ГЛАВА 2

Костерок шипел и раздраженно цедил сизую струйку дыма сквозь нависшие ветви. После двух дней сплошного дождя и осеннего холода, нежданно-негаданно вмешавшегося в привычное летнее пекло, ждать веселого, бойкого пламени не приходится. Дрова сырые. Можно, конечно, найти и посуше — например, распилить и расколоть достаточно толстое бревнышко. Вроде тех, на которых вокруг костерка устроились люди. Но для этого нужен топорик посолиднее «туристического», черневшего пластиковой рукояткой возле самого огня. Можно, впрочем, и таким тюкать. Если есть время и желание.

Желания не было. И необходимости. Не греться собрались, не обед готовить. Подрагивает живой огонек, облизывает мятый закопченный чайник — и ладно. Большего и не требуется. Хватит и того хвороста, что с прошлого раза остался. И за новым отходить от костра никому не хотелось. Здесь, возле огня, как-то уютнее. Стоило отойти на пару шагов — и деревья нависали над головой, придавливали, о чем-то недобро шептались. Листья шелестели зловеще — словно кто-то потирал руки, готовясь схватить жертву. Еще шаг, еще — и корявые деревяшки оживут, вытянутся, подхватят…

Впрочем, не все у костра чувствовали тихие угрозы леса. Для них лес был как лес, много деревьев — и все. Разве что не самое уютное время для пикника выбрали. Но тут уж ничего не поделаешь, какие выпали выходные — такими и нужно пользоваться.

Чайник не желал закипать. Тихо шумел, изредка высовывал из носика тоненькую струйку пара — и тут же, словно испугавшись, затихал. Не хотелось ему с огня в холод и сырость. Или просто лень было работать по такой погоде.

Компания тоже подобралась тихая. Разговор никак не получался — вяло трепыхался вокруг каких-то общих тем, иногда вообще затихал. Обсуждали музыку, учебу, погоду, цены — все, что угодно. Кроме того, что их всех собрало. Новички помалкивали, старым знакомым то ли обсуждать было нечего, то ли не хотели при посторонних.

Посторонние — это было самое подходящее слово. Каждый вокруг огня был на своей стороне — и в стороне от других. С краю. Как хата. Гитара лежала в сторонке — пару песен спели, и все. Серость. Сырость. Скука смертная.

Первым не выдержал парень в кожаной куртке. Всех вроде бы друг другу представляли, все знакомились, но как кого зовут — у новичков вылетело из головы напрочь.

— Ну что, так и будем сидеть? — из кожаной куртки появилась пачка сигарет. — Будет кто?

Три или четыре руки протянулись, взяли по «кэмэлу». По кругу передали головешку.

— Я вот к чему, — парень затянулся, пыхнул дымом в темнеющее небо. — Просто на прогулку мы и так съездить могли. Каждый со своими, кто как привык. Я не прав? Во, значит, все так думают. А для чего нас собрали, кто-нибудь толком объяснить может? Кость, ты меня сюда привел, ты и скажи.

— Что сказать? — отозвался парень… нет, скорее даже молодой человек, до этого шептавшийся с рыжей подругой. Аккуратный, в отутюженных брюках и поблескивающих ботинках. Не каких-нибудь армейских «грязедавах» — стильные были у молодого человека ботиночки. Под стать хозяину. И выглядели, словно не по раскисшим тропкам в них ходили, а по паркету. Или по линолеуму. С ковровыми дорожками. Рядом с молодым человеком стоял такой же аккуратный и чистенький кейс.

— Чего мы тут сидим и что у нас дальше. Будет что-то еще? Или чайку хлебнем и разбежимся? Тогда я прямо сейчас пойду. Дел хватает.

— А чего тебе надо, Серега? Мы тут вообще-то познакомиться хотели со всеми. Посмотреть друг на друга.

— Ну, посмотрели, а дальше? Так и сидеть до ночи?

— Хочешь, иди, — аккуратный Костя пожал плечами. — Не держим, не вяжем. До ночи — это хорошо бы, но не получится. Не у тебя одного дела. Чего ты ждал? Плясок под бубен? Шабаша? Гаданий по костям? Если тебе именно этого надо — гадай и пляши.

— Пойду я, — Сергей встал, злым щелчком отправил недокуренную сигарету в кусты. — Счастливо всем оставаться, а я пошел.

— Не заблудишься?

— Было бы где! — За сигаретой последовал презрительный плевок. — Это ж не лес! Зона отдыха, — Сергей ухмыльнулся. — Бывайте здоровы… Древние!

— Смотри, не заблудись в этой «зоне отдыха», — негромко проговорил Костя, глядя на скрывающуюся за кустами кожаную спину. — Не заблудись.

— А в самом деле, ребята, — отозвалась сидевшая на самом краю бревна-лавочки девушка. — Давайте, наконец, серьезно поговорим. Не чай же пить приехали! У кого-нибудь на кухне было бы уютнее.

— Мне и тут уютно. А на кухне чай не тот. Дымком не пахнет. И вообще, я сто лет так не отдыхал.

Сказано это было до того лениво, что девушка даже приподнялась, чтобы получше разглядеть говорившего.

Крепко сбитый парень не сидел, как все остальные, у огня. И вообще не сидел. Он лежал, закинув руки за голову и прикрыв глаза. Бр-р-р! Тут и у костра-то под вечер зябко стало, а он на сырой земле лежит, еще и улыбка блаженная!.. «Морж», что ли? Или притворяется?

Нет, не притворяется. Лежит себе спокойно. Похоже, и в самом деле отдыхает. Но еще и напряженно думает о чем-то. Прислушивается к разговору.

— «Дымком, дымком…» — возмущенно передразнила девушка. — Мне вот неуютно. Нет, в самом деле, давайте серьезно. Для чего мы здесь?

— Вопрос, однако, философский. Для чего мы вообще? В чем смысл жизни, — Костя улыбнулся. Широко, весело. И тут же спрятал улыбку. — Хорошо, Алена, серьезно так серьезно. Ну, кто что сказать хочет? Сначала вопросы или ответы?

— Вопрос можно? — Лежавший парень приоткрыл один глаз, ехидно прищурился. — Какое отношение имеет ваш Древний Народ к эльфам?

Кто-то на бревне хмыкнул, кто-то присвистнул удивленно. Костя снова улыбнулся — на этот раз стандартной «американской» улыбкой делового человека. Менеджера какого-нибудь, подсовывающего клиенту двусмысленный договор.

— Самое непосредственное. По всей видимости, встречи с Древним Народом нашли отражение в европейском фольклоре. Я имею в виду именно фольклор. Народный, коренной, так сказать. Не сказки прошлого века, вроде «Дюймовочки». Ну и, конечно же, не все то, что сочиняли после профессора Толкиена — насчет эльфийских клинков и эльфийских королев. Надеюсь, я все понятно объяснил?

— Вполне. А то я было испугался, что та же компания, — парень снова закрыл глаз и, казалось, задремал. На первый взгляд казалось. И то на обычный взгляд, человеческий.

— Так, у Алексея вопросы кончились. Еще кому что неясно? Не стесняйтесь, спрашивайте, — Костя повернулся к девушке, предложившей поговорить серьезно. — Вот ты, Алена, для чего сюда пришла? Чего тебе не хватало в твоей человеческой жизни?

Поездка к специалисту началась скучно. Буднично. Переполненная электричка, ведра и лопаты дачников, тетки какие-то по ногам прошлись. Духота, давка. Сразу Цой вспомнился: «Электричка везет меня туда, куда я не хочу…» Тут самой поездки достаточно, чтобы не захотеть куда-нибудь ехать. Интересно, а иначе к этому ведуну нельзя было добраться?

— Терпи, — обернулся Олег Алексеевич. — Скоро полегче станет.

Мысли он читает, что ли?! Татьяна попробовала подумать о чем-то постороннем. Вот, например, о пейзаже за окном. В эти места она раньше не выбиралась. Вообще-то на дачах у знакомых бывала, в деревне у родственников гостила — но все почему-то в другую сторону. И не так далеко от города.

Толпа в вагоне стала постепенно редеть. Татьяне показалось, что даже колеса теперь стучат иначе. Облегченно. Дачи кончились, дачники исчезли. А перед каким-то райцентром даже удалось сесть — народ потянулся к выходу, и Татьяна тут же приметила местечко у окна. Напротив с шумом устроился загадочный старик, не причисляющий себя к людям. Полез в белесую от времени котомку — настолько древнюю, что рюкзаком назвать не было никакой возможности. Язык не поворачивался. В голову лезло где-то вычитанное слово «сидор».

— Не голодная? Ну, смотри, как хочешь. Нам еще больше часа ехать, да и там идти не два шага. Так что я, пожалуй, маленько перекушу.

На коленях разместилась газетка, сверху лег российский набор путешественника: сваренные вкрутую яйца, пара огурцов, помятый помидор. В спичечном коробке у запасливого деда оказалась соль — крупная, коричневая какая-то.

— Ты бы не стеснялась, перекусила. А то потом попросишь, да некогда будет. Так что, присоединяешься?

— Спасибо, не хочется.

— Ну смотри, наше дело предложить, — Олег Алексеевич захрустел огурцом. Татьяна отвернулась и снова принялась разглядывать плоские холмы и перелески, зеленым ворсом выпирающие из оврагов.

Через несколько минут хруст сменился тихим бульканьем. Девушка скосила глаза — неужели водка? Заранее поморщилась.

Нет, все-таки не водка. Чай, с каким-то буро-зеленоватым оттенком. По вагону поплыли ароматы не то степи, не то нагретой солнцем лесной поляны.

— На-ка, хлебни, — старик протягивал небольшой алюминиевый стаканчик с облупившейся краской Странный стаканчик, необычный. — Такого ты точно не пробовала. Не бойся, не отрава.

Татьяна взяла теплый стаканчик, отхлебнула осторожно. Одновременно обожгло глотку и защипало в носу. При всем при том спирта не чувствовалось совершенно. Пряная горечь, какой-то терпкий привкус. Закружилась голова, на глаза навернулись слезы.

— Ну как? — донесся из радужного тумана веселый голос. — Пробирает, а?

— Еще… как… — не выдержала, закашлялась. Минуты через две-три удалось отдышаться. — Это что?

— Чаек, — с самым невинным видом ответил Олег Алексеевич. — Травяной чай. Чабрец, душица, ежевичный лист, чуть-чуть полыни, еще кое-что по трети щепотки. Очень полезно для здоровья.

— Да уж!

— Ты подожди немного, скоро сама почувствуешь, — старик снова плеснул в стаканчик, выпил. Татьяну передернуло — ладно бы залпом! Понемногу, маленькими глотками, смаковать такую дрянь — так и вправду поверишь, что это не человек напротив тебя сидит… Люди такое не могут пить. По крайней мере — с удовольствием.

— Ну, хорошенького понемножку. Потом еще хлебнем.

Хотела возразить, но взгляд задержался на фляжке. Таких Татьяна тоже раньше не видела. В сером суконном чехле, с узким, похожим на бутылочное горлышком и мелкой резьбой на пробке. Стаканчик, оказывается, надевался сверху на горлышко и пробку, как крышка.

— Интересуешься? — Олег Алексеевич приподнял флягу. — Не видела раньше? Немецкая, трофей.

— А вы воевали?

— Воевал. Можно сказать, от звонка до звонка — начал в сорок первом на Украине, а закончил в Восточной Пруссии. Что, молодо выгляжу?

— Я думала, вы… Вам больше шестидесяти не дашь, — призналась Татьяна.

— Хе, шестьдесят! — старик лихо пригладил усы. — В шестьдесят, сударыня, я был вообще кавалер хоть куда. Пожалуй, даже рискнул бы ухаживать за такой симпатичной девчушкой. А сейчас — увы, увы! Возраст сказывается, проклятый, никуда от него не убежишь.

— Так сколько же вам?

— Ну-у, это просто неприлично, так вот в лоб спрашивать. Я уж и сам забыл. Дай-ка вспомню… За девяносто, это точно.

— Не может быть!

— Не веришь — зачем тогда спрашивать? — обиделся Олег Алексеевич. — Я в сорок первом старшим политруком был. По нынешним временам — офицерское звание, да и не первый и не второй год служил. Вот и посчитай сама.

— Все равно как-то странно. Как же вам удается?

— А мне не удается. У меня получается. В том числе и вот таким способом, — фляжка утвердительно булькнула. — Плюс к этому я тебе уже говорил, кто мы такие. Ладно, приедем, поболтаем — потом, может быть, сама поверишь, без моих аргументов и фактов. А я сейчас фляжечку обратно уберу и вздремну чуток. Ты меня через час разбуди, не позже, а то проспим свою остановку.

Старик и в самом деле откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Надо же — девяносто лет… Конечно, живут и больше: Татьяне вспомнилась статья о каком-то кавказском долгожителе, родившемся во времена Наполеона, а умершем при Брежневе. Но одно дело — Кавказ, а другое — Желтогорск с его химией и прочими радостями. Или действительно все дело в травах?

Странный чай, похоже, действовал и на нее. Например, обострился слух. Кроме стука колес и поскрипывания вагона, появилось много новых звуков. Тонкое посвистывание где-то над головой. Странный шелест в самом вагоне — через несколько минут Татьяна догадалась, что слышит дыхание нескольких десятков людей. Бормотание приемника у сидящего через три сиденья парня стало отчетливым. Словно к уху поднесла.

Татьяна обернулась, чтобы посмотреть на хозяина приемника. Ого, а чаек-то у старика совсем не простой! Она паренька увидела. Но не просто увидела. Над коротко стриженной макушкой колыхалось зеленоватое сияние с редкими синеватыми искрами. Через несколько мгновений подобные нимбы начали проявляться и вокруг других пассажиров. Разных цветов — вон у той бабки, например, ярко-алый, дрожащий… А у девчонки возле соседнего окна — желтый с фиолетовым… Ничего себе! Без всякой концентрации, без напряжения, вот так просто разглядывать ауру — о таком Татьяна не слышала. И не читала, надо признаться. В тетрадочке, наоборот, говорилось о необходимости усилий для такого вот зрения. Чай с травками, значит… Интересно, а у самого старика какая аура?

Никакой не оказалось. Вообще никакой. Он что, помер?! Нет, дыхание вроде бы слышно. И веки подрагивают. Может, из-за того, что спит? Вряд ли — вон там мужичок-забулдыга храпит вовсю, а над ним целый костер полыхает. Так это что же получается — старичок и в самом деле… не человек?! Нежить какая-нибудь?! Мамочка, куда я еду, с кем я связалась!

Едкий холодный пот начал разъедать глаза. Татьяна смахнула его, перевела дыхание. Ну-ка, не паникуй. Попробуй присмотреться повнимательнее. С концентрацией, как обычно. Может, на него просто действие чая не распространяется. Мера предосторожности, так сказать. Вдо-ох, вы-ыдо-о-ох, посмотрим внутрь себя и через себя…

Олег Алексеевич приоткрыл один глаз. Посмотрел насмешливо, погрозил пальцем и снова задремал. Или сделал вид, что дремлет. При этом никакая аура так и не появилась. М-да, как хочешь, так и понимай. Например, так, что он просто не показывает себя. Спрятался. И при этом, значит, еще и чувствует, когда его разглядывают. Ну хорошо, больше не буду. Полюбуюсь видом из окошка. Тоже интересно, особенно с учетом новых особенностей зрения. Надо пользоваться, пока есть. Вопрос — это теперь навсегда? А если нет — то когда действие этого чая закончится?

— Следующая остановка… — название утонуло в хрипении динамика и шипении закрывающихся дверей.

— Что ж ты меня не будишь, а?! Чуть не зевнули! Замечталась?

— Задумалась…

— Это полезно, не спорю. Особенно когда вовремя. А теперь — хватай пожитки, и в тамбур! Нам на следующей выскакивать, там только минуту стоять будем.

— А что за станция?

— Не станция. Остановочный пункт, платформа в чистом поле, — Олег Алексеевич подхватил свой «сидор», выбрался в проход. — Давай быстрее, а то восемь кэмэ по шпалам обратно топать придется.

Вышли в грохочущий тамбур, немного постояли. Состав чуть заметно тряхнуло, деревья и столбы за побитым стеклом мелькали все реже и медленнее. Тряхнуло посильнее, заскрипело, заскрежетало.

— Кхря… — донеслось из вагона, и тут же засвистели и чмокнули двери. Действительно платформа. Причем почему-то гораздо ниже последней ступеньки.

— Не зевай, вперед! — сзади чувствительно подтолкнули. — Что стоишь, прыгай!

Пришлось прыгать. За спиной тут же тяжело ухнуло. Татьяну повело в сторону, она взмахнула руками, успев испугаться — упасть бы на платформу, не слететь под поезд! Падать и лететь не пришлось, чья-то сильная рука поймала за локоть. Придержала.

— Эх, молодежь! Ну ладно, если бы меня ноги не держали, мне уже положено…

Хлопнули закрывшиеся двери электрички. Состав лязгнул, дернулся и тронулся с места. Колеса ворчали, словно соглашались с занудным стариком. Обидно — деду девяносто лет, а прыгает, как молодой… даже лучше. Хотя в его возрасте положено осторожно выбираться. С палочкой, опираясь на руку внучки. Или даже правнучки.

Татьяна огляделась. «Чистое поле» оказалось скорее «дремучим лесом». Ну, не совсем дремучим, но явно побольше придорожной посадки. От платформы в лес убегали две тропинки. С другой стороны дороги к пути подходила битая-перебитая колея с торчащим посередине узловатым корнем. Вдоль растрескавшейся асфальтовой полосы тянулись столбики в рост человека, когда-то покрашенные белой краской. Очень давно покрашенные. Скорее всего, еще до рождения Татьяны. Над противоположной платформой такие же столбики поддерживали проржавевший железный лист, на котором среди процарапанной и намалеван-ной похабщины и признаний в любви можно было разобрать большие выцветшие буквы: «…О…ВКА»

— Где это мы?

— В соседней области. Добро пожаловать в Черноземье! — старик закинул котомку за. спину и направился к одной из тропинок. Оглянулся, приглашающе махнул рукой. — Чего стоишь? Нам сюда!

— В лес?! — почему-то Татьяна не могла себя заставить сдвинуться с места. Больше всего ей сейчас хотелось не разбираться в себе, в тайнах мироздания или древних стариков. Хотелось просто перейти через стальные полоски на другую сторону и дождаться обратной электрички. Когда бы она ни пришла — через час, утром, через день, хоть через неделю. Лучше тут в землю врасти, чем идти под деревьями… которые падают… и под которыми наверняка полно муравьев!!!

— В лес, в лес! — рассмеялся Олег Алексеевич. — Да не бойся ты! Во-первых, это не тот лес, во-вторых, ты сюда не колдовать приехала. А в-третьих… В-третьих, ты идешь со мной. Ну что, за руку взять и вести?

— Н-не надо, я сама.

Странно, но ей удалось шагнуть к краю платформы. Потом еще раз. И еще. Сойти с асфальта на пыльные листья подорожника. Сделать еще один шаг навстречу протянутой руке.

— Вот и умница! Давай, давай, левой, теперь правой! Не падаешь? Никто тебя не кусает? Тогда потопали дальше. Тебе как лучше — чтобы я впереди шел или чтобы сзади придерживал?

— Лучше впереди…

— Понятно, чтобы спину видеть. Ну, тогда не отставай. Я постараюсь не сильно разгоняться, но и ты не стесняйся. Устанешь — скажи, привал сделаем. Можешь быстрее — тоже говори, прибавим шаг.

— А долго нам идти?

— Моим ходом — час с небольшим, твоим — пока не знаю. Ну, пошли. Раньше выйдем — раньше придем. Ты, главное, ничего не бойся, тут все свои. Весь лес со всеми обитателями.

Тропинка завела под деревья и почти сразу же начала извиваться и петлять. Почему-то местным жителям не нравилось ходить напрямую. То ли не интересно, то ли трудно сотню метров прогуляться, никуда не свернув и не отклонившись. Минут через двадцать Татьяна уже не могла понять, удаляются они от железной дороги, идут вдоль нее или кружатся на одном месте. Тем более что время от времени точно такие же тропинки примыкали сбоку, пересекали путь или вообще тянулись рядом в каком-нибудь десятке шагов, за низкими кустами. Лабиринт, да и только!

— Олег Алексеевич, мы тут не заблудимся?

Старик не обернулся, только хмыкнул. Через минуту все-таки решил ответить. Все так же, не оборачиваясь, словно с листвой говорил:

— Ну как тут заблудиться? Сама посмотри, тут разве что указатели не развешаны!

Посмотрела. Сначала ничего особенного не увидела — лес как лес… Постой, а это что? Знакомые зеленоватые нити свободно переплетались между деревьями, колыхались в воздухе — повсюду, кроме этой самой тропинки. Словно коридор. Или даже галерея, ажурная, как в старинных парках. Если бы не слабое свечение, вполне можно было принять невидимые паутинки за кованую-литую-резную решетку. Странную, но по-своему красивую. Даже узор какой-то проглядывает, причем время от времени повторяющийся. Тропинка, выходит, совсем не простая. Интересно, кто ее сделал? Древний Народ? В него до сих пор верилось слабо. Однако вот она, сеточка-ограда — протяни руку… Хотя лучше не надо. Кто ее знает, как отзовется. Или все-таки попробовать?

Глянула на седой затылок — вроде бы старик шагает спокойно, оборачиваться не собирается. Украдкой протянула руку к висящей в воздухе сетке, потянулась…

И тут же отскочила с визгом, налетела на спину с котомкой, чуть с ног не сбила. С размаха села на тропинку: из куста на нее смотрели два темных блестящих глаза. Потом ветки затрещали, раздвинулись. Высунулся темный, шевелящийся обрубок с двумя присвистывающими отверстиями. По краям обрубка топорщились какие-то желтоватые изогнутые сучья, грозно поблескивали острыми кончиками. От ужаса Татьяна зажмурилась. Странно — зеленоватую сетку можно было различить даже сквозь веки. А еще — смутное коричнево-голубое пятно на том месте, где полагалось быть страшному гостю. По пятну метались желтые и багровые сполохи.

— Ну и чего визжать? Кабана никогда не видела, что ли?

Татьяна мотнула головой, не раскрывая глаз. «Чего визжать?»! Кабан! Здоровенный кабан! Рыло чуть ли не с тарелку размером! А эти острые сучья — это, значит, клыки. Те самые, одним движением волка вспарывающие. Где-то она читала, что с матерыми кабанами даже медведь и тигр не всегда рискуют связываться. Интересно, старик об этом слышал или нет?

— Эй, красна девица! — по плечу похлопали. — Глаза-то открой! Или мне тебя дальше под руки вести? Так в этом случае мы до ночи идти будем. Борька, отстань!

В лицо фыркнули, обдали горячим дыханием. Ф-фу, какая вонь! Приоткрыла один глаз, увидела бурую шерсть и желто-белесый клык, опять зажмурилась. Значит, дед с кабаном знаком? Вот пусть и разбирается. Только где-нибудь подальше.

— Отстань, говорю! Вот же скотина упрямая! — раздался громкий шлепок, кабан ответил радостным «Хрю!» — Танька, не спи! Выломай прутик, помоги эту свинью отогнать! Отстань, не для тебя припасено!

— А вы его колдовством отгоните. Как ваши ребята тогда муравьев разогнали, — посоветовала девушка, не открывая глаз.

— Иди ты!.. Это ж здешнего лесника кабан! Меня Филиппов потом по всему лесу гонять будет! Борька, тварь, не рви!!! Ну ладно, ладно, угощу, зараза ты копытная!

Похоже, ситуация складывалась скорее смешная, чем страшная. Можно и посмотреть.

Кабан действительно был здоровенный, но не такой уж и огромный. Вот уж действительно — у страха глаза велики! И пятачок у него не с тарелку. Самое большее — с блюдце. Симпатичный такой пятачок, жадно тянущийся к уже развязанной котомке. Короткий хвостик мотался туда-сюда. Было в нем что-то от флагов на трибунах стадиона. Похоже, только что был забит победный мяч. А вот и он — красный, помятый… свинье все равно. За помидором последовал огурец. Последним пунктом собираемой с прохожих пошлины значилась краюха черного хлеба, густо посыпанная солью.

— Видела? Таможня, блин, пока добро не возьмет — не пропустит! И вот ведь свинья какая: как один иду — хрюкнет, поздоровается и дальше бежит. Если с кем-нибудь из наших — то же самое. А чуть кого чужого веду — вот такое представление, причем не с кого-нибудь мзду берет, а с меня же! Борька, у тебя совесть есть?

Сквозь чавкание секач проворчал что-то утвердительное.

— Ладно, плату содрал, мы дальше пошли. К хозяину иди! Домой, домой!

Кабан дожевал краюху, оценивающе посмотрел на котомку. Потом тяжело вздохнул и с треском исчез в кустах. Зашуршала прошлогодняя листва, тяжело и быстро простучали копыта. Снова затрещало, но уже в отдалении.

— Помчался докладывать, — Олег Алексеевич подкинул «сидор» в руке, словно оценивая размер ущерба. — Прямо гаишник, а не кабан! Ладно, мы тоже пойдем. На ходу поговорим.

— Слушайте, неужели он действительно такой умный? И все понимает? Как его вообще удалось приручить?

— Да никто его не приручал особенно. В голодную зиму приблудился, подсвинком еще, так и бегает, где хочет. Что он понимает, а что нет, я не знаю. Вот насчет пожрать — это да, это он гений. А вообще-то свиньи не намного глупее собак, наверное. Особенно дикие. Борька несколько слов точно выучил, а все остальное, шельмец, по тону и по виду угадывает.

— А почему вы сказали: «Побежал докладывать»? Лесник его что, по хрюканью понимает? Или тоже по виду?

— Да кто его знает, лесника… И по тому, и по другому, и чутьем. Борька у него вместо собаки. Хотя, честно сказать, Филиппов и так знает, что мы в лес вошли. Стой! — старик замер и предостерегающе вскинул руку.

— Что случилось?

— Замри, дай послушать!

Девушка замолчала, сама попробовала прислушаться клееным звукам. Ничего особенного — слабый шум деревьев, птицы звенят, кто-то мелкий в кустах шуршит. А слух, между прочим, после «чая» обострился. Так что же такого дед услышал? Или птицы для него как-то не так поют?

— Можешь дышать и даже говорить, — Олег Алексеевич опустил руку, почему-то вздохнул. — Считай, повезло тебе. На полпути встречают. Идти, конечно, все равно придется, но хоть не ждать.

— Чего ждать? Кто встречает? — не поняла Татьяна.

— Как кто? — удивился дед. Седые брови возмущенно полезли на лоб. — А к кому ты вообще идешь?

— К специалисту какому-то. К ведуну.

— Вот он и встречает. Да ты прислушайся, прислушайся! Неужто не слышишь? Ну тогда землю послушай, по ней дальше слыхать.

Прижиматься ухом к тропинке не пришлось. К лесным голосам добавился новый звук — быстрые глухие удары. Словно толчки сердца. Торопится сердечко, скачет… Скачет?!

Удары все ближе, все отчетливее. Точно, скачет кто-то. На лошади. Даже слышно, как тихо звякнула сбруя — или что там может бряцать металлом у всадника? А вот и он сам показался.

Сначала Татьяна смотрела только на коня. Вороной, изящный, как-то особенно поблескивающий в пробивающихся сквозь лесной полог солнечных лучах.

Увидел чужих, мотнул недовольно головой — опять этот тихий лязг. Большой темный глаз скосился подозрительно, конь принюхался, фыркнул. Настороженные уши пригладила широкая ладонь.

— Ну, ну, Гривна, не шуми. Олега не узнала? Свои, свои, хоро-ошая моя.

Почему-то девушка почувствовала легкую досаду. Разочарование какое-то. Оказывается, это не конь — кобыла! Было в этом что-то… не такое романтичное, что ли? Подняла взгляд, посмотрела на всадника — расстроилась еще больше. И это — тот самый специалист? Мудрец-ведун, знающий куда больше странного старика Олега Алексеевича? Мужик как мужик. Лет тридцати, не больше. Парни в лесу и те смотрелись круче: подтянутые, в пятнистых комбинезонах — или что там на них было? А этот мало того, что неделю не брился, так еще и одет черт знает во что. Джинсы какие-то трижды выгоревшие, рубашка зеленая им под стать, а на ногах — сапоги! Огромные, разбитые и расхлябанные кирзовые сапожищи, с коркой подсохшей грязи. Из-за правого голенища что-то торчит, рукоятка с плетеной кожаной петлей-ремешком. Плетка, что ли? По виду мужик как раз на деревенского пастуха похож, видела она таких. Может, обознался старик?