– Естественно, нет, – отозвался светловолосый. – Трудно с вами, с «нормалами».

– Что значит – с «нормалами»?

– Тебе знаком термин: иртадизация? Ментальная топь?

– Кирик просветил меня.

– Пока ты успешно и весьма эффективно противостоишь ей. Не знаю, чем это вызвано в твоем случае, но такое происходит крайне редко, и, кажется, тебе повезло. Это и есть определение «нормала». Значит, ты пока не полный псих. Но не радуйся раньше времени. Пока не произведена процедура дефрагментации памяти, опасность иртадизации сохраняется постоянно. Тебе говорили, что нельзя спать?

– Говорили.

– Тогда пока все. Остальные вопросы тебе зададут психологи. Нет смысла спрашивать тебя о вещах, которых ты наверняка не помнишь. К тому же это опасно и может вызвать психологический резонанс.

– Хорошо, давайте помолчим. В моей голове и так творится бог знает что, – согласился Кондор.

Коридор дважды свернул, так и не изменив ни своей формы, ни размеров. Пол плавно пружинил под ногами, с потолка лился мягкий белый свет, создавая ощущение тепла и уюта. Всюду на стенах были изображены гигантские круги с тонкой светящейся обводкой, каждый более двух метров в диаметре, со странными рисунками в центре. Несколько раз Кон­дор хотел спросить, что означает столь странный орнамент, но каждый раз сдерживал себя. Он знал – ответы придут сами собой, нужно только немного подождать, и наконец дождался. Неожиданно один из таких кругов неприятно, но уже знакомо всхлипнул и расползся от центра к периферии, образовав довольно просторный проход. Из прохода вышли две молоденькие девушки в такой же, как у него, темносиней униформе боевых агентов, ведя меж собой ожесточенный спор. Увлеченные своим занятием, они не обратили никакого внимания на Кондора и его сопровождающих, а подошли к противоположной стене, которая так же плавно раскрылась перед ними, пропуская в следующий тоннель, ничем не отличающийся от предыдущего. Не умолкая ни на секунду, девушки шагнули в образованную прореху, после чего оба отверстия вновь «всхлипнули» и затянулись, словно их никогда и не было.

– Неплохо, – невольно вырвалось у Кондора, пораженного увиденным.

Решив, что их подопечный ведет речь о девушках, синебровый улыбнулся и произнес мечтательно:

– Полностью согласен с тобой. Хотел бы я проводить такую кошечку домой.

– Что тебе мешает? – вмешался светловолосый, обращаясь к приятелю.

– Ряд причин, – отозвался синебровый.

– Назови хоть одну.

– Пожалуйста. Жена – раз, двое детей – два.

– А я и не говорил, что надо провожать ее к себе домой. – Оба медика расхохотались. Миры разные – шутки одинаковые, словно некоторые извилины мозга мужской части населения всех параллельных измерений синхронизированы.

– Когда я говорил «неплохо», я имел в виду стену, – пояснил Кондор, немного обидевшись на своих спутников за их непонятливость.

– Ах, это, – промолвил светловолосый несколько разочарованно. – Аморф, «живой металл». Раньше тебя интересовали двери не больше, чем муравья – космические перелеты. Все двери в здании СКОП сделаны из аморфа.

– Раньше мои синхроны спокойно жили в своих вариантах параллельной реальности, а не ютились в общем для всех троих теле, – с новой обидой огрызнулся Кондор.

– Приношу свои извинения, – ответил медик.

Кондор промолчал, занявшись детальным изучением дверей. Пока дверь оставалась закрытой, она ничем не отличалась от остальной части стены и выделял ее лишь светящийся тусклым зеленоватым светом контур. Иероглифы в центре круга, очевидно, сообщали, куда попадет человек, открыв проход. Обычные таблички на дверях. Кондор с досадой отметил, что не понимает ни одного символа, а это означало, что во время слияния он окончательно утратил знание алфавита лиитаниан и теперь ему придется вновь садиться за парту, как обещал Кирик. Оставалось радоваться хотя бы тому, что он мог общаться на этом языке без каких-либо затруднений.

Наконец они пришли. «Живая» дверь, ведущая в боковой коридор, раскрылась, и тройка вошла в просторную комнату, загроможденную непонятными приспособлениями и устройствами, словно вывалившимися из какого-то фантастического фильма. Некоторые из расставленных всюду приборов издавали различные звуки, от размеренного тиканья и потрескивания до негромкого писка и похрюкивания, в других постоянно возникало какое-то движение, третьи весело подмигивали Кондору разноцветными огоньками. Всюду светились голографические экраны. В правом дальнем углу стоял огромный черный шкаф, напоминавший старинный сейф, напротив него несколько высоких, уходящих в потолок прозрачных колб, наполненных мутно-синей светящейся жидкостью, которая находилась в безостановочном движении. Посреди комнаты располагались несколько широких низких столов с аккуратно разложенными на них всевозможными инструментами и приборами. У левой стены стояло большое медицинское кресло, сразу вызвавшее в голове Кондора неприятные ассоциации с зубоврачебным кабинетом.

– Присаживайся, – предложил светловолосый, пока синебровый снимал с головы пациента анали­затор.

– А когда я сяду, вы случайно не станете проводить вскрытие, чтобы потом выяснить, что я умер от вскрытия? – шутливо осведомился Кондор, но его шутку явно не поняли.

– Садись и помолчи. – Неизвестно откуда в комнате появился еще один человек, и его Кондор знал: Андро Джагларед, старший смотритель СКОП, агент-наблюдатель седьмого уровня. В мире Артема Ливагина его называли бы директором или президентом фирмы.

– Тебя я помню, Андро, – сказал своему начальнику Кондор, послушно садясь в кресло, мгновенно приобретающее форму его тела.

– Еще бы ты меня забыл, – оскалился в добродушной ухмылке Джагларед. – Надеюсь, помнишь ты не только плохое.

– Разное, – уклончиво ответил Кондор. На самом деле, кроме имени своего босса, он не помнил практически ничего о человеке, стоявшем перед ним. Подойдя ближе, Джагларед дружески хлопнул Кондора по плечу.

– Я уже думал, что больше не увижу тебя, дружище, – произнес он.

Начало неплохое. Похоже, с директором СКОП у него отношения были лучше, чем у Артема Ливагина с редактором.

– От меня, как от вши, очень трудно избавиться, – поддерживая дружеский настрой начальника, ответил Кондор, разглядывая маленькие булавы, прикрепленные на кончиках длинных усов Андро. Он смутно помнил о моде и нравах этого варианта, но сочетание свешивающихся до груди усов и отполированной лысины в обрамлении жиденькой изгороди волос, стоящих торчком, показалось ему чересчур броским, учитывая, какой пост занимал владелец столь экстравагантного имиджа. Еще некоторое время Кондор разглядывал своего босса, а затем неожиданно для себя ляпнул: – Я никогда раньше не говорил, что тебе не хватает длинного хвостика на затылке и аккуратного бантика на его кончике?

– Говорил, – отозвался Андро. – Подумать только, некоторые вещи никогда не меняются. Даже после дерапсатии и вторичного слияния ты продолжаешь издеваться над моей внешностью.

– Очевидно, это у меня в крови, – сказал Кондор.

– Только не забывай, кто здесь главный. Если я пожелаю, ты отрастишь косичку и вплетешь в нее бантик. Так что прибереги свои шуточки для других.

Кондор не понял, обидело ли Джаглареда его замечание относительно прически или нет. Его больше занимало другое – какого черта оно вообще сорвалось с его губ. Может, Кондорат Ару говорил сейчас за него. Или же это сходство мышления синхронов. В конце концов, все синхроны являются одним человеком, отраженным в нескольких измерениях, а значит, и думать все они должны примерно одинаково. Или нет?

– Как его состояние? – спросил тем временем Андро, обращаясь к медикам.

Светловолосый подошел к одному из призрачных экранов, парящих в воздухе, и сообщил:

– В общем, очень даже неплохо. Уже тот факт, что он «нормал», говорит о многом. Вторичное слияние прошло успешно и гладко. Взаимное поглощение памяти – двадцать процентов, психологическая стабильность – семьдесят два процента и повышается, нейрорезонанс – ноль целых четыре сотых, психорезонанс – ноль целых девять сотых, мозговая активность – двести пятьдесят пять, есть возможность мемосбросов, но пока обострений не было. Эхо минимальное.

Кондор не понял ровным счетом ничего из сказанною медиком, кроме того, что пока не так все плохо. Посмотрев на Джаглареда, он понял, что в своем невежестве не одинок.

– Я чувствую себя полным идиотом каждый раз, когда слышу нечто подобное, – сказал старший смотритель. – Попроще сказать можно?

– Конечно, – ответил светловолосый. – Как я только что сказал, все не так уж плохо. Его состояние временно стабилизировалось, но остаточный психорезонанс все еще слишком велик. Сейчас он в стадии затухания, и если снижение амплитуды колебаний продолжится и дойдет до ноль целых трех сотых, можно будет не беспокоиться за его психику.

– Но… – Андро повел рукой, как бы призывая медика продолжать.

– Но в любой момент его сознание может застрять между множественностью псевдоличностей, и очередной психологический разрыв с реальностью может вызвать новый, не проявившийся пока всплеск нейроактивности, амплитуда вновь возрастет, причем многократно, что приведет к непредсказуемым по­следствиям. Вы сами знаете, – сказал тот.

– Я не знаю, – вмешался Кондор, не желавший оставаться сторонним наблюдателем, пока прямо под его носом обсуждалась его судьба.

Синебровый, явно симпатизируя своему пациенту, терпеливо объяснил:

– Возможно, во многом стабилизация твоего сознания напрямую связана с твоим восприятием самого себя как единой личности. Это и помогло.

– Как?

– Каждый раз, когда ты отождествляешь себя с какой-то конкретной личностью, например с личностью Кондората Ару, твой мозг пытается отыскать столь же конкретные воспоминания, связанные с прошлой жизнью твоего синхрона, и, когда отыскивает, возникает психофизический конфликт индивидуального сознания конкретной личности и нового сознания, рожденного при вторичном слиянии. Из-за недостатка естественного ментального пространства мысли и воспоминания начнут накладываться друг на друга, вызывая сильнейшие колебания психики и заставляя единое сознание жить сразу в нескольких метафизических реалиях. Это сожжет твое подлинное Я, каким бы оно ни являлось на данный момент, после чего произойдет резкий сброс активного напряжения с мгновенным раздвоением или даже множественным дроблением личности. Мозг перестанет воспринимать окружающую действительность как фактическую, заменив ее мнимыми образами из бесконечных повторений воспоминаний синхронов. Это мы и называем резонансом. Его последствия абсолютны и так же абсолютно необратимы. Со временем резонанс полностью разрушит твое сознание.

– Говоря простым языком, ты сойдешь с ума, – заключил Андро.

Подобная перспектива не слишком порадовала Кондора, но почему угасает резонанс в его голове, он пока еще толком так и не понял. Однако, прежде чем он успел задать вопрос, медик, прерванный Джаг-ларедом, заговорил снова:

– Ты назвал себя Кондором, не стал разделять себя на составные части, как делали многие другие. Кондор, и точка. Новый человек, новая личность, новая жизнь. Очень хорошо. Умный ход, пусть даже подсознательный. Самое главное для тебя теперь – не забыть, что ты больше не являешься ни одним из своих прежних синхронов всецело, а стал всеми ими сразу. Все, и никого. Начнешь делить воспоминания, попытаешься самостоятельно разложить их по полочкам – и тебе конец. Впрочем, ты и сам, наверно, уже понял все.

– И так всю оставшуюся жизнь?

– Нет. После того как компьютер закончит обработку данных, полученных в результате психосканирования, мы сможем произвести дефрагментацию памяти, сгладить линию твоей памяти. Сейчас твои воспоминания раскиданы, разорваны на куски и расположены словно клетки шахматного поля, поэтому происходят несанкционированные всплески памяти синхронов, выбивающие тебя из реальности и способные увлечь сознание в пропасть иртадизации. Мы сможем подчистить твой мозг, убрать «омертвевшие» фрагменты и упорядочить уцелевшие, выстраивая их в единую металинию. По завершении этой процедуры ты сможешь смело обращаться к любому блоку своей памяти, как к своему собственному, даже твердо осознавая, что это память другого человека, без опасений, что возникнет резонанс. Тогда ты сможешь назвать себя кем хочешь, тебе это больше не навредит. Пока же плыви по течению, довольствуясь лишь тем, что всплывает в твоем сознании само по себе.

– Надеюсь, ваша дефрагментация не опасна, – спросил Кондор.

– Совсем нет. Впрочем, у тебя нет выбора. Если не произвести сглаживание, рано или поздно амплитуда резонанса начнет возрастать и, достигнув пиковой точки…

– Мне сорвет крышу. Слышал уже, – заключил Кондор.

– Что? – не понял медик. Вероятно, подобное выражение не употреблялось в этом мире.

– Не важно, – ответил Кондор. – И сколько мне находиться в этом подвешенном состоянии? Вдруг я усну или потеряю сознание? Со мной такое часто происходит в последние дни.

– Больше не произойдет. Остро выраженные нарколептические приступы наблюдаются только в процессе трансмутации, когда возникновение любого стресса, будь то нервная перегрузка или болевой шок, способно негативно отразиться на всей нейронной сети мозга. Дабы избежать опасности разрушения и без того хрупких биомолекулярных цепочек и «выгорания» нейронов, сознание отключается, предоставляя организму возможность пережить стресс в состоянии псевдотранса. Сейчас трансмутация твоего тела завершена, и нарколепсия больше не проявит себя, а дешифратор уже работает. Конечно, декодировать память чрезвычайно сложно, требуется время. Мозг человека уникален и намного сложнее любого, самого совершенного компьютера. Мы используем стандартные коды доступа, но сознание некоторых людей пользуется собственными «ключами» нейронных цепочек, которые приходится взламывать. Также, в зависимости от объема информации, процесс занимает разное время. Твой объем – примерно восемьдесят один год. Двадцать – тридцать лет ты потерял во время слияния.

– Почему восемьдесят один? Мне только двадцать семь, – смутился Кондор, не совсем понимая, о чем идет речь.

– Двадцать семь помножить на три. Первоначально вас ведь было трое, – спокойно пояснил медик.

– Сумасшествие какое-то. Ладно, сколько времени? Ну хоть приблизительно? – взмолился Кондор, надеясь получить хоть один прямой ответ на вопрос, не углубляясь при этом в дебри научной фантастики. Кирик, объяснявший все «на пальцах», говорил гораздо доступнее. Здесь же на его голову вываливали целую гору научной бредятины, по сути абсолютно ненужной ему в данный момент.

– Обычно – около трех часов. Возможно, и меньше, – ответил синебровый. Если он надеялся обнадежить своего собеседника, то он заблуждался.

«У меня нет этого времени. По захвачена Крейдом», – обреченно подумал Кондор, но не стал говорить этого вслух. Несомненно, как только его снова начнут считать полноценным человеком, он постарается сделать все возможное, дабы спасти По. Но пока не стоит распространяться о своих планах. Пока он для них не более чем безумец, застрявший в мире снов и фантазий своих синхронов. Его просто не станут слушать. Пускай считают, что он уже смирился со своей участью подопытного кролика. Сейчас у него нет выбора. Он позволит им дефрагментировать память, эта процедура просто необходима, иначе он свихнется раньше, чем успеет сделать что-либо, но после этого никто не сможет остановить его. Нужно лишь проработать план дальнейших действий, найти союзников и, самое главное, не бросаться в порыве слепой ярости на штыки. Сейчас он понимал это как никогда раньше. Выждать, собраться с силами и нанести сокрушительный удар по ненавистному врагу. Так и не иначе. В противном случае все его попытки обречены на провал. Он не спасет По, если погибнет сам или попадет в тюрьму, а возможно, и хуже того, в психушку. Крейд слишком могуществен. Но кем бы он там ни был, и на него найдется управа.

– Придется немного подождать, – удрученно проговорил он.

– Вот и умница, – одобрительно улыбнулся Джагларед.

Кондор снова устремил свой взгляд на прическу босса, желая в очередной раз подковырнуть его, но тот, словно поняв мысли собеседника, предупредительно погрозил ему пальцем, заставляя попридержать язык.

– Я вообще молчу, – не в силах сдержать улыбки, буркнул Кондор.