Эмма растерянно смотрела на мужа. О чем он говорит?! Внезапно до нее дошел смысл его слов: он решил, что она не смогла справиться с собственной лошадью, вынесшей ее на поляну, и что, не удержавшись в седле, случайно упала на разбойника, пытавшегося его убить. На мгновение она разозлилась: неужели он считает ее такой беспомощной дурой?! Но сил возражать не было. Бог с ним. Может, ему лучше и не знать правды. Она лишь разъярит его еще больше.
      Эмма огляделась, ища глазами свою кобылу, но той нигде не было видно. Озабоченно хмурясь, она вышла на середину поляны и громко позвала лошадь, но безрезультатно.
      - Наверное, она вернулась в замок, - успокоил Эмори, подходя к ней. Мой конь тоже ускакал. Тем скорее здесь появятся мои люди.
      Он замолчал, прислушиваясь. В тишине леса до них ясно донесся приближающийся топот копыт. Эмори напрягся и заслонил собой Эмму.
      Но как только первые всадники показались на поляне, он успокоился и, вкладывая меч в ножны, пошел им навстречу. Прибывшие на подмогу сдержали коней и спешились.
      Эмма шагнула было за мужем, но споткнулась обо что-то в траве. Посмотрев вниз, она увидела, что это ее корзинка с травами, и нагнулась ее поднять. Непонимающим взглядом она уставилась на капли крови, испещрившей верхние листья, и почувствовала слабость. До сих пор Эмме никогда не доводилось наблюдать бой в непосредственной близости. Да, конечно, она часто видела, как муштруют солдат, их потешные бои во внутреннем дворе замка, несколько раз она стреляла из лука и, чтобы спасти жизнь близких, отнимала ее у чужих. Но выпустить издали стрелу было совсем не то, что довелось ей испытать сегодня. Она стояла, глядя на дерущихся, а где-то совсем рядом ходила смерть. Она чувствовала ее запах, ощущала ее вкус на губах. В ушах все еще стоял лязг мечей, страшный хруст разрубаемой человеческой плоти. Прикрыв глаза, Эмма старалась побороть подступившую к горлу тошноту.
      Нет, не скоро забудет она этот день!
      Эмори быстро объяснил своим людям, что произошло, и распорядился подать ему коня. Вскочив на него, он шагом подъехал к Эмме, посадил ее перед собой и направился домой. По дороге он то и дело озабоченно поглядывал на притихшую жену. Ее молчание тревожило его. Даже сообщение, что кобыла ее ранена, но не сильно, не вызвало заметного отклика у Эммы. Эмори разволновался еще больше. Это было совсем не похоже на его жену, которая переживала по каждому поводу.
      Несомненно, ее состояние явилось следствием пережитого потрясения. Но Эмори надеялся, что Эмма отдохнет и станет прежней. Другого способа он не знал и, как муж, должен был позаботиться, чтобы обеспечить ей полный покой. К моменту их въезда во внутренний двор замка он твердо решил, что лично проследит за этим.
      Отогнав взмахом руки сбежавшихся слуг и солдат, он спешился и, бережно сняв Эмму с коня, понес ее наверх, в спальню. Там он поставил ее на пол, взял из рук корзинку с травами и осторожно стал снимать с жены одежду.
      Эмма стояла не шевелясь, с отрешенным видом, раздев ее донага, Эмори повернулся к постели, чтобы откинуть покрывало и уложить жену в кровать, но Эмма внезапно бросилась к нему на грудь и отчаянно зарыдала. На мгновение Эмори замер, потрясенно глядя на рыдающую женщину, но тут же пришел в себя и неловко погладил ее по спине.
      Так прошло несколько минут, показавшихся Эмори часами. Он дал ей выплакаться, а сам ломал голову: чем же ее успокоить? Дальнейшее поведение Эммы удивило его еще больше. Продолжая рыдать, она принялась торопливо стаскивать с него одежду. Он не стал мешать ей, желая узнать, чем все это кончится.
      Несмотря на то что слезы застилали ей глаза, Эмма действовала достаточно проворно, и вскоре Эмори стоял перед ней почти совсем обнаженный, со штанами, спущенными ниже колен, гордо являя ее взору свою вздыбившуюся мужскую плоть. Нежное тело жены, трущееся об него, льнущее и обвивающее в стремлении побыстрее раздеть, привело его в возбуждение, невзирая на грустные обстоятельства.
      Эмори открыл было рот, чтобы поинтересоваться ее дальнейшими намерениями, но Эмма ласково подтолкнула его к кровати. Так как ноги его были спутаны узкими штанами, этого легкого движения хватило, чтобы он распростерся навзничь на постели. Его малышка жена, не тратя времени даром, мгновенно взобралась на него и без промедления и подготовки опустилась на его устремленное ввысь копье.
      Сначала Эмори просто лежал, широко открыв глаза, ошарашенный происходящим. Конечно, жена его не страдала излишней робостью в постели, но так далеко еще ни разу не заходила. Тем более это было странно, что лицо ее не выражало ни желания, ни радости, а лишь угрюмую решимость. Она продолжала рыдать и качаться на нем. Нахмурясь, он ухватил ее за бедра, задержал эту скачку и, дождавшись, когда она откроет глаза, спросил:
      - Что с тобой? Что ты делаешь?
      Эмма непонимающе заморгала. От удивления поток неудержимых слез прекратился. Ей казалось очевидным, что она делает.
      - Совокупляюсь с тобой.
      Она возобновила свои движения, но Эмори крепче сжал руки, нетерпеливо качая головой.
      - Это я вижу. Но почему?
      Эмма растерялась. Она не могла объяснить почему. Просто вдруг испытала неодолимую потребность соединиться со своим супругом. Ей отчаянно захотелось ощутить его в себе, прильнуть кожей к его коже. Хотелось вновь испытать тихую радость, следующую за соитием, когда он ласково обнимает ее и шепчет на ухо нежные слова. Она хотела почувствовать в себе биение жизни. Наверное, это было как-то связано с тем, что она увидела смерть так близко. Хотя какая здесь связь? Это было нелепо, бессмысленно, необъяснимо для нее самой, не говоря уже о муже... Она напряженно искала разумное объяснение происходящему, но сумела лишь выговорить:
      - Нам нужен наследник.
      - Наследник?
      - Да!
      - Сию минуту? - Вид у него был потрясенный.
      - Да, сию минуту. Прежде чем ты погибнешь и оставишь меня одну.
      Внезапно вспыхнувший в ней гнев поразил саму Эмму. Она же не винила его за столкновение с разбойниками, особенно последнее. Все произошло не по его воле. И все же она продолжала упрекать его:
      - Клянусь, милорд, я никогда не встречала человека, который то и дело попадает в опасные переделки! Если я тотчас же не вберу в себя ваше семя и не зачну ребенка, вы наверняка ухитритесь подставить себя под меч или стрелу, и я опять останусь ни с чем! Вернее, я окажусь в цепких лапах Бертрана!
      Эмори недоверчиво уставился на нее. Целое море чувств и мыслей затопило его сознание. Наконец среди них возобладал гнев. Приподнявшись на постели, он опрокинул ее на спину и навис над ней, вонзаясь все глубже и яростнее, приговаривая при этом:
      - Что ж, жена, видит Бог, никогда не было у меня столько хлопот и неприятностей, пока я на тебе не женился! Поистине я начинаю думать, что ты проклята!
      - Проклята? - ахнула Эмма.
      - Да-да, проклята! Одного мужа ты уже в гроб вогнала, и если дело дальше пойдет как сейчас, не сомневаюсь, что и меня туда отправишь!
      Когда она потрясенно открыла рот, чтобы возразить, Эмори накрыл его своим. Поцелуй его был грубым и требовательным, в нем не было нежности. Эмма ответила тем же, нетерпеливо кусая его губы, вскидывая бедра навстречу его безжалостным вонзающимся ударам.
      Такое яростное совокупление не могло длиться долго. Несколько мгновений - и Эмори, напрягшись, излился и с проклятиями повалился на нее. Почти сразу после этого он заставил себя подняться с постели.
      Эмма с досадой смотрела, как он молча оделся и, не глядя на нее, направился к двери. На пороге Эмори оглянулся и мрачно произнес:
      - Будем надеяться, что на этот раз мое семя взойдет. И запомни, жена: я не желаю быть племенным жеребцом. Даже по приказу короля.
      Глава 10
      - Наемники? - удивился Блейк. - Кто, черт побери, станет насылать на тебя наемников?
      Эмори пожал плечами, сердито хмурясь:
      - Да кто угодно.
      - Верно. Врагов у тебя хватает.
      - Такое уж у нас ремесло. Наше прежнее ремесло, - поправился он.
      Быть наемным воином означало вечно с кем-то биться. За долгие годы Эмори приобрел множество врагов, и любой из них мог пожелать его смерти.
      - Счастье еще, что леди Эмма осталась невредимой.
      - Да, повезло, - буркнул Эмори, оглядываясь на замок, где жена его наверняка опять кипятила какое-то свое очередное снадобье.
      - Я велю Маленькому Джорджу усилить охрану, - проговорил Эмори. - И скажу, чтобы Эмма не смела покидать замок без сопровождения по крайней мере десяти солдат.
      - А как насчет тебя?
      - Со мной или без меня, не меньше десяти!
      - Нет, я имел в виду, что тебе также надо брать с собой охрану.
      Эмори задумался, поморщился и, вздохнув, кивнул:
      - Согласен.
      Блейк помолчал. Он ждал возражений и не дождался. Этот факт заинтересовал его, как и то, что, проводив Эмму наверх, Эмори вернулся в мрачном настроении. Блейк умирал от желания спросить, что вызвало такую перемену, и только раскрыл рот, как Эмори сам заговорил об этом.
      - Она считает меня племенным жеребцом, годным лишь для одного! - в отчаянии проговорил он.
      Блейк удивленно посмотрел на друга:
      - Кто считает?
      - Моя жена! О ком, дьявол тебя забери, я еще могу вести разговор? - И он яростно сверкнул глазами, злясь на тупость Блейка. - Все, что ей от меня нужно, - это ребенок. Я для нее вроде быка-производителя! Она думает, что я должен по ее прихоти изливать в нее свое семя, пока она не переполнится им, как кружка элем.
      - Да, это тяжкая обязанность! - весело подхватил Блейк.
      Эмори обиженно поджал губы: он ждал большего сочувствия.
      - Тебе смешно! Это не тебя она терзает ночью и днем, днем и ночью.
      - Какая жалость!
      Но, заметив на лице друга признаки надвигающейся бури, Блейк поспешил принять серьезный вид.
      - Не понимаю, дружище, на что ты жалуешься? Еще несколько дней назад ты грустил, что жене твоей слишком нравится исполнять супружеские обязанности. Ты находил это неподобающим. Теперь ты заявляешь, что она рассматривает тебя всего лишь как сосуд с семенем, впрочем, согласно святой церкви, так и положено считать жене. И тебя это снова огорчает. А-а... кажется, понимаю! И Блейк широко улыбнулся продолжавшему хмуриться Эмори. - Твоя мужская гордость уязвлена тем, что ласковость жены вызвана лишь желанием забеременеть и обезопасить себя от Бертрана. - Он сочувственно кивнул: - Да, все верно. И это заставляет меня предположить, что твое собственное внимание к жене означает нечто большее, чем исполнение супружеского долга.
      Эмори поглядел на него так, словно получил от друга удар в живот, и неистово замотал головой, отказываясь обсуждать всерьез такую дикую мысль.
      - Да-да. Может быть, ты даже влюбился в нее, - торжественно объявил Блейк.
      - Влюбился?! - ужаснулся Эмори. - Она же моя жена!
      - Ну и что?
      - Мужчины не любят своих жен, - сердито буркнул Эмори. - Любовь они берегут для любовниц. Жен лишь терпят.
      - Трудно представить, Эмори, что ты можешь завести себе любовницу.
      - Я не собираюсь, но...
      - И хотя обычай приберегать нежные чувства для внебрачных связей нынче в моде у лордов и леди, Эмма - необычная леди. Ее легко полюбить. - И Блейк выразительно вздохнул.
      Эмори поморщился и решительно заявил:
      - Оставь в покое мою жену. У нее любовника не будет!
      С этими словами он круто повернулся и только что не побежал прочь по двору, оставив удивленного Блейка в глубокой растерянности.
      Эмма подняла глаза от кипящего котелка, в котором она мешала очередной отвар, и улыбнулась появившейся на кухне Гите. Она была самой старшей среди работниц де Ласси и по возрасту годилась Эмме в матери. Она даже внешне чем-то напоминала покойную леди Кенвик: кроткой улыбкой и тихим достоинством, с какими она накалывала и прилаживала ткань на фигуре Эммы во время примерок. Эмме она очень нравилась. И не только ей. Сиберту тоже.
      Де Ласси пробыл в замке всего четыре дня, а Гита и Сиберт уже казались неразлучными. Во время трапез они сидели рядом, в рабочие часы Гита постоянно находила предлоги, чтобы спуститься вниз и хотя бы мельком увидеть Сиберта. Эмма натыкалась на них в самых разных уголках замка. Служанки и посудомойки уже начинали хихикать, едва эта пара появлялась на горизонте.
      Эмма не знала, как ей отнестись к этой ситуации. Ей казалось странным, что уже немолодые люди так увлечены друг другом. Но в то же время в этом было что-то удивительно трогательное. Никогда Эмма не видела своего сурового дворецкого таким счастливым, и ей не хотелось выговаривать им за нескромное поведение. Пока она предоставила событиям идти своим ходом. Хотя когда-нибудь настанет момент разлуки. Что тогда будет? Эмма надеялась уговорить Гиту остаться, так как подозревала, что если швея решит вернуться в Лондон вместе с де Ласси, Сиберт последует за ней. Однако сейчас ей не хотелось заниматься этой проблемой: и без того в замке Эберхарт хватало тревог и волнений.
      По сути дела, они не прекращались со дня ее свадьбы, подумалось Эмме. Но она тут же поправила себя. Нет, все началось еще раньше. Пожалуй, со смерти Фалька... а может, с ее аудиенции у короля?..
      - Лорд Эмори чем-то болен, миледи? - Гита подошла совсем близко и с любопытством заглянула в котелок.
      - Н-нет... - смущенно проговорила Эмма. - С ним все в порядке.
      - Тогда почему вы каждый вечер подливаете лекарство ему в эль?
      - Я... это такое новое укрепляющее средство... Я ищу, какое ему лучше подходит, - солгала Эмма, отводя в сторону глаза.
      Гита озадаченно нахмурилась:
      - Но разве это не листья иглицы и...
      - Вы хорошо знаете травы, - прервала ее Эмма, стремясь перевести разговор на другое.
      - Да, меня мать научила разбираться в них. - Гита повернулась к разложенным на столе для просушки растениям. Бережно проведя по ним рукой, она удивленно взяла один из цветков. - Это ведь дамиана?
      - Да, она укрепляет организм. - Эмма услышала в своем голосе оправдывающиеся нотки и внутренне поморщилась. - И налаживает работу всех органов тела.
      Губы Гиты чуть дрогнули в усмешке, и она положила афродизиак на место.
      - Да, она наладит.
      Эмма вспыхнула как маков цвет, почувствовав в словах Гиты намек, но была избавлена от ответа шумом открывшейся двери. В кухню заглянул Сиберт и при виде Гиты нежно заулыбался:
      - Французский хорек шумит, почему Гита так долго где-то задерживается. Может быть, стоит...
      - Да, да, - вздохнула Гита и направилась к двери, ответно улыбнувшись Сиберту. - Проводишь меня наверх?
      Эмма с удивлением отметила, каким игривым тоном это было сказано. Глаза ее открылись еще шире, когда Сиберт вспыхнул, судорожно сглотнул и кивнул даме своего сердца.
      - Кровь Христова! Ну и дела! - пробормотала Эмма, качая головой. Скоро придется что-то решать насчет этой парочки, подумала она, возвращаясь к своему вареву. Это была очередная порция отвара дамианы. Она готовила ее каждый божий день и щедрой рукой подливала это зелье в кружку мужа. Еще недавно Эмма собиралась сократить вливаемое количество, но после его недавней угрозы...
      Не то чтобы она всерьез поверила, будто он прекратит спать с ней. Ему явно доставляло удовольствие это делать. Да и вообще она не была уверена в причине его раздражения... Но поберечься не мешает. Она не только не уменьшит его порцию дамианы, а удвоит ее. Впрочем, другие травы она, пожалуй, не будет ему давать, а то в его кружке совсем не останется места для эля. Но дамиану он будет получать регулярно... на всякий случай.
      Эмма открыла глаза, посмотрела на пустое место рядом с собой на постели и тяжело вздохнула. Кажется, Эмори твердо решил больше не спать с ней. Вчера за ужином он принялся пить эль, кружку за кружкой, и не останавливался до тех пор, пока голова его не упала на столешницу и громкий басистый храп не возвестил о полном забытьи. Эмма не стала его будить: пусть спит, где заснул, - и одна поднялась наверх в свои покои.
      Несмотря на то что она не удвоила, а учетверила порцию дамианы в его эле, он не пришел к ней. Возможно, действие травы ослабевало по мере того, как человек привыкал к ней? А может быть, количество выпитого эля перебороло сном возбуждение от дамианы? Как бы то ни было, трава на него не подействовала, и она провела долгую ночь, ворочаясь в холодной, одинокой постели. Странно, как легко привыкнуть к присутствию мужчины у себя под боком и как тяжело после этого смириться с его отсутствием...
      Еще раз вздохнув, она в конце концов заставила себя встать и одеться. Неужели муж и вправду решил не возвращаться в ее постель? Она не желала даже думать о такой возможности, не только из-за того, что хотела иметь ребенка, но и... Нет, сама мысль об этом казалась ей невероятной! Она просто будет тосковать по мужу! Вот и все, как на духу.
      Эмори сдержал слово - он советовался с нею почти по всем вопросам. Кроме того, он действительно стал с ней разговаривать, главным образом по ночам. Держа ее в объятиях после их соединения, он обсуждал с Эммой все события дня. Сначала их разговоры не клеились: Эмори чувствовал себя неловко. Однако он настойчиво продолжал, и вскоре это вошло в привычку, стало их ночным ритуалом. Покидая этим утром спальню, она призналась себе, что прошлым вечером ей этого не хватало.
      В большом зале кипела жизнь. Шум голосов оглушил Эмму, когда она спустилась вниз. Эмори сидел на своем обычном месте, но как-то съежившись, и с мрачным видом поглядывал на окружающих, словно их беспечные улыбки и смех наносили ему обиду. Было очевидно, что его плохое настроение за ночь не улучшилось.
      Сдержав вздох, Эмма изобразила на губах улыбку, чтобы весело поприветствовать мужа, но на полдороге к столу обратила внимание на собак перед очагом. Наморщив лоб, она замедлила шаг и с любопытством и тревогой подошла к ним поближе.
      Как и у всех в замке, у собак были свои неизменные привычки. Днем они слонялись по двору, бродили вокруг замка, играли с детьми и, если требовалось, участвовали в охоте. В дождливые дни они стремились проникнуть на кухню, жалобным подвыванием и повизгиванием провожая повариху в надежде выпросить кусочек съестного. Ночью они пристраивались около очага и спали в тепле, но пробуждались сразу, как только появлялись люди, чтобы присоединиться к завтраку. Тогда они крутились около стола, мгновенно подхватывая нечаянно оброненные или брошенные им куски.
      Сейчас собаки должны были находиться у столов, однако они продолжали спать, и это насторожило Эмму: не могли псы безмятежно дремать во время шума трапезы... если только они были здоровы...
      Эмори сразу почувствовал появление Эммы в зале. Проклятие! Даже отдаленного ее присутствия было достаточно, чтобы его мужская плоть налилась своей особой щекочущей живостью. Улыбка же Эммы вызывала там такое... отвердение, что ему позавидовали бы камни Стонхенджа. Беда была в том, что одновременно размягчался ум. Блейк был в какой-то степени прав, но, убей Бог, Эмори не мог объяснить, почему с ним такое происходит. Сначала его расстраивало, что жене чересчур нравится с ним спать. Теперь его тревожило, что соединение с ним интересует ее лишь постольку, поскольку это необходимо для зачатия ребенка. В голове и чувствах Эмори был полный сумбур. Да-да, какая-то каша! Он просто утратил способность рассуждать здраво!
      Наверное, жену его поведение ставит в тупик точно так же, как Блейка. Вне всяких сомнений, ей представляется вполне резонным соитие только ради потомства. А удовольствие тут ни при чем. Церковь так и утверждает: целью брака является продолжение рода. Но ему... Ему хотелось большего. Эмори не желал быть для Эммы лишь преградой между ней и Бертраном. Он хочет... А, дьявольщина!.. Он сам не знает, чего именно хочет... В этом вся беда.
      "Может быть, ты ее любишь?" - вспомнил он слова Блейка и содрогнулся при мысли, что это действительно так. Эмори перебрал в памяти свои любовные впечатления. В его жизни их было очень немного. Однако это вовсе не означало, что, желая наверстать упущенное, он должен страдать. Особенно из-за женщины, думающей о нем как о племенном быке в хлеву.
      Поморщившись от этой мысли, Эмори снова опустил глаза в кружку, стремясь найти ответ в ее мутных глубинах. Друг его оказался тем не менее прав. Эмма была особой, ни на кого не похожей. Эмори имел возможность не раз наблюдать обычных дам. Взять, к примеру, жену его отца. Красивая женщина, всегда готовая одарить милой улыбкой достойного ее благосклонности. А с недостойными, вроде слуг или пасынка, она была злобной и мстительной.
      Встречал он и придворных дам. Эмори цинично усмехнулся при этих воспоминаниях. У него было впечатление, что они выслеживают мужчин, как охотники - лесную дичь, добиваются победы решительно и целеустремленно, как воины в жаркой битве. При этом они так хладнокровны, хитры и изворотливы!
      Ничего подобного он не замечал в своей жене. Ее люди, будь то слуги или солдаты, искренне любили ее и уважали. Это было видно по тому, с какой готовностью бросались они исполнять любые ее распоряжения. Чего стоит один приказ, предписывающий всем носить одежду только черного цвета! Когда Эмори осведомился у Сиберта, почему они все одеты в черное, тот ответил просто: "Ее светлость захотела этого. Она в трауре. Вернее, была в трауре. Полагаю, что с ее новым замужеством трауру пришел конец".
      Сообщив это, дворецкий впал в задумчивость, явно размышляя о требованиях этикета в данном случае. Эмори переспросил его:
      - И вы ее послушались, не возражая?
      - Да, милорд.
      - Но почему?
      - Почему? - Сиберт был озадачен вопросом. - Чтобы доставить ей удовольствие.
      Этот простой ответ говорил о многом. "Чтобы доставить ей удовольствие!" Не из страха наказания, не по обязанности, но для того, чтобы ее порадовать. Люди Эммы очень старались угодить своей хозяйке. А она, в свою очередь, неустанно заботилась о них.
      Об их здоровье, еде и прочих нуждах. Она взяла под свое крыло и его солдат, бесконечно врачуя их раны. Тревожный возглас Эммы отвлек его от этих размышлений. Жена его опустилась на колени перед собаками, лежавшими у очага. На лице ее был написан ужас. Эмори нахмурился, встал из-за стола и двинулся было в ее сторону, но тут в большой зал ворвался Маленький Джордж и, торопливо подойдя к Эмори, доложил:
      - К замку приближаются гости.
      - Кто?
      - Я не смог разглядеть их знамя. Они еще слишком далеко.
      Эмори озабоченно уточнил:
      - Военный отряд?
      - Нет. Для этого они слишком малочисленны.
      - Возможно, это вернулся лорд Рольф? - предположил Эмори, пожимая плечами, и повернулся к Эмме: - В чем дело, жена?
      Эмма, присев на корточки, непонимающе уставилась на лежащих неподвижно собак:
      - Они мертвы.
      - Мертвы?! - Восклицание Эмори обратило к ним внимание всех находившихся в большом зале.
      Многие направились к очагу.
      Эмма вздохнула, сама едва веря в случившееся. Судя по окоченевшим телам всех трех собак, они были мертвы уже несколько часов.
      - Да, муж мой, все три собаки мертвы.
      - Это что, чума какая-то, миледи? - прошептала Мод, опускаясь около нее на колени.
      - Нет, - угрюмо пробормотала Эмма, бросая на служанку укоризненный взгляд. Одно упоминание слова "чума" вызывало всеобщую панику. Она приподняла голову одного из несчастных животных и осмотрела глаза и пасть. Хмурые складки пересекли ее лоб.
      - Так, может, это сыпняк? - настаивала Мод.
      - Нет! - громко заявила Эмма, заметив, что по толпе пробежал испуганный шепот и люди стали отходить от них. - Это яд.
      - Яд?! - ахнула служанка.
      - Яд? - Взгляд Эмори остановился на миске с водой, стоявшей рядом. Это ты их отравила!
      Обвинение Эмори прогремело в тишине холла и поразило Эмму, как удар молнии.
      - Что?.. - потрясение прошептала она.
      - Ты их убила. Отравила своими травами. Эмма возмутилась:
      - Да ты с ума сошел! Зачем мне травить своих псов?
      Эмори не сводил глаз с миски с водой.
      - Не псов - меня! Ты меня пыталась отравить! - воскликнул он. - Разве не ты влила мне вчера за ужином в кружку какое-то зелье? - Эмори схватил Эмму за плечо и сильно потряс. - Говори, вливала?!
      - Да! - выкрикнула Эмма, и он сразу отпустил ее, чуть не отбросив от себя.
      - Я вылил тот напиток, что ты поднесла, в миску, поставленную с вечера для собак. И вот теперь они мертвы... отравлены. Яд был в моей кружке.
      Эмма замерла при этом ужасном известии. Присутствующие в зале затаили дыхание, ожидая ее ответа, но еще до того, как она открыла рот, на ее защиту поспешил Олден.
      - Может быть, это роковая случайность? - предположил оруженосец Эмори, стремясь выгородить Эмму. - Ведь эти травы, милорд, так похожи! Я их совсем не могу различить. Может быть... - Он замолчал, пытаясь найти объяснение тому, как могла его обожаемая хозяйка поставить под угрозу жизнь мужа.
      Эмма готова была дать ему пощечину. Одно то, что юноша искал ей оправдание, говорило о его уверенности в том, что источником яда был ее отвар. Одного взгляда на растерянные и смущенные лица окружающих было достаточно, чтобы понять: все они сомневаются в ее невиновности.
      - Я ничего не напутала и не травила своего мужа! - яростно закричала она, теряя над собой контроль.
      Такое не подобающее благородной даме поведение вызвало еще большее смущение присутствовавших, но Эмме в эту минуту было все равно. Ради всего святого! Неужели они все считают ее убийцей?! Даже ее собственные люди... Судя по выражению лиц, они тоже сомневаются! Полная презрения к ним, она круто повернулась, чтобы уйти, но Эмори задержал ее, резко схватив за руку.
      - Нет, жена. Тебе не удастся так просто уйти от ответа.
      Эмма подчеркнуто зло посмотрела на державшую ее руку, затем подняла холодные глаза на его гневное лицо.
      - Муж мой?
      Она произнесла это так мягко, тоном, настолько противоречащим ледяной ярости, кипевшей в ее взоре, что Эмори настороженно прищурился:
      - Слушаю тебя.
      - Пропади ты пропадом! Сгинь! Удавись!
      Вся комната ахнула от этих отчетливо выкрикнутых слов. Окинув толпу презрительным взглядом, Эмма вырвала руку и буквально взлетела вверх по лестнице. Она не собиралась покорно выслушивать подобную чушь. Им еще осталось назвать ее ведьмой и сжечь на костре.
      Эмори, открыв рот от удивления, посмотрел вслед удалявшейся жене, затем обернулся к Блейку:
      - Что она мне сказала?
      - По-моему, она сказала: "Сгинь! Удавись!"
      - Да, - кивнул Эмори, сдвигая брови. - Именно так она и сказала.
      Он рванулся было за Эммой, но Блейк поспешно перехватил его.
      - Нет, дружище. Оставь ее в покое. Она сейчас рассержена и...
      - Она рассержена?! - проревел Эмори, оборачиваясь к нему. - Моя жена только что велела мне сгинуть и повеситься! В самых грубых выражениях! Блейк, она не леди! Говорю тебе: не леди! Я подозревал это, когда она слишком наслаждалась нашим соитием, а теперь я в этом уверен. Ни одна благородная дама не станет употреблять такие выражения. Не станет наслаждаться супружескими обязанностями в постели. И уж точно настоящие леди не станут травить своих мужей! - громко выкрикнул он в спину удалявшейся Эмме, а затем повернулся к своим воинам: - Будьте вы прокляты! Неужели после всего, что произошло, вы дадите ей просто так уйти? Остановите ее!
      - Ну-ну, Эмори, мы должны все это как следует обдумать, - пытался вразумить его Блейк.
      - О чем здесь еще думать? Мало мне нападений каких-то разбойников и наемников, так еще собственная жена пытается меня убить! - Последнюю фразу он проорал во все горло, чтобы она донеслась до почти скрывшейся наверху Эммы. - Неудивительно, что Фальк покончил с собой!
      При этих словах Эмма замерла, а затем круто обернулась, чтобы дать достойный ответ муженьку, но внимание ее привлекли четверо торопливо направлявшихся к ней солдат Эмори. Широко раскрыв глаза, она уставилась на них, растерянно осознав наконец всю серьезность своего положения. Все знали, что она поила мужа этими проклятыми травами. Накануне он вылил свой эль в собачью миску, а наутро собаки оказались мертвы... отравлены. Это была уже улика, говорящая против нее. Теперь ее могут обвинить в покушении на убийство. А это - преступление, наказуемое смертью.
      Внезапно раздался шум, двери замка распахнулись, и взоры всех в изумлении обратились на стоявшего на пороге лорда Бертрана. Видимо, Эмма ахнула, потому что глаза его мгновенно нашли ее наверху лестницы, и он улыбнулся ей лучезарной, ослепительной улыбкой.
      - Леди Эммалена, я прибыл сразу, как только узнал! - поспешно приблизившись, Бертран протянул к ней руки.
      - Узнали о чем, милорд? - спросила Эмма, с досадой отступая от него. Взгляд ее упал на застывших в нерешительности солдат Эмори. Они не знали, хватать ее или нет. В этот момент лорд Бертран ласково взял ее ладони в свои и нежно сжал.
      Голова Эммы пошла кругом. Поведение Бертрана, его приветствие были какими-то странными. Что-то здесь было явно не так. Она вышла за другого, нарушив его планы. Его прощальный злобный взгляд никак не предвещал нынешней радостной благожелательности. А теперь он прямо-таки источал счастье и радость, настойчиво притягивая ее к себе.
      - Руки прочь от моей жены!
      Оба, и Эмма, и Бертран, вздрогнули от громового приказа Эмори. Бертран отпустил Эмму, и она попятилась от него, с облегчением вздохнув, затем, нахмурясь, повернулась к мужу. Что за перемена? То он обвиняет ее в попытке убийства, то по-хозяйски бросается защищать от другого мужчины!..
      Эмори сжал губы, видя реакцию жены, и обратил внимание на Бертрана.
      Тот выглядел ошеломленным. Даже, пожалуй, потрясенным.
      - Но ведь вы, кажется, должны были быть... - запинаясь, пролепетал он.
      - Бертран!
      Эмма поежилась от грубого, визгливого голоса. Обернувшись к двери, она увидела стоявшую на пороге высокую тощую женщину. Та отвечала ей холодным и настороженным взглядом. На этот раз Бертран явился не один. "Тем хуже", мрачно подумала Эмма, встречая в упор холодную ненависть, полыхавшую в глазах леди Аскот.