Сила света обратно пропорциональна квадрату расстояния. Этот закон физики в общем оправдывается и в сфере распространения идей. Писатель обыкновенно сильнее всего действует на своих современников, но потомство забывает о нем. Такова участь громадного большинства писателей. Гении и крупные таланты, конечно, не забываются, но и их влияние на умы по большей части ослабевает по мере того, как мы от них удаляемся: их помнит наука больше, чем жизнь.
      Дени Дидро принадлежит к числу тех немногих мыслителей, идеи которых, как бы некоторое время забытые, по прошествии приблизительно столетия воскресли с такой силой, что легли в основание мировоззрения почти всех образованных людей. При этом наблюдается еще следующее странное явление. Если бы средний русский интеллигентный человек в настоящее время перечитал сочинения знаменитого энциклопедиста, то он, вероятно, подумал бы, что над ним зло подшутили, что ему под видом сочинений Дидро подносят в слегка устаревшей форме взгляды, понятия, идеи, получившие лет сорок тому назад общее распространение среди русской интеллигенции и признаваемые ею основой своего миросозерцания. Это явление тем более поразительно, что, в сущности, сочинения Дидро мало у нас переводились и читались в прошлом (XVIII. – Ред.)столетии; многие из них хранились долгое время в рукописи и увидели свет божий лишь очень постепенно, в течение века с лишком после их написания. Всякий образованный человек у нас знает, что Дидро вместе с Д’Аламбером были основателями знаменитой «Энциклопедии», имевшей громадное влияние на умы в прошлом столетии, что Дидро, как и Вольтер, находился в близком общении с императрицей Екатериной II, что Дидро составил план системы народного образования для России. Этим приблизительно исчерпываются сведения среднего русского интеллигентного человека о Дидро. Если же зайдет речь о том, кто сильнее всего повлиял на наше миросозерцание, то, конечно, мы назовем и Бюхнера, и Молешота, и Конта, и Дарвина, и Бокля, и Милля, и многие другие знаменитые имена, но о Дидро забудем. А между тем именно идеи Дидро составляют истинную основу нашего миросозерцания, и можно даже смело утверждать, что из трудов перечисленных нами ученых, мыслителей и естествоиспытателей мы прочнее усвоили себе именно то, что содержится уже в трудах знаменитого энциклопедиста. Теоретические воззрения нашего общества долго отличались большой неустойчивостью. Мы подчинялись многообразнейшим влияниям: увлекались вольтерьянством, масонством, сентиментализмом, гегельянством, романтизмом, но к середине нынешнего века все эти влияния были далеко отодвинуты на второй план и идеи Дидро безраздельно овладели умами, – овладели до такой степени, что без преувеличения можно сказать, что если Денис Фонвизин научил русское общество смеяться над своими недостатками, то его современник, Дени Дидро, дал русскому обществу миросозерцание наиболее прочное и устойчивое, в значительной степени сохраняющее свою силу до настоящего времени.
      Не знаю, почему этот факт не обратил на себя внимания, но он бросается в глаза, и читатель убедится из дальнейшего нашего изложения в поразительном совпадении идей Дидро с широко распространенными у нас взглядами на науку, искусство, общественную и государственную жизнь. Вместе с тем подтвердится и то значение, которое мы придаем великому энциклопедисту в деле развития нашего общественного самосознания. Здесь же мы считаем нужным отметить только еще то сходство, которое существует между деятельностью Дидро и деятельностью светил нашей литературной критики, каковы Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев и так далее. Мы имеем в виду не только поразительное сходство их миросозерцания с миросозерцанием великого их предшественника, заставляющее нас признать первых бессознательными учениками второго, но и сходство социальной роли, которая выпала французскому учителю и его русским ученикам. В лице Дени Дидро произошло пробуждение французской и общественной мысли в широком значении этого слова, то есть не мысли отдельного какого-нибудь кружка, а всего образованного общества. Дидро вышел из недр этого общества, из низшего его наслоения, – вышел на свет божий и с лихорадочной любознательностью старался все обнять, все осветить своим гениальным умом. Эта всепоглощающая любознательность была, однако, чувством не индивидуальным: он во все вникал, всему учился, все разбирал, подвергал критической оценке не только для себя одного. Он ясно сознавал, что работает для массы людей, стоящих за его спиною и точно так же, как и он, жаждущих знания, уяснения окружающего мира для непосредственной в нем деятельности. Старый общественный и государственный строй не сегодня-завтра должен был смениться другим: все это сознавали или чувствовали. Народился новый общественный класс, которому суждено было сыграть первенствующую роль в деле установления нового строя. И вот этот общественный класс жадно всматривался в окружавшие его условия, подвергал их оценке, старался выработать определенное миросозерцание как опору для будущей своей деятельности. Тут какая-нибудь специализация на той или другой отрасли человеческой мысли или знания была невозможна: надо было все обнять, все продумать, чтобы во всем иметь твердую точку опоры. Этим объясняется громадное значение «Энциклопедии», этим определяется та роль, которую с таким блеском, с такой гениальностью сыграл Дени Дидро. Надо ли указывать на глубокую аналогию, существующую в этом отношении между французским учителем и русскими его учениками? У нас великим реформам царствования Александра II предшествовала такая же подготовительная работа. Общество начало сознавать, что ему предстоит более широкая роль в народной жизни, что оно призвано перейти от «прекраснодушничанья», как выражался Белинский, к непосредственной деятельности, и одновременно с этим оно с такою же любознательностью, с таким же критическим воодушевлением принялось пересматривать все устои человеческой мысли, человеческого знания: надо было подготовиться к непосредственной деятельности в жизни и найти для этого надежные точки опоры. Никто не станет отрицать, что как во Франции прошлого, так и в России истекающего столетия было много незрелого в этой лихорадочной работе общества, осознавшего, что час его настал, и спешившего вооружиться знаниями и надлежащей критикой, чтобы достойно сыграть выпавшую ему ответственную роль. Но в этом движении умов было и много искреннего энтузиазма, был и подъем духа, позволяющий людям возвыситься над мелкими своекорыстными стремлениями, предубеждениями, предрассудками, а следовательно, и приблизиться к общественной правде. Как бы ни колебалась мысль, как бы ни были разнообразны идеи и лозунги, какие бы ошибки ни были совершены, – горячее стремление искренно и самоотверженно служить своей стране многое искупает. Увлекался и Дени Дидро, но это не помешало установлению искренней, горячей дружбы между великим энциклопедистом и одной из величайших правительниц, императрицей Екатериной II. Екатерина чувствовала, если не отдавала себе ясного отчета, что сын лангрского ножевщика, безманерный, неспособный подчиниться светским правилам – эта пылкая голова, обращавшаяся фамильярно с властителями мира, – является общественной силой, воодушевлен народным благом, горячится, нарушает приличия исключительно под напором идей светлых, самоотверженных, которым принадлежит будущее. И Екатерина, устраняя увлечения, приняла к сердцу многие советы французского разночинца: она окружила его заботливостью и попечениями, каких он ни от кого не дождался на родине. Дени же Дидро, заглянувший ей в душу, до последнего вздоха прославлял царицу, давшую ему возможность жить и трудиться для тех идей, которые он первый возвестил миру и которые с такой силой упрочились в русском обществе. В заключение мы приведем некоторые библиографические данные для тех, кто желал бы обстоятельнее познакомиться с жизнью и деятельностью знаменитого французского энциклопедиста. Наиболее полное собрание его сочинений вышло в конце семидесятых годов в 20 томах: «Oeuvres compl?tes de Diderot», Paris. 1875–1877. Из трудов, посвященных Дидро, мы отметим главнейшие, в которых заключаются и указания на все другие. Первое место тут занимает труд немца К. Rosenkranz'a «Diderot's Leben und Werke» (1866), затем следует назвать труд англичанина Джона Морлея «Дидро и энциклопедисты» (М., 1882). Из новейших трудов мы отметим только прекрасную книгу Ducros «Diderot» (1894); труд Reinach'a «Diderot» (1894), в собрании «Les grands ?crivains fran?ais» Гашета, сравнительно слабее, а о книге Колиньона «Diderot» (1895) мы упоминаем только потому, что она подверглась обстоятельному сочувственному разбору в одном из наших журналов, хотя и не выдерживает никакого сравнения с трудами Рейнака и Дюкро. Из чисто биографических трудов заслуживает внимания только книга F. G?nin'a «Vie de Diderot». Само собою разумеется, что для правильной оценки Дидро необходимо познакомиться и с общими трудами по истории и литературе, то есть со взглядами Карлейля, изложенными в его знаменитых «Опытах», Тэна («L'ancien r?gime»), Фагэ («Etudes sur le XVIII si?cle»), Брюнетьера («Essays critiques»), Сент-Бёва («Portraits litt?raires», «Causeries des lundi») и так далее. Самостоятельная наша литература о Дидро очень бедна, несмотря на большое значение энциклопедиста именно для России. Приходится только отметить специальную статью «Дидро и Лессинг» («Отечественные записки», 1868, № 1), затем опыт характеристики А. Веселовского «Дени Дидро» («Вестник Европы», 1884, № 10, № 11), статью Шугурова «Отношения Дидро к Екатерине II» («Восемнадцатый век», т. I, с. 257) и книгу г-на Бильбасова «Дидро в Петербурге». Переведены на русский язык только некоторые беллетристические произведения Дидро: «Чадолюбивый отец» (1765; 1788), история г-жи Помере из «Жака-фаталиста» (1796), «Племянник Рамо» в книге Морлея (1882), а также «Жизнь Ричардсона» (1803) и «Парадокс об актере».

Детство Дидро. – Его отец. – Школа. – Первые шаги в жизни. – Дидро как представитель литературной богемы. – Женитьба. – Его отношение к жене. – Софи Воллан. – Друзья Дидро. – Его ссора с Руссо. – Гримм, Гольбах, г-жа Жоффрен и г-жа Неккер

      Жизнь Дидро чрезвычайно богата внутренним содержанием, но, как жизнь громадного большинства кабинетных людей, не отличается внешним разнообразием. Если мы будем говорить о мыслителе, писателе, борце за идею, то нас невольно изумит лихорадочная деятельность Дидро, не знавшего отдыха, вечно писавшего, проповедовавшего, увлекавшегося, горевшего, а не жившего. Но если мы остановимся на внешней стороне деятельности Дидро, то факты его жизни могут быть исчерпаны немногими словами, и опять-таки главным фактом будет постепенное появление томов знаменитой «Энциклопедии», душою и главным создателем которой он был и которая служит свидетельством его изумительной деятельности как мыслителя, писателя и борца за идею.
      Естественно, что при таких обстоятельствах, изучая жизнь Дидро, мы должны сосредоточиться преимущественно на его умственной деятельности и на гениальных его идеях, до сих пор господствующих в образованном обществе. Внешним же образом жизнь Дидро может быть подразделена на следующие периоды: молодость (вплоть до женитьбы, то есть с 1713 по 1743 год), литературная деятельность, в том числе и редактирование «Энциклопедии», вплоть до 1773 года, далее, поездка в Петербург, состоявшаяся именно в этом году и временно прервавшая его литературную деятельность, наконец, те десять лет, которые он еще прожил в Париже по возвращении из Петербурга до последовавшей в 1784 году кончины его. Из этих четырех периодов наиболее содержательными и интересными являются, конечно, второй и третий. Первый имеет для нас значение только в смысле изучения тех условий, которые влияли на формирование одного из гениальнейших умов прошлого столетия. Что же касается последних лет жизни Дидро, то они не только совершенно бесцветны с точки зрения биографических данных, но и довольно бессодержательны в идейном отношении. Дидро вернулся из своей поездки в Россию больной; его прежняя лихорадочная деятельность слабела; его жизненные силы, подорванные неумеренным трудом, истощились; мощный его организм отказывался ему служить по-прежнему; он одряхлел, утратил свою жизнерадостность и предчувствовал скорый конец, которого ожидал, как истинный философ.
      Мы только что упомянули о мощном организме Дидро. Действительно, жизненные его силы были несокрушимы. Он ежечасно подвергал свое здоровье тяжелому испытанию. В молодости он изведал бесконечные лишения, всю жизнь он работал как каторжник, но никогда в нем не было заметно усталости; напротив, с каждым днем он как бы возрождался для новой кипучей деятельности. Он работал и для себя, и для других, – для других больше, чем для себя. Он никогда не считал своей работы, как будто природа дала ему неисчерпаемый источник сил не только в смысле рабочей энергии, но и в смысле бесконечного запаса идей, – идей блестящих, поражавших своею новизной, иногда гениальных, пророческих. Дидро представляет собою ум феноменальный. Посмотрим теперь, где родился этот человек, в каких условиях он вырос, каким влияниям подвергался в молодости.
      Дени Дидро увидел свет божий в Шампани (в нынешнем департаменте Верхней Марны), в городе Лангр, 24 сентября (5 октября) 1713 года. Сам Дидро шутил, что он унаследовал от своей родины свою необычайную впечатлительность ко всем течениям. «У жителей моей родины, – говаривал он, – голова походит на флюгарку, и это понятно, потому что тамошний климат очень непостоянен: в течение суток холод сменяется жарою, тихая погода – бурею». Правда, впечатлительность Дидро была изумительна, но вернее было бы сказать, что его ум походил на знаменитый напиток его родины, на шампанское, – так он всегда искрился, играл и пенился. Оставим, однако, эти сопоставления и обратимся к более серьезным влияниям, которые оказала родина на Дидро. Тут надо прежде всего иметь в виду его семью. В одной из своих статей, помещенных в «Энциклопедии», Дидро упоминает о том, что у его бабки было очень многочисленное потомство, не менее 22 детей. Это во всяком случае свидетельствует о необычайной крепости натуры. Отец Дидро был также человек здоровый, деятельный, энергичный. Он унаследовал свою профессию: семья Дидро с незапамятных времен посвятила себя производству ножей, ножниц и других тому подобных инструментов. Производство было, понятно, кустарное, и отец знаменитого философа был ножовщиком-кустарем. Конечно, он не походил на наших деревенских кустарей, а принадлежал к тем представителям ручного труда, которые сумели на Западе обогатить города, где жили, и вместе с тем сильно содействовали успехам народного просвещения. Словом, Дидро-отец был одним из представителей мелкой городской буржуазии и в высокой степени обладал качествами, присущими этому общественному классу: выдержкой, трудолюбием, семейственностью, склонностью к образованию, непритязательностью, воздержанностью. Он, несомненно, имел сильное влияние на своего знаменитого сына, который о матери своей почти не упоминает, но с большой любовью отзывается о своем отце, хотя, будучи еще молодым человеком, почти совершенно с ним рассорился. Мы и из других источников знаем, что старший Дидро был примерным во всех отношениях отцом, работником и человеком. Когда Дидро-сын через несколько лет после смерти своего отца, уже будучи известным писателем, посетил родину и встретился на улице с одним своим прежним знакомым, тот ему сказал: «Вы хороший человек, господин Дидро, но если думаете когда-нибудь сравняться с вашим отцом, то сильно ошибаетесь». Такого высокого мнения о Дидро-отце были все знавшие его. Его правдивость, честность внушали к нему общее уважение; кроме того, он готов был оказать всякую помощь и советом, и делом. Дочь его так страстно его любила, что отказалась от замужества, чтобы остаться при нем и ухаживать за ним под старость. Сам Дидро отзывался о нем следующим образом: «Несомненно, отец внушает совершенно особенное чувство к себе, какого не внушает ни один человек». Только брат Дени, посвятивший себя духовному званию, не разделял этого общего чувства уважения и любви. Дело в том, что Дидро-отец не отличался религиозностью, хоть и проявлял в этом отношении большую терпимость к другим. Но сын такою терпимостью не отличался и ставил в грех не только отцу, но и брату их свободомыслие.
      Кроме того, мы знаем еще, что Дидро-отец был прекрасным рассказчиком. Когда он после дневных трудов садился в свое большое кресло, не только члены семьи, но и соседи нередко собирались, чтобы послушать его рассказы, всегда свидетельствовавшие о большом уме и житейском опыте. Как мы увидим впоследствии, Дени многое унаследовал от своего отца и как человек живо напоминал его в некоторых отношениях.
      Но самостоятельность Дени проявилась уже очень рано. Дидро-отец мечтал о карьере для обоих своих сыновей. Прежде всего он старался дать им по возможности тщательное образование. Где его можно было тогда получить? Понятно, только у духовенства, в школе иезуитов; и вот оба брата были определены именно в такую школу. Но младший, менее одаренный от природы, всецело подчинился влиянию иезуитов; старший же, Дени, чувствовал себя в иезуитской школе очень нехорошо и в один прекрасный день объявил отцу, что больше учиться не хочет. Отец не настаивал. «Значит, ты хочешь быть ножовщиком», – заметил он и на следующий день дал сыну работу. За что, однако, Дени ни принимался, он только все портил и, убедившись в этом, заявил отцу, что в школе все-таки лучше, собрал книги и снова отправился к иезуитам. Те были очень рады возвращению даровитого ученика. Они, к чести своей, сразу поняли, что Дени – необыкновенный ребенок, и во что бы то ни стало хотели воспользоваться им для своих целей, а так как Дени проявлял и самостоятельность, и непостоянство, то они решили сжечь за ним корабли, иными словами, убедили его покинуть отчий дом и тайно уехать в другую местность. Но отец проведал об этом; в душе он решил, что одного аббата в семье достаточно, и поэтому, когда Дени вернулся домой, ничего не сказав ему, положил ключ от наружной двери к себе в карман. Когда же сын в полночь хотел уйти из дому, отец окликнул его и спросил: «Куда ты так поздно собираешься?» «В Париж», – ответил Дени. «Хорошо, ты туда поедешь, но завтра; а пока ложись спать». И на другой день он действительно взял два места в дилижансе, для себя и для сына, поехал в Париж и определил Дени – только не к иезуитам, а в известную Гаркурскую коллегию. Две недели проскучал старик, оторванный от своих обычных занятий, в Париже и только когда убедился, что сын доволен учителями и товарищами, пустился в обратный путь. Дени был глубоко тронут этим вниманием отца; тот же решил сделать из него адвоката.
      О пребывании Дени в парижском училище мы знаем очень мало. Но вот факт довольно характерный. Вскоре после поступления в коллегию он подвергся наказанию за то, что помог другому ученику подготовить урок. Мы видим, следовательно, что Дени сразу опередил своих товарищей и что, кроме того, он уже здесь поступал так, как поступал потом всю свою жизнь, то есть, не щадя себя, помогал другим в их умственной работе: впоследствии все черпали из сокровищницы его знаний и идей, в том числе такие умы, как Руссо.
      Но вот Дени кончил курс, и надо было подумать об избрании профессии. Отец настаивал, чтобы он сделался юристом, и определил его в канцелярию к одному из парижских адвокатов. Самостоятельность ума и наклонности Дидро проявились тут уже с полной силой, хотя ему было тогда всего семнадцать лет. Вместо того чтобы заниматься делами своего патрона, он изучал математику, которую страстно любил, языки – латинский, греческий, итальянский и английский. Понятно, что это не могло остаться незамеченным. Патрон писал неоднократно отцу, что его сын занимается всем, чем угодно, только не правом. Старик Дидро поручил ему серьезно поговорить с Дени. Но все увещания ни к чему не привели. Молодой Дени выслушивал нотации и опять принимался за свои любимые занятия. Это длилось очень долго. Очевидно, и старик Дидро, и патрон молодого Дени проявили большое терпение. Но всему есть конец. Адвокат обратился к нему в последний раз с предложением либо заняться делом, либо оставить его канцелярию. «Если я вас уволю, что вы будете делать? Ведь вам все равно придется избрать какую-нибудь профессию», – увещевал он Дени. Но тот ответил: «К чему избирать профессию? Мне и так хорошо. Я вполне доволен. Люблю учиться, и мне больше ничего не нужно». Патрона Дени чрезвычайно удивила эта житейская неопытность; он расхохотался, не подозревая, конечно, что молодому человеку и без всякой профессии удастся проложить себе дорогу в жизни, составить состояние, достигнуть всемирной славы и удостоиться благосклонной дружбы царей. В то время, однако, жить без всякой профессии казалось безумием. Так взглянул на дело и старик Дидро. Поведение сына его сильно раздражило. Он лишил его всяких денежных средств, заявив, что не понимает, как человек может жить, не принося обществу пользы. Таким образом, молодой Дидро оказался выброшенным на улицу.
      Сильна была в нем, конечно, страсть к научным занятиям, если он решился порвать с любимым отцом и обречь себя на нищету. Дидро был одним из первых представителей так называемой литературной богемы. Чем он жил в течение многих лет, известно одному Богу. Мы знаем, например, что он давал частные уроки, но доход с них был более чем скудный, потому что Дидро имел странную манеру заниматься со своими учениками. Попадался ему ученик даровитый, хотя бы и такой же бедняк, как он сам, – он просиживал с ним целые дни, а с бездарным учеником, каковы бы ни были его средства, он немедленно расставался. Дела его иногда принимали такой оборот, что приходилось просто голодать. Как-то раз он вздумал остепениться и поступил домашним учителем к денежному человеку, очень богатому финансисту. Тот предложил ему блестящие условия: готовое помещение, стол и 1500 франков в год. Дидро пробыл у финансиста три месяца и затем явился к нему с просьбою об увольнении. Тот ничего не понял. «Разве вам не хорошо? – спросил он. – Может быть, вам стол не нравится? Прикажите повару готовить все, что вам угодно. Может быть, вам комната не по вкусу? Выбирайте любую в моей квартире. Или жалованья вам мало? Я его удвою. Словом, я готов сделать все, что в моих силах, чтобы вас удержать». Дидро ответил: «Мне так хорошо у вас в доме, что лучшего я и желать не могу: и комнатою, и столом я свыше всякой меры доволен. Денег у меня гораздо больше, чем мне нужно. Но взгляните на меня: на мне ведь лица нет. Я делаю из ваших ребят людей, но сам опускаюсь в умственном отношении, сам становлюсь ребенком. Я умираю у вас, а умереть я не хочу». И Дидро покинул богатый дом и почувствовал себя счастливым, когда вернулся в одну из своих мансард, где было и холодно, и голодно, но где он пользовался неограниченной свободой. Однако надо было жить, то есть зарабатывать хлеб насущный. Иногда Дидро падал духом, на него находило мрачное отчаяние; но в то же время он проявлял большую изобретательность в приискании источников дохода: он делал переводы для издателей, писал проповеди для духовных особ и даже пастырские послания для епископов. Иногда голод заставлял его добывать деньги не совсем чистыми средствами. Так, он познакомился с одним монахом, который охотно давал деньги лицам, желавшим поступить в монастырь босоногих кармелитов. К этому монаху Дидро неоднократно обращался, заверяя его в твердой своей решимости посвятить себя иноческой жизни, и выманил у него изрядное количество денег, пока тот не догадался, в чем, собственно, дело. Но такие легковерные монахи встречались нечасто, и Дидро приходилось по-прежнему голодать. Однажды на масленице он, встав утром, вспомнил, что у него нет ни одного су; значит, весь день придется ничего не есть. Чтобы подавить ощущение голода, он отправился гулять. Гулял он целый день, размышляя о превратностях своей судьбы, и только под вечер вернулся домой, чтобы забыться сном. Но у самого дома силы ему изменили: он лишился чувств; кто-то догадался, в чем дело, и дал ему поесть. «В этот вечер, – говорил он своей дочери, г-же Вандейль, которая сообщает об этом факте в своих мемуарах, – я поклялся, что, когда у меня будут средства, я никогда не буду отказывать неимущему и скорее все отдам, чем подвергну ближнего такому тяжелому испытанию». Дочь его прибавляет, что он всю жизнь свято хранил это обещание.
      Так прожил Дидро целых десять лет и даже больше, потому что и после женитьбы денежные его дела не сразу поправились. Правда, его потребности были очень ограниченны: одевался он небрежно, носил из года в год серый плюшевый сюртук с разорванными рукавами и черные шерстяные чулки, заштопанные белыми нитками, за обед платил пять су, жил где попало, а когда собственного помещения не было, ночевал у своих друзей, которых у него было очень много, по большей части таких же бедняков, как он сам. Знакомства водил он со всякого рода людьми и часто попадал в очень дурную компанию. Последнее, конечно, до известной степени отразилось на нем, хотя ум и характер у него были слишком независимые, чтобы влияние это могло оказаться пагубным. Но испытанная им нужда и беспорядочная жизнь, которую он вел так долго, несомненно, повлияли на него невыгодно и до известной степени разрушили его семейное счастье, так как и женился-то он, желая временно избавиться от мучительного чувства голода, особенно для него тягостного, потому что он обладал цветущим здоровьем, а вместе с тем и необыкновенным аппетитом.
      История его женитьбы очень интересна. Дидро нанял комнату в доме, где жила белошвейка со своей дочерью. Дочь эта, недавно вышедшая из монастырской школы, понравилась нашему тогда еще весьма легкомысленному философу. Но мать, г-жа Шампьон, вдова обанкротившегося ремесленника, очень зорко следила за дочерью, не менее зорко, чем за ней следили в монастыре, так что Дидро редко приходилось встречаться с предметом своей страсти. И вот, чтобы добиться более частых свиданий, он прибег к той же уловке, что и с монахом в рассказанном нами случае, то есть уверил мать, что намерен поступить в духовное звание и что ему нужно экипироваться. Дидро заказал белошвейке белье и наблюдал за исполнением заказа. С этой целью он ежедневно приходил вечером к двум женщинам и благодаря своему красноречию и остроумию влюбил в себя молодую девушку. Мать настаивала на браке и требовала, чтобы он заручился согласием своих родителей. Но отец Дени и слышать не хотел о браке своего непокорного и легкомысленного сына. Тогда и мать с дочерью ему отказали. Песенка Дидро, таким образом, была у них спета. Но он не так легко сдавался, давно научившись прибегать к разным уловкам. На этот раз он вдруг занемог, чем и разжалобил сердобольных женщин, которые не могли примириться с мыслью, что он во время болезни останется без бульона. Они так усердно ухаживали за ним, что тотчас после его выздоровления, в конце 1743 года, состоялся его брак с Анной Шампьон. Обряд венчания совершен был тайно, в полночь.
      Для Дидро началась новая жизнь, если возможно, еще более неприглядная. Хотя ему стукнуло уже 30 лет, но он не остепенился: пылкость своих чувств он сохранил до конца жизни, и проявилась она в данном случае в чрезмерной ревности. Он никак не хотел допустить, чтобы его жена продолжала держать белошвейню и ежедневно встречалась с разными посетителями. У матери жены были, правда, некоторые сбережения, но самые ничтожные; к тому же она вскоре умерла, и Дидро пришлось самому заботиться о средствах существования. Надо сказать, что он энергично принялся за дело, меньше занимался для себя и больше переводил для разных издателей. Но вознаграждение он получал скудное, и только благодаря большой бережливости жены удавалось сводить концы с концами. Брак Дидро не принадлежал к числу счастливых. Хотя он сам говаривал, что хорошею женою может быть только хорошая кухарка, а не ученая женщина, однако он видимо тяготился обществом своей жены и очень скоро после женитьбы изменил ей. Отчасти вследствие тяжелых материальных обстоятельств, отчасти же из любви к отцу он желал во что бы то ни стало примирить его со своей женой и в один прекрасный день взял для нее с ребенком место в дилижансе и отправил их в Лангр. «Она уехала вчера, – писал он отцу, – и будет у вас через три дня; вы скажете ей все, что вам заблагорассудится, а когда она вам наскучит, вы пришлете ее ко мне обратно». Дело обошлось благополучно: отец полюбил свою невестку и осыпал ее ласками и подарками; она прогостила в Лангре три месяца, а тем временем муж ей изменил. Случилось это в 1745 году, то есть по прошествии двух лет после свадьбы.
      Этот факт нельзя обойти молчанием, как нельзя не упомянуть и о том, что Дидро очень скоро расстался и с предметом второй своей страсти, хотя и не по собственной вине. Г-жа Пюизьё, жена адвоката, была женщина хотя и ученая (она при содействии Дидро написала целое исследование о характерах, напечатанное в 1751 году), но в отношениях с мужчинами несколько легкомысленная. Когда Дидро был посажен в венсенскую тюрьму, где г-жа Пюизьё его навещала, он заметил однажды, что она как-то особенно принарядилась; у него возникло подозрение, ему удалось отлучиться из тюрьмы, он проследил свою любовницу, застал ее в обществе какого-то ухаживателя и тотчас же порвал с нею связь. В числе женщин, с которыми он поддерживал интимные сношения, называют еще г-жу Прюнево. Но заметим, что прочная связь у него установилась только с Софи Воллан. Связь эта продолжалась без малого 30 лет, то есть с 1755 по 1784 год. Отношения Дидро к его Софи отличались таким задушевным, искренним, подчас возвышенным характером, что без преувеличения г-жу Воллан можно назвать истинной и единственной подругой жизни знаменитого энциклопедиста. В своей жене он разочаровался, как разочаровался и в г-же Пюизьё, хотя и по совершенно различным причинам. Связь с г-жою Прюнево в счет не идет, потому что эта любовь отцвела раньше, чем успела расцвесть. Таким образом, чтобы уяснить себе, как Дидро относился к женщинам, мы должны принять во внимание только его отношения к жене и к г-же Воллан. В своих сочинениях он нередко высказывался в том смысле, что любовь должна быть свободна, что она не терпит никакого принуждения и тем более насилия, что она должна подчиняться исключительно природе, то есть нашим наклонностям: если мы разлюбили женщину, то имеем право с нею расстаться.