Надо учесть, что немцы хорошо снабжались, имели достаточное количество боеприпасов. А личный состав нашей армии несколько суток не получал продовольствия, в соединениях не было горючего, кончились снаряды, патроны и мины. После блестящей Невельской операции войска 3-й ударной оказались в безрадостном положении.
      Среди ночи меня вызвал генерал-майор Бейлин. Начальник штаба был явно взволнован. Он приказал немедленно разработать план отвода всех войск армии из занимаемого ими мешка. Я опросил, какие письменные указания получены по этому вопросу из штаба фронта. Бейлин сослался на разговор по ВЧ.
      Я отправился к себе в землянку выполнять полученное задание. Может, это покажется странным, но мне, штабному работнику, воевавшему с 1941 года, впервые приходилось планировать отход своих войск. Причем задача была не из легких. Все шесть дивизий имели соприкосновение с противником. Войска могли отходить лишь по одной лесной дороге, разбитой настолько, что по ней с трудом двигались автомашины. В течение одной ночи можно было вывести по этой дороге не более двух дивизий. Этого мало. Нам было необходимо, чтобы отвод войск остался незамеченным для противника. Иначе он мог сорвать наши планы.
      Я пригласил из штаба артиллерии майора Буцкого: вместе с ним к утру мы подготовили по карте предложения на вывод дивизий из занимаемого района. Основная роль по прикрытию отходивших соединений возлагалась на артиллерию: она должна была отойти в последнюю очередь. Вся работа, чтобы избежать кривотолков и паники, осуществлялась в глубокой тайне.
      Наши предложения были доложены генерал-полковнику Чибисову. Он согласился с ними. Я приступил к подготовке плана вывода войск и соответствующих боевых распоряжений командирам корпусов и дивизий. К вечеру план был отправлен командующему фронтом. А ночью штаб армии, поднятый по тревоге, перешел в новый район - южнее озера, к населенному пункту Казенные Лешни. Весь день мы потратили на устройство отделов штаба, на налаживание связи с оставшимися на прежних рубежах войсками.
      Близилась ночь, в течение которой должны были выйти через коридор две дивизии. Однако дать сигнал на отход мы не успели: из штаба фронта сообщили, что отход нашей армии Ставка не утвердила. Нам надлежало немедленно вернуться на прежнее место. Одновременно сообщалось, что на усиление армии направляется корпус в составе двух дивизий.
      До конца ноября бои продолжались с переменным успехом. Гитлеровцы яростно атаковали позиции наших войск. Самые трудные испытания выпали на нашу долю 1 декабря. В этот день фашисты, сосредоточив значительные силы в районе Турки, Перевоз, перешли в наступление на узком участке против нашей 200-й стрелковой дивизии, растянутой по фронту. Имея большое превосходство, гитлеровцы потеснили дивизию на три-четыре километра, форсировали реку Уша и атаковали высоты, примыкавшие к населенному пункту Сомино, близ которых проходила единственная дорога, связывавшая войска армии со станцией снабжения. Создалась реальная угроза окружения наших соединений, находившихся к северу от озера Язно.
      Из приказа командира 23-й гитлеровской пехотной дивизии генерала Гуранна, захваченного нашими разведчиками в ходе боев, стало ясно, что дивизия эта переброшена сюда из-под Новгорода с задачей перейти в наступление и совместно с другими войсками отрезать и уничтожить нашу 3-ю ударную армию. "От успеха этого наступления, - говорилась в приказе, - будет зависеть обстановка на боевом участке группы армий "Север"... Результаты его скажутся и на Восточном фронте в целом..." Далее в приказе говорилось, что "противник сильно измотан и в отношении подвоза поставлен в исключительно неблагоприятные условия".
      Об обстановке, в которой пришлось тогда действовать частям нашей 28-й стрелковой дивизии на этом направлении, довольно подробно рассказал мне уже знакомый читателю майор В. М. Звонцов.
      - В одну из ночей, когда дождь чередовался со снегом, а дороги были окончательно разбиты, 88-й стрелковый полк, поднятый по тревоге, совершил двадцатикилометровый форсированный марш из самого северного выступа мешка к его горловине, в район севернее Сомино. Полком после ранения Лихобабина командовал опытный и волевой полковник Изнанкин, который успел быстро познакомиться с комбатами и другими офицерами полка. При выходе к Казенным Лешням, когда полк повернул к востоку, командира и меня, начальника штаба полка, вызвали в оперативную группу штаба армии, размещавшуюся в тесном домике на опушке леса.
      Там вы, Георгий Гаврилович, ознакомили нас с обстановкой, обратив особое внимание на критическое положение в узком коридоре, связывавшем войска армии с тылом. Оборонявшаяся там 200-я стрелковая дивизия осталась без боеприпасов, связь с нею прервалась. Нам было приказано занять оборону на самом узком участке коридора и остановить противника. На следующий день в этот район должны были прибыть и остальные полки нашей дивизии, а пока нам была обещана помощь артиллерией...
      Мы догнали полк, уже втянувшийся в большой сосновый лес, - продолжал В. М. Звонцов. - Командир полка без промедления поставил перед батальонами задачу: достигнуть насыпи недостроенной железной дороги, возможно дальше продвинуться вдоль нее к востоку, до рассвета окопаться и организовать оборону, не надеясь на соседей. Мне он приказал сколотить небольшой резерв из штабных подразделений и батарейцев, оставшихся в ту пору без материальной части. После недавних боев в полку было лишь два батальона неполного состава, а из собственной артиллерии - одна 76-миллиметровая пушка. Впоследствии, размышляя о решении командира, я убедился, что он на карте увидел больше моего за те десять минут, когда мы знакомились с обстановкой в оперативной группе. Командир сразу понял, что значила для нас насыпь.
      Противник вел беспорядочный огонь. Нам встречались одиночки и мелкие группы бойцов из рассеянной по лесу 200-й стрелковой дивизии. Обстановку толком никто не знал. Полк достиг насыпи и, продвинувшись еще немного, встретил плотный огонь противника. Стали окапываться. Песчаный грунт облегчал эту задачу.
      С рассветом начались настойчивые атаки противника в направлении озера Язно. Первый день боя был для нас самым тяжелым. Достаточно сказать, что в этот день командир полка и офицеры штаба с горсткой резерва трижды останавливали гитлеровцев у штабных землянок. А затем они вместе с батальонами трижды восстанавливали положение. Заместитель командира полка по политчасти Сыроежкин, все политработники находились в боевых порядках батальонов. Хорошо помогли нам в тот день подоспевшие воины 112-го артиллерийского полка нашей дивизии. С самой лучшей стороны показал себя новый командир полка полковник Изнанкин, - закончил рассказ Василий Михайлович.
      Да, опасность на этом направлении была очевидной. Командарм приказал кроме 28-й дивизии выдвинуть в район Сомино дополнительно 18-ю гвардейскую и 379-ю стрелковые дивизии, управление которыми было возложено на командира 90-го стрелкового корпуса генерал-майора Г. И. Шерстнева.
      Еще несколько дней продолжались здесь трудные бои. Но постепенно положение стабилизировалось.
      2
      Трудно было в ту пору нашей пехоте, но еще труднее - танкистам. Болота, покрывавшиеся тонким слоем льда и снега, ограничивали возможность маневра, таили в себе незримую опасность. Иногда танки застревали буквально в нескольких метрах от немецких траншей. Но и в этих условиях паши танкисты проявляли большую выдержку, находчивость, смелость и упорство.
      17 декабря 328-й танковый батальон 118-й танковой бригады готовился поддержать огнем и гусеницами наступление 59-го гвардейского стрелкового полка 21-й гвардейской стрелковой дивизии в районе деревни Гатчино. Немцам удалось установить место сосредоточения батальона. Фашисты внезапно произвели мощный огневой налет. Несколько танков были повреждены. Поступила команда срочно вывести оставшиеся машины из-под обстрела и вступить в бой. Выполняя этот приказ, танк лейтенанта Ткаченко быстро миновал деревню Демешкино и через болото направился к возвышенности, по которой проходил передний край обороны противника.
      Вдруг танк остановился: его гусеницы глубоко врезались в землю. Машина застряла в болоте, метрах в тридцати от врага. Экипаж открыл огонь с места. Вскоре были убиты лейтенант Ткаченко и башенный стрелок. В танке остались двое - механик-водитель старший сержант А. И. Соколов и стрелок-радист сержант В. С. Чернышенко.
      Когда командование батальона узнало об их судьбе, были сразу приняты меры, чтобы вытащить танк и спасти людей. Но сделать это оказалось трудно: танк находился в непосредственной близости к врагу, все подступы простреливались. Неоднократные попытки наших бойцов пробраться к танкистам были безуспешными.
      Тринадцать суток держались в осажденной машине мужественные танкисты. Под покровом темноты гитлеровцы много раз пытались приблизиться к их боевой машине, но меткий огонь смельчаков заставлял немцев откатываться назад. Иногда они открывали по танку огонь из орудий. Снаряды падали совсем близко, но броня выдержала.
      У танкистов кончился неприкосновенный запас продуктов, не было ни капли воды. Старшего сержанта Соколова мучили раны, полученные в этих боях. И все же танк оставался неприступным.
      30 декабря наши войска на этом участке фронта перешли в наступление и освободили территорию, на которой находилась машина. Теплые дружеские руки обнимали героев. Им была оказана срочная медицинская помощь. Но спасти обессилевшего старшего сержанта А. И. Соколова не удалось. На следующий день он скончался.
      Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 марта 1944 года старшему сержанту Алексею Ивановичу Соколову и сержанту Виктору Семеновичу Чернышенко было присвоено звание Героя Советского Союза.
      3
      Осенью 1943 года в Красной Армии были восстановлены корпусные управления. С их появлением значительно упростилось и улучшилось руководство войсками. Теперь армейское командование ставило задачи корпусам, а они в свою очередь определяли задачи дивизиям. Легче стало получать данные об обстановке.
      Корпусные управления обычно прибывали к нам, не имея постоянного количества дивизий. В зависимости от поставленных задач состав корпусов доводился до трех дивизий. В то же время некоторые соединения оставались в подчинении командующего армией. Из частей, непосредственно обеспечивавших действия корпуса, имелись саперный батальон, батальон связи и, очень редко, артиллерийский полк.
      Стабильность состава корпусов на первых порах не соблюдалась. Дивизии передавались из одного корпуса в другой, нередко даже накануне наступления. Это приводило к неустойчивому руководству со стороны командиров и штабов корпусов. Но и в таких условиях роль корпусных управлений трудно было переоценить: работа в штабе армии, и в частности в оперативном отделе, приняла более спокойный и ритмичный характер.
      В начале ноября к нам прибыл 93-й стрелковый корпус в составе двух дивизий. В конце того же месяца - 100-й стрелковый корпус, командиром которого был известный нам по Невельской операции генерал-майор М. Ф. Букштынович. Я выехал в корпус для того, чтобы познакомить Букштыновича с предстоящими задачами. Там, в штабе, неожиданно встретился с полковником Ю. 3. Новиковым, товарищем по Академии имени М. В. Фрунзе. Это был прекрасно подготовленный оперативный работник: с первых месяцев войны находился он на фронте, продолжительное время успешно исполнял обязанности начальника штаба дивизии. Он вполне заслуженно был выдвинут на должность начальника штаба корпуса.
      И в 93-м стрелковом корпусе штаб, руководимый опытным полковником А. Н. Крыловским, тоже работал четко. Оперативный отдел возглавлял там энергичный и неутомимый подполковник А. А. Горбацевич. Командир корпуса генерал-майор П. П. Вахрамеев был вполне удовлетворен деятельностью своего штаба.
      С наступлением зимы активные действия войск 3-й ударной армии прекратились. На 2-м Прибалтийском фронте наступило затишье. В связи с переходом к обороне значительная часть соединений была выведена в тыл. Враг зализывал раны. О серьезных боях в ближайшем будущем не могло быть и речи.
      4
      Не место красит человека - эта истина общеизвестна. Никогда не следует забывать, что посты, даже очень высокие, занимают люди, имеющие свои сильные и слабые стороны, свои характеры и привычки. Многолетний опыт убедил меня в том, что на слаженность и четкость работы любого штаба немалое влияние оказывают личные взаимоотношения между его начальником и командующим. Только полное доверие командующего (командира) дает возможность начальнику штаба уверенно выполнять свои обязанности и, не оглядываясь, не опасаясь одергивания, руководить всеми отделами, службами полевого управления.
      Начальник штаба является первым заместителем командира: только он имеет право от имени командира отдавать приказания войскам. Вместе с тем он обязан докладывать своему командиру о всех отданных распоряжениях.
      Начальник штаба согласовывает деятельность начальников родов войск и служб, направляет деятельность подчиненных штабов, добиваясь их слаженности и единства методов работы. Он должен быть готов в любой момент доложить командиру о задачах, поставленных старшим начальником, о положении, состоянии и возможностях своих войск и войск противника. Да мало ли что еще должен держать в памяти начальник штаба - всего и не перечислишь. Ведь он возглавляет "мозговой центр" части или соединения. В свою очередь командир обязан посвящать начальника штаба во все замыслы и планы. Только хорошие деловые отношения между командиром и начальником штаба, основанные на высокой требовательности, на отличном исполнении каждым своих обязанностей, могут обеспечить четкую и уверенную работу штаба в целом.
      Отсутствие между указанными начальниками доверия и полного взаимопонимания нередко приводит к натянутым отношениям, к серьезным недочетам в работе "мозгового центра". Неприязнь между ними чувствуют и болезненно воспринимают
      все офицеры штаба.
      Но что поделаешь, жизнь сложна - начальник штаба не всегда удовлетворяет командующего войсками. В таком случае обычно командующий стремится освободиться от начштаба. Пути для этого бывают разные. Начальника штаба переводят, например, на равноценную должность в своей же армии. Эта практика особенно широко применялась у нас в 1943 году, когда в 3-й ударной один за другим сменились четыре начальника штаба.
      Каждый из них, имея свой, отличавшийся от других опыт, предъявлял к отделам штаба свои требования. Это касалось всех участков и даже отдельных деталей работы, вплоть до подготовки документов. Вместе с тем каждому прибывавшему начальнику необходим был какой-то период для знакомства с существующей организацией работы штаба, с начальниками отделов, а также начальниками родов войск и служб. На взаимное ознакомление требовалось известное время и для начальников отделов. Увы, не успев привыкнуть к одному, нам приходилось "осваивать" характер другого, вновь прибывшего начальника штаба. Затем - следующего.
      Не лучше обстояло дело и с начальниками оперативного отдела. За 1943 год на этой должности побывали три человека, в октябре к исполнению обязанностей начальника отдела был допущен я, получив незадолго перед тем звание полковника.
      Резкого изменения я не ощутил. Характер и объем работы оперативного отдела за год пребывания в штабе армии были полностью освоены мною на практике, как в условиях наступательных боев, так и при ведении обороны. Ведь начальники-то менялись, а состав отдела оставался в основном стабильным, неся на себе нелегкую ношу штабной работы.
      Коллектив оперативного отдела представлял собою дружный, слаженный организм. Мы жили, без преувеличения, единой семьей. Каждый стремился как можно лучше выполнить свои обязанности. Это главным образом и объединяло нас, людей разных характеров, возрастов, привычек, пришедших в штаб армии по различным жизненным дорогам. Совместная работа в условиях фронта, постоянная опасность, необходимость взаимной поддержки при выполнении получаемых заданий - все это сблизило нас, как родных. Каждый ощущал душевную теплоту, поддержку своих товарищей. Чувство локтя очень поддерживало нас в трудные минуты.
      Я и сейчас с волнением, с глубокой признательностью и уважением вспоминаю весь состав оперативного отдела того времени. Заместителем моим был подполковник М. С. Тур - прекрасный работник, умевший выделить главное звено в разнообразной, быстро менявшейся цепи событий. Старшие помощники подполковники И. Ф. Топоров, Г. Г. Галимов и Б. В. Вишняков всегда точно и умело выполняли сложные и опасные задания. Им помогал в этом личный боевой опыт, хорошее знание своих обязанностей. Каждый из них являлся начальником направления одного из корпусов.
      Помощниками моими были офицеры И. Н. Ленкевич, В. С. Аразиан, Н. Н. Аинцев, Н. П. Брагинцев, А. К. Нестулин, К. В. Кузнецов, К. В. Ванчиков, Н. М. Малютин и недавно прибывший в отдел сдержанный, исполнительный майор С. И. Смирнов, человек по натуре простой и добрый.
      О каждом из своих помощников я мог бы сказать много теплых слов. Сравнительно пожилой майор Ленкевич отличался энергией, исключительной точностью и аккуратностью: он следил за обеспеченностью соединений боеприпасами, горючим и продовольствием, а также вел боевую ведомость соотношения сил на фронте армии.
      Майоры Аразиан, Аинцев, Малютин и капитан Кузнецов в разное время пришли в оперативный отдел из дивизий, где они были помощниками начальников штабов полков по оперативной работе. Несмотря на молодость, они имели немалый опыт низовой штабной работы непосредственно в войсках. Они видели войну с близкого расстояния, не раз смотрели смерти в глаза. Кроме добросовестного отношения к своим обязанностям все трое отличались смелостью, умением не теряться в самых сложных условиях. За ними были закреплены обязанности помощников начальников направлений. Отлично зная обстановку, Аразиан, Аинцев, Малютин и Кузнецов в любое время суток были готовы выехать в дивизии и полки своего направления.
      Отделение изучения и обобщения опыта войны возглавлял полковник Н. П. Войно, офицер весьма образованный, с большой эрудицией, служивший еще в старой русской армии. Войно обладал незаурядной способностью анализировать, обобщать ход и результаты боевых действий. Будучи среди нас самым пожилым, он предпочитал иметь самостоятельный участок работы. Учитывая это, я старался не вмешиваться в его дела.
      Помощниками у Войно были майор Кузин и капитан Дмитриенко. Причем первый из них выделялся исключительным трудолюбием и старанием.
      В обязанности этого отделения входило систематическое ведение журнала боевых действий войск армии, составление итоговых отчетов о проведенных операциях и представление этих отчетов через штаб фронта в Военно-историческое управление Генерального штаба. В отделении готовились также итоговые отчетные карты за определенный период.
      Во время работы над этой книгой мне пришлось еще раз подробно просмотреть документы, подготовленные когда-то под руководством полковника Войно. Должен сказать, что выполнены они с высокой добросовестностью и достоверностью. Эти документы дают в сжатом виде полную картину боевых действий 3-й ударной армии.
      Начальником гидрометеорологического отделения был у нас майор П. И. Иванов. Должность его помощника занимал инженер-капитан Л. М. Эпштейн. Их работа была малозаметной, но необходимой. Без знания метеорологических условий и возможного состояния дорог нельзя было правильно планировать действия войск. Без поправок на погоду артиллерия и минометы не могли вести точный и эффективный огонь. А авиация! Сколько раз низкие облака прижимали самолеты к аэродромам, когда их помощь была необходима бойцам.
      Петр Иванович Иванов, до войны проработавший много лет на самых отдаленных метеостанциях, имел большой опыт, любил свое дело. Он оказался не только хорошим, добросовестным человеком, но и прекрасно эрудированным специалистом. Его помощник Лев Михайлович Эпштейн был весьма сдержан, беспрекословно и добросовестно выполнял любые задания, даже не относящиеся непосредственно к его работе. Он имел хорошую теоретическую подготовку по гидрологии: окончил в Москве институт.
      Для полного представления о составе, о жизни оперативного отдела хочется хотя бы вкратце рассказать и о тех наших товарищах, которые, занимая скромные должности, в любых условиях обеспечивали деятельность отдела.
      Начальником делопроизводства был у нас с момента формирования полевого управления армии старший лейтенант административной службы Иван Федорович Цопов, призванный из запаса. Он отвечал за учет, рассылку и хранение документов. В полевых условиях выполнить все требования по ведению делопроизводства было нелегко, однако Цопов со своими обязанностями справлялся отлично. Человек пунктуальный и аккуратный во всем, что касалось документов, он требовал того же от других офицеров. Если какой-либо офицер, познакомившись с содержанием бумаги, не оставил на ней своей подписи, Цопов обязательно делал пометку: "Сей документ подполковник такой-то читал, но подписи не учинил"...
      В мемуарах редко пишут о работниках пищеблока. А если и пишут, то, чаще всего, с юмором. Странно! Разве эти товарищи мало принесли пользы?! Шути не шути, а без еды долго не повоюешь!
      При нашем оперативном отделе существовала небольшая столовая, выделенная из общей штабной столовой. Ведь работали мы круглосуточно, то и дело выезжали в войска, думать о еде было некогда. Столовая спасала нас.
      Когда я прибыл в отдел осенью 1942 года, в столовой работали повар и официантка. Они старательно трудились по 18 - 20 часов в сутки, но не управлялись. По моей просьбе начальник штаба армии разрешил нам взять повара из запасного армейского полка. Так появился в столовой Василий Лозовский, являвшийся одновременно поваром, кладовщиком и заведующим. Помощником у него была Дуся Базылева из деревни Плаксива, находившейся вблизи нашего командного пункта у Великих Лук. Официанткой работала скромная девушка Зина Розанова из города Калинина. Зина сумела заслужить общее уважение. Держала она себя в строгих рамках. Постоянным покровителем, так сказать шефом столовой, был майор Ванчиков: он обеспечивал переезды, размещение и устройство нашего пищеблока на новом месте.
      Маленький коллектив столовой всю войну работал с большой нагрузкой. Зина Розанова, как заботливая хозяйка дома, следила, чтобы были накормлены все до единого человека.
      5
      Новый, 1944 год я встретил в пути, на занесенной снегом дороге. Наши войска предприняли в конце декабря небольшое частное наступление на правом фланге армии. Вечером в канун Нового года немцы начали отходить под покровом темноты из района Турки, Перевоз в северном направлении. Три наши дивизии, действовавшие здесь, устремились преследовать противника.
      Всю новогоднюю ночь я на автомашине продвигался вместе с передовыми частями. Темнота, крепкий мороз, сильная вьюга и заминированные дороги чрезвычайно затрудняли преследование врага. В деревнях пылали пожары: фашисты, уходя, сжигали дома. Далеко справа слышалась перестрелка, но впереди, перед фронтом наступавших дивизий, было почти тихо. Противник боя не вел, он использовал темноту, чтобы как можно быстрее занять новые позиции. Моя задача заключалась в том, чтобы не допустить остановок наших частей в пути.
      Утром фашисты заняли заранее подготовленный рубеж. Наша попытка прорвать его с ходу не удалась. И все же настроение было радостное. За одну новогоднюю ночь мы продвинулись на 10 километров.
      Сильные морозы сковали реки и озера панцирем льда. Воспользовавшись этим, две наши дивизии предприняли частное наступление юго-западнее городка Пустошки через озеро Свибло. По данным разведки считалось, что немцы занимают северный берег незначительными силами и серьезного сопротивления не окажут. Расстояние между берегами в самом узком месте ее превышало 300 метров. При этом противоположный берег вдавался в озеро, образуя большой полуостров, покрытый хвойным лесом.
      Дивизия, наносившая главный удар, должна была ночью преодолеть по льду открытое пространство и на рассвете атаковать гитлеровцев на полуострове. Другая дивизия, наступавшая с востока во фланг противнику, содействовала первой в выполнении этой задачи.
      Наступление началось неожиданно для врага: в первый день мы имели успех. Был захвачен плацдарм на северном берегу шириной до двух километров и глубиной до 500 метров. Немцы срочно подтянули на этот участок ближайшие резервы и уплотнили ими свои боевые порядки. Одновременно они сосредоточили по нашим частям на плацдарме массированный огонь артиллерии и минометов. Замерзшая гладь озера на подступах к полуострову тоже находилась под вражеским огнем. Наши части непрерывно несли потери.
      Днем приблизиться к полуострову не было никакой возможности. Подход резервов, снабжение войск, эвакуация раненых - все производилось только ночью. Так продолжалось несколько суток.
      Соединения, действовавшие на левом фланге армии, входили в оперативное направление, которое было закреплено, за подполковником Г. Г. Галимовым. Он получил задание от начальника штаба армии отправиться на полуостров, ознакомиться на месте с обстановкой, а затем доложить свои предложения. Вместе с ним был направлен в соседнюю дивизию и майор Смирнов, который должен был возвратиться вечером того же дня.
      Галимов сообщил мне по телефону, что прибыл в дивизию и с наступлением темноты пойдет на полуостров. От Смирнова никаких вестей не поступало. Мы ждали его к ужину, но он не появился. Я приказал оперативному дежурному запросить все штабы полков той дивизии, куда уехал майор. Но нигде ничего не знали о нем.
      На другой день Смирнова нашли на поле боя среди солдат, погибших при артиллерийском налете противника. Это была тяжелая утрата. Несмотря на то, что работал он у нас сравнительно недавно, все успели полюбить этого простого человека с открытой душой.
      Подполковник Галимов вернулся через два дня. Он сообщил, что нет никаких перспектив улучшения обстановки. По докладу Галимова было принято решение отвести наши части с полуострова.
      Едва пережили мы смерть майора Смирнова, как обрушилось новое несчастье. Погиб майор Аразиан, переведенный в штаб армии из 33-й стрелковой дивизии по моей просьбе. Веселый, никогда не унывающий, Виктор Аразиан был, что называется, душой общества. Он сразу прижился в отделе.
      В ясный безоблачный день майор Аразиан вылетел на По-2 проверить с воздуха маскировку оборонительных позиций войск армии. Самолет вел на небольшой высоте отличный летчик старший лейтенант Новиков, награжденный двумя орденами Красного Знамени. Едва самолет приблизился к переднему краю, его обстреляла зенитная батарея. Один из снарядов попал в мотор, машина загорелась и рухнула юго-восточнее Пустошки. Старший лейтенант Новиков погиб при падении самолета. Майор Аразиан получил тяжелые ожоги и скончался через несколько дней.
      Виктор Аразиан был единственным сыном учительницы из Евпатории. Северная часть Крыма к этому времени была уже освобождена от фашистских захватчиков. Мать Виктора успела получить от него первое письмо. Но ее ответ пришел после смерти сына...
      6
      Больше двух лет я ничего не знал о жене и дочке. Где они? Что с ними? эти вопросы не давали покоя. И вдруг радость! Вскоре после того как фашистов вышвырнули из Днепропетровска, я получил известие от жены. И она и дочурка, обе живы!
      В первом же подробном письме Лида сообщила, что до нее дошла моя весточка, посланная из Москвы в начале войны, и томик стихов Симонова она тоже получила. Жена писала, что за два года оккупации много раз перечитывала мое письмо, что в стихах Симонова черпала силу, чтобы выдержать тяготы фашистской неволи.
      Радость моя была огромна. Но вскоре я получил такую горькую весть, что не сразу даже поверил в нее. Чтобы было ясней, о чем идет речь, сделаю небольшое отступление.
      Родился я в 1908 году в городе Севастополе. Отец, опытный садовник, до революции работал у крымских помещиков. Мать была женщиной малограмотной, но очень доброй и отзывчивой. В семье было пятеро детей. Три мальчика: Владимир, Виктор и я - старший. И две девочки - Валентина и Евгения. Я, естественно, помогал матери нянчить детей и вообще был ее правой рукой в домашних делах.
      Учиться мне не пришлось: ближайшая школа находилась в 16 километрах. Отец сам занимался со старшими детьми. Он заставлял нас учить много стихов. В те годы я на всю жизнь полюбил поэзию, особенно Лермонтова.
      Вскоре после революции отца избрали заместителем председателя рабочего комитета в бывшем помещичьем имении. Начиналась новая жизнь. В нашей деревне появился народный учитель Владимир Ефимович Привольев, как выяснилось потом близкий товарищ Михаила Ивановича Калинина. Вероятно, Привольев был болен и нуждался в целебном крымском воздухе.
      Познакомившись с моим отцом, учитель предложил общими усилиями жителей создать в деревне школу. Вести уроки за небольшую плату взялся он сам. Кормить учителя должны были по очереди родители учеников.
      Осенью наша самодеятельная школа начала работать. В ней было более 30 учеников в возрасте от 7 до 16 лет. Их разделили на три группы, но занимались все одновременно в одной большой комнате.
      Мы с братом оказались в старшей группе. Весной 1919 года с помощью Владимира Ефимовича оба сдали экзамены за "начальную школу в деревне Николаевка. На этом мое образование закончилось.
      Летом вместе с белыми в Крым вернулся помещик - хозяин имения. Наша семья переехала в деревню Ново-Васильевка, неподалеку от Бахчисарая. Здесь вплоть до 1928 года я с отцом ухаживал за плодовыми деревьями в совхозных и колхозных садах.
      В 1925 году я вступил в комсомол. А через три года, самостоятельно подготовившись, сдал экзамены в Ялтинский сельскохозяйственный техникум. До двадцати лет я формально не имел никакого образования. Попасть в техникум было моей мечтой. И эта мечта сбылась.
      Закончив учебу, я стал участковым агрономом в симферопольском райколхозсоюзе. Однако работать пришлось недолго. Осенью 1931 года меня призвали в Красную Армию и направили в 88-й стрелковый полк прославленной 30-й Иркутской дивизии, которая дислоцировалась в то время на Украине.
      Летом следующего года меня перевели из полка в батальон связи 7-го стрелкового корпуса. Из Павлограда я переехал в Днепропетровск, где и прослужил до 1938 года. Там, будучи лейтенантом, женился.