Бэзил вернулся домой пешком, пытаясь изгнать обуревавших его демонов гнева и неудовлетворенной страсти. Когда он поднимался по лестнице собственного дома, упрямство и гнев уже улетучились, остались только беспокойство и сомнение в нормальном состоянии собственного рассудка.
      С их первой встречи все пошло наперекосяк. Им овладело безумие.
      Разрастающаяся страсть, музыка и красота заставили его жить словно юноша – не задумываясь о последствиях своих поступков. Бэзил нахмурился, вспоминая, как мчался вниз по холму, чтобы в первый раз поцеловать ее в фруктовом саду.
      Он вспоминал и то мгновение, когда увидел ее на дороге, пролегавшей внизу, как сверкали на солнце ее волосы, а лицо было столь красиво, что у него чуть не остановилось сердце. Уже тогда он знал все.
      Ему следовало отослать ее в первый же день. Тогда они все еще писали бы друг другу. Он все еще улыбался бы, читая ее письма, и писал свои. Они не испытывали бы сейчас всех этих страданий, если бы у него хватило мужества отослать ее прочь в первый же день. Но тогда они не познали бы радости! Радости, от которой жизнь стала казаться бесценной. Радости, которая осветила ее лицо и тело. Даже сейчас он видел, как се изменило знакомство с ним – она стала сильнее, смелее, в ней было больше жизни. Бэзил забрал ее демонов и подарил ей смелость, необходимую для достижения подлинной свободы.
      Значит, он был всего лишь пешкой в игре, в которую играл Бог? Он был всего лишь орудием?
      Нет! Потому что в эти же дни рождались и стихи. Может быть, и это было частью Божьего замысла: предоставить ему возможность писать красивые стихи, чтобы продвинуть его еще дальше вперед – к совершенству. Кассандра стала его музой.
      Но что будет теперь? Что?
      Придя домой, он с удивлением заметил, что в гостиной Аннализы все еще горел свет. Он остановился в дверях и увидел, что она склонилась над вышиванием при слабом свете свечи. Ее волосы были заплетены в длинную черную косу, спадавшую через плечо, он понял, что никогда прежде не видел всего богатства этих волос. Он подумал, что они очень красивы.
      Аннализа не обрадовалась его приходу, или, может быть, ему так показалось? Ее лицо было бледным, под глазами залегли тени.
      – Что-нибудь случилось? – спросил он.
      – Нет. А что-то должно было случиться?
      Он слегка улыбнулся.
      – Здесь слишком темно для вышивания. Ты будешь щуриться как колдунья, когда состаришься.
      – Я всего лишь размышляла, вышивание помогает мне думать.
      Он сел в кресло рядом с ней, радуясь тому, что есть что-то, чем можно занять ум.
      – Думать о чем?
      – О многом.
      Аннализа опустила вышивание на колени.
      – Почему я сижу здесь, а не в своей комнатке в монастыре Святой Екатерины? Разве я когда-нибудь мечтала побеседовать с английской королевой? – Она сделала паузу и пристально посмотрела на мужа. – Еще мне было интересно, что ты думаешь об этом. Я никогда тебя не спрашивала.
      В его груди шевельнулось нечто предостерегающее.
      – Ты имеешь в виду что-то определенное?
      – Нашу договоренность.
      Бэзил вскочил:
      – Я не думаю об этом.
      Он прошел через всю комнату к буфету, на котором стоял графин с портвейном, и налил себе вина.
      – Ты недовольна?
      – Нет. Мне кажется, что ты недоволен.
      Бэзил пил так, чтобы обжечь себе горло и выжечь свой грех.
      – Наверное, нам стоит вернуться в Италию, – сказал он, отважно наливая следующий стакан. – Тебе бы этого хотелось?
      – Конечно, но готов ли ты вернуться так быстро?
      – Да.
      Он убежит от искушения. Через год, когда все успокоится, когда он привыкнет ко всему, он опять начнет писать Кассандре.
      Они не обязаны ничего забывать. Он будет благополучно жить в Тоскане, а она останется в Англии, и их любовь будет отражаться только на бумаге.
      Бэзил закрыл глаза. Он не слышал, как Аннализа встала, и вздрогнул, когда она дотронулась до его руки.
      – Бэзил?
      В ее голосе было нечто, чего он никогда прежде не слышал. Он открыл глаза, посмотрел на нее и увидел в ее глазах робкое предложение.
      Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Это был сухой, целомудренный, холодный поцелуй. Поцелуй ребенка.
      И хотя Бэзил почувствовал ее налитую грудь, ее приглашающую улыбку и дрожь тела, единственной его реакцией на это был ужас, как будто его поцеловала сводная сестра.
      Он резко отпрянул и увидел в ее глазах боль. Он потянулся к ней, но было уже поздно. Аннализа ускользнула, ее склоненная голова указывала на то, что она испытывает унижение.
      – Прости, – прошептала она, – я думала, что могу…
      Какая же он скотина! Бэзил торопливо схватил ее и крепко прижал к себе.
      – Аннализа, это я нуждаюсь в прощении. Я не хотел оскорбить тебя.
      Она заплакала, и это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
      – Прости меня.
      Бэзил целомудренно поцеловал её в щеку. Она издала тихий короткий звук, означавший облегчение или печаль – он не понял. Аннализа оттолкнула его.
      – Нет, это я не права, Бэзил. Я хотела бы быть правой, но не могу. Это меня пугает.
      В ее синих глазах были обида и испуг.
      – Это несправедливо, как же так?
      – Я не знаю.
      Он повернулся, налил ей портвейна и указал на кресло.
      – Выслушай меня.
      Она взяла бокал, села, выпрямившись в кресле, и посмотрела ему в глаза.
      – Ты любишь женщину, которая отвергла тебя, – сказала она. – Я вижу это по твоим глазам. Я слышу это в твоих стихах.
      – Вот почему…
      – Нет. – Она быстро и странно подняла руку и взглянула на ладонь. – Нет.
      Бэзил опустил голову.
      – Твои подозрения верны, но я больше не выдержу. Мы должны вернуться домой. Рано или поздно нам придется примириться с тем, что уготовано нам нашими отцами. Нам нужно будет стать супругами лишь для того, чтобы завести ребенка или двоих.
      Она лишь смотрела на него своими огромными синими глазами.
      – Не думаю, что я смогу.
      Бэзил улыбнулся: хоть в этом он разбирался лучше.
      – Не думай об этом сейчас, торопиться не стоит.
      – Бэзил, а как же твоя любовь?
      Он мрачно смотрел на рубиновую жидкость в бокале, наблюдая за тем, как в глубине его светится пламя свечи.
      – Я не могу говорить об этом сейчас. Возможно, не захочу обсуждать это никогда.
      Аннализа выглядела встревоженной.
      – Но я хочу, чтобы ты был счастлив.
      – Что такое счастье, Аннализа? Разве не мы сами выбираем для себя счастье или горе? Мы найдем способ стать счастливыми.
      Она неуверенно кивнула.
 
      На рассвете Аннализа выехала со двора в карете. Она искала церковь. Девушка всю ночь не сомкнула глаз – ее мучила совесть. Снова и снова она переживала тот момент, когда потянулась, чтобы поцеловать Бэзила, и снова и снова видела на его лице ужас в тот момент, когда целовала его, и опять испытывала облегчение.
      Облегчение, но не смущение. Интуиция подсказывала ей, что все не так просто Она чувствовала, что за прошедшие несколько недель произошло множество событий, и чувствовала, что надвигается какая-то трагедия, но не могла точно определить, в чем именно она состоит.
      Наверное, дело в ее гордыне: она думала, что знает путь, уготованный ей Богом. Разве не ужасный грех гордыни – стремиться выяснить промысел Божий? А если не думать об этом серьезно, разве это не еще больший грех?
      Безропотно ли приняла она путь, уготованный ей Богом, или начала ночами сомневаться? Струсила ли она, когда узнала о своем предназначении? Наверное, ее призвание состояло в том, чтобы бороться за возможность стать монахиней и, став ей, бороться за других, желавших ступить на эту стезю.
      Аннализа вспомнила о жизни своих любимых святых: Марии, святой Екатерины и Магдалены. Как бы они поступили на ее месте?
      Все эти юные девушки и сильные женщины боролись за право идти своим путем. Аннализа совсем не боролась, она лишь подчинилась и впала в грех и отчаяние. Гордыня, отчаяние, отсутствие смелости. Аннализа не знала, как разрешить конфликт, и не могла самостоятельно найти выход из лабиринта.
      В церкви она преклонила колени на свободной скамье и начала горячо молиться. Уже то, что она находится под сводами церкви, принесло ей огромное облегчение. Запах пыли, свечей и фимиама мягко окутал ее и сгладил напряжение, которое она чувствовала. Услышав стук шагов в нефе, она подняла голову и увидела священника – стройного человека с седыми волосами и добрым лицом.
      Аннализа снова склонила голову, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, и тут на нее снизошло то, что она назвала «великим озарением». Она была уже не просто Аннализой, стоящей на коленях в церкви, находящейся в Англии. Она снова была частью великого пространства, великой вечности без начала и конца. Она почувствовала себя полной света и любви, снова увидела то, что манило ее сюда, когда она была еще ребенком: мир и людей, из которых и состоял этот великий свет. В каждом человеке переливалась радуга возможностей, каждый был столь же совершенен, как и предыдущий. Это было больше, чем она могла выразить словами, и Аннализа чувствовала великолепие Бога и его царствия.
      Со временем она получит ответы на свои вопросы.
      Наконец видение поблекло, Аннализа подняла голову и увидела, что рядом с ней стоит пожилой священник и его синие глаза светятся, как подумала Аннализа, от слез. Благословляя, он дотронулся до се головы узловатой рукой.
      – Вокруг тебя разливается священное сияние, дитя мое. Благослови тебя Бог!
      Аннализа улыбнулась, чувствуя себя абсолютно спокойной. Каким-то образом у нее нашлись силы залечить начавшую раскрываться рану, предотвратить назревавшую трагедию. Она отчетливо увидела любовную неразбериху, похожую на неправильно высаженные цветы в саду, – все они прекрасны, но ни один из них не способен развиваться до тех пор, пока всех их не разделят и не пересадят должным образом. – Сегодня ей предстояла трудная работа.
 
      Бэзил проснулся поздно. Он ощущал в себе странные силы, побуждавшие его к действиям. Он мог бы сойти с ума, но не сошел и не сойдет, он так просто не сдастся. А этим утром ему показалось, что существует множество решений дилеммы, перед которой он спасовал.
      Бэзил плотно позавтракал, узнал, что Аннализа отправилась рано утром в церковь и еще не вернулась, приказал оседлать лошадь и поскакал галопом, предоставляя ветру возможность остудить огонь внутренней борьбы, расплести паутину его спутанных мыслей.
      Если подходить к делу спокойно, то все очень просто: Аннализа нуждается в защите. Кассандра не будет его любовницей, но он не сможет жить без нее.
      Какой ответ мог устраивать всех троих? При мысли об этом у него начинала болеть голова. Казалось, что он не думал ни о чем другом на протяжении нескольких месяцев, двигался по кругу и не находил ответа. Беззаботная молодость требовала аннулировать брак, и как можно быстрее! Мужчина, которым он стал, знал, что такой возможности просто не существует. Он впитал с молоком матери обязательства перед семьей, родом и его историей. На нем кончался род, и его обязательства перед страной и собственным именем были слишком велики, чтобы можно было пренебречь ими. Мать, братья, Аннализа, обязанности, Кассандра… Все тот же замкнутый круг.
      Чего хотела Кассандра? Бэзил верил, что она любит его, но выйдет ли она за него замуж, если он будет свободен? Захочет ли она связать свою жизнь с человеком, который сможет предложить ей лишь сердце и перо? Если он аннулирует брак, у него не останется ничего. У него останутся только титулы, потому что отец не может отнять их, но не будет ни гроша, кроме того, что он сможет заработать своим пером.
      Бэзил скакал на лошади при ярком свете английского полдня и думал, что должен узнать мнение Кассандры до того, как начать действовать.
      А чтобы сделать это, следовало выяснить, куда она уехала.
 
      Кассандра укрылась от хихиканья, шума и болтовни сестер в старом кабинете отца. Она была рада тому, что приехала в Хартворд-Холл, но ее мрачность уже была замечена и обсуждалась. Она пришла сюда, сославшись на головную боль.
      В комнате все еще немного пахло отцом – в тяжелых бархатных портьерах сохранился привычный запах табака. Между двумя длинными полками висел портрет матери Кассандры, написанный, когда той было двадцать два года и она была поразительно красива. Вернувшись домой после четырехлетнего пребывания на Мартинике, маленькая Кассандра часто интересовалась, возражает ли Моника против того, чтобы этот портрет висел там, где Джеймс Сент-Ивз мог видеть его каждый день.
      Обойдя комнату и дотронувшись до любимых книг отца, она поймала себя на том, что опять думает о Монике, матери Гэбриела и Клео. Она была любовницей графа с небольшим перерывом больше двадцати лет и, казалось, совершенно не возражала против этого. Еще будучи маленькой и переживая потерю матери, Кассандра поняла, что Моника каким-то образом спасла ее отца. Еще она поняла, что он любил ее.
      Каждый из них казался совершенно довольным заключенным соглашением и не просил у общества того, чего то просто не могло им дать. Кассандра подумала с грустью, не была ли она неблагодарной.
      Но разница существовала: у отца Кассандры не было любовницы, пока была жива его жена. Он действительно любил двух женщин, но не двоих одновременно. До встречи с женой он любил Монику, подарил ей сына и даровал им обоим свободу. Вернувшись в Англию, чтобы принять титул, доставшийся ему после смерти брата, Джеймс отказался от Моники ради своей красавицы жены – матери Кассандры. Он вернулся к Монике, обезумевший от горя, после того, как ему пришлось похоронить жену.
      Кассандра опустилась в кожаное кресло и принялась рассматривать портрет матери. Она рассеянно подумала, что Офелия унаследовала внешность матери.
      В дверь постучали.
      – Кассандра? – Адриана заглянула в комнату. – Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?
      Кассандра убрала с лица прядь волос.
      – Я очень раздражительна, не хотелось бы портить такой день скверным юмором.
      – Понятно, к тебе пришли.
      – Ко мне? Кто?
      Только теперь она заметила озорное выражение глаз сестры и то, что эти глаза прямо-таки горят от любопытства. Ее сердце сжала ледяная рука еще до ответа Адрианы.
      – Очаровательный итальянский поэт.
      Кассандра вскочила, оглядываясь в поисках укрытия.
      Ее сердце грозило вырваться из груди, тело кричало, что ей надо немедленно бежать, но вот куда?
      – Меня нет, – ответила она, – скажи ему, чтобы убирался. Я не буду с ним разговаривать.
      – Уже поздно, – ответил Бэзил из-за плеча Адрианы.
      Кассандра бросилась бежать. Она промчалась через помещение для слуг, кухню и бросилась в угловой лестничный колодец, поднимая юбки, чтобы побыстрее преодолеть старинные каменные ступени. На третьем этаже она вбежала в крошечную переднюю, рванула дверь и обнаружила, что ее заело. Кассандра ударила дверь ногой, издав при этом расстроенный возглас. Дверь открылась, за ней была кладовка, опустевшая и предназначенная для забытых чемоданов. Инстинкт беглеца мгновенно подсказал ей, что делать: Кассандра рухнула на один из сундуков и, задыхаясь, прислонилась головой к стене.
      Только теперь она поняла, насколько безумным поступком был этот побег от него. И надо же такому случиться прямо на глазах у Адрианы, которая не преминет высказаться по этому поводу. Кассандра действовала совершенно импульсивно. С тех пор как он появился в ее жизни, это происходило довольно-таки часто.
      Гибель женщины заключена в ее эмоциях. Кассандра повторила литанию про себя, думая о том, сколько раз Бэзил уже разрушал ее добрые намерения. Он пробудил в ней великолепие страстей, дал возможность совершить нечто необдуманное, например, промчаться по коридорам и старым лестницам старого замка.
      Кассандра начала смеяться над своим поведением все еще задыхаясь от бега. Она сидела и хихикала, но потом появился Бэзил. Он тяжело дышал, на щеке лежала растрепавшаяся прядь волос.
      Увидев ее, он прислонился к дверному проему.
      – Слава Богу! Для меня было бы довольно унизительно потерять сознание перед твоими сестрами.
      Изображая эту сцену, он с размаху повалился на пол, прижимая руки к сердцу.
      – Вот, я должен унижаться только перед тобой и ни перед кем другим.
      Кассандра продолжала смеяться, и к тому моменту когда он упал на пол, она уже стонала, прикрывая рот рукой. Она не понимала, что именно так рассмешило ее, но просто содрогалась от хохота.
      – Знаешь, ты выглядела как коза, – произнес он лежа на полу.
      – Нет-нет – овца! – воскликнула она и заблеяла.
      Бэзил оперся на локоть и расхохотался:
      – Никогда не видел более прекрасной овцы! – Он сладострастно изогнул темную бровь. – Но я был бы счастлив стать волком для этой овцы.
      Кассандра задержала дыхание и вздохнула, вытирая глаза.
      – Не понимаю, почему я так неслась.
      – У меня есть власть над женщинами, ты это знаешь.
      – И они бегут?
      – Они теряют голову.
      – А, значит, мне не стоит особенно волноваться по породу того, что я потеряла свою.
      Он сел, обнял руками колени и посмотрел на нее прямо и честно. Он был здесь – ее Бэзил, собственной персоной. У Кассандры перехватило дыхание.
      – Ты и представить себе не можешь, как мне не хватало тебя все эти месяцы.
      – Представляю.
      – Зачем ты приехал сюда?
      – Чтобы поохотиться на тебя. – Он слабо улыбнулся.
      Кассандра замерла.
      – Мои сестры умрут от любопытства, если мы не сойдем немедленно вниз.
      – Пусть подождут немного. Я не двинусь отсюда, пока ты не выслушаешь меня.
      Она презрительно хмыкнула:
      – С паутиной на голове тебя трудновато воспринимать всерьез, да и задняя твоя часть пыльная, как у младенца, возившегося в песочнице.
      – Ты хочешь помочь мне привести себя в порядок?
      С ним она чувствовала себя так просто и привычно. Покачивая головой, Кассандра опустилась на пол рядом, взяла его красивую руку с длинными пальцами и положила к себе на колени, продолжая удерживать ее в ладонях. Она дотронулась до каждого полукруглого ногтя и провела по каждой линии на его ладони.
      – Я вольна быть самой собой лишь рядом с тобой, Бэзил. Какой поворот судьбы стал тому причиной?
      – Не знаю. Сейчас я понемногу прихожу в себя, а то совсем одичал после того, как ты покинула Тоскану. – Он скривил губы. – У меня нет ответов, но если я знаю, что ты находишься настолько близко, что я могу взглянуть тебе в лицо, у меня нет сил не делать этого.
      – Вот мы и вернулись к началу.
      Ей очень хотелось убрать с его щеки растрепавшуюся прядь, но она устояла перед искушением.
      – Не совсем. Я понял, что нет никакого преступления в том, что мы любим друг друга, до тех пор, пока мы остаемся целомудренными. Мы свободны в рамках нашей чести.
      – Так просто, – сказала Кассандра, – и так сложно.
      – Сейчас я целую тебя, – мягко произнес он, – а ты целуешь меня в ответ. Наши глаза целуются. И наши руки тоже. Ты знаешь об этом.
      – Да, – прошептала Кассандра.
      – Придет время, и я должен буду вернуться в Италию, но до тех пор, Кассандра, разве мы не можем быть целомудренными телом и страстными в душе? Я не вынесу разлуки, мы не должны терять отпущенные нам дни.
      Кассандра думала, что невозможно любить его сильнее, чем любит она. От переполнявших ее чувств у нее закружилась голова.
      – Сколько времени у нас есть? – Его лицо стало печальным. – Наверное, неделя или две.
      – Хорошо, не будем терять времени.
      Он улыбнулся и встал, помогая ей подняться.
      – Идем. Будет лучше, если мы не будем проводить слишком много времени в укромных уголках. Представь меня твоим красавицам сестрам.
      – Ты можешь остаться здесь на ночь?
      Он помолчал, заложив ей за ухо прядь волос.
      – Нет, но у нас есть целый вечер. Ты можешь показать мне твой дом.
      – С удовольствием.
      – Здесь хранится твоя коллекция раковин?
      Она рассмеялась, удивленная тем, что он все еще помнит об этом.
      – Да.
      – Тогда покажи мне ее после того, как твои сестры удовлетворят свое любопытство.
      Если бы это было в ее власти, Кассандра поцеловала бы его в это мгновение, но она лишь сжала его руку, и они пошли обратно тем же путем, каким и пришли.

      Работая в тот день в саду, Аннализа все время думала над тем, как узнать, кто же эта тайная любовь Бэзила, и с чего ей стоит начать, чтобы соединить части мозаики воедино. Она подозревала, что ключ к разгадке кроется в его поэзии. Но как ей расшифровать текст на английском языке, если ее знаний этого языка едва хватало на приветствие? Кто переведет его для нее?
      Первое и самое очевидное решение завело ее в тупик: леди Кассандры не было дома. Аннализа сидела в карете, поджав губы и держа на коленях книгу стихов Бэзила, она старалась придумать, что ей делать дальше. Разумеется, в этом городе достаточно много людей, говорящих на итальянском и испанском языках, почему бы кому-то из них не перевести для нее стихи.
      Кучер терпеливо ждал, а пока Аннализа раздумывала, к дому подъехал на лошади какой-то мужчина – высокий, смуглый, с довольно необычной внешностью. С ним был еще один мужчина, которого Аннализа узнала, – это был брат Кассандры, лорд Элбери, такой же сильный и стройный, его светлые волосы блестели даже в сером свете дня. Он легко соскочил с лошади, отдал поводья тому, кто был с ним, и быстро направился к двери дома Кассандры. Вспомнив о том, как спокойно он вел себя при дворе, Аннализа открыла дверь кареты.
      – Сэр!
      Лорд Элбери повернулся, когда она выходила из кареты. Ее поразило простое изящество его движения. Она задумалась, чтобы понять, почему это так привлекло ее. Пока Аннализа приближалась, он не двинулся и не произнес ни слова, а только стоял и ждал. Она подумала, что он поглощен самим собой, своим спутником, похоже, приходившимся ему сводным братом, людьми, сновавшими мимо, и запахами, которые доносил до него ветер. Для лорда это было такой редкостью – большинство из них не имело склонности к созерцанию.
      Аннализа старательно вспоминала английские слова.
      – Здравствуйте, – сказала она.
      Его рост и убийственная грация немного напугали ее. В то же время его глаза были спокойными, как вода в пруду.
      – Вы говорите по-итальянски?
      – Совсем немного, – ответил он уже по-итальянски, указывая на своего спутника, который тем временем спешился и подошел к ним с непринужденной грацией.
      Улыбнувшись про себя, Аннализа подумала, что он способен на озорство. Он ей сразу понравился. Темноволосый мужчина улыбнулся и коротко поклонился.
      – Чем я могу вам помочь? – поинтересовался он по-итальянски.
      Аннализа показала ему книгу, которую держала в руках.
      – Мне нужен кто-нибудь, кто мог бы прочитать мне эти стихи на моем языке. Где я смогу найти такого человека?
      Его лицо оживилось.
      – Вы жена поэта? Графиня?
      – Да. – Аннализа улыбнулась. – Вы знакомы с его произведениями?
      Он медленно кивнул, потом посмотрел на брата. У Аннализы было такое чувство, что оба слегка взволнованны.
      – А он сам не читает вам?
      – Прочитал бы, если бы я попросила, – спокойно ответила Аннализа, – но есть причины, по которым я хочу ознакомиться с ними сама.