Загоревшись новым делом, Макаров очень спешил, торопил всех, и вот уже скоро было проведено первое испытание колпачков (впоследствии назвали их "макаровскими колпачками"). Как явствует из официального документа Морского технического комитета, в броневой лист толщиной в 25 сантиметров с закаленной поверхностью было выпущено два шестидюймовых снаряда с наконечниками из мягкой, незакаленной стали: "После первого выстрела в плите образовались сквозные радиальные трещины; после второго плита разбилась на пять частей". Представители английской фирмы, присутствовавшие при этом, "были столь поражены результатом испытания", что тут же... снизили на них цену!
      Осенью 1893 года Макаров совершает стремительный и, как обыкновенно, чрезвычайно целенаправленный вояж по крупнейшим артиллерийским и сталепрокатным предприятиям Германии, Англии и Франции. Он осматривал заводы в Данциге, заводы Круппа в Эссене, 6 октября прибыл в Англию и в течение недели исколесил чуть ли не весь остров, побывав в Портсмуте, Шеффилде, Ньюкасле и других центрах военно-морской промышленности "владычицы морей". Затем стремительный рейд Гавр - Париж - Марсель и обратно.
      Снаряды, броня, артиллерийские орудия, строящиеся военные корабли, снова снаряды, снова броневые плиты и орудия - так целый месяц. И никаких отвлечений туристского сорта! Ни Вестминстерское аббатство, ни замки Рейна или нега на Лазурном берегу - всему этому в макаровском напряженном расписании не уделено было ни одной минуты. Делу - время...
      В те патриархальные времена еще не очень секретничали даже перед "вероятными противниками", а если вдруг уж очень хотели сохранить что-нибудь в секрете, то не особенно тщательно умели это делать. Словом, взглянув на дела "соседей", Макаров увидел в собственном доме упущения. Мы отстали в развитии взрывчатых веществ. У нас хорошие орудия, но маломощные снаряды. У нас нет бронебойных снарядов, и хоть в Европе их тоже пока нет, зато опыты с ними ведутся.
      Макаров намеревался быстрее продвинуть дело со своими колпачками. Это было непросто, ибо для проведения широких испытаний требовалось не только время, но и значительные средства: ведь и крупнокалиберные снаряды, и в особенности броневые листы стоили весьма дорого. Да и стрельбы на полигоне - дело не шуточное.
      Русский военно-морской атташе сообщал Макарову из далеких Соединенных Штатов Америки об испытании броневых плит, заказанных для русских кораблей: плита без повреждения выдержала попадания обычных бронебойных снарядов, и тогда "я обратился к представителю завода с вопросом, согласится ли он произвести по плите четвертый выстрел, не в зачет испытанию, снарядом с наконечником. Согласие было охотно дано... Снаряд с наконечником пробил навылет как самую плиту, так и деревянную рубашку и стальные листы подкладки и ушел в насыпь за плитой. Я особенно горжусь тем, что присутствовавшие при опыте офицеры американского флота мне заявили, что наконечники изобретены вашим превосходительством и что об этом знает весь американский флот".
      Что к этому добавить? Разве только то, что как раз незадолго до получения этой депеши соотечественники Макарова, участники совещания в Морском техническом комитете, постановили: нельзя, дескать, признать возможным "в настоящее время снабжать наконечниками существующие бронебойные снаряды". Против этого решения выступил только один из участников совещания - сам Макаров.
      Он обратился прямо к главе морского ведомства великому князю Александру Александровичу, дяде царствующего императора. Этот "генерал-адмирал" (такое звание носил глава русского флота еще от петровских традиций) меньше всего заботился об исполнении своего служебного долга, занятый иными заботами. И весь Петербург знал, что великий князь "занят" мадемуазель Балетта, французской "актрисой", залетевшей на свои специфические "гастроли" в Северную Пальмиру. В чулок этой заезжей кокотки попали изрядные суммы из русской морской казны. На флоте недоставало телефонов и радиоаппаратуры, бушлатов и одеял, зато "актриса" скупала сибирские меха и уральское золото. Вот и все заботы генерал-адмирала...
      Макаров никогда не был одиноким в своей деятельности. Во все времена у него доставало расторопных и преданных помощников и последователей. С их легкой руки еще при жизни адмирала его усовершенствования для бронебойных снарядов под названием "макаровских колпачков" получили широкую известность.
      Седьмого ноября 1894 года Макаров был назначен командующим эскадрой в Средиземном море. Ему надлежало срочно выехать из Петербурга в Пирей, где стояли корабли русской эскадры. Итак, пост начальника морской артиллерии он покидал окончательно. На прощание сослуживцы устроили ему пышный банкет. Отвечая на восторженные речи своих помощников, Макаров сказал:
      - Три года работы с вами открыли мне новый горизонт, познакомили с силами, заслуживающими большого внимания, о существовании которых я не подозревал... мне пришлось начать работу с вами, тружениками огня, когда еще не был закончен мой труд "Витязь" и Тихий океан". Итак, я имел дело с двумя стихиями: с огнем и водой. Трудно было!.. Но теперь все исполнено...
      Русский военно-морской флот впервые пришел на Средиземное море в XVIII веке и сразу же покрыл себя громкой славой. Достаточно лишь назвать имена Ушакова и Сенявина, вспомнить наши славные победы под Чесмой и Наварином. Затем настали иные времена. После тяжелой неудачи в Крымской войне русские эскадры более не появлялись в этих водах. И вот теперь - снова. В секретной инструкции, врученной Макарову, говорилось: "При обыкновенных мирных обстоятельствах назначение эскадры судов в Средиземном море заключается главным образом в поддержании политического влияния России на Востоке. Эскадра наша должна составлять резерв на случай усиления наших морских сил на Тихом океане или для принятия участия в крейсерской войне...".
      2 декабря 1894 года Макаров прибыл в Пирей и принял командование эскадрой. Она была небольшой: броненосец "Император Николай I", крейсер "Владимир Мономах", три канонерские лодки, миноносцы, яхта. Да, эскадра небольшая, зато наконец-то Макаров командовал соединением современных боевых кораблей и при этом пользовался значительной свободой действий. Русские корабли не случайно базировались в Пирее: в ту пору отношения Греции и России были наилучшими. К тому же у Макарова оказалось в Афинах весьма влиятельное знакомство. Женой греческого короля Георга I была русская великая княжна Ольга Константиновна, двоюродная сестра царя Александра III. По случайному стечению обстоятельств Макаров был знаком с Ольгой Константиновной, она стала даже крестной матерью его первой дочери.
      Это помогло ему успешно решить ряд вопросов, связанных с долгим пребыванием эскадры в чужих гаванях: снабжение топливом и продовольствием, пребывание команд на берегу и т. д. Разумеется, не королева этим занималась, но ведь афинские чиновники отлично знали о знакомствах русского адмирала в королевском дворце...
      Макаров сумел и здесь придумать нечто оригинальное. Дело касалось столь модных в те времена таранов. Как выяснилось очень скоро, в боевом отношении значение этого старомодного устройства оказалось равно нулю, но вот в мирное время эти мощные подводные острия представляли опасность для кораблей, и немалую. В тесной пирейской гавани, переполненной множеством судов, нередко происходили случаи непреднамеренных таранов.
      Ясно, что для русской эскадры, стоявшей в чужих территориальных водах, подобный случайный инцидент мог стать поводом серьезного политического скандала. Как же быть? Изобретательный ум Макарова нашел простой выход: следовало надеть на острие тарана устройство, прикрывающее это самое острие. Попробовали одно приспособление, другое, наконец задача была решена: на форштевень стоящего корабля надевалось нечто вроде подушки из канатов, переплетенных стальными тросами. Макаров не без остроумия окрестил это свое приспособление "намордником".
      "Намордник" Макарова и в дальнейшем служил своему изобретателю. Год спустя "Император Николай I" стоял в Гонконге. В гавань вошел английский крейсер, и, становясь на якорь, так неудачно проделал маневр, что чуть было не задел форштевень русского корабля. Вскоре английский командир явился к Макарову с извинениями:
      - Простите, но я чуть не протаранил самого себя.
      - Я все время находился на мостике, - отвечал Макаров, - и был совершенно спокоен. Никто не мог пострадать, так как на таране моего корабля надет "намордник".
      - ?!
      Пришлось объяснить значение этого морского неологизма, а потом, так сказать, представить "вещественные доказательства". Англичанин был необычайно поражен этим и рассказал об увиденном офицерам других кораблей, в изобилии стоявших в порту. Все так заинтересовались макаровским изобретением, что через несколько дней автор должен был прочесть специальный доклад для моряков иностранных военных кораблей.
      Внезапно русская средиземноморская эскадра вынуждена была срочно сняться с якоря и двинуться на другой конец света - на Дальний Восток.
      Имелись для этого весьма серьезные причины. На Дальнем Востоке японские милитаристы напали на Китай, намереваясь превратить его в свою колонию. Японцы, корабли которых были вооружены по последнему слову тогдашней военно-морской техники, разгромили слабый китайский флот. В Токио упивались успехом и бряцали оружием. Стремясь умерить хищные намерения самураев и опасаясь за безопасность дальневосточных границ, Россия решила усилить свой Тихоокеанский флот.
      Русские корабли под флагом контр-адмирала Макарова прошли Суэцкий канал и спешно направились через Индийский океан к берегам Японии. Не раз уже проделывал этот путь Макаров, но тут ему не повезло: накануне Степан Осипович тяжело заболел - в первый и последний раз в жизни. В холодную штормовую погоду он долго оставался на мостике в легком платье и жестоко простудился (северянину трудно привыкнуть, что в Средиземном море можно замерзнуть...). Следствием простуды было воспаление коленного сустава. Макаров мог передвигаться только с помощью костылей, однако в этой напряженной обстановке отказался покинуть свой пост.
      Средиземноморская эскадра была подчинена командующему Тихоокеанским флотом вице-адмиралу Тыртову, но сохранилась как самостоятельная боевая единица, а сам Макаров становился младшим флагманом. В апреле напряженное положение на Дальнем Востоке достигло кульминации: Россия, Франция и Германия потребовали от Японии вывести войска из Китая. Что скажут на это японцы? Решатся ли на войну? Ясно было одно: в случае вооруженного конфликта главные противники - Россия и Япония. На русских кораблях всерьез готовились к сражению.
      Контр-адмирала мучила больная нога, он не покидал каюту. Как-то раздался осторожный стук в дверь. Вошел немолодой лейтенант и доложил:
      - Ваше превосходительство, подходит посыльный катер командующего Соединенной эскадрой вице-адмирала Тыртова. Командир корабля приказал остановить броненосец и принять пакет.
      - Хорошо. Пакет прошу немедля подать мне.
      ...И вот сломана красная сургучная печать, разорван толстый конверт. Вице-адмирал Сергей Петрович Тыртов просит контр-адмирала Степана Осиповича Макарова "составить соображения о том, как приготовить суда к бою и как вести в бой". Поскольку боевое столкновение с противником возможно очень скоро, вице-адмирал просит контр-адмирала поспешить.
      Гм... Задача... Как подготовить суда к бою - этой проблемой Макаров уже занимался, дело важное. Еще сколько неприятностей нажил, когда лет десять назад выступил с идеей разработать для каждого корабля план мобилизации! Но составить инструкцию о том, как вести бой?.. Тут на память почему-то приходили классические строки: "Что тут хитрить, пожалуй к бою, уж мы пойдем ломить стеною...". Да, конечно: русский моряк не спускает флага, последний живой офицер или матрос должен взорвать корабль.
      Позвольте, позвольте, ну а как в самом деле составить для командиров кораблей инструкцию на случай предстоящего сражения? Какие поставить цели, на что обратить внимание?
      Порывисто повернулся на стуле и потянулся к дальней стопке бумаг больная нога сразу же напомнила о себе. Он терпеливо подождал, пока боль утихнет. Затем дернул за кисть звонка. В дверях опять тотчас же появился лейтенант.
      - Стопку чистой бумаги, сухарей, крепкого чаю. Меня беспокоить только в крайнем случае.
      Напряженно работая без перерыва целые сутки, мучимый приступами жестокой боли, он составил необходимый документ.
      Кажется, Макаров предусмотрел в этом приказе все: и как перекрасить корабли в целях маскировки, как тушить пожары, как обращаться с водонепроницаемыми переборками, и многое, многое другое, вплоть до того, что "перед боем или по тревоге следует из карцеров выпустить арестованных". В обстоятельном приказе содержался 31 пункт. Следует привести последний, написанный уж очень "по-макаровски": "На судах не должны забывать, что свои потери чрезвычайно видны; поэтому от времени до времени для ободрения людей и для усиления их энергии следует с мостика посылать в батарею известия о потерях неприятеля, видимых и предполагаемых. Известия эти должны встречаться в батареях громкими криками "ура".
      Приказ этот был впоследствии опубликован и долгое время считался образцовым. Но главное другое. Работая над подготовкой приказа, Макаров явственно ощутил, что личный состав русского флота при новых и резко изменившихся технико-тактических условиях имеет самое приблизительное представление о том, как вести бой. Это настораживало. Это тревожило. И именно тогда родилась у Макарова мысль написать работу на эту тему.
      На сей раз сражение не состоялось. К лету 1895 года обстановка на Дальнем Востоке несколько разрядилась: усиление русского военно-морского флота в этом районе отрезвляюще подействовало на японских милитаристов.
      В первых же строках своей книги он со свойственной ему резкостью и бескомпромиссностью во взглядах обратился ко всем русским морякам: "Каждый военный или причастный к военному делу человек, чтобы не забывать, для чего он существует, поступил бы правильно, если бы держал на видном месте надпись: "Помни войну".
      Следуя собственному же призыву, Макаров повесил плакат с этими словами над письменным столом своего кабинета. Немало находилось людей, иронически пожимавших плечами: дескать, чудит выскочка... а он назло пересудам даже запонки заказал с надписью "Помни войну". Да-с, запонки! Золотые запонки с большим дорогим камнем. И, появляясь на разного рода официальных приемах, Макаров порой демонстративно выставлял напоказ манжеты со своими оригинальными запонками. Вот, мол, вам, любуйтесь! А мне наплевать на ваши пересуды...
      "Помни войну!" - эти слова сделались девизом всей, пожалуй, макаровской жизни, с юности до адмиральских орлов.
      Появление книги Макарова вызвало множество откликов и дискуссий, порой весьма бурных. Слов нет, отнюдь не все положения его новой работы бесспорны, некоторые просто ошибочны, иногда он высказывался слишком категорично, а порой задиристо - все так, однако при любом к ней отношении книга Макарова стала вехой в развитии военно-морской теоретической мысли. И не только в России. "Рассуждения по вопросам морской тактики" были переведены на английский, итальянский, испанский, японский и турецкий языки.
      Макаров высказал множество самых разнообразных идей и сумел изложить их столь горячо и страстно, что никого не мог оставить равнодушным. Спокойное и размеренное течение - вот чему можно уподобить русскую военно-морскую теоретическую мысль до сей поры. Теперь же она сделалась кипящим водопадом. И что из того, что отдельные суждения и выводы Макарова оказались неправильными, а некоторые прогнозы - ошибочными. Даже его оппоненты вынуждены были продумывать или пересматривать многие свои взгляды - хотя бы для того, чтобы найти убедительные возражения.
      На свете выходило и выходит великое множество книг, брошюр, статей. Сколько их - вполне благополучных, правильных и даже полезных, сколько их уходит из мира так же тихо и бесследно, как и появляется! И только некоторым выпадает честь привлечь к себе внимание. Очень важно, когда на работу откликнулись специалисты: это вернейший показатель того, что автор и сам незаурядный специалист. Но тогда, когда работа приобретает широкий общественный отклик, значит, удалось так или иначе откликнуться на какие-то животрепещущие интересы.
      "Морская тактика" долго оставалась единственным в России обобщающим трудом такого рода.
      Во флотах всех великих держав, и в том числе России, появились мощные, быстроходные броненосцы, вооруженные тяжелыми дальнобойными орудиями, укрытыми в стальных вращающихся башнях. Броненосцы имели двойное дно и множество водонепроницаемых переборок. Казалось, никакие опасности не страшны этим огромным кораблям, казалось, они застрахованы от всех случайностей. Но...
      Корабли еще строились на стапелях или размечались в эллингах, когда Макаров пророчески написал: "Эти грозные на вид железные скалы чувствительны даже к малейшему уколу... Теоретически современные корабли совершенно непотопляемы, так как они разделены на 100 и более независимых отделений. Практически же как только такой непотопляемый корабль получит пробоину, так сейчас же тонет самым постыдным образом".
      ...Десятого июня 1893 года в Средиземном море у берегов Сирии происходили обычные маневры английской эскадры. Светило солнце, погода стояла тихая, ясная, корабли шли на малом ходу. Казалось бы, просто неоткуда ждать несчастья. И вдруг флагманский корабль эскадры - новейший броненосец "Виктория" был случайно протаранен другим, английским же, броненосцем. Повреждение поначалу сочли не слишком серьезным, и ничто не препятствовало аварийным работам. Корабль накренился, но это ни у кого не вызывало особой тревоги. Однако через несколько минут громадный броненосец внезапно перевернулся и унес с собой в морскую пучину триста шестьдесят человек, то есть половину команды вместе с адмиралом.
      Мало ли каких трагедий не происходило в морских просторах! Но Макаров справедливо усмотрел в случае с "Викторией" событие принципиально значимое для всего современного ему военно-морского дела. Разобрав конкретные обстоятельства катастрофы, русский адмирал склонен был толковать сущность происшедшей трагедии очень широко: "Случай этот следует приписать общим причинам, а не частным, и разбор его представляет необычайный интерес, заставляет нас, моряков, вникнуть в общий вопрос: насколько боевые корабли приспособлены к бою и его случайностям?" Вся книга Макарова о морской тактике есть развернутый ответ на этот вопрос.
      Со временем устаревают военные теории, еще быстрее устаревает оружие. Многое из того, что писал в своей книге Макаров, уже безвозвратно ушло в прошлое. Но безусловно ценным и нужным осталось то, что относится к числу так называемых "вечных" тем. О долге перед родиной. О мужестве. О чести воина. И в этой своей части сочинение русского флотоводца не устарело и, видимо, не устареет никогда.
      Пусть читателя не смущает неброский и старомодный заголовок: "Рассуждения по вопросам морской тактики". Вопреки своему названию, подчеркивающему вроде бы узкоспециальную тему, книга говорит о многих важнейших проблемах, имеющих, если так можно выразиться, непреходящий интерес.
      Много страниц посвящено описанию боевой деятельности Лазарева и Нахимова, Суворова и Багратиона. Воинские подвиги народа всегда персонифицируются в героях. Герой - это как бы сгущенная военная история. Вот почему испокон веков вызывала к себе всеобщий интерес деятельность больших военачальников. Макаров понимал это.
      Так он дал разбор знаменитого Трафальгарского сражения 1805 года, когда английский флот под командованием адмирала Нельсона наголову разгромил объединенную франко-испанскую эскадру. Нельсон... Великий флотоводец, ничего не возразишь! А ведь был слаб здоровьем, страдал морской болезнью и до конца дней не мог от нее избавиться. Сравнительно молодым потерял сперва правый глаз, а потом правую руку. Но ничто, ни телесные немощи, ни страстная любовь к леди Эмме Гамильтон не могли оторвать его от флота.
      На всю жизнь запомнил Макаров, как еще гардемарином он с товарищами посещал линейный корабль "Виктория", бывший флагман нельсоновской эскадры, навечно оставшийся как музей у причала Портсмута.
      ...Однокашник Макарова князь Ухтомский толкал его под руку, возбужденно говоря:
      - Смотри, Степан, смотри, ведь по этим ступенькам поднимался сам Нельсон!
      Макаров слушал приятеля невнимательно, подумаешь, ступеньки: обычные доски, подбитые у края листовым железом. Да у нас на стареньком "Дмитрии Донском" точно такие же.
      Но когда русские гардемарины поднялись на командирский мостик, тут Макаров испытал сильнейшее волнение. Вот, вот здесь, у этих ограждений мостика Нельсон стоял в последний миг, когда его настигли французские пули.
      - Петр, - теперь уже Макаров потянул за рукав Ухтомского, - смотри, вот здесь...
      Ухтомский и без слов понял, что именно имеет в виду его товарищ. Но тот добавил:
      - Вот классическая смерть флотоводца - на мостике флагмана, ведущего в бой эскадру!
      Гардемарин Макаров никак не мог предположить, что он как бы предвосхищает судьбу вице-адмирала Макарова...
      Опыт Нельсона велик, поэтому русский адмирал подробно разобрал приказы перед сражением, которые отдали оба предводителя враждебных эскадр англичанин Нельсон и француз Вильнёв. Вот что об английском флотоводце: "Чисто нравственная сторона инструкции бесподобна. В каждом ее слове есть доверие к своим адмиралам, своим капитанам и ко всему личному составу. Заключительные слова первой части инструкции, что "никто из командиров не испортит дела, поведя корабль свой вплоть к неприятелю", были бесподобны...
      Зародив в каждом из капитанов искру огня вышеприведенными словами, Нельсон перед самым сражением раздул эту искру в целое пламя, сделав сигнал: "Англия надеется, что каждый исполнит свой долг". Каждый сражался, как будто чувствовал на себе взгляды всех своих соотечественников".
      Полной противоположностью была инструкция Вильнёва, унылое настроение которого заражало тем же унынием всю его эскадру...
      Вильнёв, заключает Макаров, этим своим приказом "сам окончательно подготовил себе поражение". И шутливо добавляет при этом: "Унылые люди не годятся для такого бойкого дела, как морское".
      Имеется в "Морской тактике" раздел, озаглавленный "Военная доблесть в народе". Отрывок из этого раздела, безусловно, следует здесь воспроизвести. Называя военную доблесть "великим принципом", Макаров говорит, что "мы не вправе бросить упрек русской женщине в ее неумении воспитать доблестного человека. Прибывающие к нам ежегодно новобранцы могут служить живым доказательством того, что русская женщина дает в ряды армии и флота материал, вполне годный для войны; люди эти приучены к труду, выносливости и послушанию...".
      Макаров безусловно прав как военачальник и военный политик. Да, действительно, солдат, боец немыслим без развитого трудолюбия, способности стойко переносить трудности, без дисциплины. И в прошлом, и ныне нехватка таких качеств в новобранце - изъян очень серьезный и подчас трудноисправимый. Далее Макаров справедливо указывает, что именно в трудовой среде закладываются лучшие основы для воспитания молодого человека.
      Очень похоже, что, говоря, о "женщинах среднего класса", Макаров в душе вздохнул о некоторых близких ему лицах, точнее, об одном "лице". Да, увы, Капитолина Николаевна не стала ни заботливой матерью, ни умелой воспитательницей, как то понимал он сам. Супруги и на этот предмет смотрели разно. Воспитание детей заботило Макарова чрезвычайно. Мало бывая дома, он в письмах всегда вспоминал о них много и подробно.
      Когда его девочки были маленькие, он писал жене с "Витязя": "Приучай их к труду и не говори им ничего такого, что могло бы сделать из них пустых франтих". И позже, когда Дина уже подросла и отец, как обычно, находился в далекой отлучке, он просил Капитолину Николаевну о газетах: "Поручи все это Дине и приучи ее быть аккуратной. Пусть не садится завтракать, пока не пошлет газеты. Я не желаю, чтобы из нее вышла никуда не годная и не способная ни к какому труду дура, пусть приучается к исполнению своих обязанностей".
      Макаров всегда, с мичманских времен, придавал огромное значение моральному настрою ("духовному", говорили тогда). И в этом он следовал лучшей традиции русской военной школы - суворовской традиции. Не случайно в макаровской "Тактике" много раз вспоминаются заветы из "Науки побеждать". Макаров писал: "Дело духовной жизни корабля есть дело самой первостепенной важности, и каждый из служащих, начиная от адмирала и кончая матросом, имеет в нем долю участия".
      И в самом деле, среди современных Макарову военных моряков и теоретиков господствовало убеждение, будто техническое перевооружение военно-морского флота теперь уже не оставляет никакого места для проявлений таких духовных качеств, как отвага, стойкость, энтузиазм и боевой дух личного состава. Теперь-то, говорили скептики, все будет решаться исключительно битвой машин. Не случайно, что примерно в ту же пору появляются мрачные утопии о будущих разрушительных войнах, где хрупкому человеческому существу нечего делать со сверхмощными машинами (вспомним хотя бы роман Герберта Уэллса "Борьба миров"). И действительно, не в романах, а в самой настоящей реальности существовали двенадцатидюймовые орудия, снаряды для которых приходилось подавать в ствол с помощью специальных механизмов, ибо каждый такой снаряд был в рост человека и никакой чемпион мира не смог бы передвинуть эту стальную громадину.
      Скептики оказались, как всегда, не правы. Двенадцатидюймовые орудия сменились вскоре шестнадцатидюймовыми, затем появилось атомное оружие, межконтинентальные ракеты и многое другое. И при этом вся последующая практика показала, что с усложнением и совершенствованием техники роль морального фактора не только не ослабевает, а увеличивается.
      Макаров любил повторять слова одного знаменитого английского адмирала: "Дайте мне корабль из дерева, а железо вложите в людей".
      Во второй половине XIX века, когда движение кораблей сделалось практически независимым от направления ветра, многие флотоводцы и теоретики всех стран начали изобретать сложные боевые порядки в построении эскадры. Макаров отрицательно относился ко всему этому, он полагал, что основной строй флота - кильватерная колонна - по-прежнему является наилучшим. Паровые двигатели давали, разумеется, широкий простор для маневра во время боя, и Макаров разрабатывал возможности таких маневров. В его "Тактике" обстоятельно рассмотрены методы атаки противника путем охвата его главных сил с фронта и с фланга. Идея эта в грядущих эскадренных боях стала основным тактическим приемом. Верно предсказал он и то, что атаки торпедами будут вестись по площадям, чтоо большое боевое значение приобретут только что появившиеся пулеметов.
      Человек необычайно пылкий и увлекающийся, он не любил "золотой середины", и это порой толкало его ко всяким крайностям. А тут еще надо помнить о его бурном и неукротимом нраве. Ах так?! Не верите? Не принимаете? Так вот же вам! И он намеренно заострял спор... Подобное случалось в жизни Макарова не раз и, надо признать, сильно мешало ему в практической и теоретической работе. И нисколько не помогало делу.
      Например, он недооценивал броненосцы. Это повелось за ним еще в молодости, со времен русско-турецкой войны. Причину этого чувства можно легко понять: ведь "Константин" легко уходил от турецких тяжелых кораблей и даже наносил им урон. Вскоре после войны, когда Макаров приехал в Петербург, один видный сановник спросил его:
      - Вы ведь за броню?
      - Нет, - последовал решительный ответ, - я в душе - минер, и поэтому я - за быстрые суда.
      Любовь к "быстрым судам" (крейсерам, миноносцам) сохранилась у Макарова на всю жизнь. Пусть так, любовь имеет свои права и в морском деле. Однако зрелый, умудренный опытом адмирал обязан сдерживать свои чувства. А он порой не желал этого делать. И вот уже в некоторых своих статьях, вышедших до "Тактики", а потом (правда, в более осторожной форме) и в самой "Тактике" он отрицал броненосцы и предлагал вместо них строить быстроходные крейсера с сильной артиллерией. Это, дескать, в боевом отношении выгоднее, а в экономическом - дешевле. Мысль эта, которую Макаров упрямо отстаивал долгое время, была безусловно ошибочной. И при его жизни, и многие десятилетия после его гибели броненосцы (линейные корабли, линкоры) оставались решающей силой на море.
      Он был не прав, когда полагал, что "для всех боевых целей должно строить корабли одного и того же вида". Он даже разрабатывал проект такого корабля, который бы сочетал все достоинства броненосца, крейсера и миноносца. Разумеется, это была утопия. Напротив, все будущее развитие военно-морского флота пошло (и продолжается ныне) как раз по противоположному пути, то есть создается все больше и больше кораблей различных классов и типов узкоспециального назначения.
      Это были, однако, теории ("умствование", так сказать). В своей практической деятельности на флоте Макаров никогда этих крайностей не проводил и даже не пытался проводить. А защищал некоторые свои ошибочные взгляды из упрямства и, думается, в глубине души сам осознавал это... Он яростно настаивал в свое время, чтобы на корвете "Витязь" установили минные шесты (по типу тех, которые были на "Константине"). Уже появились усовершенствованные торпеды, уже не возникало сомнений, что шестовая мина безнадежно ушла в прошлое, однако Макаров упрямо стоял на своем - раз те самые шесты принесли ему успех, он почитал для себя невозможным "изменять" им...
      Во времена Макарова во всех флотах господствовало увлечение броненосцами и недооценивалось минное оружие. Считалось, что торпеды - это просто-напросто удлиненный таран. В противоположность таким общепринятым взглядам Макаров отстаивал самостоятельность минного флота и перспективность торпедного оружия. Он предвидел высокую полезность совместных действий крупных кораблей и миноносцев. При этом он опирался на опыт действий русских минных катеров против турецкого флота. Более того, Макаров сделал далеко идущие выводы об изменении характера морской войны в связи с появлением минного и торпедного оружия, ибо оно давало возможность слабейшему противнику бороться с сильнейшим.
      Опыт Первой и Второй мировых войн показал дальновидность нашего флотоводца. Более того - доказал это.