Через минуту сильные руки перенесли Марысю в лодку, но Черного Орлика там не было.
      Спустя два месяца Марыся вышла из больницы в Литтл Роке и на собранные добрыми людьми деньги поехала в Нью-Йорк.
      А денег этих было немного. Часть дороги ей пришлось идти пешком, но благодаря тому, что она уже немного говорила по-английски, ей удавалось иногда упросить кондукторов провезти ее несколько станций даром. Многие с состраданием смотрели на эту бледную, изнуренную болезнью девушку с большими синими глазами, похожую скорее на тень, чем на человека, со слезами умоляющую о милосердии. Не люди издевались над ней, а жизнь и ее условия. Что было делать в американском водовороте, в этом гигантском "бизнесе" полевому цветку из Липинец? Как жить? Гигантская колесница неизбежно должна была раздавить это хрупкое существо, как всякий воз давит попавшиеся ему на дороге полевые цветы...
      Исхудалой, дрожащей от слабости рукой она дернула звонок. На Вотер-стрит в Нью-Йорке Марыся пришла за помощью к старому господину, уроженцу Познани.
      Дверь отпер какой-то незнакомый человек.
      - Мистер Златопольский дома?
      - Кто это такой?
      - Это уже старый господин, - ответила Марыся и показала карточку.
      - Умер.
      - Умер? А сын его? Вильям?
      - Уехал.
      - А дочь, Дженни?
      - Тоже уехала.
      Дверь закрылась. Девушка села на порог, утирая слезы. Вот она снова очутилась в Нью-Йорке, одна, без помощи, без крова над головой, без денег.
      Что же ей делать? Остаться в Нью-Йорке? Ни за что! Она пойдет в порт, в немецкие доки, и умолит капитана какого-нибудь парохода взять ее с собой, а если он сжалится и пустит ее, она, хоть нищенствуя, пешком пройдет всю Германию и вернется в родные Липинцы. Там ее Ясько. Кроме него, теперь у нее уже никого нет на свете. Если он не примет ее, если позабыл, если оттолкнет, все же она хоть умрет близ него.
      Марыся вошла в порт и на коленях стала молить немецких капитанов... Они бы, пожалуй, ее взяли: ее бы только подкормить немножко, будет красивая девушка. Они бы с удовольствием, но что делать? Не полагается по закону... да, наконец, соблазн и дурной пример матросам... Пусть уж лучше она оставит их в покое.
      Ночевать Марыся ходила на ту же платформу, где ночевала с отцом в ту памятную ночь, когда он хотел ее утопить. Питалась тем, что выбрасывала на берег вода, как питались они с отцом в Нью-Йорке. К счастью, хоть было лето... тепло...
      Каждый день, чуть брезжил рассвет, она ходила в немецкие доки и каждый день тщетно умоляла взять ее на пароход. Она выказывала чисто крестьянское упорство. Однако силы уже покидали ее. Девушка чувствовала, что если не уедет сейчас, то скоро умрет, как умерли все, с кем связала ее судьба.
      Однажды утром она с трудом притащилась в порт, с мыслью, что это, вероятно, в последний раз, так как завтра у нее уже не хватит сил. Марыся решила не просить, а незаметно пробраться на первый попавшийся пароход, отправляющийся в Европу, и спрятаться где-нибудь в трюме. Когда пароход выйдет в море и ее найдут, то ведь не бросят же ее в воду, а если и бросят, так что же? Не все ли равно, как умирать, раз надо умирать.
      К несчастью, у сходней, ведущих на пароход, зорко следили за входящими, и при первой же попытке сторож ее прогнал.
      Марыся молча отошла в сторону и села на сваю у воды, чувствуя, что у нее как будто начинается жар.
      Она стала что-то бормотать про себя и улыбаться...
      - Я теперь помещица, Ясько, а все равно я осталась тебе верна. Ты что же, не узнаешь меня?
      Бедняжка помешалась. С той поры она ежедневно приходила в порт поджидать своего Яська. Люди привыкли к ней и иногда подавали милостыню. Она смиренно благодарила и улыбалась, как дитя. Так продолжалось месяца два. Но вот однажды она не пришла в порт, и с того дня ее больше не видели. Только на следующий день в полицейской газете сообщалось, что в порту, около самой воды, найдено тело девушки, фамилия и происхождение которой неизвестны.
      1879