2

Над шхерами неторопливо дотлевал закат. Синяя рубашка сушилась возле костра, натянутая на прутья. Арни выстирал её в ручье, пустив плыть по течению порядочно грязи. Высохнет, надо будет ещё зашить её, а то совсем изорвалась. Добрая рубашка, льняная. И вся вышитая по вороту. Видно, не с простого человека пришлось её снимать!

Арни вправил ему ногу и заключил её в самодельный лубок. Это было легко. Арни привык возиться с животными, а с ними ведь всякое приключалось. Зато с обломком стрелы, засевшим в правом боку, пришлось-таки повозиться. Стрела вошла глубоко и была к тому же обломана у самого тела. Арни долго пытался её подцепить, потом прижался лицом и ухватил скользкое дерево зубами. Человек застонал и сжал кулаки, но дышать сразу стал легче. И кровь изо рта больше не шла.

Арни уложил его и укрыл козьей шкурой, под которой обычно спал сам. Следовало позаботиться об убитых. Было страшно идти туда снова, но Арни знал, что иначе мертвецы могли повадиться вставать по ночам, а ему совсем не хотелось, чтобы коровы начали доиться кровью или падать вниз с Арнарбрекки. Он расстегнул на обоих Скьёльдунгах пояса и как мог перепортил оружие, прежде чем засыпать его камнями и землей: вот теперь всё будет спокойно. Арни не позарился ни на одежду, ни даже на серебряные обручья. Ну их — пускай берёт тот, у кого есть охота беседовать с выходцами из могил… Арни не устоял только перед луком и колчаном со стрелами, потому что это было сокровищем. Меч, конечно, больше притягивает глаз. Но раба с мечом мало кто видел. И если подумать как следует, немного пользы в нём пастуху. Другое дело лук. Он защитит от врага, он и накормит… Арни долго колебался, брать или не брать, но, в конце концов, взял. Надо будет только поскорей выучиться метко стрелять. Тогда, может, знаменитый Сван вправду примет его когда-нибудь к себе на корабль…

Лицо у человека было не особенно молодое, но и не старое. Арни сказал бы, что он прожил на свете тридцать зим. Или тридцать пять. Роста он был не слишком высокого, но зато жилистый, словно весь сплетённый из моржовых ремней… Такого одной стрелой не убьешь.

Что он станет рассказывать о себе, когда откроет глаза?.. Арни разглядывал медные усы незнакомца и думал, что навряд ли стоило приставать к нему с расспросами. Викинга узнают по оружию и по дерзким речам. И ещё по ладоням: по каменной коросте мозолей, причинённых рукоятью весла. Арни слыхал от людей — на подобную ладонь можно уронить горящие стружки, и она не почувствует огня. Руки у незнакомца были именно такие. И меч под стать рукам. Арни не стал далеко прятать меч, положил так, чтобы викинг его увидел, как только откроет глаза. Потом принёс в пещеру лук и попробовал натянуть. Ничего не получилось. Обидевшись, Арни снял с лука тетиву и лёг спать.

За ночь костёр несколько раз погасал. Арни было холодно без одеяла. Он просыпался и раздувал угли. А под утро позвал Свасуда и обнял его, прижимаясь к горячему мохнатому боку. Но крепко заснуть так и не удалось. В конце концов, Арни выбрался из пещеры, не дожидаясь рассвета. Мёрзнешь — грейся работой! Нет лучшего средства.

Предутренний воздух легонько покалывал ноздри, небо над горами еле серело, на вершинах лежали плотные облака. День будет неприветливым. Арни попрыгал на месте, спрятав руки под мышками. Несколько ночей назад в море отбушевал шторм, и за шхерами до сих пор глухо гудело. Острова заслоняли берег, и под Арнарбреккой никогда не случалось сильного прибоя. Только ветер порою бывал, как теперь, ощутимо солёным. Такой ветер станет хлестать по лицу, когда Сван Рыжий возьмет его к себе на корабль. Ведь справится же он когда-нибудь с этим луком. И научится подшибать одну стрелу другой на лету!

В море было ещё совсем по-ночному черно. Зевая, Арни привычно оглядел горизонт… и неожиданно заметил яркий огонь, мерцавший вдали, на одном из островов. Приглядываясь, Арни прошёлся вдоль края откоса. Всё это явно было неспроста. Синяя рубашка — цвет мести, в синее одеваются убивать, и о том немало рассказывается. Недаром же говорят люди, что Бог войны Один приходит в синем плаще! Викинг кому-то мстил там, в глубине страны, а люди на острове надеялись его подобрать.

Обидно будет, если они прождут понапрасну несколько дней и уйдут опечаленные, думая, что их товарищ погиб…

Арни возвратился к пещере только после полудня, когда коровы напились из ручья, и он укрыл их от дождя в загоне под нависавшей скалой. Нырнув под каменный кров, Арни сразу обнаружил, что викинг очнулся. Хлеб и сыр, оставленные возле костра, были съедены до крошки; при виде вошедшего он рывком приподнялся, рука метнулась к мечу. Но потом он узнал Арни и насмешливо сощурил глаза:

— Ты ещё здесь, трусишка! Я думал, ты давно уже дома и клянчишь у хозяина бляшку от моего ремня!..

— Я не трусишка, — сказал Арни. — И не бляшку я бы там получил, а хорошую затрещину, за то, что бросил коров.

Викинг усмехнулся:

— Я вне закона от Вестфольда до Халогаланда, и многие не поскупятся на серебро, увидев мою голову отдельно от тела.

Арни покраснел так, что на глазах выступили слезы.

— Как тебя объявляли вне закона, я не слыхал. А вот как ты застрелил того малого с мечом, это мне запомнилось. И ещё я думаю, что волосы у тебя подходящие, но Сван Рыжий на тебя совсем не похож.

— Это ещё почему?

У него были очень светлые глаза, серо-зелёные умевшие без промаха послать смертную стрелу. Арни нипочем не отважился бы с ним спорить, если бы не знал, что в случае чего легко убежит. Он сказал:

— Свану не понадобилось бы помощи против тех двоих.

Викинг снова рванулся сесть, но боль в груди заставила откинуться обратно в сено. Он негромко засмеялся:

— Отстегать бы тебя, паршивца, да неохота вставать.

Арни дал ему кружку молока, поправил сползшее одеяло и побежал обратно под дождь. Мимо его стад сегодня должно было пройти другое, которое уже перегоняли домой. Любопытные телята увяжутся за чужими, если не проследить.

Вечером, когда Арни приготовил поесть, викинг сказал ему:

— Стемнеет, выйдешь наружу и поглядишь, что там в море. Арни ответил:

— Если ты про костёр на острове, то я ведь так и подумал, что он горит для тебя. Его зажигают между скалами, и видно только отсюда… с Арнарбрекки.

— Арнарбрекка!.. — пробормотал викинг. — Орлиная Круча!

Он пошевелился и вздрогнул, сдвинув раненую ногу.

— Где здесь можно спуститься к воде? Арни подумал и ответил:

— Нигде.

— Говори толком, пастушонок!..

— Я спускался один раз, — сказал Арни неохотно. — Две зимы назад. Но только это было днём без дождя, и у меня не болела нога. Я лазил достать щенка…

Викинг сжал зубы и переложил больную ногу с места на место. Потом ещё раз. Арни посмотрел и подумал, что остановить такого и впрямь было нелегко.

— Мне нужно плыть на этот остров, — сказал викинг погодя. — Ты, пастушонок, покажешь мне, где слезал и сделаешь костыль, чтобы я мог туда дойти. И шевелись, я хочу успеть до темноты!

Арни принёс ему всё тот же кожаный плащ:

— Не нужен тебе костыль… Свою ногу ты ещё достаточно обобьёшь, пока будешь спускаться!

Добравшись к обрыву, Арни оставил викинга разглядывать отвесные кручи, сам же вернулся в пещеру. И странное дело: сколько раз прежде он ночевал здесь один, но тут его каменный дом внезапно показался ему опустевшим…

У него хранилось несколько крепких верёвок — привязывать коров. Арни смотал их и сунул за пояс. Ещё в углу пещеры стоял бочонок, в нём были спрятаны от мышей лепёшки и сыр. Арни торопливо вытряхнул еду и тщательно заколотил круглую крышку. Немного поколебался — и привязал сверху своё козье одеяло. Пусть бочонок побережёт силы пловца, а тёплая шкура не даст ему застыть в холодной воде…

Викинг лежал на животе, подперев подбородок кулаками. Было видно, что хмурые скалы Арнарбрекки ничего хорошего ему не пообещали. Он обернулся к подошедшему Арни, и, конечно, сразу понял, зачем понадобились бочонок и одеяло. Повозившись, он расстегнул свой тяжёлый кожаный пояс — весь в серебре. И протянул его Арни:

— Держи! Это тебе.

— Не надо, — сказал Арни и вздохнул. — А то никто не поверит, что ты разделался с теми двоими и ушёл.

Викинг помедлил, потом застегнул круглую пряжку и сказал:

— Когда-нибудь я ещё побываю в здешних местах. И в это время на острове за проливом загорелся костёр.

3

Свасуд всё вертелся вокруг хозяина и визжал. Арни посадил его около плаща:

— Стереги!..

— Ты-то куда? — спросил викинг. — Я тебя не звал. Арни обвязался верёвкой и перекинул её через плечо, чтобы не так резала ладони. Он сказал:

— Ты же сорвешься один.

Викинг не стал ни соглашаться с этим, ни спорить. Молча привязал другой конец верёвки к своему ремню и пододвинулся к краю обрыва. Арни помог ему устроить меч за спиной. Медлить не стоило: солнце садилось.

Бочонок плыл вниз, глухо постукивая о камни. Порою, он застревал на уступах, потом неожиданно скатывался, и двое отчаянно цеплялись за расщелины скалы. Обождав, двигались дальше.

Викинг шёл первым, и приходилось ему нелегко. Он то и дело повисал на руках, а когда и на одной, выискивая опору для ноги и колена. Переводил дух и запускал пальцы в новую трещину несколькими пядями ниже. Камни дважды пытались сбросить его, и оба раза он изворачивался по-кошачьи, удерживаясь на стене. Он не говорил ничего, но даже в сгущавшихся сумерках его лицо порой делалось белей молока. Арни знал: опять пришлось опереться на раненую ногу. Арни держался выше и сбоку. Он перекладывал верёвку с плеча на плечо; на обоих под рубашкой горели красные полосы. Во время передышек он прижимал руки к мокрым камням — ободранные ладони приятно холодило, зато потом на камнях оставались кусочки кожи и сукровица из лопнувших волдырей. Арни не жаловался. Он старался не думать о чёрных зубах валунов, что скалились далеко внизу, ожидая неверного движения. Поначалу это удавалось с трудом, но в какой-то миг страх словно бы свалился с Арнарбрекки раньше самого Арни — он мимолетно почувствовал это и сразу же позабыл, потому что на том конце верёвки опять нужна была помощь.

Пепельные сумерки постепенно угасли, пришла ночь. Арни ощупью искал опору ногам. А сверху доносилось горестное поскуливание Свасуда, но постепенно оно отодвигалось всё дальше, сливаясь с медленно нараставшим плеском воды…

Потом викинг легонько дернул верёвку и сипло выговорил:

— Ну, всё.

Арни подполз на четвереньках. Викинг не мог впотьмах видеть его ладоней, но сказал:

— Сунь руки в воду.

Арни послушался этого совета, и ему показалось, будто он нечаянно схватил раскалённое железо. Перед глазами побежали разноцветные пятна, руки мгновенно отнялись до самых локтей. Морская вода заживляет, но это лекарство не для девчонок. Когда боль отпустила, Арни поднял голову и посмотрел в море. Огонь по-прежнему мерцал вдалеке, чертил по волнам изломанную дорожку и звал… Викинг тяжело дышал рядом в темноте. Можно было представить, чего ему стоил этот спуск с Арнарбрекки, если уж Арни сидел еле живой. А ведь он одолел лишь первую половину пути. Он лежал неподвижно и только всё сплевывал сквозь зубы — наверное, опять пошла кровь…

— Эй, пастушонок, — позвал он наконец. — Где ты там, иди-ка помоги. Надо мне плыть.

Доброе одеяло пришлось безжалостно прорезать ножом. Распоров его, Арни помимо воли ужаснулся дыре и тому, как трудно будет теперь её зашивать. Но тут же спохватился, ведь этой шкуре не суждено было больше греть его по ночам. Викинг просунул голову в отверстие и затянул пояс. Потом привязал бочонок, чтобы не потерять. И неуклюже, боком сполз с прибрежного камня. Стылая вода приняла его, и он сказал:

— Немного похолоднее, чем в бане.

Сильно оттолкнулся здоровой ногой и молча поплыл туда, где вспыхивал далёкий костёр. Некоторое время Арни ещё различал светлое пятно — козью шкуру, потом и оно растворилось в ночи.

Тут только Арни понял, что всё кончилось. Он вскочил на ноги, прижал ладони ко рту и закричал изо всех сил:

— Сван!.. Сван Рыжий!..

Море не отозвалось. Зато сверху, со скал, внезапно послышался лай. Лай катился по отвесной стене Арнарбрекки, ударялся о воду и метался между камнями, как живое существо. Это Свасуд впервые в жизни залаял от тоски и страха за хозяина. Арни вложил пальцы в рот и свистнул, как всегда это делал, успокаивая коров. Свасуд наверху ещё несколько раз тявкнул, жалобно, совсем по-щенячьи, и замолчал. Понял, наверное, что хозяин был жив и собирался вскоре вернуться.

Действительно, надо было возвращаться. Арни потянулся вверх, ощупывая ближайший выступ скалы. И подумал, что лезть в потёмках наверх покажется ещё неуютнее. Но будет и легче. Ведь он будет один.

И вдруг опустил руки, а потом скорчился на мокрых камнях и заплакал. Он сам не понимал отчего. Должно быть, оттого, что опять остался беспросветно один, и чёрная Арнарбрекка грозно возвышалась над ним в темноте. И жестоко саднило ладони, и предстояло ещё долго, очень долго карабкаться по скале, прежде чем Свасуд вылижет их своим ласковым языком…

А ещё он плакал потому, что здесь даже Свасуд не мог увидеть его слез.

РАССКАЗ ВТОРОЙ

Погоня