Я уже говорил вам, любые нарушения. Он был готов ухватиться за любую мелочь. У него был опыт нового итальянского ведения счетов, знаете, когда все умножается на два.

– Да, двойная бухгалтерия. Значит, в законах он разбирался неважно, а в счетах хорошо?

– Верно, – со вздохом подтвердил Гудхэпс. – В последний вечер мы по обыкновению ужинали вдвоем. Мне показалось, что настроение у Синглтона несколько улучшилось. Он сказал, что после ужина собирается посмотреть некую расчетную книгу, которую получил у казначея. Кстати, сам казначей в тот вечер куда-то уехал из монастыря. Так что его здесь не было… когда это случилось.

– А как он выглядит, этот казначей? Не тот ли это низенький толстый монах с черными глазами, которого мы видели у мастерской каменотеса? Он как раз спорил из-за денег.

– Да, это он. Брат Эдвиг. Наверняка он спорил с ризничим из-за расходов на ремонт церкви. Мне он нравится, брат Эдвиг. Человек практического склада. Терпеть не может бросать деньги на ветер. В нашем колледже такой казначей тоже не помешал бы. Да, что касается ведения повседневных дел монастыря, приор Мортимус и брат Эдвиг прекрасно с этим справляются. Они, что называется, крепко держат бразды правления.

Сообщив это, Гудхэпс вновь приложился к кружке с вином.

– А что произошло после ужина?

– Я проработал около часа, затем помолился и улегся в постель.

– И сразу уснули?

– Да. Но около пяти утра я внезапно проснулся. В коридоре раздавались торопливые шаги, чьи-то взволнованные голоса. А потом в дверь что есть мочи забарабанили – в точности так, как это недавно сделал приор. – Тяжелые воспоминания заставили Гудхэпса содрогнуться. – Открыв дверь, я увидел, что в коридоре стоит аббат, а за ним толпится не меньше дюжины монахов. Стоило взглянуть на лицо аббата, чтобы понять – он испуган до потери рассудка. Он сообщил мне, что посланник лорда Кромвеля мертв. Сказал, что, несомненно, произошло убийство. Я оделся и вслед за аббатом поспешил вниз. Все обитатели монастыря были на ногах и пребывали в страшном волнении. До меня доносились отголоски приглушенных разговоров о запертых дверях и о лужах крови. Я слышал даже, что кто-то упомянул о том, что убитого наказал Господь. Принесли факелы, и через дортуары монахов мы направились на кухню. Там было так холодно, в этих темных бесконечных коридорах. И всюду группками стояли монахи и служки, встревоженные, испуганные. Наконец дверь в кухню распахнулась. Господь милосердный…

К моему удивлению, на этот раз Гудхэпс не удержался и торопливо перекрестился.

– Там пахло, как в лавке мясника, – сообщил он со сдавленным смешком. – В комнате горело множество свечей, они были повсюду – на столах, на шкафах. Я наступил в какую-то липкую лужу, и приор потянул меня за рукав. Взглянув себе под ноги, я заметил, что на полу разлита какая-то темная жидкость. Я не сразу понял, что это такое. А потом я увидел, что посреди комнаты лежит на животе Робин Синглтон. Его одежда была сплошь покрыта темными пятнами. Было ясно: с ним что-то не так, но глаза мои отказывались верить увиденному. А потом я осознал, что у него нет головы. Оглядевшись по сторонам, я увидел ее, эту голову, – она лежала под маслобойкой и пристально смотрела на меня. Лишь тогда я догадался, что лужа у меня под ногами – это кровь.

Гудхэпс закрыл глаза, отдаваясь тягостному воспоминанию.

– Господи Боже, сказать, что я пришел в ужас, означает не сказать ничего.

Он открыл глаза, одним глотком опорожнил свою кружку и вновь потянулся к кувшину, однако я отодвинул его в сторону.

– Думаю, на сегодня вам достаточно, доктор Гудхэпс, – мягко предостерег я. – Прошу вас, продолжайте.

На глаза старика навернулись слезы.

– Я сразу подумал, что Синглтона убили монахи. Они казнили его, а теперь настала моя очередь. Я смотрел на них, выглядывая в их толпе своего палача, человека с топором. Все они казались мне такими суровыми и жестокими. Этот безумный картезианец тоже был здесь. Он злобно ухмыльнулся и закричал: «Мне отмщение, сказал отец наш Небесный».

– Он выкрикнул именно это?

– Да. Аббат приказал ему замолчать и подошел ко мне. «Господин Гудхэпс, вы должны решить, как нам теперь поступить», – произнес он дрожащим голосом. И тут я понял, что все они испуганы не менее моего.

– Можно мне кое-что сказать? – вмешался Марк.

Я кивнул в знак согласия.

– Этот картезианец никак не мог отрубить голову кому бы то ни было. Тут требуется немалая сила. К тому же для нанесения такого удара необходимо сохранять равновесие, а он здорово хромает.

– Да, ты прав, – кивнул я и вновь повернулся к старому доктору. – И что же вы ответили аббату?

– Он говорил что-то о необходимости поставить в известность городские власти. Но я твердо знал: прежде всего, необходимо сообщить о случившемся лорду Кромвелю. Подобное убийство неизбежно сопряжено с политикой. Да, еще аббат рассказал мне, что старый Багги, привратник, обходя монастырь ночью, видел Синглтона. И якобы тот сообщил ему, что намерен встретиться с одним из монахов.

– А в котором часу это произошло? Или старик этого не помнит?

– Разумеется, не помнит. Он вообще имеет слабое представление о времени. Сказал лишь, что Синглтон явно был недоволен, столкнувшись с ним, и разговаривал, по своему обыкновению, грубо и резко.

– Понятно. Что произошло потом?

– Я приказал монахам хранить молчание. Сказал, что отныне ни одно письмо не должно быть отправлено без моего разрешения. А сам незамедлительно написал лорду Кромвелю и отправил письмо с деревенским посыльным.

– Вы поступили совершенно правильно, господин Гудхэпс. Рассудительность не отказала вам даже в самую трудную минуту.

– Спасибо за добрые слова. – Доктор Гудхэпс промокнул глаза рукавом. – Так или иначе, я едва не заболел от страха. Отдав распоряжения, я заперся в своей комнате и с тех пор не выходил отсюда. Поверьте, господин Шардлейк, мне очень жаль, что в этой ситуации я не проявил должного мужества. Мне следовало провести расследование, не дожидаясь вашего приезда. Но, увы, я лишь ученый.

– Ничего, теперь мы здесь, и мы добьемся правды. Скажите, а кто обнаружил тело?

– Брат Гай, который ходит за больными в лазарете. Такой высокий, темноволосый. Он сказал, что ему понадобилось зайти в кухню за молоком для одного из больных. У него есть ключ. Он отпер наружную дверь, по небольшому коридору дошел до кухни. Войдя туда, он сразу наступил в лужу крови и поднял тревогу.

– Значит, дверь в кухню обычно запирается на ночь?

– Да, – кивнул Гудхэпс. – Иначе монахи и служки мигом растащили бы все съестные припасы. Вы сами знаете, набивать брюхо – любимое занятие большинства святых братьев. Неслучайно многие из них так разжирели.

– Значит, у убийцы был ключ. Это указывает на то, что он был из числа монахов. Впрочем, об этом говорят и сведения о некой предполагаемой встрече, сообщенные привратником. Но в вашем письме говорится о том, что здешняя церковь подверглась осквернению. Если я не ошибаюсь, были похищены святые мощи?

– Да, – подтвердил Гудхэпс. – Мы все стояли в кухне, когда прибежал один из монахов и сказал, – тут доктор судорожно вздохнул, – что на алтаре принесен в жертву черный петух. А потом выяснилось, что пропали мощи Раскаявшегося Вора. Монахи уверены, что в монастырь проник кто-то посторонний, осквернил церковь и похитил мощи. Эмиссар, совершая позднюю прогулку, увидел грабителя, и тогда тот убил его.

– Но каким образом посторонний мог проникнуть в запертую кухню?

– Возможно, он подкупил кого-то из служек, – пожав плечами, предположил Гудхэпс. – Тот на время дал ему ключи, и злоумышленник сделал копию. Именно так думает аббат. Ведь монастырский повар – это всего лишь служка. И у него, разумеется, есть ключ от кухни.

– А что вы можете сказать о пропавших мощах? Они действительно имеют ценность?

– Ох, о них я вспомнить не могу без содрогания. Только представьте себе истлевшую руку, прибитую гвоздями к куску дерева! Хранились мощи в большом золотом ларце, отделанном драгоценными камнями. Я так полагаю, то были самые настоящие изумруды. Считалось, что эти мощи способны исцелять недуги, в особенности, сломанные и искривленные кости. Но, сами понимаете, это всего лишь сказка, выдуманная монахами для того, чтобы морочить неразумных. – На мгновение в голосе его послышалась страсть убежденного реформатора. – Несомненно, пропажа мощей расстроила монахов куда сильнее, чем смерть Синглтона, – добавил он.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – задал я главный вопрос. – Как вы думаете, кто мог совершить убийство?

– Откровенно говоря, я теряюсь в догадках. Монахи обвиняют во всем поклонников дьявола. Утверждают, что и похищение мощей, и убийство – их рук дело. Но и сами монахи ненавидят нас, реформаторов. В этом монастыре ненавистью пропитан даже воздух. Сэр, теперь, когда вы здесь, могу я отправиться домой?

– Пока что вы мне необходимы, доктор Гудхэпс. Но возможно, вскоре вы сможете уехать.

– По крайней мере, теперь, когда вы и этот славный юноша рядом, я не буду чувствовать себя таким одиноким в стане врагов.

Раздался стук в дверь, и на пороге показался служка.

– Сэр, аббат Фабиан вернулся.

– Отлично. Марк, помоги мне подняться. У меня страшно затекли ноги.

Марк протянул мне руку, и я с усилием встал.

– Благодарю вас, доктор Гудхэпс. Позднее мы вернемся к нашему разговору. Кстати, что случилось с бухгалтерскими книгами, которые так тщательно изучал эмиссар?

– Их забрал казначей, – сообщил старый доктор и покачал седовласой головой. – И как только подобное преступление могло случиться? Я мечтал лишь о реформе Церкви. Но в результате мир стал более жестоким, и количество совершаемых в нем злодеяний лишь возросло. Восстания, предательства, убийства. Порой мне кажется, нам никогда не преодолеть везде сущего зла.

– Тот, кто творит зло, непременно будет наказан, – убежденно произнес я. – В это я верю неколебимо. Идем, Марк. Нам пора побеседовать с досточтимым аббатом.