– Название? – переспросил Андропов. – Неважно, как мы ее наречем. Важно другое, какой она будет, наша группа. Пусть именуется группой «А».

Так она и вошла в комитетские анналы – суперсекретная антитеррористическая группа «А».

«Альфой» ее назовут в печати после августовского путча 1991 года».

Воспоминания, отрывок из которых только что приведены, написаны уже после падения Советской власти, когда «проклятый КГБ» принято было бранить. Ветеран, как видно, остался принципиален, поэтому ему следует доверять. Видно, что Андропов относился к своим сослуживцам отнюдь не по-солдафонски, что было, к сожалению, характерно для советского генералитета не только в Вооруженных силах, но и в спецслужбах. «Альфа» в дальнейшем пригодилась дальновидному Юрию Владимировичу.

Впрочем, у всех спецслужб есть свои тайные ударные подразделения, которые действуют на грани закона, а то и за гранью его (сошлемся уж тут на популярный голливудский сериал про Никиту, непобедимую даму американской разведки). Но Андропов был политиком незаурядным, и он изобрел иное средство борьбы – упомянутую уже «Пятку». Вот как кратко характеризуется она в издании бывшего генерала ФСБ А. Коржакова:

«5-е УПРАВЛЕНИЕ

Взявшись за руководство КГБ, Андропов уже четко знал, что надо делать. 17 июля 1967 года по его инициативе рождается самое знаменитое 5-е идеологическое управление КГБ. Его создание Андропов мотивировал «наращиванием и активизацией подрывных действий реакционных сил, которые делают ставку на создание антисоветских подпольных трупп, разжигание националистических тенденций, оживление реакционной деятельности церковников и сектантов».

В послании, отправленном Андроповым в ЦК КПСС, говорилось: «Под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия».

Начинаются многочисленные аресты диссидентов, писателей и правозащитников. Мнение о КГБ как о самой зловещей структуре на Земле еще больше усиливается.

Командовать «борьбой с демагогами» был брошен секретарь Ставропольского крайкома КПСС Кадашев. Но он с задачей не справился, и его место спустя год с небольшим занял кадровый чекист Филипп Бобков (сейчас Филипп Денисович защищает свободу слова и работает на олигарха Гусинского, являясь неформальным руководителем и координатором службы безопасности группы «МОСТ»).

5-е управление стало стержнем КГБ и его неприглядным фасадом, за которым действительно полезная работа оперативников из остальных подразделений была просто не видна. «Пятерка» держала народ в страхе, а испуганные люди неспособны на революцию».

О деятельности 5-го управления КГБ и его печально знаменитом начальнике генерале Ф.Д. Бобкове будет подробно рассказано далее. Но теперь остановимся на крупнейшем политическом конфликте международного значения, с которым Андропову пришлось вплотную столкнуться вскоре после своего назначения на Лубянку. Речь идет о так называемых «событиях в Чехословакии» 1968 года.

Напомним, Андропов лишь 21 июня 1967-го стал кандидатом в члены Политбюро, вес его в этом решающем органе власти был еще очень невелик, самостоятельной роли он играть не мог и не стал пытаться. В самом же партийном ареопаге ясности по чешским делам не было.

В пользу умеренности и сдержанности выступали А. Косыгин, Н. Подгорный и М. Суслов. В пользу решительных действий против «ревизионистов» из КПЧ, не исключавших и военное вмешательство, выступали А. Кириленко, А. Шелепин, К. Мазуров и особенно украинский лидер П. Шелест. Брежнев колебался, хотя именно он должен был принимать главные решения. Явно в группе «ястребов» находились советские маршалы, а также В. Ульбрихт и В. Гомулка, которые оказывали на Брежнева сильное давление. В целом среди сторонников «решительных мер» находился и Юрий Андропов. Георгий Арбатов позднее писал: «На основании того, что я слышал, могу сказать, что среди сторонников «решительных мер», к сожалению, был и Ю.В. Андропов, у которого после событий в Венгрии в 1956 году сложился определенный синдром нетерпимости, может быть связанный с убежденностью в том, что нерешительность и затяжки ведут к более серьезному кровопролитию». Ну, словечко «к сожалению» есть очевидное либеральничанье задним числом, которое столь характерно для всех политических перевертышей арбатовского толка.

Из недавних публикаций документов Политбюро точка зрения Андропова выглядит совершенно недвусмысленно. 19 июля, выступая против «мягкой» линии А. Косыгина, Председателя Совета министров СССР, Андропов заявил: «Я считаю, что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру, и борются с остервенением… Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они, и готовятся очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас».

«Я хотел бы также ответить т. Андропову, – возражал Косыгин, – я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот суть их борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем что-то похожее на Австрию». Андропова поддержали на этом заседании Устинов, Мазуров и Капитонов. Кроме Мазурова все они были еще кандидатами в члены Политбюро, а Капитонов лишь одним из секретарей ЦК. В задачу Андропова входила информация партийного руководства о взглядах и настроениях населения страны по поводу тех или иных аспектов советской политики. В Информационной записке КГБ в ЦК КПСС от 24 июли 1968 года Андропов сообщал о реакции населения СССР на решения июльского Пленума ЦК о событиях в ЧССР. Пользуясь случаем, Андропов давал в этой записке и свои комментарии. «Существующее положение в Чехословакии, – писал он, – требует немедленного вовлечения рабочего класса и народной милиции в борьбу с антисоциалистическими силами, а при необходимости – и создания рабочих революционных отрядов».

«Силовая» направленность действий против мятежной Чехословакии, разумеется, возобладала на Политбюро, в двадцатых числах августа 1968 года в страну вошли советские танки и войска союзников СССР по Варшавскому договору. Все было кончено.

Свой «либерализм» прозападного толка Андропов приберегал совсем для иных дел…

После истории в Венгрии двенадцать лет назад то был самый сильный кризис «социалистического лагеря». История эта хорошо известна, незачем на нее отвлекаться. Какова роль в событиях «органов» – известно в общем: они вербовали агентов среди оппозиции, выдвигали крикливых провокаторов, устраивали «склады оружия» (ими же созданные), мастерили «дезухи» о скором вторжении в Чехословакию германского бундесвера и даже американских войск и т.п. Словом, занимались тем, что им положено «по штату», чем озабочены их коллеги на Западе в подобных же обстоятельствах. Действия, к примеру, швейцарской или шведской спецслужб (об американских и упоминать не станем) в подобных случаях примерно такие же.

Ну, а сам Андропов? Точно ничего не известно. На Западе писали и пишут, что он в 68-м несколько раз посещал Чехословакию «инкогнито». Смешно. «Тайно» приехать туда лицу такого ранга было бы невозможно, никто из сподвижников Дубчека (и он сам) не сообщил о том в бесчисленных своих воспоминаниях. Нет, Юрий Владимирович не любил личного участия, как сейчас выражаются, в «горячих точках». Он сидел в Москве, столице огромной красной империи, сидел в самом ее центре, никем не видимый и не слышимый. Именно здесь он плел и осторожно распускал свою тайную паутину.

Как уже говорилось, внешние дела своего ведомства Андропов в основном отдавал своим профессионалам-разведчикам и, доверяя им, мало вмешивался в конкретные частности. Иное дело – дела внутренней политики, тут он все старался решать лично, здесь крылись его основные политические интересы, особенно дальние и тайные.

Теперь следует хотя бы кратко оценить последствия «событий в Чехословакии» в смысле их влияния на идейную обстановку в нашей стране. Влияние то было значительным и пока не изучено.

Начнем с предыстории – речь идет о пресловутой «шестидневной войне» в июне 1967 года. Тогда израильская армия полностью разгромила вооруженные силы Египта и Сирии, давних союзников СССР, который оказывал им огромную военную помощь. То был поистине унизительный разгром, к тому же израильтяне понесли ничтожные жертвы. В интеллигенции Советского Союза это вызвало оживленный отклик. В общем интеллигенция тогда еще в массе своей оставалась либеральной, проеврейский «Новый мир» был ее Евангелием. Но даже эта среда была ошарашена поведением своей еврейской части.

…Хорошо помню, как в те летние дни я встретил своего приятеля Владимира Райцеса, специалиста по истории средневековой Франции. Добродушный, веселый человек, он словно преобразился, стал вдруг похож на императора Наполеона с картины Давида! Голова была поднята, глаза горели: «Мы уничтожили столько-то танков и столько-то самолетов, пленных вот столько…». Было отчего удивиться. Пресловутое «двойное гражданство» евреев, которое они всегда упорно отрицали, проявилось вдруг как-то особенно явно. В ходу был анекдот: еврей разговаривает по уличному телефону-автомату, долго говорит, скопился народ, в кабину стали стучать, еврей высовывается и говорит: «Послушайте, когда вы воевали, мы вам не мешали!» Именно с той поры между русской и еврейской частями интеллигенции появилась заметная трещина.

События в Чехословакии следующего года ускорили и обострили эти обстоятельства. Бросалось в глаза громадное число евреев в тогдашнем пражском руководстве (Гольдштюкер, Пеликан и бесчисленные иные). Наша печать давала краткие, но впечатляющие заметки братиславских газет, что центральное телевидение Чехословакии почти полностью посвятило себя еврейским сюжетам и т.п. В 1969 году таких публикаций стало больше и появилась знаменитая книга Юрия Иванова «Осторожно: сионизм». Там в подобающих марксистских выражениях впервые давалось нечто объективное по так называемому «еврейскому вопросу». То была первая книга на этот предмет в Советском Союзе. Значение ее трудно переоценить даже сегодня.

Именно в эти годы произошел полный, даже открытый раскол в советской интеллигенции на ее русско-патриотическую и еврейско-либеральную части. Андропов внимательнейшим образом следил за настроениями в этой среде и движениями там. Для этого впервые в истории «органов» при нем была создана пресловутая «Пятка» во главе с его выдвиженцем Ф. Бобковым. Итак, у Андропова был выбор, на какую из групп советской интеллигенции ему опереться, и он свой выбор сделал. О его помощниках уже говорилось. Но то была, строго говоря, не интеллигенция. А что позже произошло в этой области – в своем месте.

Первое, с чем лично довелось столкнуться Андропову среди острых внутриполитических проблем, было шумное дело крымских татар. Они проживали тогда в Средней Азии и требовали возвращения на «историческую родину». История эта сложная, невероятно искаженная в «демократической» печати. Кратко предыстория вопроса такова.

В ноябре 1941 года немецкие войска появились в Крыму, татарское население в своем большинстве перешло на службу к оккупантам: оно рассчитывало на то, что Крым отойдет к Турции. И татарские националисты не бездействовали.

Считается, что в армию можно призывать не более 10 процентов всего населения. В Крыму в 1940 году проживало 218 тысяч татар при общей численности населения 1 126 800 человек (в подавляющем большинстве это были русские). Так вот, на военную службу к немцам перешло гораздо больше 10 процентов татар: гитлеровцы организовали несколько татарских вооруженных отрядов численностью не менее 20—25 тысяч. Только из 51-й армии в мае 1942 года при отступлении ее из Крыма дезертировало до 20 тысяч татар.

В период оккупации Крыма (ноябрь 1941 – апрель 1944 года) на полуострове действовали советские партизаны, и бороться им приходилось почти исключительно с татарскими охранными отрядами. Немцы во время карательных операций против партизан только командовали. Партизанская война в Крыму по своей ожесточенности и тяготам вряд ли имеет аналоги в истории партизанского движения, и обеспечивали оккупантам поддержку татарские националистические отряды.

Более того. В Крыму были уничтожены сотни тысяч советских граждан, прежде всего русских, украинцев, евреев, и этим отвратительным делом опять же занимались татарские охранные отряды. Правда, они не знали, что их ожидает: у Гитлера был план устройства в этом райском уголке русской земли немецких курортов. Ведомство Гиммлера разрабатывало обширные и деятельные планы: выселить и уничтожить местное население, в том числе и татар, построить новые «немецкие» города и поместья для эсэсовских колонистов, проложить современные автомагистрали и т.д. Планы тогда же начали осуществляться, завершению их мешала только продолжавшаяся война. Но, повторяем, татары этого не знали и старались вовсю.

Когда же в апреле 1944 года в Крым снова вошли войска Красной армии, оккупанты вовсе не подумали эвакуировать своих помощников (им было не до того), а оставили их в Крыму, с тем чтобы они вели партизанскую войну в тылу Красной армии. И националисты попытались развернуть такую войну, пользуясь немалой поддержкой татарского населения. На этот счет есть немало совершенно недвусмысленных немецких и советских документов. Повторим: что же оставалось делать Сталину в такой обстановке? И в мае 1944 года Государственный комитет обороны принимает решение о выселении крымских татар.

18 мая 1944 года операция эта началась, и к 20 мая (опять же за три дня) она была завершена; при проведении ее «никаких эксцессов не имело места». Всего было выселено 183 тысячи человек. Никаким репрессиям на местах поселения они не подвергались. Да, мера была суровая, она диктовалась условиями жесточайшей войны. Много позже западные спецслужбы сделали это предметом политических интриг.

В шестидесятые годы крымские татары начали устраивать разного рода демонстрации, создали свои комитеты и т.д. Западные радиоголоса раздували эти дела. 21 июня 1967 года Андропов, только что избранный кандидатом в Политбюро, встретился с крымско-татарскими деятелями. Это был его первый публичный, шаг, и он оказался характерен. Очевидцы сцены позже описывали это таким образом:

«Их ввели в зал заседаний Президиума Верховного Совета СССР и усадили за длинный, покрытый зеленым сукном стол. Ждать пришлось недолго. Открылась дверь, и в зал вошли три человека. Самый высокий из них, слегка ссутулившийся, одетый в отличный темно-синий костюм, в очках с толстыми стеклами, открыл встречу:

«Давайте представимся. По правую руку от меня сидит Министр внутренних дел товарищ Щелоков, по левую – Генеральный прокурор товарищ Руденко. Моя фамилия – Андропов, я председатель Комитета государственной безопасности».

Делегаты крымских татар были поражены, узнав, что их требование о политической реабилитации и возвращении в Крым будут рассматривать три шефа карательных организаций Советского Союза. Это было все равно, как если бы жалобы мышей были назначены выслушивать коты. Это была откровенная демонстрация силы, и когда Андропов предложил кому-нибудь из делегатов изложить свои жалобы, один из них поднялся и сказал:

«А в каком качестве вы лично участвуете в этой комиссии – как кандидат в Политбюро или как Председатель КГБ?»

«А разве это не все равно? – слабо улыбнулся Андропов и пояснил: – Все мы трое – члены ЦК партии, и каждый, кроме того, занимает определенное служебное положение».

Андропов явно кокетничал, преуменьшая значение возглавляемой им грозной организации, ставя ее на одну доску с другими карательными органами.

«Нет, не все равно, – не унимался татарский делегат. – Если вы здесь как кандидат в члены Политбюро, мы начнем высказываться, а если как Председатель КГБ, мы покинем зал, не приступая к переговорам».

Андропов, всегда предпочитавший обладание тайной силой любым внешним, честолюбивым ее проявлениям, мгновенно пошел на попятную:

«Я, конечно, поставлен во главе комиссии как кандидат в члены Политбюро».

Так татарские делегаты узнали, что Андропов не просто один из членов комиссии, которой поручено разбирать их жалобы, но ее председатель. Дальнейший разговор подтвердил это наглядно – всю беседу вел он один, его коллеги изредка только подавали реплики.

Корректный тон Андропова, его уступчивость и его улыбки расположили татарских ходатаев к откровенности – приблизительно тот же эффект, который за одиннадцать лет перед этим произвело обхождение Андропова на его венгерских собеседников. Впервые крымских татар принимали на таком высоком уровне и впервые с ними разговаривали на равных, не угрожали, а внимательно выслушивали. Поэтому даже самый неуступчивый делегат, который только что подвергал сомнению полномочия Андропова и его членство в комиссии ЦК, теперь смягчился и сказал:

«Ну, тогда можно начинать, но только у нас нет общего докладчика и нет руководителя. Мы все получили одинаковые полномочия от нашего народа, и вам придется всех нас выслушать».

«Конечно! – с готовностью согласился Андропов и добавил, снова улыбнувшись: – Только при одном условии – если вы будете говорить не хором, а каждый по отдельности».

Лед был растоплен, и комиссия терпеливо выслушала всех крымско-татарских ходоков поочередно. Беседа продолжалась около четырех часов. Члены комиссии больше слушали, чем говорили. Под конец беседы Андропов сказал: «Мы знаем, товарищи, ваш народ желает возвращения на родину и сохранения своей национальной целостности, языка и культуры. И вы имеете право в рамках советских законов добиваться полного и окончательного решения своего национального вопроса. Вчера вечером было заседание Политбюро по этому поводу, и могу вам сообщить, что по вопросу политической реабилитации крымских татар мнение членов Политбюро едино. А вот что касается вашего возвращения в Крым – здесь мнения разошлись».

«Юрий Дмитриевич, разрешите задать вопрос? – вскочила Айше Сеймуратова.

«А как ваше имя? – спросил Андропов, и когда Айше представилась, слегка наморщил лоб. – Ваша фамилия мне вроде бы знакома…».

«В день, когда вас назначили Председателем КГБ, меня как раз освободили от вашего пансиона».

Так и было. После девяти месяцев предварительного заключения в Лефортовской тюрьме, 19 мая 1967 года Айше судили за разжигание национальных чувств и приговорили к трем годам условно: прямо в зале суда она была освобождена из-под заключения.

«Да, да, вспомнил, – сказал Андропов беззлобно. – А какой у вас вопрос?»

«Кто из членов Политбюро был «за», а кто «против» нашего возвращения в Крым?»

«Даже если вы меня возьмете вот так, – и Андропов показал у горла, – все равно не скажу».

И добавил:

«Мы вам создадим все условия для вашей жизни в Узбекистане».

«Но нам ничего не нужно в Узбекистане! – сказал один из делегатов. – Мы хотим к себе на родину, в Крым».

Здесь вмешался Щелоков:

«Не отказывайтесь, товарищи, оттого, что дают. Саженцы надо сажать – легче будет потом перенести».

Андропов тут же попытался смягчить чересчур прямолинейную реплику своего коллеги – было видно, что он человек совсем иного стиля, иного вкуса:

«Вот вы здесь со своим национальным вопросом, который и в самом деле уже назрел…».

«Перезрел, Юрий Владимирович», – перебил один из вконец осмелевших ходоков.

«Ну, перезрел, спорить не буду – вам виднее. Хотя, знаете, я последние годы стал уже специалистом по национальным вопросам. Мне поручают именно национальные вопросы, мои товарищи – свидетели, – и он кивнул на Руденко и Щелокова. – 11 лет назад я был послом в Венгрии – помните венгерские события?»

«Мы не венгры – мы советские граждане, крымские татары».

«Верно, верно. Но ваш вопрос – не единственный. Вы знаете, например, что на Востоке мы на пороховой бочке сидим?»

Как говорится, «и так далее»… Андропов был прирожденный лицедей. Крымские делегаты ушли с уверенностью, что он-то «добрый», а вот солдафон Щелоков «злой». А на деле-то было как раз наоборот! До конца своей жизни не пустило ведомство Андропова ни одного татарина на Крымский полуостров! Вот они – слова и дела…

Нынешние «демократы» давно объявили Андропова «либералом» (тайным, конечно). Возможно, им виднее. Однако для торжества будущей «демократии» он не постеснялся дать указание своим подчиненным о захвате кучки еврейских полуинтеллигентов, пытавшихся устроить на Красной площади «демонстрацию» против введения советских войск в Чехословакию. Правда, остается вопрос: а почему эту кучку, облепленную сексотами (отчасти из сексотов и состоявшую), почему их вообще допустили на Красную, а не похватали на полпути? Или кому-то нужно было создавать легенду о «правозащитниках»? Сегодня ответить на эти вопросы, еще совсем недавно казавшиеся загадочными и почти неразрешимыми, уже возможно. Слишком много сокрытого в последние годы всплыло на поверхность, стало явным.

Для понимания тогдашних действий Андропова обратимся к очень скучным, зато самым объективным и убедительным данным – статистике. В свете новейших архивных публикаций это стало возможным.

Вот обобщенные сведения о числе лиц, осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду и распространение «заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». За 5 лет – с 1956 по 1960 г. – были осуждены по политическим мотивам 4676 граждан СССР. В 1961 – 1965 гг. по этим же мотивам были осуждены 1072 человека. При этом в 1965 году были осуждены всего 20 человек, а в 1966 году – 48. В 1967 году число осужденных по политическим мотивам составило 103, а в 1968 году – 129 человек. В 1969 году были осуждены 195, а в 1970 году – 204 гражданина СССР. В 1976– 1980 гг. – 347. Эти данные не являются полными, так как немало диссидентов привлекались к ответственности по обычным статьям Уголовного кодекса. Далеко не всегда оформлялись в качестве судебного решения психиатрические репрессии или высылка из страны. К тому же при сокращении числа судебных приговоров могли возрастать другие формы административного, партийного и иного давления. Именно с конца 60-х годов формы и методы борьбы с диссидентами становились более разнообразными и изощренными.

Присмотримся же к этим сухим числам. «Борец с культом» Хрущев был тот еще «либерал»! При нем не только запросто «сажали», но и очень легко приговаривали к «вышке». А вот при «сталинисте» Семичастном в его короткое пребывание на Лубянке, напротив, произошло заметное ослабление политических преследований. А при Андропове? Уровня Хрущева он, конечно, не достиг, ибо Брежнев был руководителем мягким, зато «обогатил» советскую карательную систему так называемыми «психушками». Значит, суровый каратель, фанатичный наследник «Железного Феликса»?

Это смотря для кого и как…

За границей КГБ действовало решительно и не оглядываясь ни на какое там международное право, как и действуют – тогда и теперь – все настоящие спецслужбы. Вот одно из донесений Андропова партийному руководству (помните? ничего нет выше Партии! это он четко усвоил):

Бумаг такого рода, подписанных шефом Лубянки, сохранилось в секретных архивах, что называется, без числа и счета. Но это отнюдь не значит, что Андропов лично отбирал пистолеты для бесшумной стрельбы некоему Хаддаду или даже лично был с ним знаком. То выполняли его бесчисленные подразделения, согласовывая, разумеется, общее решение с ним, а он лишь осведомлял о том «верх» (то есть Брежнева, который, напомним, от Политбюро лично «курировал» его ведомство). Перечислять такие дела не станем, чтобы не перегружать книгу.

И все семидесятые годы, и в начале восьмидесятых «органы» под руководством Андропова вели ту же темную, но, в общем-то, рутинную службу: вербовали и перевербовывали зарубежных шпионов, устраивали заговоры в слаборазвитых странах, тайно подкармливали «друзей» Советского Союза и т.п. (опять полная аналогия с западными «коллегами»). Говорить об этом – даже тогда, когда все станет явным, – было бы скучно. Только об одном эпизоде такого рода позволим себе рассказать. Он хорошо известен и в свое время всколыхнул весь Союз советских писателей.

…9 сентября 1983 года исчез из Венеции корреспондент «Литературной газеты» Олег Битов, посланный туда на очередной кинофестиваль. (Уточним: в ту пору Андропов был уже Генсеком, но «органы» из цепких своих рук не выпускал.) Поднялся в нашей печати дикий шум: похитили! Но очень скоро все выяснилось, даже из рассказов той же нашей печати (между строк, разумеется). Битов был «засланец», конечной целью его было – по заданию Лубянки осесть в британской Би-Би-Си. Он и рванул из Венеции в Лондон как беглец от «ужасов социализма».

Надо признать, «органы» сделали тут хороший выбор (вряд ли сам Андропов готовил эту тонкую операцию, но то, что он утверждал ее, бесспорно). Сам Олег был хорошим «клиентом»: скромный переводчик с английского, уже не молод (пятьдесят), беспартийный, родной брат писателя-полудиссидента Андрея (ну, он-то теперь глава российского Пен-клуба и владелец казенной дачи в Переделкино). Главное же, конечно, в другом: был Олег сотрудником «Литгазеты», а она тогда почиталась у нас, а на Западе – особенно, органом «либеральным» (то, что ее возглавлял Чаковский, штатный офицер или, даже поговаривали, генерал КГБ, большого значения не имело: должность ему дали такую, «либеральную», вот он ее и исполнял, причем хорошо, как человек умный и опытный).

Впрочем, тонкая операция провалилась, Олег оказался слабаком, английская контрразведка его легко «расколола», а потом дала ему возможность «бежать» через лондонский аэропорт Хитроу (был я в этом аэропорту, там и муха не сядет в самолет без досмотра!). Чаковскому пришлось давать отбой, хоть и слабоватый он был. Впрочем, все это не очень интересно, важен лишь круг того, чем занимался Андропов за пятнадцать лет своего пребывания на Лубянке и полтора года в звании Генсека.

Не будем более говорить о делах андроповского ведомства: тут и Ангола с Эфиопией, и запутанный палестинский узел, сложные арабские интриги, и заказные европейские террористы, и много, много всего. Когда-то архивы раскроются, тогда кто-то напишет правду. (Кстати, в Англии или США такие архивы вообще не делаются доступными; возможно, того и требует истинная безопасность государства.)

Попытаемся рассмотреть деятельность Андропова в делах внутриполитических, а они, бесспорно, являются наиглавнейшими для него и его ведомства. Огорчим попутно миллионную армию любителей детективов: увы, шпионы (как и дипломаты, просим прощения) оказывают ничтожное влияние на реальную политику. Никто им не верит – ни начальники, ни противники. И правильно делают, в общем-то: профессиональный шпион («Штирлиц») является всегда «двойным» (по крайней мере). Скажем, знаменитый Зорге, чей памятник красуется в Москве, обслуживал одновременно советскую, японскую, германскую и американскую спецслужбы.

Уже на основе имеющихся достоверных материалов можно четко определить, что главной составляющей для Андропова была «внутренняя линия». Вот эту сторону мы и попытаемся рассмотреть, тем паче что «наследство» Юрия Владимировича отчетливо видно во всех делах (не делишках!) «перестроек» и «реформ».

Гербом наших спецслужб – до и после Андропова – стали щит и меч, весьма стройный символ, хоть и суровый. А в Отдельном корпусе жандармов Российской империи в символах числился также платок, коим надлежало утирать слезы вдовам и сиротам. Тоже выразительно, хоть и несколько сентиментально для чекистов. Ну, а Андропов?..

Его подчиненные отражали щитом выпады врагов и мечом наносили им разящие удары. А вот их шеф во внутреннем кармане своего гражданского пиджака держал платок. Ну, слез он никому не вытирал, не таков был человек. Он просто тайно кое-кому из клиентов своего ведомства сочувствовал. И платочек приберегал исключительно для них. Теперь о том можно судить вполне доказательно.