Иное решение

Но это были внутренние успехи. Во внешнеполитической деятельности Германия по-прежнему оставалась скованной англо-французским альянсом. В середине тридцатых годов гегемония Франции в Европе была бесспорной и казалась незыблемой. Было чрезвычайно опасно начинать даже не войну с Францией, военная мощь которой была многократно больше немецкой, а просто самостоятельные шаги в сторону сближения с другими европейскими странами. В Париже и Лондоне такие шаги Германии могли расценить как политическую игру, направленную на отторжение от Франции и Великобритании их союзников на Европейском континенте.

Но, видно, глупость человеческая не имеет границ и национальности. На всякого мудреца довольно простоты, как бы высоко по служебной лестнице он ни поднимался. Иногда в голове премьер-министра преет такая же мякина, как и в голове самого младшего клерка. Еще в 1925 году Гитлер опубликовал свою книгу «Mein Kampf», в которой ясно и честно изложил цели, намеченные национал-социалистами, и средства их достижения. Все свои разбойничьи планы. Адольф Гитлер обнародовал на весь мир еще за восемь лет до прихода к власти! Более того, став канцлером Германии, он честно и последовательно стал претворять в жизнь все те положения, которые изложил в «Mein Kampf».

Гитлер не просто не скрывал своих планов, в своих дальнейших речах и отдельных высказываниях он указывал направление и последовательность каждого своего действия. Это упреждающее саморазоблачение говорит не только о том, что все достигнутое нацистами не было простой случайностью или цепочкой совпадений. Это говорит о человеческой глупости вообще и чиновничьей в частности. Это говорит о неспособности людей замечать вещи, которые творятся у них прямо перед глазами.

Государственные деятели в Париже и Лондоне, да и не только там, представить себе не могли, что можно так планомерно и цинично, ни от кого не скрывая своих планов, вести дела. Им всем казалось, что при планировании и проведении внешнеполитических акций должна быть обеспечена обстановка полнейшей секретности, с тем чтобы противник не имел времени на контрподготовку. Гитлер обеспечил сохранение секретности, полностью раскрывая свои карты. На Западе его заявления расценивались не иначе как блеф, провокация или дезинформация. За что европейские лидеры и поплатились. А Гитлер просто раньше всех понял, что, для того чтобы сохранить тайну, нужно быть максимально открытым в отношении большинства фактов.

В 1936 году совместно с Муссолини он встал на сторону Франко. Республиканское правительство в Испании было свергнуто, Франко объявил себя диктатором, а Франция и Англия поимели «больной зуб» на юго-западе Европы. Теперь кроме Германии Франция должна была присматривать и за Италией, так как некоторые территориально-этнические разногласия между этими двумя странами не урегулированы до сих пор.

Помощью Франко и милитаризацией Рейнской области Гитлер обеспечил себе безопасность на западе. В Рейнской области восстанавливалась и совершенствовалась линия укреплений, а генерал Франко отвлекал на себя внимание союзников, так как никто не мог поручиться за то, что испанцы не вторгнутся в южные районы Франции.

В марте 1938 года был проведен аншлюс Австрии, которая была оккупирована немецкими войсками. В сентябре того же года, в результате Мюнхенского сговора, Гитлер вернул Германии Судетскую область, отторгнув ее от Чехословакии. В марте 1939 года Германия оккупировала оставшуюся часть Чехословакии и, таким образом, охватила южный фланг Полыни. В результате всех этих действий Германия окончательно стряхнула с себя узы, которыми была опутана со времен Версаля.

28 апреля 1939 года Гитлер сказал:

«Я преодолел хаос в Германии, установил порядок; производство во всех отраслях народного хозяйства необыкновенно возросло и стабильно продолжает развиваться. Мне удалось вернуть к работе семь миллионов безработных. Я объединил немецкий народ не только политически, но восстановил в военном отношении, постепенно преодолел все 448 статей того договора, который представлял собой самое подлое изнасилование, каковому подвергался какой-либо народ в истории. Я вернул отобранные у нас провинции, я вернул многим миллионам немцев их родину, восстановил территориальное единство нации. Все это мне удалось осуществить без кровопролития, не подвергая ни свой народ, ни другие народы тяготам войны. И все это сделал я – еще двадцать один год назад никому не известный рабочий и солдат из народа – собственными силами».

И это была правда.

На руку Гитлеру сыграли политические ошибки, допущенные британским правительством весной 1939 года. Дело в том, что Англия предложила свои гарантии Польше и Румынии. Это, разумеется, подействовало на Гитлера, как красная тряпка на быка. Предоставление гарантий странам, фактически недосягаемым для вооруженных сил Соединенного Королевства, выглядело как явная и преднамеренная провокация. Глупость и самонадеянность английского руководства заключались в том, что к тому времени и Польша, и Румыния уже были политически изолированы Гитлером от остального мира и Англия, не имевшая общих границ с этими странами, никак не могла оказать им помощь, даже если бы и хотела. Единственной страной, на которую можно было опираться, разыгрывая польскую или румынскую карту, был СССР, который граничил с обеими странами и имел достаточно мощные вооруженные силы, чтобы заставить Гитлера считаться со своим мнением. Но надменные англичане посчитали излишним заручиться какими-либо заверениями советского руководства в румынском и польском вопросах.

VII

Жгучая интрига стала закручиваться в Кремле весной 1939 года. Неизбежность надвигавшейся большой войны к тому времени стала очевидна не только политикам и дипломатам, но и простым гражданам. Формировались альянсы, рассматривались все варианты, способные усилить тот или иной блок и вышибить козыри из рук противников. К тому времени в общих чертах сформировались два блока: Западный, куда входили Великобритания, Франция, Голландия и готовы были примкнуть Северо-Американские Соединенные Штаты, и Центральный во главе с Германией, которую поддерживали Италия, Япония, Австрия, Румыния, Болгария.

Позиция Советского Союза, если таковая имелась, не была озвучена прямо. То есть Советский Союз, продолжая клеймить агрессивную политику Германии, не предпринимал никаких враждебных шагов в отношении Рейха и не спешил присоединиться к Западному блоку. От позиции СССР, от того, на чью сторону он встанет, зависела география будущего театра военных действий и то, какую нагрузку и потери понесет каждое конкретное государство в этой войне.

Было понятно, что если СССР заявит о нейтралитете и останется сторонним наблюдателем той бойни, которая в скором времени должна будет развернуться в Европе, то больше всех от этой войны выиграет именно Советский Союз. Оба блока выйдут из нее сильно ослабленными и в военном, и в экономическом отношении, и тогда Сталин сможет диктовать свои условия мирового или, по крайней мере, европейского устройства.

Такие перспективы не устраивали ни Гитлера, ни британский кабинет. Поэтому с весны 1939 года в Москве эмиссары той и другой стороны развернули активную деятельность по подготовке такого пакта, который позволил бы опираться на СССР как на союзника. Необходимо было любыми средствами втянуть Советский Союз в большую войну.

Характерным является высказывание Черчилля о том, что в противоборстве Германии и России следует помогать более слабой стороне, с тем чтобы они как можно сильнее истощили друг друга. Черчилль тогда думал, что в грядущей войне, так же как это происходило во всех европейских войнах за последние двести лет, Великобритании удастся остаться над схваткой, загребая жар чужими руками, а в самом конце, опираясь на нерастраченные силы, выступить в роли арбитра.

Сэр Уинстон ошибся.

В Кремле сидел человек, который по части политической интриги мог дать сто очков форы даже такому искушенному политику, как Уинстон Спенсер Черчилль.

Слушая доклады Молотова, Сталин с интересом и удовлетворением отмечал, как представители государств, определяющих мировую политику, еще недавно не желавшие принимать Советский Союз в Лигу Наций, сейчас наперегонки лебезили и заискивали в наркоминдельских кабинетах, желая привлечь СССР на свою сторону. Представители Германии и Великобритании пихали друг друга локтями, как студенты в театральном буфете, мешали друг другу, шпионили друг за другом. Они готовы были идти на все новые уступки в переговорах, лишь бы СССР выступил на их стороне.

Только Сталин отнюдь не спешил начать такие переговоры ни с одной из сторон. Сталин ждал. Время работало на него. Он ждал так, как терпеливо, с безразличным видом ждет настоящей ставки матерый карточный шулер. Он не принял никого из иностранных представителей лично и ориентировал Молотова на крайнюю сдержанность в беседах, которые ему, как народному комиссару иностранных дел, по службе приходилось вести с иностранными дипломатами. Никаких оценок! Никаких прогнозов! Никаких обещаний!

Такая тактика конструктивного выжидания в скором времени дала свои результаты. Не только эмиссары, но и правительства Германии и Соединенного Королевства были доведены Сталиным до паники. Гитлер в бешенстве наорал на министра иностранных дел Риббентропа, обвинил его в неумении вести дела и жестко посоветовал ему отозвать посла Германии в СССР Шуленбурга.

Можно сделать вывод о том, что, вероятно, Германия через Молотова заверила Сталина о своей готовности идти на все уступки, которые ожидала от нее советская сторона. Не просто же так в июле 1939 года английские эмиссары получили распоряжение прекратить всякие переговоры и были отозваны, а в августе между Германией и СССР было подписано соглашение, которое вошло в историю как пакт Молотова – Риббентропа и определило географию Европы на пятьдесят два года вперед. Можно предположить также, что не Риббентроп с Молотовым писали текст соглашения, хотя, безусловно, именно они руководили работой по его составлению. И писалось оно не накануне прилета Риббентропа в Москву, так как необходимо было время для окончательного определения условий и формулировок. Следовательно, документ секретной почтой несколько раз успел мотнуться по оси Москва – Берлин. Выходит, что ключевые договоренности между СССР и Германией были достигнуты до отзыва британских эмиссаров и эти два события вытекали одно из другого.

В августе 1939 года правительства Великобритании и Франции предприняли последнюю отчаянную попытку втянуть Советский Союз в войну, которая начиналась в Европе не по нашей вине. Одиннадцатого августа в Москву прибыли английская и французская военные миссии во главе с адмиралом Драксом и генералом Думанком. На встречу с Молотовым они захватили с собой послов своих стран в СССР. Вячеслав Михайлович внимательно выслушал военных и дипломатов, которые всеми силами стремились отправить наших солдат умирать за английские интересы, компенсируя русской кровью самонадеянную глупость британского кабинета. Услышав простой и ясный вопрос «Зачем нам это надо?», послы не мычали и не телились, поэтому переговоры закончились ничем.

Черчилль, встревоженный срывом переговоров, отлично представляя себе дальнейшие перспективы, через три дня срочно полетел в Париж, якобы для консультаций с президентом Лебреном. На самом же деле он осматривал Линию Мажино, чтобы лично удостовериться в крепости французской линии обороны.

Через неделю, девятнадцатого августа, между Советским Союзом и Германией было подписано торгово-кредитное соглашение, по которому Германия предоставляла СССР кредит на сумму двести миллионов марок для закупок немецких станков и оборудования.

В тот же день в советскую прессу, до того ежедневно поливавшую известно чем гитлеровский фашизм и германский милитаризм, мелким шрифтом была вброшена мысль о том, что принципиальных разногласий между СССР и Германией не имеется, в том числе и по политическому режиму. У них, мол, там тоже социализм, хоть и с приставкой «национал-», и что возможное сотрудничество столь схожих между собой государств пойдет на пользу обоим народам – немецкому и советскому. И… все. С этого дня затихла вся антигерманская истерия в советской прессе.

Двадцать третьего августа в час дня на московский аэродром совершил посадку самолет с немецкими опознавательными знаками и свастикой на хвостовом оперении. По откидному трапу на советскую землю сошел приятный во всех отношениях человек – Иоахим фон Риббентроп. В этот же день, вернее, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа, был подписан документ, который настолько хорош и интересен, что рискну привести его здесь.

Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом

Правительство СССР и

Правительство Германии,

руководимые желанием укрепления мира между СССР и Германией и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 г.,

пришли к следующему соглашению:

Статья I

Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами.

Статья II

В случае если одна из Договаривающихся Сторон окажется об'ектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.

Статья III

Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.

Статья IV

Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны.

Статья V

В случае возникновения споров или конфликтов межу Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода, обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта.

Статья VI

Настоящий договор заключен сроком на десять лет с тем, что, поскольку ни одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.

Статья VII

Настоящий договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине. Договор вступает в силу немедленно после его подписания. Составлено в двух оригиналах на немецком и русском языках в Москве 23 августа 1939 г.

Далее подписи Молотова и Риббентропа.

К договору прилагался Конфиденциальный протокол, который разграничивал сферу интересов обеих стран в Европе. Позднее он выдержал четыре редакции, которые, не затрагивая договоренностей сторон по существу, регулировали второстепенные вопросы. Так, например, позднее в сферу интересов Советского Союза отошли Львов и Вильнюс, а к Германии – Белосток.

В самой Германии факт подписания договора с Советским Союзом был воспринят неоднозначно. Ветераны партии посчитали это унижением и чуть ли не предательством целей и идеалов НСДАП, поворотом на 180 градусов в той борьбе, которую партия вела более двадцати лет. Здравомыслящая часть немецкого общества, напротив, приветствовала такое подчеркнутое сближение с СССР. Люди, способные мыслить спокойно и без истерик, рассуждали следующим образом: уж лучше союз с русскими, с которыми у нас нет никаких споров, чем с англичанами, которые желают нашей гибели, тем более что это временная мера в политических интересах. Германия наполовину большевизирована, а СССР находится на полпути к фашизму, так чего опасаться? Кроме того, «фюрер знает, что делает».

Желая примирить крайние точки зрения и объяснить причины, побудившие его заключить сделку с большевиками, Гитлер публично заявил:

«Всем известно, что Россия и Германия руководствуются различными политическими доктринами, но ни Германия не желает экспортировать свое мировоззрение, ни в данный момент Россия. Поэтому я не вижу причины продолжать противостоять друг другу. Всем должно быть ясно, что наше противоборство с Россией может принести пользу только третьей стороне, поэтому мы и решили заключить пакт. Этот пакт обязывает стороны консультироваться по некоторым вопросам развития Европы, а также сделает возможным взаимовыгодное экономическое сотрудничество. Я могу определенно сказать, что это политическое решение имеет огромное значение для будущего и является окончательным и бесповоротным».

И тут же, 9 октября 1939 года, Гитлер направил высшему военному руководству Германии секретную записку, в которой подчеркивал, что нейтралитет СССР нельзя гарантировать никакими соглашениями.

Из договора видно, что Гитлер развязал себе руки на Востоке для активных действий на Западе, причем Советский Союз после его подписания не мог встать на сторону антигитлеровской коалиции. Более того, Германия могла потребовать от Советского Союза расторжения всех торговых соглашений с Англией и ее союзниками, так как могла усмотреть в торговых отношениях «поддержку воюющей державы».

Черчилль был так раздосадован этим пактом и так обиделся на Сталина, что смог перебороть себя и встретиться с ним в Тегеране только спустя четыре года.

Интересная деталь: с советской и с германской стороны документ подписывали… два однокашника. Молотов и Риббентроп водили знакомство еще с дореволюционных времен, когда оба в одно и то же время учились в петербургской гимназии. Это обстоятельство, слабо повлиявшее на внешнюю политику обоих государств, безусловно, добавило сердечности во время встречи двух министров при подписании соглашения.

По секретному протоколу зоной жизненных интересов СССР являлись Карелия, Эстония, Латвия, Литва, Восточная Польша, в том числе Западная Белоруссия и Западная Украина, Валахия и Бессарабия. Все они менее чем через год после подписания пакта «добровольно» вошли в братскую семью советских народов. Германия получала Западную Польшу и относительное спокойствие на восточных границах Рейха.

Пакт Молотова – Риббентропа, вне всякого сомнения, – выдающееся достижение сталинской дипломатии! Со времен Тильзита, с 1807 года, Россия не заключала таких великолепных внешнеполитических сделок! Тегеранские, ялтинские и потсдамские соглашения не могут быть поставлены в один ряд с пактом и даже просто сопоставлены с ним.

До начала Второй мировой войны оставалась неделя.

«…если бы СССР пошел вместе с Англией и Францией, то нет сомнения, что германская военная машина обернулась бы против Советского Союза».

«Красноармейский политучебник», стр. 152

1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу.

Польская армия была сметена вермахтом в считанные дни. Она не имела в своем составе ни одного танка, поэтому была играючи намотана на гусеницы боевых машин Клейста и Рейхенау. Группы армий Бока и Рундштедта с севера и юга, действуя по сходящимся направлениям из Восточной Пруссии и Чехословакии, наголову разбили поляков. К десятому сентября исход этой войны стал очевиден и неизбежен. Главнокомандующий польской армией маршал Рыдз-Смиглы отдал приказ уцелевшим войскам начать общий отход в юго-восточном направлении. Семнадцатого сентября советские войска, в соответствии с пактом, перешли восточную границу Польши.

Польша перестала существовать.

Великобритания и Франция, выполняя ранее принятые на себя обязательства по отношению к Польше, объявили Германии войну, в надежде, что Северо-Американские Соединенные Штаты не преминут сделать то же самое. Однако президент Рузвельт не имел возможности так поступить. В самой Америке имелись серьезные и влиятельные силы откровенно фашистского толка, открыто и публично поддерживающие Гитлера, и не только словами.

С другой стороны, возле Белого дома пацифисты устраивали многотысячные митинги, протестуя против того, чтобы американские парни гибли неизвестно за что в Восточном полушарии. Не считаться с этими двумя полярными мнениями Рузвельт не мог, тем более что они выражали позицию большинства американского общества. В своем выступлении, которое транслировалось на всю Америку, Рузвельт заявил, что «мы не будем ни с кем воевать за пределами САСШ, кроме случая, когда нападут на нас». Тем самым Рузвельт выдал Гитлеру гарантию военного невмешательства Америки в европейские дела. Правда, немного позже, приватно обращаясь к Черчиллю, Рузвельт уточнил: «Может быть, я никогда не смогу объявить эту войну, но вести ее я буду».

САСШ объявили войну Германии только 11 декабря 1941 года. На третьем году войны в Европе.

А на германском небосклоне осенью 1939 года зажглись звезды генералов Бока, Рундштедта, Манштейна. Клейста, Кюхлера, Клюге, Бласковица, Рейхенау, Листа, Роммеля. Это были не просто новые герои Рейха, не просто генералы новой формации. Это заявили о себе новые победители в современной маневренной и стремительной войне, войне моторов.

VIII

Наступили те самые золотые дни июня, когда курсанты военных училищ становились лейтенантами. Начальник училища перед строем в торжественной обстановке вручил Коле петлицы с лейтенантскими кубиками, пожелал счастливой службы и… моментально забыл о его существовании. В тот год училище выпускало больше сотни лейтенантов. Каждого поздравлять – рука отвалится.

На следующий день Коля прощался с училищем, в нагрудном кармане его гимнастерки лежало направление к новому месту службы. Парню было немного грустно, все-таки три года жизни оставались позади. После обеда лейтенант Осипов уехал поездом в северном направлении, в колыбель трех революций город Ленинград.

Время беспощадно меняет жизнь к лучшему. На месте старых деревянных и кирпичных вокзалов стоят теперь дворцы из стекла и бетона, способные пропустить за сутки тысячи пассажиров. Матово блестит мраморный пол, выплевывает цифры электронное табло, призывно манит кафетерий… Скука смертная. Строго, удобно, комфортно, рационально. Даже поезда все больше становятся похожими на самолеты. Нигде больше не продует свисток трудяга-паровоз, не повалит из его трубы густой чад, не выпустит машинист излишки пара. Не защекочет ноздри неповторимый запах угольной сажи вперемешку с парами мазута, этот авантюрный аромат дальних странствий.

В провинциальном деревянном вокзале возле кассы толпилось человек сорок народу. Люди перли, нажимали, отпихивали друг друга локтями, стараясь протиснуться поближе к маленькому окошечку. Купить билеты на любое направление человеку интеллигентному было решительно невозможно. Увещевать это озверевшее стадо, взывать к совести и просить пропустить инвалида или женщину с ребенком было так же бессмысленно, как проповедовать слово Божье перед бизонами. На отполированных задницами лавках вдоль стены сидели отъезжающие. Кто-то вез мешок картошки, у кого-то в мешке хрюкал живой поросенок, где-то в корзине крякали утки. Местная шпана в футболках со шнуровкой и кепках-восьмиклинках, воровато озираясь, выискивала себе жертву. В воздухе витал густой запах немытых тел, лука, портянок и махорочного дыма. Словом, смрад.

Коля зашел в здание вокзала, и под его ногами ласково зашуршал пол, заплеванный лузгой и окурками. Глянув в сторону кассы и верно оценив обстановку, красный командир неторопливой походкой проследовал в кабинет коменданта вокзала. Через десять минут, после предъявления своих проездных документов, Коля стал счастливым обладателем билета до города на Неве.

Коля еще не привык к своему новому званию и вздрагивал при появлении патрулей, но ему все больше и больше нравилось быть командиром Красной армии. Девушки обращали на него внимание, граждане разговаривали уважительно, плюс еще масса маленьких радостей. И главное! Главное в том, что это не самоволка, даже не увольнительная. Это – сво-бо-да!!! Пусть и в отведенных уставом пределах. Впервые в жизни Колька Осипов свободно передвигался по своей стране! Эх, видели бы его в деревне! Гимнастерка, галифе, фуражка – все новое. Яловые сапоги скрипели дуэтом с портупеей. И все сидело как влитое. Еще три года назад был он сиротой-подпаском, а теперь, извольте видеть, он, Коля Осипов, – лейтенант героической Красной армии, командир, офицер. И служить ему предстояло не где-нибудь в Н-ске, в Волчехренске, а в городе Ленина. Не каждому доверят…

Своему удачному назначению Коля был обязан армейскому землячеству. Пару месяцев назад их училище инспектировал начальник штаба Киевского Особого военного округа. Шорох перед его приездом стоял такой, что майоры и полковники наравне с курсантами драили казармы и территорию, не различая званий и заслуг, ибо все знали, что начштаба округа был мужик серьезный, разгильдяйства не терпел, порядок любил железный и его мнением по многим вопросам очень интересовался сам Жуков. Во время строевого смотра проверяющий остановился напротив Кольки и стал протирать пенсне. Коля обмер от страха, что тот нашел в нем какое-нибудь нарушение устава, и громко, как положено, представился:

– Курсант второго взвода второй роты Осипов.

Комдив посмотрел на него с интересом.

– Что-то акцент у тебя, сынок, больно знакомый. Откуда призывался?

– Из Мордовии, товарищ комдив!

– Мордвин?

– Так точно!

– Как служба идет?

– Нормально, товарищ комдив!

– Ну, хорошо, курсант Осипов, служи.

И комдив, протерев пенсне, двинулся дальше.

Надо признать, что Колька по-русски говорил с небольшим акцентом. Многие люди, всю жизнь прожившие в России, говорят нечисто. Бывают акценты кавказский, татарский, узбекский, украинский. Их всех не перечесть. На Вологодчине говорят не так, как в Ростове-на-Дону, а сибиряки – не так, как москвичи. Мордовский язык распевный, гласные тянутся, как песня, а некоторые согласные произносятся забавно для русского уха, поэтому мордовский акцент ни с каким другим не спутаешь, особенно если сам мордвин.

Проверяющий нашел, что училище заслуживает оценку «хорошо», а прощаясь, отозвал начальника училища в сторонку и, хоть и не положено по уставу, и не друзья они были, обратился с просьбой:

– Товарищ полковник, извините меня за то, что обращаюсь не по службе…

– Все что угодно, товарищ комдив, – вытянулся начальник училища.

– Ну, что вы, вольно, – смутился комдив. – Помните курсанта из второй роты?

Полковник подумал, что высокое начальство хочет отметить командира роты.

– Так точно, товарищ комдив. Хорошая рота. И командир отличный.

– Не спорю. Я о курсанте.

– Осипове?

– Да, именно об Осипове. Дело в том, что он – мордвин, мой земляк. Я давно не был на родине. Хочется сделать что-нибудь приятное для земляка. Нельзя ли устроить так, чтобы этот курсант продолжил службу в хорошем округе?

Комдив так поставил ударение на слове хорошем, что начальнику стало понятно, что округ этот должен находиться в Европейской части Союза, но не Киевский Особый.

– Можно, товарищ комдив. Вот, например, из Ленинградского разнарядка имеется.

– Вот и отлично.

С тем комдив и уехал. Он был родом из Мордовии и, как и Коля, мордвин. Почти всю войну он был начальником штаба у маршала Жукова, который ценил и уважал его. Во время войны этот человек дослужился до больших звезд, и даже Сталин отмечал его знание военного дела. Звали его Пуркаев Максим Алексеевич.

К добру ли, к худу было такое вмешательство заслуженного полководца в судьбу Кольки? Может, в каком-нибудь захолустье Коля прожил бы более спокойную жизнь, обзавелся бы семьей, нарожал детишек и вышел в отставку, отслужив честно и беспорочно положенный срок, но, как говорится, история не знает сослагательного наклонения.

IX

Ленинград оглушил Кольку. Выйдя на Невский с Московского вокзала, Колька сразу же попал в самую гущу повседневной жизни огромного города. Неуклюже ехали троллейбусы, дребезжали трамваи, сигналили таксомоторы, везде люди, люди, люди. Все куда-то спешили, и никому ни до кого не было дела. Колька, выросший в тихой глуши и до сих пор служивший в относительно спокойных местах, и представить себе не мог, что на свете может быть столько машин и столько людей! Честно признаться, он оробел и сам себе казался уже не таким красивым и уверенным, как час назад, в поезде.

Расспросив у постового милиционера дорогу, Колька пешком отправился в штаб округа, благо все его пожитки умещались в небольшом фибровом чемодане. В штабе округа новоиспеченный лейтенант смутился еще больше. В своих мечтах он представлял, как явится в управление кадров, лихо отрапортует о прибытии и внимательный офицер-кадровик сразу заметит, какой он замечательный человек и как повезло округу, что Красная армия доверила лейтенанту Осипову именно в нем проходить службу. Однако никто в штабе не удосужился пригласить оркестр и постелить ковровую дорожку для встречи столь высокого гостя.

Штаб жил своей жизнью. Сновали из кабинета в кабинет капитаны и майоры, резво передвигались полковники, даже комбриги и комдивы вышагивали так молодцевато, будто только вчера приняли под командование роту. Больше всего Кольку смутил капитан-дежурный. Едва лейтенант зашел в вестибюль, как тот возник перед ним, румяный, в новенькой щегольски подогнанной форме, благоухающий «Шипром», как высшее существо с другой планеты, всем видом своим давая понять, мол, куда ты, лейтенант, со свиным рылом да в калашный ряд.

– Я тут… У меня вот… – Колька смутился, стал шарить по карманам, хотя и знал, что направление лежит в нагрудном кармане вместе с командирской книжкой и комсомольским билетом.

Капитан терпеливо ждал. Наконец направление нашлось.

– Вам на второй этаж. Двести шестой кабинет.

В двести шестой кабинет Колька зашел уже «прибитый». Майор-кадровик, точная копия капитана-дежурного, такой же холеный и румяный, в такой же новенькой пижонской форме («Уж не брат ли?» – подумал Колька) в ответ на приветствие, не предложив сесть, спросил: