Он стал расспрашивать местных жителей, но они ничего достоверного не могли ему сообщить. Иностранные моряки, долго плававшие в тех местах, единодушно отвечали на его расспросы, что два течения в Босфоре - это сказки. Тогда командир "Тамани" принялся за изучение специальной литературы. В старых книгах имелись сообщения о двух противоположных потоках в проливах и даже приводились соответствующие доказательства. Ученые - современники Макарова держались, однако, противоположного мнения.
      Чем более сложной была задача, тем больший интерес к ее решению проявлял Макаров. Так случилось и на этот раз. Пользуясь непривычно спокойной обстановкой своей новой должности, он начал производить в Босфоре опыты. Никакого специального оборудования или приборов для этой цели на "Тамани" не имелось.
      С приборами дело обстояло куда хуже. Кое-что Макаров сумел исхлопотать в Николаеве, где находилась база Черноморского флота: ему доставили барометр, ареометр и несколько других инструментов для изучения удельного веса, температуры и солености воды. Но этих приспособлений было недостаточно для исследований широкого масштаба. А где взять их? Ведь не покупать же в константинопольском магазине! Турки не хуже Макарова понимают стратегическое значение пролива, и их контрразведка не замедлила бы поинтересоваться: зачем это специалисту по минному делу изучать босфорские воды? Итак, измерять скорость течения было нечем.
      И тогда Макаров... изобрел необходимый ему прибор.
      Весь экипаж "Тамани" не за страх, а за совесть помогал своему командиру. 22 января 1882 года он сообщал в Петербург, что им "сделано уже до 500 наблюдений над верхним и нижним течениями". Одновременно изучались плотность и соленость воды и т. п.
      Позже Макаров рассказывал:
      - Аппетит приходит во время еды, говорят совершенно справедливо французы. Когда я убедился, что нижнее течение существует, то захотелось точно определить границы между ним и верхним течением. Когда сделалось очевидным, что граница эта идет по длине Босфора не горизонтально, а с некоторым наклонением к Черному морю, захотелось выяснить этот наклон, наконец, захотелось выяснить подмеченные колебания границы между течениями, в зависимости от времени года и дня, от направления ветра и пр.
      Разумеется, Макаров не имел никаких разрешений для такого рода работы. А турки весьма подозрительно наблюдали за кораблем своего недавнего военного противника и частыми шлюпочными прогулками его командира. В этих условиях проводить дальнейшие опыты на шлюпках было рискованно и, кроме того, крайне неудобно. К несчастью, "Тамань" стояла далеко от фарватера, а менять место стоянки без разрешения турецких властей стационеры не имели права.
      Настойчивым везет, Макарову помог случай. Однажды в Константинополь пришел английский корабль и отдал якорь около той бочки, у которой стояла "Тамань". Макаров схитрил. Он не препятствовал англичанам стать рядом (хотя имел на это право). А потом приказал поднять якорь и перевести стационер в другое место - как раз на середине фарватера! Представителям турецких властей, которые не замедлили потребовать у него объяснений, Макаров заявил, что не может стоять с другим судном около одного мертвого якоря, этим, мол, и вызвана перемена места его стоянки. На всякого рода переговоры по этому поводу ушло около пяти дней. Все это время Макаров потратил на опыты, которые проводились теперь в гораздо более благоприятных условиях, чем раньше на шлюпках. Когда русский стационер должен был наконец покинуть середину фарватера, материал многочисленных исследований позволил сделать твердое заключение: да, в Босфоре на разных уровнях существуют два противоположных течения. Теперь оставалось изложить открытие на бумаге.
      Как всегда, его хватало и на другие дела. Он написал несколько объемистых записок о способах ремонта кораблей, о боевой подготовке экипажей. А кроме того, он был мужем молодой красивой женщины - положение, обязывающее ко многим хлопотам. Макаров и его элегантная супруга регулярно посещали приемы и рауты, на которые так богат дипломатический быт. Капитолина Николаевна пользовалась неизменным успехом - светская жизнь оказалась истинной ее стихией.
      Здесь, в Константинополе, климат примерно такой же, как в Италии, куда чета Макаровых собиралась поехать в свадебное путешествие два года тому назад. И как пригодились тут цветастые летние платья, сшитые предусмотрительной Капочкой еще в Петербурге! Она была так же стройна, даже первые месяцы беременности никак не испортили ее великолепную талию.
      Но и супруг был человек способный. Что в морском деле, что в науке, а что и в манерах. Глядя на бравого моряка среди разодетых аристократов турецких и европейских, никто не мог бы вообразить, что он самая что ни на есть "черная кость" - сын унтер-офицера из захолустья, с трудом выбившегося в офицеры. Ухватист российский мужичок! Макаров, хоть стихия его была совсем иная, тоже умел себя показать. Он прослыл хорошим рассказчиком, остроумным собеседником, свободно объяснялся на нескольких европейских языках. В семье Макаровых появился уже первый ребенок, дочь Оленька предмет восторженного обожания отца.
      Судьба улыбалась молодому моряку. Впрочем, и в чинопроизводстве он тоже шагал вверх довольно бодро: уже в тридцать три года ему довелось стать капитаном первого ранга. О том в январе 1882 года по флоту был отдан приказ.
      ...6 сентября 1882 года "Тамань" бросила якорь в Николаеве: служба Макарова в Константинополе завершилась, его отзывали в Петербург. Он сдал командование, с этой целью был произведен смотр вверенному кораблю. Результаты смотра отражены были в приказе по Черноморскому флоту: "Главный командир Черноморского флота и портов, произведя вчерашнего числа смотр возвратившегося со станции в Константинополе пароходу "Тамань", нашел его по внутренней чистоте и порядку в отличном состоянии, команда отличалась бодрым и здоровым видом, претензий не оказалось... Оставшись вполне доволен этими результатами, его превосходительство изъявляет свою признательность командиру парохода флигель-адъютанту Макарову, благодарит всех офицеров и поручает командиру объявить свое спасибо команде за молодецкую службу и хорошее поведение". Коротко и ясно.
      По прибытии в Петербург Макаров засел за работу.
      Он привез с собой множество записей, однако этот огромный материал еще предстояло обработать. До сих пор Макаров никогда не занимался географией, а тем более узким разделом этой науки - гидрологией. Теперь он вновь садится за книги и карты. Он обращается за советом к различным специалистам. Так он познакомился с преподавателем Морской академии, известным ученым-гидрологом капитаном Ф. Врангелем. Позднее Врангель, ставший самым близким другом Макарова, вспоминал об их первом знакомстве: "Меня крайне заинтересовали важные результаты его наблюдений; и еще более поразила меня его личность, которую можно было вполне оценить, лишь видя его в работе. Даровитых русских людей я встречал часто, но редко природная быстрота соображения и проницательность ума соединяются с таким неутомимым трудолюбием, как у Степана Осиповича Макарова".
      Морская служба Макарова продолжалась своим чередом и также требовала немалых сил и хлопот. 21 февраля 1883 года он был назначен флаг-капитаном (помощником) командира Практической эскадры Балтийского моря адмирала Чихачева.
      Исследование о течениях в Босфоре было завершено.
      И тогда пришел заслуженный триумф. Случилось это 21 мая 1885 года: Макаров прочитал на заседании Российской академии наук доклад "Об обмене вод Черного и Средиземного морей". В том же году эта капитальная работа была опубликована в академических "Записках".
      Суть в том, что из Черного моря вытекает почти в два раза более воды, чем притекает. Объясняется это просто. В Азовское и Черное моря впадает множество рек, в том числе такие полноводные, как Дунай, Днепр, Дон. Реки опресняют морскую воду, а испарение воды в черноморских широтах не слишком сильное. В итоге Черное море как бы переливается "через край" в море Мраморное, а затем и в Средиземное.
      Материал его исследований оказался добротным. В 1917-1918 годах известный немецкий океанограф Мерц провел фундаментальное исследование Босфора. В его распоряжении были не бочки с водой, а сложные приборы, которых не знали во времена Макарова. Да и не приходилось Мерцу тайком выходить в пролив на шлюпке - нет, турецкие власти всячески помогали ему. И что же? Оказалось, что все основные выводы и подсчеты, выполненные немецким ученым, полностью согласуются с соответствующими положениями Макарова, и сам Мерц с большим уважением отозвался о работе русского ученого-моряка.
      Обстоятельное исследование Макарова, высоко оцененное современниками и безусловно признанное потомками, сразу поставило его в ряд крупных ученых России. И как признание этого Академия наук в 1887 присудила ему премию, самую почетную в ученом мире России.
      Конечно, Макаров загодя услышал, что его работа была выдвинута на премию. Как ни таят это до публичного объявления, "утечка информации" всегда происходит, так было, так и будет. Макаров услышал: премия митрополита Макария. Православные святцы всегда находились у него под рукой, заглянул и удивился: уже в его время на Руси это имя было редким, а в святцах числилось аж 19 Макаров, причисленных к лику святых.
      Дотошный во всем, Макаров взялся за книгу "Словарь исторический о Святых, прославленных в Российской церкви и некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых". Это издание, как знали все хоть мало-мальски образованные люди, вышло в свет в 1836 году и удостоилось тут же хвалебного отзыва Пушкина, опубликованного в "Современнике".
      И опять пришлось удивляться Макарову: среди святых угодников, в России просиявших, девять Макариев. Немало. Кто же из них избран академией для освящения своей почетной награды?
      Макаров справился у известного академика Рыкачева, физика по ученым делам и глубокого знатока православия. Тот охотно рассказал, что премия названа в честь митрополита Макария, который церковью пока еще не канонизирован. А потому в честь этого святителя, что он при царе Иване IV углубленно занимался наукой. Составил лицевой летописный свод, знаменитые "Четьи-Минеи" - основополагающий сборник для православного люда, где на каждый день года предписывались праздники почитания святых угодников и подобающие по сему случаю молитвы. Все двенадцать томов, по одному на каждый месяц.
      ...Актовый зал Академии, как обычно, торжествен и строг. Старейший из академиков, присутствовавших на собрании, объявляет о решении по макарьевским премиям. На этот раз честь выпала знаменитому на весь ученый мир химику Александру Бутлерову. Имена награжденных зачитывались, по обычаю, в алфавитном порядке. Третьим в списке Макаров услышал свое имя.
      Макаров, как и другие награжденные, произнес ответное слово. По обычаю, оно было очень кратким. Но все эти несколько кратких минут он смотрел только на одно лицо в зале - это была Капитолина Николаевна, молодая, красивая, в строгом, но изысканном платье. Макаров видел, что она довольна славой своего супруга, отчего сам супруг был счастлив вдвойне.
      Но ни счастливая в тот день Капитолина Николаевна, ни бравый каперанг, ни сам знаменитый Бутлеров не могли предполагать, что научные дела Макарова только начинались. И вскоре же продолжились, только в самом неожиданном направлении...
      Часы на башне Адмиралтейства едва пробили три, а в окнах длинного фасада уже загорелись огоньки: зимний день короток. За одним из таких окон у обшарпанного стола сидит писарь в матросской форме. На столе стеклянная керосиновая лампа, чернильница, листы бумаги. Писарь пожилой, с прокуренными усами, даже за столом не теряет он выправки и четкости движений: шутка ли, тридцать пять лет службы, при государе императоре Николае Павловиче начинал. А тогда было строго, ох строго...
      Лампа горит ровно, не коптит. Размеренно скрипит перо по плотной бумаге. И ложатся на бумагу ровные, четкие строки - столь же ровные и четкие, как строй гвардейского экипажа на высочайшем смотру. Нигде нет таких писарей, как в военном ведомстве! Ни один департамент, будь то хоть департамент полиции, не может похвалиться таким образцовым исполнением документов. Старый писарь знает это и втайне гордится своей принадлежностью к писарской аристократии. Вот и сегодня он исполняет бумагу важную: снимает копию для самого управляющего Морским министерством.
      Вверху листа писарь каллиграфически вывел дату: "9 февраля 1886 года". А затем начал с красной строки:
      "Согласно выраженному вашим превосходительством желанию имею честь представить краткое изложение того, что вы изволили снисходительно выслушать от меня на словах". Абзац кончился, далее следовал подзаголовок. Писарь вывел: "Непотопляемость". И подчеркнул это слово жирной линией, прямой, как натянутый якорный канат. А далее опять с красной строки: "В 1869 году я служил мичманом на броненосной лодке "Русалка"...".
      Писарь подчеркивает подзаголовок: "Пластырь". И с красной строки: "Первый пластырь был сделан тогда же по моему указанию и служит по настоящее время образцом, по которому выделываются пластыри". Следуют подзаголовки далее: "Крылатая мина", "Магистральная труба", "Автоматический регулятор углубления"... Один за другим исписанные листы ложатся в сторону - два, четыре, семь...
      Писарь прибавляет огонь в лампе: за окном совсем уже стемнело. И снова выстраиваются на новом листе ровные строчки. Опять подзаголовки: "Опреснители для паровых катеров", "Жидкое топливо на крейсерах в помощь углю", "Тройное расширение пара на корвете "Витязь"... И вот наконец исписан последний лист, шестнадцатый по нумерации. Внизу писарь выводит подпись, стоящую на подлиннике, с коего снималась копия для адмирала: "С. Макаров". Для старого писаря жизни вне флота нет. Да и не было. Вот почему он знает всех и вся. Макаров? А, это тот самый герой последней войны. А теперь он где же служит, дай бог памяти?.. Как же, как же: недавно назначен командиром нового корвета "Витязь". Старый писарь поднялся и, тяжело ступая ревматическими ногами, понес документы в канцелярию.
      После изнурительной службы на Каспии Макаров вернулся в Северную столицу. Он уже был каперангом, полковником то есть, к тому же имел боевой опыт (в отличие от большинства морских обер-офицеров). Конечно, он хотел достойного назначения. Но...
      В феврале 1883 года он был назначен флаг-капитаном Практической эскадры на Балтике. Его не удовлетворяли ни должность, ни род службы. Быть помощником командующего, ни за что не отвечая и ничем не руководя, - на такое занятие всегда найдется достаточно любителей, но самостоятельному Макарову подобное занятие было чуждо. Да и служба тоже... На Практической эскадре обучали гардемаринов и новобранцев - разве это достойное занятие для Макарова, который получил боевого Георгия и которому сам царь вручил золотую саблю?! Но что поделаешь: служба...
      И вот две навигации подряд Макаров толчется со своими кораблями в Финском заливе, занимаясь необходимым, но однообразным и неинтересным делом. Увы, даже в такой романтической профессии, как профессия военного моряка, бывает рутинная повседневность. Это неизбежно, такова жизнь.
      Тем временем семья Макаровых пополнилась: родилась вторая дочь, которую нарекли Дарьей (по-гречески "сильная, побеждающая" - нет сомнений, что имя новорожденной выбирал отец). Капитолина Николаевна осталась такой же молодой и стройной, даже похорошела: щедрая природа как бы добавила последнюю частичку в ее портрете, завершив образ цветущей красавицы.
      ...Вот уже который год Капитолина Николаевна с матерью и малыми дочерьми ездила на лето к двоюродному брату, кузену, как тогда выражались в высшем свете. Жили обе семьи в просторном барском доме, богатом, с обилием прислуги и отличной конюшней. На этот раз Макаров смог поехать туда отдохнуть среди прекрасной русской равнины - имение кузена находилось в Орловской губернии, классическом краю русской дворянской культуры.
      В обед за большим столом собиралась вся большая семья, гости, ежели оказывались в доме, ближайшие домочадцы. Ели не спеша, шутили, разговор был общим, дети тоже принимали в нем участие. Ужин тоже был общим, но уже без детей и домочадцев, а беседы велись уже серьезные.
      В имении была прекрасная библиотека, Макаров охотно пропадал в ее уединении и тишине. Но главное удовольствие - общение с детьми, которых он мог видеть так редко! Его, да и всех, любимицей была крошечная Даша. Как все дети, она долго не умела выговаривать букву "р" и называла себя не Дарьей, а Диной. С таким именем она и осталась для родных и близких на всю жизнь.
      Конечно, думал Макаров, мамочка должна бы уделять больше внимания своим маленьким дочерям, но тут же гнал эти мысли. Нет, нет, вот сейчас она уже очень долго сидит перед трюмо, наряжается, но ведь сегодня гости семья предводителя дворянства. Ей надлежит их принимать, она светская дама, поэтому должна безупречно выглядеть. Да, да, конечно...
      Осенью 1885 года Макаров был назначен командиром только что построенного корвета "Витязь". Корвет был типичным детищем переходного периода в морском судостроении: мощная паровая машина дополнялась парусами. Историки впоследствии подсчитали, что из общего числа в 59 269 морских миль, пройденных "Витязем", 25 856 миль корвет шел под парусами. Это значит, что на 43 процента "Витязь" еще оставался парусником. Корабль этот, следовательно, также был создан с оглядкой на вчерашний день.
      "Витязь" обладал хорошей мореходностью и предназначался для дальних океанских рейдов. Командование флота предполагало направить корабль в кругосветное плавание. Макаров с воодушевлением начал готовиться к выходу в далекий рейс.
      Всю зиму на "Витязе" проводились разного рода доделки и переделки. Корабль неподвижно стоял в устье замерзшей Невы, готовясь к выходу в море. Макаров и здесь дополнил свою службу интересным делом. С помощью приборов он стал измерять скорость течения Невы подо льдом на различных глубинах. Потом на заседании Географического общества сделал на эту тему сообщение, которое очень заинтересовало ученых, а позже было использовано в мореходстве.
      31 августа 1886 года "Витязь" под командованием капитана первого ранга Макарова поднял якорь в Кронштадте и вышел в кругосветное плавание. Корабль был подготовлен к дальнему плаванию весьма тщательно: все было в порядке, все пригнано к месту до последней заклепки.
      Уходя в долгий и опасный путь, он основательно позаботился о близких. И не только мужнино и родительское благословение оставил он. Макаров был практик, он твердо стоял на земле. Да, зрелый Пушкин тоже не гнушался торговаться с издателями: а почему бы нет, ведь у него была семья, за судьбу которой он нес всеобъемлющую ответственность... Макаров тоже предусмотрел все. Он оставил длинное наставление старшему брату Якову, где подробно перечислил, прося его содействия, незаконченные дела, свои и семейные, и заключил так: "Если со мной что случится, то окажи содействие жене в страховой премии и в назначении ей пенсии, на которую я имею право рассчитывать как по моим боевым заслугам, так и по тому, что флот пользуется безвозмездно многими моими изобретениями".
      Еще одна "кругосветка" русского флота началась.
      Во время плавания удалось собрать колоссальный научный материал по самым разнообразным вопросам. И душой всего этого дела был командир "Витязя". Впоследствии, когда итоги работы были обобщены и преданы гласности, в авторитетном заключении Российской академии наук было сказано: "Витязь" не готовился специально для научных исследований, и лишь благодаря почину командира, неутомимому его участию в работах и обдуманному руководству последними корвет доставил весьма ценный материал, обработанный автором с таким тщанием, что полученными результатами могла бы быть довольна и специально ученая экспедиция".
      Семьянин по сути характера, Макаров очень скучал по дому. В ту пору плавания моряков нередко тянулись по году и более, но с каждой стоянки, из любого порта он слал жене подробные письма. Такие, например:
      "Я с удовольствием думаю о том, когда мы, наконец, кончим наши военные затеи, и тогда я приеду к моей милой рыбке, которую я так давно не видел. Что поделывает моя маленькая дочка, которую мне так ужасно хочется видеть? Я думаю, что Оля совсем забыла, что у нее отец, и, вероятно, обо мне и не вспоминает". Надо знать натуру Макарова, чтобы понять его чувства к "милой рыбке", раз он даже готов ради нее скорее закончить свои "военные затеи"...
      Макаров увлекался фотографией и во время плавания сделал многочислененые снимки (часть их сохранилась). На них запечатлены виды морей, которыми проходил "Витязь", гавани, проливы, острова, крепости, живописные группы туземцев. Кстати сказать, фотография была в ту пору делом новым, а фотографическая техника весьма несовершенной и капризной. Макарова же, как всегда, привлекало все новое. Как-то он приобрел немецкий аппарат (в России собственного производства их не было), проявлял и печатал сам.
      Макаров, как обычно, с присущей ему аккуратностью вел дневник, так сказать, общего характера. Дневник этот сохранился, и о нем стоит сказать несколько слов, ибо он довольно хорошо характеризует его автора. Это был том из чистых листов бумаги большого формата. На них Макаров делал записи о ходе плавания, описывал увиденные страны и города, события, случившиеся на корабле.
      Есть некоторые основания полагать, что у Макарова была мысль написать книгу о путешествии ("для массового читателя", как бы сейчас выразились). Постоянная занятость и преждевременная гибель на войне помешали ему выполнить свой замысел. Несомненно, что русская литература о путешествиях лишилась одного из интереснейших произведений.
      Макаров в письме к жене рассказал о "приеме", устроенном в его честь "королем" острова Нукагава (в группе Маркизских островов). Сей монарх властвовал над целой тысячей полуголых подданных и носил пышный титул "великого вождя острова" (и полностью зависел от мелкого французского чиновника из колониальной администрации).
      Итак: "Мы пришли сюда 22 февраля. Мы прибыли двумя днями ранее, чем рассчитывали. Здесь мы наделали много шуму. Я устроил народное гулянье, на которое пригласил весь народ. "Благородных", то есть таких, которые ходят в галстуках, угощали на стульях, а остальных - на разостланном парусе. Все это в тени пальмового сада. Дам различали так: которые намазаны кокосовым маслом, тех сажали на парус, а которые напомажены, тех на стулья (я тебе потом пошлю несколько фотографических снимков). Гулянье вышло прекрасное. Наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали. Вчера была охота, причем все жители подносили мне подарки, куски какой-то материи... Сегодня на корвете танцы, после чего мы уходим в море. Теперь в кают-компании завтракает король, и он, кажется, уже так напился, что пора вести его на берег. Я нарочно не пошел туда завтракать, чтобы не стеснять его своим присутствием. Он говорит по-французски. Канаки и каначки вообще довольно красивы, но запах кокосового масла ужасен".
      8 июля 1887 года экипаж "Витязя" вновь ступил на русскую землю: пройдя Атлантический и Тихий океаны, корвет вошел во Владивосток. Макаров получил задание обследовать побережье нашего Дальнего Востока с целью найти удобные базы для военных кораблей Тихоокеанского флота. Задание было столь же срочным, сколь и секретным. В Японии, что соседствовала с нашими дальневосточными землями и водами, стремительно рос агрессивный милитаризм. У границ России появился новый опасный враг. Не ослабевало и соперничество со старым врагом - британским колониальным империализмом. Словом, "вероятных противников" в тех отдаленных районах было более чем достаточно. Между тем русский Тихоокеанский флот оставался еще очень слабым, водные же границы были огромны.
      Корвет вновь поднял якорь. Выполнение нового задания растянулось на много месяцев. Макаров совершил несколько плаваний в суровых северных водах. "Витязь" побывал во множестве гаваней и бухт Охотского и Берингова морей, на Командорских островах, на Сахалине. В местах, наиболее удобных, по мнению Макарова, для создания военных баз, производилась морская съемка.
      Прекрасны дальневосточные берега России! Просторные, покойные гавани окружены горами. Горы суровы, покрыты девственной тайгой. Широкие, полноводные реки струятся в долинах. И тишина вокруг. Тысячелетняя тишина. В заливах не маячит рыбацкий парус, на берегу не поднимается дым костра. Безлюдье. Нетронутые богатства поджидают своих хозяев. Край этот природа одарила щедро: и лесом, и рыбой, и пушным драгоценным зверем, и золотом, рассыпанным по руслам рек.
      Край ждет своих хозяев. И они придут, и придут скоро. Уже давно стали плавать в холодных тех водах экспедиции русских землепроходцев. Тяжел был путь. Они замерзали в бревенчатых хижинах под вой ледяных ураганов, умирали от голода и цинги, тонули в холодных водах, разбившись о неведомые рифы. И не поставили они себе памятников. И смыла их следы океанская волна.
      ..."Витязь" неподвижно стоит на якоре в большой бухте. Водная гладь пустынна, тиха. Спущены на воду несколько корабельных шлюпок, на палубе хлопочут матросы. С мостика раздается макаровский раскатистый бас:
      - Спустить водолаза!
      Человек в тяжелом черном скафандре медленно скрылся под водой. Вода сомкнулась над ним, подняв легкие брызги. И снова тихо, только скрипит трос, уходящий в морскую глубь. Офицер, следивший за спуском, докладывает Макарову:
      - Четыре метра!.. Девять!.. Четырнадцать!.. Глубина пятнадцать метров!.. Есть дно!
      ...3 августа 1888 года "Витязь" вошел в Императорскую гавань. Эта гавань была воистину "императорская", "царская" - недаром назвали ее так восхищенные моряки. Огромный залив, хорошо укрытый от морской волны, без труда мог дать приют целой армаде кораблей. Но в 1853 году у пустынных тех берегов случилось трагическое событие: здесь погиб фрегат "Паллада". Оказавшись тут, Макаров счел своим долгом как-то почтить память погибшего русского корабля, предшественника "Витязя" в деле освоения Дальнего Востока. Командир корвета прекрасно понимал, сколь важно для всякого матроса и офицера ощущать свою связь со славными делами прошлого.
      Осенью 1888 года "Витязь" отправился во вторую половину своего долгого рейса. Новый, 1889 год Макаров встречал в Сайгоне, вместо снега на палубу корабля беспрестанно падал крупный теплый дождь: такова была тропическая зима. Путь к родным берегам занял пять долгих месяцев. Наконец в 3 часа дня 20 мая 1889 года "Витязь" отдал якорь на Большом рейде Кронштадта.
      Командир корвета был мрачен. Еще перед новым годом, когда стояли в Сайгоне, он получил через русского консула телеграмму из Петербурга. Дипломаты хорошо вышколены, чтобы на их лицах не были заметны истинные чувства, которые в данный миг ими владеют, но Макаров, увидев его, сразу понял: беда. Действительно, прочитав несколько слов по-французски, Макаров почувствовал боль в сердце. Его дочь Олечка, первенец его и надежда, две недели тому назад внезапно скончалась от скарлатины. В ту пору лечить эту распространенную болезнь не умели...
      Макаров словно предчувствовал грядущее горе. Из Владивостока, перед обратным походом он писал жене:
      "Я этого приезда в Петербург боюсь, как чего-то очень тяжелого. Страшно думать о том, что вновь начнется бесконечная вереница визитов, обязательств и пр.!" Не слишком был благополучен семейный уют Макарова, если приезд домой после беспрерывного трехлетнего плавания вызывал в нем такие чувства.
      Супружеская жизнь Макарова не сложилась так, как рисовалось это в мечтах, хотя сам он своих домашних дел никак не характеризовал. И тем не менее... Человеку, глубоко положительному во всех отношениях, трудолюбивому и аккуратному до педантичности, крайне неприхотливому и скромному в быту, ему бы иметь такую же супругу - скромную, преданную, надежную помощницу во всех его разнообразных делах, иметь дом, где он находил бы покой и отдых в его жизненных бурях.
      Капитолина Николаевна была женщиной совсем иного склада. И семейный уклад Макарова определялся ею.
      Как и все сильные характером и деятельные мужчины, Макаров не вмешивался в домашние заботы. Иные мужья проверяют семейные расходы чуть ли не ежедневно, бранятся, вмешиваются в мелочи. Вот, скажем, отец Степана Осиповича, тот хоть и не ругался, но и мать, и мачеху заставлял отчитываться весьма строго. Сын его оказался иного склада, в хозяйственные дела не вникал. Хотя к себе относился очень строго, за расходами следил, хоть в число тех расходов не входили ни костюмы (всю жизнь носил только морскую одежду - парадную или повседневную), ни тем паче спиртное и табачное или счета за ресторанные гуляния.
      Так-то оно так. Однако и супруга Макарова тоже домашними делами занималась не очень. Не вникал в то каперанг, но и не замечать не мог: в доме шло все как-то само собой. Порядка не соблюдалось. А главное - расходы превышали доходы, что чрезвычайно его огорчало. Приходилось брать в долг, нередко под закладные бумаги, что было для него унизительно. Но не только...
      Вернувшись домой, Макаров не мог не заметить, что Капитолина Николаевна как-то невнимательна к нему и даже раздражена. Он приписал это ее переживаниям по случаю кончины старшей дочери. Так оно и было. Однако проходили дни и недели, отношения супругов не налаживались. Макаров ощущал холодность жены и не понимал, откуда это и почему.
      ...Как-то его однокашник по Морскому корпусу устроил "мальчишник" по поводу присвоения звания каперанга - князь Ухтомский. Было шумно и весело, вдоволь прозвучало тостов, торжественных или остроумных. Расходились поздним уже вечером, но летнее петербургское небо было светло - белые ночи лишь недавно перешли свой зенит. Оба офицера шли неспешно от ресторана "Аквариум" в сторону Троицкого моста, справа сверкал золоченый шпиль Петропавловской крепости. Продолжения застольного веселья не последовало, старые товарищи говорили серьезно.
      - Понимаешь, Макаров, - говорил князь в некоторой задумчивости, - ты знаешь мою жену, слышал о шумном скандале, я ее простил по-христиански, но живем мы вместе только ради сына и дочери. Хотя они уже большие, по-моему, отлично видят, что родители меж собой не очень...
      Помолчали, думая каждый о своем. Макарову очень не хотелось говорить на эту тему, но не ответить товарищу он не мог.
      - Ухтомский, какие-то слухи о твоих неурядицах я слышал, - медленно, взвешивая слова, сказал Макаров, - но я в таких делах ничего не понимаю и не интересуюсь ими. Да и ты не принимай в душу, простил, и ладно.