К началу XVIII века оставался нерешенным важнейший географический вопрос: соединяется ли Азия с Америкой? Тихоокеанские берега Америки были известны, и то очень приблизительно, только до 35 - 40° северной широты.
      Собственно говоря, еще в 1648 году Семен Дежнев впервые прошел проливом, который мы называем теперь Беринговым. Вряд ли правильно утверждать, что его сообщение "затерялось в архивах". (Дежнев умер двадцать пять лет спустя в Москве, добиваясь "пенсии" за свою долгую службу. О его плавании в Москве хорошо знали.) Нет, на его сообщение просто не обратили серьезного внимания - слишком противоречивы зачастую были донесения ("скаски") землепроходцев.
      Но вот парадокс: Дежневу не поверили, несмотря на то что на большинстве карт пролив между Азией и Америкой (его называли Анианским) показывали еще задолго до Дежнева. Нет нужды углубляться в вопрос, когда и почему возникла ни на чем, казалось бы, не основанная географическая легенда об Анианском проливе. Для нас важнее другое: в мифический пролив верили не все, и сам Петр I, по-видимому, склонен был считать, что никакого пролива не существует.
      Вчитаемся в "Инструкцыю", которую получил Беринг:
      "Надлежит на Камчатке или в другом тамож месте зделать один или два бота с палубами.
      На оных ботах возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля - часть Америки.
      И для того изкать, где оная сошлась с Америкою".
      Этой инструкции конечно же противоречат слова, якобы сказанные Петром при ее подписании: "Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию. На сей морской карте проложенный путь, называемый Аниан, назначен не напрасно".
      Нередко, даже цитируя инструкцию, словно не замечают, что написано в ней. Всех гипнотизирует "дорога через Ледовитое море", "путь, называемый Аниан", хотя известно, что цитированные выше "Рассказы Нартова о Петре Великом" были впервые опубликованы только в 1891 году, и их текст (это, кажется, никто не оспаривает), безусловно, подвергся правке.
      Но этот гипноз рождает обвинение: Беринг не выполнил наказ Петра, не нашел "дорогу", не убедился в существовании американского берега Анианского пролива.
      "Выбранный Петром Великим в первую экспедицию... Беринг успел уже выказать в ней всю свою нерешительность" - это (вы, наверное, догадываетесь) пишет Соколов.
      "Нерешительность" проявилась вот в чем. Пройдя от Нижнекамчатска вдоль побережья Чукотки, Беринг через нынешний Берингов пролив вышел в Ледовитый океан. Ширина пролива всего 85 километров, но Беринг из-за "тумана с мокротою" не видел его берегов. Позднее, при прояснении, со "Святого Гавриила" заметили современные мыс Дежнева и остров Ратманова. Еще двое суток Беринг продолжал плыть на северо-северо-восток, не видя никакой земли, и лишь затем, в широте 67°18', лег на обратный курс.
      Биографы сетуют: если бы "Святой Гавриил" повернул на запад, к Колыме, если бы хоть немного прошел на восток...
      Если бы... Конечно, обидно, что Беринг так и не увидел во время первой экспедиции берегов Америки. Но...
      Перечитайте еще раз "Инструкцыю". От правильного понимания задачи, которая была поставлена перед Берингом, зависит оценка всех его действий, оценка - так уж нелепо получается - всех его заслуг.
      "...Изкать, где оная (Азия. - Авт.) сошлась с Америкою"!
      Беринг полностью выполнил поставленную перед ним задачу. Он убедился, что за мысом Дежнева азиатский берег резко поворачивает и уходит к западо-северо-западу. Опрошенные чукчи единодушно утверждали: "А земля наша почти отсюда поворотилась налево (то есть к западу) и пошла далеко", "по берегу морскому к Колыме, далече отсюда, живут люди все нашего роду".
      "Посему, - пишет современник Беринга академик Миллер, впервые сообщивший о результатах экспедиции, - заключил капитан с немалой вероятностью, что он достиг самого края Азии к северо-востоку: ибо ежели берег оттуда непременно простирается к западу, то нельзя Азии соединяться с Америкою. Следовательно, он по данной ему инструкции исполнил".
      Как бы ни препарировали слова чукчей и рапорты начальника экспедиции, у нас нет оснований сомневаться: сам Беринг был абсолютно уверен, что Азия не соединяется с Америкой и что его задача выполнена.
      Иногда намекают, что Беринг просто струсил, испугался вынужденной зимовки у берегов Чукотки. Хорошо рассуждать, вооружившись современными знаниями: "лишь в конце сентября образуется (в Чукотском море) молодой лед". Беринг действительно боялся зимовки. Назад он повернул 16 (27) августа. Но как-то забывают, что Берингу выпала высокая честь первому из русских моряков оторваться от берега, первому проложить курс в неведомые моря.
      И сейчас существует на флоте хорошее правило, закон для капитана: "Считай себя ближе к опасности". Это означает - постарайся исключить любую случайность, не бойся быть, а точнее, выглядеть трусливым.
      Беринг проявил одно из лучших качеств судоводителя - разумную предусмотрительность...
      В 1941 году в газете "Социал-демократ Хорсенса" было опубликовано письмо Беринга, написанное им вскоре после окончания Первой Камчатской экспедиции.
      Мы знаем, архив мореплавателя, вероятно, погиб. И ценность письма уже в том, что оно единственное сохранившееся. Лишь оно позволяет в какой-то мере составить впечатление о Беринге-человеке*.
      _______________
      * В 1965 году известный историк Арктики Михаил Иванович Белов опубликовал перевод письма в малотиражном специальном издании, но широкому читателю оно до сих пор неизвестно.
      "Глубокоуважаемая и дорогая тетушка!
      Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я имел счастье получить письмо от моих родственников из Хорсенса; хотя Вы и предали меня забвению, но я все же не забыл Вас, и теперь, по возвращении домой, после пятилетнего путешествия, я навел справки и узнал, что Вы стали вдовой. От всего сердца выражаю Вам свое соболезнование в том, что Вы остались одинокой на старости лет, и желал бы находиться с Вами рядом, чтобы иметь возможность оказать поддержку, но мое путешествие в 1725 году лишило меня возможности приехать домой и повидать как моих теперь уже покойных родителей, так и Вас, мою дорогую тетушку, и тем меньше возможности сделать это теперь, так как на моей службе нашему всемилостивейшему императору может произойти что-либо, в связи с чем мне придется отправиться в путь.
      Мое продолжительное путешествие началось в 1725 году, и только сейчас, 1 марта 1730 года, я вернулся домой. Я проехал несколько тысяч миль по Восточной Татарии, пока можно было проехать сушей, мимо Камчатки и еще несколько сот миль дальше, как это видно из географических карт, а именно я побывал в той части Азии, которая тянется от Северных гор. Я должен признать, что желание моей молодости - попутешествовать исполнилось, ибо это путешествие совершалось мимо Китая и Японии, но при этом оно не может сравниться с путешествием в Ост-Индию, как по суше, так и по морю.
      На Камчатке я велел построить судно, на котором совершал рекогносцировки по морю, попадая иногда к язычникам, которые никогда раньше не видели ни одного европейца, а также в места, где не произрастал хлеб и не было никакого скота, кроме диких птиц, северных оленей и другого вида оленей, достаточно ручных, чтобы на них ездить верхом вместо лошадей; зимой здесь ездят на собаках, запрягая их в сани, как в других местах лошадей. Рыба является здесь основной пищей как для собак, так и для людей. Таким образом, я могу считать, что проехал большую часть этого полушария <...> Я пишу все это единственно для того, чтобы Вы, дорогая тетушка, и все мои родственники порадовались, что бог чудесно сохранил мне жизнь в таком долгом и трудном путешествии, и чтобы вы все вспомнили обо мне. Я благодаря богу здоров, хотя после своего возвращения домой тяжело болел. Жена моя, слава богу, жива; из восьми детей трое живы, и скоро мы ждем четвертого..."
      Здесь стоит, пожалуй, прервать цитирование письма, чтобы сказать несколько слов о жене Беринга.
      А. П. Соколов, а вслед за ним и другие называют ее Анной Матвеевной и пишут о ней в иронических гонах: "Барыня, молодая и бойкая, кажется, оставалась не без влияния на его дела".
      Трудно сказать, насколько это ядовитое замечание соответствует действительности, поскольку Соколов не ссылается на какие-либо факты. Но следующее его утверждение: "...в 1744 году... ей было 39 лет" - явно ошибочно.
      Как установил недавно Е. Г. Кушнарев, уже в 1713 году состоялось бракосочетание Витуса Беринга и Анны Шарлотты Пюльсе, дочери коммерсанта из Выборга.
      Уже одно то, что она вместе с мужем отправилась в экспедицию, не может не вызвать уважения. "В такой суровый век и в такой неорганизованной стране" это само по себе было достаточно мужественным поступком. Можно добавить, что, потеряв за пять лет пятерых детей, она тем не менее вновь сопровождала мужа в его второй экспедиции...
      "Мне было бы очень приятно, - продолжает свое письмо Беринг, - если бы Вы, дорогая тетушка, сообщили мне, кто из наших родственников еще жив и кто теперь бургомистр и советник, ибо я хотел бы принять меры относительно оставшейся небольшой части наследства, причитающейся мне после моих покойных родителей, так как я думаю, что оно сейчас не приносит никакой пользы, и я хотел бы, чтобы оно было превращено в ренту, а проценты были отданы бедным, до тех пор пока я сам не смогу распорядиться им..."
      Следует добавить, что три года спустя, перед началом второй экспедиции, Беринг полностью передал свою долю наследства бургомистру города Хорсенса "в пользу бедных и неимущих"...
      "Я также не знаю, живы ли еще мои родные братья Ионас и Иёрген, а также брат Свен, который, побывав дома, снова уехал в Ост-Индию; и кто живет в доме моих покойных родителей, и кто из детей моих сестер еще жив. Я хотел бы иметь какую-нибудь возможность подарить Вам, моя дорогая тетушка, пару соболей в знак моего уважения; в остальном прошу кланяться... всем, кто жив, из хороших друзей. Вспоминайте меня добром, дорогая тетушка, ибо я надеюсь, что я еще пользуюсь Вашим расположением, и остаюсь постоянно и неизменно до самой смерти покорным племянником Вашим, глубокоуважаемая тетушка.
      В. И. Беринг.
      Прошло уже 26 лет с тех пор, как я уехал из дома, но не имел чести получить от Вас письма, дорогая тетушка; это плохой признак - меня не помнят; ну что же, пусть будет так: с глаз долой - из сердца вон. Ведь теперь редко признают своих, если это не сулит выгоды; у меня же это совсем не так, я всегда радуюсь, когда узнаю о благополучии моих родственников. Если Вы, дорогая тетушка, будете столь любезны и захотите написать мне, то адресуйте письмо моему зятю в Кронштадт, вице-адмиралу Сандерсу с переадресованием мне - капитану первого ранга морского флота".
      Вернувшись из экспедиции, Беринг сразу же представил в Адмиралтейств-коллегию две докладные записки - "Предложения". Ему без малого пятьдесят, но он готов вновь отправиться через всю Сибирь! Он хочет достичь берегов Американского материка: "...признаваю я, что Америка... не очень далеко от Камчатки... и буде подлинно так, то можно будет установить торги с тамошними обретающимися землями к прибыли Российской империи".
      Беринг выступает как горячий патриот России, которая за четверть века конечно же стала его Родиной. Его искренне заботит все, что происходит в Сибири. Беспокоит будущее огромной страны, освоение которой только начинается, возмущают безобразия, зачастую чинимые "вдали от закона".
      "Служилых людей счисляется при Якуцке около 1000 человек. А хотя командующие над ними и есть, но токмо содержат не под страхом, понеже служилые пьянствуют и проигрывают не токмо что из своих пожитков, но временно бывает - жен своих и детей... А когда отправляются в нужной путь, тогда они платья не имеют, однакож и ружье не исправно".
      Беринг теперь уже хорошо знает Сибирь и предлагает вполне конкретные административные мероприятия:
      "А для лучшаго порядку надлежит всякому служилому в регулярном полку быть... для службы надлежит иметь лошадь, теплое платье, ружье с амунициею".
      "Надлежит промеж ими (якутами. - Авт.) поселить... таких, чтоб детей их учили в школе. А признаваю, чтоб много охотников было отдавать детей в научение".
      "В Сибири, когда случится нужда в железе, тогда возят от Тобольска до дальних городов, отчего учиняет в провозе лишной кошт. При Ангаре реке, около Яндинского острога, имеется железная руда, також около Якуцкаго... А ежели б определено кому умеющему плавить в прутья, то можно б во всяком деле и в судовом строении довольствоваться без нужд".
      Всего в первом "Предложении" пятнадцать пунктов. Беринг пишет о возможности сеять рожь и ячмень, выращивать овощи на Камчатке ("в бытность мою учинена проба"). Отмечает, что на Камчатке можно варить соль и "сидеть" смолу ("тогда б возить на Камчатку не надобно"). Настаивает на необходимости посылать на Камчатку ремесленников и "для морскаго пути обучать молодых казачьих детей всякому морскому обыкновению".
      Во втором "Предложении" Беринга фактически заложен весь план будущей Великой Северной экспедиции. Беринг предлагает отнюдь не ограничиваться посылкой корабля к берегам Америки.
      "Не без пользы б было, чтоб... водяной проход до устья реки Амура и далее до Японских островов выведывать... чего б немалой прибыли Российской империи впредь могло оказаться".
      И может быть, главное - Беринг предлагает "северныя земли или берег от Сибири... на ботах или сухим путем выведывать". Он намечает предварительный план работ: "...от реки Оби до Енисея, а оттуда до реки Лены".
      Заметьте, Беринг не строит прожектов о морских путях "в Катай и Индию" через Ледовитый океан. Прежде чем говорить об этом, необходимо "выведывать северныя земли". Ведь до сих пор неизвестно даже, как далеко простирается к полюсу Азия.
      - Первая экспедиция ничего не доказала, - говорят до сих пор некоторые историки. - Сухопутный мост между Азией и Америкой мог находиться к западу от самого восточного мыса, который видел Беринг, например, где-то в районе мыса Шелагского.
      Если уж становиться на такую точку зрения (она отчасти справедлива), то почему не предположить, что Азия могла соединяться с Америкой и в совершенно не обследованном районе между Пясиной и Хатангой, там, где на современных картах уходит к северу огромный Таймырский полуостров?
      Именно Беринг стремился расставить точки над "i": нанести на карту все северное побережье Азиатского материка.
      Странное дело, говоря о замысле Великой Северной экспедиции, историки вспоминают проект сподвижника Петра, корабельного мастера Ф. Ф. Салтыкова "О взыскании свободного пути морского от Двины реки даже до Омурского устья и до Китай". Говорят о роли самого Петра, Лейбница. Но предложения Беринга обходят зачастую молчанием. Или выдвигают на первый план имена Н. Ф. Головина, Ф. И. Соймонова, И. К. Кириллова... Все они действительно очень многое сделали, чтобы экспедиция состоялась. Но не следует забывать инициативу самого Беринга, его "Предложения".
      Беринг был отцом, все остальные - крестными...
      И снова потянулись обозы из Санкт-Петербурга, снова строили дощаники в Усть-Куте, пробивали зимник на Юдомский Крест (ныне Юдома-Крестовская).
      Беринг задержался в Якутске. Отсюда, с Лены, с Оби, с Енисея, год за годом отправлялись отряды на север, к берегам Ледовитого океана. В Охотске все еще продолжали строить корабли для плаваний к Японии, к берегам Америки.
      "Всех более участия, - пишет академик К. М. Бэр, - возбуждает к себе Беринг, медленно подвигавшийся по Сибири до Охотска, чтобы иметь возможность управлять всеми отдельными экспедициями. Нельзя не удивляться его мужеству и терпению, вспомнив, что он должен был преодолевать невероятные трудности, строить в одно время в разных местах новые суда, высылать огромные транспорты провианта и корабельных потребностей через пустынныя дикия страны... Большая часть его сотрудников, как видно из позднейших донесений, обвиняла его в жестокости, с какою он упорствовал в продолжении Северной экспедиции".
      Из столицы, как это обычно бывает, казалось, что Беринг недостаточно энергичен, что дело продвигается слишком медленно.
      "Из полученных Коллегией рапортов усмотрено только одно, что леса заготовляются и суда строются, и парусы шьются... Лесам надлежало давно быть приготовленным, а судам - построенным и парусам - сшитым".
      Адмиралтейств-коллегия требовала: "В путь свой отправляться безо всякого замедления, не утруждая, яко излишними, безо всякого действия переписками".
      Снабжение огромной экспедиции, разбросанной по Сибири, требовало исключительной энергии. Только в 1738 году и только из Якутска к Юдомскому Кресту было отправлено: муки - 13896 пудов, сухарей - 593, круп - 2702 пуда... И так далее год за годом.
      Свен Ваксель о Беринге:
      "Он не раз говорил, что мол, нехитрое дело загнать людей в места, где они сами могут себя пропитать, а вот обеспечить их содержание - это дело, требующее предусмотрительности и разумной распорядительности".
      Георг Стеллер о Беринге:
      "Беринг не способен был к скорым и решительным мерам, но, может быть, пылкой начальник при толиком множестве препятствий, кои он везде встречал, исполнил бы порученное ему гораздо хуже. Винить можно его только за неограниченное снисхождение к подчиненным и излишнюю доверенность к старшим офицерам. Знание их уважал он более, нежели бы следовало, и через то вперил им высокомерие, которое переводило их нередко за границы должного повиновения к начальнику".
      Беринг стремился не прибегать к наказаниям. К подчиненным он относился истинно по-отечески. Вот, например, его "внушение" лейтенанту Михаилу Плаутингу:
      "Ты сам знаешь больше моего, каков Писарев! Лучше, кажется, когда бешеная собака бежит, то отойди от нея... Ты упрямишься, а сам кругом виноват, и спесивишься, надеяся, что ты офицер и будто нельзя тебя штрафовать... Не знаю, в каких ты слабых командах служил, что столько упрям. Опомнись и побереги себя, ежели жаль голову... Никто своего счастия не знает. Может быть ты будешь адмиралом, как ныне произошёл Николай Федорович Головин, а прежде сего был у меня в команде подпоручиком".
      Надо, пожалуй, сказать несколько слов об упоминаемом здесь Г. Г. Скорнякове-Писареве - это фигура достаточно характерная для правителей Сибири середины XVIII века.
      В прошлом директор Морской академии, обер-прокурор сената, Писарев за участие в заговоре против Меншикова был в 1727 году сечен кнутом и сослан в Сибирь. При очередной смене власти в столице и при постоянной нехватке кадров в Сибири его назначили вскоре начальником Охотского края и порта. Здесь Писарев, чувствуя себя безраздельным властителем, обирал и камчадалов, и купцов, издевался над подчиненными, вел праздный образ жизни. Впрочем, служилые люди из команды Писарева потребную службу несли "исправно": строили высокие ледяные горы для катания, чтобы дамам не было скучно.
      С приездом людей Беринга Охотск - всего-то сотня строений - разбился на два лагеря, два враждебных стана: Охотское правление и Экспедиционная слобода. Доносы в Санкт-Петербург текли рекой, жаль только, что ответы приходили (если приходили) через два-три года.
      Нижние чины и ссыльные, измученные самодурством Писарева, бежали ("из окошка видать") в Экспедиционную слободу. "Как некогда бегивали из России на Дон и в Запорожье", - высоким штилем доносит Писарев. Сам он насильственно захватывал людей Беринга, сажал их под арест; дело доходило и до пыток. Капитан-командору в свою очередь приходилось силой добиваться их освобождения.
      Как тут не вспомнить: "суровый век", "неорганизованная страна". И как не оценить все, что делал и сделал Беринг...
      Только к 1740 году пакетботы "Святой Петр" и "Святой Павел" были построены и, перезимовав на Камчатке (здесь был основан "град святых Петра и Павла" - современный Петропавловск-Камчатский), 24 мая 1741 года вышли в плавание к берегам Америки.
      "Святым Петром" командовал Витус Беринг, "Святым Павлом" - Алексей Ильич Чириков. Хоть и была договоренность держаться рядом, но 20 июня пакетботы в тумане разошлись.
      Оба они достигли берегов Америки, "Святой Павел" двумя сутками ранее. Но плавание А. И. Чирикова - отдельная тема. Мы же последуем за капитан-командором.
      Шестнадцатого июля со "Святого Петра" заметили "необычайно высокие горы, покрытые снегом". Однако из-за противного ветра смогли подойти к берегу только двадцатого.
      Берег Америки!
      Стеллер: "Всякий легко себе вообразит, как велика была радость... Со всех сторон обратились с поздравлениями к Капитану, до которого более всех относилась честь открытия. Однако ж Капитан не только что весьма равнодушно выслушивал эти поздравления, но, рассматривая берег, даже стал пожимать плечами".
      На берег были посланы большая лодка, чтобы подробнее разведать бухту, и шлюпка, чтобы разыскать питьевую воду. Софрон Хитрово, который командовал лодкой, доложил, что между островами имеется удобный рейд, где можно укрыться от ветров. На одном из островов он обнаружил несколько небольших построек, но сами жители, видимо, попрятались. Люди со шлюпки нашли пресную воду и заметили два еще дымившихся костра.
      Наверное, все мечтали отдохнуть, побродить по земле. Необходимо было попытаться наладить контакты с местными жителями, необходимо обследовать эти берега.
      Но Беринг не хочет задерживаться ни одной лишней минуты. Решено запастись свежей водой и немедленно отправляться в путь.
      "Мы приехали сюда лишь для того, чтобы привезти американской воды в Азию", - ядовито замечает Стеллер.
      Только с большим трудом, после громкого скандала натуралисту удалось добиться разрешения на несколько часов сойти на берег.
      Стеллер: "Время, затраченное здесь на исследование, обратно пропорционально времени, затраченному на приготовления: десять лет продолжались сборы и только десять часов пошли на дело".
      Впрочем, Стеллер отчасти даже оправдывает Беринга, цитируя его слова: "Мы теперь воображаем, что все открыли, и строим воздушные замки; а никто не думает о том, где мы нашли этот берег? Как еще далеко нам до дому? Что еще может с нами случиться? Почем знать, не будем ли мы задержаны здесь пассатными ветрами? А берег нам незнакомый, чужой, провианта на прозимовку не хватит!"
      Осторожность Беринга можно понять.
      Как раз в эти дни пропали без вести пятнадцать человек со "Святого Павла", посланных Чириковым на двух шлюпках к берегу. Незнакомый, таящий неведомые опасности берег... Но Беринга пугает главным образом обратный путь, "прозимовка".
      Вспомните, "нехитрое дело загнать людей (больше семидесяти человек!) в места, где они сами могут себя пропитать, а вот обеспечить их содержание...".
      И все-таки нельзя не согласиться, в данном случае, Беринг мог и должен был действовать более решительно, мог бы проявить большую научную и просто человеческую любознательность. Единственное извинительное обстоятельство можно усмотреть, пожалуй, только в том, что на корабле уже начиналась цинга, болен был и сам капитан-командор.
      Возвращение, как свидетельствует Свен Ваксель, старший офицер "Святого Петра", было действительно не легким:
      "Вместо того чтобы плыть, как мы рассчитывали, до 65°, мы вынуждены были спуститься к югу до 62°, а затем еще до 48°... Нам встретились громадные трудности, ибо как только мы намеревались направить курс для дальнейшего продолжения путешествия, в полной уверенности, что не придется опасаться каких-либо препятствий, так всякий раз вахтенный докладывал о том, что впереди по обе стороны видна земля. Приходилось каждый раз поворачивать обратно в открытое море...
      Не раз мы ночью проходили мимо крупных островов, которые не удавалось видеть. Что это действительно были острова, я заключаю из того, что временами в течение 2 - 3 часов при неизменном ветре и погоде корабль плыл среди значительно меньших волн и шел совершенно спокойно, а затем вдруг снова попадал в крупную океанскую волну, так что мы едва справлялись с управлением кораблем. В особенности испугались мы однажды темной ночью, после того как в течение нескольких дней не видели земли и вдруг около полуночи попали на глубину в двадцать сажен. Мы произвели измерения по сторонам корабля, чтобы определить, как сойти с этого рифа или грунта (так как не знали, что он собой представляет), но во всех направлениях, куда мы ни шли, глубина оказывалась еще меньше. Я был в полном недоумении, что же надлежит предпринять. Бросить якорь, не зная, близко или далеко от берега мы стали, также было рискованно, тем более что поднялся сильный ветер и началось сильное волнение. Я решил тогда направиться прямо на юг; в течение долгого времени глубины оставались неизменными; наконец мы вышли на глубокую воду.
      Спустя несколько дней в туманную погоду нам пришлось пройти мимо какого-то острова на глубине семи или восьми сажен. Мы с большой поспешностью бросили якорь, а когда туман рассеялся, то оказалось, что мы уже прошли мимо острова и остановились на расстоянии не более четверти мили от него. Этот остров мы назвали на нашей карте "Туманным островом"".
      Кончался август. Многие стали замечать у себя признаки цинги: кровоточащие десны, опухшие ноги, общая слабость. Капитан-командор почти уже не вставал с койки.
      31 августа умер первый - матрос Никита Шумагин. Группа островов, где похоронили матроса, была названа его именем. Это еще один штрих к портрету Беринга.
      Столетие спустя прославленный русский мореплаватель В. М. Головнин будет восхищаться: "Беринг... открыв прекраснейшую гавань, назвал ее по имени своих судов: Петра и Павла; весьма важный мыс в Америке назвал мысом Св. Илии... купу довольно больших островов, кои ныне непременно получили бы имя какого-нибудь славного полководца или министра, назвал он Шумагина островами потому, что похоронил на них умершего у него матроза... Если бы нынешнему мореплавателю удалось сделать такия открытия, какия сделали Беринг и Чириков, то не токмо все мысы, острова и заливы американские получили бы фамилии князей и графов, но даже и по голым каменьям разсадил бы он всех министров и всю знать; и комплименты свои обнародовал бы всему свету..."
      Во время стоянки у Шумагинских островов заметили ночью огонь на берегу, а 5 - 6 сентября к кораблю подходили небольшие байдарки, сделанные из тюленьих шкур. В каждой из них сидело по одному человеку. Взойти на борт они не решались, но всячески выказывали дружелюбие, знаками приглашая русских моряков на берег.
      И Ваксель, и Стеллер, и Хитрово оставили описания первых встреченных ими американцев:
      "Лица их были раскрашены в красный, а у некоторых в синий цвет; выражение лиц у них было различное, как у европейцев, и не все имели плоские лица, как у калмыков. Ростом они были довольно высоки и хорошо сложены...
      Верхняя одежда, или парки, была сделана из китовых кишок, разрезанных вдоль и сшитых вместе; штаны - из тюленьих шкур, а шапки - из шкур морских львов (сивучей); шапки были обсажены кругом различными перьями, в большинстве, по-видимому, соколиными".
      С огнестрельным оружием островитяне были явно незнакомы, два выстрела в воздух лишь слегка напугали их. "Я мог бы, - пишет Ваксель, - всех девять человек забрать в плен и даже об этом доложил капитан-командору Берингу, но последний письменно запретил мне это и не велел чинить над ними никаких насилий..."
      "Святой Петр" по-прежнему шел вдоль гряды Алеутских островов, то приближаясь к ней, то отдаляясь. Почти все время штормило, стояла туманная и облачная погода. Неделями не было видно ни солнца, ни звезд, и уточнить местоположение судна никак не удавалось.
      "Мы должны были плыть в неизведанном, никем не описанном океане, точно слепые..."
      На корабле свирепствовала цинга. Один за другим умирали люди. Никита Шумагин, потом гренадер Андрей Третьяков, морской солдат Алексей Киселев, камчатский служивый Никита Харитонов, морской солдат Лука Завьялов, адмиралтейский купор Степан Болдырев...
      "У меня не оставалось почти никого, кто бы мог помочь в управлении судном, - пишет Свен Ваксель. - Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими за отсутствием людей я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту. Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе, и то только держась за какие-нибудь предметы. Наш корабль плыл, как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления, и шел по воле волн и ветра, куда им только вздумалось его погнать..."
      Утром четвертого ноября увидели землю - высокие горы, покрытые снегом. "Невозможно описать, какая радость охватила нас при виде ее. Полумертвые выползали, чтобы посмотреть... Достали план Авачи и нашли, что данный берег вполне соответствует берегам Авачи. Указывались предгорья и вход в гавань".
      Попытались подойти к берегу, бросили два якоря, но оба якорных каната оборвались. К счастью, корабль перебросило волнами через каменную гряду в удобную бухту. Ваксель и Стеллер отправились на шлюпке к берегу. Натуралиста удивила поразительная доверчивость животных. Стеллер высказал сомнение, что это Камчатка.
      - Что же это может быть? - возразил Ваксель.
      На следующий день начали перевозить на берег больных.
      "Многие из них умерли, как только попали на свежий воздух, несколько человек скончалось в лодке, так и не ступив на берег, а несколько человек умерло уже на берегу вскоре после высадки".
      Капитан-командора тоже отправили на берег. Четыре самых крепких человека перенесли его на носилках из связанных веревками шестов. Ходить капитан-командор уже не мог.
      Его положили в отдельную землянку, выкопанную на берегу и прикрытую парусом.
      Беринг лежал полузасыпанный песком, ему казалось, так теплее. Капитан-командор догадывался, что это не Камчатка, что это остров. Но он не знал, что здесь ему суждено умереть, не знал, что остров этот будет называться островом Беринга, а весь архипелаг - Командорами.
      Глава 4