Долг и призвание (Вступительная статья к собранию сочинений И Ф Стаднюка в 4-х томах)

      Нет, не случайны "Люди не ангелы" в творческой судьбе Ивана Стаднюка; они не уход в сторону от центральной, определившей его писательское лицо "военной" темы. И дело вовсе не в том, что герои и этого романа проходят через Великую Отечественную, но в другом, более глубинном; не случайно же "военную" и "деревенскую" прозу в большинстве своем представляют одни и те же имена (назову хотя бы Михаила Алексеева, Виктора Астафьева, Евгения Носова). Такая родственность двух, казалось бы, столь разных тематических, даже диаметрально противоположных, как война и мир, явлений в нашей современной прозе глубоко закономерна: и "военная" и "деревенская" проза поставили в центр своего внимания, сделали точкой отсчета всех ценностей судьбу народа.
      И как же им, писателям-фронтовикам, художественно осмысливающим проблему народа в такой войне, было не прийти к потребности и необходимости осмыслить и проблему народа в мире: в послевоенном мире и его место и значимость в мире вообще.
      "Испокон веков земля, познав ласку и заботу трудовых человеческих рук, дышала силой и материнством. Многоликая в своем многоцветье, являясь обиталищем человека и всего живого, она выглядела особенно прекрасной, когда ее нивы переливались волнами спелых хлебов... Многое мог услышать хлебороб в золотом звоне хлебных нив, в голосе земли, когда приходила ее пора исполнять свой материнский долг..." Но "хлеб сладок только тогда, когда он не пахнет порохом. Пусть будет сладок и душист наш большой хлеб, взращенный под мирным небом" - вот заветнейшая мысль, высокая страсть бойца, писателя-фронтовика, которому жизнь у истоков его готовила судьбу крестьянина-хлебороба.
      В литературных дискуссиях последних лет немало говорилось верного, не очень верного и вовсе неприемлемого о том, что "деревенская проза" во многом явилась порождением эпохи НТР как духовное противостояние процессам обездуховливания, стандартизации человеческой жизнедеятельности, подмены нравственных ценностей - ценностями производственно-техническими.
      Вместе с тем та же "деревенская проза" во многом взросла на творческом возрождении традиций русской классической литературы, литературы народной в своей основе и идейной устремленности.
      Гораздо реже называется другой ее непосредственный и более близкий исток - гражданские, нравственные уроки Великой Отечественной, поставленные войной вопросы о настоящем и будущем страны и народа, на которые чисто "военная проза" полного ответа дать все-таки не могла. "Военная проза" (речь, естественно, идет опять же о лучших образцах) в известном смысле подвела общественное сознание, в том числе и писательское, к необходимости ставить и решать такие вопросы уже на новом, "мирном" материале.
      III
      "Война" Стаднюка - это именно "Война": не просто определенный жизненный, исторический материал романа, но его главный герой, особое состояние мира, со своей системой координат, со своим мерилом ценностей.
      Впечатляющие картины рисует Иван Стаднюк в романе, как бы перенося читателей в самый эпицентр взрыва, расколовшего мир. Вот Молотов едет на Центральный телеграф, чтобы сообщить стране о том, что она уже находится в состоянии войны: "И когда въехали на улицу Горького, Молотов, оторвавшись от трудных мыслей, вдруг увидел, как на тротуаре справа весело теснились в сторону прохожие, уступая дорогу свадебному кортежу... Впереди шла невеста в белом платье, с сияющим лицом и опущенными глазами, и жених... Молотов содрогнулся от мысли, что москвичи еще ничего не знают!.. Люди продолжали жить своими радостями, обыденными заботами... надеждами... А через несколько минут он известит страну о войне, и все померкнет вокруг..."
      Мир уже в ином состоянии, а люди в первые мгновения еще живут представлениями о мире. Даже на самой линии огня, даже под взрывами бомб и снарядов: "Куда они стреляют? Тут же люди!"
      Война крушила многие из понятий и представлений, вчера еще казавшихся незыблемыми. "Чего же тем фашистам надо? - думает юный совсем младший политрук Миша Иванюта. - Ну, пусть попробуют... узнают силу и Красной Армии, и своего пролетариата... Наверняка немецкий рабочий класс уже выходит на баррикады... Сокрушающие удары с фронта и революционный пожар в тылу... Не собирался Миша Иванюта побывать в Берлине, а теперь придется... Интересно, скоро ли?.. Через неделю, а может, через три?.."
      Но Красная Армия, неся огромные потери, отступила к самой Москве; надежды на "революционный пожар" оказались призрачными. Но даже и в эти труднейшие, суровейшие дни поражений, разочарований, пересмотра многих ценностей жизнь несла не одни потери, но и обретения: "Никто не хотел умирать. Но и никто не хотел хоронить веру в бессмертие советской державы. И ее бессмертие советские воины утверждали в тот черный день своей смертью..."
      Тогда-то и прозвучали будто воскресшие, когда настал их час, слова:
      "Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота. К вам обращаюсь я, друзья мои!.."
      Тогда-то, писал Алексей Толстой, "как колокол града Китежа, зазвучали в советской литературе слова: святая Родина".
      Тогда и началось возрождение вековечных святых и высоких понятий и имен, связующих воедино поколения от первых защитников Родины: Александра Невского и Дмитрия Донского, Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Богдана Хмельницкого, Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова - до героев Бреста, Смоленска, Можайска, Москвы, Сталинграда... Такое возрождение национально-патриотического сознания, исторического общенародного духа, безусловно, вызвано было характером, который все более обретала для нашей страны война с фашизмом, осознанием ее как войны народной, отечественной. Вне такого осознания победа была бы невозможна. Тогда-то и начинаешь понимать глубоко трагическую и вместе с тем оптимистическую суть парадоксальной мудрости: "Мы погибли бы, если б не погибали". Слова эти Иван Стаднюк предпослал эпиграфом к роману. Эпиграф этот действительно раскрывает еще один важнейший аспект социально-исторического и нравственно-философского пафоса "Войны".
      Роман многопланов, многоаспектен; писатель разворачивает перед читателями картину судеб нескольких десятков основных героев, судьбы трех поколений ("дедов", "отцов" и "детей"), судеб страны, народа; политический, общефилософский, социально-исторический, военно-теоретический, нравственный, бытовой пласты находят необходимую меру соотнесенности и взаимообусловленности в единстве романа.
      Писатель поставил перед собой грандиозную и благородную цель показать (не провозгласить, не теоретически выявить только, но именно наглядно показать) самую суть войны как войны народной, отечественной. Здесь многое решал точный выбор угла зрения на происходящие события. Писатель помогает нам увидеть эти события объемно: и глазами бойцов, бегущих в атаку, и старого историка - военного мыслителя и теоретика, и старой крестьянки, и военачальника, - людей, только начинающих жить, и партийных, государственных деятелей, умудренных опытом революционных боев и социалистического строительства. Мы видим действительность, оцениваем события и как бы из окопа на линии фронта, и из-за стола, вокруг которого собрались члены Государственного Комитета Обороны.
      И все же такая широта и многоаспектность взгляда не освобождает писателя от необходимости конкретного главного героя, в сознании, в судьбе которого писатель мог бы с наибольшей полнотой воплотить собственный взгляд на вещи. Таким героем стал в романе Ивана Стаднюка генерал Федор Ксенофонтович Чумаков, в судьбе, в сознании которого естественно совмещаются и взгляд "из окопа" (генерал - солдат в самом прямом смысле), и взгляд из Генерального штаба; взгляд человека "из народа" (мать его и сейчас крестьянка) и взгляд крупного военачальника, мыслителя, военного теоретика, военачальника из народа и народного военачальника, то есть воплощающего в своей судьбе судьбу своего народа.
      Общественно-нравственную ценность представляет художественная разработка в романе такого явления, как "рукатовщина". Подполковник Рукатов, формировавшийся, по существу, в тех же условиях, по своему мироотношению полная противоположность Чумакову. По внешним признакам личной и общегосударственный интерес у генерала Чумакова и у подполковника Рукатова будто полностью совпадают. Но если для Чумакова чем теснее связаны эти интересы, тем более его личные качества и достоинства, его талант и знания способны служить общенародному делу государства, то для Рукатова, напротив, чем полнее те или иные мероприятия могут обеспечить ему самоутверждение, тем охотнее такое государственное, общественное дело воспринимается им как свое личное.
      Немало досталось автору "Войны" за выведенный им в романе другой социально-исторический тип: отпрыск рода графов Глинских бежал из революционной России, озлобленный на нее, ненавидящий ее за утраченные привилегии; он, став диверсантом, вместе с фашистской армией возвращается в родные места. И вдруг с ним стало происходить нечто ему незнакомое, мучительное. Совесть заговорила, возможность раскаяния? Как распорядится судьба этим, на мой взгляд, далеко не последним и не случайным героем "Войны"?
      Да, нет оправданий человеку, поднявшему руку на свой народ, да еще в минуту смертельной опасности. Главное возмездие, высшую кару - путь к самопроклятию Глинского писатель наметил совершенно верно. Помните Тараса Бульбу?
      "...Но у последнего подлюки, каков он ни есть... есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело..."
      Что ж, все было: и случаи предательства, и готовность "муками искупить подлую жизнь свою"...
      Думается, что в замысле своем, в идее образ Владимира Глинского не просто уместен, но и необходим в романе о Великой Отечественной.
      Ольга Кожухова сравнила автора "Войны" с пушкинским летописцем Пименом, ибо пишет он "неторопливо, спокойно... и мы можем уловить не только бешеный ход событий, но и развитие аналитической мысли писателя".
      Всякое сравнение, как известно, хромает, хотя сравнение автора "Войны" с летописцем действительно уместно: как и во второй книге романа "Люди не ангелы", стилистика "Войны", как правило, конкретна, писатель явно сознательно избегает (и в большинстве случаев это ему удается) каких бы то ни было поэтических приемов. Основные языковые пласты романа - стиль хроники, воспроизводящий и характеризующий языковое лицо той эпохи, стиль ее политической, идеологической, военно-теоретической мысли.
      И если уж говорить о Стаднюке-летописце, то, конечно же, нужно вслед за О. Кожуховой подчеркнуть: позиция писателя активно пристрастна.
      Писатель создал убедительную картину политического состояния предвоенной Европы. Нужно вообще сказать, что идейно-политические и собственно военные конфликты в развитии писательской художественной мысли нашли в романе более убедительное воплощение и производят более сильное впечатление, нежели конфликты, касающиеся личной жизни его героев; общие судьбы страны, народа выглядят выпуклее, объемнее, нежели судьбы отдельных персонажей, - случай редкий в литературной практике, что ни в коей мере не ставит под сомнение общую художественную значимость романа "Война". По своей художественной природе это прежде всего роман военно-политический. Это новый и значительный шаг в художественном освоении советской художественной мыслью проблемы Великой Отечественной, проблемы народа в войне, проблемы народного военачальника.
      И все же прав Иван Стаднюк в своем убеждении, что главная книга о войне не позади, не среди последних достижений "военной прозы" и не в его собственном романе, тоже отнюдь не закрывающем тему, но, напротив, как раз открывающем новые возможности на путях эпического познания гражданских событий XX века.
      И дело тут вовсе не в уровне таланта художников недавнего прошлого, настоящего или ближайшего будущего. Убежден, что "главный" роман о войне был до сих пор невозможен, да и сегодня еще появление такового весьма проблематично уже потому, что многие даже из известных ранее фактов (хотя немало стало известно буквально в последнее время), фактов весьма существенных для идейного и философского осознания глубинных причин трагедии второй мировой войны в целом и Великой Отечественной в частности (в том числе и не в последнюю очередь трагедии и самого немецкого народа), раскрывают такие свои аспекты, которые не могли быть поняты вполне во всем их объеме ни в предвоенные годы, ни в годы самой войны, ни в последующее время. Факт, даже хорошо известный, раскрывает себя вполне лишь в развитии, в своей тенденции, в итогах будущих событий, которые, в свою очередь, помогают более верно уразуметь и его истоки.
      Вторая мировая война - явление такого порядка, которое можно осмысливать лишь в контексте всей мировой истории человечества, по меньшей мере ее последних двух тысячелетий. Тема Великой Отечественной художественно-философски неисчерпаема, она, безусловно, будет привлекать к себе все новые литературные силы.
      Потому-то не могла она быть исчерпана и в эпохальном романе Ивана Стаднюка.
      Думается, однако, что природа писательского таланта Ивана Фотиевича Стаднюка такова, что ему по плечу художественное решение в будущих книгах и более глобальных задач, нежели те, которые он ставил перед собой как гражданин и патриот более десяти лет назад, начиная работу над романом "Война". Жизнь идет вперед, выдвигая все более новые общественные задачи и перед писателями. Обращаясь к прошлому, писатель думает о сегодняшнем и в еще большей степени о будущем. Тема, избравшая и призвавшая к служению себе Ивана Стаднюка, - тема актуальнейшая, имеющая духовно-нравственное, общественно-историческое продолжение в современной и будущей судьбе нашей Родины, нашего народа.
      Ю. СЕЛЕЗНЕВ