На рояле стояли открытые ноты - Гайдн. Когда разошлись друзья, провожавшие его на фронт, он играл Тамаре Гайдна. Она сидела рядом, вот здесь, на этом самом стуле, где сейчас сидит ее старая-престарая кукла Машка. Кажется, с Машкой Тамара пришла в эту комнату, когда они поженились. Нет, раньше. Конечно, раньше. Было так. Он сказал: давай, поженимся, а она вспыхнула, схватила пальто, убежала. Он не стал догонять, а потом не знал, что делать. Тамара пришла сама через два дня. В руках у нее была Машка.
      В кроватке Тофика вместо матраца тоже лежала газета.
      Где-то стукнула дверь. Гаджи вздрогнул. Опять стало тихо-тихо. Он подошел к роялю. Конечно, Тамара открыла Гайдна специально - ведь та же страница. Гаджи присел на край стула. Тронул клавишу. Звук полетел и неожиданно оборвался.
      Он опять тронул клавишу. Вторую. Третью.
      Как некстати тогда они купили этот рояль! Второго июня. За двадцать дней до войны. Все деньги ухнули. А сахар на базаре, говорят, теперь пятьсот стоит. Жуть. Сколько на те деньги можно было купить Тофику сахара!
      Опять хлопнула дверь. Нет. Здесь жить невозможно. Невозможно без них. Надо идти к Вецу.
      Над городом завыли сирены. Застучали зенитки. Вновь воздушная тревога.
      Гаджи подошел к фотографии, висящей на стене. Тамара, Тофик, он. Ходили к фотографу, когда Тофику исполнился месяц. Он снял со стены фотографию, хотел положить в карман. Задумался и повесил на место. Только сейчас вспомнил, что надо сделать. Взял нотную тетрадку, подчеркнул нужную строку...
      39
      Подручный Веца выходил из заводской проходной, рассматривая новенький пропуск.
      40
      - С приездом, Сергей Александрович, - Лавров вошел в кабинет генерала.
      - Здравствуй, здравствуй.
      - Ну, как Москва?
      - Первый раз в жизни салют видел. Садись рассказывай, что дома. Нет, подожди.
      Он взял трубку
      - Попросите ко мне Львова. - Взглянув на Алексея, сказал: - Помнишь, сегодня год, как Гаджи здесь. Не долго ли они его тут держат?
      - Кажется, борец доволен помощником. По-прежнему работают в поте лица. Собираются закончить операцию - остановка только за кражей "Флоры".
      В дверях появился Львов:
      - Разрешите?
      - Заходи, заходи. Чаем сейчас угощать буду. Моисеев встал из-за стола, достал из шкафа стаканы, включил электрический чайник.
      - Вот какую роскошь в Москве достал. Сестра подарила. Довоенный... Слушаю тебя, Алеша.
      - Значит, собираются украсть "Флору". Загвоздка в том, что Тихий не может пройти в лабораторный корпус... Последняя шифровка от Вильке была угрожающей. Требуют максимально использовать в операции Гаджи. Вец на эту шифровку среагировал так: потребовал у Гаджи записку от Аббаса Керимовича.
      - Самого чепухового свойства, - вставил Львов.
      - И потому мы очень насторожились, - продолжал Лавров. - Вец говорит: скажи, мол, дяде, что хочешь на несколько дней к своим, в Уфу, съездить. Но так как обратно с билетами будет трудно, пусть Аббас Керимович черкнет пару слов кому-нибудь из уфимских знакомых.
      - Ну, ломать голову здесь особенно не стоит. Им надо факсимиле Аббаса Керимовича. Возможна такая версия? - Моисеев задал вопрос, видимо, самому себе, потому что сам и ответил: - Вполне возможна. Тогда пойдем дальше. Свяжем логической нитью шифровку Вильке с требованием Веца. И придем к тому, что записка нужна для кражи "Флоры". А как они собираются это сделать, мы не знаем.
      - Если хотят красть, это здорово, - опять вступил Лавров. - Я говорил со специалистами. Немцы знают, что у нас есть "Флора". Не знают только, что она не конечный продукт, а лишь компонент.
      - Грубо говоря, - теперь продолжал Львов, - топливо состоит из трех составных: замедлитель - одна часть, две другие - "Флора" и найденный недавно второй компонент. Что-то вроде "Флоры" у немцев есть. Так называемый "Зет-три".
      - Значит, если им дать "Флору", они поймут это! Немецкая химия не нуждается в рекомендациях, насколько я понимаю, - недовольно вставил реплику генерал.
      - Нет, нет! - продолжал Львов. - Получив "Флору", они и не уловят сходства со своим "Зет-три". Химики гарантируют это. Ведь "Флора" в отличие от "Зет-три" не взрывается от соприкосновения с кислородом. Этим-то она и похожа на конечный продукт! А на анализы уйдет несколько месяцев...
      - Стоп. Дайте подумать. Я к химии двадцать лет не прикасался.. А если еще какой-нибудь Вец украдет второй компонент и замедлитель и они добавят их в "Флору"? - генерал задавал вопросы явно для того, чтобы родилась истина, чтобы не было "прокола", который может привести к утечке информации, чтобы проверить самого себя.
      - Теоретически это возможно. Но ведь надо знать, что все они - компоненты одного горючего. А так они с тем же успехом могут добавлять и в свой "Зет-три" и в любое другое вещество. Как видите, и здесь возможность риска практически равна нулю, - парировал Львов.
      - Значит, если "клюнут" - потеряют время. Если не "клюнут" - каждый, что называется, останется при своих. Так?
      - Ничего подобного, Сергей Александрович, - в который раз Львов поправил очки. - Все равно мы в выигрыше. Даже, если не уведем их по ложному пути исследований, станет прочнее положение Гаджи.
      - Тогда вернемся к записке Аббаса Керимовича. Что, если с ее помощью они захотят попасть в лабораторию?
      - Пусть. Ныне это лжеобъект. Основные работы ведутся на востоке. Здесь чепуха, - сказал Лавров.
      - А если, попав в лабораторию, они попробуют взорвать ее? - опять спросил генерал.
      - Жалко будет двухэтажный домишко. Но, ей-богу, стоит рискнуть.
      - И последний вопрос. Можно сделать записку Аббаса Керимовича, не впутывая его самого в это дело?
      - Безусловно, - рассмеялся Львов.
      - Ну, уговорили, - Моисеев кивнул. - Будем думать. Надо, насколько возможно, тянуть с запиской. На все сто процентов исключите утечку информации - тут, Львов, хоть сотни консультаций с учеными. И чтобы кража "флоры" произошла без шума. Возьми это на себя, Алеша. А то они будут ждать наших действий, а не дождавшись, заподозрят "липу". Ясно?
      Он посмотрел на стол, увидел нетронутые стаканы.
      - Да, что ж вы чая не пьете?
      41
      Вец стоял на трамвайной остановке до тех пор, пока в одном из вагонов не увидел Тихого. Он сел в этот же трамвай и проехал в нем шесть остановок. Тихий сошел на следующей. Они встретились в толчее на базаре.
      - Надо идти сегодня, - сказал Вец. - Вечером. Вот записка Аббаса. Подпись такая, что и сам не отличит от той, что была на записке о билетах... Все входы выучил?
      - А как же.
      - Смотри, если шум будет - беги. Живым им даваться нельзя. За "Флору" в Магадан не пошлют, расстреляют тут же.
      - Если уйду, они все равно догадаются, что я был, - записка-то у них останется.
      - Это лучший выход. Аббаса дискредитируем. Может, с работы снимут. А может, и посадят... А тебя спрячем. В Ташкент поедешь. Знаешь, какая там жизнь!
      42
      Тихий протянул записку в окошко.
      - Подожди, - сказал охранник. Он задвинул фанерку, обратился к начальнику:
      - Аббас Керимович пишет, чтобы пропустили мотор чинить.
      - Дай-ка на записку взгляну. - Начальник повертел ее так и этак и приказал:
      - Раз Аббас Керимович, не задерживай.
      - Но у этого допуска нет в лабораторный. И поздно уже. Все почти разошлись,
      - Ты какой-то тупой, Серегин. Понимать надо, что значит Аббас Керимович велит. Пиши пропуск.
      Окошко открылось.
      - Проходи, - сказал охранник Тихому.
      Тот пошел в сторону лабораторного корпуса. И там ходил охранник с винтовкой за плечом. Он долго рассматривал пропуск:
      - Проходи. В коридоре не останавливайся. Курить не вздумай.
      - Маленький, что ли?
      Тихий прошел по длинному коридору, спустился по лестнице на один марш и вышел во внутренний двор.
      Совсем стемнело. На фоне темного неба вырисовывались еще более темные силуэты двух больших резервуаров.
      - Стой! Кто идет?
      - Мотор чинить. По приказу Аббаса Керимовича, - ответил Тихий.
      - Что в такую темнотищу увидишь?
      - А мы не рассуждаем, когда работать. Когда велят - тогда и работаем.
      - Ну, валяй. Моторы в дальнем углу, знаешь?
      - А как же.
      - Только не искри особо. А то горючее. Понимать должен.
      Тихий двинулся вправо, а охранник зашагал в другую сторону. Теперь надо было сделать всего несколько шагов до резервуара. Он замедлил шаг, дождался, когда охранник завернет за угол, и ринулся под резервуар. Здесь его уже никто не мог увидеть. Он примостился между фермами, на которых покоился чан, надел резиновые перчатки, достал два небольших флакона. Вынул стеклянные пробки. Нащупал краны - знал, что их должно быть два: основной и контрольный. С завидной ловкостью отвернул вентили. Светлая жидкость наполнила один флакон, потом второй.
      Тихий так же быстро завернул краны. Тщательно заткнул флаконы пробками. Выбравшись из-под резервуара, он ползком добрался до угла, где стояли моторы. Пробыл там всего ничего. С шумом зашагал к зданию.
      - Это опять ты? - окрикнул охранник.
      - А кто ж еще?
      - Пропуск! - это было сказано явно для проформы.
      - Не нагляделся? - Тихий протянул ему белый листок.
      43
      "Восьмой вторник подряд жду связного для отправки "Флоры". Не доходят. Дайте новые указания. В-1".
      "Указания получите, если связной не придет десятого. Вильке".
      "Продлить действие документов родственника не представляется возможным. Его могут взять как дезертира любой день. Во избежание моего провала предлагаю его ликвидировать. В-1".
      "Идиот. За безопасность родственника отвечаете головой. Вильке".
      "Десятого ваш связной арестован моих глазах у цирка. В-1".
      "Возможна ли немедленная отправка родственника с "Флорой" через линию фронта? Вильке".
      "Несколько раз обнаруживал за собой наблюдение. Начинаю опасаться. В-1".
      "Немедленно отправляйте родственника. Второй флакон выносите сами. Вильке".
      Моисеев закрыл папку.
      - И, зная это, все же Веца упустили?
      Лавров был усталым и мрачным.
      - Пока он добирался до фронта, брать его не хотели. Возможно, было наблюдение, и арест Веца мог натолкнуть Вильке на мысль: почему Гаджи прошел, а этого арестовали?.. Потом Вец как в воду канул. Даже не знаю, кто из моих ребят виноват. Молодые, а он матерый. План у него, видимо, был простой: ночью перебраться через "ничью" землю. В роте, куда Вец явился, показалось подозрительным его направление - бланк был старого образца: то ли не мог достать другого, то ли не знал о замене. Тут нагородил комроты. Нет чтобы в особый отдел позвонить, решил утра ждать. Ну, а Веца в землянку, под стражу. Ночью он по нужде попросился и побежал. Солдат крикнул: "Стой". Потом выстрелил. На сем - точка.
      44
      В зеркалах отражалась фигура Гаджи. Перед ним хлопотал портной. Вильке курил трубку, присев на край тумбочки.
      - Я выйду на несколько минут, укорочу рукава.
      Вильке подождал, пока, пропустив портного, успокоилась тяжелая бархатная занавеска.
      - Конечно, жаль, что тебя пришлось извлекать из Баку. Ты мне там нужен. И тебе там лучше: дом, к жене и сыну можно поехать... Но я должен был спасать тебя. От разоблачения, от ареста. К счастью, ты ничем не скомпрометирован в России. Перед тобой - перспектива.
      - Вы знаете, полковник, как ценю я вашу заботу.
      Вильке отмахнулся - к чему признания. И продолжал:
      - У тебя много хороших, необходимых в нашем деле качеств. Знаний маловато. Я пошлю тебя учиться. В свою Сорбонну. Ты это заслужил. Учись хорошо. Так, чтобы когда-нибудь учить других.
      45
      Часы в углу кабинета Моисеева били одиннадцать, когда вошел Лавров.
      - Чем похвастаешь? - спросил генерал.
      - В одиннадцать должны быть материалы.
      Тут же открылась дверь. Вошел капитан Свиридов - в руках у него была пачка крупноформатных влажных фотографий.
      Один за другим ложились на стол снимки.
      Гаджи целился прямо в объектив аппарата.
      Стучал ключом походной рации.
      Чистил пистолет.
      Отдыхал после марш-броска: лицо было покрыто крупными каплями пота.
      - А они неплохо учат, - сказал Моисеев.
      Новый снимок лег на стол: Гаджи в комбинезоне занес ногу, чтобы войти в самолет.
      46
      - Судя по всему, готовятся отправить на Восток. Двенадцатый сообщает, что Вильке перемещает свой центр в так называемую нейтральную зону. Данные проверены, - Львов стоял у стены, заложив назад руки. - Двенадцатому удалось обрести великолепные связи и, как результат, - возможность встреч с Гаджи.
      - В перемещение центра стоит верить. Это логично. В Германии держать негде, - сказал Моисеев. - Сколько вчера сделали танки Конева?
      - Шестьдесят, - ответил Лавров. - Я вот чего боюсь, Сергей Александрович, не потеряют ли они интереса к Гаджи?
      - Не должны. Он нужен не только из-за объекта. У него связи Веца.
      - Но они же есть у Тихого, а может, и у дублера.
      - В дублера я теперь не верю. Дублер один - Гаджи. А Тихому надо препятствовать. Закрыть возможности контактов. Попугивать, что мы рядом. Наконец, можно отправить его в какую-нибудь командировку, на полгода, скажем.
      - Может, просто арестовать?
      - Ни-ни... Пусть пока походит... Конечно, Гаджи им нужен не там - здесь. А нам не здесь - там. Вот и поработаем: кто кого. Восток кажется правдоподобным и потому, что у них практически остался один путь для переброски агентов южная граница. Подумайте, Львов, как обеспечить Гаджи связями на Востока.
      47
      "В случае отправки восток связь через хозяина машины, на зеркальце которой - чертик. Такой же чертик сзади, под стеклом. Машину ищите у кафе "Алмаз". Пароль: "Я ненавижу музыку". Отзыв: "Бах - это бог".
      48
      Это был огромный восточный базар. С кипящим пловом и жарящимся на углях шашлыком, с помидорами и клубникой, с черешней, огурцами, отрезами шелка, гадалками, предсказателями, точильщиками, мастерами склейки фарфора, торговцами гашишем, виноградной водкой, вином, ножами с инкрустированными ручками и всей прочей, ослепительно яркой мишурой восточного рынка. С обязательной чайханой, где на коврах восседали старцы, а у перевязи стройными ногами перебирали скакуны. С ишаками, издающими душераздирающие вопли, и с уныло жующими верблюдами.
      Гаджи дошел до конного ряда и здесь принялся выбирать жеребца.
      - Сколько? - спросил он.
      - Две.
      - По тысяче за каждые десять лет? - рассмеялся Гаджи.
      - Что говоришь? Ему семь.
      - Тогда семьсот, - Гаджи явно развлекался. Торговля занимала его, доставляла радость тем, что можно было повалять дурака.
      - Тысячу.
      - Я сказал, семьсот.
      - Как хочешь.
      49
      Автобус шел в горы. Гаджи ехал в маленькую таверну, к женщине, встреча с которой должна была определить его дальнейшие планы. Почему-то Гаджи улыбался.
      Может, потому что через сомнения, страдания, горечь он, наконец, постигал уверенность в своих силах.
      Горы со всех сторон окружали его. Прямо над вершиной одной из них висело закрытое тучами солнце. Тучи были рваными, и солнце то исчезало, то появлялось вновь. Казалось, оно лукаво подмигивает Гаджи.
      50
      В старой таверне играл оркестр. Потом на эстраде появилась красавица певица. Она появилась в тот момент, когда в таверну вошел Гаджи. Вряд ли, освещенная лучом прожектора, она могла увидеть его. Но он сразу понял, что это и есть связная Вильке. Сообщенные приметы были предельно точны.
      Гаджи сел в угол, попросил вина и овечьего сыра. И пока певица пела о любви и разлуке, виновниками которой были горы, отрезавшие невесту и жениха друг от друга, он разглядывал девушку, думая над тем, как пойдет их первый разговор и какой тон надо взять с первой минуты знакомства.
      Зульфия - так звали певицу - пела, легко двигаясь по эстраде. Гаджи смотрел на ее красивую фигуру. Он решил играть перед Зульфией роль циника, сердцееда, покорителя женских сердец.
      Зульфия заметила Гаджи и улыбнулась ему. Но улыбка ее вовсе не говорила о том, что она поняла, кто пришел, - так она улыбалась каждому новому посетителю. И все же Гаджи был уверен, что сейчас, закончив песню, она подойдет к нему. Он решил помочь ей и, когда официант пробегал мимо, крикнул:
      - Еще один бокал!
      Зульфия поняла и приняла приглашение. Спустившись с эстрады, она пошла прямо к Гаджи. Она шла, улыбаясь, всем своим видом показывая, как желанна и радостна ей эта встреча. И это было действительно так, потому что ей приглянулся этот стройный черноволосый парень. И меньше всего она думала в тот момент о Вильке, и его задании, и о том, что она должна ждать посланца.
      Гаджи поднялся, приглашая ее сесть.
      - Давно в наших краях? - спросила Зульфия.
      - Пять минут, как вошел сюда, - он пристально посмотрел на Зульфию и в задумчивости сказал:
      - Какое фиолетовое небо!
      - Как глаза Дульцинеи, - ответила певица. Ей стало не по себе от того, что парень, приглянувшийся ей, оказался как раз тем человеком, которого она должна была ждать.
      - ...и ваши, - продолжал Гаджи.
      Она улыбнулась деланной улыбкой.
      - Вы поэт. А я думала, только...
      Она еще не знала, как отнесется Гаджи к слову "шпион" - с гордостью или рассердится, - а потому оборвала себя на полуфразе и начала другую:
      - ...Впрочем, изголодались по женскому обществу. Там не баловали такой роскошью?
      - Нет. Но и я не стремился.
      - Скажете, что ждали принцессу?
      - Скажу... Ждал вас.
      Наступила пауза. Гаджи показалось, что Зульфия немного смутилась. А может, она захотела поверить в эти слова.
      - У принцессы есть хрустальный замок, куда она повезет меня на ковре-самолете?
      Она отпила немного вина.
      - Мне пора. Переночуете здесь. Завтра я приеду за вами.
      Раздались хлопки - Зульфия быстро шла к эстраде. Походка у нее была вызывающей, даже чуть нагловатой.
      Гаджи смотрел ей вслед до тех пор, пока внимание его не отвлекли двое за соседним столиком. Один из них говорил настолько громко, что Гаджи невольно стал следить за его монологом, совершенно отключившись от зала, от музыки, от новой песни, которую начала Зульфия.
      - Пять тысяч тонн хлопка - это немало. Покупатель должен быть солидным. Мне рекомендовали одного, в Гамбурге. Коммерция у него по совместительству. Вообще - гестапо. Сторговались быстро. Он пригласил на ужин. Роскошная вилла. За столом прислуживал англичанин. Сбитый летчик. Не понимаю психологии таких. Этот - бомбы на его Лондон, тот - котлеты к его столу.
      - У него нет другого выхода.
      - Чтобы из льва превратиться в пресмыкающееся? Он был мерзок. Не потому, что пленен, а потому, что задрал кверху лапы. Продал себя, семью, страну... Что он скажет потом, после войны, своим детям?
      Гаджи слушал, и неотступная дума о том, что говорят о нем сыну, не покидала его. Он вспомнил Гордеева, и Ненарокова, и еще того кавказца с топором, представляя, что они говорили бы Тофику.
      51
      Семиместный "майбах" с багажником, выпирающим словно сундук, мчался по горной серпентине. Скорость его была так велика, что из-под колес летела галька, поднимались облака песка и пыли, и долго-долго в воздухе висел тяжелый шлейф.
      Зульфия гнала машину вовсе не потому, что это было необходимо. Искала выхода безудержная лихость, охватившая ее. Тому были причины. Во-первых, Гаджи ей очень нравился, а во-вторых, в ней все время проявлялось желание хоть в чем-то не подчиниться Вильке - в минуты, неподвластные его контролю, оставаться самой собой - со своими чувствами и страстями.
      - Просили передать, что пока будете жить здесь, - сказала певица. - Потом отправитесь в Баку.
      - Спасибо.
      Она достала из сумочки банковский чек.
      - Я покажу вам, где получить деньги. Надо обзаводиться знакомыми. Работать с ними - искать, кто пойдет с вами туда. Тут много...
      - ...Разной сволочи?
      - А хорошие люди разве берутся за такие дела?.. Знаете, есть такая пословица: "В чужом глазу пылинка видна - в своем и бревна не сыщешь".
      - Кажется, есть, - задумчиво подтвердил Гаджи.
      С гор открывался вид на ярко освещенный вечерний город. Зульфия по-прежнему гнала машину, не снижая скорости.
      52
      Европа бесцеремонно вторгалась на Восток: архитектура города свидетельствовала об этом. Новые здания с быстроходными лифтами, искусственным климатом, балконами, протянувшимися вдоль фронтонов, высились на центральных улицах. Гигантские универсальные магазины загоняли маленькие лавчонки в узенькие переулки и тупички. Немецкая, английская, французская речь слышалась почти так же часто, как гортанные мелодии восточных языков. И уж совсем редко здесь, в центре, можно было встретить мужчину в пестром халате или женщину в парандже.
      Главная улица города была сегодня такой, как всегда, с неторопливым движением прохожих, с мягким шумом легковых автомобилей, с заторами транспорта на дальнем перекрестке. Там Восток и Запад вступали в характерный конфликт, и современные машины неистово гудели, требуя освободить дорогу от бесконечного потока людей, торопящихся на базар, и повозок, запряженных осликами.
      Гаджи бродил по городу с упорством экскурсанта, любознательного, дотошного, всеядного в стремлении узнавать и видеть. Казалось, у него одна цель - любоваться городом.
      Но так только казалось. Целеустремленно он шел к маленькому кафе, хозяин которого вынес столики прямо на тротуар, прикрыв их от солнца полосатыми маркизами. Гаджи сел за один, взял газеты. Здесь он должен был ждать появления машины с двумя чертиками.
      Он не знал, как произойдет эта встреча и кто окажется звеном, которое будет теперь связывать его с домом, с Лавровым, с жизнью, которая где-то там, далеко-далеко, и к которой он будет стремиться до тех пор, пока жив.
      Он напряженно ждал встречи. Расслабленная поза, небрежный жест, которым подозвал официанта, - все это было лишь средство скрыть напряжение.
      53
      Германское посольство занимало роскошный, хоть и несколько странный особняк, в архитектуре которого преобладала готика, придавая зданию вид не столько строгий, сколько угрюмый.
      Четвертый этаж - это были мансарды, и вход туда вел отдельный, со двора занимали комнаты посольских работников. Здесь в маленькой - вся на ладони квартирке жила Анна Мария Бюргер.
      У Анны Марии было хобби - она сочиняла стихи. Сидя в кресле, подобрав под себя ноги и положив на колени блокнот, Анна Мария что-то писала. Работала она увлеченно, так, что музыка из огромного "Телефункена", забиваемая руладами морзянки, не мешала ей. Наоборот, когда морзянка пропадала, она подстраивала приемник - можно было подумать, что точки-тире-точки задают ритм ее стихам, как метроном задает его пианисту. Ровные строчки ложились на белый лист.
      Вершины гор далеко от дома любимой,
      Но километры не определяют расстояние,
      Можно идти, можно бежать, ехать можно и можно летать.
      И если поступишь именно так - пять раз
      отправляясь к ней,
      Поймешь, что дело не в километрах - в твоем
      стремлении.
      Приемник стал работать чище, морзянка перестала глушить музыку. Анна Мария еще раз покрутила ручку настройки: ритм стиха ей больше не задавался. Она поднялась из кресла, подошла к полочке с книгами, взяла томик Гёте. Вернувшись на прежнее место, стала перелистывать книгу и внимательно вчитываться в стихи на листке блокнота.
      Строчки о любимой и расстояниях, которые измеряются лишь жаждой встречи, трансформировались, превращались совсем в другой текст: "Сегодня в восемнадцать часов в ранее обусловленном кафе обязательно встретьтесь с новичком. Узнает по чертикам в машине. В крайнем случае разыщите через певицу. Желаю успеха".
      До восемнадцати оставалось всего полчаса.
      Надо было быстро выйти из дому и мчаться на встречу. Стук в дверь был резким и неожиданным. Анна Мария вздрогнула, повернулась, но спокойно сказала:
      - Войдите.
      Дверь открыли, даже не ожидая этого разрешения. Тридцатилетний красавец Фрикке, представитель гестапо в посольстве, был чем-то расстроен.
      Последнее время он часто заходил к Анне Марии. Даже слишком часто.
      Если раньше его визиты были вызваны не чем иным, как банальными ухаживаниями, которые Анна Мария будто не замечала, то теперь посещения скорее всего диктовались подозрительностью. Вообще он был подозрителен ко всем. И не только по долгу службы. Такова была самая суть его характера.
      Что интересовало Фрикке в жизни Анны Марии? Может, ее увлечение стихами? И даже не само увлечение, а манера работать под шум приемника? Во всяком случае, постоянная слежка филеров не могла быть беспричинной. Может быть, арест Канариса заставил гестапо подозревать всех, кто был хоть как-то связан с абвером?.. Или - об этом Анне Марии не хотелось думать, хоть она и была обязана, - гестапо засекло рацию?
      - Ты не дашь мне своей машины? - спросил Фрикке. - В моей что-то сломалось.
      - Увы. Я собираюсь уезжать. И именно сейчас. Возьми у кого-нибудь еще.
      - Срочные дела на романической почве?
      - Я обязана отчитываться и в этом?
      Фрикке смягчился:
      - Не будь такой колючей.
      Он сказал это, будто попросил, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
      Анна Мария подумала о том, что отправляться на встречу с "новичком", значит, наверняка тащить за собой филеров, приставленных Фрикке. Но перед глазами стояли строчки шифровки: искать "новичка", потом - крайний случай.
      Она решилась. Решилась, подумав, что ей удастся уйти от преследователей. Во всяком случае, она должна была попытаться сделать это.
      Машина долго колесила по городу. Оторваться от "хвостов", которые сменяли один другого, Анне Марии не удавалось.
      Время приближалось к восемнадцати.
      Оставалась последняя надежда на встречу, если "новичок" ждет не в кафе, а на улице перед ним. Тогда она притормозит, а он успеет сесть в ее "опель", прежде чем преследователи покажутся из-за угла.
      Случилось почти так.
      Машина стояла перед светофором, когда Гаджи взялся за ручку двери.
      - Вы не довезете меня до центральной площади? Я не могу найти такси.
      Анна Мария ждала совсем других слов. Видимо, этот человек не имел никакого отношения к "новичку".
      - К сожалению, я очень тороплюсь. И нам не по пути.
      Светофор вперил в нее зеленый глаз. Гаджи все еще не закрывал дверь. Сзади загудели машины. Анна Мария машинально нажала педаль акселератора.
      Из-за поворота вынырнул "мерседес" с агентами Фрикке. Она увидела их в зеркало.
      Гаджи не успел закрыть дверцу. Удар пришелся в лицо. Он качнулся и упал. Лишь теперь Анна Мария нажала тормоз.
      - Что вы глазеете? Помогите его поднять, - выйдя из машины, она кричала на филеров.
      - Может, вызвать медицинскую карету? - спросил один из них.
      - Я сама повезу его в больницу.
      Гаджи усадили на заднее кресло. Он подумал о том, до чего нелепо все вышло. Почему не сказал сразу: "Я ненавижу музыку"?
      По щеке сочилась кровь. Гаджи смотрел на Анну Марию. Лицо ее было каменным. Показалось - видимо, хотелось оправдать себя за неопытность, горячность, за неумение точно выполнить инструкцию, - что она не может иметь никакого отношения к человеку, с которым ему предписывалось выйти на связь. Но чертики были фактом.
      - Я ненавижу музыку.
      - Бах - это бог.
      Она говорила быстро.
      - За нами слежка. Встречи в самом крайнем случае. В этой коробке магнитофоны. Будьте до предела осторожны. Наши встречи, я повторяю, в случае крайней необходимости.
      Гаджи развязал ленточку на коробке, приподнял крышку. Сверху лежали кассеты с пленкой величиной чуть больше наручных часов.
      - Накануне обязательно позвоните. Если я скажу: "Вас плохо слышно", на встречу не приходите. Будет надо - разыщу сама, - продолжала Анна Мария. - И помните, работать на Вильке надо добросовестно, хорошо, с усердием. Вас ждет горячая пора. Конечно, он еще раз попытается забросить вас в Баку. Будьте ко всему готовы. И добросовестно учитесь. Вильке совсем неплохой учитель.
      54
      - Ну, хорошо. Можешь идти. Продолжай в том же духе. - Фрикке подождал, когда филер выйдет из кабинета, потом снял телефонную трубку
      - Здравствуйте, Урхан-бей! Как ваше драгоценное здоровье? Аллах так же бережно хранит его?
      Выслушав ответное приветствие, он перешел к делу:
      - Наша давнишняя дружба позволяет обратиться за маленькой услугой. Тем более что для вашей полиции, опекаемой самим аллахом, это не представит особой трудности... Германское посольство испытывает большое чувство неловкости перед одним вашим соотечественником. Кажется, он вчера был не очень трезв и ударился о машину нашей сотрудницы. Она, конечно, отвезла его в больницу. Мой коллега сегодня поехал проведать его и принести наши извинения. Но, как сказали врачи, тот настолько хорошо себя чувствовал, что, даже не спросив разрешения, удрал из клиники. Как бы нам его разыскать, чтобы сделать маленький презент, так сказать, возместить причиненный ущерб?
      На другом конце провода полицейский чиновник пододвинул блокнот.
      - Вам ничего больше о нем не известно?.. Ну, не так страшно. Я постараюсь выполнить просьбу моего друга. Мы немедленно этим займемся.
      55
      Ответный звонок к Фрикке раздался в воскресенье.
      - Здравствуйте, эфенди! Простите, что беспокою вас в день отдыха. Но мы не могли отдыхать, пока не исполнили вашей просьбы.
      Он ехидно улыбнулся. Ему всегда хотелось быть с Фрикке на короткой ноге.
      - С помощью аллаха мы нашли человека, который интересует вас. Богатый бездельник. Друг, если можно так выразиться, вашего, то есть... нашего общего друга, - теперь ехидство уже не сходило с его лоснящейся физиономии. - Нашей красавицы Зульфии.
      Ему было приятно, что без него, Урхан-бея, и немцы ничего не могут сделать.
      56
      Перед зрителем пройдут времена года - зима сменит осень. Потом побегут ручьи, затем в садах зацветет миндаль. Только после этого наступят дальнейшие события.