На улице бушевал жуткий ветер, который, казалось, поставил перед собой одну-единственную, но не хилую цель – сорвать крыши со всех домов мира. Ветру вторил жуткий ливень, который, казалось, тоже поставил перед собой одну-единственную (что за мода пошла?), и тоже не хилую цель – затопить весь мир.
      Самое время, чтобы покойник вылез из могилы, не правда ли?
      Но, несмотря на весьма неблагоприятные погодные условия, кладбищенским сторожам приходилось нести свою нелегкую службу – сторожить кладбище. Мало ли кто в такую погоду может стянуть парочку зазевавшихся покойников или, того хуже, оградки на металлолом! Много кто. Поэтому сторожа и работали.
      И вот один из этих сторожей посмотрел в заливаемое дождем окно, обхватив руками горячую чашку с чаем, и повернулся к своему напарнику, который лежал на стареньком продавленном диване и смотрел футбол по черно-белому малогабаритному телевизору. Напарник был молод и только недавно устроился работать на кладбище.
      – Ну и погодка, – сказал тот, что с чаем, и погладил кошку, мирно спящую на коврике.
      – Ну и мазила, – сказал любитель футбола.
      – Обычно в такую погоду происходит что-то страшное, – сказал первый.
      – Обычно к этому времени пора бы уже забить хоть один гол, – сказал второй.
      Внезапно грянул гром такой силы, что стекла задрожали, а несчастные барабанные перепонки чуть не лопнули. Комнату осветила яркая, ослепляющая молния.
      Тот, что без чая, до смерти перепугавшись, выключил телевизор и даже выдернул шнур из розетки.
      – Телик вырублю, а то сгорит к чертям собачьим, чини его потом. Завтра лучше повтор посмотрю.
      Тот, что с чаем, одобрительно кивнул и задумчиво проговорил:
      – Посмотри за окно.
      – Зачем? Там все равно ничего не видно. Дождь льет как из бочки.
      – А ты постарайся.
      Парень пожал плечами, мол, хорошо, жалко, что ли, и приблизился к окну. И каким-то образом сквозь жгуты хлещущего дождя ему удалось рассмотреть... несколько бодрых фигур, одетых в саван.
      Парень сравнялся цветом с гипсовой статуей, стоящей на участке А-2.
      – Э-э-э... Та-та-там... па-па-пакойники... хо-хо-ходят... в са-са-саванах...
      Тот, что с чаем, невозмутимо отхлебнул из чашки.
      – Да, дружище, это покойники вышли на прогулку. Утопленники. Те люди, что утонули, всегда во время такого вот сильного дождя встают из могил и ходят, ходят, ходят под открытым небом. До тех пор, пока дождь не закончится. Так всегда бывает. Всегда.
      Молодой никак не мог прийти в себя: за неделю работы на кладбище такое он видел впервые. Впрочем, за эту неделю не было дождя подобной силы...
      – Да успокойся ты, – ободряюще сказал любитель чая. – Это все очень естественно.
      – Но... но... утопленники!
      – Да, утопленники, ну и что тут такого? – Корифей сторожильного дела почувствовал, что настало время поговорить с напарником по душам. Более располагающие погоду и момент для этого представить трудно. – Садись-ка сюда, я побеседовать с тобой хочу. Сейчас я кое-что тебе расскажу. И ты все поймешь.
      Молодой под большим впечатлением от увиденного не сел, а прямо-таки осел на ободранный временем и кошачьими когтями стул. У него перед глазами все еще стояли фигуры в саванах. Ужас! Жуть! Кошмар!
      – Я уже привык к этим чудесам... – живописно вздохнув, проронил любитель чая. – Я уже много лет работаю на кладбище. Поначалу боялся здесь находиться, а потом привык. Понял, что бояться мертвых совершенно незачем. Все там, в земле, будем. Мертвецы – они такие же люди, как и мы с тобой, только... мертвые. Безжизненные. Они уже не на земле, а в земле. Вот и вся разница между нами и ними.
      – Только не надо их со мной сравнивать, ладно? – вздрогнув, попросил футбольный фанат. – А чего вы боялись поначалу? Или ничего не боялись?
      – Я много чего боялся. Само по себе кладбище – это уже страшно. Тут смерть. Везде. Днем-то, конечно, все нормально, но когда начинает смеркаться... когда кладбище заполняет непроглядная чернота ночи... то все меняется, – проникновенным голосом вещал опытный сторож, – приходит неописуемый страх. Кладбище как будто другим становится. И сразу появляются какие-то новые звуки, огоньки, шорохи, каких днем совсем не бывает. Деревья начинают сильнее скрипеть, совы ухают, вороны каркают, кто-то воет – от всего этого можно сойти с ума. Первое время я забивался в угол вот этой самой сторожки и всю ночь дрожал. Так сильно, что зубы стучали, один раз даже зуб сломался, а в другой раз вылетела пломба. Я ее много лет назад ставил – она была железной, прочной, таких сейчас уже не делают, и вот – вылетела... Представляешь, я ночью слышал шаги, голоса, смех... Все это смешивалось в один звук и сводило с ума. Я думал, что попаду в дурдом. Но не попал, потому что как-то раз встретил на кладбище одну бабку и узнал, что она – знаменитая местная знахарка. Мы с ней и словом перекинуться не успели, как она, бросив на меня взгляд, сказала, чтобы я мертвых не боялся, что, если их боишься, они над тобой начинают чувствовать власть и не успокоятся, пока в психушку не попадешь. Вот. А если спокойно к ним относишься – они на тебя никакого внимания не обращают и ищут кого-нибудь другого, более впечатлительного. Бабка сказала это мне и куда-то исчезла. Я и глазом моргнуть не успел! Оглядываюсь по сторонам – нигде ее нет! Вроде бы только что тут стояла, и вдруг... испарилась без следа. Видно, настоящая колдунья – я ведь ей и не говорил, что боюсь. Она сама как-то узнала. Ну, я и сделал, как она сказала: притащил в сторожку телевизор и начал ночью его смотреть, газеты читать, своими делами заниматься, а чуть позже и кошку завел. И стало совершенно все равно, что снаружи кто-то шагает, что качаются кресты и шевелятся могильные холмики, что ночью мертвые встают из могил и устраивают пляски... Пляски смерти. Это правда. Днем такого нет. Все тихо и спокойно. Но ночью...
      В сторожке воцарилось молчание.
      – Так что привыкай к этому, – усмехнулся рассказчик себе в усы, кивнул в сторону окна и ободряюще похлопал напарника по плечу.
      Парень с выпученными от страха глазами, как больной базедовой болезнью, остался сидеть на диване, а его начальник заварил себе еще чаю и уселся напротив окна, за которым медленно бродили размытые тени...
      В это же самое время на кладбище на участке Г-4 произошло жуткое событие, повлекшее за собой два дня безумства для одной девчонки: земля на могиле похороненной в прошлом году женщины зашевелилась. Земля поднималась вверх-вниз, вверх-вниз, памятник шатался как припадочный, а потом качнулся в последний раз и свалился на бок. Затем тяжеленная надгробная плита дернулась и заскользила влево, прочь с могилы. Проход между миром мертвых и миром живых был открыт.
      Из пропитанной дождем земли медленно-премедленно высунулась ухоженная женская рука с хорошим маникюром. Следом за рукой показалась голова, после головы – вторая рука, потом появилось туловище. Женщина собралась с силами, поднапряглась, сделала рывок и выскочила как пробка из бутылки из своей могилы.
      Несмотря на целый год пребывания в земле, выглядела дамочка прекрасно, будто была живой. А все потому, что земля от нее отказалась, – уж очень много гадостей тетка натворила при жизни.
      Некоторое время она полежала, отдохнула посреди развороченной земли, подумала о жизни и смерти, затем откашлялась (всю глотку забила земля) и хрипло сказала:
      – Ну вот, выбралась. Отдохнула. Ох и утомляет хрупкую женщину физическая работа!..
      Она встала на ноги, чуть не поскользнувшись на мокрой глинистой земле, оглядела могилу, в которой еще совсем недавно мирно лежала, и гневно произнесла:
      – Да я с этими гадами судиться буду! Сказали, что гроб десять лет продержится, а он уже сейчас на трухлявые куски весь рассыпался! Совсем у людей совести нет... Покойников обманывать... – Тут она заметила свои босые ноги: – Вот черт, туфли в могиле остались. Ну да ладно, не лезть же за ними обратно. Босиком пойду.
      Женщина, с которой летела во все стороны земля, сделала зарядку, как в былые времена, похрустела костями, по мере возможности поправила прическу и оглядела кладбище, ища глазами выход.
      Ее взгляд упал на перевернутый памятник. Она склонила голову набок.
      – Хм... А я на этой фотке ничего так вышла... Удачно... Правда, прическа могла бы быть и получше, а так, в общем, клево...
      Вдоволь налюбовавшись своим изображением на памятнике, она вышла на дорожку, поросшую сочной зеленой травкой, и медленно направилась к выходу из кладбища. Ходила она еще непривычно, медленно, но с каждым шагом к ней возвращались былые силы и энергия. Она даже выпрямила спину, следя за своей осанкой, которой при жизни очень гордилась, и расправила плечи.
      Через некоторое время женщина приблизилась к утопленникам, что резвились, как дети малые, возле сторожки.
      – Где тут выход? – надменно спросила у них особа с королевской осанкой.
      – Пройдите прямо, потом налево и снова прямо, – подставляя лицо дождю, вежливо и доброжелательно ответила симпатичная утопленница. – А зачем вам? Вы с какого участка? Вы куда? К ларькам? Скоро вернетесь? Если к ларькам, то купите мне, пожалуйста, сухариков с сыром. Только не из черного хлеба, а из батона.
      В ответ женщина поморщилась:
      – Ой, все, ответила – и отвалила! Раскатала губу на сухарики, вот деловая! Чао, бамбино. А если по-русски – пшла в сторону, детка!
      Офигевшие утопленники переглянулись, дружно повертели пальцем у виска и шепнули друг другу:
      – Больная какая-то. И че ей на месте не лежится?
      – Да ну ее, не обращай внимания на эту бабу базарную.
      Между тем уже освоившаяся на земле тетка обогнула утопленников и прошла мимо сторожки. Из окна на нее изумленно смотрел парень. Она хмыкнула, подняла руку вверх, со скрипом и хрустом сложила пальцами фигу (при жизни она очень любила делать эту забавную конфигурацию), продемонстрировала ее сторожу и по совету утопленницы свернула налево.
      Вскоре она уже стояла на автобусной остановке. Несмотря на плохую погоду, автобус № 13 подошел точно по расписанию и шумно раскрыл створки, гостеприимно приглашая в салон одного-единственного пассажира. Женщина скривилась (при жизни она предпочитала ездить на личном авто, ну, в крайнем случае, на такси или в совсем уж крайнем – на маршрутках), но все же вошла в пропахший бензином «пазик».
      Автобус постоял еще минут пять, а потом завелся, фыркнул, дернулся и двинулся вперед, в город.
      Женщина посмотрела в окно на удаляющееся кладбище. На ее губах блуждала загадочная улыбка, глаза горели недобрым огнем, а пальцы на правой руке до сих пор были сложены в фигу (их заклинило).
      – Ну вот я и на свободе! – расхохоталась она на весь автобус. – На свободе-е-е-е!
      – Что, припадки? – участливо спросил водитель, подумав: «Интересно, она буйная?»
      Женщина проигнорировала его реплику, продолжая свою пламенную, исполненную эмоций речь:
      – Я вернулась! Вернулась!! Пора мне стребовать свой должок!! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Да не просто должок, а должок с процентами!.. Ха-ха-ха! Ха-а-а-а!!!
      Водителю стало очень страшно. Сумасшедшие, да еще и такие грязные, в его автобусе ездили редко.

      Девчонки шли по проспекту, постукивая каблучками о мокрый после знатного ливня асфальт, весело щебетали о своем, о женском, размахивали сумочками, и не было им совершенно никакого дела до ведьм, проклятий, могил и гробов.
      – Ой, девчата, слушайте дальше! – воскликнула Люська, главная героиня этого захватывающего рассказа. – А я ему и говорю: «Зырил на дискотеке на Райку из 10-го „Б“ – вот и вали к ней, а я тебе делаю ручкой и даже ножкой. Нечего мне тут двухсерийное индийское кино устраивать!» – произнесла она с чувством.
      – Ну ты и крутая! – восхитились подруги. – По правде вот прям так и послала его?
      – Конечно, не понарошку же, – повела мощным плечом гордая Люська, – такими вещами я не шучу. Че ж не послать, если он такой козел? – и очень эмоционально дополнила: – Меня, блин, лапочкой и рыбкой называет, а через час на дискотеке Райке глазки свои наглые строит. Вот моральный заморыш. Ну, я и послала его куда подальше. На фиг он мне такой сдался? А для профилактики под эти самые глазки, которые он всем кому ни попадя строит, я ему шикарный фингал нафинтилила. Пусть знает, как с нами, с бабами, дело иметь, – заключила Люська и каждую подругу игриво толкнула локтем в бок.
      Все дружно рассмеялись.
      – Ой, – сказала Ирка, отсмеявшись, – какие эти парни все козлы! Поголовно! Все как один! Мой Митрофанушка и то иногда козлом бывает! Просто раса козлов какая-то! Хотя нет, мой Митрофанушка хороший, – передумала она. – У него римский профиль и богатырское телосложение. Да и от нечисти он меня как-то раз спас... Так что мой Митрофанушка – исключение! Ну ладно, сколько уже можно о парнях? Давайте о приятном – я хочу себе сделать наращивание ногтей.
      – Да ну, – протянула практичная и хозяйственная Катюха, – это полный отстой с точки зрения уборки. Ни полы помыть, ни посуду. Это жутко неудобно. Я бы не делала.
      – А на фиг нужна мне уборка? У меня за хозяйством матушка следит, – резонно заметила Ирка. – Зато как классно будет – длинные ногти. Все от зависти помрут.
      – Ну, в первые дни, может, и классно, может, даже и помрет кто, но пото-о-ом... – многозначительно протянула компетентная во всех жизненных вопросах Люська. – Потом... Короче, у меня одна знакомая чувиха себе ногти нарастила. Да, врать не стану, в первые дни было прикольно, а когда они стали отрастать и отшелушиваться... Девочки, это самый натуральный фильм ужасов! Фредди Крюгер отдыхает! Я как только увидела ЭТО, так сразу и завопила: «Держите меня семеро – сейчас упаду!»
      – Ой, – сказала впечатлительная Катюха, – давайте о другом приятном – я хочу купить себе набор кастрюль фирмы «Разбитое корыто». Их сейчас рекламируют по всем каналам. Клевые, говорят, кастрюли, практичные и, главное, недорогие.
      – А на фиг надо? – удивилась Ирка. – У тебя и так весь дом кастрюлями да сковородками завален.
      – Знаете, девочки, кастрюли – это как наркотик – к ним так привыкаешь! И еще хочется... И еще... Не остановишься! – с жаром воскликнула Катюха. – Помните, лет семь назад было модно фишки покупать и играть в «Камень, ножницы, бумагу»?
      – Да-а, – вспомнила Люська, – я все деньги на эту гадость просаживала. Да и все мои знакомые этими фишками болели.
      – И я болела!
      – И я!
      – А еще, помню, продавались альбомы для наклеек, – припомнила Люська. – На них я тоже все деньги тратила.
      – И я тратила!
      – И я!
      – И я!
      – Ну, короче, что я хочу сказать: кастрюли – это то же самое, – закончила Катюха свою витиеватую мысль. – Понимаю, что их у меня и так уже до фига и больше, но остановиться не могу. Не могу, и все тут.
      – А родители не против будут? – спросила молчавшая до сих пор Танька.
      – Не, че б они были против, – махнула рукой Катюха. – Это ж полезные вещи, а не сигареты там какие-то.
      – Я попрошу! – прикрикнула Люська, недавно начавшая покуривать в школьном туалете. В других местах курить было почему-то не так интересно. Ей нравилась обстановка опасности – ведь в любой момент может зайти училка! Люська страшно собой гордилась и считала себя очень крутой и продвинутой.
      – Сорри, – повинилась Катюха.
      – А, ну смотри сама, покупать тебе эти кастрюли или нет... – проговорила Танька и вспомнила недавние события: – Кстати, как там генератор родительский поживает?
      – Да поживает вроде... – пожала плечами Катюха. – Я не очень интересуюсь их работой. У меня и своих забот полон рот.
      Пока девчонки весело щебечут, давайте-ка сделаем небольшое отступление. Держу пари, что всем до смерти интересно знать, о каком таком генераторе спросила Танька. А я отвечу. Но в двух словах не получится. Попытаюсь в трех. В общем, несколько лет назад жутко умные Катюхины родичи (кстати, ее мама была самой настоящей африканкой, а папа был самым настоящим китайцем) свалили в Америку изобретать и разрабатывать какой-то генератор (они сказали, что в Америке изобретается лучше всего – в России это дело проходит как-то не так), который по их прогнозам должен был поставить весь мир на уши и даже на пупок. Когда наконец родители генератор изобрели и разработали, дело перешло на новую, необходимую стадию – полезную вещицу надо было на ком-то испытать. И так уж получилось, что подопытным кроликом стала... Танька. Она целый день прожила без головного мозга, натерпелась столько страху, что вам и не снилось, и... ни на кого даже не обиделась! Ой, ладно, история эта долгая, вернемся лучше на проспект. О Таньке, между прочим, и почитать можно .
      – Познакомилась я вчера с одним потрясно красивым перцем, – кокетливо поведала Люська, откусывая крупные куски от громадного брикета мороженого. – Ну, то да се, так и сяк, то да это, так и эдак, поговорили... но, увы! – он тоже оказался придурком – его кроме компьютера ничего не интересует. От этих, с позволения сказать, парней можно сойти с ума, такие они все странные, хоть и необходимые. Вот такая, девочки, петрушка.
      Подружки захихикали.
      – Девчата, петрушка! – раздалось справа.
      Девчонки посмотрели направо. Там сидела на стуле какая-то старушка и торговала роскошной петрушкой.
      – Петрушечку, петрушечку разбираем! – кричала бабка. – Налетай, покупай, деньги мне давай!
      Катюха тут же «налетела»: купила петрушки, и компания зашагала дальше.
      И вдруг, когда Люська открыла рот для очередной истории об очередном парне, перед подружками выросла какая-то высокая мрачная фигура, одетая в черное. И это в мае! Еще фигура была обильно надушена какими-то сладкими духами. Какой же дурак в жаркое время года душится сладким приторным парфюмом? Это надо делать в холодное время года. Словом, девчонкам было чему удивиться.
      Люська попыталась обойти фигуру, но фигура внаглую преградила ей путь.
      – Эй, вы чего? Места мало? – удивилась Люська, окинув красноречивым взглядом вдруг отчего-то ставший пустынным проспект.
      Ее подруги тоже притормозили, с интересом разглядывая фигуру. Это была женщина, страшно худая, с черными-черными, хвостом собранными на затылке, волосами, с губами, накрашенными черной-черной помадой, с черными-черными глазами, подведенными черным-черным карандашом, черными-черными тенями... И была она смуглой. Жгучей такой брюнеткой. Кроме всего прочего она держала в руках длинный черный-черный зонт, по своей конструкции очень напоминающий хозяйку.
      Всем фигура была хороша, да вот только уродилась она какой-то плосковатой... Словно и тело, и голову ее в детстве сплюснули спереди и со спины, сформовали плоский длинный блин.
      – Ты, – твердо сказала фигура, бесцеремонно ткнув пальцем в немалую Люськину грудь.
      – Что – «я»? – недоуменно спросила Люська, поперхнувшись мороженым.
      – Ты, – повторила фигура загробным голосом.
      – Я, – повторила Люська.
      – Ты, – снова сказала фигура.
      – Я, – снова сказала Люська.
      – Так вот, ты – болванка, а я – ведьма! – с непередаваемым достоинством сообщила фигура и цокнула языком, мол, вот так вот, тут вам не хухры-мухры.
      – Серьезно? – поразилась Люська такому выпаду. – Настоящая ведьма?
      Фигура скривилась:
      – Нет, блин, игрушечная! Шутка. Конечно же, настоящая.
      – Прикольно.
      Разговор застопорился. Наступила гнетущая тишина. Нет, ну а что было делать? Восхищаться? Так в наше время никого своей принадлежностью к ведьмам не удивишь.
      – Кхм, – кашлянула Ирка.
      – Кхм, – кашлянула Танька.
      – Кхм, – кашлянула Катюха.
      Но разговор продолжила сама фигура. Она вновь ткнула пальцем в Люську, словно проверяя, не мираж ли это, и произнесла:
      – На тебе, дорогая моя, страшное проклятие. Сегодня вечером ты откинешь копыта. Если говорить точнее – через четыре часа, двадцать семь минут и сорок три секунды. Поэтому ты и болванка – на тебе страшное проклятие, а ты не знаешь.
      Люськино мороженое выпало из рук на землю, а ноги так и подкосились. Подружки переглянулись и чисто интуитивно придвинулись поближе друг к другу. Стало страшно. День уже не казался таким светлым и радостным. Он превратился в хмурый и зловещий. Вдобавок ко всему черная туча закрыла собою солнце. Всем четверым сразу вспомнилась сказка Чуковского про то, как ради прикола крокодил проглотил солнце.
      – Подождите, – растерялась Люська, хаотично трогая себя руками за уши, за нос и за щеки, – стойте, подождите, не уходите, я не понимаю, как это – откину копыта?
      – Как? – переспросила плоская фигура, которая совсем даже не собиралась никуда уходить, и конкретизировала: – Под поезд попадешь, милая моя, на мелкие куски тебя порежет, совком тебя будут потом собирать – вот так ты и скончаешься.
      – Но у меня же сегодня вечером свиданка, – еще больше растерялась Люська. – Меня будут ждать. Я уже и ногти накрасила, видите? – И она продемонстрировала фигуре недавно накрашенные ногти.
      Фигура сатанински расхохоталась:
      – Хо-хо-хо! Думаю, с парнем вы встретитесь, но только не на свиданке, а на похоронах. На твоих.
      Тишина. Только слышно, как вдалеке бабка рекламирует петрушку.
      – Здрасьте вам... На мне страшное проклятие... – сама себе сказала потрясенная Люська и с надеждой спросила: – А может, оно не такое уж и страшное? Может, все как-нибудь само собой обойдется?
      – Котенок, страшное – это если не сказать хуже! А на самом деле оно страшенное!
      У Люськи совсем пропало настроение. Жила она себе спокойно, не знала горя и бед, никого не трогала, никому, по ее мнению, не мешала, и тут – нате вам сюрпризик на старости лет – страшное проклятие! Откуда оно, блин, взялось? Как она может откинуть копыта? Да еще так не вовремя – она же завтра хотела прошвырнуться по магазинам одежды. Не-ет, так дело не пойдет!
      – Не-ет, так дело не пойдет! – заявила Люська и додумалась наконец спросить: – Да, кстати, а что это за придурок меня проклял?
      – Ага, ага, – загалдели подружки, как те сороки, – что за придурок ее проклял? Вы нам только скажите – мы быстренько ему глаза выцарапаем да патлы проредим!
      – Ну, есть один человек, – расплывчато ответила фигура и вдруг спешно засобиралась: – Ну, ладно, я пошла. Приятного тебе последнего дня, девочка.
      И черная фигура, напоминающая тень, как ни в чем не бывало почапала по проспекту, слегка опираясь на свой зонтик. Признаться, выглядело это эффектно.
      Люська вылупила глаза вслед фигуре, раздумывая над ее обещаниями, но вовремя очнулась:
      – Эй, постойте! Да не уходите вы! Стойте!
      Она со всех ног помчалась за фигурой. Подружки – за ней. Цок-цок-цок – стучали каблучки.
      – Я слушаю тебя, роднуля моя, – замедлив шаг, величественно произнесла фигура.
      – Слушайте, я вот спросить хотела, а можно с меня снять это страшное проклятие? – отдышавшись, поинтересовалась Люська и призналась: – Что-то уж больно мне помирать не хочется. – И сочла нелишним добавить: – В самом расцвете сил и красоты.
      А силы и красота у Люськи были: она уродилась высокой, красивой и крепко сбитой девушкой, пройти мимо которой было просто невозможно, тем более если учесть, что она обожала носить пушистые-пушистые разноцветные боа, которых ласково называла «мои мохнаточки», и всех подряд ими задевать. Да, Люська уродилась умницей и красавицей, вот только с парнями ей отчего-то не везло. Прямо рок какой-то – знакомится с парнем, и максимум через день он оказывается несусветным козлом. Есть повод задуматься. Люська задумывалась, задумывалась, но ответа так и не находила. Сколько бы ни думала, личная жизнь так и не устраивалась, и девчонка считала это жуткой несправедливостью. Ведь, по ее мнению, самое главное в жизни – это, уж простите за каламбур, устройство личной жизни. Очень уж она этой проблемой была озабочена.
      Фигура задумалась над ее вопросом.
      – Ну... как тебе сказать...
      – Прямо! – Люська решила брать быка за рога. То есть проклятие за его проклинающие свойства.
      – Ну... эээ...
      – Так что?
      – Эээ... ну...
      – Блин... говорите...
      – Ну... эээ... – продолжала юлить фигура.
      – Да не тяните вы! Говорите! Можно или нет?
      Фигура вздохнула и что-то посчитала на пальцах. Посмотрела куда-то поверх Люськиной головы.
      – В принципе, при большом желании можно, твое эфирное тело еще не до конца разрушено. Но стоить это буде-е-ет...
      – Сколько? – Люське было по барабану, сколько запросит фигура, лишь бы сегодня сходить на свиданку, а завтра прошвырнуться по шопам.
      Фигура назвала цену.
      – Ой, тетя, не смешите мои тапочки и носки! Да разве ж это деньги? – отмахнулась девчонка. – Жизнь дороже! Ну, давайте, снимайте с меня страшное проклятие, я готова.
      И она сделала глубокий вздох, как перед прыжком в воду, и расправила свои мощные плечи.
      Фигура усмехнулась:
      – Ага, вот щас прямо посреди улицы я буду с тебя снимать страшное проклятие. Это надо в специальном месте делать, – сообщила она и назидательно добавила: – С бухты-барахты страшные проклятия не снимаются!
      – А в каком месте снимаются? – Люське уже не терпелось избавиться от незваного страшного проклятия.
      – Допустим, в моем салоне, – фигура указала куда-то вперед. – Я магический салон открыла, он в честь меня и называется – «Мадам Джулия». Вот там мы и будем снимать с тебя страшное проклятие.
      Фигура ласково приобняла Люську, развернув ее в сторону салона, тем самым давая понять остальным членам компании, что дальше можно обойтись и без них.
      – Ну, ладно, мы пойдем, – поняла намек прозорливая Танька. – Сразу, как только с тебя снимут страшное проклятие, к нам подваливай.
      Ирка, Катюха и Танька ушли, оставив озадаченную Люську наедине с фигурой.
      – А как вас зовут? – запоздало спросила девчонка.
      – Я же сказала, что салон в мою честь назван – мадам Джулия, значит.
      – А-а-а, точно, я протупила... А меня... – хотела было представиться Люська, но фигура неожиданно бешено замахала руками, потом прижала ладони к вискам и пристально посмотрела в небо.
      – Я знаю твое имя. Ты – Дуся.
      – Нет, я не Дуся, я...
      – Молчи! – воскликнула мадам Джулия, усердно массируя виски. – Ты – Леся!
      – Не-а, я...
      – Стоп! Тася! Ты Тася! Конечно же, как я могла ошибиться.
      – Не-а, я не Тася...
      – А кто? Тося?
      – Нет.
      – Мася?
      – Нет, я Люся. Люська.
      – Да, извини, Люся. Точно, Люся! Понимаешь, сегодня просто день неблагоприятный – у меня степень подключения к информационному полю низкая, – пожаловалась мадам Джулия, деловито плутая с Люськой по переулочкам.
      Плутали они, плутали, плутали... Болтали они, болтали, болтали... Пугала мадам Джулия Люську, пугала, пугала... И через некоторое время завела ее в свой салон, который был увешан всяческими амулетами, утыкан свечами и задрапирован черными шторами. Везде стояли якобы человеческие черепа, а под ногами туда-сюда шныряла черная кошка и глазела на Люську своими большими желтыми глазищами.
      – Ну, вот мы и пришли, – произнесла фигура, цепким взглядом осматривая Люську. – Садись вот сюда.
      Обладательница страшного проклятия села на предложенный стул. Мадам Джулия взяла с полки кадило и накрошила в него какого-то черного порошка.
      – Ну? – спросила Люська, внимательно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.
      – Что – «ну»? – энергично кроша порошок в кадило, спросила мадам Джулия.
      – Вы уже сняли страшное проклятие? Я могу идти?
      – Нет, я еще даже не начинала.
      – Да? А... Послушайте, мадам Джулия, я вот о чем подумала... – протянула Люська.
      – О чем же, милочка моя милая, голубушка моя сизокрылая, ты подумала?
      После этих слов Люська прониклась симпатией к ведьме и доверительно поделилась мыслями:
      – Я вот подумала – а на фиг снимать его, проклятие это?
      Фигура опешила:
      – Как это? Я не поняла.
      – Ну, я жила с этим страшным проклятием и горя не знала, а тут появились вы и, сорри за грубость, мозги мне запудрили. Так сказать, смуту в жизнь мою внесли.
      Мадам Джулия вздохнула и присела на стул рядом с девчонкой.
      – Понимаешь, котенок, в чем дело... Да, ты о страшном проклятии не знала, и если бы я тебе не сказала о нем, то, повторяю, уже сегодня вечером тебя бы на совок подметали. А я с тебя его сниму – и не будет никакого совка. Так вот подумай – нужен ли совок или можно и без него обойтись?
      – Значит, все действительно так серьезно? – поразилась Люська и заерзала на стуле от того, что представила себя на совке.
      – Серьезней не бывает, – заверила ее фигура. – Выбирай – или совок, или счастливая жизнь без совков.
      – Ой! Мадам Джулия, побыстрее снимите с меня эту пакость! Я не хочу на совок, – взмолилась Люська.
      Но теперь фигура не торопилась. Она ласково приобняла клиентку и доверительно проговорила:
      – Подожди. Раз уж мы разговорились, я тебе скажу еще кое-что.
      – Да? – зажглась любопытством Люська.
      – Да. Твое страшное проклятие страшно не только совком, а еще тем, что оно разрушает твою личную жизнь.
      У Люськи стало темно в глазах, а в ушах зашумело. Вот она, причина ее одиночества – страшное проклятие! Именно из-за него, из-за этой гадости, все проблемы! Да если бы не оно, Люська бы уже давно выскочила замуж – негоже в пятнадцать лет в девках сидеть! Именно из-за страшного проклятия, даже не наладившись, рушится ее личная жизнь! Это из-за него все, из-за него!
      – Но... – только и смогла выговорить потрясенная Люська. Теперь она была уверена на все сто процентов, что парней-козлов ей именно страшное проклятие подсовывает. Больше такие гнусности делать некому. На это лишь страшное проклятие способно.
      – Вот тебе и «но», – сочувственно вздохнула мадам Джулия и спохватилась: – Надеюсь, ты не думаешь, что я подслушала твой разговор с подругами и из него все узнала?
      – Конечно, нет! – возмутилась Люська. – Как можно! Вот теперь, когда вы мне про личную жизнь сказали, я уверена – вы настоящая ведьма! Да вы... да вы... да я вас буду на руках носить, если вы поможете мне личную жизнь устроить!
      – Я, родная моя, не сваха! – строго сказала мадам Джулия. – Я – ведьма! Я сниму с тебя причину одиночества (ну, естественно, вместе с причиной твоей сегодняшней предполагаемой гибели), а дальше все в твоих руках.
      – Уж вы снимите, снимите! – взмолилась Люська. – А из рук моих ни один нормальный парень не уйдет! За это можете не переживать.
      – Я не за это переживаю, дорогая, а за другое, – вздохнула мадам Джулия. Она была мастерицей вздыхать.
      – За что? – напряглась Люська.
      – Дело в том, что у меня предоплата. Уж не обессудь. А то, бывает, приходят ко мне клиенты, от порчи или проклятия избавятся и уходят, не заплатив ни копейки. Поэтому тугрики вперед. Но ты не думай, что я такая дурочка-Снегурочка – я на них, на этих хитрецов, в качестве мести свою фирменную порчу насылаю, и с ними вскоре случаются разные мелкие неприятности – у кого-то глаза лопаются, у кого-то скальп сам собой снимается, у кого-то пальцы отпадают, у кого-то кости в спираль закручиваются... Треск такой стоит, бррр! Мороз по коже. Но что делать! Всякая работа должна оплачиваться. Поэтому и наказываю. А то свое получат и уходят.
      Перепуганная Люська спешно вытащила из кармана портмоне.
      – Вам тугрики, да? – на полном серьезе спросила она.
      – Чего?
      – Ну, вы сказали, что берете в тугриках. У меня есть иены...
      – А, не, тугрики не надо, это я так пошутила. Слово просто смешное. Я или в рублях, или в долларах, или в евро принимаю, – перечислила колдунья и уставилась на Люськины серьги: – А еще золотом и драгоценными камнями.
      Люська сделала вид, что не врубилась в намек, отсчитала деньги (в рублях) и передала их мадам Джулии. Та проворно, отработанным жестом, спрятала банкноты в карманах своего балахона.
      – Вот я люблю таких клиентов, как ты! Приятно работать!
      «Какое счастье мне подвалило в виде этой тетки!» – чуть не плача от радости, подумала Люська и попросила:
      – Вы уж, мадам Джулия, постарайтесь как следует. У меня выпускной на носу, что я, одна на него пойду? Ну, родители – это понятно, но нужен еще и парень. Без парня уже как-то не престижно. Ну, вы меня понимаете.
      – Понимаю, – закивала мадам Джулия. – А теперь – молчи. Закрой глаза и не открывай рта.
      Люська с готовностью повиновалась. Закрыла глаза, рот (его было закрыть сложнее всего) и вскоре ощутила приторный запах ладана.
      – Ой, какое проклятие мощное! Уж-ж-жас! – говорила мадам Джулия, обмахивая Люську кадилом. – Поражаюсь, как это ты до сих пор жива. И венец безбрачия над твоей головой висит. Красивый такой венец, роскошный, кто-то от всей души его делал. Только ты не думай, что венец правда как венец выглядит. Нет. Когда ауру над головой вверх ногами переворачивают, она и становится похожа на венец...
      Люська хотела что-то подумать, но ее сознание куда-то поплыло, и она сама не заметила, как отключилась.

      Очнулась Люська не в салоне мадам Джулии, а... в своей квартире. Надрывался мобильник, невыносимым звоном сверля ее мозг. Девчонка протянула руку к прикроватной тумбочке и взяла телефон. На дисплее высвечивалась фотография Таньки, а под ней прыгала надпись «Танька».
      – Алло, – слабым голосом промолвила Люська.
      Но телефон по-прежнему надрывался мелодией из сериала про некрасивую девушку в очках и брекетах.
      – Алло! – крикнула Люська.
      Однако телефон продолжал звонить.
      – Тьфу ты, черт, забыла на кнопку нажать... – сообразила Люська и нажала на зеленую кнопку. – Алло.
      – Люська? – крикнула Танька. – Ты где пропадаешь? Мы тебя все уже заждались!
      – Где заждались? – ничего не могла понять Люська.
      – Да на Иркином дне рождения! Давай быстрее!
      – Ага... Уже иду...
      Танька отключилась.
      Люська посмотрела в потолок. Потом за окно. Она ничего не могла понять – вроде бы только что сидела в салоне мадам Джулии, как под наркозом, и... очутилась у себя дома. Мысли в голове ворочаются так тяжело, что можно сказать, совсем не ворочаются, тело какое-то ватное, не свое, состояние наифиговейшее из наифиговейших.
      С большим трудом Люська сползла с кровати и попыталась привести мысли в порядок.
      – Так... Мадам Джулия должна была снять с меня страшное проклятие... И начала его снимать в своем салоне... А потом я вырубилась. Но как я очутилась дома? Может, она меня сюда и приволокла? Интересно, на мне все еще есть страшное проклятие или уже нет?
      Люська посмотрела в зеркало. В зеркале страшного проклятия видно не было.
      – Ой, ой! – озарило внезапно ее. – Четыре часа уже прошло с тех пор, как мадам Джулия пообещала мне смерть. А я все еще жива! Значит, страшного проклятия на мне нет! Да и под поезд я вроде не попала... – И тут же в голову пришла другая мысль. И вообще эти мысли вдруг поперли как ненормальные: – У Ирки же день рождения! Я опоздала! Весь график теперь собьется... Так, посижу у нее часок и на свиданку пойду. Надо же личную жизнь устраивать.
      Через двадцать минут Люська уже стояла под Иркиной дверью с красивым букетом и не менее красивым подарком.
      Естественно, когда она вошла в квартиру, первый вопрос к ней был:
      – Люська, ну как ты? С тебя сняли страшное проклятие? А то мы тут все жутко переживаем, как на иголках сидим.
      – Да кажись, сняли, – неуверенно сказала Люська, прислушиваясь к своим ощущениям, но проклятия не ощутила. – Девчонки, вы правда за меня переживали?
      – Да!
      – Я сейчас расплачусь, честно...
      В тот момент, когда Люськины слезные железы уже принялись вырабатывать слезы, из гостиной вышла Иркина матушка тетя Ядя.
      До недавнего времени она работала в швейном цехе швеей-мотористкой, но как-то раз утром проснулась и поняла, что профессия швеи-мотористки до смерти ей надоела. Следовательно, надо немедленно уволиться и стать ведьмой – эта профессия, конечно, сейчас более востребована. Сказано – сделано. Матушка окончила какие-то там специфические эмпирические энергетические курсы, где узнала, что она, оказывается, потомственная колдунья и ей необходимо срочно получить ведьмовское образование, не то дар пропадет.