Донован был прекрасным оратором: он дважды выдвигался на пост вице-губернатора и губернатора Нью-Йорка от республиканцев, он умел убеждать – даже Рузвельта; был смелым человеком, воевал на передовой, поэтому не боялся брать на себя ответственность («Единственно, о чем я жалею, – говорил он в узком кругу друзей, – так это о том, что был слишком молод в восемнадцатом, когда служил в России, в нашем экспедиционном корпусе; наши болваны жили в эмпиреях – „вот-вот большевики рухнут сами“, – а они сами никогда не рухнут, а если бы я имел тогда свободу рук, я бы знал, как вернуть в Петербург Керенского»); он имел прекрасные связи с тем, кто платит в Америке. Он поэтому начал работу широко и всеохватно.
Не страшитесь самых сомнительных контактов, – не переставал повторять Донован своим сотрудникам. – Ищите людей всюду, где только можно; если бы я был убежден, что приглашение Сталина на пост вице-директора ОСС принесет успех делу, я бы не задумываясь просил его занять кабинет напротив моего и поддерживал бы с ним самые добрые отношения – до того дня и часа, когда с Гитлером будет покончено...
Главным отделом ОСС стало управление исследований, поисков и анализа. Не только банкиры, выпускники Вест-Пойнта и юристы собрались здесь, но и цвет американской журналистики, начиная с Джозефа Олсопа и кончая Уолтом Ростоу. Возглавляли работу профессора Шерман Кент[5] и Эврон Киркпатрик[6].
Однако создание второго по величине и значимости подразделения ОСС, названного отделом рабочего движения, вызвало в Вашингтоне бурю. Первым в колокола тревоги ударил директор ФБР Джон Эдгар Гувер, ревниво наблюдавший за тем, как Донован разворачивает политический сыск в мире; привыкший быть бесконтрольным хозяином секретной службы в стране, Гувер оказался неподготовленным к тому, что все заграничные операции присвоил себе миллионер с Уолл-стрита.
Пусть это и не его идея – создать рабочий отдел, а полковника Хэбера Бланкенхорста, за которым не только армия, но и сенатор от Нью-Йорка Роберт Вагнер, – доказывал своему покровителю сенатору Трумэну шеф ФБР, – все равно это недопустимо! Только подумать – он приглашает тех, кто связан с рабочим движением, в государственное учреждение США! Он назначил шефом этого отдела еврейского юриста Артура Гольдберга[7] – его предки эмигрировали к нам из России.
Трумэн, как утверждает мой источник, близкий к Капитолию, слушал Гувера молча, определенных ответов не давал, отшучивался, однако все имена записывал на отдельных листочках бумаги.
Вообще-то задуматься было над чем: Донован позволил Гольдбергу пригласить в «Отдел» нескольких участников «батальона Линкольна», которые сражались в Испании бок о бок с русскими коммунистами против войск генералиссимуса Франко и летчиков рейхсмаршала Геринга; более того, он взял на работу тех профсоюзных деятелей, которые ранее активно выступали против монополий и поддерживали забастовщиков.
Донован, однако, посмеивался:
Я представляю себе, что будет с Гувером, когда он узнает, что я пригласил в управление исследований, поисков и анализа бывшего немецкого коммуниста Герберта Маркузе. Гувер умеет ловить гангстеров и шпионов в Штатах, но он ничего не понимает в международных делах: я не могу работать с подпольными профсоюзами в оккупированных странах без помощи радикалов; никто так точно не определит ситуацию в рейхе Гитлера, как Маркузе; придет время, и мы разберемся с нашими левыми, но это будет после того, как они сделают все для победы над нацистами и закрепления наших позиций в Европе, когда там образуется вакуум.
Тем не менее Донован был вызван в Капитолий для объяснений, – естественно, с «подачи» Гувера. По-прежнему посмеиваясь, он заметил:
Если мы хотим иметь организацию, составленную из кристальных – с нашей точки зрения – людей, которые отвечают меркам Гувера, тогда получится мертворожденное дитя, ибо работают люди, а не анкеты; дайте моим сотрудникам шанс на риск приглашать в аппарат того, кого они считают нужным. Заметьте себе, что отдел контрразведки ОСС возглавляет такой известный всем вам юрист, как Джеймс Мэрфи, – он всегда стоял на защите интересов наших концернов, именно поэтому и наладил прекрасные отношения с профсоюзами, особенно левыми, чтобы знать обо всем происходящем в стане противника.
Донован давал объяснения в те дни, когда первые бюллетени ОСС начали поступать в Белый дом. Готовили их молодые сотрудники ОСС Артур Шлесинджер, Леонард Микер и Рэй Клайн[8]; информация была интересной, объективной; от Донована отстали, он только этого и добивался; руки развязаны, началась переброска агентуры в Лондон, Африку, Китай, Индию, пошла истинная работа впрок...
Затем Донован создал МО – отдел моральных операций, то есть штаб психологической войны, где писались сценарии радиопрограмм на Германию, Италию, Японию; там же выпускались листовки для движения Сопротивления в Европе, разрабатывались костяки газет для подполья, подыскивались будущие редакторы, комментаторы, ведущие репортеры, то есть отлаживалась связь с европейской интеллигенцией.
Поскольку и в отдел МО надо было привлекать людей левых убеждений (ибо правые в глубине души всегда искренне симпатизировали фашизму), Донован, умело балансируя, создал СИ – особый отдел секретной разведки и СО – отдел специальных операций. Он таким образом организовал работу этих ключевых отделов, чтобы левый философ Герберт Маркузе всегда передавал свой анализ шефу, а им был либо миллиардер Джуниус Морган, либо его родной брат Генри, либо миллиардер Вандербильт, либо миллиардер Дюпон, известные своими правыми, резко антирусскими настроениями.
Все связи с подпольем в Греции и Югославии контролировал вице-президент Бостонского банка. Крупнейшая в США рекламная фирма «Вальтер Томпсон эдвэртайзинг эдженси» выдвинула своего человека на пост главы планового отдела ОСС; этому же агентству Донован отдал посты резидента отдела моральных операций в Лондоне, начальника группы ОСС в Каире и руководителя бюро «черной пропаганды» в Касабланке. «Стандарт ойл» потребовала себе резидентуры ОСС в Испании и Швейцарии, чтобы оттуда наладить связь с подпольем в Бухаресте и организовать там свою сеть для наблюдения за нефтяными месторождениями в Румынии[9].
«Парамоунт Пикчерз», крупнейшая кинокомпания США, потребовала себе места в резидентурах ОСС в Швеции, ибо именно через эту нейтральную страну – с прекрасными связями в Европе – можно будет впрок завоевывать громадный рынок для сбыта своей продукции.
Банковская группа «Гольдман и Закс» внесла на счет ОСС два миллиона для помощи Доновану в его работе по созданию подпольных групп в Северной Африке: до войны эти банкиры имели там серьезные интересы; за будущее надо платить – внесли впрок.
Банкирская группа Меллона потребовала для членов своего клана ключевые посты в резидентурах ОСС в Люксембурге, Мадриде, Женеве; было заключено соглашение, что после того, как союзники освободят Париж, пост главы филиала ОСС во Франции также будет отдан клану Меллонов. Алиса, сестра Пола Меллона, самая богатая женщина мира, вышла замуж за Дэйвида Брюса, сына сенатора, миллионера, который был членом штаба ОСС и начальником резидентуры в Лондоне – ключевой пост американской разведки[10].
Поскольку ОСС было создано как детище так называемой «антинацистской тенденции Америки», поскольку русские были главной силой, противостоявшей войскам вермахта, поскольку именно левое, то есть коммунистическое и социалистическое, подполье играло ведущую роль в партизанской борьбе против рейха, поскольку, наконец, отношения между Белым домом и Кремлем сделались, как никогда ранее, доверительными, корпорации потребовали создания противовеса, и «дикий Билл» собрал в ОСС «русскую группировку», которая опиралась главным образом на эмигрантов.
Однако Гувер, не зная того, что знали руководители правых сил США, не успокаивался; когда в январе 1942 года два молодых сотрудника ОСС, подкупив стражу испанского посольства, проникли в святая святых дипломатической миссии, в «защищенную» комнату шифровальщиков, и начали делать фотографии кодовой книги, Гувера разбудил его секретарь – новость о «вероломстве» Донована, влезшего в дела ФБР, того стоила; Гувер позвонил своему заместителю и сказал:
Готовьте операцию против «дикого Билла», хватит, заигрался!
И когда через несколько месяцев люди Донована вновь проникли в посольство Франко, машины ФБР окружили здание по приказу Гувера и включили сирены тревоги; агенты ОСС были арестованы, операция по декодированию шифров, имевших особо важное значение для формирования политики США на пиренейском направлении, была сорвана.
Яростный Донован был утром в Белом доме.
Вызвали Гувера; тот светился дружелюбием:
Дорогой Билл, если б я знал, что в посольстве ваши люди! Я не мог себе представить, что там работают ребята ОСС! Одно ваше слово, и все было бы в порядке! Но вы совсем забыли своего старого верного друга Гувера...
Примирение «врагов» состоялось лишь через несколько месяцев, когда Донован позволил Гуверу узнать про ту акцию, с которой, в общем-то, и началась настоящая оперативная работа ОСС за границей. Смысл этой операции Донована заключался в следующем: после того как войска англо-американцев высадились в Северной Африке и начали наступление против армий вермахта, главное внимание как Рузвельта, так и Черчилля было сфокусировано на том, пропустит ли Франко немецкие войска через Испанию, позволит ли рейху ударить в подбрюшье наступавшим англосаксам, отрезать их от Северного побережья Африки и, таким образом, лишить какой-либо поддержки с моря или же сохранит нейтралитет. Понятно, все симпатии Франко были, как и всегда, на стороне Германии, однако он стоял перед дилеммой: пропустив вермахт, он мог потерять статут диктатора, а его держава сделалась бы оккупированной территорией, несмотря на заверения фюрера, что ни один немецкий солдат не останется на испанской земле; он также понимал, что, отказав Берлину, он – в какой-то мере – выигрывал Лондон, понуждая англо-американцев прекратить бойкот режима и признать его, Франко, единственным и законным выразителем интересов испанской нации. Службы рейха тем не менее продолжали нажим, да и в Мадриде было достаточно сил, которые ненавидели западные демократии, полагая, что будущее мира – лишь национал-социалистское сообщество.
Поэтому предсказать, какой путь в конце концов изберет Франко, было сложно, но тем не менее предсказать вероятие следовало загодя.
Донован решил оббежать события: он принял решение не просто понять и просчитать возможные перспективы, но приказал своим агентам навязать Франко линию поведения, выгодную союзникам.
Играя обычную для него карту «противовеса», Донован отправил под дипломатической «крышей» своего личного представителя в Мадрид, и был этим человеком чикагский миллионер Дональд Стил, который сразу же обзавелся знакомствами в высшем мадридском свете, не уставая повторять, что он – убежденный антикоммунист, воевал с красными в составе американского экспедиционного корпуса, отправленного в Россию на помощь белым армиям. Его сменил, получив надежные связи предшественника, Грегори Томас[11] – один из руководителей парфюмерного концерна. Подарки дамам света ему было делать не внове, духи – не взятка, а знак внимания; ничто так высоко не ценится за Пиренеями, как знаки внимания, они – ключ к сердцам тех, кто обладает информацией и может в свою очередь передать наверх, Франко, то, что сочтет нужным.
Резидент ОСС Доунс встретился в Лондоне с бывшим президентом республиканской Испании Негрином; тот сказал ему, что, если Франко примкнет к странам оси и пропустит войска Гитлера через Испанию, в стране может вспыхнуть гражданская война, а уж «массовое партизанское движение – попросту неизбежно».
Поскольку в Испании ничего не было готово к развертыванию партизанской борьбы, все люди Доунса были арестованы, привезены в Мадрид, в подвалы Пуэрта дель Соль, и подвергнуты третьей степени устрашения. Несколько человек не выдержали и признались, что отправлены из Марокко американцами.
Министр иностранных дел Испании[12] вызвал американского посла Хайеса:
Это беспрецедентный акт вмешательства в наши внутренние дела! Это можно трактовать как шаг к неспровоцированной агрессии! Вы готовите в стране кровопролитие!
А в это время люди ОСС в Мадриде, развозя по особнякам коробки с духами, запустили точно высчитанную дезинформацию: «Это только начало, инфильтрация будет продолжаться, ибо Белый дом опасается, что Франко откроет ворота Испании вермахту».
Франко, боявшийся партизанской борьбы, нашел возможность сообщить в Вашингтон – через сложную цепь контактов, – что он не пропустит войска рейха.
После того как эта информация пришла в Америку, государственный департамент поручил Хайесу заверить Франко, что засылка «группы коммунистических террористов» не есть дело рук американской армии или секретной службы, но авантюра испанских республиканцев и американских коммунистов; человек, который оказал им некоторую финансовую помощь, «выгнан с государственной службы».
Доунс действительно был отчислен из ОСС, однако ровно через два месяца он был назначен советником по особым операциям при штабе генерала Эйзенхауэра.
Посол Хайес, ранее столь гневно выступавший против Донована и его людей, подписал с «диким Биллом» договор о «дружбе», и с той поры его первым помощником в посольстве стал офицер ОСС...
Однако ни Мюллер, ни Шелленберг, ни Канарис не имели данных о том, что на следующий день после этого Гувер позвонил Доновану и предложил вместе поужинать; вечер удался на славу, враги сделались друзьями.
Ну как? – спросил Мюллер. – Любопытно копал Канарис?
Весьма, – ответил Штирлиц, возвращая Мюллеру папку. – Данные об операциях ОСС кончаются на сорок втором годе?
Мюллер хмыкнул:
Штирлиц, я отношусь к той породе людей, которые перестают получать информацию в ту самую минуту, когда наступает смерть.
Ни Шелленберг, ни Мюллер, ни иностранный отдел НСДАП не знали также о том, что вскоре после этого положение Донована резко пошатнулось.
А уж после того как брат европейского резидента ОСС Аллена Даллеса мультимиллионер Джон Фостер Даллес возглавил внешнеполитический отдел предвыборной кампании кандидата в президенты Томаса Дьюи, резко нападал на Рузвельта, требовал жестких мер против «красной угрозы» и пугал американцев коммунизмом, причем многие документы получал непосредственно от своего старого друга и соратника по партии Донована, президент потребовал отчет: кто проверяет работу ОСС, кто финансирует ее операции, не включенные в перспективные планы, и какие корпорации получают приватную информацию из государственного ведомства политической разведки.
Ознакомившись с частью полученных материалов, Рузвельт сказал своему ближайшему сотруднику Гопкинсу:
Гарри, вам не кажется, что Донована пора убирать из ОСС?
Тот спросил:
Каков повод?
Повод очевиден, – ответил президент и ткнул пальцем в папку, лежавшую перед ним. – Все члены штаба по выборам Дьюи – после его поражения – взяты Донованом на ключевые посты в ОСС, и все они заняты в тех отделах, которые планируют операции по рейху, используя свои старые связи с финансистами Гитлера.
...Этот разговор в Белом доме состоялся в марте сорок пятого, через полтора часа после того, как Штирлиц вернулся в рейх.
Все в этом мире сопряжено незримыми странными связями – великое и малое, смешное и трагичное, подлое и высокое; подчас те или иные пересечения судеб не поддаются логическому объяснению, кажутся случайными, однако именно эта кажущаяся случайность и является на самом деле одной из потаенных констант развития.
6. ВОТ КАК УМЕЕТ РАБОТАТЬ ГЕСТАПО! – I
...Бомбили центр Берлина; над Бабельсбергом не летали, поэтому свет в районе выключен не был, хотя лампочки горели, как всегда, в полнакала.
– Только, пожалуйста, Ганс – попросил Штирлиц, – не кладите мне сахара, я пью кофе с сахарином.
Шофер откликнулся с кухни:
– Так вы ж худой, господин Бользен, это моему шефу приходится следить за каждым куском хлеба, постоянно ходит голодный...
– Индийские йоги считают состояние голода самым полезным, – заметил Штирлиц. – Так что мы, немцы, живем в условиях пика полезности – почти все голодны.
На кухне было тихо, Ганс никак не прореагировал на слова Штирлица – видимо, вспоминал инструкции Мюллера, как вести себя в разных ситуациях...
«А может быть, все-таки я сам себя пугаю? – подумал Штирлиц. – Может быть, парень действительно приставлен ко мне для охраны? Не страна, а гигантская банка со скорпионами, понять логику поступков практически невозможно, следует рассчитывать на свои чувствования... Но если я не смогу оторваться от моего стража и выйти на связь с радистами, что мне здесь делать? Какой смысл пребывания в Берлине? Я верно сделал, что намекнул Мюллеру о возможности моей особой игры, пусть думает; судя по всему, такой ответ устроил его, хотя настоящий разговор у нас еще не состоялся...»
Кофе был отменный, сделан по турецкому рецепту; Штирлиц поинтересовался:
– Кто вас научил так хорошо заваривать?
– Сын группенфюрера, Фриц. Он был ученым ребенком, знал по-английски и по-французски, целые дни читал книги и учебники. Он-то и натолкнулся на рецепт, как надо делать настоящий кофе. Не ставить на электрическую плиту, а держать над нею, наблюдая, когда начнет подниматься пена; мальчик называл это как-то по-ученому, не на нашем языке, но очень красиво... Сейчас, я припомню, как он переводил... «Эффект вкусового взрыва» – вот как он мудрено это называл...
– А где сейчас сын группенфюрера?
Ганс подвинул Штирлицу мармелад:
– Это варит моя мама, господин Бользен, пожалуйста, угощайтесь.
– Вы не ответили на мой вопрос...
– А еще я хочу просить вас попробовать наше сало... Отец делает его по старинному рецепту, поэтому в нем так много розовых прокладок, видите, как красиво?
– О, да, – ответил Штирлиц, поняв, что парень ничего ему не ответит, – с удовольствием отведаю вашего домашнего сала. Откуда вы родом?
– Из Магдебурга, господин Бользен. Наш дом стоит на развилке дорог, помните, поворот в направлении Ганновера и указатель на Гамбург? Красивый дом, очень старинный, с большой силосной башней на усадьбе...
– Я часто езжу по этой трассе, милый Ганс, но, увы, сейчас не могу вспомнить ваш красивый старинный дом... Наверняка под красной черепицей, а балки каркаса прокрашены яркой коричневой краской?
– Ну конечно! Значит, все же помните?!
– Начинаю припоминать, – сказал Штирлиц. – Если вам не трудно, пожалуйста, сделайте мне еще кофе.
– Конечно, господин Бользен.
– Или попозже? Ваш кофе остынет, допейте, Ганс...
– Ничего, я люблю холодный кофе. Сын группенфюрера научил меня делать «айс-кофе». Пробовали?
– Это когда в высокий стакан с холодным кофе кладут катышек мороженого?
– Да.
– Очень вкусно, пробовал. А вы пили кофе «капучини»?
– Нет, я даже не слыхал о таком.
– Помните, в средние века жили капуцины, странствующие монахи?
– Я не люблю попов, они ведь все изменники, господин Бользен...
– Почему же все?
– Потому что они болтают про мир, а нам воевать надо, чтобы изничтожить большевиков и американцев...
– В общем-то верно, хорошо думаете... Так вот, о кофе капуцинов... Это когда в горячий кофе кладут мороженое и образуется совершенно невероятная шоколадная пена. Боюсь, что кофе «капучини» мы с вами попробуем лишь после победы... Идите, милый, я не задерживаю вас более... Сделайте заварки кофе на три чашки, я тоже люблю холодный кофе, мне потом предстоит поработать...
Когда Ганс вышел, Штирлиц достал из кармана пиджака маленькую таблетку снотворного, положил ее в чашку Ганса, закурил, глубоко затянулся; снял трубку телефона и набрал номер Дагмар Фрайтаг, той женщины, дело которой передал ему Шелленберг.
Голос ее был низким, чуть что не бас; Штирлицу нравились такие голоса, как правило, бог наделял ими высоких, худощавых, спортивного типа женщин с лицом римлянок.
«Ты все всегда придумываешь, старина», – сказал себе Штирлиц. «Ну и что? – ответил он себе же. – Это прекрасно. Надо навязывать явлениям и людям, тебя окружающим, самое себя; незаметно, подчиняясь непознанным законам, твои представления, твоя концепция, твои идеи обретут право гражданства, только надо быть уверенным в том, что поступаешь правильно и что твоя идея не есть зло, то есть безнравственность».
– Мне разрешили побеспокоить вас звонком, профессор Йорк, – сказал Штирлиц. – Моя фамилия Бользен, Макс Бользен.
– Добрый вечер, господин Бользен, – ответила женщина. – Я ждала вашего звонка.
– У вас глаза зеленые, – утверждающе заметил Штирлиц.
Женщина рассмеялась:
– По вечерам, особенно когда во время бомбежек выключают свет, они желтеют. А вообще вы правы, зеленые, кошачьи.
– Прекрасно. Когда вы найдете для меня время?
– Да когда угодно. Вы где живете?
– В лесу. Бабельсберг.
– А я в Потсдаме. Совсем рядом.
– Когда ложитесь спать?
– Если не бомбят – поздно.
– А если бомбят?
– Тогда я принимаю люминал и заваливаюсь в кровать с вечера.
– Сейчас я обзвоню моих друзей – я только что вернулся, надо кое с кем переброситься парой слов – и свяжусь с вами еще раз. Может быть, если вы согласитесь, я приеду к вам сегодня, только позже.
«Сейчас пишут каждое мое слово, – подумал он, положив трубку. – И это замечательно. Вопрос о том, когда расшифровку записей передадут Мюллеру: сразу же или завтра? И в том и в другом случае мой выезд замотивирован. Поглядим, как крепок его Ганс; он свалится через сорок минут, два часа беспробудного сна это зелье гарантирует. Впрочем, он может отставить свою чашку, и сна не будет. Что ж, тогда я поеду вместе с ним. После беседы с этой зеленоглазой Дагмар совершу прогулку по Потсдаму. Ее дом находится, если мне не изменяет память, в трех блоках от того особняка, где живет радист. А может быть, у Дагмар есть удобный выход во двор – придется полазать через заборы, ничего не попишешь: Москва должна знать о том, что теперь уже и Борман не мешает переговорам с Западом и что в дело будут включены серьезные люди как в Швейцарии, так и в Швеции».
Ганс вернулся с кухни, налил Штирлицу кофе, допил свой, холодный, с сильно действующим снотворным; поинтересовался, что господин Бользен будет есть на завтрак: он, Ганс, отменно готовит яичницу с ветчиной.
– Спасибо, милый Ганс, но ко мне приходит девочка, она знает, что я ем на завтрак...
– Господин Бользен, группенфюрер сказал, что девочка погибла во время налета... Простите, что я вынужден вас огорчить...
– Когда это случилось?
– А еще я умею делать морковные котлеты, – сказал Ганс.
Он просто пропускал мимо ушей тот вопрос, на который ему было предписано не отвечать.
– Я задал вам вопрос, Ганс: когда погибла моя горничная?
– Но я не знаю, господин Бользен. Я вправе отвечать вам лишь про то, что мне известно.
– Вот видите, как славно, когда вы объясняете мне. Не очень-то воспитанно молчать, когда вас спрашивают, или говорить о другом, нет?
– Да, это совсем невежливо, вы правы, господин Бользен, но я не люблю врать. По мне лучше промолчать, чем говорить неправду.
– Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
– Группенфюрер сказал, что я должен спать внизу. Мне надо блокировать вход к вам на второй этаж. Если вы позволите, я стану устраиваться на ночь в кресле... Вы разрешите подвинуть его к лестнице?
– Нет. На втором этаже нет туалета, я буду вас тревожить...
– Ничего страшного, тревожьте, я моментально засыпаю.
– В данном случае я говорю о себе. Я не люблю тревожить людей попусту. Пожалуйста, подвиньте кресло... Нет, еще ближе к лестнице, но так, чтобы я мог ходить, не обращаясь к вам с просьбой отодвинуться в сторону.
– Но группенфюрер сказал мне, что я должен быть вашей тенью повсюду...
– Вы в каком звании? Капрал? Ну а я – штандартенфюрер.
– Я вас охраняю, господин Бользен, а приказы мне дает группенфюрер. Простите, пожалуйста...
– Видимо, вы хотите, чтобы я позвонил Мюллеру?
– Именно так, господин Бользен, пожалуйста, не сердитесь на меня, но вы бы сами не поняли солдата, не выполняющего приказ командира.
– Пожалуйста, милый Ганс, подайте мне аппарат, шнур удлинен, можете брать со стола спокойно.
Ганс передал Штирлицу телефон, прикрыв рот ладонью, зевнул, смутился, спросил:
– Могу я выпить еще полчашки кофе?
– О да, конечно. Плохо спали сегодня?
– Да, пришлось много ездить, господин Бользен.
Штирлиц набрал номер.
Ответил Шольц.
– Добрый вечер, здесь Штирлиц. Не были бы так любезны соединить меня с вашим шефом?
– Соединяю, штандартенфюрер.
– Спасибо.
Мюллер поднял трубку, засмеялся своим мелким, быстрым, прерывающимся смехом:
– Ну что, уже начался нервный приступ? Молодец Ганс! Дальше будет хуже. Дайте мне его к телефону.
Штирлиц протянул трубку Гансу, тот выслушал, дважды кивнул, вопросительно посмотрел на Штирлица, хочет ли тот еще говорить с шефом, но Штирлиц поднялся и ушел в ванную.
Когда он вернулся, Ганс сидел в кресле и тер глаза.
– Ложитесь, – сказал Штирлиц. – Можете отдыхать, вы мне сегодня не понадобитесь более.
– Спасибо, господин Бользен. Я не буду мешать вам?
– Нет, нет, ни в коем случае.
– Но я временами храплю...
– Я сплю с тампонами в ушах, храпите себе на здоровье. Белье возьмите наверху, знаете где?
И Ганс ответил:
– Да...
...Ганс уснул через двадцать минут.
Штирлиц укрыл его вторым пледом и спустился в гараж.
Когда он вывел машину со двора, Ганс, шатаясь, поднялся с кресла, подошел к телефону, набрал номер Мюллера и сказал:
– Он уехал.
– Я знаю. Спасибо, Ганс. Спи спокойно и не просыпайся, когда он вернется. Ты у меня молодчага.
...Штирлиц остановил машину в переулке, не доезжая двух блоков до маленького трехэтажного особняка радиста; он позвонил, осветив спичкой фамилии квартиросъемщиков – их здесь было четверо.
Радистом оказался пожилой немец, истинный берлинец, Пауль Лорх.
Выслушав слова пароля, произнесенные гостем шепотом, он мягко улыбнулся, пригласил Штирлица к себе; они поднялись в маленькую двухкомнатную квартиру, Лорх передал Штирлицу два крохотных листочка с колонками цифр.
– Когда получили? – спросил Штирлиц.
– Вчерашней ночью.
Первая шифровка гласила:
«Почему медлите с передачей информации? Мы заинтересованы в получении новых данных ежедневно.
Центр».
Вторая в какой-то мере повторяла первую:
«По нашим сведениям, Шелленберг развивает особую активность в Швеции. Насколько это соответствует истине? Если факт подтверждается, назовите имена людей, с которыми он контактирует.
Центр».
– Где передатчик? – одними губами, очень тихо спросил Штирлиц.
– Спрятан.
– Можем сейчас съездить?
Лорх отрицательно покачал головой:
– Я могу привезти его завтра к вечеру.
– Хорошо бы это сделать сегодня... Никак не выйдет?
– Нет, я должен быть на работе в шесть, а мы только в пять вернемся.
– Ждите меня завтра или послезавтра. Круглые сутки. Вызовите врача, замотивируйте болезнь, но сделайте так, чтобы вы были на месте. Ваш телефон не изменился?
– Нет.
– Я могу позвонить... У меня довольно сложная ситуация... Мне сейчас трудно распоряжаться своим временем, понимаете ли... Вы по-прежнему служите собачьим парикмахером?
– Да, но теперь приходится стричь и людей... Поэтому я езжу рано утром в госпиталь...
– Ваш телефон в справочной книге, как и раньше, связан с вашей профессией?
– Да.
– Сколько еще осталось собачьих парикмахеров в городе?
– Две дамы, они специализируются по пуделям. Отчего вы шепчете? Я вполне надежен.
– Конечно, конечно, – по-прежнему беззвучно ответил Штирлиц. – Я не сомневаюсь в вашей надежности, просто я устал, и у меня нервы на пределе, простите...
– Хотите крепкого чая?
– Нет, спасибо. Может быть, вам позвонит мой... словом, шофер. Его зовут Ганс. Он приедет за вами – если не смогу я – на моей машине. Номер машины эсэсовский, не пугайтесь, все в порядке. Будете стричь моего пса, в том случае, если я сам не смогу прийти к вам. Но я должен прийти к вам обязательно. Вот текст шифровки, передайте ее завтра до моего прихода.
«Шелленберг действительно начал новую серию тайных переговоров в Швейцарии и Швеции. Контрагентами называет Бернадота – в Стокгольме и Музи – в Монтрё. Мне поручено подготовить к переброске в Стокгольм, в окружение графа Бернадота, некую Дагмар Фрайтаг, филолога, тридцати шести лет, привлечена к работе Шелленбергом после ареста ее мужа, коммерсанта Фрайтага, за высказывания против Гитлера. Мюллер приставил ко мне своего человека. Борман, видимо, информирован о контактах с Западом, ибо потребовал от меня сделать все, чтобы факт переговоров с нейтралами, представляющими на самом деле Даллеса, был пока что высшей тайной рейха, более всего он не хочет, чтобы об этом узнал Кремль.
Юстас».
...Мюллер выслушал руководителя особой группы наблюдения, пущенного за Штирлицем, записал адрес Лорха и сказал:
– Спасибо, Гуго, прекрасная работа, снимайте с него ваши глаза, видимо, он поедет сейчас к этой самой Дагмар Фрайтаг. Отдыхайте до утра.